Холодное солнце тёплой зимы

ЧАСТЬ I

 

Гла­ва пер­вая

ПОС­ЛЕДНИЙ ДЕНЬ КА­ЛЕН­ДА­РЯ

Праз­днич­ный день для май­ора следс­твен­но­го от­де­ла Фи­лато­ва не за­дал­ся с са­мого ут­ра. Всё на­чалось с то­го, что ут­ром же­на со­об­щи­ла ему о ско­ром при­ез­де её ро­дите­лей, тес­тя и тё­щи Фи­лато­ва, и на­мере­нии встре­тить Но­вый год в уз­ком се­мей­ном кру­гу. Пла­ны на ве­сёлый праз­дник тут же по­лете­ли к чёр­ту, а сбе­жать с пред­сто­ящей нуд­ной це­ремо­нии не бы­ло ни­какой воз­можнос­ти. Из вя­лых пре­река­ний с же­ной в оче­ред­ной раз вы­яс­ни­лось, что Фи­латов сов­сем не лю­бит свою семью, что он чёрс­твая ско­тина, от­нявшая у бед­ной жен­щи­ны её луч­шие го­ды, и, во­об­ще, нуж­но бы быть бла­годар­ным её ро­дите­лям, ко­торые ког­да-то прис­тро­или его на хо­рошее мес­то и вы­тяну­ли в лю­ди. Пос­ле бур­но­го мо­ноло­га же­на вру­чила му­жу длин­ный спи­сок не­об­хо­димых про­дук­тов и при­каза­ла быть до­ма не поз­днее шес­ти ча­сов ве­чера. Вый­дя на ули­цу, Фи­латов по­чувс­тво­вал ещё один неп­ри­ят­ный под­за­тыль­ник праз­днич­но­го дня. Ав­то­мобиль Фи­лато­ва был пог­ре­бён под тол­стым сло­ем сне­га, раз­гре­бать ко­торый ему бы­ло не­охо­та, по­это­му приш­лось сно­ва под­ни­мать­ся до­мой и зво­нить на ра­боту, вы­зывая слу­жеб­ную ма­шину. Же­на ко­рот­ко крик­ну­ла ему: «олух».

По до­роге на ра­боту Фи­латов под­робно изу­чил вы­дан­ный ему спи­сок и, дой­дя до пун­кта «Спир­тное – 1 бу­тыл­ка», не­доволь­но по­мор­щился. Твёр­до ре­шив взять две, а луч­ше три бу­тыл­ки вмес­то од­ной, Фи­латов вы­шел из ма­шины и нап­ра­вил­ся в от­де­ление. По пу­ти к ка­бине­ту Фи­латов нос к но­су стол­кнул­ся с убор­щи­цей, не­сущей два пус­тых дре­без­жа­щих вед­ра. Сплю­нув че­рез пле­чо, май­ор ми­лиции от­крыл дверь и тут же ус­лы­шал за спи­ной ра­дос­тный го­лос лей­те­нан­та Ду­бина:

– То­варищ май­ор, мы взя­ли его!

Ко­го имен­но дол­жны бы­ли взять и на­конец-то взя­ли, Фи­латов не пом­нил, но, сде­лав удив­лённое ли­цо, он обер­нулся к лей­те­нан­ту и ска­зал:

– Да ты что? Серь­ёз­но? От­лично!

И тут же скрыл­ся в сво­ём ка­бине­те. Там в от­но­ситель­ной ти­шине он сел за свой стол и поп­ро­бовал ус­по­ко­ить­ся. Ака­демич­ность ин­терь­ера дей­ство­вала на Фи­лато­ва уми­рот­во­ря­юще. Тут бы­ло всё при­выч­но и по­нят­но. Пап­ки с де­лами в вы­соком шка­фу со стек­лянны­ми двер­ца­ми от­ли­вали хо­лодом офи­ци­оза. Май­ор лю­бил по­дой­ти к ним и, про­бежав­шись гла­зами по наз­ва­ни­ям, вы­тащить од­ну, что­бы про­верить что-ни­будь. На нас­тенных пол­ках ле­жали пух­лые фо­ли­ан­ты муд­рё­ных тек­стов по юрис­пру­ден­ции, те­ша са­молю­бие май­ора тем, что он их про­читал и за­кон­спек­ти­ровал. На даль­ней стен­ке ви­сел ка­лен­дарь, вы­пущен­ный к пос­ледне­му съ­ез­ду ЦК КПСС, с на­рисо­ван­ной звез­дой Ге­роя Со­ци­алис­ти­чес­ко­го Тру­да, из-за ко­торой выг­ля­дыва­ли чьи-то кус­тистые бро­ви. Ра­бочий стол с выд­вижны­ми ящи­ками и ко­жаное крес­ло, вы­битое у на­чаль­ства по слу­чаю Дня сле­дова­теля, до­пол­ня­ли при­выч­ный ин­терь­ер, в ко­тором так лег­ко ра­бота­лось май­ору Ан­дрею Фи­лато­ву – со­рока­вось­ми­лет­не­му сле­дова­телю по уго­лов­ным де­лам Во­роши­лов­ско­го рай­она Мос­квы.

