ПОЖАР В МАССАЖНОМ КАБИНЕТЕ

Про­из­ве­дения из­вес­тной пи­сатель­ни­цы Ни­ны Во­ронель пе­чата­лись в Ан­глии, Гер­ма­нии, США, Из­ра­иле, Рос­сии. Не­дав­но в Бос­то­не выш­ла шеё но­вая кни­га-ро­ман: "Чёр­ный маг". Вот один из от­кли­ков о ней. Ма­рина Кон­це­вая де­лит­ся: "...это очень удач­ное сме­шение жан­ров, ко­торое, на мой взгляд, по­роди­ло но­вый ли­тера­тур­ный жанр. Здесь и ри­мейк из­вес­тных ро­манов, и ли­тера­тур­ный "пе­ревер­тыш", и де­тек­тивно зак­ру­чен­ный сю­жет, и ро­ман в ро­мане и да­же ка­кие?то на­меки на чер­ную ма­гию, и Из­ра­иль, и Рос­сия, и слу­чай­ное, и не­из­бежное… Во­об­ще, пер­вое, что я ска­зала се­бе, чи­тая "Чер­ный маг": "Буд­то лис­та­ешь лю­бимые кни­ги, буд­то пе­речи­тыва­ешь что то зна­комое, но за­бытое и ис­пы­тыва­ешь ту же ра­дость от встре­чи со ста­рым зна­комым".

При­об­рести эту кни­гу пря­мо сей­час мож­но здесь:  http://mgraphics-publishing.com/catalog/193488192/193488192.html

 

"Ни крош­ки съ­ес­тно­го? - ра­зоча­рован­но спро­сила Га­би, вгля­дыва­ясь в сум­рачную пе­щеру пус­то­го хо­лодиль­ни­ка. - Хоть бы хле­ба ку­пил, что ли!".

"А на ка­кие ши­ши я б его ку­пил, ин­те­рес­но? - вя­ло ог­рызнул­ся Дун­ский, не от­ры­вая глаз от компь­юте­ра. - Ты же умо­тала с ран­не­го ут­ра, не ос­та­вив мне ни гро­ша".

"У те­бя ведь прип­ря­тан под­кожный за­пас - толь­ко не спорь, я знаю, что прип­ря­тан. Ис­тра­тил бы пять ше­келей, я б те­бе вер­ну­ла" - рис­кну­ла Га­би, на миг по­забыв, как чувс­тви­телен стал муж пос­ле стре­митель­ной рас­тра­ты ма­мино­го ки­ев­ско­го ка­пита­ла.

Суть бы­ла не столь­ко во вне­зап­ном уни­зитель­ном без­де­нежье, сколь­ко во вне­зап­но вы­ныр­нувшем из глу­бин под­созна­ния ком­плек­се ви­ны пе­ред по­кой­ной ма­мой: "Она всю жизнь эти день­ги ко­пила, во всем се­бе от­ка­зыва­ла ра­ди ме­ня, а я - под­лец, под­лец! - спус­тил их в два при­ема! И да­же ни­чего пут­но­го на них не ку­пил, прос­то про­фукал!" - ры­дал Дун­ский в тот ве­чер, ког­да банк от­ка­зал­ся оп­ла­тить его оче­ред­ной чек.

"Сколь­ко раз я про­сила те­бя не чи­тать Дос­то­ев­ско­го пе­ред сном!" - нес­клад­но съ­яз­ви­ла тог­да Га­би, и тут же об этом по­жале­ла: впер­вые в жиз­ни Дун­ский не клю­нул на ли­тера­тур­ную на­жив­ку. Он мол­ча от­вернул­ся от нее, ут­кнул­ся но­сом в по­душ­ку и боль­ше ни сло­вом не об­молвил­ся об этих прок­ля­тых, без­думно рас­тран­жи­рен­ных ма­миных день­гах.

А те­перь не­лег­кая дер­ну­ла ее за язык - с го­лоду, на­вер­но, бес по­путал. Она вся нап­ряглась, ожи­дая от­ветной ата­ки, и нас­ко­ро во­ору­жа­ясь спра­вед­ли­вой оби­дой - она, мол, це­лый день вка­лыва­ла ра­ди се­мей­но­го бла­гопо­лучия, а он не мог по­забо­тить­ся о ку­соч­ке хле­ба ей на ужин. Но ее за­готов­ленные до­воды про­пали да­ром, Дун­ский в ата­ку не по­шел. Не от­ры­вая глаз от эк­ра­на компь­юте­ра, он вя­ло про­бор­мо­тал:

"Нет у ме­ня ни­какой за­нач­ки, ни под­кожной, ни на­лич­ной".

Пос­ле че­го на­мер­тво от­клю­чил­ся и по­шел с ог­лу­шитель­ной ско­ростью щел­кать кла­виша­ми ки-бор­да. Га­би да­же не гля­нула на эк­ран, она при­вык­ла, что в ми­нуты от­ча­яния он ог­ражда­ет­ся от нее неп­ро­ница­емой сте­ной, пог­ру­жа­ясь в ре­шение хит­ро­ум­ных пась­ян­сов.

Она по­рылась в ку­хон­ных зак­ро­мах, отыс­ка­ла на вер­хней пол­ке за­бытый па­кет греч­не­вой кру­пы и при­нялась ва­рить ка­шу.

"Есть бу­дешь?", - спро­сила она без вся­кой на­деж­ды на от­вет, и не ошиб­лась - Дун­ский и ухом не по­вел. По­хоже, на эк­ра­не у не­го про­ис­хо­дило ве­ликое сра­жение, так страс­тно пор­ха­ли его паль­цы по кла­вишам. Га­би на се­кун­ду за­хоте­лось пос­мотреть, чем это он так ув­лекся, но она не ре­шилась - он тер­петь не мог, ког­да в нап­ря­жен­ные ми­нуты она на­виса­ла у не­го за спи­ной.

Од­на­ко гус­тая, теп­лая ка­ша, не ста­ла ме­нее вкус­ной от оди­ночес­тва. По те­лу раз­бе­жались ве­селые жи­витель­ные ру­чей­ки, сра­зу за­хоте­лось лечь, свер­нуть­ся ка­лачи­ком и зад­ре­мать. Уже про­вали­ва­ясь в лас­ко­вую без­дну не­бытия, Га­би по­чувс­тво­вала, как Дун­ский плюх­нулся на кро­вать ря­дом с ней.

"Ты зна­ешь, где я спус­тил свой под­кожный за­пас? - Он за­хохо­тал так гром­ко что Га­би за­подоз­ри­ла, что он пь­ян. - Я спус­тил его в мас­сажном ка­бине­те!".

"Опять на­читал­ся Дос­то­ев­ско­го и бу­дет всю ночь ка­ять­ся", - ужас­ну­лась Га­би и от­кры­ла гла­за. Сон как ру­кой сня­ло:

"В ка­ком-та­ком мас­сажном ка­бине­те?" - не по­вери­ла она.

"В том, что на па­рал­лель­ной ули­це. Ты за­была, как мы с то­бой удив­ля­лись, что за стран­ное там за­веде­ние - вы­вес­ки ни­какой, ок­на весь день тем­ные, а к ве­черу за што­рами за­жига­ет­ся свет и го­рит всю ночь?".

"Не­уж­то и я удив­ля­лась? Мне что-то не пом­нится, что­бы я по но­чам бро­дила под чу­жими ок­на­ми, раз­ве что во сне".

"Ну да, ты не бро­дила, ты так креп­ко спа­ла, что да­же не за­меча­ла, как ме­ня по но­чам бес­сонни­ца вы­гоня­ет на ули­цу. Что­бы не сло­нять­ся бес­цель­но, я по­дол­гу раз­гля­дывал эти заш­то­рен­ные ок­на и ста­рал­ся раз­га­дать за­гад­ку. И вот, на­конец, про­ник!".

"Про­ник - ка­кой мо­лодец! И сколь­ко, ин­те­рес­но, ви­зитов ты ту­да на­нес? - де­лови­то спро­сила Га­би, ста­ра­ясь воз­держать­ся от от­вра­титель­ной сце­ны рев­ности. - К раз­ным де­вуш­кам хо­дил или к од­ной, из­бран­ной?"

"К од­ной-единс­твен­ной. Она ра­бота­ет там убор­щи­цей".

"Это, что­бы сэ­коно­мить?" - Га­би все еще дер­жа­лась в рам­ках де­лово­го то­на, хоть ее так и под­мы­вало пот­ре­бовать, что­бы муж про­верил­ся на СПИД.

"Не го­вори глу­пос­тей. Я хо­дил ту­да для сбо­ра ин­форма­ции".

"Ин­форма­ции? О чем? О но­вых спо­собах лю­бов­ных утех?"

Из ка­кой-то стран­ной ото­ропе­лос­ти Га­би не наз­ва­ла лю­бов­ные уте­хи при­выч­ным слов­цом, ко­торо­го вов­се не стес­ня­лась, но ко­торое в этой си­ту­ации по­каза­лось ей слиш­ком гру­бым - оно как бы на­мека­ло на наз­ре­ва­ющий скан­дал.

"Слу­шай, за­чем я к те­бе при­шел? - не­ожи­дан­но оби­дел­ся Дун­ский. - Я при­шел к те­бе как к дру­гу, как к глав­но­му че­лове­ку в мой жиз­ни, а ты, а ты … Не хо­чешь, как хо­чешь".

И он стал со­бирать рас­сы­пан­ные по оде­ялу лис­тки, ко­торых Га­би по­нача­лу во­об­ще не за­мети­ла. Ей да­же по­каза­лось, что в нап­ря­жен­ном го­лосе му­жа заз­ве­нели с тру­дом сдер­жи­ва­емые сле­зы.

"Че­го я не хо­чу?" - вспо­лоши­лась она, по­чу­яв за оби­дой Дун­ско­го что-то серь­ез­ное.

Дун­ский соб­рал, на­конец, лис­тки и не­лов­ко под­нялся:

"Что­бы я про­чел те­бе свою по­весть про мас­сажный ка­бинет".

"Ты на­писал по­весть?" - вос­торжен­но взвиз­гну­ла Га­би.

"Ну, мо­жет, не по­весть, а рас­сказ", - зас­кром­ни­чал Дун­ский

"На­писал по­весть, а мне ни сло­ва?"

"Я хо­тел сде­лать те­бе сюр­приз, - до­воль­ный про­из­ве­ден­ным эф­фектом Дун­ский не­мед­ленно смяг­чился и сно­ва сел. - Так чи­тать?".

"Толь­ко не слиш­ком тор­жес­твен­но", - пос­пешно сог­ла­силась Га­би, ус­тра­ива­ясь по­удоб­ней, но тут же пе­реду­мала и се­ла по-ту­рец­ки, умень­шая та­ким об­ра­зом опас­ность зас­нуть в са­мый не­под­хо­дящий мо­мент. Дун­ский наб­рал в грудь боль­шую пор­цию воз­ду­ха и на­чал:

"РУС­СКИЙ СА­МОВАР

Тер­петь не мо­гу ре­зино­вые пер­чатки - они стес­ня­ют мою сво­боду. Умес­тно, ко­неч­но, спро­сить, о ка­кой сво­боде мо­жет ид­ти речь, ес­ли я об­ре­чена це­лый день дра­ить чу­жие по­лы и уни­тазы".

"Так это про твою убор­щи­цу!" - до­гада­лась Га­би.

"Толь­ко не пе­реби­вай! - вспых­нул Дун­ский. - Дос­лу­шай до кон­ца, а по­том выс­ка­зывай­ся!".

Га­би с опас­кой по­коси­лась на пач­ку лис­тков в его ру­ке - пач­ка бы­ла не мел­кая, так что о ско­ром сне не при­ходи­лось и меч­тать. А Дун­ский уже на­бирал раз­бег:

"Но я убе­дилась, что сво­боду ог­ра­ничить лег­ко, за­то ог­ра­ниче­ние сво­боды не зна­ет гра­ниц.

Здо­рово я это зак­ру­тила, прав­да? Это я еще умею - ведь не всег­да же я бы­ла по­ломой­кой. Ког­да-то я бы­ла ма­мень­ки­на доч­ка-бе­лоруч­ка. Да­же имя мои ро­дите­ли мне да­ли воз­вы­шен­ное - Нон­на, что­бы с мла­ден­чес­тва пос­та­вить ме­ня на вер­ный путь".

"Так ее и зо­вут - Нон­на?" - не удер­жа­лась Га­би, но Дун­ский прит­во­рил­ся, что не слы­шит. Он все боль­ше ув­ле­кал­ся собс­твен­ным тек­стом, не­замет­но ув­ле­кая за со­бой и Га­би:

"А вер­ный путь для ев­рей­ской де­воч­ки в Рос­сии - эти ис­кусс­тво, ис­кусс­тво и толь­ко ис­кусс­тво. Так что в той жиз­ни я за­кон­чи­ла Мос­ков­скую кон­серва­торию и ра­бота­ла ди­риже­ром дет­ско­го хо­ра при Двор­це куль­ту­ры ми­лиции.

Но то бы­ло в той жиз­ни, а по­лы я мою в этой.

Ну кто б в Мос­кве мог по­верить, что в зем­ле обе­тован­ной я сде­лаю карь­еру по­ломой­ки? Не то, чтоб у дру­гих по­лы мыть, я для собс­твен­ной квар­ти­ры убор­щи­цу на­нима­ла, что­бы ру­ки не пор­тить. А те­перь толь­ко и де­лаю, что пор­чу - по­тому что не тер­плю ре­зино­вые пер­чатки. Да мне и не жал­ко - ведь толь­ко мои шер­ша­вые ру­ки обес­пе­чива­ют мне прис­той­ный за­рабо­ток, на ко­торый я мо­гу со­дер­жать ма­му и Ни­киту.

