Мой Друг Пупок

"У­ез­жай, го­луб­чик! Ес­ли от­пустят, обя­затель­но у­ез­жай! Это са­мый важ­ный шаг в тво­ей жиз­ни и са­мый пра­виль­ный", ска­зал мой друг Илья Да­выдо­вич Пуп­ко. Близ­кие друзья шут­ли­во на­зыва­ли его Пу­пок, по­меняв мес­та­ми две пос­ледние бук­вы в фа­милии. Мы си­дели на ста­рин­ном ко­жаном ди­ване в его ка­бине­те в квар­ти­ре на Гре­чес­ком прос­пекте Ле­нин­гра­да, ко­торая пе­реш­ла ему в нас­ледс­тво от от­ца. Я при­ехал поп­ро­щать­ся с ним пос­ле то­го, как в 1977 го­ду мы с же­ной по­дали до­кумен­ты на эмиг­ра­цию из СССР.

Дру­жили мы не так уж дол­го, лет шесть или семь пос­ле то­го, как поз­на­коми­лись на од­ной на­уч­ной кон­фе­рен­ции; сош­лись быс­тро, по­чувс­тво­вав друг в дру­ге родс­твен­ные ду­ши и об­на­ружив мно­жес­тво об­щих ин­те­ресов. Спе­ци­аль­нос­ти у нас бы­ли сход­ные - оба ра­бота­ли с ме­дицин­ски­ми элек­трон­ны­ми при­бора­ми, оба лю­били изоб­ре­тать вся­кие за­нят­ные штуч­ки. Прав­да, он - в зак­ры­том уч­режде­нии, а я - в от­кры­том ме­дицин­ском НИИ.

Жи­ли мы в раз­ных го­родах, ви­делись не так уж час­то, но пе­репи­сыва­лись и пе­рез­ва­нива­лись пос­то­ян­но. Он был стар­ше ме­ня лет на 20 или да­же 25, сей­час не пом­ню. По­это­му я не на­зывал его фа­миль­яр­но "Пу­пок", а ува­житель­но, по име­ни-от­чес­тву.

Од­на­ко, нам та­кая фор­маль­ность не ме­шала чувс­тво­вать се­бя близ­ки­ми друзь­ями и да­же слег­ка под­шу­чивать друг над дру­гом. Нап­ри­мер, я ему го­ворил: "Нек­ра­сиво это вы пос­ту­па­ете, Илья Да­выдо­вич, не­пат­ри­отич­но. Жи­вёте в со­вет­ской стра­не, а по­сели­лись по­чему-то на Гре­чес­ком прос­пекте. Вот я, как homo-sovieticus, жи­ву на ули­це "Со­вет­ская". На что он мгно­вен­но па­риро­вал: "А те­бе, го­луб­чик, на­до бы знать, что в на­шей стра­не все ули­цы со­вет­ские, да­же те, ко­торые гре­чес­кие".

Отец Ильи Да­выдо­вича был по­ляр­ни­ком, но в на­чале трид­ца­тых го­дов по­чему-то был нап­равлен на ра­боту в НКВД. Од­на­ко, то, что там тво­рилось, очень его тя­готи­ло и он ис­кал спо­собы, что­бы от­ту­да уй­ти, не нав­ле­кая на се­бя и свою семью бе­ду. В 1934 го­ду ему приш­ла в го­лову спа­ситель­ная идея - он поп­ро­сил нап­ра­вить его, как по­ляр­ни­ка, в пла­ванье на па­роход "Алек­сандр Си­биря­ков", ко­торый дол­жен был от­пра­вить­ся в да­лёкий и опас­ный по­ход по Ле­дови­тому Оке­ану до са­мого Бе­рин­го­ва Про­лива, пов­то­ряя мар­шрут "Че­люс­ки­на".

