Авангарда позади

Наш от­пуск под­хо­дил к кон­цу и быть в ис­пан­ской сто­лице ос­та­валось нам ещё два дня. Хо­тя мы при­ез­жа­ли в Мад­рид и рань­ше, бы­ло там нес­коль­ко мест, ку­да каж­дый раз нам обя­затель­но хо­телось пой­ти, ибо там всег­да бы­ло мож­но уви­деть что-то но­вое и ин­те­рес­ное. Од­ним из та­ких мест был му­зей Тис­сен-Бор­не­миса или прос­то Тис­сен - на­ис­ко­сок че­рез до­рогу от зна­мени­того му­зея Пра­до, око­ло ко­торо­го мы как раз и гу­ляли по бо­тани­чес­ко­му са­ду. Над мад­рид­ским не­бом сгу­щалась гро­за и уже на­капы­вал дож­дик, на­мекая, что даль­ше бу­дет ещё мок­рее. Про­мок­нуть в на­ши пла­ны не вхо­дило и по­тому Тис­сен че­рез до­рогу ока­зал­ся очень да­же кста­ти. Всё рав­но мы ту­да со­бира­лись.

Ме­ня дав­но за­нима­ло уз­нать, от­ку­да в Ис­па­нии ока­зал­ся му­зей с та­ким име­нем - мы ведь с детс­тва зна­ли, что Фриц Тис­сен бы на­цис­том и ко­ролём не­мец­кой ста­ли. Но всё ока­залось ку­да за­путан­нее, не бу­ду здесь об этом пи­сать, ска­жу толь­ко, что кол­лекцию кар­тин со­бирал вов­се не Фриц, а его пле­мян­ник Ганс. Был он бан­ки­ром, жил в Швей­ца­рии в Лу­гано и с на­цис­та­ми дел не имел. Его па­поч­ка Ген­рих, то есть фри­цын брат, ещё до пе­ре­ез­да в Швей­ца­рию в на­чале прош­ло­го ве­ка же­нил­ся на вен­гер­ской ба­ронес­се Бор­не­миса, взял двой­ную фа­милию и сам стал ба­роном. Слыл тот па­поч­ка боль­шим гу­лякой и лю­бите­лем вы­пить, а по­тому его слег­ка сму­щала фа­милия Бор­не­миса, что по-вен­гер­ски зна­чит "тот, кто ви­на не пь­ёт". Он да­же шу­тил, что ему боль­ше по­дош­ла бы фа­милия Виц­не­миса, оз­на­ча­ющая "тот, кто во­ды не пь­ёт". Но как бы то ни бы­ло, сын его Ганс по­лучил пыш­ное нас­ледс­тво, ко­торое ещё сам при­ум­но­жил. Де­нег у не­го бы­ло вдо­воль, да вдо­бавок хо­роший вкус и чутьё на ка­чес­тво. Вот он и соб­рал за­меча­тель­ную кол­лекцию кар­тин, скуль­птур и го­беле­нов. Сна­чала ба­рон хо­тел от­крыть свой му­зей в Лу­гано, но швей­цар­цы по при­род­ной ску­пос­ти не же­лали рас­ко­шели­вать­ся на му­зей для его кол­лекции, а вот ис­панцы ска­зали "хо­тим!", тог­да он всё в Ис­па­нию пе­ревёз и му­зей от­кры­ли в Мад­ри­де. Вот ту­да мы и от­пра­вились.

Кол­лекция там дей­стви­тель­но за­меча­тель­ная, но я ведь не пи­шу пу­тево­дитель, упо­мяну толь­ко, что ми­нут де­сять прос­то­ял у чуд­но­го пор­тре­та Ган­са Тис­се­на ра­боты Лю­си­ана Фрей­да. Лю­си­ан был вну­ком то­го са­мого Зиг­мунда Фрей­да, ос­но­вате­ля пси­хо­ана­лиза и сей­час он один из са­мых, ес­ли не са­мый до­рогой ху­дож­ник, от­части по­тому, что у он же умер - пос­ле по­хорон це­ны сра­зу пры­га­ют вверх.

По­ходи­ли мы по му­зею, как в од­ном за­ле я уви­дел боль­шую сте­ну, за­вешан­ную кар­ти­нами рус­ско­го аван­гарда двад­ца­тых го­дов прош­ло­го ве­ка. Там бы­ли Ма­левич, Су­этин, Чаш­ник, и мно­гие дру­гие но­вато­ры то­го вре­мени. Сей­час их ра­боты ви­сят во мно­гих му­зе­ях ми­ра, но имен­но вот эти кар­ти­ны у Тис­се­на мне бы­ли зна­комы. Да­же слиш­ком зна­комы, пос­коль­ку эти са­мые кар­ти­ны и ри­сун­ки про­вели пол­го­да в га­раже мо­его до­ма на вос­точном бе­регу Со­еди­нён­ных Шта­тов. А по­лучи­лось это так.

