АФИНСКАЯ ШКОЛА

Про­дол­же­ние. На­чало ЗДЕСЬ: 1, 2.

3. Ан­ге­лы на го­ре Мтац­минда

Пер­вый раз мы по­сети­ли Гру­зию с сес­трой, и бы­ло это еще в ран­ние сту­ден­ческие го­ды. Тог­да су­щес­тво­вал ту­рис­ти­чес­кий ав­то­бус­ный мар­шрут, про­легав­ший че­рез нес­коль­ко гру­зинск их го­родов и ста­рин­ных мо­нас­ты­рей.

 Тог­да мы впер­вые уви­дели древ­нюю Мцхе­ту, с ее ве­лича­вым со­бором Две­над­ца­ти апос­то­лов, Све­тиц­хо­вели, что оз­на­ча­ет по-гру­зин­ски "жи­вот­во­рящий столп". По пре­данию, в его ос­но­вании ле­жал Хи­тон Гос­по­день, при­несен­ный из И­еру­сали­ма од­ним ев­рей­ским рав­ви­ном. Там же, вмес­те с Хи­тоном, по­ко­илась мо­лодая сес­тра рав­ви­на, Си­дония, при ви­де свя­тыни ис­пустив­шая дух и так и не вы­пус­тившая ее из сво­их рук. На ее мо­гиле воз­рос жи­вот­во­рящий столп - мо­гучий, ис­то­ча­ющий елей кедр. Вок­руг не­го и выс­тро­или храм.

 От то­го пер­во­го по­сеще­ния ос­та­лось в па­мяти нес­коль­ко сцен. Мы с Ле­рой (Ле­ра - моя сес­тра) идем по тро­пин­ке и вне­зап­но ос­та­нав­ли­ва­ем­ся. На пу­ти ру­чей, бур­ный, зве­нящий, вид­но, бе­гущий с гор. Че­рез не­го пе­реки­нут мос­тик - то­нень­кая жер­дочка. Ни Ле­ра, ни я прой­ти по это­му ут­ло­му мос­точку ни за что не ре­шим­ся. Ос­та­нови­лись, уже ду­ма­ем по­вер­нуть на­зад.

 Как вдруг от­ку­да-то, мы да­же не по­нима­ем от­ку­да, вы­ходит по­жилая жен­щи­на в чер­ном, с нею не­боль­шая де­воч­ка-под­росток. Они де­ла­ют нам ка­кие-то зна­ки, ма­шут при­ветс­твен­но и что-то кри­чат по-гру­зин­ски. Мы по­казы­ва­ем, что не по­нима­ем. По­том по­жилая и юная при­носят от­ку­да-то каж­дая по длин­ной дос­ке. Де­воч­ка, пос­та­вив но­гу на хи­лый мос­тик, кла­дет с ним ря­дом сна­чала свою дос­ку, а по­том ба­буш­ки­ну. Но дос­ки не дер­жатся там, где их по­ложи­ли; те­чение их от­но­сит, и они ухо­дят в сво­бод­ное пла­ванье. Спа­сибо ми­лым гру­зин­кам за же­лание по­мочь. Они на той сто­роне, мы на этой - ма­шем друг дру­гу и кри­чим на двух язы­ках что-то хо­рошее, обод­ря­ющее и дру­жес­кое.

 И еще од­на сцен­ка.

 Идем с сес­трой по ули­це Мцхе­ты, две по­хожие чер­но­воло­сые де­вуш­ки, раз­го­вари­ва­ем по-рус­ски с уз­на­ва­емым мос­ков­ским акань­ем. До­гоня­ем ма­лень­кую ста­руш­ку с кор­зинкой в ру­ке, в кор­зинке чу­дес­ные спе­лые сли­вы.    

 - Прос­ти­те, ва­ши сли­вы не на про­дажу?

Ста­руш­ка смот­рит на нас, при­щурив­шись.  

 - Я, кра­сави­цы, вам их так от­дам.  

 - Нет, мы за так не хо­тим, мы бы ку­пили.

 - Тог­да пой­дем­те, я здесь жи­ву не­дале­ко, по­кажу вам кое-что.

