ДВА РАССКАЗА

СУДЬБА ПИСАТЕЛЯ В ЭМИГРАЦИИ - ФИЛИПП БЕРМАН

"Гос­по­ди, сох­ра­ни ты нас, сох­ра­ни на­ши ду­ши жи­выми, по­ка есть хоть один, кто мо­жет лю­бить! Хоть один..."

Фи­липп Бер­ман - пи­сатель, дра­матург, уче­ный. На За­паде ока­зал­ся в 1981 го­ду. Ны­не жи­вет в Фи­ладель­фии. Окон­чил ли­тера­тур­ную шко­лу при Со­юзе пи­сате­лей, се­минар Юрия Три­фоно­ва и Сер­гея Ан­то­нова (ко­торый срав­ни­вал рас­ска­зы Фи­лип­па Бер­ма­на с про­зой Ан­дрея Пла­тоно­ва). Учас­тник ли­тера­тур­ной груп­пы "Ка­талог", в свя­зи с чем прес­ле­довал­ся КГБ, и, в ко­неч­ном ито­ге, вы­нуж­ден был эмиг­ри­ровать. Он опуб­ли­ковал з на­мени­тый ро­ман "Ре­гис­тра­тор" (1984, "Ар­дис", пе­ре­из­дан в 1991, Мос­ква).  Рас­ска­зы пе­чата­лись в жур­на­лах "Вре­мя и мы", "Кон­ти­нент", "По­бережье", "Третья вол­на", "Стре­лец", "Че­ловек и при­рода", "Ли­тера­тур­ная Рос­сия", в ан­то­логи­ях "Рус­ская За­рубеж­ная про­за" (Вен­грия и Рос­сия), "На По­бережье" (Бос­тон), "Ан­то­логия рус­ско-ев­рей­ской ли­тера­туры двух сто­летий (1801-2001)", на ан­глий­ском язы­ке (Лон­дон - Нью-Й­орк, 2007), и мно­гих дру­гих из­да­ни­ях.

Сей­час го­товят­ся кни­ги Фи­лип­па Бер­ма­на "Не­бес­но де­ревян­ная до­рога" и "Двор им­пе­рии".

Судь­ба "Ка­тало­га" так же не­обыч­на, как и мно­гих дру­гих рус­ских, ког­да-то зап­ре­щен­ных книг. "Ка­талог" - это из­да­ние не­зави­симо­го Клу­ба пи­сате­лей Рос­сии, соз­данно­го в Мос­кве в 1980 г. Фи­липп Бер­ман сос­та­витель и один из ав­то­ров это­го из­да­ния. Ког­да пи­сате­ли объ­яви­ли о соз­да­нии Клу­ба и пред­ло­жили из­дать "Ка­талог", в тот же ве­чер Фи­липп Бер­ман и дру­гие бы­ли за­дер­жа­ны, а из­да­ние кон­фиско­вано КГБ. Про­тест пи­сате­лей ос­тался без от­ве­та. По Мос­кве вновь про­кати­лась вол­на обыс­ков.

"Ка­талог" сос­тавлен до­воль­но ори­гиналь­но. Каж­дый ав­тор пе­ред сво­им про­из­ве­дени­ем на­писал ма­лень­кую ан­ке­ту. Мне хо­чет­ся при­вес­ти сло­ва Фи­лип­па Бер­ма­на.

Ф.И.О. Бер­ман Фи­липп Иса­ако­вич.

Ро­дил­ся. 1936. Двор, где я ро­дил­ся, зак­ры­вали от Ма­лой Ни­кит­ской два боль­ших "ге­нераль­ских до­ма". На на­шем, од­но­этаж­ном, в пя­тиде­сятые го­ды по­веси­ли жес­тя­ной круг: пос­тро­ено в 1829. Ря­дом - цер­ковь Боль­шо­го Воз­не­сения, где, как го­вори­ли, вен­чался Пуш­кин. Во дво­ре со­вер­ша­лось об­щее ва­рево на­шей жиз­ни на Зем­ле, она за­рож­да­лась, тек­ла, на­пол­ня­лась си­лой и мер­кла.

На­ци­ональ­ность. Ев­рей.

Про­писан. Мос­ква 115563, Ши­пилов­ская ул., д. 23, корп., 2, кв. 343

Те­лефон. 394-42-04

Учил­ся. Шко­ла, тех­ни­чес­кий ин­сти­тут, ас­пи­ран­ту­ра (кан­ди­дат тех­ни­чес­ких на­ук). Вмес­те с тем - се­мина­ры С. Ан­то­нова, Ю. Три­фоно­ва, сту­дия при СП РСФСР (окон­чил в 1970), все­рос­сий­ский се­минар рас­сказ­чи­ков (Пе­редел­ки­но, 1976). Лю­бимые пи­сате­ли: А. Пла­тонов, А. Че­хов, Дж. Ап­дайк.

Ра­ботал. Ас­фаль­ти­ров­щи­ком, бе­тон­щи­ком, ле­сору­бом, мас­те­ром на строй­ке, ин­же­нером-про­ек­ти­ров­щи­ком, в НИИ, пре­пода­вал в тех­ни­куме и ин­сти­туте.