Это­му по­ходу при­дава­ли боль­шое по­лити­чес­кое зна­чение и Да­вида Пуп­ко наз­на­чили ту­да пом­по­литом. Ушёл он на этом ко­раб­ле и не воз­вра­щал­ся в Пи­тер поч­ти це­лый год. А за это вре­мя в стра­не про­изош­ли серь­ёз­ные со­бытия: был убит Ки­ров, пос­ле че­го поч­ти что весь пи­тер­ский НКВД был расс­тре­лян или сос­лан в ла­геря, а наш ум­ный Да­вид Пуп­ко был да­леко, там, где ни­чего страш­нее кро­ме по­ляр­ных мед­ве­дей не воз­ни­кало, и по­тому ос­тался жив и нев­ре­дим. Ах как по­лез­но в нуж­ное вре­мя быть со­об­ра­зитель­ным! Впро­чем, мой рас­сказ не о нём, а о его сы­не, Илье Да­выдо­виче.

 В один из мо­их при­ез­дов в Пи­тер (я тог­да на­де­ял­ся за­щищать дис­серта­цию в од­ном из пи­тер­ских ву­зов и по­тому час­то ту­да ле­тал), мы с Иль­ёй Да­выдо­вичем, как обыч­но, си­дели на ко­жаном ди­ване в его ком­на­те и бе­седо­вали на раз­ные ин­те­рес­ные те­мы. Я об­ра­тил вни­мание на ви­сев­шее над ко­модом фо­то мо­лодень­ко­го, поч­ти под­рос­тка, во­ен­но­го лёт­чи­ка.

-Кто это там на фо­то? - спро­сил я.

- Не уз­на­ёшь? Так ведь это я сам в 42-м го­ду, - от­ве­тил он. - Во вре­мя вой­ны я слу­жил на се­вере в мор­ской ави­ации. Ле­тал на гид­ропла­не, то есть ле­та­ющей лод­ке. Ме­ня ту­да оп­ре­дели­ли вви­ду не­высо­кого рос­та и ма­лого ве­са. Подъ­ём­ная си­ла у та­кой лод­ки не­вели­ка и каж­дый ки­лог­рамм ве­са ва­жен.

- А в бо­ях вы учас­тво­вали, Илья Да­выдо­вич?

- Ле­та­ющая лод­ка МР-1, на ко­торой я ле­тал, не бо­евая, хо­тя кое-ка­кое во­ору­жение всё же бы­ло: один пу­лемёт, из ко­торо­го мог стре­лять вто­рой пи­лот. На­ша за­дача бы­ла соп­ро­вож­дать ан­глий­ские кон­вои, ко­торые че­рез ар­кти­чес­кий ко­ридор дос­тавля­ли в Мур­манск гру­зы по ленд-ли­зу. Ко­раб­ли шли из Ис­ландии и Шот­ландии, а на­ши са­молё­ты их прик­ры­вали.

Нем­цы от­ча­ян­но бом­би­ли эти кон­вои с воз­ду­ха, тор­пе­диро­вали их из под­водных ло­док, и мно­жес­тво ко­раб­лей бы­ло по­топ­ле­но. Ес­ли под­би­тый ко­рабль со всем цен­ным гру­зом шёл на дно, моя за­дача бы­ла та­кая: са­дить­ся на во­ду и за­бирать на борт гид­ропла­на сколь­ко смо­гу то­нущих ан­глий­ских мо­ряков. Ле­та­ющая лод­ка МР-1 бы­ла ма­лень­кая - два пи­лота, и ещё мог­ла взять лишь шесть пас­са­жиров. Для эко­номии мес­та я обыч­но ле­тал один, без вто­рого пи­лота, хо­тя это бы­ло рис­ко­ван­но. Но за­то мог спас­ти из во­ды на од­но­го че­лове­ка боль­ше.

Зна­ешь, что бы­ло са­мое страш­ное? Я дол­жен был ре­шать - ко­му жить, а ко­му уме­реть. Пред­ставь се­бе, что зна­чит де­лать та­кой страш­ный вы­бор, да ещё не­опыт­но­му юн­цу! Ког­да ко­рабль шёл ко дну и мо­ряки па­дали в ле­дяную во­ду, они там вы­жить мог­ли не бо­лее де­сяти ми­нут. И вот я са­жусь на во­ду; об­ста­нов­ка, пря­мо ска­жем, не ку­рорт: с не­ба не­мец­кие са­молё­ты нас ог­нём по­лива­ют, вок­руг гид­ропла­на де­сят­ки мо­ряков ба­рах­та­ют­ся, ру­ки ко мне тя­нут: "Спа­си!", а я толь­ко семь че­ловек мо­гу взять на борт, ну, ес­ли рис­кну, от си­лы - во­семь, ина­че не взле­теть. Ос­тать­ся на пла­ву то­же нель­зя - не мцы с воз­ду­ха расс­тре­ля­ют. Заб­рал лю­дей, и уле­тай ско­рее на свою ба­зу.

