Мифы, легенды и курьёзы Российской империи XVIII–XIX веков. Часть третья

Иван Барков, отец «срамных од» в русской поэзии: «Жил грешно и умер смешно»

В рос­сий­ской ис­то­рии по­эт Иван Се­мёно­вич Бар­ков ос­тался пер­со­нажем ис­клю­читель­но уни­каль­ным.

И вы­раже­ние «ис­клю­читель­но уни­каль­ным» в этом слу­чае не рас­хо­жая фи­гура ре­чи, а то, что на­ибо­лее точ­но от­ра­жа­ет мес­то И. С. Бар­ко­ва в рус­ской куль­ту­ре.

Ед­ва ли не са­мый из­вес­тный и не­до­оце­нён­ный по­эт XVIII ве­ка, Иван Бар­ков до сих пор ос­та­ёт­ся тем, чьё имя про­фес­си­ональ­ные фи­лоло­ги, ис­то­рики ли­тера­туры и ис­то­рики рос­сий­ской куль­ту­ры в це­лом, ста­ра­ют­ся об­хо­дить сто­роной в лю­бых дис­кусси­ях. А, ес­ли «обой­ти сто­роной» его имя не по­луча­ет­ся, ста­ра­ют­ся мак­си­маль­но быс­тро и так­тично сме­нить те­му. Ибо вслед за упо­мина­ни­ем фа­милии Бар­ко­ва приш­лось бы го­ворить и о его твор­чес­тве, бо­лее то­го, ци­тиро­вать его сти­хи… ко­торые по ху­дожес­твен­но­му дос­то­инс­тву не силь­но ус­ту­пали да­же сти­хот­во­рени­ям ве­ликих по­этов «зо­лото­го ве­ка» рус­ской по­эзии… но по со­дер­жа­нию, увы, мог­ли зас­та­вить пок­раснеть да­же са­мых прож­жённых «ци­ников от куль­ту­ры»…
 
И тем не ме­нее без ка­кого-ли­бо пре­уве­личе­ния мож­но ска­зать, что вли­яние Бар­ко­ва на рус­скую по­эзию, как XVIII, так и XIX ве­ков не толь­ко на­мерен­но не­до­оце­нено, но дей­стви­тель­но ог­ромно. Дос­та­точ­но лишь упо­мянуть тот факт, что да­же «На­ше всё», не­заб­венный «Але­сан Сер­ге­ич», с друзь­ями не прос­то за­читы­вались сти­хами Бар­ко­ва в юнос­ти, учась в Цар­ско­сель­ском ли­цее, но и от­кро­вен­но на­ходи­лись под их вли­яни­ем. И да­же пы­тались под­ра­жать, ес­ли не сло­гу Бар­ко­ва, то од­нознач­но ос­новной те­мати­ке его уни­каль­ной по­эзии…

По­эт, ис­то­рик и пе­ревод­чик, уче­ник, лич­ный сек­ре­тарь и по­мощ­ник М. В. Ло­моно­сова, Иван Бар­ков преж­де все­го из­вестен тем, что он яв­ля­ет­ся от­цом рус­ской «эро­тичес­кой» по­эзии или, как на­зыва­лись по­доб­ные сти­хи в XVIII ве­ке – «срам­ных од» (ибо при всем эро­тиз­ме его сти­хов и лин­гвис­ти­чес­кой эс­те­тике по­эти­чес­ко­го сло­га, опи­сания лю­бов­ных под­робнос­тей во мно­гих тво­рени­ях Бар­ко­ва, кро­ме как мет­ким рус­ским сло­вом «срам» оп­ре­делить дей­стви­тель­но слож­но)…

К то­му же, не толь­ко твор­чес­тво по­эта и его лич­ная жизнь, но и са­ма его смерть об­росли та­ким ко­личес­твом не­веро­ят­ных и «чу­довищ­ных» ле­генд, что те­перь уже не­воз­можно ут­вер­ждать да­же с ми­нималь­ной до­лей уве­рен­ности, что имен­но изо все­го, при­писы­ва­емо­го Бар­ко­ву (не счи­тая ос­новных вех его би­ог­ра­фии и твор­чес­тва), слу­чилось на са­мом де­ле, а что ста­ло лишь пло­дом ус­тно­го рос­сий­ско­го фоль­кло­ра…
 