До боль­ше­вист­ско­го пе­рево­рота в Рос­сии бы­ли ум­ные и та­лан­тли­вые кол­лекци­оне­ры ис­кусс­тва, вро­де брать­ев Мо­розо­вых, или Треть­яко­ва, но пос­ле пе­рево­рота кол­лекци­они­рова­ние ста­ло не­веро­ят­но слож­ным и да­же опас­ным де­лом. Из­редка в Сов­ке по­яв­ля­лись по­лу-под­поль­ные со­бира­тели кар­тин, но они или бы­ли мел­кой рыб­кой, ли­бо свя­заны как-то с ГБ и по­тому их тер­пе­ли. Од­ним та­ким был Ге­ор­гий Кос­та­ки, со­вет­ский грек. Ра­ботал он, ес­ли мне па­мять не из­ме­ня­ет, в ан­глий­ском и ка­над­ском по­соль­ствах шо­фёром и зав­хо­зом. Кто зна­ком с со­вет­ски­ми ре­али­ями пой­мёт, на эти дол­жнос­ти ря­довой ра­ботя­га по­пасть не мог, ес­ли он не на ГБшном по­вод­ке. Про­лета­рий Кос­та­ки не толь­ко со­бирал ра­боты мас­те­ров рус­ско­го аван­гарда (что-то по­купал, что-то ему да­рили), но да­же в са­мые зас­той­ные го­ды ез­дил он в Ев­ро­пу и Аме­рику с лек­ци­ями по ис­кусс­тву. Вот та­кой ис­кусс­тво­вед в штат­ском. Так что с ним всё ме­нее-бо­лее яс­но.

Дру­гого кол­лекци­оне­ра я встре­тил лет 40 на­зад в Свер­дловске. Фа­милия у не­го бы­ла Чуд­нов­ский. В 20-е и 30-е го­ды ра­ботал он в НКВД и ви­димо там хо­рошо наг­рел свои ру­ки во вре­мя обыс­ков и эк­сов. Кар­ти­ны он брал ред­ко - слиш­ком гро­моз­дко, а ин­те­ресо­вал­ся бо­лее мел­ки­ми, пор­та­тив­ны­ми что ли, пред­ме­тами ис­кусс­тва. Ког­да по­дош­ла ве­ликая чис­тка, ум­ный про­хин­дей по­нял, что его, как и мно­гих та­ких, как он, ждёт пу­ля. Упа­ковал он свои цен­ности в нес­коль­ко ящи­ков и увёз всё в Сред­нюю Азию. Где-то там за­копал он свой клад, а сам, как Ко­рей­ко из "Зо­лото­го Те­лён­ка", ус­тро­ил­ся сче­тово­дом в ка­кую-то ар­тель и так ти­хонь­ко пе­режил и мя­соруб­ку, и вой­ну, и от­те­пель. По­том на ста­рос­ти лет вы­копал свой клад, что-то про­дал за при­лич­ные день­ги и ку­пил се­бе ко­опе­ратив­ную квар­ти­ру в Свер­дловске, где и раз­местил свою кол­лекцию.  В его двух­комнат­ной квар­тирке вдоль всех стен, да­же в ту­але­те, от по­ла до по­тол­ка бы­ли встро­ены шка­фы с сот­ня­ми ящич­ков. Кар­тин у не­го бы­ло ма­ло, но в тех ящич­ках хра­нились ты­сячи прек­расных ра­бот из кам­ня: ку­лоны, бро­ши, ка­меи, перс­тни, шка­тул­ки. Бы­ли у не­го сот­ни ста­рин­ных ки­тай­ских ми­ни­атюр из дра­гоцен­ных кам­ней и сло­новой кос­ти, ты­сячи ред­ких от­кры­ток кон­ца 19-го, на­чала 20-го ве­ков, на пол­ках ле­жали сот­ни цен­ных об­разцов ураль­ских са­моц­ве­тов. Да все­го и не пе­речис­лишь. Этой кол­лекции це­ны не бы­ло и у ме­ня прос­то раз­бе­гались гла­за, ког­да он мне это по­казы­вал. Ста­рик жил один, родс­твен­ни­ков у не­го не бы­ло. Он го­рес­тно рас­ска­зывал, что про­сил ураль­ский ге­оло­гичес­кий му­зей при­нять в по­дарок его кол­лекцию с единс­твен­ным ус­ло­ви­ем, чтоб там бы­ла над­пись "Дар Чуд­нов­ско­го", но они от­ка­зались. Он жа­ловал­ся: "Эти бан­ди­ты не хо­тят брать по­дарок му­зею, ждут ког­да я ум­ру, чтоб по­том прос­то раз­во­ровать и всё по­ложить се­бе в кар­ман…". Так, кста­ти, и про­изош­ло. Ког­да че­рез нес­коль­ко лет он умер, вся кол­лекция ку­да-то ис­чезла.