 Мы идем до ста­руш­ки­ного кро­шеч­но­го до­мика. По до­роге она рас­ска­зыва­ет о се­бе, что она вов­се да­же не гру­зин­ка, а ев­рей­ка, од­на из нем­но­гих ос­тавших­ся в го­роде. Ев­реи, по ее сло­вам, жи­ли во Мцхе­те еще со вре­мен раз­ру­шения Пер­во­го Хра­ма и ва­вилон­ско­го пле­нения. С ви­ду од­на­ко ее лег­ко при­нять за гру­зин­ку, как впро­чем и нас с сес­трой. Ин­те­рес­но, приз­на­ла ли она в нас сво­их? Она смот­рит на нас хит­ро­ватым про­ница­тель­ным взгля­дом, пре­дуп­режда­ет: "Сли­ва в этом го­ду уро­дилась как ни­ког­да, толь­ко это опас­ный сорт. От этих слад­ких вкус­ных слив сра­зу по­бежишь в од­но мес­течко, хва­тит двух трех - и го­тово". А по­казать ей бы­ло что: сте­ны ее бед­но­го, по­хоже­го на ук­ра­ин­скую ма­зан­ку жи­лища сплошь бы­ли пок­ры­ты кар­ти­нами, по­ража­ющи­ми сво­им яр­ким на­сыщен­ным ко­лори­том, слов­но это бы­ли не кар­ти­ны, а цвет­ные вос­точные ков­ры. Бы­ли они на­писа­ны мас­ля­ными крас­ка­ми в ду­хе на­ив­но­го ис­кусс­тва и ве­сели­ли глаз и ду­шу. Мы спро­сили, чьи это кар­ти­ны, ока­залось, - ее. Увы, име­ни без­вес­тной ху­дож­ни­цы я не за­пом­ни­ла. А сли­вы она от­да­ла нам за так, на­от­рез от­ка­зав­шись брать день­ги.

***

Си­жу за компь­юте­ром в ка­кой-то по­луд­ре­ме, все что-то гре­зит­ся, вспо­мина­ет­ся, раз­ма­тыва­ет­ся...

 Мо­жет быть, впе­чат­ле­ния, по­лучен­ные в древ­ней Мцхе­те, на­тол­кну­ли ме­ня на мою те­му, ког­да я на­чала ду­мать о дис­серта­ции? Гру­зин­ская и ар­мян­ская по­эзия в ка­кой-то сте­пени суб­ли­миро­вали для ме­ня вся­кую "дру­гую", от­личную от рус­ской по­эзию. В этот круг вхо­дила и по­эзия ев­рей­ская. Но брать для на­уч­ной ра­боты "ев­рей­скую те­мати­ку" бы­ло нель­зя, а гру­зин­скую и ар­мян­скую - мож­но. И я взя­ла их с ра­достью, пред­вку­шая от­кры­тия, и они не за­дер­жа­лись. Как же бы­ло ин­те­рес­но чи­тать по­эму Шо­та Рус­та­вели в раз­личных рус­ских пе­рево­дах, ка­кая она ока­залась уди­витель­ная по кра­соте и мыс­лям, как соз­вучны бы­ли ее идеи единс­тва и друж­бы лю­дей из раз­ных стран мо­ему ин­терна­ци­ональ­но­му нас­трою!

 Бы­ла эта по­эма, на­писан­ная ге­ни­аль­ным по­этом в ХII ве­ке, от­части вос­точной по сво­ему сю­жету. Сам ав­тор го­ворит о ней во вступ­ле­нии (ци­тирую в пе­рево­де Ни­колая За­болоц­ко­го): "Эта по­весть, из Ира­на за­несен­ная дав­но...".

 Дей­стви­тель­но, ос­но­ва сю­жета прос­матри­ва­ет­ся в ле­ген­дах об ара­бо-пер­сид­ских "мед­жну­нах", влюб­ленных бе­зум­цах, те­ря­ющих рас­су­док как в при­сутс­твии лю­бимой, так и вда­леке от нее. Но в той же стро­фе Рус­та­вели про­дол­жа­ет: "Спеть ее гру­зин­ским скла­дом бы­ло мне лишь суж­де­но". По­эма не­сет яв­ный гру­зин­ский от­пе­чаток. Мне при­ходит в го­лову од­на "об­ратная ана­логия". Ког­да мой оп­по­нент Та­мара Ге­ор­ги­ев­на при­ез­жа­ла в Мос­кву, я приг­ла­шала ее к се­бе, и мы с сес­трой, бы­вало, для нее пе­ли.

 Как-то мы за­тяну­ли од­ну так на­зыва­емую "гру­зин­скую пес­ню" с за­лих­ват­ским вос­точным при­певом.

 Та­мара Ге­ор­ги­ев­на по­мор­щи­лась, по­кача­ла го­ловой.

 - Это не гру­зин­ская пес­ня, азер­бай­джан­ская.

 - Но по­чему, в ней по­ет­ся про Тби­лиси!

 - Ну и что, эту пес­ню со­чинил не гру­зин, в ней дру­гая гар­мо­ния.

 И сей­час я хо­рошо по­нимаю, что име­лось в ви­ду. Очень от­ли­ча­ет­ся по сво­ему скла­ду гру­зин­ская по­эма от все­воз­можных ва­ри­аций "Лей­ли и Мед­жну­на", от­ли­ча­ет­ся так же, как гру­зин­ский ры­царь-мид­жнур от араб­ско­го мед­жну­на.