Ког­да мне пред­ло­жили уби­рать­ся в мас­сажном ка­бине­те "Рус­ский са­мовар", Ни­кита очень воз­ра­жал, - он сра­зу за­подоз­рил, что мас­саж там ник­то де­лать не со­бира­ет­ся и что са­мовар - это фик­ция. Нас­чет мас­са­жа он ока­зал­ся прав, но са­мовар у нас был нас­то­ящий, - рас­писной, с тру­бой и с ма­лень­ким чай­нич­ком для за­вар­ки. Сто­ял он в при­хожей, на спе­ци­аль­ном пь­едес­та­ле, а че­го сим­во­лизи­ровал - не­из­вес­тно. Чай из не­го ник­то не пил, кли­ент к нам ведь не за ча­ем при­ходил! Но это не­со­от­ветс­твие ни­кому не ме­шало - ни де­вуш­кам, ни кли­ен­там.

А ког­да Ни­кита уз­нал, сколь­ко мне бу­дут пла­тить за убор­ку, оно и ему ме­шать пе­рес­та­ло. Ни­кита, ко­неч­но, то­же мог бы за­рабо­тать - мой­кой окон, нап­ри­мер. Но он объ­явил, что не дол­жен се­бя ро­нять, он не пу­тана ка­кая-ни­будь, а ар­тист! Буд­то ко­му-то в этом ми­ре нуж­ны ар­тисты! Вот пу­таны - те дей­стви­тель­но нуж­ны, я в этом убе­дилась: от кли­ен­тов от­бою не бы­ло. Ес­ли бы я рас­ска­зала, кто да кто сю­да за­хажи­вал, мне бы, по­жалуй, не по­вери­ли.

Но это все бы­ло по­том, а по­нача­лу, ког­да я при­ходи­ла в ка­бинет уби­рать­ся, там уже не бы­ло ни де­вок, ни кли­ен­тов. Я на­чина­ла убор­ку в во­семь ут­ра, что­бы к трем все за­кон­чить. Ключ мне не до­веря­ли, я зво­нила ус­ловным звон­ком, мне от­кры­вал один из хо­зя­ев - или Кра­сав­чик Жень­ка, или Бан­дит Та­маз - и впус­кал в квар­ти­ру.

Жень­ка был ле­нин­градский приб­латнен­ный ша­лопай, - там он фар­це­вал и су­тене­рил, а, мо­жет, и сам на па­нели при­раба­тывал - при его не­вин­ной де­вичь­ей кра­се это бы­ло бы в са­мый раз. Но ша­рики у не­го кру­тились неп­ло­хо. Он быс­тро со­об­ра­зил, что, чем са­мому под фо­нарем сто­ять, вы­год­нее ор­га­низо­вать эк­спорт-им­порт секс-то­вара.

А Та­маз был обык­но­вен­ный раз­бой­ник, си­лищи не­помер­ной. В Гру­зии си­дел в тюрь­ме за ог­рабле­ние с убий­ством. По­том бо­рол­ся за вы­езд на ис­то­ричес­кую ро­дину как ущем­ленный на поч­ве ан­ти­семи­тиз­ма. Он бо­рол­ся не от боль­шо­го ума - у не­го и ма­лого не бы­ло - прос­то кто-то на­учил его пос­та­вить на вер­ную кар­ту. При­ехал он сю­да ге­ро­ем-от­казни­ком и - да­вай ка­чать пра­ва. Но его тут быс­тро рас­ку­сили и сня­ли с до­воль­ствия. Так что у не­го дру­гого вы­хода не бы­ло, как вер­нуть­ся к ста­рой, вер­ной про­фес­сии. Там его Жень­ка и по­доб­рал в ка­кой-то ка­наве, и оп­ре­делил на дол­жность глав­но­го вы­шиба­лы. Без вы­шиба­лы в их­нем де­ле и дня не про­жить.

Ник­то из них, ко­неч­но, мне не ис­по­ведо­вал­ся, но я быс­тро вос­ста­нови­ла кар­ти­ну пу­тем со­пос­тавле­ния об­рывков их раз­го­воров - в ос­новном, ссор, ког­да язык бе­жит впе­реди мыс­ли - и собс­твен­ной бо­гатой му­зыкаль­ной фан­та­зии. Вре­мя на фан­та­зии у ме­ня бы­ло с вось­ми до трех, по­тому что в ра­боте мо­ей тре­бова­лась лов­кость рук, а не ос­тро­та ума. А ум мой, по­ка не пол­ностью за­тор­мо­жен­ный мо­им но­вым со­ци­аль­ным ста­тусом, все еще про­дол­жал по инер­ции кру­тить свои пос­те­пен­но ржа­ве­ющие шес­те­рен­ки.

День мой на­чинал­ся с выг­ре­бания му­сора, ко­торо­го за ночь на­бира­лось столь­ко, слов­но тут полк сол­дат по­бывал. Всю­ду ва­лялись окур­ки, гряз­ные ста­каны и го­ры ис­поль­зо­ван­ных кон­до­мов на выб­рос. Я, ду­роч­ка на­ив­ная, до то­го и не пред­став­ля­ла, что кон­до­мы бы­ва­ют всех цве­тов ра­дуги, с перь­ями, с гре­беш­ка­ми, со стек­ля­русом! Иног­да по­пада­лись та­кие кра­сав­цы, что хоть на го­лове их вмес­то шляп­ки но­си. Осо­бо ув­ле­катель­ные об­разцы я мы­ла "эко­номи­кой" и при­носи­ла до­мой по­казать сво­им".

Тут Га­би сно­ва не сдер­жа­лась и пе­реби­ла:

"Ты бы и впрямь па­роч­ку до­мой при­нес - для ин­те­реса!"

"Ну не ме­шай!" - взмо­лил­ся Дун­ский. - Мне очень важ­но, что­бы ты выс­лу­шала все под­ряд, от на­чала до кон­ца".

Га­би при­куси­ла язык и все же при­лег­ла - бы­ло уже яс­но, что де­ло это дол­гое, и зас­нуть Дун­ский все рав­но не даст.

"Ма­ма каж­дый раз при­ходи­ла в вос­торг, а Ни­кита страш­но огор­чался - ему все вре­мя ка­залось, что ме­ня мо­гут вов­лечь в мас­сажные де­ла. И впрямь не­кото­рые кли­ен­ты очень да­же на ме­ня за­рились, хоть я и не пер­вой мо­лодос­ти. Ведь вку­сы бы­ва­ют раз­ные - ко­му нра­вит­ся по­пов­на, а ко­му - по­падья. Но с кли­ен­та­ми я поз­на­коми­лась поз­же - к то­му вре­мени лю­бовь к мо­ей зар­пла­те дав­но по­беди­ла в ду­ше Ни­киты неп­ри­язнь к мо­ей ра­боте. А пла­тили мне хо­рошо, по­тому что у ме­ня ока­залась лег­кая ру­ка на убор­ку.

Ни­кита да­же на­чал на­мекать, что по­ра бы ку­пить ему печь для об­жи­га ке­рами­ки.

- Ес­ли у ме­ня бу­дет печь, - прис­та­вал он, - я окуп­лю все рас­хо­ды и бу­ду со­дер­жать не толь­ко те­бя, но и на­шу до­рогую Шар­ман.

Так он на­зывал мою ма­му - Шар­ман - с фран­цуз­ским ак­центом, что­бы под­чер­кнуть, как он ею оча­рован. Ма­ма, ко­неч­но, мле­ла от вос­торга и то­же выс­ту­пала:

- Ты обя­зана по­мочь Ни­ките встать на но­ги! Ху­дож­ник дол­жен тво­рить, а не про­зябать!

- Спа­сибо, Шар­ман, - зас­тенчи­во шеп­тал Ни­кита, - толь­ко вы ме­ня по­нима­ете!

Ну да, она его по­нима­ет, а я нет! Мож­но по­думать, что печь, в кон­це кон­цов, ку­пила ему она, а не я. И по­рой во­об­ще не­яс­но, кто ему до­роже - я или на­ша не­от­ра­зимая Шар­ман! Смеш­но, прав­да? Но кто зна­ет мою ста­рую кра­сот­ку-мать, то­му вов­се не смеш­но: пусть ей под семь­де­сят, но она еще на все спо­соб­на - ведь у нас в ро­ду жен­щи­ны с го­дами ста­новят­ся толь­ко кра­ше. А что до Ни­киты - ес­ли он на ме­ня поль­стил­ся, зна­чит у не­го есть склон­ность к да­мам го­раз­до стар­ше се­бя. А тут уж ка­кая раз­ни­ца, нас­коль­ко стар­ше - на де­сять лет или на трид­цать?

Чес­тно го­воря, их ро­ман­ти­чес­кие от­но­шения и по сей день сво­дят ме­ня с ума! А тог­да, пе­ред по­куп­кой пе­чи, это бы­ло прос­то не­выно­симо: они це­лые дни нап­ро­лет вор­ко­вали как два го­луб­ка. Я да­же по­думы­вала как-ни­будь в раз­гар ра­боче­го дня смо­тать­ся до­мой и зас­ту­кать их на мес­те. Но не ус­пе­ла - вне­зап­но об­сто­ятель­ства в на­шем "Са­мова­ре" пе­реме­нились ро­ковым об­ра­зом.

При­хожу я как-то ут­ром, зво­ню в дверь ус­ловным звон­ком, Та­маз мне от­во­ря­ет, а внут­ри, вмес­то при­выч­ной ти­шины - шум, го­вор, визг. В при­хожей на­вале­ны че­мода­ны и сум­ки, и в са­лоне пол­но де­вок: все сон­ные, злые, си­дят, раз­ва­лясь в крес­лах. А од­на, тем­ногла­зая, с ко­рот­кой пла­тино­вой стриж­кой, сто­ит у ок­на, но­га на по­докон­ни­ке, - по­докон­ни­ки в са­лоне бы­ли низ­кие, на уров­не ко­лена. Бы­ла она как пти­ца, го­товая к по­лету, хоть ле­теть бы­ло не­куда, все ок­на у нас бы­ли заб­ра­ны ли­тыми чу­гун­ны­ми ре­шет­ка­ми - а пе­ред ней из­ви­вал­ся Жень­ка - хва­тал за ру­ки, заг­ля­дывал в гла­за.

- Ну, чем пло­хая квар­ти­ра, - бор­мо­тал он, - мы тут все ус­тро­им, бу­дет луч­ше преж­ней!

Пла­тино­вая на не­го свер­кну­ла гла­зом - та­кая и убить мо­жет:

- Что ж, - и ра­ботать тут, и жить?

- А чем пло­хо, - за­юлил Жень­ка, - на до­рогу вре­мя не тра­тить!

- А за­кон та­кой есть, - от­ре­зала Пла­тино­вая. - Не бля­дуй, где жи­вешь, не жи­ви, где бля­ду­ешь!

Все зар­жа­ли, и тут я ус­лы­шала не­пов­то­римый, зна­комый мне смо­лоду смех, вы­сокий и лом­кий, как но­жом по стек­лу. Я обер­ну­лась и уви­дела их обе­их, Ди­ну и Зой­ку, - они сто­яли в две­рях кух­ни.

Хоть я дав­но их не ви­дела, но сра­зу уз­на­ла. И гла­зам сво­им не по­вери­ла - мо­жет, это у ме­ня гал­лю­цина­ция как скры­тая фор­ма нос­таль­гии? По­тому что при ви­де этих дев­чо­нок - впро­чем, уже и не дев­чо­нок, а мо­лодых ко­был, - на ме­ня нах­лы­нула вдруг вся моя за­бытая мос­ков­ская жизнь. Так хо­рошо, так слад­ко нах­лы­нула, - с рух­нувши­ми на­деж­да­ми и со сле­зами, с за­пахом си­рени по вес­не и с хрус­том сне­га по мо­роз­цу, я да­же по­чувс­тво­вала ще­кой вор­систую влаж­ность вы­соко­го во­рот­ни­ка сво­ей дав­но не су­щес­тву­ющей шу­бы из нас­то­яще­го ме­ха, ко­торую я спра­вила се­бе в пер­вый год сво­его пер­во­го горь­ко­го за­мужес­тва. Вре­мя ос­та­нови­лось, и ки­нолен­та па­мяти прок­ру­тилась на де­сять лет на­зад. На этой лен­те мо­лодая жен­щи­на, как две кап­ли во­ды по­хожая на ме­ня, шла по зас­не­жен­но­му дво­ру с мо­им пер­вым му­жем, и вдруг со сме­хом, вы­соким и лом­ким, как но­жом по стек­лу, под но­ги им вы­кати­лись на ма­лень­ких лы­жах две ним­фетки, Бе­ляноч­ка и Чер­ня­воч­ка, и все чет­ве­ро ку­барем по­лете­ли в вы­сокий бе­лый суг­роб. Чер­ня­воч­ка пер­вая выб­ра­лась из снеж­ной ку­чи, вста­ла над мо­им му­жем на ко­лени и вы­дох­ну­ла ему в ли­цо:

- Ме­ня зо­вут Зой­ка, а ее Ди­на, мы зна­ем на­изусть все ва­ши сти­хи.

