Мифы, легенды и курьёзы Российской империи XVIII–XIX веков. Часть вторая

Вся че­лове­чес­кая ис­то­рия пол­на курь­ёзов и не­пос­ти­жимых хит­рос­пле­тений. Не­кото­рые из них кар­ди­наль­но ме­няли весь ход че­лове­чес­кой ис­то­рии. Не­кото­рые же… не­кото­рые же прос­то ос­та­лись в па­мяти че­лове­чес­кой не бо­лее чем за­бав­ны­ми ис­то­ричес­ки­ми анек­до­тами и сох­ра­нились лишь по­тому, что кто-то из «силь­ных и зна­чимых ми­ра се­го» су­мел «зас­ве­тить­ся» в той или иной ис­то­рии.

Од­на из та­ких «со­вер­шенно нич­тожных» бы­лей да­же для от­дель­но взя­той ис­то­рии го­сударс­тва Рос­сий­ско­го (не го­воря уже о ми­ровой ис­то­рии) про­изош­ла во вре­мя прав­ле­ния Ека­тери­ны Ве­ликой и бы­ла не­пос­редс­твен­но свя­зана с, по­жалуй, са­мым из­вес­тным и вли­ятель­ным фа­вори­том им­пе­рат­ри­цы, Свет­лей­шим кня­зем По­тём­ки­ным-Тав­ри­чес­ким.

Ис­то­рия, ко­торая не пов­ли­яла ни на ход ми­ровой ис­то­рии, ни да­же на судь­бы на­родов Рос­сий­ской им­пе­рии. От­ра­зив­шись раз­ве что на судь­бе все­го лишь од­но­го по­жило­го дь­яч­ка из Смо­лен­ской гу­бер­нии…

Ког­да Гри­горий Алек­сан­дро­вич По­тём­кин вслед за гра­фом Ор­ло­вым стал лю­бимым фа­вори­том Ека­тери­ны Вто­рой и фак­ти­чес­ки вто­рым ли­цом в Рос­сий­ской им­пе­рии, а, мо­жет быть, ког­да толь­ко на­чал на­бирать «прид­ворную си­лу» (ибо о точ­ной да­те это­го то ли ис­то­ричес­ко­го анек­до­та, то ли курь­ёза, рас­тя­нув­ше­гося на нес­коль­ко лет, ис­то­рия, увы, умал­чи­ва­ет), из Смо­лен­ской гу­бер­нии, из се­ла Чи­жово (вот­чи­ны Свет­лей­ше­го кня­зя По­тём­ки­на-Тав­ри­чес­ко­го) в Санкт-Пе­тер­бург при­ехал сель­ский дь­ячок, ко­торый в ран­нем детс­тве учил чи­тать и пи­сать мо­лодо­го ба­рина.

Дь­ячок был в прек­лонных ле­тах, оди­нок и бе­ден. Единс­твен­ной его на­деж­дой ос­та­лось про­сить пок­ро­витель­ства у Свет­лей­ше­го кня­зя, что­бы тот при­ютил его и на­шёл ка­кое-то «не пыль­ное» мес­то, где сель­ский дь­ячок мог бы по­лучать жа­лованье и спо­кой­но до­живать свои дни.

Доб­равшись до Пе­тер­бурга, он на­шёл дво­рец Свет­лей­ше­го кня­зя, пред­ста­вил­ся и поп­ро­сил а­уди­ен­ции у сво­его быв­ше­го уче­ника и пи­том­ца.

На удив­ле­ние, князь не про­иг­но­риро­вал сво­его ста­рого (в пря­мом и пе­ренос­ном смыс­лах) зна­ком­ца и сра­зу же при­нял дь­яч­ка у се­бя в при­ём­ной.