 Ког­да-то в тби­лис­ской ха­чапур­ной ми­лый че­ловек ска­зал мне, что бе­жал за мной, как охот­ник за га­зелью. Нет, не гру­зин­ское это срав­не­ние, ско­рее вос­точное, пер­сид­ское или азер­бай­джан­ское.

 Так мог бы ска­зать Са­ят-Но­ва...

 По­чему не ухо­дят из па­мяти да­же ме­лочи, да­же де­тали тех тби­лис­ских дней?

 ХII век - вре­мя соз­да­ния пер­ла рус­ской ли­тера­туры "Сло­ва о пол­ку Иго­реве". Гру­зин­ская и рус­ская по­эма лег­ко под­да­ют­ся срав­не­нию. Но глав­ное со­пос­тавле­ние, весь­ма для ме­ня тре­вож­ное, приш­ло мне в го­лову сов­сем не­дав­но, ког­да я по ТВ слу­шала прек­расные лек­ции про­фес­со­ра-лин­гвис­та, до­казы­ва­юще­го, что "Сло­во" не поз­дняя фаль­си­фика­ция, а соз­да­ние ге­ния ХII ве­ка. Всплы­ли мои сом­не­ния еще сту­ден­ческой по­ры, ког­да я поз­на­коми­лась с ра­бота­ми о "Сло­ве" фи­лоло­га З., зат­равлен­но­го соб­рать­ями.

 По­чему при­ходит­ся до­казы­вать под­линность по­эмы? Да по­тому, что ру­копись не сох­ра­нилась, по­эмы ник­то не знал вплоть до ХYIII ве­ка, ког­да про­изош­ло ее вне­зап­ное от­кры­тие. По­чему ни в од­ном древ­нем па­мят­ни­ке нет к ней от­сы­лок? Воп­рос о "За­дон­щи­не", на­писан­ной яко­бы под вли­яни­ем "Сло­ва" в ХIY ве­ке, до сих пор счи­та­ет­ся спор­ным и дис­ку­тиру­ет­ся. Но ведь имен­но ко­нец ХYIII ве­ка, эпо­хи прек­ло­нения пе­ред на­ци­ональ­ным эпо­сом, по­родил гран­ди­оз­ные мис­ти­фика­ции - кель­тские ска­зания Ос­си­ана - соз­да­ние шот­лан­дца Мак­ферсо­на, чеш­ский эпос, сра­ботан­ный та­лан­тли­вым и пат­ри­отич­ным Ган­кой... А хит­ро­ум­ный фран­цуз Ме­риме су­мел про­вес­ти да­же Пуш­ки­на, по­верив­ше­го в под­линность "Пе­сен за­пад­ных сла­вян"...

 Все ска­зан­ное лег­ко пе­ренес­ти на "Ви­тязя". Уж не был ли его ав­то­ром царь Вах­танг YI, впер­вые из­давший по­эму в 1712 го­ду? И кто ска­жет, где та ру­копись, по ко­торой он из­дал "Ви­тязя"? Эти мыс­ли для ме­ня неп­ри­ят­ны, тя­гос­тны. Хо­рошо бы кто-ни­будь су­мел ме­ня убе­дить, что мои сом­не­ния не ос­но­ватель­ны, уж боль­но прек­расны и глу­боки обе по­эмы, и так при­ят­но и при­выч­но иметь их у ис­то­ков на­ци­ональ­ной сло­вес­ности.

 Рае я, ес­тес­твен­но, про свои сом­не­ния не го­ворю. Она зна­ет от ме­ня, что по­эма Рус­та­вели на­писа­на в ХII ве­ке, в эпо­ху гру­зин­ской ца­рицы Та­мар. А лю­бимый на­ми обе­ими Окуд­жа­ва, пи­сав­ший про свою воз­можную смерть "от люб­ви и пе­чали", про­дол­жал тра­дицию ве­лико­го пред­шес­твен­ни­ка, чей ге­рой Та­ри­эл то­же уми­рал от лю­бов­ной на­пас­ти. И умер бы, ес­ли бы не по­мощь двух иноп­ле­мен­ных дру­зей.

***

Не­дав­но По­этес­са из Фи­ладель­фии ска­зала мне по те­лефо­ну, что зна­ет толь­ко од­но­го по­эта, ко­торо­го при жиз­ни не пуб­ли­кова­ли, - Эми­ли Ди­кин­сон.  

 - Пос­той­те, - ска­зала я, - дай­те по­думать, и в ту же се­кун­ду вспом­ни­ла еще од­но имя - Ни­колоз Ба­раташ­ви­ли. Ког­да Илья Чав­ча­вад­зе из­дал в 1876 го­ду сбор­ник его сти­хов, бед­но­го по­эта уже боль­ше трид­ца­ти лет как не бы­ло в жи­вых. Он умер не до­жив до 28, гру­зин­ский Лер­монтов.  

