За полярным кругом (рассказ)

- Бы­ло это в 90-е го­ды. Со­вет­ский Со­юз раз­ва­ливал­ся. Но в раз­ных мес­тах и с раз­ной ско­ростью. Где-то быс­трее, где-то мед­леннее. Рва­лись при­выч­ные по­нятия, свя­зи. Ме­нялась тор­говля, про­мыш­ленность, ар­мия, - бо­рода­тый че­ловек, хлеб­нув вод­ки из плас­тмас­со­вого ста­кана, го­ворил мед­ленно, не гля­дя на со­бесед­ни­ка, как бы ро­ясь в па­мяти.

   - Я ра­ботал в Пи­тер­ском на­уч­но-ис­сле­дова­тель­ском ин­сти­туте. Там изу­чали кли­мат Зем­ли, по­году, дви­жение се­вер­ных ль­дов, при­род­ные ка­так­лизмы. Не уче­ным ра­ботал. Я был по­варом. Ра­ботал толь­ко на зи­мов­ках. Меж­ду зи­мов­ка­ми – от­пуск.

   - Что та­кое зи­мов­ка, дя­дя Па­ша? – мо­лодой со­бесед­ник на­пол­нил та­рел­ку ка­кой-то за­кус­кой. – Я, ко­неч­но, пред­став­ляю се­бе до­мики, ле­дяную сту­жу, флаг на вет­ру. Но все-та­ки…

   - Мож­но и так, - вздох­нул дя­дя Па­ша. Ста­кан его опять опус­тел. – Это бы­ла моя третья зи­мов­ка. На Се­вер сам про­сил­ся. По мо­лодос­ти и из-за де­нег. День­ги пла­тили не­малые. По-дру­гому та­ких де­нег за­рабо­тать не мог.

   - Зи­мов­ка – это на­уч­ный по­селок в Ар­кти­ке за По­ляр­ным кру­гом. Там, где че­лове­чес­кой жиз­ни нет и быть не мо­жет. Ни оле­ней, ни го­родов за ты­сячи ки­ломет­ров, ни боль­ниц, ни ми­лиции, ни жен­щин, ни­кого. Ле­докол уже не мо­жет по­дой­ти: та­кой лед не сло­мать. Ле­докол ос­тался сза­ди. Вер­то­лет, под­нявшись с ле­доко­ла, от­ве­зет дю­жину му­жиков за сот­ню дру­гую ки­ломет­ров в за­поляр­ный по­селок, сбро­сит ящи­ки с обо­рудо­вани­ем, едой, вод­кой пря­мо на лед и уле­тит. А мы ос­та­лись. Две­над­цать че­ловек: ко­ман­дир эк­спе­диции, уче­ные, врач, по­вар, два ра­дис­та. Связь с Боль­шой зем­лей толь­ко по ра­ции.

   - По­селок - каж­до­му по до­мику. До­мики хо­рошие, хо­рошо утеп­ленные, с элек­три­чес­твом от ге­нера­тора. Пос­ре­дине по­сел­ка сто­ит об­щее зда­ние. Здесь и ра­бота­ли, сто­ловая, кух­ня, мед­пункт. Был у нас и вез­де­ход по­ляр­ный, за­пас со­ляр­ки. За­пасы ог­ромные – все­го хва­тало: и еды, и спир­та, и ле­карств. Од­но­го не бы­ло – лю­дей. Толь­ко две­над­цать че­ловек и ви­дишь каж­дый день. Каж­дый день. Уй­ти не­куда, не от­вернёшь­ся, ни оби­дишь­ся, ни уво­лишь­ся, ни дверью стук­нуть, ни квар­ти­ру по­менять.

   - Но ведь в жиз­ни вся­кое бы­ва­ет. По­руга­лись, под­ра­лись…

   - Не… там не по­дерешь­ся. Это все по­нима­ли. Ко­ман­дир, и тот по- дру­гому ко­ман­ду­ет. Это не ар­мия. Дол­жны жить вмес­те – и все тут. На­до при­тирать­ся. Ни над кем сме­ять­ся нель­зя, в от­дель­ные круж­ки не сби­вать­ся. Спа­ли все раз­дель­но по до­микам.

   - И так це­лый год?

   - Це­лый год! Год - боль­шой срок. Ле­том чуть теп­лее. Зи­мой ме­тет так, что вый­ти на­ружу не­воз­можно. Ве­тер со ль­дом. По­том все ус­по­ка­ива­ет­ся.

Не­бо… Не­бо ночью не­обык­но­вен­ное. Все­лен­ная ти­шина… Звез­ды дру­гие, ог­ромные, не­мига­ющие. Ка­жет­ся, ты и сам на звез­де сто­ишь. А со звезд на те­бя кто-то да­лекий смот­рит, а ты на них. Бес­ко­неч­ность там сло­во обыч­ное, буд­ничное.

   - Кра­сиво, на­вер­ное, дя­дя Па­ша?

   - Да-да, кра­сиво… - по­жилой бо­родач за­мер, - очень кра­сиво. Цве­тов нет. Цвет один – бе­лый. В хо­рошую по­году еще си­ний свер­ху. А так, толь­ко бе­лый, бе­лый без от­тенков, сколь­ко глаз ви­дит, – На­лей еще, па­цан.