Нес­мотря на то, что в по­эзии Ива­на Бар­ко­ва есть не­мало вы­да­ющих­ся сти­хот­во­рений, по­ража­ющих изя­щес­твом и ме­лоди­кой сло­га, ед­ва ли не всю его жизнь, а с ней и боль­шую часть его твор­чес­тва мож­но вмес­тить в сво­еоб­разное вос­пе­вание двух клю­чевых для не­го тем: пь­янс­тва и жен­ской фи­зи­оло­гии (да и то лишь сов­сем не­боль­шой час­ти пос­ледней). Сво­еоб­разным «гим­ном» всей соз­на­тель­ной жиз­ни Бар­ко­ва впол­не мож­но наз­вать всту­питель­ную стро­фу к его же «Оде по­бедо­нос­ной ге­ро­ине п*зде» (к сло­ву ска­зать, да­леко не са­мым «срам­ным» из на­писан­ных по­этом сти­хот­во­рений):

О! об­щая лю­дей стра­да,
П*зда, ве­сёлос­тей всех мать,
На­чало жиз­ни и прох­ла­да,
Те­бя хо­чу я прос­лавлять.
Те­бе воз­двиг­ну хра­мы мно­ги
И поз­ла­щён­ные чер­то­ги
Со­зиж­ду в честь тво­их доб­рот,
Усып­лю путь вез­де цве­тами,
Твою пе­щеру с во­лоса­ми
Поч­ту бо­гиней всех кра­сот.

В би­ог­ра­фии Бар­ко­ва не­мало «тём­ных пя­тен». Из­вес­тно, что ро­дил­ся он в 1732 го­ду то ли в са­мом Санкт-Пе­тер­бурге, то ли где-то поб­ли­зос­ти от не­го. Хо­тя фак­ти­чес­кая да­та его рож­де­ния не­из­вес­тна. Про­ис­хо­дил он яко­бы из семьи свя­щен­ни­ка, но да­же точ­ное от­чес­тво по­эта до сих пор ос­та­ёт­ся за­гад­кой. И, хо­тя в боль­шинс­тве до­кумен­тов, свя­зан­ных с ним, его пол­ное имя зву­чит как «Иван Се­мёно­вич Бар­ков», не­кото­рые ис­точни­ки на­зыва­ют его и «Ива­ном Ива­нови­чем», и «Ива­ном Сте­пано­вичем». Бо­лее то­го, да­же на­писа­ние его фа­милии из­редка встре­ча­ет­ся, как «Бор­ков».

Впро­чем, сам по­эт, ка­залось, не силь­но за­ботил­ся о том, что­бы ос­та­вить о се­бе хоть ка­кую-то па­мять в ис­то­ричес­ких ан­на­лах, пре­дос­та­вив это де­ло «на от­куп» лю­бите­лям сво­его твор­чес­тва. Сам же всей ду­шой и осо­бен­но всем те­лом Бар­ков от­дался трём ос­новным страс­тям, ко­торые прес­ле­дова­ли его с са­мой юнос­ти, а имен­но: по­эзии, прис­трас­тию к ал­ко­голю и ув­ле­чению сла­бым по­лом. При­чём в пос­леднем слу­чае, как ска­зали бы на­ибо­лее во­инс­твен­ные «хра­ните­ли ду­хов­ных скреп и тра­дици­он­но-се­мей­ных цен­ностей»: «ув­ле­чению сла­бым по­лом Бар­ков пре­давал­ся в са­мой низ­менной его фор­ме».