Я не сом­не­ва­юсь, что они бро­сились нам под но­ги на­роч­но, - ведь мой пер­вый муж был мо­лодой, по­да­ющий на­деж­ды по­эт по проз­ви­щу По­эт (с боль­шой бук­вы) и его обо­жали школь­ни­цы. Мы с ним жи­ли в ма­лень­кой од­но­ком­натной квар­тирке на пер­вом эта­же пи­сатель­ско­го до­ма, где все жиль­цы бы­ли пи­сате­ли. Это да­же труд­но пред­ста­вить че­лове­ку из дру­гого ми­ра - дом, в ко­тором все жиль­цы как один - пи­сате­ли, ну вро­де как наш бар­дак, где все де­вуш­ки - од­нознач­но про­фес­си­ональ­ные бля­ди. Од­на толь­ко Зой­ки­на ма­ма ни­чего не пи­сала: она ра­бота­ла при на­шем до­ме двор­ни­ком, - зи­мой сгре­бала снег, а ле­том по­лола и ока­пыва­ла цве­точ­ные клум­бы. И хоть отец Ди­ны был весь­ма проц­ве­та­ющий дра­матург, поч­ти что клас­сик, вер­хо­води­ла в их друж­бе Зой­ка, ко­торая луч­ше всех зна­ла, с ка­кой сто­роны хлеб на­мазан мас­лом.

Хоть я дав­но не ви­дела этих дев­чо­нок, они не нас­толь­ко из­ме­нились, что­бы я мог­ла их с кем-ни­будь спу­тать. Они то­же ме­ня сра­зу уз­на­ли и ша­рах­ну­лись в кух­ню. Они, на­вер­но, по­дума­ли, что я заш­ла за­чем-то на ми­нут­ку - от­ку­да им бы­ло знать, что я ра­ботаю в этом за­веде­нии убор­щи­цей? Это бы­ло так же не­веро­ят­но, как и то, что они ра­бота­ли тут бля­дями.

Пла­тино­вая тем вре­менем про­дол­жа­ла выс­ту­пать, по­ка Та­маз не шеп­нул Жень­ке что-то на ухо. Жень­ка обер­нулся, уви­дел ме­ня и тут же вос­поль­зо­вал­ся, что­бы сме­нить те­му. Он об­нял ме­ня за пле­чи как луч­шую под­ру­гу и про­воз­гла­сил:

- Зна­комь­тесь, де­воч­ки, это на­ша Нон­на!

Де­воч­ки ус­та­вились на ме­ня, не­до­уме­вая, на хре­на я им нуж­на. Но Жень­ка быс­тро разъ­яс­нил:

- Она уби­ра­ет за ва­ми ва­ше дерь­мо.

Гла­за де­вочек сра­зу за­волок­лись плен­кой без­разли­чия - им бы­ло без раз­ни­цы, кто за ни­ми уби­ра­ет. Глаз бы­ло че­тыре па­ры: кро­ме Пла­тино­вой, все свет­лые, се­ро-го­лубые, с раз­ной при­месью зе­лени и се­реб­ра. Я им спе­ла:

"Над до­рогой смо­лен­скою как твои гла­за

Две ве­чер­них звез­ды - го­лубых мо­их судь­бы!"

Три па­ры се­ро-го­лубых дрог­ну­ли и по­мяг­че­ли, а Пла­тино­вая без сло­ва по­вер­ну­лась на каб­лу­ках и шаг­ну­ла в кух­ню, от­ку­да навс­тре­чу ей выш­ла Зой­ка. Она уже смек­ну­ла, что дол­жность моя дол­госроч­ная и пря­тать­ся от ме­ня бес­по­лез­но, она ти­хо вста­ла у Жень­ки за спи­ной и, гля­дя мне в гла­за, при­ложи­ла па­лец к гу­бам: мол­чи, мол, мол­чи! За пле­чом ее по­яви­лась Ди­на и пов­то­рила тот же жест - взгляд у нее был умо­ля­ющий.

Вот жизнь-ка­русель, ка­кие бы­ва­ют встре­чи! Сколь­ко лет я их не ви­дела, Бе­ляноч­ку и Чер­ня­воч­ку? Они и тог­да бы­ли хо­роши, а за эти го­ды ста­ли еще кра­ше - Зой­кин не­ведо­мый па­паша был ази­ат­ский чуч­мек, от­че­го гла­за у нее бы­ли длин­ные и рас­ко­сые под глад­кой смо­ляной чел­кой. А в Ди­не рус­ско-ев­рей­ская смесь пе­рели­валась все­ми от­тенка­ми зо­лота - осо­бен­но прек­расна бы­ла мел­кая рос­сыпь вес­ну­шек, бо­лее тем­ных, чем во­лосы и гла­за.

В те да­лекие дни они час­тень­ко за­хажи­вали к нам в квар­ти­ру - не ко мне, ко­неч­но, а к По­эту. За­ходи­ли они всег­да вдво­ем, Зой­ка выс­ту­пала впе­реди, за­жав тет­радку со сти­хами в тре­пет­ной ру­ке, Ди­на ма­ячи­ла у нее за спи­ной.

- Мож­но, я по­читаю вам свои но­вые сти­хи? - пре­рыва­ющим­ся го­лосом спра­шива­ла По­эта Зой­ка.

По­эт вска­кивал из-за сто­ла и изоб­ра­жал глу­бокий ин­те­рес:

- Чи­тай, чи­тай! - он очень до­рожил вни­мани­ем ним­фе­ток.

По­ка Зой­ка чи­тала ему свою дет­скую чушь, он ощу­пывал взгля­дом все хол­ми­ки ее по­лудет­ско­го те­ла - не по­тому, что был у не­го осо­бый эро­тичес­кий зуд, а по­тому, что сог­ласно сво­ему по­эти­чес­ко­му об­ра­зу он всег­да дол­жен был иг­рать се­рена­ду на ту­го на­тяну­той сек­су­аль­ной стру­не. Ну он и иг­рал, бед­ня­га, по­ка не на­дор­вался.

У Ди­ны с По­этом точ­но ни­чего не бы­ло - она жи­ла по прин­ци­пу "ум­ри, но не да­вай по­целуя без люб­ви", а за Зой­ку я бы не по­ручи­лась. Тем бо­лее что как дочь двор­ни­чихи она всег­да ста­ралась под­нять­ся по со­ци­аль­ной лес­тни­це, хоть и в крат­косроч­ной бляд­ке, но с по­выше­ни­ем. Я к ней за это ни­каких пре­тен­зий не име­ла, мне к то­му вре­мени про По­эта все уже бы­ло яс­но, так что мы бы­ли да­же как бы под­ружки, имен­но с ней, а не с Ди­ной - у той бы­ли смер­тель­ные прин­ци­пы и на друж­бу то­же.

Впро­чем, в этой, в ка­ком-то смыс­ле заг­робной, жиз­ни все прош­лые страс­ти-мор­дасти уже по­теря­ли вся­кий смысл. Смысл име­ла толь­ко се­год­няшняя ре­аль­ность, сколь бы бес­смыс­ленной она ни пред­став­ля­лась, на пер­вый взгляд.

По­чу­яв нап­ря­жение за спи­ной, Жень­ка обер­нулся. Ли­ца мо­их дев­чо­нок тут же при­няли вы­раже­ние сон­ной ску­ки - как у всех. Они ме­ня в упор не уз­на­вали - что ж, не хо­тите, как хо­тите, мое де­ло уби­рать. Я взя­ла свои вед­ра и шваб­ры и прош­ла на кух­ню.

Толь­ко я выш­ла из са­лона, как дев­ки за­вопи­ли все ра­зом. Ра­зоб­рать, что они кри­чат, бы­ло труд­но, толь­ко од­но сло­во про­рыва­лось, пов­то­рен­ное мно­го раз: "пас­порта, пас­порта, пас­порта!"

По­том Жень­ка ска­зал что-то пре­дос­те­рега­юще и на миг ста­ло ти­хо. Пос­пешно за­топал Та­маз - его ни с кем нель­зя спу­тать, он хо­дит как слон, - и ку­хон­ная дверь с трес­ком зах­лопну­лась пос­ре­ди фра­зы. За дверью зак­ри­чали сно­ва.

Они бы так и скан­да­лили до ве­чера, но я кон­чи­ла свое де­ло и стук­ну­ла в дверь, что по­ра, мол, мне пы­лесо­сить в са­лоне. Де­вок мое при­сутс­твие не сму­тило, и они про­дол­жа­ли нас­ту­пать на Жень­ку:

- По­чему это нас всех под до­маш­ний арест?

- Она хо­тела сбе­жать, пусть она и си­дит под арес­том!

- Мы-то тут при чем?

- Знаю я вас, бля­дей, - ска­зал Жень­ка, - все вы од­ним ми­ром ма­заны: се­год­ня од­на в ок­но ле­зет, зав­тра - дру­гая.

- А ты пла­ти, как до­гова­рива­лись, - всхлип­ну­ла се­рог­ла­зая дыл­да, ко­торую все на­зыва­ли Та­нюша-Хны­куша, - ник­то и не по­бежит.

- А я не пла­чу, что ли? - ог­рызнул­ся Жень­ка. - Вон у вас че­мода­ны от дол­ла­ров ло­па­ют­ся.

- Но треть ты нам еще не доп­ла­тил! - от­па­риро­вала Зой­ка.

- А ты по­мал­ки­вай, суч­ка, я твою роль в этом по­беге еще не вы­яс­нил, - от­ве­тил Жень­ка, и Ди­на по­тяну­ла Зой­ку прочь из са­лона.

На Ди­не бы­ло ки­моно с длин­ны­ми ру­кава­ми. Ког­да она под­ня­ла ру­ку, ру­кав сос­коль­знул к пле­чу, и я уви­дела на ее зо­лотис­той ко­же два ог­ромных чер­ных си­няка. И тут до ме­ня дош­ло, что это Ди­на пы­талась убе­жать, - ко­неч­но, она! - уж ей-то точ­но бы­ло тут не мес­то! Ди­на пе­рех­ва­тила мой взгляд, и гу­бы ее опять дрог­ну­ли пре­дос­те­рега­юще - мол­чи!

Мол­чать я умею - хра­нение тайн ста­ло мо­ей вто­рой про­фес­си­ей, ес­ли пер­вой счи­тать мытье по­лов, а хо­ровое пе­ние спи­сать как хоб­би. Спер­ва я скры­вала от ма­мы, что раз­во­жусь с По­этом - она его тер­петь не мог­ла, но раз­во­дов не одоб­ря­ла. Ма­му за это вре­мя выс­та­вили на пен­сию из боль­ни­цы, где она 20 лет за­ведо­вала кар­ди­оло­гичес­ким от­де­лени­ем, и она из раз­ря­да прос­то кра­соток пе­реш­ла в раз­ряд быв­ших кра­соток. Та­кой пе­реход не спо­собс­тву­ет ни улуч­ше­нию ха­рак­те­ра, ни рас­цве­ту ма­терин­ской люб­ви. Так что воз­вра­щение от По­эта к ма­ме не су­лило мне ни­чего хо­роше­го. Но жить с По­этом я то­же не мог­ла - он был че­ловек край­не нер­вный, а я да­же вра­гу сво­ему не по­желаю ока­зать­ся в пос­те­ли с нер­вным муж­чи­ной, на не­ус­той­чи­вую пси­хику ко­торо­го да­вят воз­ла­га­емые на не­го с юнос­ти боль­шие на­деж­ды. Де­вать­ся мне бы­ло не­куда, и, в кон­це кон­цов, я сбе­жала из пи­сатель­ско­го до­ма на­зад к ма­ме.

По­селив­шись с ма­мой, я ста­ла скры­вать от нее сво­их про­межу­точ­ных ка­вале­ров, так как она со­вер­шенно по­меша­лась на идее баб­ско­го со­пер­ни­чес­тва со мной. Сто­ило мне при­вес­ти ко­го-ни­будь в дом, как она тут же на­дева­ла свое са­мое зав­ле­катель­ное ли­цо и на­чина­ла сме­ять­ся мел­ким гор­ло­вым сме­хом, ко­торый был бы не­от­ра­зим, ес­ли бы она бы­ла моя дочь, а не я - ее.

По­том я дол­го скры­вала от нее Ни­киту - пред­ви­дя ее ре­ак­цию на его мо­лодость и ху­дожес­твен­ную не­ус­тро­ен­ность. Но скрыть его на­веч­но бы­ло не­воз­можно, и в один прек­расный ве­чер мне приш­лось при­вес­ти его и вы­давить из се­бя:

- Ма­ма, поз­на­комь­ся, это мой но­вый муж.

Ма­ма на се­кун­ду оце­пене­ла, а по­том под­бо­чени­лась, при­под­ня­лась на нос­ках и за­пела, вих­ляя за­дом:

По ал­ле­ям цве­туще­го пар­ка

С пи­оне­ром гу­ляла вдо­ва,

Пи­оне­ра вдо­ве ста­ло жал­ко,

И вдо­ва пи­оне­ру да­ла.

От­че­го, по­чему, рас­толкуй­те вы мне,

Пи­оне­ру вдо­ва от­да­лась?

По­тому что у нас каж­дый мо­лод сей­час

В на­шей юной, прек­расной стра­не!

На­до от­дать дол­жное Ни­ките, он не рас­те­рял­ся. Он улыб­нулся ей сво­ей крот­кой улыб­кой и спро­сил:

- Ког­да это мы с ва­ми гу­ляли по ал­ле­ям цве­туще­го пар­ка?

- При чем тут я? - ис­клю­читель­но глу­по спро­сила ма­ма.

- Вы ведь тут единс­твен­ная вдо­ва, - не­вин­но по­яс­нил Ни­кита. - Я еще жив, и По­эт, нас­коль­ко мне из­вес­тно, то­же.

- Гос­по­ди, где ты его наш­ла? - спро­сила ма­ма, яв­но смяг­ча­ясь.

- Во Двор­це пи­оне­ров, - со­об­щил Ни­кита.