Опуб­ли­ковал. "Бе­лый пух", рас­сказ в еже­недель­ни­ке "Ли­тера­тур­ная Рос­сия", Мос­ква, 1978, (на­писан в 1965), от­ры­вок из ро­мана "Ре­гис­тра­тор" в жур­на­ле "Вре­мя и мы", № 61, Нью-Й­орк - И­еру­салим - Па­риж, 1981. Пе­чатал­ся в мос­ков­ских га­зетах, жур­на­лах "Юность", "Че­ловек и при­рода".

На­писал. Бо­лее пя­тиде­сяти рас­ска­зов, сре­ди них цикл рас­ска­зов о ев­ре­ях: "Лы­кэх", "Аза бриль­янт", "Мы все боль­шие ду­раки" и др., ро­маны "Пре­дис­ло­вие", "Ре­гис­тра­тор", по­весть "Ма­шина", пь­есы "Эс­та­када над ов­ра­гом", "Па­декатр."

Прес­са. "Ли­тера­тур­ная Рос­сия" - пре­дис­ло­вие к рас­ска­зу.

От­зы­вы. В лич­ном ар­хи­ве хра­ню нес­коль­ко от­зы­вов из­вес­тных на­ших пи­сате­лей. От­зы­вы хо­рошие.

AD LIBITUM. Гос­по­ди, сох­ра­ни ты нас, сох­ра­ни на­ши ду­ши жи­выми, по­ка есть хоть один, кто мо­жет лю­бить! Хоть один...

Текст. "Ре­гис­тра­тор" (из ро­мана).

Эта ан­ке­та бы­ла опуб­ли­кова­на в 1982 го­ду. Мно­го прош­ло вре­мени, мно­го бы­ло со­бытий в жиз­ни Фи­лип­па Бер­ма­на, но глав­ным ос­та­валось од­но - быть пи­сате­лем при всех об­сто­ятель­ствах слож­ной эмиг­рант­ской жиз­ни.

Впер­вые я поз­на­комил­ся с дву­мя "пос­та­новоч­ны­ми" рас­ска­зами Фи­лип­па - "Квад­рат" и "Сар­ра и пе­тушок". Они ме­ня по­рази­ли не­обык­но­вен­ным та­лан­том ав­то­ра. Я с вос­торгом сле­дил, как в "Сар­ре и пе­туш­ке" из бы­тово­го, ос­тро­ум­но­го и яр­ко­го пи­сания рас­сказ пос­те­пен­но пе­рехо­дил в дру­гую сфе­ру - тра­гичес­кую, за­пол­ненную до кра­ев че­лове­чес­ки­ми страс­тя­ми и ус­трем­лялся в кос­ми­чес­кое ви­дение ми­ра. Это бы­ла ру­ка мас­те­ра! Фи­липп Бер­ман пи­сатель ин­теллек­ту­аль­ный, глу­бокий, мно­гос­лой­ный, "ко­па­ет" он до су­ти и по­нять его сра­зу не так лег­ко и прос­то.

На­ше об­ще­ние и друж­ба с Фи­лип­пом Бер­ма­ном при­носит мне всег­да не­ожи­дан­ные по­воро­ты - блес­тя­щий со­бесед­ник и де­ликат­ный че­ловек, он уме­ет про­явить ха­рак­тер, очень вни­матель­ный и доб­ро­жела­тель­ный к кол­ле­гам по пе­ру, "лег­кий" в бе­седах и "тя­желый" в спор­ных, прин­ци­пи­аль­ных воп­ро­сах, у не­го ог­ромный ди­апа­зон эру­диции, зна­ние ис­то­рии, фи­лосо­фии, ре­лигии, ис­кусс­тва, то есть при­сутс­твие всех не­об­хо­димых ком­по­нен­тов, по ко­торым мож­но оп­ре­делить "лич­ность". Фи­липп - ве­селый и жиз­не­радос­тный че­ловек - в Ба­вар­ском клу­бе на но­вогод­нем обе­де он ли­хо стан­це­вал кан­кан и спел час­тушки, чем по­заба­вил всех при­сутс­тву­ющих, за­во­евав "на кон­курсе" приз.

Фи­липп Бер­ман сра­зу же и бе­зого­вороч­но стал ав­то­ром и под­держал из­да­ние ли­тера­тур­но­го еже­год­ни­ка "По­бережье". Вы­читы­вать ма­тери­алы с ним тя­жело - он пе­реп­ро­верит сто раз каж­дую за­пятую. Но ког­да что-ли­бо уже из­да­но и есть опе­чат­ка, ни сло­вом не об­молвит­ся и не уп­рекнет. Эта куль­ту­ра в "ме­лочах" го­ворит о мно­гом. Тя­жело бо­лела моя ма­ма, и Фи­липп пос­то­ян­но зво­нил и справ­лялся о ее здо­ровье. Ра­ботал он в Нью-Й­ор­ке, и каж­дый день ез­дил ту­да из Фи­ладель­фии. Поз­дно ве­чером от не­го зво­нок: "Игорь, как Ва­ша ма­ма?" А го­лос у не­го у са­мого ус­тавший. Для ме­ня всег­да ос­та­валось за­гад­кой, от­ку­да у не­го бе­рут­ся си­лы са­дить­ся еще и за компь­ютер до ра­боты или пос­ле нап­ря­жен­но­го ра­боче­го дня (впро­чем, как и мно­гим из нас). На воп­рос мос­ков­ско­го жур­на­лис­та: "А что вы мо­жете ска­зать об эмиг­рант­ской пи­сатель­ской сре­де?" - Фи­липп Бер­ман от­ве­тил:

- К со­жале­нию, я ма­ло об­ща­юсь с эмиг­рант­ски­ми пи­сате­лями. И, кста­ти, мне сов­сем не нра­вит­ся та­кое вы­раже­ние. Это со­вет­ская власть при­дума­ла - мо­лодые пи­сате­ли, пи­сате­ли ра­бочей те­мы и т.д. Ли­бо ты пи­сатель, ли­бо нет. Я иног­да встре­ча­юсь с Ак­сё­новым и дру­гими, но та­кие встре­чи про­ис­хо­дят очень ред­ко - нет вре­мени. Ли­тера­тур­ным тру­дом в Аме­рике мно­го не за­рабо­та­ешь.

Кор. - Ког­да же вы ус­пе­ва­ете пи­сать...

Бер­ман. - Вот так и пи­шу - встаю ча­сов в 5 ут­ра и до ра­боты...

Фи­липп Бер­ман, я не по­бо­юсь на­писать это вы­раже­ние, - сов­ре­мен­ный клас­сик ли­тера­туры. Его про­из­ве­дения всег­да вы­зыва­ют ин­те­рес, вос­торг или не­годо­вание. Но его та­лант ни­кого не ос­тавля­ет рав­но­душ­ным.

"Гос­по­ди, сох­ра­ни ты нас, сох­ра­ни на­ши ду­ши жи­выми, по­ка есть хоть один, кто мо­жет лю­бить! Хоть один..."

Игорь Ми­хале­вич-Кап­лан.

_________________________
На фо­то: Фи­липп Бер­ман.

 

КВАДРАТ

Рай­ка по­люби­ла од­но­го му­жика, сво­лочь. У не­го, прав­да, бы­ла от­дель­ная квар­ти­ра. Сна­чала все бы­ло ни­чего. А по­том пош­ла та­кая лю­бовь, не на жизнь, а нас­мерть.

А все на­чалось с то­го, что умер­ла ее мать, а отец в это вре­мя си­дел в тюрь­ме.

За что он си­дел? Он си­дел за дра­ку, а мо­жет быть за пь­ян­ку, за пь­ян­ку-ху­лиган­ку.

В тюрь­ме, яс­ное де­ло, не Со­чи.

Ког­да он вы­шел, ус­тро­ил­ся ра­ботать груз­чи­ком в про­дук­то­вый ма­газин: там всег­да на­кор­млен бу­дешь и вод­ки под­не­сут.

Кро­ме то­го, еще за­раба­тывал кое-что: как ма­шина приш­ла с ка­пус­той, раз­гру­зил, за­веду­ющий те­бе тро­ячок от­стег­нул, и еще про­дук­ты под­таски­вал до­мой. Кто в ма­гази­не ра­бота­ет, у то­го на все хва­та­ет.

Мяс­ца при­носил, да­же бу­женин­ки при­тас­ки­вал. То есть обес­пе­чивал семью по пер­во­му раз­ря­ду.

А за это сей­час ко­го хо­чешь ку­пишь, за жрат­ву.

А рай­ки­на ба­буш­ка и Рай­ка жи­ли с ним вмес­те. Об­сти­рыва­ли его, обед го­тови­ли.

Ког­да мать умер­ла, Рай­ка все хо­зяй­ство взя­ла на се­бя. Ста­ралась быть хо­рошей до­черью, раз ма­тери у нее уже не бы­ло.

Она ра­бота­ла тех­ни­ком, а по­том ее по­выси­ли до ин­же­нера, ког­да мать умер­ла.

Она ду­мала, что те­перь на­до быть всем вмес­те под­ружнее.

Она меч­та­ла ор­га­низо­вать свою семью, а от­ца и ба­буш­ку взять к се­бе. Ве­чером все бы со­бира­лись за сто­лом, она бы всех на­кор­ми­ла бы. За от­цом бы сле­дила, что­бы не пил.

О де­тях она то­же ду­мала, за­гады­вала.

Ес­ли она ро­дит сей­час доч­ку, в во­сем­надцать лет, то к со­рока го­дам она бу­дет ей как под­ру­га.

Так что с прош­лым сво­им Ва­син, отец Рай­ки, как бы за­вязал.

Хо­тя за­вязы­вать-то бы­ло не­чего: во­ровать-то он не во­ровал, драть­ся - не драл­ся, да и труд­сбер­кассы сы­мали без его по­мощи. До­ма не гра­бил. Ва­син-то ра­ботал на вы­бив­ке, в сталь­це­хе. Ту­да са­мый от­борный на­род идет: за­работ­ки боль­шие, по две, а то и под три сот­ни. Хо­тя вка­лывать там то­же нуж­но по-чер­но­му.

Вот он там и вка­лывал.