Го­ды в дол­жнос­ти сле­дова­теля на­учи­ли Фи­лато­ва в лю­бых об­сто­ятель­ствах при­дер­жи­вать­ся оп­ре­делён­ных пра­вил, пред­пи­сан­ных вы­шес­то­ящи­ми струк­ту­рами. Он был при­леж­ным ис­полни­телем за­кона и всег­да ру­ководс­тво­вал­ся сво­им и чу­жим опы­том. Сво­ей ис­полни­тель­ностью он зас­лу­жил ре­пута­цию хо­роше­го, вдум­чи­вого, хо­тя всё-та­ки не вы­да­юще­гося сле­дова­теля. При­дир­чи­вость к фак­там и уме­ние от­ли­чать важ­ное от не­нуж­ной ше­лухи бы­ли, не­сом­ненно, его луч­ши­ми ка­чес­тва­ми, но врож­дённая лень и инер­тность с лих­вой пе­речёр­ки­вали эти дос­то­инс­тва. Фи­латов счи­тал, что следс­твие дол­жно всег­да под­чи­нять­ся ут­вер­ждён­ным пра­вилам, и лю­бое дей­ствие, не впи­сыва­юще­еся в их рам­ки, тут же вы­води­ло его из рав­но­весия, вно­ся сум­бур и сры­вая пла­ны. Дос­лу­жив­шись до май­ора, Фи­латов чувс­тво­вал, что это его по­толок: ид­ти даль­ше не бы­ло ни воз­можнос­тей, ни сил, ни, са­мое глав­ное, же­лания.

Сле­дова­тель пос­мотрел на стол и уви­дел на нём пап­ку с над­писью «Де­ло № 85». Па­мять тут же от­клик­ну­лась на это прис­ту­пом тре­воги и страс­тным же­лани­ем за­курить. А как ина­че? Уго­лов­ное де­ло, за­ведён­ное вче­ра на муж­чи­ну, ко­торый в прис­ту­пе рев­ности убил же­ну и её лю­бов­ни­ка и скрыл­ся в не­из­вес­тном нап­равле­нии. По опы­ту Фи­латов знал, что де­ло за вер­сту ра­зило оче­ред­ным ви­сяком, и это в кон­це го­да, ког­да для по­ложи­тель­но­го от­чё­та при­ходи­лось зак­ры­вать гла­за на вся­кую ме­лочёв­ку. А тут та­кое гром­кое де­ло! У Фи­лато­ва за­соса­ло под ло­жеч­кой. Сле­дова­тель не знал, что та­кое «за­соса­ло под ло­жеч­кой», но, как ему ка­залось, то неп­ри­ят­ное чувс­тво, ко­торое он сей­час ис­пы­тывал в об­ласти же­луд­ка, на­зыва­лось имен­но так.

В дверь, не ща­дя нер­вов Фи­лато­ва и собс­твен­ной кис­ти ру­ки, кто-то гром­ко пос­ту­чал. Так наг­ло и бес­це­ремон­но мог сту­чать лишь один че­ловек – лей­те­нант Ду­бин. Фи­латов по­думал ещё и о же­не, но та во­об­ще не сту­чалась и за­ходи­ла в ка­бинет му­жа как в собс­твен­ную ван­ную ком­на­ту.

– Вой­ди­те! – гром­ко крик­нул сле­дова­тель и отор­вал пред­послед­ний лист нас­толь­но­го ка­лен­да­ря, на ко­тором крас­ным цве­том за­пыла­ла над­пись «31 де­каб­ря. С Но­вым го­дом!».