Это бы­ла чис­тая прав­да: он де­лал де­кора­ции к спек­таклю, ко­торый ра­зыг­ры­вали во Двор­це пи­оне­ров маль­чи­ки из мо­его хо­ра.

Чувс­тво юмо­ра у ма­мы с го­дами не увя­дало- она зас­ме­ялась сво­им мел­ким гор­ло­вым сме­хом, я по­няла, что Ни­кита ее по­корил. Нас­толь­ко по­корил, что я да­же бла­жила мыслью наг­ря­нуть до­мой в раз­гар ра­боче­го дня и зас­ту­кать их на мес­те.

Но с пе­ре­ез­дом де­вок в за­веде­ние на пос­то­ян­ное жи­тель­ство Жень­ка ввел но­вый рас­по­рядок дня и мои шан­сы не­замет­но сбе­жать прак­ти­чес­ки све­лись к ну­лю. Ока­залось, что он умуд­рился снять квар­ти­ру, смеж­ную с на­шей, вход­ную дверь ко­торой за­муро­вал наг­лу­хо и про­бил но­вую дверь в сте­не, раз­де­ля­ющей кух­ни обе­их квар­тир. Как я этих при­готов­ле­ний не за­мети­ла, каж­дый день уби­ра­ясь во всех уг­лах, ума не при­ложу - вид­но, он не­мало уси­лий для это­го при­ложил. А зна­чит, бы­ли у не­го вес­кие при­чины сде­лать это быс­тро и тай­но.

В но­вом по­меще­нии бы­ли спаль­ни для де­вок, каж­дая на дво­их, два ту­але­та и боль­шая кух­ня - там я дол­жна бы­ла уби­рать с трех до шес­ти, ког­да у них на­чинал­ся ра­бочий день. За это мне по­лага­лись до­пол­ни­тель­ные ча­сы с над­бавкой 25%.

Это бы­ло очень да­же кста­ти, что­бы внес­ти пер­вый взнос за Ни­кити­ну печь, но это свя­зыва­ло ме­ня по ру­кам и но­гам, так как из за­веде­ния был те­перь единс­твен­ный вы­ход, ко­торый в ра­бочие ча­сы де­вушек ох­ра­нял мрач­ный Та­маз, а по­ка они спа­ли, был за­перт на спе­ци­аль­ный за­мок с си­реной и сек­ретным на­бором, как сейф.

Во­об­ще все у нас те­перь бы­ло зак­ры­то и за­печа­тано, - по­хоже, что вне­зап­ный пе­ре­езд под од­ну кры­шу был выз­ван чрез­вы­чай­ны­ми об­сто­ятель­ства­ми, ко­торые ста­вили под уг­ро­зу все Жень­ки­но слав­но на­лажен­ное дель­це. Де­вок ни­куда не вы­пус­ка­ли ни ночью, ни днем, - кро­ме ме­ня, к нам вхо­дили толь­ко кли­ен­ты, да и тех за­писы­вали по те­лефо­ну и впус­ка­ли по осо­бому спис­ку. Про­дук­ты и вы­пив­ку при­возил лич­но Жень­ка, он же от­кры­вал мне дверь в семь ут­ра, а ров­но в шесть ве­чера яв­лялся за мной в спаль­ни и про­водил че­рез кух­ню к вы­ходу. Я дол­жна бы­ла ухо­дить не про­ща­ясь и не обо­рачи­ва­ясь, как же­на Ло­та. Но за то, что я од­нажды обер­ну­лась нек­ста­ти - при об­сто­ятель­ствах поч­ти столь же дра­матич­ных, как у же­ны Ло­та, - я не прев­ра­тилась в со­ляной столб, а все­го лишь по­теря­ла ра­боту и се­ла на по­собие по без­ра­боти­це.

А слу­чилось это из-за Ди­ны, у ко­торой все в жиз­ни дол­жно бы­ло быть толь­ко как по­весть о пер­вой люб­ви, по­тому что вто­рой, по ее прин­ци­пам, че­лове­ку не по­лага­лось.

у ме­ня с Ди­ной и Зой­кой сло­жились ка­кие-то не­лепые от­но­шения, как в прик­лю­чен­ческих ро­манах для са­мого неп­ри­тяза­тель­но­го чи­тате­ля. При слу­чай­ных ми­молет­ных встре­чах мы смот­ре­ли друг сквозь дру­га, слов­но не ви­дя. Ни­чего бы осо­бен­но­го в этом не бы­ло, пос­коль­ку мне с де­вуш­ка­ми на­шего за­веде­ния об­щать­ся не по­лага­лось. Я по­нача­лу и не об­ща­лась - мне хо­рошо пла­тили за то, что я уме­ла дер­жать язык за зу­бами.

Но дол­гие ча­сы в за­печа­тан­ном по­меще­нии да­же зак­лю­чен­но­го и тю­рем­щи­ка мо­гут бро­сить друг дру­гу в объ­ятия, а уж прос­той убор­щи­це в бар­да­ке ни­как не ук­ло­нить­ся от не­кото­рой ин­тимнос­ти с де­вица­ми. Глав­ной мо­ей под­ружкой ста­ла Пла­тино­вая. В пер­вый же день, толь­ко я ста­ла сте­лить пос­те­ли, она вбе­жала в спаль­ню, дос­та­ла из тум­бочки шприц, лов­ко за­тяну­ла зу­бами ре­зин­ку над лок­тем и вса­дила иг­лу се­бе в ве­ну. Ми­нуту она пос­то­яла, прис­ло­нясь к двер­но­му ко­сяку, на лбу у нее выс­ту­пили круп­ные кап­ли по­та. По­том она трях­ну­ла сво­ей пла­тино­вой чел­кой и поп­ро­сила:

- Толь­ко ты не бол­тай о том, что я на при­вязи, лад­но?

По­том ока­залось, что Та­нюша-Хны­куша то­же ко­лет­ся, Ма­рина лю­бит ме­нять на­ряды по три ра­за в день, а Ли­дия стра­да­ет от миг­ре­ней. И каж­дая жаж­дет рас­ска­зать мне дра­му сво­ей жиз­ни во всех де­талях. Мне бол­тать с ни­ми бы­ло лю­бопыт­но, хо­телось чуть-чуть при­кос­нуть­ся к то­му тем­но­му, тай­но­му, зап­ретно­му, что вер­ши­лось сов­сем ря­дом, за за­пер­той дверью. Я иног­да пы­талась се­бе пред­ста­вить, что там де­ла­ет­ся. Ком­на­ты я зна­ла до мель­чай­ших под­робнос­тей, и мне ни­чего не сто­ило их на­селить и оз­ву­чить. По­рой от­ту­да до­носил­ся смех, по­рой про­рыва­лась му­зыка, и я чувс­тво­вала се­бя Зо­луш­кой у пли­ты - я тут грязь выг­ре­баю, а они там, не­бось, пь­ют, тан­цу­ют, ве­селят­ся.

Это бы­ло, ко­неч­но, очень глу­по - дев­ки со мной иног­да де­лились та­кими под­робнос­тя­ми, что не по­зави­ду­ешь. Толь­ко Ди­на и Зой­ка ме­ня из­бе­гали и ни ра­зу не заш­ли в спаль­ни по­гово­рить, ког­да я там уби­ралась. А мне что, я на друж­бу с ни­ми не нап­ра­шива­лась - у ме­ня сво­их за­бот был по­лон рот. Ни­кита пос­ле по­куп­ки пе­чи пог­ру­зил­ся в твор­ческий эк­стаз так глу­боко, что у не­го на­чались не­лады с ма­мой. Он жа­ловал­ся, что ма­ма бес­так­тно на­руша­ет его твор­ческий про­цесс. А ма­ма сос­ре­дото­чила свою не­нависть на его скуль­пту­рах, - ее оби­жало, что печью Ни­кита ин­те­ресу­ет­ся боль­ше, чем ею.

Мне бы ра­довать­ся та­кому обо­роту, но в каж­дой ра­дос­ти есть свой под­вох. Они неп­ре­рыв­но жа­лова­лись друг на дру­га, но раз­де­лить их бы­ло не­воз­можно - на съ­ем на­ших нес­час­тных двух ком­нат ухо­дила вся ма­мина пен­сия и поч­ти по­лови­на мо­их за­работ­ков.

У Ни­киты как раз на­чал­ся пе­ри­од от­ри­цания жен­ско­го на­чала, и он соз­да­вал ко­рявых му­жиков с ог­ромны­ми чле­нами. До­ходи­ло до то­го, что по­рой му­жик со­вер­шенно ис­че­зал на фо­не чле­на, к ко­торо­му он при­делы­вал для убе­дитель­нос­ти уши и гла­за. Мес­та в на­шей ком­на­те бы­ло нем­но­го, и очень ско­ро чле­ны с уша­ми и уши с чле­нами на­чали за­пол­нять Ни­китин вер­стак в са­лоне, ко­торый од­новре­мен­но слу­жил ма­ме спаль­ней.

На­рыв прор­вался од­нажды сре­ди но­чи: я прос­ну­лась от ис­тошных кри­ков и гро­хота в са­лоне и пом­ча­лась ту­да бо­сиком, ос­каль­зы­ва­ясь на ле­дяных зим­них плит­ках. Ма­ма в иг­ри­вой ноч­ной со­роч­ке сто­яла на вер­ста­ке и швы­ряла на ка­мен­ный пол Ни­кити­ных уро­дов. Ма­мины ры­дания пе­рек­ры­вали звон ос­колков. Ни­кита вбе­жал вслед за мной, гу­бы его дро­жали.

- За что, Шар­ман? За что?

- Они хо­тели ме­ня из­на­сило­вать! - за­вопи­ла ма­ма и грох­ну­ла об пол оче­ред­но­го гли­няно­го му­жика.

Ни­кита взвыл, ри­нул­ся к вер­ста­ку, об­хва­тил ма­мины ос­трые ко­лен­ки и стал стас­ки­вать ее вниз. Ма­ма ярос­тно за­коло­тила ку­лач­ка­ми по Ни­кити­ной спи­не:

- И ты ту­да же!

Всю ночь мы не спа­ли - с Ни­китой бы­ла ис­те­рика, он кри­чал, что не мо­жет ос­та­вать­ся в до­ме, где не це­нят его как ху­дож­ни­ка. Ма­ма кри­чала в от­вет что-то нев­ра­зуми­тель­ное и вы­ходи­ло, что во всем ви­нова­та я. Вы­нес­ти это не бы­ло ни­каких сил, и я сбе­жала на ра­боту рань­ше вре­мени.

В дру­гой день я мог­ла бы по­дож­дать пол­ча­са на ули­це, но в то ут­ро с не­ба лил тро­пичес­кий ли­вень, ка­кого мне не при­ходи­лось ви­дывать в дож­дли­вой Мос­кве. В Тель-Ави­ве так всег­да, - ме­сяца­ми нет дож­дя, но ес­ли уж хлы­нет с не­бес, так сра­зу пой­мешь, от­ку­да взя­лась ле­ген­да о ве­ликом по­топе. Бы­ло до­воль­но хо­лод­но, и я про­мок­ла до кос­тей, по­ка бе­жала от ав­то­бус­ной ос­та­нов­ки, по­тому что в спеш­ке выс­ко­чила из до­му без зон­ти­ка. Опа­са­ясь под­хва­тить вос­па­ление лег­ких, я роб­ко поз­во­нила ус­ловным звон­ком, хоть по­нима­ла, что Жень­ка бу­дет не­дово­лен та­ким на­руше­ни­ем по­ряд­ка. Он от­крыл - не сра­зу, но от­крыл - на­вер­но, дол­го раз­гля­дывал ме­ня в гла­зок и об­ду­мывал, впус­кать или не впус­кать. Но мой жал­кий вид и его мог на­вес­ти на мысль о вос­па­лении лег­ких, а это зна­чило бы на­нимать дру­гую по­ломой­ку, по­тому что дев­ки на­от­рез от­ка­зыва­лись уби­рать - скан­дал на эту те­му раз­ра­зил­ся при мне сра­зу пос­ле пе­ре­ез­да.

Жень­ка от­крыл, но все же не удер­жался и спро­сил:

- Че­го так ра­но?

- Об­сто­ятель­ства, - от­ве­тила я ту­ман­но и, ос­тавляя за со­бой лу­жи, ри­нулась в кла­дов­ку, где хра­нилась моя ра­бочая одеж­да. Жень­ка бы­ло сде­лал шаг мне вслед, слов­но хо­тел ос­та­новить, но гля­нул на лу­жи, осек­ся на по­лус­ло­ве и по­шел за­пирать вход­ную дверь, ко­торая так и сто­яла по­лу­от­кры­той пос­ле то­го, как я вплы­ла в нее в по­токах дож­дя.

Я быс­тро ски­нула с се­бя мок­рые шмот­ки и на­чала рас­ти­рать­ся по­лотен­цем, чтоб хоть нем­но­го сог­реть­ся. И тут я ус­лы­шала го­лос Ди­ны - я его сра­зу уз­на­ла, хоть за все это вре­мя она сло­ва при мне не ска­зала. В го­лосе ее с ран­не­го детс­тва бы­ла ка­кая-то по­та­ен­ная ин­тимная том­ность, стран­но про­тиво­реча­щая ее не­вин­но-зо­лото­му взгля­ду и по­тому осо­бен­но прив­ле­катель­ная. Я пом­ню, По­эт го­ворил, что она спра­шива­ет "ко­торый час?" так, слов­но от­да­ет­ся. А тут она от­да­валась в пол­ную си­лу:

- Я уми­раю без те­бя, уми­раю, я ду­маю толь­ко о те­бе.

