Владимир Шаинский, светлая личность

В который раз замечаю, что когда уходит светлый человек, в душе нет горечи, слёз  от его ухода, а только светлые воспоминания. Судьба мне подарила немало таких воспоминаний о встречах с этим гениальным мелодистом, умным, жизнерадостным человеком еврейского происхождения.

 Почему я подчёркиваю его еврейство? А потому, что он сам не раз говорил, что все его мелодии - из идишского фольклора. Он мог бы о каждой сказать, где её начало, но в России, слава Богу, никто об этом не догадывался.

- А почему ты не уезжаешь? - спрашивал он меня.

- А вы? - отвечал я вопросом на вопрос.

- А  хочу посмотреть, до каких вершин я ещё могу дойти в этой стране.  

Он, по-моему, достиг всех возможных вершин. Но для российских чиновников это ничего не значит. Вот умер он - и финансовые, бюрократические  проблемы с его захоронением. Это же уму непостижимо: 20 дней человека не могло похоронить государство, найти место на кладбище, престижном, достойном  гения, отдавшего свой талант отчему краю!..

Наверно, чем талантливей человек, тем меньше в нём чванства, снобизма, зазнайства. Я даже не предполагал, что так просто согласится этот преизвестный композитор встретиться со мной. Правда, к тому времени у меня уже были добротные песни: "Дарите женщинам цветы", "Поговори со мною, мама". Но сейчас, когда множество встреч с ним позади, я уверен, что он так же легко согласился бы встретиться с любым поэтом, ему позвонившим.

В его квартире одна из комнат напоминала тренажёрный зал:  с потолка свисали кольца, и композитор спрашивал, сколько раз я смогу подтянуться. Эти соревнования мы с ним устраивали и позднее, у него на даче в Можайске. В квартире была гимнастическая стенка, по которой целый день любил лазать его шестилетний сынишка Йоська, а отец смотрел на него с гордостью.

Я не знаю, как сложилась судьба Йоськи: о первом браке композитора никто не написал. Я был знаком с его первой женой. Она моложе его лет на тридцать (он всю жиз любил женщин намного моложе себя). Она была полноватая, далеко не красавица, и, возможно, без образования. Композитор предпочитал женщин "из народа": продавщиц, официанток, парикмахерш.  Не знаю, почему. Может, потому, что с ними не надо было хитрить, надевать на себя маску философа. Он очень этого не любил. 

Однажды попросил меня изменить строфу в стихотворении одного поэта. Я изменил. "Гениально, - сказал он,- но мне нужно так же жлобски, как у него". То есть, композитор отдавал должное жлобскому стилю поэта, и это в данном случае ему импонировало, это звучало "шлягерно". В поэзии разбирался превосходно, но иногда и в пустячке видел изюминку.

У меня с Добрыниным была простенькая весёленькая песенка. "Вот мне бы ты этот стишок отдал, я сделал бы из него картинку!". Он написал на мои стихи три песни, ни одна не стала популярной, хотя исполнялись. Две из них я показал Кобзону. "Это Шаинский написал левым мизинцем правой ноги. Хотя у него и левый мизинец гениальный", - сказал певец. Правда, одна из этих песен - "Не обижайте матерей" - по-моему, очень хороша. Композитор намеревался предложить её Анне Герман, но не успел… Однажды мы с ним поехали к певице с цветами и конфетами: это была благодарность ей за исполнение его песни с Михаилом Рябининым  "Один раз в год сады цветут". Мы с ним, оба маленького роста, стояли перед певицей, задрав головы. Жаль, не было фото или видеокамеры. Снимок повеселил бы публику. 

Я приезжал к нему на дачу в Можайск, желая  как можно скорее сесть с ним к роялю и сотворять новую песню. Но он вначале заставлял меня подтягиваться на турнике, отжиматься от пола, играть в шахматы. Я часто на свои стихи имел какой-то свой мотивчик. "Ну давай, пой!" - говорил композитор. "Нет, так не будет. А вот Пляцковский принесёт свою музыку, - отказаться очень трудно". Я знал, что Миша раздаёт свои мелодии разным композиторам. Обо мне тоже ходили такие слухи. Когда меня познакомили с Богословским, он сказал: "Откуда я слышал ваше имя? А, это ленинградский Пляцковский!".

В Можайске мы как-то с композитором катались на лыжах и подкатили к местному магазинчику. Надо было купить фотоплёнку. В отдалении от прилавка три молоденькие продавщицы громко перешёптывались, глядя на знаменитость. Композитор направился к ним, потом вернулся ко мне с клочком бумаги. "Вот, взял телефончик. Завтра придёт". Я вспомнил, что Сигизмунд Кац говорил: "Мне бы довести красавицу до рояля, а там она уже моя!". Шаинскому не надо было доводить до рояля: его песни пела вся страна.

Он как-то спросил меня: "Кто лучше меня в мире пишет детские песни? Никто!" Это не звучало как бравада. Он был прав, но заметьте, что употребил слово "детские". А ведь и взрослые его песни - шедевры: "Травы-травы", "На дальней станции сойду", "Родительский дом", "Берёза, белая подруга", "Дрозды", "Комсомольская площадь"…
 
Когда он собирался жениться на Светлане, сказал мне: "Ты знаешь, кто её подруга? Она живёт в гостинице "Универсаль". Там иностранец круглогодично снимает ей номер, хотя сам приезжает два раза в год. Вот какая у неё подруга!". Что я должен был подумать о его избраннице,  тем более, что через месяц, будучи в Москве, я пошёл к нему, позвонил в квартиру. Мне открыла дверь Светлана, а там, за дверью, танцевали, курили, хохотали. "А Владимир Яковлевич на гастролях", - сказала она. Но время показало, что думал я неверно:  Светлана была ему все годы надёжным другом и хорошей матерью его детей.

Не стало композитора. Светлого. Такого же, как его песни, и поэтому  по-прежнему светло. И будет светло ещё десятки лет. Я уверен в этом.

ВЛАДИМИР ШАИНСКИЙ. ПОПУРРИ ИЗ ПОПУЛЯРНЫХ ПЕСЕН