Дверь от­кры­лась, и в неё про­суну­лась ло­по­ухая го­лова лей­те­нан­та.

– То­варищ май­ор, так что де­лать? Взя­ли же! – при­выч­но рас­тя­гивая сло­ва, ска­зал Ду­бин.

– Ко­го взя­ли?

Фи­латов всё ни­как не мог взять в толк, ко­го же там взя­ли.

– Как ко­го? Ну, это­го... Эду­ар­да Гу­сина. Тёп­лень­ким сня­ли в его же ма­шине.

Ког­да сле­дова­тель на­конец по­нял, о ком речь, он из­дал ра­дос­тный вопль.

– Так что же ты мям­лишь?! – про­орал Фи­латов. – Где он?

– Тут, в КПЗ.

– Ве­ди его!

По­луча­лось, что его ре­бята пой­ма­ли то­го са­мого че­лове­ка, ко­торый вче­ра убил же­ну и лю­бов­ни­ка. Оче­вид­ный ви­сяк как по ма­нове­нию вол­шебной па­лоч­ки прев­ра­щал­ся в рас­кры­тое де­ло, а гнев на­чаль­ства – в бла­годар­ность (воз­можно, да­же с ма­тери­аль­ным по­ощ­ре­ни­ем).

Фи­латов от­ки­нул­ся на спин­ку крес­ла и на­пус­тил на се­бя ус­та­лый от нес­конча­емых важ­ных дел вид. По­том, чуть по­думав, до­бавил ещё сер­ди­тос­ти.

– Вот, при­вел, как при­каза­ли! – бод­ро до­ложил по­мощ­ник Ду­бин и по­тянул за со­бой за­кован­но­го в на­руч­ни­ки муж­чи­ну.

Гу­син Эду­ард Вла­дими­рович – не­высо­кий, пух­лень­кий муж­чи­на с ре­де­ющи­ми во­лоса­ми – ис­пу­ган­но во­шёл в ка­бинет. На вид ему бы­ло лет трид­цать с хвос­ти­ком. По при­шиб­ленно­му и по­мято­му ви­ду бы­ло вид­но, что ему дос­тавля­ет не­выно­симые стра­дания пре­быва­ние в этом мес­те в ок­ру­жении лю­дей в ми­лицей­ской фор­ме. На муж­чи­не бы­ла мод­ная фет­ро­вая шля­па де­лово­го мы­шино­го цве­та и тём­но-се­рый кос­тюм, от­ли­ва­ющий ме­тал­ли­чес­ким блес­ком. Та­кие кос­тю­мы Фи­латов ви­дел на вы­соко­пос­тавлен­ных чи­нов­ни­ках, так что ни­щим за­дер­жанный не был. Его тём­но-ка­рие гла­за не мог­ли ос­та­новить­ся на чем-то од­ном, они нер­вно бе­гали, об­ша­ривая все уг­лы по­меще­ния, и еже­секун­дно сле­дили за каж­дым дви­жени­ем ми­лици­оне­ров, буд­то бы ожи­дая от них ка­кой-ни­будь па­кос­ти или да­же фи­зичес­ко­го воз­дей­ствия. При­чём пос­ледне­го он яв­но бо­ял­ся боль­ше все­го, по­тому что пло­хо пе­рено­сил фи­зичес­кую боль. С пер­во­го взгля­да Эду­ард про­из­во­дил впе­чат­ле­ние клас­си­чес­ко­го ин­телли­ген­та, че­лове­ка куль­тур­но­го и ти­хого. Про не­го мож­но бы­ло с хо­ду ска­зать, не заг­ля­дывая в лич­ное де­ло: «Не сос­то­ял, не за­мечен, не прив­ле­кал­ся». За­жав кис­ти рук меж­ду ко­леня­ми, Эду­ард под ис­пы­ту­ющим взгля­дом Фи­лато­ва си­дел на та­бурет­ке, ста­ра­ясь за­нимать в ок­ру­жа­ющем прос­транс­тве как мож­но мень­ше мес­та.

– Вы уже его доп­ра­шива­ли? – ме­тал­ли­чес­ким го­лосом об­ра­тил­ся Фи­латов к лей­те­нан­ту.