 По­чему-то имен­но мне пред­ло­жили выс­ту­пить на ста­ди­оне пе­ред учас­тни­ками и гос­тя­ми кон­фе­рен­ции. Не то что­бы выс­ту­пить с при­ветс­твен­ным сло­вом или с док­ла­дом - для это­го наш­лись дру­гие лю­ди, - а со сти­хами ка­кого-ни­будь из гру­зин­ских по­этов, ра­зуме­ет­ся, в рус­ском пе­рево­де. На­вер­ное, доб­рей­шая Та­мара Ге­ор­ги­ев­на как ус­тро­итель кон­фе­рен­ции это­му пос­по­собс­тво­вала.

 Ли­хора­доч­но ста­ла ду­мать, что про­читать. Мо­жет, "Ме­рани" Ба­раташ­ви­ли? Неч­то ти­па лер­монтов­ско­го "Па­руса", где вмес­то па­руса как сим­вол не­покоя и борь­бы с ро­ком выс­ту­па­ет вол­шебный конь гру­зин­ских ле­генд Ме­рани.У это­го сти­хот­во­рения бы­ло два за­меча­тель­ных пе­рево­да, выб­ранных мною из це­лой кни­ги его рус­ских пе­рело­жений, - Ми­ха­ила Ло­зин­ско­го и Бо­риса Пас­терна­ка. Ка­кой из двух? Пло­хо бы­ло то, что кни­ги с со­бой у ме­ня не бы­ло. Вспо­мина­ла по па­мяти. Ка­жет­ся, выб­ра­ла пе­ревод Ло­зин­ско­го, бо­лее экс­прес­сивный. "Мчит-не­сет ме­ня без пу­ти-сле­да мой Ме­рани. Вслед до­носит­ся злое кар­канье, ок­рик вра­ний...". У Пас­терна­ка бы­ло все нам­но­го спо­кой­ней и раз­ме­рен­ней: "Стре­лой не­сет­ся конь меч­ты мо­ей. Вдо­гон­ку во­рон кар­ка­ет уг­рю­мо...". Ког­да выш­ла на ог­ромную сце­ну, строч­ки Пас­терна­ка на­чали цеп­лять­ся за строч­ки Ло­зин­ско­го, пу­тали, ме­шали, сби­вали с ды­хания. Я ос­та­нови­лась. Пе­редо мной в жар­ком ма­реве ко­лыхал­ся ста­ди­он, за­пол­ненный люд­ской мас­сой. Жда­ли, что я про­дол­жу. Оди­нокая ве­точ­ка мик­ро­фона со­чувс­твен­но при­зыва­ла: чи­тай. Но я не мог­ла. В го­лове не бы­ло ни од­ной не пе­репу­тан­ной строч­ки. И я уш­ла со сце­ны, без­на­деж­но мах­нув ру­кой.

 По­дош­ли ле­нин­град­цы. Уте­шали. Маг­не­тичес­кая жен­щи­на ска­зала: "Ни­чего, бы­ва­ет, не расс­тра­ивай­тесь". Дол­го­вязый То­ля бур­кнул, что в ми­ре нет со­вер­шенс­тва и по­сему что-то у ме­ня дол­жно бы­ло не по­лучить­ся. Уче­ный по­дошел пос­ледним, ска­зал: "Не хо­тите про­гулять­ся?", и мы уш­ли с праз­дни­ка, не дож­давшись его за­вер­ше­ния.

 Гу­ляли вок­руг ста­ди­она, и я хо­рошо пом­ню все, что он го­ворил. "Вот вы, - он пос­мотрел на ме­ня, по­том снял оч­ки, на­чал их про­тирать, на­дел и сно­ва на ме­ня взгля­нул, - вот вы выб­ра­ли для чте­ния мя­теж­ные сти­хи по­эта-ро­ман­ти­ка. За­чем? Луч­ше бы чи­тали его ли­рику, она ис­тиннее. В ней прек­ло­нение пе­ред кра­сотой, а не при­зыв бо­роть­ся с судь­бой. За­чем че­лове­ку борь­ба? Не луч­ше ли жить в гар­мо­нии с ми­ром, са­мим со­бой, при­родой?

  - Не всег­да так по­луча­ет­ся. При­ходит­ся за что-то бо­роть­ся. Ба­раташ­ви­ли лю­бил и ждал люб­ви, а она - Ека­тери­на Чав­ча­вад­зе - его не лю­била. Дол­жен он был бо­роть­ся за лю­бовь?

 - Стран­но, ес­ли она его не лю­била, за­чем тог­да бо­роть­ся? Вот он и по­гиб так ра­но... из-за бес­плод­ной борь­бы.

Гла­за его сме­ялись.

 - Шу­тите?