За­вязы­вать-то бы­ло не­чего: он шел пос­ле ра­боты, по­том до­мой. По­том в ма­газин за сме­таной, а по­пал в тюрь­му.

Он вре­зал ко­му-то, вы­шиб глаз.

По­том он пол­зал, ис­кал его, мо­лил про­щения, ког­да ми­лиция при­еха­ла.

Лей­те­нант ска­зал ему: не­чего те­бе ис­кать, на мес­то все рав­но не вста­вишь, это те­бе не ша­рико­под­шипник, и его увез­ли.

Лей­те­нант на ша­рике рань­ше ра­ботал, а по­том ушел по на­бору в ми­лицию.

А че­го пло­хо-то? Ему там фор­мянку да­ют и еще руб­лей двес­ти, на­ших на­род­ных, в кар­ман пок­ла­дут, а он по ха­ныгам спе­ци­али­зиру­ет­ся, хо­зя­ин рай­она. Вот он и го­ворит: вста­вай, друг, раз та­кое де­ло, это все рав­но об­ратно не вста­вишь, как ша­рико­под­шипник.

А Ва­син-то пол­зал и ис­кал. Как с ума со­шел.

Ко­неч­но, ста­кани­ще пе­ред тем заг­лотнул, не без это­го.

А ес­ли и на­шел, то сло­во - не во­робей, как вы­лете­ло, так и не пой­ма­ешь.

Кто там был ви­новат в дра­ке, кто его зна­ет? Ска­зать-то труд­но бы­ло.

Вма­зали всем вро­де по­ров­ну, по­тому что под­да­тые-то бы­ли все оди­нако­вые.

На­чал-то тот, у ко­го глаз вы­шиб­ли.

А его са­жать нель­зя, он пос­тра­дав­шая сто­рона.

Он на­бил се­бе под­ковку на бо­тинок. У не­го бы­ло проз­ви­ще Квад­рат.

Он вы­точил ее в инс­тру­мен­талке из нер­жа­ве­ющей ста­ли и за­думал, как это дей­ству­ет на лю­дей. Вот она у не­го от дож­дей и не ржа­вела.

Он все оши­вал­ся в ма­гази­не и ду­мал, как бы ис­про­бовать свое изоб­ре­тение.

Ва­син в это вре­мя со­об­ра­жал на тро­их.

Пос­ле то­го, как Ва­син вы­пил и за­кусы­вал яб­ло­ком, он по­дошел к не­му и уда­рил его по кос­ти в пра­вую но­гу, чуть по­ниже ко­лена. Квад­рат то­же на вы­бив­ке ра­ботал.

Ва­син схва­тил­ся за но­гу и на­чал ка­тать­ся по по­лу и выть.

По­ка Ва­син выл и ва­лял­ся, Квад­рат по­казал ему свой бо­тинок, ку­да он на­бил под­ковку. Он ска­зал Ва­сину: при­бей се­бе вот сю­да же­лез­ку, ко­го хо­чешь ура­бота­ешь. А те­бе я по зна­комс­тву же­лез­ку дос­та­ну.

Ва­син дер­жался за но­гу, ка­тал­ся на спи­не, но за­тих. Слу­шал, что тот ему го­ворил.

А Квад­рат хо­тел его ус­по­ко­ить. Он ему пред­ло­жил дос­тать же­лез­ку сно­ва.

Ва­син-то по­шел за сме­таной.

Бы­ло так. Он по­шел за сме­таной в пер­вый раз. Же­на пос­ла­ла. Рай­ки­на мать. Он хо­тел вы­пить, да не вы­пил. Он ре­шил луч­ше при­нес­ти сме­таны к бор­щу.

А про­дав­щи­ца сме­тану ка­кой-то бу­маж­кой нак­ры­ла.

Ва­син с этой сме­таной и бу­маж­кой при­шел до­мой.

Же­на у не­го взя­ла сме­тану, а на бу­маж­ке на­писа­но: Ма­ша сме­тану не раз­бавляй, я ее уже раз­ба­вила.

По­это­му Рай­ки­на мать пос­ла­ла его на­зад за­менить сме­тану на хо­рошую, что­бы га­дам по­казал бу­маж­ку. И еще да­ла ему три мо­лоч­ных бу­тыл­ки, что­бы он из сдал, а на день­ги за бу­тыл­ки ку­пил бы се­лед­ки - она кар­тошку пос­та­вила уже в мун­ди­рах ва­рить­ся. А к ней по­лага­лась се­лед­ка.

Про­дав­щи­ца взя­ла у не­го бу­маж­ку. Про­верить, что там на­писа­но.

Ког­да она проч­ла, она взя­ла ее в рот, сже­вала и съ­ела, как пар­ти­зан­ка.

А Ва­сину она крик­ну­ла: что я для вас спе­ци­аль­ную сме­тану взбал­ты­вать бу­ду? У ней у всей оди­нако­вая за­вод­ская гус­то­та.

У Ва­сина был уже но­вый ин­те­рес, что­бы она вмес­то сме­таны вер­ну­ла бы ему день­ги. По­это­му он про­мол­чал. А хо­телось бы от­ве­тить.

Очень хо­телось.

От­ве­ча­ет-то он сра­зу. Его по два ра­за ник­то не про­сит.