Дь­ячок хо­тел бы­ло бро­сить­ся в но­ги Свет­лей­ше­му, по­нимая, что пе­ред ним уже не сель­ский бар­чук, а мо­гущес­твен­ный вель­мо­жа, но По­тём­кин с улыб­кой удер­жал его и уса­дил нап­ро­тив се­бя в крес­ло, ос­ве­домил­ся о жиз­ни в род­ном Чи­жово и за­дал оче­вид­ный воп­рос:

– За­чем же ты, ста­рина, при­был в Пе­тер­бург?

– Прос­ти, Ва­ша Свет­лость, за прось­бу, – от­ве­тил тот. – Боль­ше по­луве­ка слу­жил я ве­рой и прав­дой Гос­по­ду Бо­гу в цер­кви, да уже стал дрях­лым, под­сле­пова­тым и глу­хова­тым. По­тому и выг­на­ли ме­ня за не­надоб­ностью. Не хо­чу, Ва­ша Свет­лость, по­бирать­ся мир­ским по­да­яни­ем. Я бы го­суда­рыне ещё мог в чём-то служ­бу сос­лу­жить. По­тому и при­шёл к те­бе за по­мощью с ни­жай­шей прось­бой.

– Хо­рошо, – улыб­нулся Свет­лей­ший прось­бе дь­яч­ка. – Я пох­ло­почу о те­бе. Толь­ко ку­да ж мне те­бя прис­тро­ить? Опять в со­бор­ные дь­яч­ки?

– Нет, Ва­ша Свет­лость, – от­ве­тил тот. – Стар я стал. Ни го­лоса уже нет пес­ни петь, да и ви­деть я стал пло­хо – не раз­бе­ру уже тек­сты цер­ковные. А всё же да­ром не при­вык свой хлеб есть.

– Так ку­да ж мне те­бя прис­тро­ить?

– Не знаю, Ва­ша Свет­лость. Мо­жет най­дёт­ся у те­бя ка­кое мес­то?

– Да, брат, труд­ную ты мне за­дачу за­дал, – зас­ме­ял­ся Свет­лей­ший князь. – Ну что ж. При­ходи зав­тра по­ут­ру. Я меж­ду тем по­думаю, ку­да те­бя ус­тро­ить.

На том и по­реши­ли.

На сле­ду­ющий день, прос­нувшись по­ут­ру, князь уз­нал из док­ла­да, что дь­ячок уже с ран­не­го ут­ра до­жида­ет­ся его в при­ём­ной.

Князь ве­лел поз­вать то­го к се­бе в при­ём­ную.

Как толь­ко дь­ячок во­шёл, князь об­ра­тил­ся к не­му с хит­рой улыб­кой:

– Ну что, ста­рина. На­шёл я те­бе под­хо­дящее по ле­там де­ло.

– Спа­сибо, Ва­ша Свет­лость, – об­ра­довал­ся дь­ячок, – дай те­бе Бог здо­ровья!

– Се­нат­скую пло­щадь зна­ешь? – спро­сил Свет­лей­ший.

– Как не знать, Ва­ша Свет­лость, – от­ве­тил дь­ячок, – и вче­рась, и се­год­ня че­рез неё к те­бе на при­ём хо­дил.

– Вот, и слав­но, – улыб­нулся Свет­лей­ший. – Фаль­ко­нетов мо­нумент им­пе­рато­ру Пет­ру Ве­лико­му ви­дел на ней?

– Ви­дел, Ва­ша Свет­лость.

– Схо­ди-ка пря­мо сей­час ту­да и про­верь, всё ли нор­маль­но с мо­нумен­том, – дал по­руче­ние Свет­лей­ший князь.

Дь­ячок ис­полнил по­руче­ние, вер­нулся не­кото­рое вре­мя спус­тя и опять был вве­дён на при­ём к Свет­лей­ше­му.

– Ну, как? – спро­сил По­тём­кин. – Сто­ит мо­нумент?

– Сто­ит, Ва­ша Свет­лость.

– Креп­ко сто­ит?

– Креп­ко. Сам под­хо­дил, ру­ками щу­пал.