– Так точ­но, то­варищ май­ор. За­дер­жанный всё от­ри­ца­ет.

– Яс­но… – про­гово­рил сле­дова­тель и, к ужа­су Эду­ар­да, что-то на­чер­кал в бу­магах.

«Та­кой за­гово­рит у ме­ня как ми­лень­кий», – с удо­воль­стви­ем по­думал май­ор и ре­шил сра­зу взять бы­ка за ро­га. Эду­ард на бы­ка ни­как не тя­нул, что лишь об­легча­ло за­дачу.

– Чёрт бы вас поб­рал! Сва­лились на мою го­лову в ка­нун праз­дни­ка! Это ж на­до, а? Имен­но в тот мо­мент, ког­да мне на­до быть в Уп­равле­нии! – гар­кнул гроз­ным го­лосом Фи­латов и по­думал, что фра­за про Уп­равле­ние бы­ла яв­но не­умес­тной.

– Но... но... Я ни­чего не по­нимаю! То, что про­изош­ло, – это ужас­но, ужас­но. Бо­же мой, моя же­на... она... её боль­ше нет! – По­дав­ленный го­лос Эду­ар­да, дре­без­жа на каж­дом сло­ге, вы­ражал край­нюю сте­пень от­ча­янья.

– Ну, что вы упи­ра­етесь? Всё же по­нят­но! Под­пи­сывай­те приз­на­ние и мо­жете ид­ти от­ме­чать праз­дник в ка­меру.

Ду­бин раз­вязно хо­хот­нул.

Эду­ард го­рес­тно вздох­нул и, слов­но от­го­няя от се­бя тя­жёлые мыс­ли, встрях­нув го­ловой, вып­ря­мил­ся:

– Я не бу­ду ни­чего под­пи­сывать! – вы­дал он то­ном Маль­чи­ша-Ки­баль­чи­ша на доп­ро­се у бур­жу­инов.

– То есть вы не счи­та­ете се­бя ви­нов­ным в убий­стве ва­шей же­ны Ли­лии Гу­синой и ко­нюха Пав­ла? – уг­ро­жа­юще проз­ву­чал воп­рос сле­дова­теля.

– Я не пом­ню.

– Как это не пом­ни­те? Вы не пом­ни­те, как их уби­вали?

– Я не пом­ню, что уби­вал их, – втя­нув го­лову в пле­чи, ти­хо от­ве­тил Эду­ард.

– Нор­маль­но... – раз­вёл ру­ками Фи­латов. – Вы не пом­ни­те, как уби­ли двух лю­дей? Это та­кой ря­довой эпи­зод ва­шей жиз­ни, что од­ним боль­ше, од­ним мень­ше – не­важ­но?

– Де­ло в том, что в тот день я вы­пил, – заб­ренчал на­руч­ни­ками Эду­ард, по­казы­вая из­вес­тным жес­том сто­поч­ку. – А ког­да я вы­пиваю, за­бываю, что де­лал и где был. Нет-нет, это не зна­чит, что я ка­кой-ни­будь ал­ко­голик или на­пива­юсь до «бе­лоч­ки». Прос­то у ме­ня та­кая ре­ак­ция ор­га­низ­ма на ал­ко­голь. Да­же ес­ли я выпью пять­де­сят грамм конь­яка, на­ут­ро ни­чего не пом­ню. Сам не по­нимаю, по­чему так про­ис­хо­дит. Вра­чи го­ворят, что пси­холо­гичес­кое.

Сле­дова­тель пос­мотрел на Эду­ар­да взгля­дом, ка­ким трам­вай­ный кон­дуктор взи­ра­ет на пас­са­жира, по­ка тот ищет в кар­ма­не буд­то бы за­теряв­ший­ся про­ез­дной би­лет. Не от­во­дя взгля­да от за­дер­жанно­го, май­ор чир­кнул спич­кой и за­курил. «Всё-та­ки три бу­тыл­ки – мно­гова­то», – по­думал о сво­ём Фи­латов и про­дол­жил:

– Стран­но. Ну, до­пус­тим… А по­чему вы вы­пили в тот день, хо­тя бы пом­ни­те?

– Это пом­ню. Я по­ругал­ся с же­ной. Очень силь­но по­ругал­ся. Дош­ло до то­го, что я уда­рил её. Ни ра­зу в жиз­ни я не под­ни­мал на неё ру­ку, а тут как буд­то бес все­лил­ся. Не знаю, что на ме­ня наш­ло.