 - По­нима­ете, я уче­ный, пси­холог, у ме­ня мно­го идей. Ес­ли я нач­ну сей­час бо­роть­ся со все­ми - с де­билом ди­рек­то­ром, с глу­пым ака­деми­ком, с сот­рудни­ками... что из это­го вый­дет? Я не смо­гу де­лать свое де­ло, все уй­дет в борь­бу. А я хо­чу ра­ботать.

 - Вы раз­дра­жа­ете на­чаль­ство од­ним сво­им ви­дом, вам все рав­но при­дет­ся бо­роть­ся, хо­тя бы за но­шение ва­шей уни­фор­мы - я по­каза­ла ру­кой на его джин­со­вый кос­тюм. Наш ди­рек­тор спо­собен ста­щить вас с три­буны из-за не­го.

 - Но ведь не ста­щил. Глав­ное, как дер­жать­ся. Ес­ли ты на­рабо­тал ав­то­ритет, к те­бе не бу­дут осо­бен­но прис­та­вать. Пос­лу­шай­те, по­чему вы все вре­мя от­во­рачи­ва­етесь? Я хо­чу вас ви­деть.

 На­вер­ное, я вспых­ну­ла, а он опус­тил гла­за и не гля­дел на ме­ня. А по­том вдруг ска­зал: "Я хо­тел дру­гое спро­сить: по­чему вы не но­сите коль­ца? Вы ведь за­мужем".

 Я обом­ле­ла. От­ку­да ему из­вес­тно, за­мужем я или нет. Хо­тя об этом зна­ют и Та­мара Ге­ор­ги­ев­на, и мои кол­ле­ги. Зна­чит, на­водил справ­ки?

 - Вы счи­та­ете, я со­вер­шаю прес­тупленье, что не но­шу коль­ца?

 - Серь­ез­ное, - он сно­ва сме­ял­ся, - вы вво­дите хо­лос­тых муж­чин в заб­лужде­ние. Впро­чем, - он по­дошел, ос­то­рож­но взял мою ла­донь: "Вы раз­ре­шите"? - и про­дол­жил:

  -У вас слиш­ком тон­кие паль­цы, коль­ца для них нет в при­роде.

 - Но об­ру­чаль­ное коль­цо у ме­ня есть, хра­нит­ся до­ма в шка­тул­ке. Бо­юсь по­терять.

 - А муж у вас рев­ни­вый?

 - Не знаю. Ста­ра­юсь не да­вать ему по­водов для рев­ности.

 - Ни­ког­да-ни­ког­да?

 - Ни­ког­да.

 На­вер­ное, от­вет мой проз­ву­чал слиш­ком жес­тко; он вни­матель­но, без улыб­ки, на ме­ня взгля­нул.

 Я не от­ве­ла взгля­да. И бы­ло по­хоже, что что-то лег­кое, не­весо­мое без­звуч­но от нас от­ле­тело.

***

Наш ди­рек­тор нас­то­ял, что­бы пос­ле кон­фе­рен­ции нас по­вез­ли на ро­дину Ста­лина, в Го­ри. Об­ща­ясь с Та­марой Ге­ор­ги­ев­ной, я зна­ла, что гру­зин­ская ин­телли­ген­ция не­нави­дит вож­дя-гру­зина, по чь­ему при­казу был унич­то­жен цвет гру­зин­ских фа­милий. Все ока­залось не так од­нознач­но. Вы­сочен­ный па­мят­ник Ста­лину, воз­вы­шав­ший­ся на вы­сочен­ном пос­та­мен­те над го­родом, был за­вален цве­тами. Же­ла­ющие мог­ли по­сетить пом­пезное, с ко­лон­на­ми, зда­ние ме­мори­аль­но­го му­зея. Ни я, ни Уче­ный в му­зей не пош­ли, от­пра­вились гу­лять по го­роду.

 - Вы счи­та­ете, что с этим то­же не нуж­но бо­роть­ся? - я ука­зала ру­кой на гро­мад­ный па­мят­ник, ос­тавший­ся по­зади.

  - Этот па­мят­ник ра­но или поз­дно сне­сут, слиш­ком ве­лики прес­тупле­ния это­го че­лове­ка, слиш­ком кро­вавы и жес­то­ки. А нас­чет бо­роть­ся... я не вме­шива­юсь в по­лити­ку. Пусть хо­луи, ес­ли им угод­но, не­сут к па­мят­ни­ку цве­ты, це­луя ру­ку, под­пи­сыва­ющую расс­трель­ные при­казы для их от­цов. Ме­ня это не ка­са­ет­ся. Это прош­лое.

 Сей­час, ког­да я вспо­минаю эти сло­ва, ви­жу, что Уче­ный был неп­рав. Приз­рак Ста­лина про­дол­жа­ет соп­ро­вож­дать рос­сий­скую жизнь, вме­шивать­ся в нее и тре­бовать кро­вавой да­ни.