– Вот и слав­но, зак­лю­чил Свет­лей­ший князь. – Дол­жность у те­бя те­перь бу­дет та­кая: каж­дое ут­ро про­веряй на мес­те ли мо­нумент им­пе­рато­ру и мне ак­ку­рат­но до­носи об этом. За то и жа­лованье бу­дешь по­лучать. А те­перь мо­жешь ид­ти до­мой. На се­год­ня ты своё де­ло сде­лал…

Как гла­сят ле­ген­ды, до са­мой сво­ей смер­ти дь­ячок ис­прав­но ис­полнял обя­зан­ность, воз­ло­жен­ную на не­го Свет­лей­шим кня­зем, и бла­гос­ловлял сво­его бла­годе­теля. Жа­лованье же по­лучал из лич­ных до­ходов кня­зя По­тём­ки­на…

Та­ким не­ожи­дан­ным об­ра­зом Свет­лей­ший князь от­бла­года­рил сво­его пер­во­го учи­теля, ни­как не уни­зив его че­лове­чес­кое дос­то­инс­тво и дав то­му до­ход­ную дол­жность, на ко­ей дь­ячок и «прос­лу­жил» ос­та­ток сво­ей жиз­ни.

Ф. И. Тютчев: «Я не без грусти расстался с этим гнилым Западом…»

По­жалуй, мно­гим «ди­ван­ным пат­ри­отам» (ко­их, бла­года­ря «па­кет­но­му мыш­ле­нию» и выс­ше­му те­леви­зи­он­но­му об­ра­зова­нию, раз­ве­лось у нас в стра­не чрез­вы­чай­но в пос­ледние го­ды), бу­дет, как «баль­зам на ду­шу» уз­нать, что зна­мени­тый рус­ский по­эт Фё­дор Ива­нович Тют­чев, бу­дучи боль­шую часть сво­ей жиз­ни го­сударс­твен­ным му­жем, счи­тал роль Рос­сии в ми­ровом со­об­щес­тве не толь­ко уни­каль­ной, но бук­валь­но про­тивос­то­ящей сво­им кон­серва­тиз­мом и тра­дици­ями ре­волю­ци­он­но­му, а, зна­чит, весь­ма нес­та­биль­но­му (и, как ска­зали бы в на­ше «веч­но не­лёг­кое вре­мя») «кол­лектив­но­му За­паду».

Дос­та­точ­но вспом­нить трак­тат Тют­че­ва «Рос­сия и За­пад», где по­эт, пуб­ли­цист, мыс­ли­тель и го­сударс­твен­ный муж, соз­да­ёт сво­его ро­да обоб­щённый об­раз ты­сяче­лет­ней и ста­биль­ной Рос­сии. Из­ла­гая в трак­та­те свой взгляд на Рос­сий­скую им­пе­рию и сво­еоб­разный ха­рак­тер го­сударс­твен­ности в стра­не, Тют­чев осо­бое вни­мание при­давал имен­но её осо­бому пу­ти и «пра­вос­лавно­му ха­рак­те­ру» (что бы ни сто­яло за эти­ми весь­ма абс­трак­тны­ми фра­зами то ли в во­об­ра­жении, то ли в меч­тах зна­мени­того по­эта).

В не­боль­шой же статье 1848-го го­да «Рос­сия и ре­волю­ция» (а в то вре­мя ед­ва ли не вся Ев­ро­па бур­ли­ла ре­волю­ци­он­ны­ми нас­тро­ени­ями) Тют­че­вым бы­ла раз­ви­та мысль (впро­чем, опять же весь­ма обоб­щённая и, как ска­зали бы сей­час, «силь­но при­тяну­тая за уши» и сос­то­ящая боль­ше из гром­ких и ма­лодо­каза­тель­ных те­зисов, ха­рак­терных, увы, для мно­гих «ин­ту­итив­ных меч­та­телей» от со­ци­оло­гичес­ких на­ук), что в сов­ре­мен­ном Тют­че­ву ми­ре есть лишь две ре­аль­ные си­лы: ре­волю­ци­он­ная Ев­ро­па и кон­серва­тив­ная Рос­сия.