Вот тог­да я дол­жен был за се­кун­ды ре­шать - ко­го мне из во­ды вы­тащить, а ко­го ос­та­вить. Те, ко­го не возь­му, че­рез нес­коль­ко ми­нут по­гиб­нут от хо­лода. Я что - бог, что­бы ре­шать та­кие ве­щи? Но в те страш­ные ми­нуты я был имен­но бо­гом - дер­жал в ру­ках судь­бы этих нес­час­тных.

- Как же вы ре­шали?

- Ста­рал­ся ос­та­вить всё на во­лю слу­чая - пусть он ре­ша­ет. Брал тех, кто ока­зывал­ся бли­же. Обыч­но слу­чалось так: взял на борт се­мерых, а ещё с де­сяток за ма­шину цеп­ля­ют­ся, от­ча­ян­но пы­та­ют­ся заб­рать­ся. Что де­лать? Мне же с ни­ми не взле­теть и все по­гиб­нем!

При­ходи­лось этих нес­час­тных си­лой об­ратно в во­ду стал­ки­вать, на вер­ную смерть. Ни­кому не по­желаю брать на ду­шу та­кой грех. И это пов­то­рялось де­сят­ки раз, поч­ти каж­дый вы­лет. Вот уж 30 лет прош­ло с тех пор, а мне час­то по но­чам снят­ся умо­ля­ющие гла­за мо­ряков, ко­го я от­тол­кнул…

- Илья Да­выдо­вич, - ска­зал я, - вы с дру­гой сто­роны на это пос­мотри­те. Да, мно­гих не спас­ли, но ведь семь че­ловек за каж­дый ваш вы­лет бы­ли вам обя­заны жизнью. Я не знаю ни­кого кро­ме вас, кто мо­жет гор­дить­ся тем, что спас жизнь хо­тя бы од­но­го че­лове­ка.

- Это так, но всё же, всё же…

- - -

Как-то мы об­сужда­ли с ним ус­трой­ство од­но­го при­бора, над ко­торым я тог­да ра­ботал. Вдруг он мне го­ворит, не то в шут­ку, не то всерь­ёз:

- А зна­ешь, я чувс­твую боль­шую ви­ну пе­ред со­вет­ским на­родом. Я, хоть и не нап­ря­мую, но кос­венно ви­новат в том, что на стра­ну об­ру­шилось та­кое нес­частье - ку­куруз­ная кам­па­ния. Эту злос­час­тную ку­куру­зу наш лю­бимый вождь Ни­кита Хру­щёв ве­лел се­ять вез­де, где по­пало - от юж­ных гор до се­вер­ных мо­рей, и этим поч­ти до­вёл стра­ну до оче­ред­но­го го­лода. А всё из-за ме­ня…

- Как же это мо­жет быть, Илья Да­выдо­вич, вы что, бы­ли зна­комы с Хру­щёвым?

- Нет, ни­ког­да, кро­ме как на фо­тог­ра­фи­ях, его не ви­дел. Вот пос­лу­шай, я те­бе рас­ска­жу, как это по­лучи­лось. Тут в Пи­тере есть у ме­ня при­ятель про­фес­сор Тар­та­ков­ский. Лет двад­цать на­зад он за­болел ра­ком гор­ла и ему уда­лили гор­тань с го­лосо­выми связ­ка­ми. Опе­рация прош­ла ус­пешно, но с тех пор он по­терял воз­можность го­ворить. Осо­бен­но его уг­не­тало то, что он не мог чи­тать лек­ции сту­ден­там. Од­нажды мы бе­седо­вали с ним на раз­ные тех­ни­чес­кие те­мы; он, ес­тес­твен­но, в пись­мен­ной фор­ме. Он ме­ня спра­шива­ет, нель­зя ли сде­лать про­тез гор­ла с ис­кусс­твен­ны­ми го­лосо­выми связ­ка­ми, что­бы мож­но бы­ло го­ворить? Я от­ве­чаю, что про­тез гор­ла - шту­ка слож­ная, и я не пред­став­ляю, как это сде­лать. Од­на­ко, по­том стал над этой за­дачей ду­мать, и приш­ла мне в го­лову та­кая идея: го­лосо­вые связ­ки соз­да­ют звук, но раз­борчи­вая речь в ос­новном фор­ми­ру­ет­ся не в гор­ле, а во рту, то есть дви­жени­ями щёк, язы­ка, губ. Тог­да я ре­шил вмес­то го­лосо­вых свя­зок сде­лать внеш­ний ге­нера­тор зву­ка. Сей­час по­кажу.

