Мифы, легенды и курьёзы Российской империи XVIII–XIX веков. Часть одиннадцатая

А. С. Пушкин: «У меня доход постоянный – с 36 букв русской азбуки»

Из массы исторических свидетельств и описаний доподлинно известно, что «Пушкин – наше всё» (как в 1859 году абсолютно точно выразился русский поэт Аполлон Григорьев), был не только необычайно талантлив в умении выражать свои мысли на письме, но и в устной речи незабвенный «Алесан Сергеич» славился тем, что был исключительно остёр на язык, умея буквально каждую ситуацию повернуть таким образом, что любой острослов, желающий поиронизировать над великим поэтом, сразу оказывался в незавидном положении после своих острот.

И подобных былей (а возможно, и дополнительных «мифов», которыми со временем начали обрастать эти были, как и отпочковываться от них и жить самостоятельной жизнью) в личной истории «Нашего всё» было столько, что давно уже стоило издать целое собрание забавных и курьёзных ситуаций «Из жизни и острот Пушкина»…

И, если появится когда-то энтузиаст, который соберёт «под одной обложкой» все «мифы» и легенды, окружавшие в своё время А.С. Пушкина, думается найдётся немало желающих прочитать сей забавный и одновременно поучительный труд…

Одна из таких ироничных и в то же время запоминающихся историй описана в рассказе А. Ф. Голицина-Прозоровского, который либо лично присутствовал при том разговоре, либо узнал о нём непосредственно из «первых уст»:

«Однажды пригласил А. С. Пушкин несколько человек в ресторан "Доминика" и угощал их на славу. Входит граф Завадовский и говорит:

– Однако, Александр Сергеевич, видно, туго набит у вас бумажник!

– Да ведь я богаче вас, – отвечает Пушкин, – вам приходится иной раз проживаться и ждать денег из деревень, а у меня доход постоянный – с 36 букв русской азбуки».

Так, ничуть не смутившись скрытой иронии графа Завадовского, «Наше всё» сумел не только поставить в невыгодное положение самого графа, показав тому, кто в тот момент «заказывал музыку» в ресторане, но и ненавязчиво указал на отсутствие у самого острослова явных личных талантов, которые, последний смог бы (как сказали бы уже в наше «вечно нелёгкое и вечно непростое время») «монетизировать»…

Два императора в одной избе

Несмотря на совсем недолгое царствование императора Павла I, количество курьёзных, а то и откровенно комичных историй, пришедшихся на неполные четыре с половиной года его правления, кажется явно чрезмерным на единицу времени.

И причиной тому являлся не только своеобразный характер императора и особенности его мышления, но и то число часто весьма сомнительных для пользы государства реформ, которые были им инициированы за такой недолгий по историческим меркам срок.

Тем не менее помимо многих и явных нелепостей, к которым вела государственная политика Павла I, и в его частной жизни (если таковая вообще есть у императоров) происходили ситуации настолько комичные, что они вполне были бы достойны пера Мольера, родись великий французский комедиограф на пару веков позже…

Одна из таких историй случилась во время поездки Павла I в Казань и рассказана была князем Петром Михайловичем Волконским, который состоял адъютантом при великом князе Александре Павловиче (будущем наследнике престола) и также сопровождал императора в том путешествии в числе прочих придворных и иной государевой челяди.

Баронет Яков Васильевич Виллие, лейб-хирург императора Павла I, а затем и лейб-хирург императоров Александра I и Николая I, будущий организатор военно-медицинского дела в российской армии, шотландец по происхождению, сделавший, как обычно говорят в таких случаях, головокружительную карьеру при Российском дворе, также сопровождал государя в этой поездке.

К слову сказать, именно лейб-хирург Виллие в дальнейшем подписал то самое медицинское заключение, свидетельствующее, что император Павел I умер не от удушения шёлковым шарфом и удара золотой табакеркой по голове в результате дворцового заговора, а «всего лишь» от апоплексического удара… Впрочем, всё это случилось намного позже описанной в данном очерке комичной ситуации.