Май­ор гля­нул на нас­толь­ные ча­сы, по­том на спи­сок про­дук­тов и, вздох­нув, ска­зал:

– Лад­но, нач­ни­те сна­чала. Как вы поз­на­коми­лись со сво­ей же­ной?

– Она бы­ла су­щим ан­ге­лом, рож­дённым под ку­щами рая… – ожи­вив­шись, нес­коль­ко вы­соко­пар­но на­чал Эду­ард. – Мы поз­на­коми­лись этим ле­том в Со­чи. Она бы­ла ис­полне­на гра­ции и гор­дости… э­ээ… слов­но чис­токров­ная ко­был­ка…

С эти­ми сло­вами Эду­ард пог­ру­зил­ся в при­ят­ные вос­по­мина­ния дав­не­го ле­та, про­ведён­но­го на от­ды­хе в Со­чи.

 

Гла­ва вто­рая

ОЧИ ЧЁР­НЫЕ

Струи мор­ско­го воз­ду­ха об­ду­вали рас­ка­лён­ный пе­сок. По не­му, об­жи­гая но­ги, ко­зоч­ка­ми бе­гали ку­па­ющи­еся граж­данки. Кри­ки ча­ек и уда­ры волн соз­да­вали ат­мосфе­ру сво­бод­ной без­мя­теж­ности и праз­днос­ти. Тол­сто­пузые от­цы се­мей­ств спа­ли на шез­лонгах, нак­рывшись кто «Ком­со­мол­кой», а кто и «Огонь­ком». Дру­гие поч­тенные пред­ста­вите­ли силь­но­го по­ла сос­ре­дото­чен­но «за­бива­ли коз­ла», ус­тро­ив­шись под зон­ти­ками, по­ка их прек­расные по­лови­ны под­жа­рива­ли на сол­нышке свои ок­руглые бо­ка. Все­воз­можная ре­бят­ня ве­село во­зилась сре­ди это­го му­равей­ни­ка, пе­рес­ка­кивая че­рез ле­жащих и си­дящих, жу­ющих и чи­та­ющих граж­дан.

Пёс­трый пляж не­замет­но пе­рехо­дил в та­кую же раз­но­ликую на­береж­ную. Под ака­ци­ями гу­ляли раз­ноцвет­ные лю­ди, ко­торых лег­ко мож­но бы­ло раз­де­лить на три груп­пы. Пер­вая часть от­ды­ха­ющих, брон­зо­вая от за­гара, вы­шаги­вала мер­но и не то­ропясь. Она точ­но зна­ла, ку­да идёт, и по этой раз­ме­рен­ной валь­яж­ности мож­но бы­ло уга­дать дав­но от­ды­ха­ющих и да­же ус­тавших от это­го от­ды­ха граж­дан. Вто­рую груп­пу сос­тавля­ли крас­ные как ра­ки от пер­во­го за­гара лю­ди, ко­торые, дви­га­ясь чуть быс­трее пер­вых, иног­да ос­та­нав­ли­вались и спра­шива­ли у бы­валых до­рогу. В треть­ей груп­пе бы­ли граж­да­не блед­но-си­нюш­но­го цве­та, де­лав­шие быс­трые зиг­за­го­об­разные пе­ребеж­ки от од­но­го мес­та к дру­гому, вос­торжен­но ста­ра­ясь в пер­вый же день всё ра­зуз­нать и ох­ва­тить. Они с за­вистью смот­ре­ли на пер­вую груп­пу и пос­ме­ива­лись над вто­рой.

«Ты не плачь, мой друг, что ро­зы вя­нут.

Они ут­ром сно­ва рас­цве­тут.

А ты плачь, что го­ды мо­лодые

Ведь к те­бе об­ратно не при­дут».

Ме­лодия не­затей­ли­вой пес­ни под ак­компа­немент гар­мо­ни и буб­на раз­ли­валась по на­береж­ной, и толь­ко у приб­режной ка­феш­ки её заг­лу­шали го­лоса ду­эта, по­юще­го из ди­нами­ков про вер­ни­саж.