"С кем это она так? - по­дума­ла я, - не­уж­то с Жень­кой?" Ведь ни­кого, кро­ме не­го в квар­ти­ре не бы­ло. Не до­жида­ясь от­ве­та, она про­дол­жа­ла то­роп­ли­во от­да­вать­ся - и тут я по­няла, что она го­ворит по те­лефо­ну:

- Ну что де­лать? Я вы­нуж­де­на за­дер­жать­ся. Глу­пос­ти ка­кие, кем я мог­ла тут ув­лечь­ся? Фе­ликс, ра­дость моя, ты да­же не пред­став­ля­ешь, как я рвусь к те­бе! Но ведь я при­еха­ла сю­да не раз­вле­кать­ся, а ра­ботать - мне за это зап­ла­тили, так что я не мо­гу все бро­сить и у­ехать. А мы все ни­как не за­вер­шим эти рас­копки.

Вот так... У них это на­зыва­ет­ся - рас­копки!

- Да, на­ход­ки пот­ря­са­ющие - я не мо­гу по те­лефо­ну, я при­еду и все рас­ска­жу. Ну, ко­неч­но, я пос­та­ра­юсь как мож­но ско­рей. Хва­тит ли на дис­серта­цию? Я ду­маю, хва­тит и не на од­ну.

Жень­ка за­шар­кал где-то близ­ко и на­пом­нил свис­тя­щим ше­потом:

- Кон­чай, каж­дая ми­нута с Мос­квой сто­ит ку­чу де­нег.

- Я дол­жна бе­жать, до­рогой, - за­торо­пилась Ди­на, - ме­ня ждет ав­то­бус - мы едем се­год­ня в Кум­ран­ские пе­щеры све­рят пес­чинки на на­ших свит­ках с об­разца­ми та­мош­не­го пес­ка. Ну ко­неч­но, люб­лю. Я час­то с то­бой го­ворю по но­чам. Ты не слы­шишь, как я зо­ву те­бя из тем­но­ты: Фе­ликс, Фе­ликс, Фе­ликс!

О гос­по­ди, как я сра­зу не со­об­ра­зила, - ко­неч­но, Фе­ликс! Тот са­мый Фе­ликс с вось­мо­го эта­жа - она бы­ла в не­го влюб­ле­на еще в дет­ском са­ду! Она ведь из тех иди­оток, ко­торые лю­бят на всю жизнь.

Я очень хо­рошо пом­ни­ла это­го длин­но­ного­го куд­ря­вого пар­шивца, по ко­торо­му сох­ли все дев­чонки на­шего до­ма. В этом дрян­ном пар­не с мла­дых ног­тей был сос­ре­дото­чен убий­ствен­ный за­ряд та­инс­твен­но­го муж­ско­го маг­не­тиз­ма. То­го са­мого, на­вер­но, ко­торый Ни­кита так му­читель­но пы­тал­ся вы­разить ше­рен­гам сво­их уро­дов с чле­нами. А Фе­ликс прос­то нес его в се­бе от рож­де­ния.

Не знаю, как этот трюк удал­ся его впол­не за­уряд­ным ро­дите­лям, усер­дно се­яв­шим "доб­рое, веч­ное" в неп­ло­дород­ную поч­ву со­ци­алис­ти­чес­кой сло­вес­ности. Мо­жет, имен­но эти ти­тани­чес­ки уси­лия и по­мог­ли им ро­дить ди­тя, ли­шен­ное ка­ких бы то не бы­ло та­лан­тов, кро­ме эро­тичес­ко­го маг­нитно­го по­ля, ко­торое за­тяги­вало всех без ис­клю­чения осо­бей жен­ско­го по­ла. Кля­нусь, я по­тому его и зап­ри­мети­ла в мно­голи­кой тол­пе пи­сатель­ских де­тей - сто­ило ему вой­ти в лифт или в со­сед­ний овощ­ной ма­газин, как все ба­бы вок­руг, не­зави­симо от воз­раста, на­чина­ли вра­щать­ся в его ор­би­те: за­иг­ры­вать с ним, улы­бать­ся и не­пот­ребно хи­хикать.

В те го­ды всем бы­ло из­вес­тно, что Ди­на в не­го влюб­ле­на, А он, щед­ро оде­ляв­ший дру­гих сво­им ми­молет­ным вни­мани­ем, имен­но ее всег­да из­бе­гал. На­вер­но, чувс­тво­вал, что лю­бовь ее смер­тель­на, и не хо­тел свя­зывать­ся. На том я ос­та­вила их семь лет на­зад и за­была о них. А они, ока­зыва­ет­ся, сла­дили меж­ду со­бой - на­до же, ка­кой обо­рот!

Те­лефон звяк­нул от­бой - Ди­на за­кон­чи­ла раз­го­вор. Се­кун­ду бы­ло ти­хо, по­том раз­дался звон и гро­хот, слов­но тя­желый ме­тал­ли­чес­кий пред­мет по­катил­ся по ка­мен­но­му по­лу, об­го­ня­емый Жень­ки­ным воп­лем:

- Ты что, очу­мела? Ты мог­ла ме­ня убить!

- Жаль, что не уби­ла! - ска­зала внят­но Ди­на, и каб­лучки ее про­цока­ли по пли­там ко­ридо­ра в сто­рону спа­лен.

- А те­лефо­на те­бе не жаль? Он еще мо­жет те­бе при­годить­ся! - за­виз­жал ей вслед Жень­ка.

Ага, зна­чит она бро­сила в не­го пе­ренос­ной те­лефон, он обыч­но дер­жал его у се­бя в кон­то­ре, а тут вы­нес ей в са­лон - в кон­то­ру он ни­ког­да ни­кого не впус­кал. Не удос­то­ив его от­ве­том, Ди­на с трес­ком зах­лопну­ла за со­бой ку­хон­ную дверь, и все стих­ло.

Дож­давшись мо­мен­та, ког­да Жень­ка, на­конец, уб­рался к се­бе в кон­то­ру, я выс­коль­зну­ла из чу­лана в кух­ню, что­бы сде­лать се­бе ча­шеч­ку ко­фе. И зас­ты­ла на по­роге. Ди­на сто­яла у ра­кови­ны спи­ной ко мне.

Ус­лы­шав шо­рох за спи­ной, она рез­ко обер­ну­лась, слов­но ожи­дала на­паде­ния сза­ди, - и уви­дела ме­ня. Ли­цо ее от­ра­зило край­нее смя­тение - она ведь не зна­ла, что я здесь. А я то­же хо­роша: ус­та­вилась на нее в лег­ком обал­де­нии - я до то­го не за­меча­ла, ка­кая она кра­сивая. Я ведь ни­ког­да не ви­дела ее в ра­бочей, так ска­зать, одеж­де - в платье с глу­боким вы­резом, с ру­мяна­ми на ще­ках и с под­ве­ден­ны­ми гла­зами. Кра­сота в ней бы­ла ка­кая-то осо­бая, - ти­хая, что ли, с пер­во­го взгля­да не бро­са­юща­яся в гла­за, - она рас­кры­валась мед­ленно, прос­ту­пая на­ружу из-под плен­ки обы­ден­ности, как пе­ревод­ная кар­тинка.

Мы с ней пос­то­яли так се­кун­ду, пя­лясь друг на дру­га, а по­том она вдруг шаг­ну­ла ко мне, ут­кну­лась но­сом мне в клю­чицу и за­реве­ла:

- Те­тя Нон­на, что я на­дела­ла! Что я на­дела­ла!

Смеш­но по­лучи­лось, что она по ста­рой па­мяти наз­ва­ла ме­ня те­тей, эта здо­ровен­ная дыл­да, на пол­то­ры го­ловы вы­ше ме­ня. Я не ус­пе­ла ни­чего от­ве­тить, по­тому что в кух­ню, воп­ро­ситель­но при­нюхи­ва­ясь, вбе­жал Жень­ка:

- Вы что тут за­мыш­ля­ете, де­воч­ки?

Ди­на вып­ря­милась - ей приш­лось из­рядно нак­ло­нить­ся, что­бы поп­ла­кать на мо­ей гру­ди, - и, не взгля­нув на Жень­ку, мол­ча выш­ла. Тог­да он ус­та­вил­ся на ме­ня - на­вер­но, ждал от ме­ня от­ве­та, но я ра­зыг­ра­ла пол­ную не­вин­ность и, как ни в чем не бы­вало, ста­ла на­сыпать ко­фе в чаш­ку. Мо­жет, Жень­ка про­дол­жал бы до­пыты­вать­ся, о чем мы с Ди­ной шеп­та­лись, но тут при­топал Та­маз, за­пер на за­сов дверь в спаль­ни и на­чал ус­тра­ивать се­бе пос­тель на рас­кла­душ­ке у по­рога. Он всег­да спал там в мои ра­бочие ча­сы и да­же вой пы­лесо­са не мог его пот­ре­вожить.

- Иди спать, Жень­ка, - ска­зал он, уми­ная по­душ­ку, - хва­тит су­етить­ся.

Жень­ка еще па­ру се­кунд гля­дел на ме­ня ис­пы­ту­юще, пы­та­ясь оце­нить сте­пень на­несен­но­го ему ущер­ба, но мои гла­за бы­ли проз­рачны и чис­ты - я ведь не­даром го­ворю, что хра­нение тайн ста­ло мо­ей вто­рой про­фес­си­ей. Он по­нял, что ни­чего от ме­ня не по­лучит, - в его де­ле быс­трое по­нима­ние - за­лог ус­пе­ха, мах­нул ру­кой, - лад­но, дес­кать, да­вай за­будем! - и по­шел спать в кон­то­ру.

Все зас­ну­ли, а я взя­лась за свою до­рогую шваб­ру и тут же выб­ро­сила из го­ловы Ди­ну и ее дра­му - мне бы­ло, о чем по­думать. Я со­вер­шенно не пред­став­ля­ла, как мо­жет раз­ре­шить­ся моя се­мей­ная дра­ма, силь­но на­поми­нав­шая дет­скую за­дач­ку про вол­ка, ко­зу и ка­пус­ту в од­ной лод­ке. При­выч­но сор­ти­руя белье и выт­ря­хивая окур­ки из пе­пель­ниц, я мыс­ленно пе­реби­рала все воз­можные ва­ри­ан­ты ее ре­шения, но ни­как не мог­ла спас­ти ко­зу от вол­ка или ка­пус­ту от ко­зы. Я да­же не за­мети­ла, как прош­ло вре­мя - де­вицы прос­ну­лись и на­чали вя­ло вы­пол­зать в са­лон в ха­латах и шле­пан­цах, и Та­маз поз­вал ме­ня уби­рать спаль­ни. И тут я об­на­ружи­ла, что Зой­ка ос­та­лась ва­лять­ся в пос­те­ли - как она мне объ­яс­ни­ла, под пред­ло­гом ме­сяч­ных. Во­об­ще ме­сяч­ные бы­ли те­мой пос­то­ян­но­го скан­да­ла меж­ду Жень­кой и де­вица­ми. Он по­казы­вал им ка­кие-то рас­че­ты сво­их убыт­ков и нас­та­ивал, что­бы они ра­бота­ли, нев­зи­рая ни на что, а они тре­бова­ли за­кон­но­го от­пуска хо­тя бы на три дня. Тре­бова­ли собс­твен­но, не все: Пла­тино­вая и Хны­куша бы­ли сог­ласны на все, так как Жень­ка вы­давал им нар­ко­тики толь­ко в ра­бочие дни, а Ди­на ни­ког­да не ук­ло­нялась из ка­ких-то сво­их со­об­ра­жений.

А со­об­ра­жения у нее, как рас­ска­зала мне Зой­ка, бы­ли ро­ман­ти­чес­кие до неп­равдо­подо­бия, они как бы впол­не со­от­ветс­тво­вали ее ха­рак­те­ру, хо­тя ма­ло вя­зались с об­щим ци­нич­ным жи­тей­ским рас­кла­дом.

Все на­чина­лось и кон­ча­лось Фе­лик­сом. Два-три го­да на­зад Фе­ликс, на­конец, об­ра­тил вни­мание на Ди­ну, ко­торая по-преж­не­му ни­кого, кро­ме не­го, не хо­тела за­мечать. Воз­можно, его вни­мание бы­ло силь­но по­дог­ре­то тем, что пос­ле смер­ти ро­дите­лей Ди­не дос­та­лась их ши­кар­ная пи­сатель­ская квар­ти­ра, ус­тавлен­ная ста­рин­ной ме­белью и уве­шан­ная кар­ти­нами вы­пол­зших из под­полья мо­дер­нистов, ко­торые ста­ли быс­тро под­ни­мать­ся в це­не. Тем бо­лее что его собс­твен­ные вы­сокон­равс­твен­ные ро­дите­ли пре­быва­ли в пол­ном здра­вии, уми­рать не со­бира­лись и об­раз жиз­ни сы­на ре­шитель­но осуж­да­ли. Так что ему ока­залось очень кста­ти пе­ре­ехать к Ди­не, ко­торая за это вре­мя ус­пе­ла за­кон­чить ар­хе­оло­гичес­кое от­де­ление уни­вер­си­тета и пос­ту­пить в ас­пи­ран­ту­ру.

Сам Фе­ликс то­же прис­тро­ил­ся неп­ло­хо: ус­пешно про­валив­шись в двух-трех от­раслях зна­ний, он не­ожи­дан­но на­шел се­бя в му­зыке.

На­до же- Фе­ликс и му­зыка! Ка­ково это бы­ло слы­шать мне - уж в чем, в чем, но в му­зыкаль­ных маль­чи­ках я раз­би­ра­юсь. Мо­жете по­верить, Фе­ликс ни­како­го от­но­шения к это­му раз­ря­ду не имел. Но в на­ши дни и му­зыка пош­ла дру­гая, и му­зыкаль­ные маль­чи­ки тре­бу­ют­ся не те.