Да и прис­трас­тие его к ал­ко­голю бы­ло, ве­ро­ят­нее все­го, не бо­лее чем страстью про­межу­точ­ной, ко­торая лишь под­во­дила Бар­ко­ва к двум ос­новным страс­тям в его жиз­ни: вы­сокой – по­эзии и низ­кой – по­ловой рас­пу­щен­ности…

Из­вес­тно, что Иван Бар­ков учил­ся в уни­вер­си­тете при Пе­тер­бург­ской Ака­демии на­ук – пер­вом свет­ском уни­вер­си­тете Рос­сий­ской им­пе­рии, ос­но­ван­ном ещё Пет­ром Ве­ликим. Учил­ся Бар­ков очень нес­та­биль­но и не­ров­но, бо­лее то­го, не­од­нократ­но был се­чён роз­га­ми за ху­лиганс­тво и пь­яные вы­ход­ки, а од­нажды его да­же за­ковы­вали в кан­да­лы. В ре­зуль­та­те, спус­тя три го­да обу­чения, он был ис­клю­чён из уни­вер­си­тета с фор­му­лиров­кой: «за прос­тупки и дер­зости».

Тем не ме­нее пред­ме­том, в ко­тором Бар­ков дей­стви­тель­но пре­ус­пел, был ла­тин­ский язык. Поз­на­ния его в ла­тыни нас­толь­ко по­рази­ли М. В. Ло­моно­сова (ко­торый в то­му вре­мени уже нес­коль­ко лет пре­пода­вал в уни­вер­си­тете и да­же ус­пел стать пер­вым ака­деми­ком в рос­сий­ской ис­то­рии в об­ласти ес­тес­твоз­на­ния), что пос­ледний приг­ла­сил Бар­ко­ва к се­бе лич­ным сек­ре­тарём. Ве­ро­ят­но, имен­но нап­ря­жён­ная ра­бота у М. В. Ло­моно­сова и друж­ба с ним очень силь­но прод­ли­ли «не­путё­вую жизнь» Бар­ко­ва. Бо­лее то­го, под вли­яни­ем Ло­моно­сова Бар­ков да­же про­фес­си­ональ­но на­чал за­нимать­ся ис­то­ри­ей и лич­но под­го­товил пуб­ли­кацию нес­коль­ких ле­топи­сей.

В те­чение 11-ти лет, вплоть до са­мой смер­ти Ло­моно­сова, Бар­ков был у не­го сек­ре­тарём и чис­лился офи­ци­аль­ным сот­рудни­ком Ака­демии на­ук.

Но, увы, все­му хо­роше­му в жиз­ни при­ходит ко­нец. Че­рез год пос­ле смер­ти Ло­моно­сова в 1765 го­ду, Бар­ко­ва за сис­те­мати­чес­кое пь­янс­тво и не­дос­той­ное по­веде­ние окон­ча­тель­но уво­лили из Ака­демии.

В те­чение двух лет пос­ле уволь­не­ния Бар­ков вёл по­луни­щен­ское су­щес­тво­вание, окон­ча­тель­но спив­шись и про­мотав пос­ледние день­ги, что у не­го ещё ос­та­вались.

В ре­зуль­та­те в воз­расте все­го 36 лет от ро­ду Иван Бар­ков скон­чался…

Но да­же вер­сии от­но­ситель­но то­го, как он умер, до сих пор раз­нятся. По од­ной из них, от от­ча­яния Бар­ков по­весил­ся в ка­мине. По дру­гой вер­сии, вдрызг пь­яный упал в нуж­ник и уто­нул в нём. По са­мой «ро­ман­тичной» вер­сии, он умер «в объ­яти­ях» сво­их ос­новных страс­тей – пь­яный и в пос­те­ли с жен­щи­ной…

Уди­витель­но и ко­мич­но то, что са­мому Бар­ко­ву при­писы­ва­ют бо­лее чем иро­нич­ную ав­то­эпи­тафию, на­писан­ную им не­задол­го до собс­твен­ной смер­ти: «Жил греш­но и умер смеш­но»…

Ко­мич­ных же ис­то­рий, свя­зан­ных с Бар­ко­вым, бы­това­ло в своё вре­мя столь­ко (при­чём свя­заны они бы­ли ис­клю­читель­но с пь­янс­твом, ху­лиган­ски­ми вы­ход­ка­ми и его от­но­шени­ями со сла­бым по­лом), что бы­ло не­яс­но, где за­кан­чи­валась в них прав­да, а где на­чина­лась от­кро­вен­ная вы­дум­ка…