Он от­крыл ящик пись­мен­но­го сто­ла и дос­тал от­ту­да ко­рич­не­вый при­бор­чик, на­поми­на­ющий по фор­ме элек­троб­ритву. Сбо­ку бы­ла кноп­ка, а на тор­це плас­тмас­со­вая тру­боч­ка. Он су­нул тру­боч­ку се­бе в рот и на­жал кноп­ку. Раз­дался жуж­жа­щий звук, Илья Да­выдо­вич стал дви­гать гу­бами и че­люстью, и тут я ус­лы­шал, как звук, ре­зони­руя во рту, прев­ра­ща­ет­ся в стран­ный ме­хани­чес­кий го­лос, но мож­но бы­ло ра­зоб­рать сло­ва: "Это элек­трон­ные го­лосо­вые связ­ки. Внут­ри - ге­нера­тор зву­ка, вмес­то тра­хеи - тру­боч­ка. Звук вы­ходит из неё в рот. Я ртом мо­дули­рую звук. По­луча­ет­ся речь. Хо­рошо ме­ня по­нима­ешь?" Он вы­нул труб­ку из рта и ска­зал уже сво­им обыч­ным го­лосом:

- Тре­бу­ет тре­ниров­ки, но ког­да прис­по­собишь­ся, то ста­новит­ся до­воль­но раз­борчи­во. Я сде­лал та­кую ма­шин­ку для Тар­та­ков­ско­го, и он с ней стал сно­ва чи­тать лек­ции. Сту­ден­ты до­воль­ны, всё по­нима­ют, а он, по его сло­вам, буд­то за­ново ро­дил­ся. Я пы­тал­ся как-то уго­ворить своё на­чаль­ство, на­чать се­рий­ный вы­пуск этих при­боров - в стра­не ведь мно­го без­гортан­ных лю­дей, но от ме­ня толь­ко от­махну­лись. Вот ес­ли бы из не­го мож­но бы­ло бы, ска­жем, стре­лять и уби­вать, тог­да да, сра­зу бы ух­ва­тились, а про­из­но­сить сло­ва - ко­го в на­шей стра­не это ин­те­ресу­ет? Наш на­род дол­жен слу­шать, а не го­ворить…

- Да, - ска­зал я, - это я по­нимаю, но при чём здесь ку­куру­за?

- А вот при чём. Как-то я про­читал в га­зете, что до­рогой Ни­кита Сер­ге­евич ско­ро едет с ви­зитом в Аме­рику. Это был 1959 год. Там же го­вори­лось, что он со­бира­ет­ся в шта­те Ай­ова по­сетить фер­ме­ра Ро­су­эл­ла Гар­ста, с ко­торым поз­на­комил­ся за нес­коль­ко лет до то­го, ког­да Гарст при­ез­жал в СССР на сель­ско­хозяй­ствен­ную выс­тавку, где по­казы­вал свои се­мена ку­куру­зы. Там же в га­зете пи­сали про Гар­ста и объ­яс­ня­ли, что он боль­шой друг СССР, круп­ней­ший спе­ци­алист по ку­куру­зе, и ещё всколь­зь упо­мяну­ли, что он без­гортан­ный - у не­го из-за ра­ка гор­ла уда­лены го­лосо­вые связ­ки, и он не мо­жет го­ворить. Тут я по­думал: ес­ли мы сде­ла­ем для Гар­ста та­кой-же при­бор­чик, как для Тар­та­ков­ско­го, то авось Хру­щёв, ска­жем, из рек­ламных со­об­ра­жений даст ко­ман­ду на­чать в СССР их се­рий­ное про­из­водс­тво. Мы в ла­бора­тории по сек­ре­ту от на­чаль­ства из­го­тови­ли два об­разца в кор­пу­се из крас­но­го де­рева, на­ши умель­цы ещё сде­лали кра­сивые ко­жаные фут­ля­ры, от­пе­чата­ли инс­трук­цию на ан­глий­ском язы­ке. Я всё это упа­ковал и от­пра­вил в Кремль на имя Хру­щёва, с пред­ло­жени­ем сде­лать Гар­сту по­дарок от со­вет­ских учё­ных. От­ве­та я не по­лучил, но по­том от од­но­го зна­комо­го жур­на­лис­та-меж­ду­народ­ни­ка уз­нал, как всё по­лучи­лось.