В статье в чис­ле про­чего из­ла­галась и идея соз­да­ния со­юза сла­вян­ско-пра­вос­лавных го­сударств под эги­дой Рос­сии. «Ты­сяче­лет­ние пред­чувс­твия не мо­гут об­ма­нывать. Рос­сия, стра­на ве­ру­ющая, не ощу­тит не­дос­татка ве­ры в ре­шитель­ную ми­нуту. Она не ус­тра­шит­ся ве­личия сво­его приз­ва­ния и не от­сту­пит пе­ред сво­им наз­на­чени­ем», пи­сал Тют­чев, нис­коль­ко не уг­лубля­ясь, од­на­ко, в де­тали­зацию «гром­ких ло­зун­гов» от­но­ситель­но то­го, что кон­крет­но нуж­но сде­лать в стра­не, что­бы та «не ус­тра­шилась ве­личия сво­его приз­ва­ния».

Как вид­но из «те­зиса» ав­то­ра, идеи ожи­дания ве­личия Рос­сии на ми­ровой аре­не уже не од­ну сот­ню лет бу­дора­жили «пат­ри­отич­но нас­тро­ен­ные умы», вклю­чая и са­мого Тют­че­ва…

Но, увы, ка­кие бы статьи ни пи­сал зна­мени­тый по­эт и мыс­ли­тель, ед­ва ли не по­лови­ну сво­ей соз­на­тель­ной жиз­ни сам он про­жил в той са­мой «ре­волю­ци­он­ной и заг­ни­ва­ющей Ев­ро­пе», где и меч­тал о ве­личии Рос­сии лишь из­да­лека, не силь­но уг­лубля­ясь в еже­час­ные проб­ле­мы со­ци­аль­но-эко­номи­чес­ко­го су­щес­тво­вания сво­ей ро­дины…

К боль­шо­му со­жале­нию, для ны­неш­них «квас­ных пат­ри­отов», об­раз Тют­че­ва мо­жет быть нес­коль­ко «за­маран» и дву­мя бра­ками, где оба ра­за его суп­ру­гами ста­нови­лись, увы, не ис­конные рус­ские жен­щи­ны, а «все­го лишь» не­мец­кие арис­тократ­ки…

Впро­чем, всё вы­шена­писан­ное не бо­лее чем не­боль­шая «пре­людия» к до­воль­но за­бав­но­му ис­то­ричес­ко­му анек­до­ту, свя­зан­но­му с «пат­ри­отиз­мом» Тют­че­ва. А имен­но: од­нажды, воз­вра­ща­ясь из заг­ра­нич­но­го пу­тешес­твия, Тют­чев пи­сал сво­ей суп­ру­ге: «Я не без грус­ти рас­стал­ся с этим гни­лым За­падом, та­ким чис­тым и пол­ным удобств, что­бы вер­нуть­ся в эту мно­го­обе­ща­ющую в бу­дущем грязь ми­лой ро­дины».

Ины­ми сло­вами, как по­шутил бы сей­час, на­вер­ня­ка, не один скеп­тик: «Ес­ли хо­рошень­ко от­мыть ка­кого-ни­будь лю­бите­ля за­пад­ных цен­ностей, под сло­ями на­нос­но­го му­сора обя­затель­но от­кро­ет­ся чис­тый и не­замут­нённый ни­каки­ми лиш­ни­ми при­меся­ми нас­то­ящий рус­ский пат­ри­от»… ко­торый обыч­но тем силь­нее лю­бит свою ро­дину, чем даль­ше от неё на­ходит­ся…

Баснописец Крылов. «Вы, Иван Андреич, вымойтесь, да причешитесь и никто вас не узнает!»