А что­бы слу­чай­но не ос­корбить чьи-то «луч­шие пат­ри­оти­чес­кие» чувс­тва и не ра­зог­нуть не­кие «ду­хов­ные скре­пы», при­водя здесь рас­ска­зы о лю­бов­ных по­хож­де­ни­ях Бар­ко­ва, про­ще все­го бу­дет упо­мянуть дос­та­точ­но «ти­пич­ную» для по­эта ис­то­рию, где анек­до­тичес­ки по­вес­тву­ет­ся о его вто­ром, но не ме­нее ис­крен­нем прис­трас­тии. А имен­но: впол­не «тра­дици­он­ной» и бес­ко­рыс­тной люб­ви Бар­ко­ва к «пе­чаль­но из­вес­тно­му» на­ци­ональ­но­му на­пит­ку…

…Граф Алек­сандр Пет­ро­вич Су­маро­ков, по­эт, дра­матург и ли­тера­тур­ный кри­тик, счи­та­ет­ся пер­вым про­фес­си­ональ­ным ли­тера­тором в рос­сий­ской ис­то­рии. Про­ис­хо­дя из древ­не­го и очень бо­гато­го ро­да, граф Су­маро­ков впол­не мог поз­во­лить се­бе за­нимать­ся толь­ко ли­тера­турой, нис­коль­ко не за­думы­ва­ясь о «ежед­невном кус­ке хле­ба на­сущ­ном».

Ес­тес­твен­но, об­ща­ясь в уз­ком ли­тера­тур­ном кру­гу Пе­тер­бурга со сво­ими «кол­ле­гами по це­ху», он хо­рошо знал и Ива­на Бар­ко­ва. Бо­лее то­го, очень ува­житель­но от­но­сил­ся к ли­тера­тур­ным да­рова­ни­ям пос­ледне­го. А по­мимо все­го про­чего, не­ред­ко ори­ен­ти­ровал­ся на мне­ние Бар­ко­ва, как ли­тера­тур­но­го кри­тика и по­эта, вклю­чая и его кри­тичес­кие за­меча­ния ка­сатель­но собс­твен­но­го твор­чес­тва.

Как гла­сит од­на из ле­генд, од­нажды Бар­ков при­шёл в гос­ти к гра­фу Су­маро­кову. Веч­но без­де­неж­ный и час­то го­лод­ный «отец рус­ско­го ли­тера­тур­но­го эро­тиз­ма», не стес­ня­ясь, на­чал с от­кро­вен­ной лес­ти:

– Граф, вы по­ис­ти­не ве­ликий рус­ский по­эт! Пер­вый пи­сатель им­пе­рии!

Впол­не по­нят­но, что Су­маро­ков при­нял лесть Бар­ко­ва за чис­тую мо­нету. Он приг­ла­сил ви­зитё­ра к сто­лу, на­кор­мил Бар­ко­ва и пред­ло­жил ему вы­пить вод­ки. Бар­ко­ву же толь­ко это­го и тре­бова­лось…

В ре­зуль­та­те, вы­пив го­раз­до «боль­ше по­ложен­но­го», Бар­ков по­терял не толь­ко кон­троль над со­бой, но и «вся­кий стыд»…

Ког­да он по­кидал дом Су­маро­кова сы­тым и силь­но пь­яным, его по­тяну­ло на «от­кро­вен­ность». При­ос­та­новив­шись на вы­ходе, Бар­ков по­вер­нулся к Су­маро­кову и про­из­нёс:

– Алек­сандр Пет­ро­вич, ты ме­ня из­ви­ни, но я те­бе сол­гал. На са­мом де­ле, пер­вый по­эт в Рос­сии – это я. Вто­рой – Ло­моно­сов. А ты – все­го лишь тре­тий!