Во время же поездки в Казань лейб-хирург состоял непосредственно при наследнике престола великом князе Александре Павловиче. В результате банальной дорожной неразберихи во время одной из ночёвок в пути ямщик завёз Виллие на ночлег в избу, где разместился император Павел I, который к тому моменту уже готовился лечь в постель.

В дорожной одежде, уставший и запылённый Вилие вошёл в избу, к которой его доставил ямщик, и увидел перед собой императора в ночной пижаме. Можно представить себе, в каком шоке пребывал придворный лекарь в тот момент, как и нешуточное удивление императора из-за неожиданного «вторжения».

Естественно, Вилие рассыпался в извинениях за допущенную ошибку. Но, судя по всему, император был в добром настроении и лично решил разобраться в непонятной ситуации. Он спросил у Виллие, как тот к нему попал. На что Виллие сослался на бестолкового ямщика, который привёз его отчего-то к «императорской избе», вместо отведённого места для ночлега непосредственно для лейб-медика.

Император (очевидно, в отсутствие более важных государственных дел) потребовал послать за ямщиком. Того тут же привели в «императорскую избу».

На вполне логичный вопрос государя: почему ямщик привёз лейб-хирурга к нему в избу, тот ответил, что его «пассажир» сказал, что он «анператор», потому-то он и доставил его сюда.

– Врёшь, дурак! – со смехом воскликнул Павел I. – Император – это я, а он – оператор.

– Извини, батюшка, – с испугом ответил ямщик, прижимая шапку к груди и кланяясь государю в ноги, – я не знал, что вас двое.

Легендарный атаман, граф Матвей Платов: «Я всегда любил сочинителей, потому, что все они пьяницы»

Атаман войска Донского граф Матвей Иванович Платов заметно выделяется даже в ряду тех, кого можно назвать «самыми уникальными персонажами в истории Российской империи».

Человек, родившийся в 1753 году в столице донского казачества, городе Черкасске, в семье войскового старшины (что соответствовало чину майора или подполковника в Табели о рангах, учреждённом императором Петром Великим), а, по сути, в обычной, мало чем примечательной семье, Матвей Платов, как сказали бы в наше время, используя современные неологизмы, был тем самым self-made man, который в жизни всего добился сам.

Участник буквально всех войн и вооружённых конфликтов, которые Российская империя вела во второй половине XVIII века и начале XIX века (включая и вооружённые восстания крестьян и национальных меньшинств, которые, надо отдать Платову «должное», он безжалостно подавлял «стандартными» методами, действуя против них также, как действовал против неприятеля на поле боя), Матвей Платов прежде всего остался в народной памяти героем Отечественной войны 1812 года и едва ли не самым обожаемым русским фольклором персонажем народных сказаний.

Ещё при его жизни имя Матвея Платова было овеяло легендами и «мифами» в стиле знаменитого барона Мюнхгаузена. И, как ни странно, многие из тех «мифов» имели под собой реальную основу…

Например, весной 1774 года два небольших казацких отряда общим составом чуть больше тысячи человек, одним из которых командовал Матвей Платов, разбили, а затем обратили в бегство 20-ти тысячное крымскотатарское войско хана Девлет Гирея…

Либо как ещё один пример можно привести уже другую историю, связанную с моральными установками и преференциями знаменитого атамана. Когда в 1807 году между Наполеоном Бонапартом и российским императором Александром I был подписан тильзитский мирный договор, Матвей Платов находился в составе российской делегации непосредственно в Тильзите. Император Франции, зная о невероятной храбрости русского казака, лично подарил Матвею Платову драгоценную табакерку и хотел наградить его орденом Почётного легиона (тем самым орденом, учреждённым Наполеоном Бонапартом… орденом, который и до сей поры считается едва ли не самым престижным орденом во всём мире и которым французское правительство вне зависимости от национальности и гражданства награждает только выдающихся личностей и только за исключительные заслуги в науке, культуре, искусстве, военном деле и т. д.). Как гласят легенды, табакерку в виде подарка Матвей Платов принял, а от ордена напрочь отказался, аргументировав это тем, что французскому императору он никогда не служил и служить не может…

Увы, помимо ратных подвигов, граф Платов был печально известен и типично русским пороком – сильной невоздержанностью и пристрастием к алкогольным напиткам. И именно о данной «душевной» склонности знаменитого атамана, в основном, и повествует этот очерк.

