ИЛЛЮЗИЯ № 3

– Здравствуйте, Пётр Валентинович!

– Здравствуйте! – автоматически поздоровался Глеб.

– Полиция Вас беспокоит, – громко поведал из телефона пронзительный женский голос, – Главное управление МВД России, старший следователь экономического отдела безопасности. Меня зовут Разова Валерия Сергеевна. Связываюсь с Вами касаемо заявления, которое сегодняшним днём получила от сотрудников Центрального Банка по факту мошеннических действий, согласно статье 159, часть вторая, Уголовного кодекса Российской Федерации.

– Ага, – обрадовался Глеб, – и приглушил звук телевизора, благо пульт был под рукой (Соловей в чёрном френче поперхнулся и с ненавистью вскинул на Глеба налитые вчерашней кровью глаза).

– Смотрите, Пётр Валентинович, – тараторила на суржике мошенница, нагоняя лютых кошмаров и едва не захлёбываясь от восторга, – на данный момент произошла полная компроментация Ваших персональных данных: ими завладели мошенники, и теперь они имеют доступ к Вашим паспортным данным, СНИЛС, ИНН, либо же номера карт, номера счетов и так далее. Вы должны понимать…

«Ну надо же! – огорчился Глеб, кося глазами на телевизор (Соловей строил зверские рожи и показывал Глебу «факи»), – Полная компроментация! Что же теперь делать-то?!»

А Валерия Сергеевна продолжала беззастенчиво мороcить об опасностях, подстерегающих доверчивых граждан буквально на каждом шагу: на заднем плане слышались невнятные голоса других следователей, дознавателей и оперативников из МВД, ФСБ, ЦРУ, МИ-6 и Моссад – все трудились в поте лица и приближали день победы, как могли. Красногрудые снегири с клёкотом потрошили канареек на балконе; вокруг люстры с жужжанием нарезали круги мухи, выстроившись «ку?бинским бриллиантом», а рыжий кот Пол Пот с интересом наблюдал за их полётом с холодильника; морщинистое солнце весело ухмыляясь сквозь шторы, натужно взбиралось на соседнюю многоэтажку – обычный летний день страны неутихающего маразма.

«Самое главное, – думал Глеб, наслаждаясь дикой фантазией автора скрипта, который зачитывала ему старший следователь, – это не заржать! Иначе всё пропало, а завтра на работу – было бы что рассказать в родном серпентарии!»

Работа охранником в магазине «Буквожуй» требовала от него осторожности и осмотрительности, как у сапёра: попробуй-ка продать роман Толстого Льва, если из названия романа не запрещена только буква «и», которую, по слухам, скоро заменят на «z». Ведь буква «и», как утверждали особо одарённые специалисты из Государственной Думы, есть ни что иное, как перевёрнутая на бок и высокопатриотичная «z», а посему при чтении романа наверняка откроются новые, доселе неизведанные, горизонты и перспективы…

– Скажите, пожалуйста, Валентин Петрович, – постепенно поднимала ставки представитель внутренних органов, – Вы знаете, что такое единый лицевой счёт?

– Да пошла ты на …! – с сожалением ответил Глеб: в дверь квартиры позвонили, и надо было идти открывать.

– Вы что себе позволяете?! – после секундной заминки очень искренне разгневалась мошонка. – Вы отдаёте себе отчёт, с кем Вы сейчас разговариваете?!

– На … иди!

– Я блокирую Ваши карты!  – посыпались тут же угрозы, переходящие в истерику на грани нервного срыва. – И высылаю опергруппу по Вашему месту пребывания!

– Ну, конечно, – легко согласился Глеб, слезая с дивана. – И пару вертолётов со спецназом, будьте любезны – я буду отстреливаться!

Короткие гудки стали подтверждением серьёзности намерений Валерии Сергеевны: побежала, видимо, давать указания командиру группы захвата.

За дверью стоял сосед, Жора Вагин: в спортивных штанах с лампасами, на ногах шлёпанцы, на руках – перчатки, на жирных, как у Ильи Муромца, плечах драный ватник и ржавый автомат на брюхе. Бородища чуть не до пупа, с вкраплениями недавнего обеда, и глубоко посаженные, небесно-голубые глазки хитрожопого попа, излучающие неземной свет истинной веры.