Дру­гой кол­лекци­онер, ко­торо­го я знал, был сов­сем ино­го свой­ства. На­зовём его Ле­онид Оре­хин. Он сам был ху­дож­ни­ком-аван­гардис­том. Мы с ним сдру­жились и во вре­мя мо­их при­ез­дов в Мос­кву я час­то бы­вал у не­го в мас­тер­ской. Стиль Оре­хина был по­хож на то, что на За­паде на­зыва­ли "string-art", то есть раз­ные фи­гуры пос­тро­ен­ные из тон­ких цвет­ных струн. На не­кото­рых его ра­ботах стру­ны при­води­лись в дви­жение скры­тыми ме­ханиз­ма­ми под му­зыку Пинк-Флой­да, под­све­чива­лись цвет­ны­ми лам­почка­ми и это бы­ло до­воль­но за­нят­ное зре­лище. Вок­руг Ле­они­да пос­то­ян­но ту­совал­ся ма­лень­кий та­бун­чик мо­лодых да­рова­ний, каж­дый из ко­торых, как и по­ложе­но, мнил се­бя ге­ни­ем на взлё­те, но по­ка ещё не приз­нанным. Этот кол­лектив мо­лодых лю­дей об­ра­зовы­вал не­кую ком­му­ну по ти­пу ко­лоний хип­пи в Сан Фран­циско в 60-е го­ды прош­ло­го ве­ка. У груп­пы Оре­хина да­же бы­ло своё наз­ва­ние - "Ди­нами­ка" и, как по­ложе­но каж­до­му та­кому объ­еди­нению, свой твор­ческий ма­нифест.

Оре­хин был че­лове­ком трез­во­го и кри­тичес­ко­го ума и по­тому до­воль­но ско­ро по­нял, что его собс­твен­ные ра­боты по де­неж­ной цен­ности ни в ка­кое срав­не­ние не мо­гут ид­ти с ра­бота­ми та­ких мас­те­ров, как Ма­левич, Кан­дин­ский, Гон­ча­рова, и про­чих ве­ликих из не столь да­лёко­го прош­ло­го. Где-то го­ду в 1970м он ре­шил, что жизнь так и прой­дёт в пос­то­ян­ной борь­бе за су­щес­тво­вание и по­тому на­до из Сов­ка вы­бирать­ся. По­нимал он хо­рошо, что ока­зав­шись на За­паде, ра­боты его не бу­дут рас­хва­тывать­ся и жить бу­дет не прос­то. Не каж­дый ху­дож­ник так ре­алис­ти­чес­ки к се­бе от­но­сит­ся, но Оре­хин се­бя оце­нивал весь­ма трез­во. Умён был. Тог­да ему в го­лову приш­ла блес­тя­щая идея.

Ра­боты Кан­дин­ско­го или Ма­леви­ча, да и дру­гих аван­гардис­тов в Ев­ро­пе и Аме­рике сто­или су­мас­шедшие день­ги. Ху­дож­ни­ки эти дав­но умер­ли и по­тому чис­ло их кар­тин не при­бав­ля­лось, а по­тому це­ны рос­ли. Од­на­ко в СССР на­вер­ня­ка у ка­ких-то час­тных лиц дол­жны бы­ли ещё с 20-х го­дов сох­ра­нить­ся не­из­вес­тные ра­боты из­вес­тных на За­паде мас­те­ров рус­ско­го аван­гарда. Кар­ти­ны и ри­сун­ки эти бы­ли не вос­тре­бова­ны офи­ци­аль­ны­ми со­вет­ски­ми му­зе­ями, где ца­рил соц­ре­ализм, а по­тому был шанс ску­пать их да­же из му­зей­ных за­пас­ни­ков. Вот Ле­онид и за­нял­ся ро­зыс­ком та­ких ра­бот. Он и его ре­бята неп­ло­хо за­раба­тыва­ли на офор­мле­нии раз­ных эк­спо­зиций, осо­бен­но для заг­ра­нич­ных выс­та­вок, а по­тому у не­го день­ги во­дились. Был он че­ловек об­щи­тель­ный, умел на рав­ных го­ворить и с ака­деми­ками и с кол­хозни­ками, где на­до - ль­стил, где по­мога­ло - пу­гал, и де­ло дви­галось. Ско­ро у не­го сос­та­вилась уже при­лич­ная кар­то­тека с име­нами лю­дей, у ко­торых или на сте­нах, а то и на чер­да­ках мог­ли сох­ра­нить­ся ра­боты мас­те­ров 20-х го­дов.

Так он на­чал со­бирать кол­лекцию рус­ско­го аван­гарда. Он ез­дил по ад­ре­сам из сво­ей кар­то­теки, на­ходил ста­рух, ко­торые еле-еле сво­дили кон­цы с кон­ца­ми и в чь­их кла­дов­ках ле­жали за­вёр­ну­тые в тряп­ки кар­ти­ны. В ста­рых че­мода­нах он по­рой на­ходил эс­ки­зы и ри­сун­ки, це­ну ко­торым хо­зя­ева да­же не пред­став­ля­ли. Про нас­то­ящую це­ну, он им, ра­зуме­ет­ся, не го­ворил и ску­пал всё за бес­це­нок.