Чувс­тво рит­ма у Фе­лик­са бе­зус­ловно бы­ло, как и чут­кий ра­дар, хо­рошо ло­вив­ший нуж­ные по­зыв­ные - это­го ока­залось дос­та­точ­но, что­бы он стал ла­бать на сак­со­фоне в мо­лодеж­ном пор­но-рок-те­ат­ре, ад­ми­нис­тра­ция ко­торо­го неп­ло­хо при­тор­го­выва­ла нар­ко­тика­ми в ан­трак­тах. По­луле­галь­ных за­работ­ков Фе­лик­са впол­не мог­ло бы хва­тить им на жизнь в при­дачу к то­му, что Ди­на вы­руча­ла при про­даже ро­дитель­ских кар­тин: Фе­ликс как-то умуд­рился вну­шить ей, что единс­твен­ная цен­ность этих кар­тин в их ры­ноч­ной це­не.

Од­на­ко пот­ребнос­тей у Фе­лик­са бы­ло мно­го, а кол­лекция кар­тин на сте­нах Ди­ниной квар­ти­ры за эти го­ды за­мет­но умень­ши­лась. Но глав­ное, в Мос­кве нас­ту­пила по­ра бе­шеных де­нег и боль­ших сос­то­яний. Как пе­ли ког­да-то мои маль­чи­ки во Двор­це куль­ту­ры ми­лиции:

"Са­тана там пра­вит бал, там пра­вит бал, там пра­вит бал,

Лю­ди гиб­нут за ме­талл, там за ме­талл, там за ме­талл!"

Фе­ликс то­же не ус­то­ял про­тив Са­таны и, очер­тя го­лову, бро­сил­ся в мут­ный мос­ков­ский во­дово­рот, в ко­тором каж­дый ло­вил зо­лотую рыб­ку в ме­ру сво­ей лов­кости и ве­зения. Лов­кости у Фе­лик­са бы­ло хоть от­бавляй, а свое ве­зенье ему не тер­пе­лось ис­пы­тать: он уго­ворил Ди­ну про­дать оп­том все ос­тавши­еся кар­ти­ны и па­ру ста­рин­ных под­свеч­ни­ков в при­дачу. К это­му он до­бавил из­рядную сум­му, взя­тую им в долг у ад­ми­нис­тра­ции его ма­фи­оз­но­го пор­но-те­ат­ра, и вло­жил все это в ка­кую-то та­инс­твен­ную сдел­ку, пред­по­лагав­шую вы­год­ный об­мен якут­ских ал­ма­зов на сред­не­ази­ат­скую ко­ноп­лю или на­обо­рот.

Но кто-то ко­го-то пре­дал, ко­го-то дру­гого уби­ли ночью на ули­це, а кто-то тре­тий об­ме­нял все день­ги на дол­ла­ры и сбе­жал в Аме­рику, где скрыл­ся под чу­жим име­нем. В ре­зуль­та­те сдел­ка сор­ва­лась. Ди­на с Фе­лик­сом ос­та­лись без де­нег, без кар­тин и с ог­ромным дол­гом, за не­от­да­чу ко­торо­го Фе­лик­су гро­зила страш­ная, хоть и кра­сивая смерть. По­каза­тель­ные эк­зе­куции че­чен­ская ма­фия об­став­ля­ла обыч­но блис­та­тель­ны­ми те­ат­раль­ны­ми эф­фекта­ми.

Фе­ликс по­шел к ди­рек­то­ру те­ат­ра и стал пе­ред ним на ко­лени - де­лай­те, что хо­тите, но у ме­ня нет ни ко­пей­ки! Ди­рек­тор свер­кнул на не­го го­рячим кав­каз­ским гла­зом и по­нял, что убить Фе­лик­са он мо­жет, но вы­годы ему от это­го не бу­дет ни­какой. Он по­сосал свой смо­ляной джи­гит­ский ус и от­ло­жил казнь Фе­лик­са на пол­го­да, при­вязав при этом и долг, и про­цент на долг к кур­су дол­ла­ра. Фе­ликс вы­шел от ди­рек­то­ра на ват­ных но­гах, ра­ду­ясь от­сроч­ке, но не ви­дя впе­реди ни­како­го вы­хода. От­ку­да у не­го возь­мут­ся та­кие день­ги да­же че­рез де­сять лет?

- Я приш­ла к Ди­не и зас­та­ла ее в сле­зах, - рас­ска­зыва­ла Зой­ка, - она оп­ла­кива­ла аван­сом сво­его не­наг­лядно­го Фе­лик­са. И тут мне под­вернул­ся Жень­ка.

Зой­ка за это вре­мя прош­ла неп­ло­хую шко­лу жиз­ни: она за­кон­чи­ла ан­глий­ское от­де­ление пе­дин­сти­тута и два ра­за ско­ротеч­но схо­дила за­муж. К мо­мен­ту встре­чи с Жень­кой она си­дела на из­рядной ме­ли - от му­жей ей ос­та­лись од­ни горь­кие вос­по­мина­ния, а с ан­глий­ским язы­ком ее уров­ня за­рабо­тать бы­ло мож­но толь­ко ин­терде­воч­кой при боль­ших оте­лях. Ра­бота эта бы­ла опас­ная и день­ги от нее вы­ходи­ли Зой­ке нич­тожные, так как ль­ви­ную до­лю при­ходи­лось от­да­вать ми­лиции и Миш­ке-су­тене­ру. При том, что Зой­ка по-преж­не­му жи­ла вмес­те с ма­терью в од­но­ком­натной двор­ницкой, от­ку­да у нее не бы­ло ни­како­го вы­хода, пред­ло­жение Жень­ки мах­нуть с ним в заг­ранку на за­работ­ки приш­лось ей очень кста­ти.  Но ехать од­ной ей бы­ло страш­но, и она ре­шила поз­вать с со­бой Ди­ну.

- А как еще мож­но бы­ло спас­ти Фе­лик­са? - спро­сила она с вы­зовом, хоть я ее не уп­ре­кала.

Но я ее по­няла - мне, как на ла­дони, от­крыл­ся ее тай­ный по­зыв ста­щить Ди­ну с об­ла­ка в бо­лото. Чтоб не ос­та­валась нав­сегда Бе­ляноч­кой-не­дот­ро­гой и чтоб не толь­ко она, Зой­ка, в гря­зи ба­рах­та­лась. Я ду­маю, ес­ли бы я по­дели­лась с Зой­кой эти­ми сво­ими со­об­ра­жени­ями, она бы плю­нула мне в ли­цо, но из это­го не сле­ду­ет, что я бы­ла не пра­ва. На­чала Зой­ка с то­го, что тай­но по­каза­ла Ди­ну Жень­ке - спе­ци­аль­но для это­го наз­на­чила ей встре­чу в мет­ро, а Жень­ка сле­дил за ни­ми из-за ко­лон­ны. Он с пер­во­го взгля­да Ди­ну не оце­нил - по­мор­щился и за­мотал го­ловой: нет, мол, не под­хо­дит. Но Зой­ку пе­ре­уп­ря­мить бы­ло труд­но, - на­рушая до­говор, она шаг­ну­ла к Жень­ке и вос­клик­ну­ла:

- Ко­го я ви­жу? Жень­ка! Ты что, при­был к нам из Зем­ли Обе­тован­ной?

Ди­на сра­зу клю­нула на Зем­лю Обе­тован­ную: она так и зас­ве­тилась, слов­но где-то внут­ри у нее за­горел­ся вол­шебный фо­нарик:

- Вы жи­вете в И­еру­сали­ме? Вот так пря­мо сту­па­ете по свя­тым кам­ням?

Ус­лы­шав ее го­лос, в ко­тором зву­чало обе­щание веч­но­го бла­женс­тва, Жень­ка вдруг обал­дел и вы­палил нев­по­пад:

- И вы то­же смо­жете сту­пать по этим свя­тым кам­ням, ес­ли за­хоти­те у ме­ня ра­ботать.

Зой­ка из-за Ди­ниной спи­ны по­каза­ла ему ку­лак. Ведь толь­ко что тряс го­ловой - "не под­хо­дит!", а тут сра­зу вы­ложил все кар­ты. Она же пре­дуп­режда­ла, что с Ди­ной на­до го­ворить ос­то­рож­но, мо­жет, да­же ута­ить от нее часть прав­ды, пусть уз­на­ет уже на мес­те. А то за­ар­та­чит­ся и не по­едет.

- Но я ее уго­вори­ла на свою го­лову, - зах­лю­пала но­сом Зой­ка. - Что те­перь де­лать, как это рас­хле­бать, ума не при­ложу!

Тут в спаль­ню заг­ля­нул Жень­ка и за­те­ял ка­кой-то скуч­ный спор с Зой­кой - прос­то что­бы не ос­тавлять ме­ня с ней на­еди­не. Мне что, я вклю­чила свой пы­лесос и за­нялась убор­кой. Жень­ка по­шумел-по­шумел и ушел, а Зой­ка опять зас­ку­лила:

- Те­тя Нон­на! Те­тя Нон­на!

Я не отоз­ва­лась - ка­кая я ей те­тя? И уш­ла мыть ван­ну - я и так уже час на ее бай­ки по­теря­ла. Тог­да она вста­ла с пос­те­ли и приш­ле­пала ко мне в ван­ную. Я слы­шала ее ша­ги, но не обер­ну­лась и про­дол­жа­ла дра­ить ван­ну, с ко­торой дев­ки ни­ког­да не смы­вали во­лосы, так что к мо­ему при­ходу они при­липа­ли нас­мерть, хоть зу­бами от­ди­рай. Осо­бен­но труд­но от­мы­валась смесь мыль­ной пе­ны с мел­ки­ми во­лоси­ками, ко­торы­ми они за­сыпа­ли ван­ну пос­ле бритья ног и под­мы­шек, - вы­сыхая, она об­ра­зовы­вала твер­дую кор­ку, не под­да­ющу­юся ни­каким по­рош­кам.

- Глав­ное, ни­кому не го­вори­те, что вы ее здесь ви­дели! - взмо­лилась Зой­ка по­чему-то ше­потом, хоть ни­кого кро­ме нас в квар­ти­ре не бы­ло. - Ведь Фе­ликс да­же не по­доз­ре­ва­ет, чем она тут за­нима­ет­ся. Я не знаю, что с ней бу­дет, ес­ли он уз­на­ет. Она впол­не мо­жет на­ложить на се­бя ру­ки. Она ведь нав­ра­ла ему три ко­роба про рас­копки и про дис­серта­цию.

Я по­обе­щала, что ни­кому не рас­ска­жу, и про­дол­жа­ла скоб­лить эту прок­ля­тую ван­ну. Но Зой­ка все не ухо­дила и шмы­гала но­сом за мо­ей спи­ной.

- Ну че­го те­бе еще? - спро­сила я.

Она тут же за­гово­рила быс­тро и бес­связ­но, так что я с тру­дом пос­пе­вала за нитью ее рас­ска­за. Вы­ходи­ло, что ос­таль­ные дев­ки их не­нави­дят, ее и Ди­ну, - они счи­та­ют, буд­то все неп­ри­ят­ности у них из-за то­го, что Ди­на пы­талась убе­жать.

На­до же, ка­кие ду­ры на­битые, - фыр­кну­ла Зой­ка, - буд­то за­были, по­чему Ди­не взду­малось убе­гать.

А де­ло бы­ло так: Жень­ка тог­да соб­рал их и объ­явил, что он ошиб­ся в рас­че­тах и по­тому каж­дая из де­виц вмес­то трех ме­сяцев, как бы­ло до­гово­рено, дол­жна про­рабо­тать у не­го пол­го­да, что­бы оку­пить свой би­лет и рас­хо­ды на раз­ные ма­хина­ции, в ре­зуль­та­те ко­торых он вып­ра­вил им до­кумен­ты на въ­езд. Они пос­канда­лили слег­ка и быс­тро сда­лись, они в, ос­новном, бы­ли про­фес­си­онал­ки и при­вык­ли, что их ра­бота свя­зана с труд­ностя­ми. Тем бо­лее, что спе­шить им бы­ло не­куда - Жень­ка по­сулил всем за за­дер­жку при­лич­ный за­рабо­ток, так по­чему бы не сог­ла­сить­ся?

И толь­ко Ди­на учи­нила гран­ди­оз­ную ис­те­рику, по­тому что нас­ту­пал срок от­да­чи фе­лик­со­ва дол­га, а до­бавоч­ный за­рабо­ток ее не соб­лазнял. Но Жень­ка быс­тро ее ути­хоми­рил, приг­ро­зив, что рас­ска­жет ко­му на­до, чем она тут за­нима­лась.

Ди­на при­куси­ла гу­бу и за­мол­ча­ла, а ночью взя­ла сум­ку с дол­ла­рами, раз­би­ла ок­но в убор­ной и по­пыта­лась уд­рать. Ок­но бы­ло уз­кое, и ей не уда­лось вы­тащить все ос­колки из ра­мы, так что она рас­кро­вяни­ла се­бе пле­чи и спи­ну, но так и не выб­ра­лась на­ружу: Та­маз ус­лы­шал шум, вор­вался в убор­ную и ста­щил ее на пол. Мо­жет, это бы­ло к луч­ше­му: квар­ти­ра бы­ла на треть­ем эта­же и спол­зти вниз, не по­кале­чив­шись, она вряд ли смог­ла бы.

- А ес­ли б да­же она уд­ра­ла, так что тол­ку? - вздох­ну­ла Зой­ка. - Да­леко бы она не уш­ла. Ведь Жень­ка с пер­во­го дня заб­рал у нас пас­порта. А как мож­но у­ехать без пас­порта?