Ни­кита при­ехал в Аме­рику и при­был к Гар­сту на фер­му. Они пош­ли на ку­куруз­ное по­ле, и Гарст что-то шеп­тал, за­тыкаю паль­цем сто­му, то есть от­вер­стие в гор­ле. В это вре­мя кто-то из по­мощ­ни­ков по­дал Хру­щёву ко­робоч­ку с на­шим зву­ковым ге­нера­тором. Ни­кита тут же на по­ле по­дарил его Гар­сту, а по­мощ­ник объ­яс­нил, как им поль­зо­вать­ся. Гарст сна­чала не по­нял, но по­том су­нул тру­боч­ку се­бе в рот, на­жал кноп­ку, за­шеве­лил язы­ком, и вдруг все ус­лы­шали "Хэл­ло!". Гарст прос­то об­мер от изум­ле­ния и ра­дос­ти, об­нял Хру­щёва, прос­ле­зил­ся. Пос­ле эк­скур­сии Хру­щёв по­шёл от­ды­хать в от­ве­дён­ную ему ре­зиден­цию, а Гарст от­пра­вил­ся к се­бе в офис тре­ниро­вать­ся с мо­им при­бор­чи­ком. Ве­чером на обе­де он уже смог сам ска­зать, и все по­няли, что за та­кой фан­тасти­чес­кий по­дарок, он сво­ему дру­гу Ни­ките рас­кро­ет все сек­ре­ты ку­куруз­но­го биз­не­са. Ни­кита, прав­да, хо­рохо­рил­ся, де­лал вид, что он то­же в ку­куру­зе по­нима­ет, но тем не ме­нее, слу­шал вни­матель­но и до­гово­рил­ся с Гар­стом о мас­со­вых пос­тавках се­мян. Ко­роче го­воря, этот Гарст на ра­дос­тях так за­моро­чил Ни­ките го­лову, что тот во­об­ра­зил, буд­то ку­куру­за - это па­лоч­ка-вы­руча­лоч­ка для дох­ло­го со­вет­ско­го сель­ско­го хо­зяй­ства, и ес­ли её вы­ращи­вать по всей стра­не, то мы тут же Аме­рику до­гоним и пе­рего­ним. Вер­нулся он до­мой и по ду­рос­ти на­чал эту жут­кую ку­куруз­ную кам­па­нию. А всё из-за мо­его при­бор­чи­ка. Вот по­это­му жи­вёт в мо­ей ду­ше чувс­тво ви­ны пе­ред со­вет­ским на­родом. Что ка­са­ет­ся се­рий­но­го про­из­водс­тва, Ни­кита нам ни­чем не по­мог…

Так за­кон­чил свой рас­сказ мой друг Пу­пок. Чес­тно го­воря, до сих пор не знаю, бы­ло ли всё имен­но так, как он рас­ска­зывал или это плод его изоб­ре­татель­но­го во­об­ра­жения - он на та­кие ве­щи был го­разд.

Че­рез нес­коль­ко ме­сяцев пос­ле на­шей пос­ледней встре­чи мы по­лучи­ли раз­ре­шение на эмиг­ра­цию и нав­сегда у­еха­ли из Со­вет­ской Рос­сии. В 1979 го­ду я по­лучил пись­мо от од­но­го из на­ших об­щих зна­комых, где он пи­сал, что Илья Да­выдо­вич Пуп­ко ско­ропос­тижно умер. Бы­ло ему все­го-нав­се­го 56 лет.

©Jacob Fraden, 2018.