Но преж­де, чем про­дол­жать, сто­ит крат­ко по­яс­нить что это та­кое - рус­ский аван­гард? Со вре­мён Ре­нес­санса, то есть с се­реди­ны 15 ве­ка, бо­лее 300 лет от ху­дож­ни­ков тре­бова­ли ре­ализм, а час­то и на­тура­лизм - на­до, чтоб бы­ло по­хоже - пря­мо, как в жиз­ни. Так и ри­сова­ли лю­дей, на­тюр­морты, при­роду, зда­ния - всё, как глаз ви­дел. Но вот в 19 ве­ке на­чалась тех­ни­чес­кая ре­волю­ция. Од­ним из её дос­ти­жений ока­залось изоб­ре­тение фо­тог­ра­фии. Ко­неч­но, сним­ки бы­ли ещё очень не­совер­шенны, но да­же они по­луча­лись до­воль­но ре­алис­тичны­ми и го­раз­до быс­трее. Тог­да ху­дож­ни­ки по­няли, что ско­ро с фо­тог­ра­фи­ей они кон­ку­риро­вать не смо­гут и на­до ис­кать но­вые пу­ти. Прин­цип по­ис­ков был та­кой - по­хожесть не глав­ное, а глав­ное это впе­чат­ле­ние, ко­торое у зри­теля мо­жет воз­ни­кать, ког­да он на кар­ти­ну смот­рит. Ста­ло быть на­до при­думать дру­гие фор­мы ис­кусс­тва, ко­торые мо­гут воз­дей­ство­вать на мозг зри­теля не нап­ря­мую, как фо­тог­ра­фия, а под­созна­тель­но, да­же на ка­ком-то ин­ту­итив­ном уров­не. Тут ещё мас­ла в огонь под­лил пси­хо­ана­лиз Фрей­да, ко­торый то­же под­созна­тель­ное изу­чал.

И по­том - эта са­мая тех­ни­чес­кая ре­волю­ция. У всех на ви­ду бы­ли но­вые уди­витель­ные ма­шины - трак­то­ра, ав­то­моби­ли, элек­три­чес­тво - ка­залось, что че­ловек ско­ро сам ста­нет частью ма­шины. Я как-то чи­тал статью 1922 го­да, где бы­ло на­писа­но: "…не за го­рами то чуд­ное вре­мя, ког­да трак­тор бу­дет нян­чить де­тей…". Ав­тор, ко­неч­но имел в ви­ду не трак­тор, а ро­бот, но этот тер­мин не был ещё при­думан. Прос­то в то вре­мя не бы­ло бо­лее пе­редо­вой ма­шины, чем трак­тор. Мир ме­нял­ся, приш­ло вре­мя ме­нять­ся и изоб­ра­зитель­но­му ис­кусс­тву.  Для то­го, чтоб воз­дей­ство­вать на под­созна­тель­ный уро­вень и иног­да да­же увя­зывать в ис­кусс­тве че­лове­ка и ма­шину, в кон­це 19-го и на­чале 20-го ве­ков ста­ли воз­ни­кать раз­ные ху­дожес­твен­ные те­чения - им­прес­си­онизм, ку­бизм, фу­туризм, суп­ре­матизм и мно­го дру­гих -из­мов.

В этих те­чени­ях зри­телю от­во­дилась не пас­сивная роль, а как бы со­ав­то­ра - мы ри­су­ем, стро­им, тан­цу­ем, а ты, да­вай, смот­ри, пе­рева­ривай, чувс­твуй и ре­шай сам, что мы име­ли в ви­ду. Фи­гуры на по­лот­не, прош­лый жиз­ненный опыт, си­юми­нут­ное нас­тро­ение дол­жны бы­ли пе­реме­шать­ся в под­корке зри­теля и соз­дать ка­кое-то эмо­ци­ональ­ное воз­дей­ствие. По край­ней ме­ре это бы­ла идея аван­гарда, ко­торый все эти но­вые из­мы в се­бя вклю­чал. На За­паде ра­бота­ли ве­ликие аван­гардис­ты Пи­кас­со, Брак, Ле­же и ещё мно­го раз­ных. Пос­ле ок­тябрь­ско­го пе­рево­рота в этих по­ис­ках но­вого пре­ус­пе­вали ху­дож­ни­ки из со­вет­ской рес­публи­ки и те, ко­му по­вез­ло из Рос­сии у­ехать. Им ви­делось, что ре­волю­ция это не толь­ко лом­ка со­ци­аль­ная, а так же и ду­хов­ная, ин­теллек­ту­аль­ная и ху­дожес­твен­ная. Хо­телось от­вергать ста­рое и соз­да­вать своё но­вое. Вот из них и сос­та­вилось то, что наз­ва­ли "рус­ский аван­гард". Срок жиз­ни его был до смеш­но­го ко­роток - двад­цать лет, по­ка в 1930 го­ду со­вет­ская власть его не за­души­ла.

Как обыч­но про­ис­хо­дит со всем но­вым, по­яв­ля­лось мно­го че­пухи, пе­ны и хал­ту­ры, но со вре­менем это всё уш­ло, как во­да сквозь пе­сок. А вот ис­тинные та­лан­ты прош­ли про­вер­ку вре­менем и ра­боты луч­ших из них се­год­ня ви­сят в му­зе­ях. Не сто­ит пе­речис­лять тут всех зна­мени­тых, но я уве­рен, что чи­тате­лю из­вес­тны име­на Тат­ли­на, Ма­леви­ча, Эль Ли­сиц­ко­го, Бур­лю­ка, Су­тина. Вот за их ра­бота­ми на чер­да­ках и в кла­дов­ках рос­сий­ских ста­риков и охо­тил­ся мой при­ятель Ле­онид.