Го­ворят, Су­маро­ков в по­рыве ярос­ти от та­кой неб­ла­годар­ности то ли чуть не за­резал, то ли чуть не за­рубил Бар­ко­ва саб­лей…

Впро­чем, су­дить, нас­коль­ко прав­ди­ва дан­ная ис­то­рия, да и про­изош­ла ли она в дей­стви­тель­нос­ти, как обыч­но, ос­та­вим ис­клю­читель­но на ус­мотре­ние бла­годар­но­го и всег­да име­юще­го своё собс­твен­ное мне­ние чи­тате­ля…

Герой Отечественной войны 1812 года, легендарный граф Матвей Платов

Несть чис­ла то­му ко­личес­тву курь­ёз­ных, бо­лее то­го, от­кро­вен­но за­бав­ных ис­то­рий, ко­торые нап­ря­мую свя­заны с мно­гоз­начностью на­шего «ве­лико­го и мо­гуче­го язы­ка». Как и тем под­час от­кро­вен­но ко­мич­ным ре­зуль­та­там, к ко­торым при­водит упот­ребле­ние мно­гоз­начных слов и по­нятий…

Дан­ный же ис­то­ричес­кий анек­дот свя­зан не­пос­редс­твен­но с име­нем ле­ген­дарно­го ата­мана Дон­ско­го ка­зачь­его вой­ска, учас­тни­ка бук­валь­но всех во­ору­жён­ных кон­флик­тов, в ко­торые бы­ла вов­ле­чена Рос­сий­ская им­пе­рия, на­чиная с 70-х го­дов XVIII ве­ка, ге­роя Оте­чес­твен­ной вой­ны 1812 го­да, ос­но­вате­ля Но­вочер­кас­ска, пер­во­го рус­ско­го, ко­торо­му прис­во­или зва­ние По­чёт­но­го док­то­ра Ок­сфорд­ско­го уни­вер­си­тета и про­чее, и про­чее, и про­чее в чис­ле зас­луг и ти­тулов гра­фа Мат­вея Ива­нови­ча Пла­това. То­го са­мого, ко­торый пос­то­ян­но был ове­ян не­были­цами в ду­хе ба­рона Мюн­хга­узе­на и уже при сво­ей жиз­ни бук­валь­но стал ге­ро­ем рус­ско­го фоль­кло­ра и пер­со­нажем мас­сы анек­до­тов вто­рой по­лови­ны XVIII и на­чала XIX ве­ков.

…Как-то им­пе­рат­ри­ца Ма­рия Фё­доров­на, суп­ру­га Рос­сий­ско­го им­пе­рато­ра Пав­ла I и мать бу­дущих им­пе­рато­ров Алек­сан­дра I и Ни­колая I, раз­го­вари­вала с гра­фом Пла­товым. Тот в хо­де бе­седы рас­ска­зал ей, что не­дав­но ез­дил со сво­ими близ­ки­ми при­яте­лями в Цар­ское Се­ло.

– И что вы там де­лали? – за­ин­те­ресо­ван­но спро­сила им­пе­рат­ри­ца, оче­вид­но удив­лённая ув­ле­чени­ем во­ен­но­го до моз­га кос­тей ата­мана, от­но­шени­ем к при­роде в це­лом и к пар­кам в час­тнос­ти. – Гу­ляли?

– Нет, го­суда­рыня, – от­ве­тил граф, су­дя по все­му, по-сво­ему ис­толко­вав­ший сло­во «гу­лять». – Боль­шой-то гуль­бы не бы­ло, а так… бу­тылоч­ки по три на бра­та осу­шили…

Исторические анекдоты. «Карамзин, граф истории»

По­жалуй, в жиз­ни каж­до­го от­дель­но­го че­лове­ка мож­но нас­чи­тать не­мало курь­ёз­ных, а то и от­кро­вен­но анек­до­тичес­ких си­ту­аций. Но в па­мяти по­том­ков ос­та­ют­ся имен­но те из них, ко­торые так или ина­че бы­ли свя­заны с лич­ностя­ми из­вес­тны­ми и пуб­личны­ми.