В пар­ке, ок­ру­жён­ный праз­дной тол­пой, в кра­сивой по­зе, с кис­точкой в ру­ках сто­ял улич­ный ху­дож­ник. Он вы­водил на хол­сте ка­кую-то осо­бен­но труд­ную ли­нию, приз­ванную быть на­чалом оче­ред­но­го ше­дев­ра, ко­торые во мно­жес­тве ва­лялись тут же на сто­ле и про­дава­лись по три руб­ля за шту­ку. Уми­лён­но сло­жив до­миком тон­кие бро­ви, ху­дож­ник пол­ностью от­да­вал­ся ра­боте, и лишь воп­рос о це­не иног­да вы­дёр­ги­вал его из это­го оду­хот­во­рён­но­го сос­то­яния. Эду­ард, от­но­сящий­ся к треть­ей груп­пе ту­рис­тов и по­ка толь­ко жад­но ло­вив­ший всем те­лом сол­нечные лу­чи, слож­ным ма­нёв­ром рас­сёк тол­пу гу­ля­ющих и не­ожи­дан­но да­же для са­мого се­бя ока­зал­ся око­ло ху­дож­ни­ка. Об­ве­дя быс­трым взгля­дом ра­боты, Эду­ард хо­тел бы­ло уже уй­ти, но тут за­метил не­боль­шой ри­сунок, ле­жащий на са­мом краю сто­ла. Это был да­же не ри­сунок, а не­боль­шой наб­ро­сок ка­ран­да­шом гра­ци­оз­ной ко­былы тём­ной мас­ти. Гор­дый стан, боль­шие гла­за, бе­лые зу­бы, не­покор­ная вол­нистая гри­ва го­вори­ли о чис­той кро­ви ло­шади. Её тон­кая спи­на бы­ла изящ­но выг­ну­та, за­вора­живая кра­сотой ли­ний и из­ги­бов.

В тот мо­мент Эду­ард да­же не мог пред­ста­вить, как кру­то по­вер­нёт его жизнь этот ма­лень­кий, на­рисо­ван­ный на ско­рую ру­ку ри­сунок.

– Нра­вит­ся? – спро­сил опус­тивший­ся с не­бес ху­дож­ник.

– Да, очень! Прос­то ве­лико­леп­но. Я обо­жаю ло­шадей. Го­тов на них смот­реть и го­ворить об этих прек­расных соз­да­ни­ях всё вре­мя. Они так гра­ци­оз­ны…

– Вы жо­кей?

– Я? Ну что вы? Нет. Я все­го лишь ди­рек­тор ма­гази­на.

– В на­ше де­фицит­ное вре­мя сло­во «все­го лишь» к дол­жнос­ти ди­рек­то­ра ма­гази­на не под­хо­дит, – под­ме­тил ху­дож­ник, улы­ба­ясь.

– Ну, я не жа­лу­юсь. Но всё рав­но, все ма­тери­аль­ные бла­га мер­кнут пе­ред этим, – и Эду­ард ука­зал на ри­сунок.

– На са­мом де­ле я ри­совал её с на­туры, – сму­щён­но за­метил ху­дож­ник.

– В са­мом де­ле? И где же? Ин­те­рес­но бы­ло бы взгля­нуть на неё, – ожи­вил­ся Эду­ард.

– Для это­го да­леко хо­дить не на­до. Вот она сто­ит.

И ху­дож­ник мах­нул кис­точкой ку­да-то в сто­рону мно­гочис­ленной тол­пы.

Её не­воз­можно бы­ло не уз­нать. Это бы­ла очень кра­сивая мо­лодая цы­ган­ка с вь­ющи­мися ло­кона­ми гус­тых чёр­ных во­лос, на ко­торых иг­ри­во поб­лески­вало по­луден­ное сол­нце. Не­покор­ная чёл­ка чуть прик­ры­вала боль­шие смо­ляные гла­за, в ко­торых по­сели­лись за­дор­ные сме­шин­ки. Бе­лос­нежная улыб­ка, то­чёные ли­нии бё­дер, лёг­кие дви­жения до­пол­ня­ли сходс­тво с кра­сивой ло­шадью бла­город­ных кро­вей. Она, улы­ба­ясь со­вер­шенно дет­ской улыб­кой, про­тяги­вала про­хожим би­лети­ки счастья, ко­торые вы­тас­ки­вал из ко­роб­ки зе­лёный по­пугай, си­дящий у неё на пле­че. Стоя на уг­лу пар­ка, где за­вора­чива­ла до­рож­ка, она сво­им ве­сен­ним си­яни­ем зат­ме­вала без­ли­кую тол­пу. По край­ней ме­ре в тот мо­мент так ка­залось Эду­ар­ду.