До­воль­но ско­ро в его мас­тер­ской соб­ра­лась вну­шитель­ная кол­лекция. Чтоб не драз­нить ви­зите­ров, по сте­нам он кар­ти­ны и ри­сун­ки не раз­ве­шивал, а пря­тал всё в пап­ках и ко­роб­ках, но друзь­ям-при­яте­лям по­казы­вал. Вот и я ви­дел, что там наб­ра­лось. И не прос­то со­бирал он, а под­робно изу­чал, опи­сывал в сво­их днев­ни­ках все де­тали - ка­кая бу­мага, ка­кой холст, крас­ки, и т.д., де­лал сним­ки - всё для то­го, чтоб по­том эк­спер­ты мог­ли срав­нить и под­твер­дить под­линность.

Осо­бен­но Ле­они­да за­нима­ли ра­боты суп­ре­матис­тов, идей­ным вож­дём ко­торых был Ка­зимир Ма­левич. Са­мо сло­во суп­ре­матизм зна­чит "сто­ящий на­до всем", су­пер, а вер­нее - прос­тей­ший. Идея Ма­леви­ча бы­ла рас­чле­нить изоб­ра­жение на эле­мен­тарные фор­мы и ос­новные цве­та, то есть на су­пер-прос­тые эле­мен­ты: ку­бы, пря­мо­уголь­ни­ки, дис­ки, ци­лин­дры и ли­нии. По­том эту ге­омет­рию как-то ор­га­низо­вать, со­вер­шенно от­бро­сив ре­аль­ность, то есть сде­лать абс­трак­тную гра­фику из прос­тей­ших фи­гур. По­нять ло­гичес­ки эту идею не­воз­можно, да и не нуж­но, прос­то на­до смот­реть на суп­ре­мати­чес­кие ра­боты и чувс­тво­вать - это и бы­ла глав­ная идея Ма­леви­ча. С мо­ей точ­ки зре­ния, суп­ре­матизм хо­рош для де­кора­тив­но­го офор­мле­ния и ар­хи­тек­ту­ры и имен­но в этих об­ластях ра­бота­ли три его стол­па: Ка­зимир Ма­левич, Илья Чаш­ник и Ни­колай Су­этин. Се­год­ня, сто лет спус­тя, суп­ре­матизм как стиль офор­мле­ния выг­ля­дит су­пер-сов­ре­мен­ным. Вот, нап­ри­мер, эта по­суда - ну не пре­лесть ли?

Как то Оре­хин уз­нал, что в Пи­тере жи­вёт сын Ильи Чаш­ни­ка. Сам Илья про­жил очень ко­рот­кую жизнь, все­го 27 лет и умер в 1929 го­ду. Грех так го­ворить, но умер он вов­ре­мя, ибо пос­ле 1930 го­да жиз­ни у не­го всё рав­но не бы­ло бы. Зву­чит за­бав­но, но вот этот Чаш­ник од­но вре­мя при­думы­вал офор­мле­ния для ча­шек на Пет­роград­ском фар­фо­ровом за­воде. Ко­неч­но не толь­ко ча­шек, но и блю­дец, чай­ни­ков, суп­ниц, та­релок. Сна­чала ри­совал эс­ки­зы на бу­маге, а по­том по ним ра­бот­ни­ки фаб­ри­ки рас­пи­сыва­ли фар­фор. Кро­ме то­го, де­лал он раз­ные де­кора­тив­ные ком­по­зиции и да­же про­ек­ти­ровал зда­ния. Пос­ле его смер­ти всё, что не впи­сыва­лось в тес­ную клет­ку соц­ре­ализ­ма, ста­ло ес­ли не зап­ре­щено, то весь­ма аг­рессив­но не по­ощ­ря­лось. По­тому, боль­шинс­тво то­го, что сох­ра­нилось пос­ле 1930 го­да в Рос­сии, бы­ло ли­бо уте­ряно, ли­бо уп­ря­тано. Оре­хин по­ехал в Пи­тер, встре­тил­ся с сы­ном Чаш­ни­ка и ока­залось, что у то­го под кро­ватью хра­нят­ся де­сят­ки ри­сун­ков от­ца. За срав­ни­тель­но не­боль­шую сум­му все ра­боты пе­реко­чева­ли к Ле­они­ду и по­пол­ни­ли его кол­лекцию. И во вре­мя, так как сов­сем ско­ро, не до­жив до 50-и, Чаш­ник-сын умер, а его де­ти ско­рее все­го снес­ли бы де­душ­ки­ны эс­ки­зы и ри­сун­ки в ма­кула­туру. Так что Ле­онид всё спас.

Кро­ме Чаш­ни­ка, у Оре­хина соб­ра­лись ра­боты Ма­леви­ча, Су­эти­на, Ма­тюши­на, да и поч­ти всех рус­ских аван­гардис­тов. Всё бы­ло сис­те­мати­зиро­вано, опи­сано, изу­чено в де­талях и го­тово. Но вот к че­му го­тово? Как я уж го­ворил - к вы­возу заг­ра­ницу.