Про­дав­щи­ца бро­сила на сче­тах две кос­ти вле­во да две кос­ти впра­во: по­иг­ра­лась ма­лень­ко, по­гоно­шилась и на при­лавок сы­пану­ла ме­лочиш­ки, ров­но пять­де­сят во­семь ко­пе­ек за че­тырес­та грам­мов. Ва­син к ним еще сво­их при­бавил, за мо­лоч­ную по­суду со­рок пять. Так ста­кан и на­тек.

Ког­да Ва­син-то вы­шел из ма­гази­на, двое-то тут как тут: встань пе­редо мной, как лист пе­ред тра­вой, как в сказ­ке, уже идут ему навс­тре­чу.

По­яви­лись. А в ку­лаке по рубль двад­цать за­жали.

Ва­сину еще де­вять ко­пе­ек не хва­тило. Он по­шел к боч­ке с ква­сом, у квас­ной ба­бы взял. Она ему еще яб­ло­ко да­ла.

Она его меч­та­ла от­бить от вась­ки­ной же­ны.

Она бы кой-че­го еще ему да­ла, да оче­редь с би­дона­ми за ква­сом сто­яла. Сол­нышко так приг­ре­вало хо­рошо, а она еще не на­воро­вала, что дол­жна бы­ла к это­му вре­мени уже на­воро­вать, и ста­ла даль­ше ра­ботать, что­бы ус­петь.

Ну вот, Ва­син взял яб­ло­ко-то и так ото­шел от нее. По­даль­ше от гре­ха.

Ну вот, вы­пили они. Этот яб­ло­ком за­кусы­ва­ет, вы­тира­ет­ся, а тут Квад­рат под­ва­лил со сво­им изоб­ре­тени­ем. Ну вот Ва­син и ка­та­ет­ся на спи­не. За но­гу схва­тил­ся и ка­та­ет­ся.

Вот как бы­ло.

Вот как раз, как его по­сади­ли, враз рай­ки­на мать за­боле­ла.

Отец в тюрь­ме, а мать за­боле­ла.

А брат в ар­мии. У нее еще брат есть, ам­бал.

Ну и ба­буш­ка тут же. Вот Рай­ка и ста­ла бе­гать: к ма­тери в боль­ни­цу пе­реда­чи но­сить. На ра­боту, ту­да-сю­да, до­ма еще сго­товить, вот Рай­ка и за­вер­те­лась. Ба­буш­ка, прав­да, то­же ра­бота­ет: сут­ки до­ма, сут­ки на ра­боте. Сут­ки до­ма, сут­ки на ра­боте. Ког­да на ра­боте, Рай­ка са­ма се­бе пре­дос­тавле­на цель­ные сут­ки, кто хо­чет при­дет, кто хо­чет уй­дет - ни­кого не вид­но.

Ока­залось, что рак. Сра­зу поч­ти что ска­зали.

Быс­тро.

Вот она и за­вер­те­лась.

А Рай­ка-то лю­била свою мать силь­но.

Пос­ле то­го, как прош­ли по­ложен­ные три дня на ра­боте, она чуть не каж­дый ве­чер со­бира­лась, еха­ла на клад­би­ще. Ук­ла­дыва­ла но­вые цве­ты и пла­кала. Ма­тери мра­мор­ную дос­ку на клад­би­ще пос­та­вили, Рай­ка от­несла фо­тог­ра­фию, сде­лали. Вот она к ней хо­дила, при­сажи­валась на ска­ме­еч­ке. Кутью при­несет по­ложит.

На­чала пос­те­пен­но с пар­ня­ми. Вин­цом ба­ловать­ся.

Как ба­буш­ка на ра­боте, к ней кто-ни­будь при­дет. Це­лые сут­ки она с ним. То к ней один лох­ма­тый все хо­дил. Он ее сна­чала на лав­ке жал во дво­ре, а по­том стал до­ма ос­та­вать­ся. А как ба­буш­ка при­ходи­ла, они смы­вались. Вот она с ним ша­лалась год. Прак­ти­ку про­ходи­ла.

Он ска­зал: ес­ли она хо­чет быть с ним, пусть де­ла­ет аборт.

А это был у нее тре­тий аборт. Дра­ли ее, как кош­ку. Она ду­мала про свою бу­дущую доч­ку, но сде­лала его. Что­бы он вер­нулся.

А обор­мот этот сос­ко­чил и не по­яв­лялся. Вот Рай­ка и хо­дила вся си­няя: пе­режи­вала. С ба­буш­кой ста­ла баз­лать­ся-ла­ять­ся.

Но лю­бовь-то вся у нее бы­ла еще впе­реди. Она тог­да не зна­ла это­го. Хо­дила и пе­режи­вала. Отец вы­шел, ус­тро­ил­ся в ма­газин.

Отец-то ее и спа­ивать на­чал, пос­ле тюрь­мы-то.

Как на­по­ит ее, ле­зет к ней це­ловать­ся. Все ее в гу­бы це­ловал.