«Дей­стви­тель­но по­хожа!» – по­думал Эду­ард, вновь пе­реве­дя взгляд на ри­сунок.

Ему вдруг ста­ло грус­тно. Грус­тно ему ста­нови­лось вся­кий раз, ког­да он ви­дел мо­лодую де­вуш­ку и по­нимал, ка­кая про­пасть лет про­лег­ла меж­ду ни­ми. Роб­кий и зас­тенчи­вый по при­роде, он так и не на­учил­ся об­ра­щать­ся с жен­щи­нами. Сто­ило ему за­гово­рить с кем-то из про­тиво­полож­но­го по­ла, как всё ли­цо его на­лива­лось пун­цо­вой крас­кой, а сам он прев­ра­щал­ся в за­ика­ющий­ся по­мидор, ко­торый спо­тыкал­ся на каж­дом сло­ге и по пять раз пов­то­рял од­но и то же. Эду­ард очень стра­дал от этой сво­ей осо­бен­ности. Ког­да же он на­учил­ся вла­деть со­бой, раз­го­вари­вая пре­иму­щес­твен­но с жен­ским пер­со­налом сво­его уни­вер­са­ма, ока­залось, что те­перь уже поз­дно и он без­на­дёж­но пос­та­рел. Единс­твен­ной жен­щи­ной, ря­дом с ко­торой ему бы­ло прос­то и спо­кой­но, бы­ла его ма­ма – Лю­бовь Алек­сан­дров­на.

Лю­бовь Алек­сан­дров­на бы­ла из тех ма­терей, ко­торые свя­то счи­та­ют, что в жиз­ни их де­тей нич­то не име­ет пра­во про­ис­хо­дить без их ве­дома. Её все­объ­ем­лю­щая, бь­ющая че­рез край ма­терин­ская лю­бовь сталь­ны­ми це­пями при­кова­ла сы­на к пыш­ной юб­ке, за ко­торой тот на­шёл своё тёп­лое мес­течко в жиз­ни. Лю­бовь Алек­сан­дров­на твёр­до ве­рила, что её Эдик ес­ли и не ге­ний, то поч­ти ге­ний, а не сог­ла­сить­ся с этим, по её мне­нию, мог толь­ко иди­от. По сво­ей при­роде она бы­ла мяг­кой и доб­ро­душ­ной жен­щи­ной, но ес­ли де­ло ка­салось её не­наг­лядно­го Эди­ка, Лю­бовь Алек­сан­дров­на прев­ра­щалась в сви­репую мед­ве­дицу, го­товую на­чать атом­ную вой­ну, лишь бы за­щитить сво­его сы­ноч­ка и сбе­речь его для не­дос­той­но­го че­лове­чес­тва.