Тут я вспом­ни­ла, как в пер­вый день дев­ки ора­ли на Жень­ку, пов­то­ряя мно­гок­ратно как зак­ли­нание "пас­порта, пас­порта, пас­порта!" И со­об­ра­зила, че­го хо­чет от ме­ня Зой­ка. Она хо­тела знать, где Жень­ка эти пас­порта пря­чет.

Де­ло в том, что вход в Жень­ки­ну кон­то­ру был стро­го-нас­тро­го зап­ре­щен всем, кро­ме Та­маза. И ме­ня, ко­неч­но, - уби­рать там все-та­ки бы­ло не­об­хо­димо. Я на­води­ла по­рядок в кон­то­ре раз в не­делю, и Жень­ка ни­ког­да не ос­тавлял ме­ня там од­ну - по­ка я вы­тира­ла пыль, пы­лесо­сила ко­вер и мы­ла за­реше­чен­ные ок­на, он ва­лял­ся на ди­ване и лис­тал жур­нал "Секс ре­вю", - на­вер­но, ис­кал там но­вые идеи для сво­его дель­ца. К мо­ему при­ходу он не ос­тавлял на ви­ду ни од­ной бу­маж­ки, а пря­тал все в сейф. Сейф был гран­ди­оз­ный - об­те­ка­емый и сталь­ной, он ца­рил над ди­ваном, ба­ром и пись­мен­ным сто­лом, по­хожий то ли на под­водную лод­ку, то ли на меж­конти­нен­таль­ную ра­кету. Жень­ка зап­ла­тил за не­го, на­вер­но, жут­кие баб­ки - его мож­но бы­ло ско­рей взор­вать, чем вскрыть, а взор­вать его бы­ло не­воз­можно: он был бро­ниро­ван­ный. Жень­ка дер­жал в сей­фе день­ги, за­пас ге­ро­ина для Пла­тино­вой и га­шиш для кли­ен­тов - го­ворят, га­шиш здо­рово по­выша­ет муж­скую по­тен­цию.

Но толь­ко те­перь я по­няла, че­го он так сто­рожил свой сейф - он хра­нил там пас­порта де­виц, без ко­торых они ока­зались у не­го в пол­ном рабс­тве.

Пос­коль­ку пре­быва­ние их на Свя­той Зем­ле дав­но бы­ло не­закон­ным, они ни­кому не мог­ли по­жало­вать­ся, а к то­му же он их дав­но ни­куда не вы­пус­кал.

Ког­да я рас­ска­зала Зой­ке про сейф, она вко­нец расс­тро­илась - ей по­чему-то пред­став­ля­лось, что Жень­ка пря­чет пас­порта в ящи­ке пись­мен­но­го сто­ла, от­ку­да изоб­ре­татель­ная де­вуш­ка су­мела бы их вык­расть. Ей ка­залось, что глав­ная за­дача - до­быть пас­порта, а уж от­крыть сталь­ную дверь и ус­тра­нить Та­маза ку­да про­ще.

- Бы­ли бы у нас пас­порта, мы с Ди­ной при­дума­ли бы, как уд­рать! - нас­та­ива­ла она.

В спаль­не за­цока­ли каб­лучки - это Пла­тино­вая за­бежа­ла под­ко­лоть­ся. Зой­ка пос­пешно ныр­ну­ла под оде­яло, а я пош­ла мыть кух­ню, где с ут­ра сох­ли ос­татки зав­тра­ка. Пла­тино­вая вош­ла за мной бро­сить шприц в по­мой­ку, се­кун­ду пос­то­яла, опер­шись спи­ной о ко­сяк две­ри, за­кури­ла си­гаре­ту, сбро­сила туф­ли и бо­сиком пош­ла в спаль­ню к Зой­ке.

- Слы­шала но­вость? - спро­сила она. - На той не­деле нас от­прав­ля­ют в Гер­ма­нию.

- Как это - от­прав­ля­ют в Гер­ма­нию? - рас­те­рян­но пов­то­рила Зой­ка.

- А так. Жень­ка нас зап­ро­дал всем ско­пом. Го­ворят, неп­ло­хо за­рабо­тал.

- Кто го­ворит?

- Один кли­ент. Он зна­ет точ­но, он по­мога­ет Жень­ке офор­млять на­ши въ­ез­дные ви­зы.

- Врешь ты все. За­чем бы он стал с то­бой от­кро­вен­ни­чать?

- А он ко мне при­кипел, - за осо­бые ус­лу­ги. Он ска­зал, что обя­затель­но при­едет в Гер­ма­нию - спе­ци­аль­но ко мне.

- И ты сог­ласна ехать?

- А по­чему бы нет? Не все ли рав­но, что тут, что там? Тем бо­лее ник­то нас не спро­сит.

- Это от нас за­висит. Нас ведь не в на­руч­ни­ках по­ведут к са­моле­ту.

- За­будь об этом! Пред­став­ля­ешь, ка­кая пой­дет вонь, ес­ли кто-ни­будь за­те­ет скан­дал в а­эро­пор­ту?

Пла­тино­вая втис­ну­ла но­ги в туф­ли, швыр­ну­ла не­доку­рен­ную си­гаре­ту в ра­кови­ну и выш­ла, а Зой­ка в спаль­не зас­ку­лила, как ра­неная со­бака.

О Бо­же, сей­час она прип­рется ко мне об­суждать но­вость! Я ста­ла с гро­хотом ста­вить по­суду в суш­ку, что­бы дать ей по­нять, как я спе­шу, но ей это бы­ло без раз­ни­цы, - она уже сто­яла ря­дом со мной, и ее би­ла та­кая дрожь, что я ис­пу­галась, как бы она че­го не нат­во­рила.

- Те­тя Нон­на, ми­лень­кая, при­думай­те что-ни­будь, - бор­мо­тала она, - по­моги­те нам! Вот уви­дите, это доб­ром не кон­чится!

- Пос­лу­шай, - ска­зала я, про­дол­жая ссы­пать му­сор в плас­ти­ковый ме­шок, ко­торый я дол­жна бы­ла вы­нес­ти на по­мой­ку по до­роге до­мой, - ты ду­ма­ешь, она слу­чай­но приш­ла по­делить­ся с то­бой сво­ей но­востью?

Зой­ка пе­рес­та­ла пла­кать и ус­та­вилась на ме­ня, скла­дывая в уме два и два. Ре­зуль­тат у нее сов­пал с мо­им - не бы­ло сом­не­ния, что Пла­тино­вую по­дос­лал Жень­ка, что­бы пре­дуп­ре­дить гря­дущий скан­дал.

Я гля­нула на ча­сы - стрел­ки приб­ли­жались к шес­ти - и ста­ла быс­тро про­тирать пол, от­талки­вая Зой­ку к две­ри мок­рой шваб­рой: мне сей­час толь­ко не хва­тало, что­бы Жень­ка зас­тал нас за об­сужде­ни­ем пла­нов по­бега. Она упи­ралась, не ухо­дила, так что мне приш­лось хлес­тнуть ее тряп­кой и прик­рикнуть:

- Ва­ли-ка от­сю­да пос­ко­рей, сей­час за мной при­дет Жень­ка!

Она мот­ну­лась к се­бе как раз вов­ре­мя - он уже вы­пол­зал из-за две­ри, весь пе­рели­ва­ясь раз­но­речи­выми улыб­ка­ми, от угод­ли­во-лю­без­ной до тре­вож­но-уг­ро­жа­ющей: на­роч­но при­шел на де­сять ми­нут рань­ше, по­донок, что­бы зас­ту­кать нас на мес­те прес­тупле­ния. Убе­див­шись, что Зой­ки ря­дом со мной нет, он ве­лико­душ­но объ­явил, что раз я приш­ла рань­ше, то и уй­ти мо­гу рань­ше, и по­вел ме­ня к вы­ходу, где Та­маз уже щел­кал зам­ка­ми. На ули­це по-преж­не­му ли­ло как из вед­ра.

- Ми­нуточ­ку! - крик­нул Жень­ка, ныр­нул к се­бе в кон­то­ру и выс­ко­чил от­ту­да с кра­сивым чер­ным зон­том. - Возь­ми­те зонт, Нон­на, а то про­мок­не­те до кос­тей.

Бы­ло со­вер­шенно тем­но - в суб­тро­пиках ночь нак­ры­ва­ет зем­лю мгно­вен­но, не рас­тра­чива­ясь на су­мер­ки и про­чую сен­ти­мен­таль­ную чушь. Ли­ца про­хожих на миг воз­ни­кали в свет­лой ка­пель­ной дым­ке под фо­наря­ми и тут же ис­че­зали в тем­но­те. Рас­тро­ган­ная Жень­ки­ным не­ожи­дан­ным ве­лико­души­ем, я заш­ле­пала по лу­жам, пе­режи­вая сно­ва под­робнос­ти это­го сум­бурно­го дня, по­ка не нат­кну­лась на глав­ное - на ноч­ной скан­дал с ма­мой. Я да­же ос­та­нови­лась, пот­ря­сен­ная не столь­ко ужа­сом про­ис­шедше­го, сколь­ко тем, что я мог­ла об этом за­быть.

Всю до­рогу до­мой я пы­талась пред­ста­вить се­бе раз­ные ду­шераз­ди­ра­ющие сце­ны, ко­торые я мо­гу там зас­тать, осо­бен­но, ког­да, по­дой­дя к до­му, об­на­ружи­ла, что во всех ок­нах тем­но. Но мо­его во­об­ра­жения не хва­тило на то, что я уви­дела, ког­да от­крыв дверь сво­им клю­чом, прош­ла на кух­ню - там свет, ока­зыва­ет­ся, го­рел, прос­то ку­хон­ное ок­но вы­ходи­ло на дру­гую сто­рону.

Ни­кита си­дел на рас­сте­лен­ных на по­лу га­зетах и ле­пил что-то не­пот­ребное, а аб­со­лют­но го­лая ма­ма сто­яла на хлип­ком сох­ну­тов­ском та­буре­те, ко­кет­ли­во пос­та­вив од­ну сог­ну­тую в ко­лене но­гу на ис­то­чен­ный вре­менем мра­мор ку­хон­но­го сто­ла. Оба бы­ли так ув­ле­чены, что да­же не за­мети­ли мо­его по­яв­ле­ния. Но я за­мети­ла, что на кух­не страш­ный хо­лод, ка­кой всег­да бы­ва­ет в не­топ­ле­ных тель-авив­ских квар­ти­рах дож­дли­вой зи­мой, и что ма­мина не слиш­ком юная спи­на вся вспу­пыри­лась ли­ловой гу­синой ко­жей.

- Вы что, спя­тили тут оба? - за­вопи­ла я, слег­ка раз­ря­жая этим кри­ком свои пе­ренап­ря­жен­ные нер­вы.

Они по­вер­ну­ли ко мне аб­со­лют­но по­тус­то­рон­ние ли­ца, яв­но не по­нимая, кто я и че­го ору. Но ме­ня уже по­нес­ло.

- Сей­час же прек­ра­тить это бе­зоб­ра­зие, - не пом­ня се­бя, взвиз­гну­ла я и, рас­топтав по до­роге Ни­кити­но тво­рение, рва­нулась к та­буре­ту. Я схва­тила в охап­ку свою ста­рую иди­от­ку-мать и бе­реж­но пос­та­вила ее на пол: она так за­леде­нела, что мог­ла рас­сы­пать­ся на мел­кие ос­колки при не­лов­ком при­зем­ле­нии.

- Че­го ты? - спро­сил Ни­кита, как всег­да, обе­зору­жива­юще крот­ко, бе­реж­ны­ми паль­ца­ми ус­тра­няя ущерб, на­несен­ный его гли­няно­му де­тищу мо­им ярос­тным каб­лу­ком. - Мы ведь ра­бота­ем.

- Ты не ви­дишь, как она за­коче­нела? Или ты хо­чешь, что­бы она за­боле­ла нас­мерть? - ли­цемер­но зап­ри­чита­ла я, за­вора­чивая ма­лень­кое ма­мино тель­це в теп­лую шаль: ее выс­тупле­ние пе­ред Ни­китой в об­на­жен­ном ви­де вол­но­вало ме­ня ку­да боль­ше, чем ее здо­ровье.

- Пред­став­ля­ешь, я уго­вори­ла Ни­киту най­ти плас­ти­чес­кое вы­раже­ние для идеи веч­но-женс­твен­но­го! - ра­дос­тно со­об­щи­ла ма­ма, вып­расты­вая из-под ша­ли свои смор­щенные си­рене­вые лап­ки.

- Еще бы, кто луч­ше те­бя мо­жет пред­став­лять идею веч­но-женс­твен­но­го! - вя­ло про­бор­мо­тала я, чувс­твуя, как мое раз­дра­жение ус­ту­па­ет мес­то свин­цо­вой ус­та­лос­ти. - Бе­ги одень­ся, а я пой­ду спать.

- Так ра­но? - уди­вилась ма­ма. - Мы же не ужи­нали.

Но мне бы­ло не до ужи­на. Пос­ле бес­сонной но­чи и бур­но­го ра­боче­го дня я хо­тела толь­ко од­но­го - спать, спать, спать.

Од­на­ко выс­пать­ся в эту ночь мне не уда­лось, ме­ня раз­бу­дил над­садный те­лефон­ный зво­нок. Чер­ты­ха­ясь, я пы­талась на ощупь най­ти во ть­ме это­го прон­зи­тель­но зве­няще­го монс­тра, но спро­сонья ни­как не мог­ла. Вспых­нул свет - в ком­на­ту в тре­воге вбе­жала ма­ма:

- Кто мо­жет нам зво­нить сре­ди но­чи?