Атаман Платов пил много и с большим удовольствием (хотя, как водится у любителей выпить, сам он к запойным и горьким пьяницам относился отрицательно).

Как гласит одна из легенд, окружавших Матвея Платова (рассказанная едва ли не самым выдающимся русским поэтом допушкинской эпохи, а по «совместительству» генералом, героем Отечественной войны 1812 года и знаменитым гусаром, Денисом Давыдовым), на одном из приёмов в Москве граф Фёдор Васильевич Ростопчин представил атаману Платову писателя и официального российского историографа Николая Михайловича Карамзина.

В тот момент Матвей Иванович Платов как раз наливал себе то ли в бокал, то ли просто в чашку изрядную порцию английского рома. Вежливо кивнув новому знакомству, Платов уважительно произнёс: «Очень рад познакомиться, милостивый государь. Я всегда любил сочинителей, потому, что все они пьяницы».

Исторический курьёз: «…если бы вся Россия была наполнена людьми на него похожими, я не только продал, но и даром отдал бы её»

Граф Дмитрий Николаевич Блудов, родившийся во вполне заурядной и ничем не примечательной дворянской семье во Владимирской губернии в 1785 году, благодаря крепким локтям, «железным челюстям» и, как полагали многие его современники, умению приспосабливаться буквально к любым обстоятельствам и изо всего выносить для себя немалую пользу в плане карьерного роста и финансовой обеспеченности, являлся вполне типичным для Российской империи XIX века «государственным мужем».

Начав с должности мелкого клерка в архиве иностранных дел ещё в Москве (которая в то время не была столицей империи), жизнь свою он закончил в 1862 году в должности председателя Госсовета и Комитета министров. То есть был он в каком-то смысле (пусть и относительно недолго) едва ли не вторым лицом в Российской империи после императора Александра II.

Но, увы, несмотря на все внешние достижения, звания и занимаемые должности, из-за отсутствия личной оригинальности и стратегического мышления, которыми должен был обладать государственный муж такого «калибра», в российской истории он так и остался до определённой степени «проходным» персонажем…

Тем не менее в молодые годы, после переезда в Москву, а затем и столицу империи – Санкт-Петербург, Д. Н. Блудов постоянно входил в близкий круг общения таких крупных российских писателей и историков, как Василий Жуковский и Николай Карамзин. Более того, он и сам являлся литератором и даже лично готовил к печати 12-й том «Истории государства Российского» после смерти последнего великого российского историографа Н. М. Карамзина.

Как и за любым известным и публичным человеком, за Д. Н. Блудовым тянулся и определённый шлейф достаточно курьёзных историй. И нельзя сказать, что были они комичными, исходя из прагматичного и достаточно консервативного взгляда графа Блудова на литературу и культуру в целом.

Как пример, Д. Н. Блудов постоянно посещал театр и его критическое мнение о различных спектаклях, высказанное публично, непосредственно влияло на их дальнейшую судьбу.

Также известно, что уже в пожилые годы графа Блудова в его доме в Санкт-Петербурге нередко проходили литературные чтения и именно там получали путёвку в жизнь многие известные литераторы того времени. К слову сказать, неоднократно читал там свои произведения и будущий великий русский писатель граф Л. Н. Толстой.

Тем не менее едва ли не самая известная фраза, благодаря которой Д. Н. Блудова помнят гораздо больше, чем за все его достижения на государственном поприще (как обычно и случается во многих подобных случаях), была достаточно жёстким ответом некоему государственному сановнику (имя которого история, увы, «не сохранила»).

Как-то, подразумевая определённую моральную «гуттаперчевость» графа Блудова на поприще государственной службы, один из крупных чинов публично высказался о нём, что тот при случае и при определённой выгоде для себя готов будет продать даже Россию.

На что Д. Н. Блудов, которому передали эти слова, отреагировал также публично и очень жёстко. Произнеся ту самую фразу, которая уже давно стала крылатой: «Скажите ему, что если бы вся Россия исключительно была наполнена людьми на него похожими, я не только продал, но и даром отдал бы её».