Не ис­клю­чени­ем в этом ря­ду стал и зна­мени­тый ис­то­рик и ли­тера­тор Ни­колай Ми­хай­ло­вич Ка­рам­зин.

Тот са­мый Ка­рам­зин, ко­торый во­шёл в рос­сий­скую ис­то­рию как ре­фор­ма­тор рус­ско­го ли­тера­тур­но­го язы­ка, а мно­гими фи­лоло­гами – и то­го боль­ше – по­лага­ет­ся ос­но­вопо­лож­ни­ком сов­ре­мен­но­го рус­ско­го ли­тера­тур­но­го язы­ка. Ибо имен­но кни­га Ка­рам­зи­на «Пись­ма рус­ско­го пу­тешес­твен­ни­ка», на­писан­ная им по мо­тивам собс­твен­но­го пу­тешес­твия по Гер­ма­нии и Фран­ции вре­мён Ве­ликой Фран­цуз­ской ре­волю­ции, не толь­ко сде­лала ав­то­ра зна­мени­тым ли­тера­тором, но и ста­ла той са­мой точ­кой во вре­мени, от ко­торой ве­дёт свой от­счёт вся «Ве­ликая рус­ская ли­тера­тура» как ми­ровой куль­тур­ный фе­номен.

Тем не ме­нее, нес­мотря на не­малые зас­лу­ги имен­но на поп­ри­ще ли­тера­туры, Ка­рам­зин преж­де все­го из­вестен как са­мый зна­мени­тый рос­сий­ский ис­то­рик и соз­да­тель мно­готом­ной «Ис­то­рии го­сударс­тва Рос­сий­ско­го», ко­торую ав­тор офи­ци­аль­но пи­сал с 1803-го го­да вплоть до сво­ей смер­ти в 1826-м го­ду…

Имен­но с ус­ловным сло­вом «офи­ци­аль­но» и свя­зан тот са­мый ис­то­ричес­кий анек­дот, о ко­тором речь пой­дёт ни­же…

В 1803 го­ду выш­ла ис­то­ричес­кая по­весть Ни­колая Ка­рам­зи­на «Мар­фа-по­сад­ни­ца, или По­коре­ние Но­ваго­рода». Кни­га име­ла нас­толь­ко ши­рокий ус­пех, что им­пе­ратор Алек­сандр I, оче­вид­но, впе­чат­лённый ис­то­ричес­ким про­из­ве­дени­ем, собс­твен­ным ука­зом наз­на­чил Ка­рам­зи­на на офи­ци­аль­ную дол­жность рос­сий­ско­го ис­то­ри­ог­ра­фа…

К сло­ву и для уточ­не­ния сто­ит до­бавить, что бы­ла в го­сударс­тве Рос­сий­ском и та­кая дол­жность с бо­лее чем при­лич­ным де­неж­ным со­дер­жа­ни­ем в 2 000 руб­лей в год. По­зиция эта пред­по­лага­ла не си­неку­ру, а наз­на­чение от­ветс­твен­но­го ли­ца, ко­торо­му вме­нялось в обя­зан­ность объ­ек­тивное на­писа­ние ис­то­рии собс­твен­но­го го­сударс­тва.

По­доб­ная дол­жность в Рос­сии за­думы­валась ещё Пет­ром Ве­ликим на ба­зе соз­данной им Ака­демии на­ук, и в те­чение все­го 18-го ве­ка её по­оче­ред­но за­нима­ли из­вес­тные ис­то­рики.