Рай­ка хо­тела, что­бы семья ста­ла друж­нее. Брат при­дет из ар­мии, мо­жет же­нит­ся. Она за­муж вый­дет. А отец при­вел ей сво­его друж­ка по­моло­же, пос­тарше Рай­ки лет на семь. Он все смот­рел, как отец ее це­ловал, а по­том от­тол­кнул его, го­ворит ему: смот­ри, как это на­до де­лать. Схва­тил за во­лосы, от­тя­нул ей го­лову на­зад, у нее рот и рас­крыл­ся. Он к ней и при­сосал­ся. А отец сме­ет­ся, ви­дишь, го­ворит, я не умею, а он-то уме­ет. Рай­ка тог­да уже бы­ла под бан­кой, но ру­ку она его по­чувс­тво­вала тог­да.

А по­том так бы­ло. Они уже вдво­ем ста­ли при­ходить. Рань­ше тот при­дет, а ког­да не при­дет. А те­перь оба ста­ли. Са­дились пить втро­ем.

Рань­ше ба­буш­ка иног­да са­дилась, ког­да Рай­ка с от­цом бы­ла. А те­перь втро­ем ста­ли.

Рай­ка-то уже си­дела и жда­ла. Она уж пи­ла без раз­бо­ру: по­быс­трей бы толь­ко.

И отец ра­довал­ся: ну вот, ты те­перь ви­дишь, как пош­ла у ме­ня, ви­дишь как пош­ла.

Рай­ка си­дела и жда­ла. А как па­ру бу­тылок вы­пива­ли, она са­ма уже к не­му лез­ла.

И к от­цу лез­ла, ско­рее толь­ко чтоб до не­го дош­ло.

Так уж за­веде­но бы­ло: сна­чала отец. Отец то­же хо­тел ей го­лову за­вер­нуть.

Но от­цу-то она не да­вала.

А она уже смот­ре­ла из-за уг­ла, ког­да тот к ней по­тянет­ся.

Хо­тела. Стра­шок под­ка­тывал, а хо­тела.

Он на­чал рвать на ней одеж­ду. Отец-то смот­рел. Рай­ка по­тащи­ла его на кух­ню, она при нем не хо­тела.

А тот толь­ко при от­це ду­мал. Он уда­рил ее но­гой.

Она раз­де­лась тог­да и лег­ла на пол, на свою одеж­ду. Он тог­да ее выд­рал при нем.

А отец при­гова­ривал: ну вот ви­дишь, как ты у ме­ня те­перь пош­ла, ви­дишь, как ты у ме­ня пош­ла те­перь.

А ба­буш­ку зак­ры­ли в дру­гой ком­на­те.

Отец зам­ки всю­ду вре­зал. Он ру­кас­тый му­жик-то.

Вот так они ста­ли жить.

По­том от­ца он ос­та­вил. За­бирал Рай­ку к се­бе. Она по не­делям у не­го тор­ча­ла. Всю не­делю про­гуля­ла на ра­боте.

Ког­да она по­лучит по­луч­ку, он ее к се­бе возь­мет. А че­рез не­делю выг­нал. Раз она при­ез­жа­ет к ба­буш­ке в од­ной ру­баш­ке. В чу­жих бо­тин­ках. Ба­булень­ка, прос­ти ме­ня. Так­сист на­шел­ся доб­рый. За свои день­ги по­доб­рал ее.

Од­ну не­делю бы­ло так. Пос­ле по­луч­ки она при­нес­ла вод­ки и ви­на к не­му. Хле­ба, кол­ба­сы, я­иц ку­пила. Две сум­ки про­дук­тов при­нес­ла.

Ин­дий­ско­го чаю дос­та­ла.

Отец ей пе­редал бу­женин­ки. Ска­зал, чтоб Саш­ку от­да­ла. Он его Са­шок звал.

Вот она гру­женая к не­му при­еха­ла. Буд­то кто-то вел ее.

Он де­лал так. Сна­чала они вмес­те на­пива­лись. Она го­тови­ла ему еду. Он при­учил ее так. Он сна­чала ее бил, а по­том лас­кал. На­чинал це­ловать. По­ка она с ним ша­лалась, он все внут­реннос­ти ей от­бил.

Все у нее сли­валось вмес­те. Он ее под­го­тав­ли­вал. Изобь­ет по­тихонь­ку и од­новре­мен­но лас­ка­ет. Как со­баку. Вот у нее все вмес­те сли­валось.

Ког­да она прот­резве­ла, он ска­зал ей, что ес­ли она ко­му-ни­будь ска­жет, он ее убь­ет.

Он ска­зал ей:

 - Я те­бя, суч­ку, при­душу. Ска­жу, что убил из рев­ности, ник­то ме­ня не по­садит.

Они по­том еще вы­пили. Отец-то ее поч­ти не ви­дел. Знал, что у не­го. Он го­ворил все вре­мя: вот как ты пош­ла-то у ме­ня.

Она-то пить-то уже не хо­тела, но бо­ялась. Сколь­ко он ска­зал, все сде­лала. Она ска­зала: все что ты хо­чешь, я все сде­лаю, все-все. Все, что ты за­хочешь.

Он смот­рел тог­да те­леви­зор. Он заг­нал ее под стол. За­лезай под стол и лай. Она не хо­тела.

Он тог­да уда­рил ее но­гой. Она и на­чала ла­ять. Она тог­да бы­ла под сто­лом вся пь­яная.