– Здорово! – прохрипел Жора, не протягивая руки через порог. – Ну, чо? Ты идёшь?

– Куда? – растерялся Глеб: от Жоры ощутимо попахивало свежим навозом. Или не навозом. Чёрт его знает почему, но от Жоры всегда попахивало чем-то неожиданным.

– Дык на футбол же собирались! Ты чо, забыл?

– А это зачем? – Глеб кивнул на автомат.

– Удивляешь ты меня, Глебка! – Жора, выпятив нижнюю челюсть, ожесточённо поскрёбся под бородой. – Ты посмотри в телевизоре-то, что делается – ведь враги кругом! Нашу нефть, наш газ – всё хотят себе отобрать! А ты говоришь…

– Ну да, ну да… – согласился Глеб и пошёл собираться.

На выходе из подъезда их подкарауливали две дородные бабищи, которые попытались вручить повестки в военкомат. Жора тут же предъявил им справку о том, что он слепоглухонемой с рождения и был помилован, а вот Глебу пришлось спасаться бегством. Тётки были толстые, ленивые, за Глебом не погнались – как раз из подъезда показалась пара с тремя детьми: тётки возликовали и с кровожадным урчанием устремились к ним.

Возле бочки с надписью «Молпиво», перекрашенной в триколор, сквозь который всё равно проступал исконный жёлтый цвет, Жора притормозил и предложил Глебу: «Может, по кружечке?»

– Давай, – согласился Глеб.

– Две больших! – Жора пошарил в кармане ватника и протянул мятую пятисотрублёвую верзиле в белом халате: в очереди протестующе запели «Интернационал», но тут же успокоились, как только Жора лёгким движением руки демонстративно перекинул автомат с живота в подмышку.

– А на меня жена заяву в ментовку написала! – пожаловался Жоре Глеб, бережно принимая от него полную гранёную кружку.

– Да ладно! – недоверчиво хмыкнул Жора, сдувая белоснежную пену Глебу на ботинки. Они уже отошли чуть в сторонку, чтобы не мешать другим страждущим – под грибок. – И чо?

– А ничо! – Глеб разом ополовинил свою кружку, и теперь, полуоткрыв рот, разглядывал большущий плакат, на котором лысый человек с лицом Ганнибала Лектера и в камуфляже призывал записаться добровольцем на сафари в Луганде. – Саныч вчера вечером заходил – имел беседу.

– Участковый наш?

Глеб согласно кивнул.

– И чо?

– Сказал, что Президента, даже дома, лучше называть вэвэпэ, а не пуйло.  Скоммуниздил деньги с комода в прихожей и ушёл.

– Ну, – Жора уже допивал: по бороде и ватнику текло прямо в шлёпанцы, – это он ещё по-божески! Мог бы и в кандалы закатать. Он у нас…

– Слушай, Жора, – перебил его Глеб, прищурившись на красочный плакат, – а что такое сафари? И где эта Луганда?

– Ты что, дурак?! – резко спросил Жора: из небесно-голубых бойниц Глеба окатило врождённой подозрительностью бывшего офицера ФСИН по жизни и стукача по призванию.

Глеб растерялся. Не ожидал он такого напора, такого потока презрения и ярости от своего вроде бы давнего кореша и собутыльника. Он смотрел в Жорины глаза, ставшие вдруг такими страшными, и чувствовал, как у него что-то тяжело заворочалось в животе и непроизвольно сжались мышцы сфинктера.

– Чо ты говоришь? – спохватился Жора в своём обычном тоне, мгновенно превратившись обратно в глумливого придурка. – Какая сафари? Где ты её увидел?

Глеб молча кивнул на плакат. Жора обернулся, обозрел плакат и констатировал: «Действительно – сафари!»

Испытующе глянул на Глеба и понёс кружки к бочке. Глеб смотрел в его широкую спину, видел, как мотается в такт шагам автомат у него подмышкой, как Жора по-лошадиному вскидывает голову и задирает бороду к солнцу, и думал, что сегодня не самый «обычный летний день» – сегодня день пограничника. Радовался холодному ветру, остужающему испарину у него на лбу. Слышал сквозь истошный вой сирены воздушной тревоги из репродукторов на площади Проституции надтреснутый, какой-то безысходный и едва различимый голос Макара:

– Моя страна сошла с ума,

И я ничем не могу помочь…