Не­кото­рые мо­гут воз­ра­зить - не­хоро­шо вы­возить за бу­гор рос­сий­ское куль­тур­ное нас­ле­дие. Но это, как пос­мотреть. Рус­ский аван­гард в Сов­ке не це­нили и унич­то­жали, ху­дож­ни­ков мор­до­вали, так что нет у Рос­сии мо­раль­но­го пра­ва за­бирать се­бе вы­жив­шие ра­боты, как ма­родё­ру. Не прош­ла эта стра­на че­рез очи­щение и по­ка­яние. В 30-е го­ды Ста­лин про­давал за ва­люту ше­дев­ры из Эр­ми­тажа. Один Ар­манд Хам­мер, "друг" Ле­нина, сколь­ко в Аме­рику вы­вез! Пло­хо это или хо­рошо? Ста­лин был пло­хой - ник­то не спо­рит, а вот то, что по его во­ле мно­гие кар­ти­ны из Сов­ка ока­зались заг­ра­ницей - им счи­таю по­вез­ло. Всё же ше­дев­ры эти есть не рос­сий­ское, а ми­ровое дос­то­яние и заг­ра­ницей они бы­ли сох­ра­нены, луч­ше рес­таври­рова­ны и те­перь ви­сят в му­зе­ях раз­ных стран. Вот и быв­ший ста­лин­ский дру­жок Гит­лер то­же про­давал заг­ра­ницу пред­ме­ты на его вкус minderwertige (не­пол­но­цен­но­го) ис­кусс­тва и тем спас их от унич­то­жения его же сис­те­мой. Ник­то ведь не жа­лу­ет­ся, что две Ма­дон­ны Ле­онар­до ви­сят в Эр­ми­таже, Джо­кон­да в Па­риже, а Сик­стинская Ма­дон­на Ра­фа­эля - в Дрез­де­не. Италь­ян­цы по это­му по­воду как-то не ком­плек­су­ют. Ка­кая раз­ни­ца где - глав­ное, чтоб сох­ра­нилось для бу­дущих по­коле­ний. Мно­гое из рус­ско­го аван­гарда, что из Рос­сии не уп­лы­ло, бы­ло унич­то­жено, ли­бо мед­ленно раз­ру­шалось в за­пас­ни­ках и на чер­да­ках. Вот по­тому я к вы­возу заг­ра­ницу пред­ме­тов ис­кусс­тва от­но­шусь с по­нима­ни­ем и да­же с ува­жени­ем, и не­важ­но, что целью Оре­хина бы­ли день­ги.

Но воз­никла у не­го проб­ле­ма - как пе­реп­ра­вить эту кол­лекцию на За­пад? Из СССР не то, что Ма­леви­ча, да­же собс­твен­ный ри­сунок вы­вез­ти бы не поз­во­лили. Знаю по се­бе. Ког­да эмиг­ри­ровал, хо­тел взять с со­бой од­ну свою кар­ти­ну, что я на­писал на кар­то­не. Че­рез ко­мис­сию по вы­возу прой­ти она не смог­ла, как "на­род­ное дос­то­яние" (ну не елей ли это на го­лову ху­дож­ни­ка-лю­бите­ля!), а по­тому я за­мазал кар­тон из­вёс­ткой и на­мотал на не­го оде­яло, как на упа­ковоч­ный ма­тери­ал. Так и прош­ло че­рез та­мож­ню без воп­ро­сов, а из­вёс­тку я по­том смыл. Но что же бы­ло де­лать Оре­хину? Де­сят­ки хол­стов, сот­ни эс­ки­зов и ри­сун­ков - оде­яло на них не на­мота­ешь. Тог­да он сде­лал вот что.

В мос­ков­ской мас­тер­ской Оре­хина пос­то­ян­но ту­сова­лись ху­дож­ни­ки, ар­тисты, пи­сате­ли, инос­тран­ные жур­на­лис­ты и дип­ло­маты. Не­кото­рым из этих инос­тран­цев он по­казы­вал свою кол­лекцию, рас­ска­зывал о её по­тен­ци­аль­ной цен­ности и кон­фи­ден­ци­аль­но на­мекал, что хо­чет кое-ка­кие ра­боты пе­реп­ра­вить на За­пад. Обыч­но он де­лал так: вы­бирал с его точ­ки зре­ния три рав­но­цен­ные ра­боты - кар­ти­ны или ри­сун­ки, рас­кла­дывал их пе­ред дип­ло­матом и го­ворил при­мер­но сле­ду­ющее:

- Вот смот­ри­те, это под­линные ри­сун­ки Чаш­ни­ка. Че­рез нес­коль­ко лет каж­дый из них мо­жет сто­ить мно­гие ты­сячи. Мо­гу вам по­дарить лю­бой из них по ва­шему вы­бору, но при ус­ло­вии, что вы все три уве­зёте с со­бой, а ког­да я сам при­еду в ва­шу стра­ну, вы мне вер­нё­те ос­таль­ные. Идёт?

Мно­гие ви­зитё­ры по­нима­ли, что эти ра­боты дей­стви­тель­но сто­ят боль­шие день­ги и сог­ла­шались. Кар­ти­ны вез­ли дип­почтой, а ри­сун­ки - в че­мода­нах. Важ­ных инос­тран­цев со­вет­ская та­мож­ня обыч­но не пот­ро­шила. Вот та­ким об­ра­зом ему уда­валось пе­реп­равлять свою кол­лекцию. Не всё до­ходи­ло, не­кото­рые дип­ло­маты-жу­лики по­том де­лали удив­лённые гла­за и ни­чего не воз­вра­щали, но всё же боль­шинс­тво кол­лекции бы­ло пе­реп­равле­но во Фран­цию, Аме­рику, Ис­па­нию, Гол­ландию и дру­гие стра­ны.