 А сам Уче­ный - где-то он сей­час? У­ехал или, воп­ре­ки все­му, про­дол­жа­ет тру­дить­ся на ро­дине над сво­ими на­уч­ны­ми проб­ле­мами? Как сло­жилась его жизнь? Уда­лось ли ему из­бе­жать борь­бы? Тог­да, гу­ляя по Го­ри, мы раз­го­вари­вали с ним поч­ти враж­дебно. Как два че­лове­ка, сна­чала по­тянув­ши­еся друг к дру­гу, а по­том что-то для се­бя ре­шив­шие.

 Был он в тот раз се­рый, хму­рый, слов­но не­выс­павший­ся. И мне да­же по­каза­лось, что пах­ло от не­го спир­тным.

***

 За ок­ном стем­не­ло. Я си­жу у по­мер­кше­го эк­ра­на компь­юте­ра в сво­ем по­лус­не-по­лубодрство­вании.

 Слыш­но, как вни­зу, на кух­не, Се­режа гре­мит кас­трю­лями, ра­зог­ре­ва­ет еду. Нуж­но бы спус­тить­ся, но нет сил. По щел­канью компь­юте­ра по­нят­но, что приш­ло нес­коль­ко пи­сем, но и их я не мо­гу смот­реть. Вид­но, при­дет­ся до­тянуть эту ту­го раз­ма­тыва­ющу­юся ни­точ­ку до са­мого кон­ца.

 Пе­репис­ка? Бы­ла, бы­ла пе­репис­ка. Не очень жи­вая, с пе­ребо­ями, но бы­ла. Се­режа ко­сил­ся на кон­верты из Ле­нин­гра­да, я го­вори­ла: "Это тот, уче­ный, пом­нишь, я те­бе рас­ска­зыва­ла?" и ухо­дила в ван­ную или на кух­ню чи­тать пись­мо.

 Пись­ма бы­ли обыч­ные, то есть ни­чего в них не бы­ло стран­но­го, не­объ­яс­ни­мого. А я вспо­мина­ла на­ше ноч­ное фан­тасти­чес­кое хож­де­ние по Тби­лиси, рас­свет на го­ре, двух ан­ге­лов за спи­ной - и не мог­ла най­ти объ­яс­не­ния это­му чу­ду. Как та­кое мог­ло быть? Мо­жет быть, все это мне прис­ни­лось? Ну да, го­ра, она су­щес­тву­ет, на­зыва­ет­ся Мтац­минда. Там по­хоро­нены вы­да­ющи­еся лю­ди Гру­зии. И наш Гри­бо­едов.  

 Уди­витель­но, что его де­воч­ка-вдо­ва бы­ла род­ной сес­трой Ека­тери­ны Чав­ча­вад­зе, ко­торую лю­бил Ни­колоз Ба­раташ­ви­ли. Го­лубог­ла­зой Ека­тери­не по­дарил он тет­радь со сво­ими сти­хами - сче­том 36 плюс од­на по­эма "Судь­ба Гру­зии". А Ека­тери­на че­рез мно­го лет пе­реда­ла эту тет­радь со сти­хами сво­ему родс­твен­ни­ку, по­эту Илье Чав­ча­вад­зе. И тот их на­печа­тал. И, ес­ли бы Ба­раташ­ви­ли был жив, то прос­нулся бы зна­мени­тым. Но ушел он ра­но, да­же слиш­ком ра­но; мо­жет и вправ­ду, слиш­ком мно­го сил по­ложил на борь­бу, как шу­тя пред­по­ложил Уче­ный?

 Ека­тери­на пред­почла бе­дола­ге-чи­нов­ни­ку кня­зя Да­ди­ани, а Ни­на, пос­ле смер­ти Гри­бо­едо­ва, за­муж не выш­ла, не за­хоте­ла, хо­тя же­ла­ющих бы­ло мно­го.

 Ни­на Гри­бо­едо­ва...

 И вдруг мне при­ходит в го­лову, что еще вче­ра ве­чером я вер­те­ла в ру­ках лис­то­чек со сти­хот­во­рени­ем о ней. "Мо­лит­ва Ни­ны". Ку­да я его за­пих­ну­ла? Вы­нимаю лис­то­чек из даль­не­го ящи­ка. Сколь­ко же ему лет? Не мень­ше двад­ца­ти, чер­ни­ла выц­ве­ли, бу­мага по­жел­те­ла. Пи­сала я его в Ита­лии в тя­желую ми­нуту, ког­да шел воп­рос, как жить даль­ше.  К то­му вре­мени на­ша пе­репис­ка с Уче­ным дав­но прек­ра­тилась, но гру­зин­ская те­ма ме­ня не от­пуска­ла.