Он вклю­чил те­леви­зор. Там ба­лет по­казы­вали. Боль­шой те­атр. Он ей ска­зал: а ты, су­ка, лай. По­том он под­тя­нул ее за во­лосы к но­ге.

Она сто­яла на ко­ленях и ла­яла.

Он ска­зал ей: лай и гля­ди в те­леви­зор, вмес­те со мной.

А по­том опять сде­лал с ней, что хо­тел.

Она убе­жать от не­го не мог­ла. Ска­зать ко­му бо­ялась. На ра­боте, ког­да про­гуля­ла, приш­ла бу­мага. Она в от­резви­теле ока­залась.

Он ее ту­да под­бро­сил из­би­тую всю. Кто зна­ет, где она с кем ши­лась. Чтоб она бы­ла ви­нова­та. С ней на ра­боте по­гово­рили: в чем де­ло? Она ни­чего не ска­зала про не­го. На ра­боте осо­бен­но не ко­пались. Она, ког­да про­гуля­ла, пе­ред этим пош­ла к из­би­рате­лям еще.

Она бы­ла аги­тато­ром.

Ну вот, она пош­ла к из­би­рате­лям.

На­чаль­ник ее еще от­пускал на час рань­ше с ра­боты. А не хо­тел. Шуй­ков, пар­торг, от­про­сил. Шуй­ков у них на­чаль­ник агит­коллек­ти­ва.

Вот она на не­делю-то и про­пала тог­да.

Она го­вори­ла: ба­буш­ка, я вся пе­реби­тая, я так по­гиб­ну, что мне де­лать?

Пос­ле это­го она по­пала в боль­ни­цу. Ба­буш­ка к ней апель­си­ны-яб­ло­ки тас­ка­ла.

У нас тут на лот­ке яб­ло­ки про­да­ют. Она по­дош­ла к лот­ку: мне яб­лок пок­расней дай­те, я в боль­ни­цу.

Са­шок-то ее к ней при­ехал. Ик­ры чер­ной при­вез сто грам­мов.

Ког­да ба­буш­ка приш­ла с крас­ны­ми яб­ло­ками-то, Рай­ка го­ворит: вот, ба­буш­ка, Са­шок-то при­нес, возь­ми се­бе поп­ро­буй.

А са­ма пла­кать на­чала. Не­уже­ли же?

Саш­ка ей ска­зал: вый­дешь из боль­ни­цы, в де­рев­ню по­едем, к ма­тери съ­ез­дим, я к те­бе при­вык, бу­дем жить те­перь вмес­те.

В боль­ни­це-то она от­ды­шалась. Все ду­мала: мо­жет прав­да?

Ког­да выш­ла из боль­ни­цы, по­еха­ли. Ме­сяц там бы­ли.

Из де­рев­ни вер­ну­лась поп­ра­вилась.

Он там мать бо­ял­ся.

При­еха­ли, она у не­го ста­ла жить. В ки­но схо­дили па­ру раз. Рай­ка рас­ска­зыва­ла.

В де­рев­не она за­бере­мене­ла сно­ва. Рай­ка де­лала ему я­ич­ни­цу, пос­ле при­ез­да-то. Саш­ка я­ич­ни­цу лю­бит. Вот она ему и де­лала.

Рай­ка ска­зала: мо­жет ро­дить ей доч­ку? Она за­дума­лась об этом. В де­рев­не-то они жи­ли как лю­ди, у ма­тери-то.

Он взял я­ич­ни­цу, ско­вород­ку, на го­лову ей на­дел. Сжег ей всю го­лову. Хо­рошо, у нее во­лосы хо­рошие. По­том по­валил ее на пол и на­чал бить но­гами по жи­воту, чтоб она не мог­ла ро­дить.

Он ей кри­чал:

- Я те­бе сде­лаю, су­ка, что ты ни­ког­да ро­жать не бу­дешь!

Рай­ка сно­ва в боль­ни­цу по­пала. Он опять к ней при­ехал-при­шел. Он как тве­резый ста­нет, хо­тел же­нить­ся.

Ик­ры ей при­нес, опять чер­ной. Ко­торая на эк­спорт идет. В стек­лянных ба­ноч­ках та­кая. Из же­лез­ной-то вы­нуть мож­но, а из этой не ук­ра­дешь. Со­ка ви­ног­радно­го две бу­тыл­ки.

Рай­ка взя­ла все за ок­но выб­ро­сила.

Это ей ба­бы в па­лате по­сове­това­ли. Она бан­ку ик­ры чер­ной и две бу­тыл­ки ви­ног­радно­го со­ка, прям за окош­ко. На га­зон.

А он, па­разит, это ви­дел.

А там, в па­лате, ба­бы смот­ре­ли на не­го.

Она им все рас­ска­зала.

Там ба­ба бы­ла од­на, она кри­чит: я бу­ду му­жикам толь­ко два ра­за в год да­вать. Под но­вый год, да под пер­вое мая.

В день меж­ду­народ­ной со­лидар­ности тру­дящих­ся!

Он бы у ме­ня, па­разит, по­дер­гался. На ко­ленях бы, сво­лочь, про­сил!

Я бы ему да­ла!