Как гла­сит зна­мени­тая по­говор­ка – «и на ста­руху бы­ва­ет про­руха». Так и у мас­сы лю­дей, внёс­ших бо­лее чем за­мет­ный вклад в рус­скую куль­ту­ру, жизнь час­тная бы­ла да­лека от то­го, что­бы наз­вать её «куль­тур­ной»…

Ве­ликий рус­ский бас­но­писец Иван Ан­дре­евич Кры­лов, как сви­детель­ству­ют сов­ре­мен­ни­ки, об­раз жиз­ни вёл до­воль­но не­оп­рятный и, как ска­зали бы в на­ше вре­мя, очень ма­ло вни­мания уде­лял собс­твен­но­му внеш­не­му ви­ду и собс­твен­ной ги­ги­ене.

Был Кры­лов дос­та­точ­но ту­чен, одеж­да на нём си­дела меш­ко­вато и час­то бы­ла нес­ве­жей. Как сюр­тук, так и жи­лет под ним пос­то­ян­но бы­ли чем-то за­ляпа­ны, а во­лосы его бы­ли рас­трё­паны и не­мыты. Ины­ми сло­вами, И. А. Кры­лов про­из­во­дил очень не­ряш­ли­вое впе­чат­ле­ние. Да и в до­ме его всег­да ца­рило край­нее за­пус­те­ние и, как от­ме­чали сов­ре­мен­ни­ки: «бы­ло гряз­но­вато». Из-за все­го это­го зна­мени­тый пи­сатель не­од­нократ­но ста­новил­ся объ­ек­том как дос­та­точ­но ед­ких, так и иро­нич­но-дру­жес­ких шу­ток и анек­до­тов.

Счи­та­ет­ся, что са­мым близ­ким дру­гом Кры­лова был Алек­сей Ни­кола­евич Оле­нин – из­вес­тный ис­то­рик, ху­дож­ник и ар­хе­олог. А «по сов­мести­тель­ству» и круп­ный го­сударс­твен­ный чи­нов­ник, а имен­но: член Го­сударс­твен­но­го со­вета – выс­ше­го за­коно­сове­щатель­но­го ор­га­на при рос­сий­ском им­пе­рато­ре.

Кры­лов пос­то­ян­но бы­вал в до­ме сво­его дру­га и впол­не ес­тес­твен­но был «на ко­рот­кой но­ге» со всей его семь­ёй, вклю­чая и де­тей, ко­торых у Оле­нина бы­ло пя­теро. У Оле­ниных же до­ма над Кры­ловым час­то под­тру­нива­ли из-за его не­оп­рятно­го внеш­не­го ви­да (хо­тя, на­до от­дать дол­жное се­мей­ству Оле­ниных, – под­тру­нива­ли они над Кры­ловым без­злоб­но и по-дру­жес­ки).

Го­ворят, од­нажды Кры­лов, как уже из­вес­тный и сос­то­яв­ший­ся ли­тера­тор, был приг­ла­шён на прид­ворный мас­ка­рад и очень пе­режи­вал из-за то­го, что ему сле­ду­ет на­деть на та­кое ме­роп­ри­ятие. При­том от­но­ситель­но то­го, как ему сле­ду­ет на­рядить­ся, Кры­лов, впол­не ес­тес­твен­но, ре­шил по­сове­товать­ся имен­но с Оле­нины­ми, как с близ­ки­ми друзь­ями и людь­ми час­то вы­ез­жа­ющи­ми и в выс­ший свет, и на раз­личные кос­тю­миро­ван­ные дей­ства в час­тнос­ти. На что по­лучил впол­не «за­коно­мер­ный» и ло­гич­ный со­вет, про­из­не­сён­ный с из­вес­тной до­лей иро­нии: «Вы, Иван Ан­дре­ич, вы­мой­тесь, да при­чеши­тесь, на­день­те но­вый сюр­тук, и ник­то вас на мас­ка­раде не уз­на­ет!».

Ми­фы, ле­ген­ды и курь­ёзы Рос­сий­ской им­пе­рии XVIII–XIX ве­ков. Часть третья