Ког­да его мас­тер­ская опус­те­ла, Оре­хин стал вы­бирать­ся сам. В те го­ды у­ехать из стра­ны мож­но бы­ло толь­ко по из­ра­иль­ско­му вы­зову. Хо­тя ев­ре­ем он не был, из­ра­иль­ский вы­зов раз­до­был, по­дал до­кумен­ты на вос­со­еди­нение с "лю­бимой тё­тей" в Ре­хово­те и че­рез не­кото­рое вре­мя по­лучил раз­ре­шение. У­ез­жал он с ми­нималь­ным ба­гажом - всё са­мое цен­ное уже бы­ло там, за буг­ром. На та­мож­не его пы­тались пот­рясти - зна­ли, что у не­го дол­жны быть цен­ности, но ни­чего не наш­ли и с го­речью от­пусти­ли. При­летел он в Ве­ну, а от­ту­да пря­миком в Па­риж.

Про рус­ский аван­гард кол­лекци­оне­ры и ис­кусс­тво­веды на За­паде ко­неч­но зна­ли и та­кие мас­те­ра, как ска­жем Ша­гал или Кан­дин­ский, ко­торые вов­ре­мя из Сов­ка у­еха­ли, бы­ли ши­роко из­вес­тны и ра­боты их сто­или бас­нослов­ные день­ги. А вот о тех, кто ос­тался в Сов­ке, лишь слы­шали, ра­бот их ви­дели ма­ло, а по­тому це­ны бы­ли по­ка не­высо­ки. Вот тут ум­ный Оре­хин со­об­ра­зил, что спрос на каж­до­го ху­дож­ни­ка сам по се­бе не воз­никнет и его на­до соз­да­вать. Чем боль­ше спрос, тем вы­ше сто­имость. Подъ­ёмом спро­са он и за­нял­ся.

По­селил­ся он в Па­риже на Буль­ва­ре Пу­асонь­ер в прос­торной квар­ти­ре. Нес­коль­ко ме­сяцев пот­ра­тил, чтоб вер­нуть от дип­ло­матов и жур­на­лис­тов свою кол­лекцию и за­тем стал на­водить свя­зи с га­лерей­щи­ками, тор­говца­ми ис­кусс­тва, ис­кусс­тво­веда­ми и му­зе­ями. Его кол­лекция от­кры­вала мно­гие две­ри. Нес­коль­ко кар­тин, на ка­кие це­ны уже бы­ли вы­соки, про­дал и на вы­ручен­ные день­ги стал ор­га­низо­вывать выс­тавки сво­ей кол­лекции в Гер­ма­нии, Ита­лии, Ан­глии. Вы­пус­кал ка­тало­ги, пи­сал статьи о рус­ском аван­гарде - ко­роче го­воря, по­вёл мощ­ную кам­па­нию мар­ке­тин­га и она ста­ла при­носить пло­ды. Нап­ри­мер, Чаш­ник, ко­торо­го зна­ли на За­паде срав­ни­тель­но ма­ло, бла­года­ря Ле­они­ду стал из­вестен, о нём на­чали по­яв­лять­ся ис­сле­дова­ния, пе­чата­ли реп­ро­дук­ции, по­яви­лись под­ра­жате­ли. Так, ма­ло-по­малу при ак­тивном учас­тии Ле­они­да рус­ский аван­гард стал вхо­дить в мо­ду. Це­ны пош­ли вверх и кое что он стал про­давать за весь­ма при­лич­ные день­ги. Жил на ши­рокую но­гу, во­дил друж­бу с эли­той и во­об­ще соз­да­вал се­бе ре­пута­цию эк­спер­та и зна­тока ис­кусс­тва, впро­чем, впол­не зас­лу­жен­ную.

Мы с ним пос­то­ян­но пе­репи­сыва­лись, он при­сылал мне ка­тало­ги выс­та­вок, вы­рез­ки из га­зет и жур­на­лов. Од­нажды он на­писал, что хо­тел бы пе­реб­рать­ся в Аме­рику, по­чему - не по­яс­нил. Бы­ли, на­вер­ное, у не­го ка­кие-то лич­ные при­чины, а мо­жет чувс­тво­вал, что аме­рикан­ский ры­нок бо­лее по­дат­ли­вый на аван­гард. Я от­ве­тил: "при­ез­жай, чем мо­гу - по­могу" и в кон­це 1980 го­да он мне поз­во­нил из Па­рижа и ска­зал: "Встре­чай!"