Мо­лит­ва Ни­ны

Свя­тая гор­ли­ца моя,
Се­год­ня твой пок­ров мне ну­жен.
Там, в Те­гера­не, знаю я,
Слу­чилось что-то с ми­лым му­жем.
Мне ни­чего не го­ворят,
В Тав­ри­зе жизнь про­ходит чин­но.
По­соль­ско­го дво­ра квад­рат
Да крик про­тяж­ный му­эд­зи­на.
Но нап­лы­ва­ет смут­ный шум,
Как звук при­боя на­рас­тая.
Мой муж, Рос­сии луч­ший ум,
Один средь это­го раз­драя.

Во мне рас­тет его зер­но,
Ко­мочек бед­ный мал и то­нок.
О, Алек­сандр, твоя Ни­но
Са­ма еще поч­ти ре­бенок.
Здесь ни друзья, и ни вра­ги.
Кру­гом - од­ни чу­жие ли­ца.
Свя­тая Ни­на, по­моги!
В злой час ко­му еще мо­лить­ся?
Но ес­ли участь суж­де­на
По­гиб­нуть му­жу и ди­тяти,
Я выс­тою, Его же­на, -
Од­на по­еду на ос­ля­ти.

 Стран­ное чувс­тво, что на­писа­но это не мной; на­вер­ное, так мать смот­рит на сы­на, при­ехав­ше­го ее на­вес­тить че­рез мно­го лет: и по­хож, и не по­хож, вро­де сов­сем чу­жой, но и брез­жит зыб­ко что-то род­ное, ка­кое-то ос­тавше­еся от детс­тва вы­раже­ние.

 По­чему-то на­чала ду­мать, что бы ска­зал об этих сти­хах Уче­ный. Мне ка­жет­ся, он бы их одоб­рил. Не стал бы при­дирать­ся к пос­ледней стро­ке и го­ворить, что Ни­на Чав­ча­вад­зе, хоть и при­над­ле­жала к кня­жес­кой семье, ком­плек­сом "из­бран­ни­чес­тва" не стра­дала, бы­ла "всег­да скром­на, всег­да пос­лушна, всег­да как ут­ро ве­села". Вранье. Так пи­шут в учеб­ни­ках и в "жи­ти­ях". Уве­рена, что он бы одоб­рил стрем­ле­ние мо­ей Ни­ны встать вро­вень с Бо­горо­дицей в ка­кой-то очень страш­ный и дра­мати­чес­кий мо­мент ее жиз­ни.  

 Уче­ный бы одоб­рил, ведь он лю­бил Пас­терна­ка, ко­торый, ког­да пи­сал о Хрис­те, ду­мал о Жи­ваго... и о се­бе. Моя Ни­на мо­лит­ся сво­ей не­бес­ной пок­ро­витель­ни­це, свя­той Ни­не. Что мы о ней зна­ем? Про­читав "Жи­тие свя­той Ни­ны", раз­ве пой­мешь, ка­кой она бы­ла, как выг­ля­дела?

 Од­но вре­мя я хо­тела на­писать о ней, о ее че­лове­чес­кой жиз­ни. Но слиш­ком да­лек от нас IY век, слиш­ком ма­ло до нас дош­ло жи­вых под­робнос­тей, толь­ко ле­ген­да. Отец За­вулон, мать Су­сан­на, ро­дилась в Кап­па­докии, де­воч­кой с ро­дите­лями приш­ла в И­еру­салим. Здесь ро­дите­ли за­нялись слу­жени­ем Гос­по­ду, а Ни­на (на ив­ри­те это имя обоз­на­ча­ет "прав­нучка"), за­горе­лась же­лани­ем най­ти Хи­тон Гос­по­день.  Вос­пи­татель­ни­ца ска­зала от­ро­кови­це, что Хи­тон был куп­лен у рим­ско­го сол­да­та (ему он дос­та­лась по жре­бию) мцхет­ским рав­ви­ном, ле­витом Эли­озом и уве­зен им с со­бою в Иве­рию. И Ни­на ре­шила от­пра­вить­ся в Иве­рию, име­ну­емую Уде­лом Бо­жи­ей Ма­тери. Пе­ред от­хо­дом бы­ло ей ви­дение: Де­ва Ма­рия вру­чила ей крест из спле­тен­ных ви­ног­радных лоз. Ни­на по­цело­вала крест из ло­зы - и от­пра­вилась в путь.

 В Иве­рии од­ной из пер­вых уве­рова­ла в Хрис­та дочь нас­то­яте­ля мцхет­ской си­наго­ги пер­восвя­щен­ни­ка Ави­афа­ра. Был Ави­афар, впос­ледс­твии так­же при­няв­ший свя­тое кре­щение, прав­ну­ком то­го са­мого Эли­оза, ко­торый ку­пил в И­еру­сали­ме и при­вез во Мцхе­туХи­тон Гос­по­день ... А на мес­те пог­ре­бения Хи­тона Гос­подня и до­чери че­лове­чес­кой, не по­желав­шей вы­пус­тить его из рук, мо­лит­ва­ми свя­той Ни­ны, был воз­двиг­нут храм Све­тиц­хо­вели.