Это был Жень­ка - он пос­пешно ска­зал:

- Нон­на, прос­ти, что приш­лось раз­бу­дить, но слу­чилось нес­частье. Ты ведь го­вори­ла, что твоя ма­ма - врач? Я уже выз­вал те­бе так­си - бе­ри ма­му и при­ез­жай не­мед­ленно.

- Но она уже на пен­сии, - сон­но про­буб­ни­ла я.

- Это не важ­но, важ­но, что­бы все ос­та­лось в семье, - от­ре­зал Жень­ка.

Где-то в труб­ке на зад­нем фо­не ры­дал вы­сокий лом­кий го­лос, и сер­дце мое ек­ну­ло: Ди­на! А так­си уже гу­дело под дверью.

Че­рез ми­нуту мы с ма­мой, оде­тые кое-как, заг­ру­зились в так­си и пом­ча­лись по спя­щему го­роду, раз­брыз­ги­вая фон­та­ном дож­де­вые лу­жи.

Ди­на ле­жала на кро­вати в спаль­не Пла­тино­вой, ко­торая бы­ла бли­же всех к ван­ной. Ли­цо у нее бы­ло го­лубо­вато-бе­лое, слов­но вы­леп­ленное из але­бас­тра, и нель­зя бы­ло по­нять, ды­шит она или нет.

По­ка ма­ма ос­матри­вала ее, Зой­ка на­шеп­та­ла мне, что где-то к кон­цу но­чи Ди­на, ве­ро­ят­но, выс­коль­зну­ла в спаль­ную квар­ти­ру, за­пер­лась в ван­ной и вскры­ла се­бе ве­ны. Спер­ва ник­то ее не хва­тил­ся, - бы­ло пол­но кли­ен­тов и все бы­ли на­весе­ле. Но ког­да все ра­зош­лись и в ван­ную об­ра­зова­лась оче­редь, Зой­ка за­мети­ла, что Ди­ны сре­ди них нет и под­ня­ла тре­вогу - мне по­чему-то ве­рит­ся, что точ­ное вре­мя тре­воги бы­ло меж­ду ни­ми сго­воре­но. Та­маз взло­мал дверь - Ди­на, в зе­леном кру­жев­ном платье, ле­жала без соз­на­ния в ван­не, пол­ной кро­ви. Кровь бы­ла всю­ду - на сте­нах, на по­лу и да­же на по­тол­ке.

Ма­ма моя ока­залась на вы­соте - вы­бегая из до­му, она не за­была зах­ва­тить свой про­фес­си­ональ­ный че­модан­чик, ко­торый всег­да со­дер­жа­ла в пол­ной бо­евой го­тов­ности с тех пор, как выш­ла на пен­сию.

Она быс­тро со­ри­ен­ти­рова­лась, сде­лала все нуж­ные уко­лы, пе­ревя­зала Ди­не кис­ти рук и вер­ну­ла ее к жиз­ни, про­писав ей три дня пол­но­го по­коя.

На­до приз­нать, Жень­ка зап­ла­тил ма­ме щед­ро. Впро­чем, щед­рости его хва­тило не­надол­го: на­зав­тра Зой­ка до­нес­ла мне, что он приг­ро­зил вы­честь эти день­ги из Ди­ниных за­работ­ков. Но Ди­не это бы­ло все рав­но - на от­да­чу дол­га Фе­лик­са она уже за­рабо­тала, а ос­таль­ное ей бы­ло без раз­ни­цы. У нее бы­ла те­перь толь­ко од­на цель - доб­рать­ся до Фе­лик­са с день­га­ми, по­ка его не при­кон­чи­ли.

Все эти три дня, что Ди­на без­мол­вно про­лежа­ла в пос­те­ли, Жень­ка с Та­мазом по оче­реди де­жури­ли в спаль­ном по­меще­нии, по­ка я там уби­ралась. Зой­ка пе­рех­ва­тила ме­ня как-то на кух­не и шеп­ну­ла, что те­перь они сто­рожат Ди­ну день и ночь. Не­яс­но, че­го бо­ят­ся, - то ли что она опять че­го-ни­будь с со­бой сот­во­рит, то ли что по­пыта­ет­ся че­рез ме­ня пе­редать за­пис­ку на во­лю.

Но од­на­ко они не­дос­мотре­ли - она умуд­ри­лась су­нуть за­пис­ку в ру­ку ма­ме, ко­торую на вто­рой день я сно­ва при­вез­ла по тре­бова­нию Жень­ки, так как Ди­на грох­ну­лась в об­мо­рок по до­роге в ту­алет. Я так и не знаю, она прит­во­рилась или и вправ­ду по­теря­ла соз­на­ние, по­тому что за­пис­ка у нее бы­ла за­готов­ле­на за­ранее - то ли в рас­че­те на при­езд ма­мы, то ли прос­то так, на вся­кий слу­чай. За­пис­ка бы­ла ла­конич­ная и чет­кая:

"Те­тя Нон­на, по­жалуй­ста, сунь­те мне под по­душ­ку за­пис­ку с ад­ре­сом на­шего за­веде­ния и с те­лефо­ном по­жар­ной ко­ман­ды и ско­рой по­мощи. Ес­ли ос­та­нусь жи­ва, век бу­ду за вас бо­га мо­лить".

Пос­ле проч­те­ния этой за­пис­ки все ро­ман­ти­чес­кие стру­ны в ду­ше мо­ей ма­мы заз­ве­нели так прон­зи­тель­но, что мне пот­ре­бова­лось не­мало из­во­рот­ли­вос­ти, что­бы ее обез­вре­дить. Приш­лось рас­ска­зать ей про долг Фе­лик­са и про дис­серта­цию Ди­ны и взять с нее обет мол­ча­ния, по­тому что ма­ма ни­ког­да не уме­ла хра­нить тай­ны, хоть свои, хоть чу­жие.

Выс­лу­шав ме­ня, ма­ма по­обе­щала в те­чение не­дели не пред­при­нимать ни­каких ша­гов к спа­сению Ди­ны при ус­ло­вии, что я вре­мен­но возь­му эту за­дачу на се­бя. Я го­това бы­ла взять на се­бя, что угод­но, толь­ко бы она не лез­ла в это де­ло. Во вся­ком слу­чае за­пис­ку с ад­ре­сом на­шего за­веде­ния и с те­лефо­ном по­жар­ной ко­ман­ды я умуд­ри­лась лов­ко су­нуть Ди­не под по­душ­ку, по­ка ме­няла ей пос­тель.

Все эти дни Ди­на бе­зучас­тно ле­жала в пос­те­ли, ти­хая, го­лубо­вато-бе­лая, слов­но не­живая. Толь­ко на тре­тий день, ког­да Та­маз зад­ре­мал, си­дя на по­роге Ди­ниной ком­на­ты, она воп­ро­ситель­но под­ня­ла на ме­ня гла­за - в них свер­кал та­кой мрач­но-зо­лотой огонь, что мне ста­ло не по се­бе. Я ут­верди­тель­но кив­ну­ла ей в от­вет, по­казав взгля­дом на по­душ­ку, и быс­тро выш­ла: мне ка­залось, что смя­тение слиш­ком яв­но от­ра­зилось на мо­ем ли­це, и сто­ит Та­мазу от­крыть гла­за, как он тут же все пой­мет.

Весь ве­чер ма­ма до­нима­ла ме­ня доп­ро­сом с прис­трас­ти­ем - во­об­ра­жение у нее ра­зыг­ра­лось, она пы­талась пред­ста­вить се­бя то на мес­те Ди­ны, то на мес­те Зой­ки, а па­ру раз да­же на мес­те Жень­ки и Та­маза. Осо­бен­но вол­но­вал ее воп­рос, за­чем Ди­не по­надо­бил­ся но­мер те­лефо­на по­жар­ной ко­ман­ды, ес­ли у нее нет дос­ту­па к те­лефо­ну. Она без кон­ца хо­тела об­суждать эту те­му и об­ви­няла ме­ня, что я от нее что-то скры­ваю.

Но я ни­чего от нее не скры­вала, по­тому что ни­чего не про­ис­хо­дило. На чет­вертый день Ди­на под­ня­лась и выш­ла в са­лон, - блед­ная, но оде­тая и под­кра­шен­ная для ра­боты. Она мол­ча се­ла в крес­ло в уг­лу, взя­ла си­гаре­ту из пач­ки и как ни в чем не бы­вало поп­ро­сила у Жень­ки за­жигал­ку.

- Ты что, на­чала ку­рить? - уди­вил­ся Жень­ка. Он был так рас­тро­ган ее дру­жес­ким то­ном, что, под­но­ся к ее си­гаре­те огонь, спро­сил: - Труб­ка ми­ра?

Ди­на за­кури­ла, за­каш­ля­лась и зас­ме­ялась:

- Труб­ка ми­ра.

Я от ее сме­ха сод­рогну­лась, та­кой это был чер­ный неп­розрач­ный смех, но Жень­ка был до­волен.

- Раз так, я да­рю те­бе эту за­жигал­ку в знак при­мире­ния, - ска­зал он, и все ус­та­вились на не­го, не ве­ря сво­им ушам: за­жигал­ка у не­го бы­ла пла­тино­вая, свер­хфир­менная и страш­но до­рогая. Вид­но, он очень опа­сал­ся, что Ди­на ус­тро­ит ему сце­ну. Тут он за­метил ме­ня и прик­рикнул, что­бы я шла уби­рать спаль­ни, а не сто­яла стол­бом, где не по­ложе­но, не за то он мне день­ги пла­тит. Я взя­ла свои шваб­ры и уш­ла. Ни­кого я боль­ше в тот день не ви­дела, - ни Ди­ну, ни Зой­ку.

За ночь кап­ризная при­рода сде­лала по­ворот на сто во­семь­де­сят гра­дусов: сол­нце све­тило как ред­ко в Мос­кве ле­том, цве­тов на де­ревь­ях вы­сыпа­ло ви­димо-не­види­мо, са­мых не­веро­ят­ных рас­цве­ток от ли­мон­но-жел­то­го до пур­пурно-фи­оле­тово­го, мо­ре смя­ло ближ­не­вос­точной би­рюзой, одол­женной из ска­зок "Ты­сячи и од­ной но­чи". И до­ма то­же пан­дан по­годе нас­ту­пила неп­равдо­подоб­ная бла­годать: Ни­кита, нас­висты­вая, вык­ра­ивал из кон­сер­вных ба­нок ка­кие-то муд­ре­ные спи­рали, а ма­ма, от­ка­зав­шись от пре­тен­зии на роль Мон­ны-Ли­зы, вста­ла ни свет ни за­ря и пог­ру­зилась в свои заб­ро­шен­ные бы­ло ме­дицин­ские кни­ги, уве­ряя, что с ее ста­жем и опы­том ей ни­чего не сто­ит най­ти ра­боту по про­фес­сии. Я не ста­ла с ней спо­рить - чем бы ди­тя ни те­шилось, лишь бы не мо­рочи­ло го­лову, - и по­бежа­ла на ра­боту, глу­по ра­ду­ясь все­му на све­те: сол­нцу, цве­там и Ни­кити­ным спи­ралям.

Та­маз от­крыл мне дверь, тща­тель­но, как обыч­но, за­пер ее за мной и сон­но поб­рел на свою рас­кла­душ­ку. В за­веде­нии бы­ло ти­хо, душ­но и тем­но, все ок­на бы­ли наг­лу­хо зак­ры­ты, заш­то­рены и за­тем­не­ны на­руж­ны­ми став­ня­ми. Ков­ры, крес­ла и ди­ваны гус­то про­пах­ли тер­пкой пе­пель­ной смесью си­гарет­но­го ды­ма, по­та и креп­ких ду­хов, осо­бен­но не­выно­симой пос­ле го­лубо­го ут­ренне­го бри­за, нас­то­ен­но­го на жел­тых и ли­ловых цве­тах.

Я нас­ко­ро стрях­ну­ла окур­ки и кон­до­мы в плас­ти­ковый ме­шок и ре­шила от­праздно­вать не­ожи­дан­ное нас­тупле­ние вес­ны ве­селой мой­кой окон. Я от­дерну­ла што­ры, под­ня­ла став­ни и рас­пахну­ла все ра­мы. Квар­ти­ру за­лило сол­нечным све­том, ко­торый дро­бясь на фи­гур­ных за­вит­ках окон­ных ре­шеток, пе­рели­вал­ся все­ми цве­тами ра­дуги на хрус­таль­ных люс­трах, не­дав­но вы­писан­ных Жень­кой по де­шев­ке из Нью-Пе­тер­бурга. Гра­неные под­вески люстр слег­ка под­ра­гива­ли на сквоз­ня­ке, на­пол­няя ком­на­ты не­уло­вимым праз­днич­ным пе­рез­во­ном очень вы­соко­го ре­гис­тра, из-за че­го он был поч­ти нес­лы­шен, но не­ис­тре­бим - его не мог пе­рек­рыть ни пе­релив­ча­тый храп Та­маза, ни нес­молка­емый рев ут­ренних ав­то­бусов, га­зу­ющих на кру­том подъ­еме от мо­ря в го­род.

На­вер­но, имен­но из-за это­го ре­ва я не сра­зу ус­лы­шала ис­тошные кри­ки, не­сущи­еся из спа­лен. Там страш­но ора­ли и ко­лоти­ли дю­жиной рук и ног в за­пер­тую сталь­ную дверь, на­деж­но глу­шив­шую шум. Я трях­ну­ла Та­маза за пле­чо, но он, под­давши, вид­но, хо­рошень­ко за ночь, про­дол­жал хра­петь как ни в чем не бы­вало.

_________________________________
Стра­ницы 1, 2