Вот она го­ворит Рай­ке. Ког­да Рай­ка всем рас­ска­зала.

Он бы у ме­ня но­гами под­ры­гал бы.

Я бы ему по­каза­ла, как ско­вород­ку на го­лову оде­вать! Он бы на ме­ня нар­вался! Я бы ему гла­зунью сде­лала бы.

Из его собс­твен­ных я­иц бы сде­лала. Тог­да бы он по­дер­гался бы.

Я бы ему я­ич­ни­цу сде­лала бы! Из двух я­иц.

По­каза­ла бы, как ско­вород­ку оде­вать. Я бы ему оде­ла ее. Па­рази­ту. Он бы под­ры­гал­ся. Я бы ему по­ла­яла, су­ке!

А дру­гая го­ворит ей: я бы ког­да спа­ла бы с ним. На­по­ила бы его, до и от­ку­сила бы. Я бы ему по­каза­ла бы те­леви­зор! Он бы тог­да по­дер­гался бы.

А дру­гая гов­рит: я бы у не­го за каж­дую пал­ку по де­сят­ке бы бра­ла. Я б его на свер­ху­роч­ной зас­та­вила бы ра­ботать, он бы за мной за всю жизнь не рас­пла­тил­ся бы, па­разит!

У не­го тог­да не толь­ко но­га бы, у не­го ни­чего не под­ни­малось бы. Как док­торша во дво­ре: за каж­дый раз по чер­вонцу бе­рет. Му­жик ее с кли­ен­тов тя­нет, а она с не­го. И ни­чего, счас­тли­вы.

Ког­да Рай­ка из боль­ни­цы выш­ла, ни с кем не раз­го­вари­вала.

Ей ска­зали, что про де­тей не­из­вес­тно: мож­но бу­дет ро­жать или нель­зя.

Ког­да он при­шел к ней, Рай­ка при­гото­вила пал­ку с гвоз­дем.

Она взя­ла ее, по го­лове са­дану­ла ему. Он сра­зу сва­лил. Схва­тил­ся за го­лову, бе­жит и орет, как по­ло­ум­ный.

Бе­жит по ули­це как очу­мелый и орет. И за го­лову дер­жится.

На весь двор орал, что при­режет, буд­то в жо­пу ему про­пел­лер вста­вили.

Рай­ка пош­ла в ми­лицию. Все на­писа­ла, как бы­ло.

Как она пал­ку с гвоз­дем при­гото­вила. Как он ее бил, что­бы она ре­бен­ка не име­ла. Про ско­вород­ку на­писа­ла. Все, как бы­ло у них. Как в де­рев­ню ез­ди­ли. В ми­лиции все за­писа­ли и ска­зали: ну что, в суд бу­дете по­давать?

В ми­лиции-то они и рань­ше все зна­ли. Им-то уже дав­но все при­нес­ли.

Но они так: по­ка те­бя не убь­ют, они к те­бе на вы­зов-то не при­дут.

А тут они го­ворят ей: бу­дете в суд по­давать?

А Рай­ка го­ворит: я са­ма все сде­лаю. Я в суд по­давать не бу­ду.

Ког­да она так ска­зала, она уш­ла из ми­лиции. Идет по Са­дово­му коль­цу и пла­чет.

А Са­шок-то не по­яв­лялся. Отец-то Рай­кин звал его Саш­ком.

Рай­ка от­ца спра­шива­ет: где Са­шок?

Тут по­явил­ся Са­шок с пе­ребин­то­ван­ной го­ловой. Ра­неный. Как пос­ле ста­лин­градской бит­вы. При­шел без пал­ки, без же­лез­ки и без но­жа.

Он ей гов­рит: я те­бя уби­вать не бу­ду, я те­бя люб­лю.

Пос­мотри, мол, ка­кое не­бо си­нее.

А там в не­бе плы­вут два бе­лых об­ла­ка. Это мы с то­бой.

Они со­еди­нят­ся меж­ду со­бой. И мы с то­бой тог­да со­еди­ним­ся.

А Рай­ка го­ворит ему: я те­бя люб­лю еще боль­ше, чем ты ме­ня.

Она тог­да выб­ро­сила пал­ку с гвоз­дем, с ко­торой выш­ла к не­му навс­тре­чу, на вся­кий слу­чай.

Оба сто­ят и смот­рят в не­бо. Как два об­ла­ка плы­вут навс­тре­чу.

По­тому что Са­шок ска­зал, что ког­да сой­дут­ся они, то и они сой­дут­ся.

А отец Рай­кин все хо­дит и при­гова­рива­ет: вот ви­дишь, как ты у ме­ня пош­ла, вот ви­дишь.

Он нес око­рок, в ма­гази­не-то. У не­го око­рок упал на но­гу. Па­лец на но­ге сло­мал. Он все по­казы­ва­ет па­лец-то. Ха­ря лож­ко­мой­ная.

А по не­бу-то плы­вет бе­лое об­ла­ко.

А на лот­ке-то про­да­ют крас­ные яб­ло­ки.

Окон­ча­ние пуб­ли­кации - рас­сказ "Сар­ра и пе­тушок" - чи­тай­те в сле­ду­ющем об­новле­нии, в се­реди­не это­го ме­сяца.