 В рас­ска­зе о рав­но­апос­толь­ной Ни­не сов­сем нет под­робнос­тей. По­жалуй, толь­ко та, что од­но вре­мя жи­ла она на ок­ра­ине го­рода в ша­лаше под еже­вич­ным кус­том. Еже­вич­ный куст и ша­лаш - да, это нас­то­ящие ося­за­емые под­робнос­ти. Ка­ково ей бы­ло сре­ди чу­жих лю­дей? Чу­жого язы­ка? Чу­жих - язы­чес­ких - бо­гов: Ар­ма­за, За­дена, Га­ци, Га­има? Как выг­ля­дела свя­тая Ни­на? Во что бы­ла оде­та? Что го­вори­ла лю­дям? Ни­чего это­го мы не зна­ем. Но внеш­не я хо­рошо ее пред­став­ляю. Она по­хожа для ме­ня на ев­рей­скую жен­щи­ну из Мцхе­ты, ху­дож­ни­цу, нес­шую в кор­зинке чу­дес­ные спе­лые сли­вы и ода­рив­шую ими нас с сес­трой.

***

Пе­ред тем как спус­тить­ся вниз, ре­шила все же взгля­нуть на поч­ту.

 Приш­ло три пись­ма: от Раи, от Му­зыкан­та и от Фран­ческо. Я на­чала с пос­ледне­го.  На­писа­но оно бы­ло поз­дней ночью и гла­сило: "Ки­ра, ес­ли я по­еду в Рос­сию? Или в Аме­рику? Как ты ду­ма­ешь?"

 На­писа­ла в от­вет: "Мож­но поп­ро­бовать. По­ищи для се­бя ра­боту!".

 Я бы­ла уве­рена, что ра­ботать он не смо­жет, но, за­нима­ясь по­ис­ка­ми, хоть на вре­мя, уй­дет от сво­его стра­ха, от сво­ей деп­рессии.

 Му­зыкант пи­сал: "Что вы уз­на­ли об А.?"

 Пра­виль­но он мне на­пом­нил, я сов­сем за­была, что обе­щала ему со­об­щить об А.  Быс­тро на­писа­ла:

 "Она наг­ло­талась снот­ворных таб­ле­ток. Но ос­та­лась жи­ва. От­би­валась от при­ехав­ших са­нита­ров, так как в том мо­роке соз­на­ния, в ко­тором на­ходи­лась, при­няла их за фран­кистов. Дай Бог ей жиз­ни!"

 В от­вет приш­ло крат­кое: "Аминь".

 Пись­мо от Раи то­же бы­ло ко­рот­ким:

 Ки­ра

 Ми­ша пи­сал, что ви­дел два ан­дже­ла на го­ре в Тиф­ли­се. Эта при­чина люб­ви к Гру­зие. Я пра­виль­но упот­ре­бял ро­дитель­ный и пред­ложный?

 Спа­сиба

 Рай

 Рае я не ста­ла от­ве­чать, от­ло­жила на зав­тра. Зак­ры­ла компь­ютер, спус­ти­лась вниз. Се­режа спал в крес­ле у вклю­чен­но­го те­леви­зора. На­кинув на хо­ду кур­тку, я вы­бежа­ла на крыль­цо.

 Над го­ловой све­тили звез­ды, дул влаж­ный ве­сен­ний ве­тер, пах­ло про­буж­да­ющей­ся зем­лей, рас­кры­ва­ющи­мися поч­ка­ми, вы­леза­ющей на по­вер­хность тра­вой. В при­роде на­чинал­ся но­вый цикл. Ти­хо-ти­хо, поч­ти ше­потом, что­бы не раз­бу­дить Се­режу, я за­пела "Гру­зин­скую пес­ню". "Ви­ног­радную кос­точку в теп­лую зем­лю за­рою...".

 Мно­гове­ковые нап­ласто­вания че­лове­чес­кой по­роды - от свя­той Ни­ны до Бу­лата Окуд­жа­вы - спрес­со­вались и от­пе­чата­лись в ней, че­лове­чес­кие го­лоса с древ­них язы­чес­ких вре­мен по на­ше се­год­ня вош­ли в нее пе­релив­ча­тым эхом и от­ра­жени­ем.

 "И ло­зу по­целую, и спе­лые гроздья сор­ву...".

 Я пе­ла - и на ду­ше ста­нови­лось все свет­лее и пе­чаль­нее.

/Про­дол­же­ние сле­ду­ет/