Я сто­ял в груп­пе встре­чав­ших рейс из Па­рижа ком­па­нии PanAm. Вдруг тол­па за­колы­халась, за­шуме­ла, все ста­ли по­казы­вать паль­ца­ми. Ред­ко ког­да в Нью Й­орк­ском а­эро­пор­ту Кен­не­ди вез­ло уви­деть по­доб­ное зре­лище. В две­рях из та­мож­ни по­яви­лась фи­гура Оре­хина до бо­ли на­поми­нав­шая зна­мени­тый во весь рост пор­трет Ша­ляпи­на ра­боты Кус­то­ди­ева - рас­пахну­тая до­ха на мед­вежь­ем ме­ху с от­во­рота­ми,  мод­ные туф­ли, цвет­ной шёл­ко­вый шарф, боб­ро­вая шап­ка на гор­до вски­нутой го­лове и на по­вод­ках две ог­ромные рус­ские бор­зые: Ма­ша и Гла­ша. Ря­дом с ним шла до­воль­но прив­ле­катель­ная мо­лодая жен­щи­на, ко­торую он мне пред­ста­вил, как его под­ру­гу Ни­ку. Сза­ди но­силь­щи­ки ка­тили те­леж­ки с че­мода­нами и па­кета­ми. Вся эта кра­соч­ная груп­па: Ни­ка, че­мода­ны, со­баки, сам Оре­хин и я за ру­лём с не­малым тру­дом втис­ну­лись в мой Пон­ти­ак, ка­кие-то тю­ки при­вяза­ли на кры­шу и по­еха­ли ко мне до­мой.

Мы с же­ной, сы­ном и но­ворож­денной доч­кой жи­ли в двух ча­сах от Нью Й­ор­ка в ма­лень­ком до­мике. Од­ну ком­натку мы от­да­ли Оре­хину и его под­ру­ге, со­баки рас­по­ложи­лись на кух­не, че­мода­ны и тю­ки мы рас­пи­хали где толь­ко смог­ли и вот та­ким об­ра­зом в тес­но­те, но не в оби­де, мы вмес­те про­жили пол­го­да. Где-то че­рез ме­сяц пос­ле их при­ез­да, при­шёл цен­ный ба­гаж - к до­му подъ­ехал гру­зовик и от­ту­да выг­ру­зили с де­сяток ящи­ков. Ле­онид ко­рот­ко ска­зал: "Кол­лекция". Приш­лось мне из га­ража уб­рать свою ма­шину и всё это бо­гатс­тво мы ту­да за­тащи­ли. Мой до­мик, куп­ленный в те го­ды, смеш­но ска­зать - за 47 ты­сяч дол­ла­ров, с эти­ми ящи­ками сра­зу стал сто­ить нес­коль­ко мил­ли­онов, но кро­ме Оре­хина и ме­ня ник­то про это не знал, ну мо­жет ещё Ни­ка.

Ле­онид хо­тел ос­тать­ся жить в Аме­рике, но это бы­ло сов­сем неп­росто. Мы на­няли им­мигра­ци­он­но­го ад­во­ката и он стал до­казы­вать, что та­лан­ты Оре­хина нас­толь­ко уни­каль­ны и цен­ны, что Аме­рике он ну­жен по­зарез. Ад­во­кат ска­зал, что с Ни­кой бу­дет слож­нее и единс­твен­ным ре­шени­ем для неё бы­ло бы стать его же­ной. Оре­хин от­ве­тил по-ле­нин­ски: "же­ной - так же­ной". Тог­да мы по­еха­ли к ми­рово­му судье, он их об­венчал и в тот же ве­чер ус­тро­или ма­лень­кую свадь­бу. Че­рез па­ру ме­сяцев ад­во­кат свои день­ги от­ра­ботал, раз­ре­шение на жи­тель­ство бы­ло по­луче­но и мо­лодые ста­ли об­ла­дате­лями "зе­лёных кар­то­чек".

Эти пол­го­да, что они жи­ли в на­шем до­ме, Оре­хин вре­мени не те­рял. По нес­коль­ку раз на не­деле ез­дил в Нью Й­орк, встре­чал­ся с га­лерей­щи­ками, кри­тика­ми, пи­сал пись­ма, зво­нил по те­лефо­ну. Мне при­ходи­лось не­мало по­могать, так как ан­глий­ско­го он не знал, а его не­мец­кий и фран­цуз­ский в Аме­рике не слиш­ком бы­ли по­лез­ны. Иног­да он что-то про­давал че­рез га­ларей­щи­ков. Один ящик, в ко­тором бы­ла скуль­птур­ная ком­по­зиция ра­боты Тат­ли­на, у­ехал в Швей­ца­рию. Как-то он вер­нулся из Нью Й­ор­ка очень воз­буждён­ный и ска­зал, что че­рез не­делю ле­тит в Мад­рид на встре­чу с ба­роном Тис­се­ном. Ког­да вер­нулся, рас­ска­зал, что де­ло сде­лано, до­гово­рились, кон­тракт под­пи­сан и ба­рон по­купа­ет у не­го мно­го ра­бот рус­ско­го аван­гарда. Чис­ло ящи­ков у ме­ня в га­раже ста­ло умень­шать­ся, а бан­ков­ский счёт Ле­они­да уве­личи­вал­ся. К ле­ту семья Оре­хиных с пса­ми ку­пили свой прос­торный дом и съ­еха­ли. С тех пор вот уже 35 лет они там и жи­вут.

Ес­ли мне хо­чет­ся взгля­нуть на то, что у ме­ня в га­раже хра­нилось це­лых пол­го­да, я иду в му­зей Тис­сен-Бор­не­миса, что на­ис­ко­сок че­рез до­рогу от Пра­до в Мад­ри­де.