   - У аме­рикан­цев по-дру­гому. Там толь­ко пол­го­да раз­ре­шалось жить в за­поляр­ном ла­гере, да и то толь­ко раз в жиз­ни. Пси­холо­ги со все­ми ра­бота­ли. До и пос­ле. И ра­ди­ос­танции у них по­луч­ше, по­надеж­ней. У нас это­го не бы­ло. Сам про­сил­ся, сам и жи­ви с этим. Вод­ка – луч­ший пси­холог.

   - По­хоже, как в тюрь­ме, - мо­лодой со­бесед­ник спра­шивал ти­хо, бо­ясь пе­ребить.

   - В тюрь­ме по­весе­лей бу­дет. Там шум, сви­дания с родс­твен­ни­ками. У нас это­го не бы­ло. Днем ра­бота, ве­чером в цен­траль­ном за­ле ужин, шах­ма­ты, кар­ты, раз­го­воры. Слу­шали ра­дио. Я ужин го­товил. Про­дук­тов бы­ло мно­го. Что хо­чешь при­гото­вить мож­но бы­ло.

   - А жен­щи­ны? О жен­щи­нах го­вори­ли?

   - Каж­дый день о жен­щи­нах го­вори­ли. Каж­дый день. У всех над кро­ватью жен­ская фо­тог­ра­фия ви­села. Я мо­ложе всех был. Го­ворю, мне ху­день­кие под­вижные боль­ше нра­вят­ся. Дру­гие сме­ют­ся: мо­лод ты, юнец, ни­чего в жен­щи­нах не по­нима­ешь еще. Жен­щи­на дол­жна быть упи­тан­ная, в те­ле. Тог­да она жен­щи­на, а не ку­рица.

   - Пос­ледний раз, ког­да на зи­мов­ку ухо­дили, по­нима­ли, что в стра­не что-то не­лад­ное тво­рит­ся. Но, ду­мали, мы лю­ди го­сударс­твен­ные, нас не кос­нется.

   - По­вадил­ся к нам в гос­ти бе­лый мед­ведь хо­дить. Про­дук­ты на­ши мы в цен­траль­ном хра­нили­ще дер­жа­ли, но кое-что и по до­микам раз­но­сили. На ночь, от ску­ки, а вдруг есть за­хочет­ся. Все за дверь­ми в меш­ках раз­ве­шива­ли, хо­лодиль­ни­ки-то не нуж­ны. Мед­ведь эти про­дук­ты и по­любил. Мы его и кри­ками го­няли, и в воз­дух стре­ляли, и вез­де­ходом гна­ли, он все при­ходил и при­ходил. Мед­ве­дей в Ар­кти­ке бить зап­ре­щено.

   - Од­нажды пер­вый ра­дист выс­ко­чил на ми­нуту за бул­кой из сво­ей ком­на­ты… Ог­ромная ла­па бе­лого мед­ве­дя … Силь­ней­ший удар… Ког­ти, как но­жи…
…Хо­рони­ли ра­дис­та мол­ча. Ко­ман­дир речь ска­зал. При­казал убить мед­ве­дя…

   - А по­том и вов­се ста­ло не вез­ти. Сло­малась ра­ция. Вто­рой ра­дист, сколь­ко не ко­пал­ся, по­чинить не мог. Нас­ту­пила злая ти­шина. Из Ар­кти­ки не убе­жишь, ни­куда не у­едешь.
Наш вез­де­ход про­валил­ся под лед. Лед в Ар­кти­ке тол­стен­ный. От­ку­да взя­лась эта про­мо­ина, не по­нять? Все про­изош­ло быс­тро, в се­кун­ды. Че­тыре че­лове­ка, вклю­чая ко­ман­ди­ра не ус­пе­ли выс­ко­чить. Во­да глу­бокая, ле­дяная. Все по­гиб­ли. Мы толь­ко свет по­до ль­дом ви­дели… - Ста­рик, ко­торый и не ста­рик вов­се по воз­расту, сжал гу­бы, ку­та­ясь в шер­стя­ной сви­тер: - На­лей еще в ста­кан.

   - На­чалось са­мое страш­ное вре­мя. Пять че­ловек по­гиб­ли. Нас се­меро ос­та­лось. Ра­боты прек­ра­тились. Вто­рой ра­дист все ни­как по­чинить ра­цию не мог. Ра­дио мы слу­шали. Слы­шали, что в стра­не все ме­ня­ет­ся, ин­сти­туты ос­та­нав­ли­ва­ют ра­боту, фи­нан­си­рова­ние прек­ра­щалось. В стра­не на­чалась жизнь на вы­жива­ние. Ре­шили, за­были нас, бро­сили, не до нас сей­час. Кто ле­докол пош­лет? Кто вспом­нит? Так и за­мер­знем в кон­це кон­цов…

   - Так прош­ло во­семь ме­сяцев…

… На де­вятый ме­сяц при­шел ле­докол. Вер­то­лет снял нас со ль­ди­ны.

   - Ну, а по­том что, дя­дя Па­ша? Что по­том? Вы встре­ча­етесь с эти­ми людь­ми?

   - Нет, а за­чем? Ин­сти­тут наш пе­ре­име­нова­ли. Там все но­вые лю­ди ра­бота­ют. Нас не зна­ют, – Дя­дя Па­ша под­лил се­бе вод­ки, вы­пил глот­ком и за­мол­чал. То ли зас­нул, то ли го­ворить боль­ше не мог.
 
Же­на от не­го уш­ла. Ра­боты нет.  Уже мно­го лет за­пой­ный дя­дя Па­ша…  Зи­мов­ку зак­ры­ли. За­кон­серви­рова­ли.