Увы, пос­ле смер­ти Ка­рам­зи­на в 1826-м го­ду дол­жность эта то ли нав­сегда ос­та­лась ва­кан­тной из ува­жения к зас­лу­гам пос­ледне­го ве­лико­го рос­сий­ско­го ис­то­ри­ог­ра­фа, то ли прос­то не во­зоб­новля­лась по ка­ким-то иным при­чинам…

Мож­но дол­го рас­пи­сывать то ко­личес­тво ис­то­ричес­ких от­кры­тий, ко­торые сде­лал для бла­годар­ных по­том­ков Ка­рам­зин (дос­та­точ­но вспом­нить зна­мени­тую Ипать­ев­скую ле­топись или «Хож­де­ние за три мо­ря» Афа­насия Ни­кити­на, най­ден­ные и опуб­ли­кован­ные для ши­рокой пуб­ли­ки имен­но Ка­рам­зи­ным, что­бы оце­нить зас­лу­ги пос­ледне­го пе­ред рос­сий­ской на­укой), но с об­ре­тени­ем ве­лико­го ис­то­рика, в ка­ком-то смыс­ле Рос­сия по­теря­ла ве­лико­го пи­сате­ля (ибо с наз­на­чени­ем на дол­жность ис­то­ри­ог­ра­фа Ка­рам­зин все­цело пос­вя­тил се­бя толь­ко на­писа­нию «Ис­то­рии го­сударс­тва Рос­сий­ско­го» и пол­ностью «заб­ро­сил» ли­тера­туру как та­ковую).

Впро­чем, как го­ворил в «бен­де­ров­ский» этап сво­ей жиз­ни зна­мени­тый Ки­са Во­робь­яни­нов: «Торг здесь не­умес­тен». Ибо нас­ле­дие Ка­рам­зи­на как рус­ско­го пи­сате­ля то­же весь­ма и весь­ма зна­читель­но…

Те­перь же – пос­ле столь дли­тель­но­го пре­дис­ло­вия – мож­но на­конец пе­рей­ти и к то­му са­мому ис­то­ричес­ко­му анек­до­ту, свя­зан­но­му с офи­ци­аль­ной дол­жностью Ни­колая Ми­хай­ло­вича Ка­рам­зи­на…

Уже пос­ле наз­на­чения на офи­ци­аль­ную дол­жность Ка­рам­зин от­пра­вил­ся к од­но­му из сво­их зна­комых с ви­зитом, но не зас­тал хо­зя­ина до­ма (для мно­гих дан­ный факт бу­дет, ве­ро­ят­но, уди­витель­ным от­кры­ти­ем, но в то вре­мя не су­щес­тво­вало ни мо­биль­ных, ни да­же ста­ци­онар­ных те­лефо­нов, что­бы до­гова­ривать­ся о встре­че за­ранее, по­тому сов­ре­мен­ни­кам Ка­рам­зи­на при­ходи­лось тра­тить не­малое вре­мя и си­лы на оч­ные ви­зиты к тем, с кем не­об­хо­димо бы­ло об­су­дить ка­кие-то жи­во- или не очень тре­пещу­щие воп­ро­сы…)

…не зас­тав хо­зя­ина до­ма, Ка­рам­зин поп­ро­сил слу­гу за­писать, что при­ез­жал та­кой-то по­сети­тель, наз­вав не толь­ко своё имя, но и офи­ци­аль­ную дол­жность «ис­то­ри­ог­ра­фа».

Слу­га дос­ловно за­писал всё, что ска­зал ему Ка­рам­зин. Пос­ле че­го, как гла­сит ле­ген­да, меж­ду Ка­рам­зи­ным и слу­гой и про­изо­шёл тот са­мый за­бав­ный, ес­ли не ска­зать – анек­до­тичес­кий ди­алог.

– За­писал ли ты ме­ня? – уточ­нил Ка­рам­зин.

– За­писал, Ва­ше Си­ятель­ство, – от­ве­тил выш­ко­лен­ный слу­га в со­от­ветс­твии с пра­вила­ми об­ра­щения к ти­туло­ван­ным осо­бам, от­ра­жён­ным в Та­бели о ран­гах.

– И что же ты за­писал? – уточ­нил Ка­рам­зин.

– «Ка­рам­зин, граф ис­то­рии», Ва­ше Си­ятель­ство, – от­ветс­тво­вал слу­га, пе­речи­тывая собс­твен­ной ру­кой за­писан­ные дан­ные о по­сети­теле…

Ми­фы, ле­ген­ды и курь­ёзы Рос­сий­ской им­пе­рии XVIII–XIX ве­ков. Часть вто­рая