Две не­дели на­зад Лю­бовь Алек­сан­дров­на приш­ла к не­уте­шитель­но­му вы­воду, что её сын бле­ден. Нав­скид­ку вспом­нив па­роч­ку страш­ных ди­аг­но­зов, вы­читан­ных из ме­дицин­ских жур­на­лов, она, взяв сы­на под мыш­ку, по­тащи­лась по вра­чам. Пос­ле ос­мотра у пер­во­го вра­ча Лю­бовь Алек­сан­дров­на ос­та­лась край­не не­доволь­на, по­тому что тот на­шёл её сы­на аб­со­лют­но здо­ровым. Выс­ка­зав в крас­но­речи­вых фра­зах, изо­билу­ющих уни­чижи­тель­ны­ми срав­не­ни­ями, всё, что она ду­ма­ет про за­кос­не­лую со­вет­скую ме­дици­ну, Лю­бовь Алек­сан­дров­на наз­ва­ла док­то­ра ме­дицин­ских на­ук шар­ла­таном и по­вела от­прыс­ка к дру­гому све­тилу на­уки. Сле­ду­ющий док­тор, ко­торый, по сво­ему нес­частью, слыл в гла­зах Лю­бови Алек­сан­дров­ны ум­ным вра­чом, под­твер­дил от­менное здо­ровье Эду­ар­да, чем выз­вал оче­ред­ную пор­цию ра­зоб­ла­чений в ад­рес мно­гос­тра­даль­ной ме­дици­ны. В этот раз раз­гне­ван­ная мать при оцен­ке вра­ча ог­ра­ничи­лась клей­мом «не­уч». Тре­тий врач, ко­торый при­нял Лю­бовь Алек­сан­дров­ну и её сы­на, уже был пре­дуп­реждён о во­инс­твен­ности жен­щи­ны и её бес­ком­про­мис­сном же­лании во что­бы то ни ста­ло отыс­кать та­инс­твен­ную бо­лезнь, му­чив­шую её сы­на. Пос­ле ос­мотра врач по­цокал язы­ком и, сде­лав оза­бочен­ное ли­цо, со­об­щил оше­лом­лённой Лю­бови Алек­сан­дров­не, что у её сы­на прог­ресси­ру­ющий «Syndromum fatigatio». Эф­фект от этой но­вос­ти по­лучил­ся стран­ным. Вмес­то то­го что­бы взвол­но­вать­ся за здо­ровье го­рячо лю­бимо­го сы­на, мать об­ра­дова­лась и по­том дол­го жа­ла ру­ку док­то­ру. Вни­матель­но выс­лу­шав вра­чеб­ные пред­пи­сания, Лю­бовь Алек­сан­дров­на ска­зала, что всег­да до­веря­ла оте­чес­твен­ной ме­дици­не и, сде­лав по­доба­ющее слу­чаю скор­бное ли­цо, выш­ла из ка­бине­та.

Страш­ный ди­аг­ноз «Syndromum fatigatio», ко­торый пос­та­вил врач, на ла­тыни оз­на­чал лишь не­боль­шую ус­та­лость. Боль­но­му бы­ли вы­писа­ны ви­тами­ны и от­дых на све­жем воз­ду­хе. Пос­ле по­куп­ки ви­тами­нов во весь рост стал воп­рос о са­нато­рии. Они по­сове­щались, и мать ре­шила, что луч­ше все­го поп­равлять здо­ровье под юж­ным со­чин­ским сол­нцем, и уже че­рез два ча­са еха­ла до­мой с дву­мя би­лета­ми на по­езд. Но тут в де­ло вме­шалась судь­ба: у Лю­бови Алек­сан­дров­ны умер­ла даль­няя родс­твен­ни­ца, на по­хоро­нах ко­торой нуж­но бы­ло обя­затель­но от­ме­тить­ся. Пос­ле дол­гих ко­леба­ний мать скре­пя сер­дце от­пусти­ла сы­на в са­нато­рий од­но­го, и к пу­щей ра­дос­ти Эду­ар­да не гро­зилась при­ехать и про­ведать. Так, мо­жет быть, впер­вые в жиз­ни Эду­ард ока­зал­ся пре­дос­тавлен са­мому се­бе. Чувс­тво сво­боды пь­яни­ло и дур­ма­нило. У не­го бы­ло та­кое ощу­щение, ка­кое бы­ва­ет у зэ­ка, вы­бежав­ше­го за ко­лючую про­воло­ку. Вды­хая ку­рор­тный воз­дух пол­ной грудью, Эду­ард нас­лаждал­ся тем, что мож­но бы­ло не чис­тить зу­бы по ве­черам и не мыть ру­ки пе­ред обе­дом...

– Так вы бе­рёте её? – Воп­рос ху­дож­ни­ка вы­вел Эду­ар­да из за­дум­чи­вос­ти.

– Ко­го? – уди­вил­ся Эду­ард.

– Ло­шадь, го­ворю, бе­рёте?

Толь­ко те­перь Эду­ард по­нял, что дер­жит ри­сунок в вы­тяну­той ру­ке, слов­но бы све­ря­ясь с ори­гина­лом.

– Ах да, ко­неч­но, бе­ру. Сколь­ко я вам дол­жен?

– Рубль.

Эду­ард то­роп­ли­во рас­пла­тил­ся с ху­дож­ни­ком и нап­ра­вил­ся к цы­ган­ке. На пол­пу­ти он ос­та­новил­ся и ещё раз оки­нул взгля­дом строй­ный стан де­вуш­ки, под­чёр­кну­тый ми­лыми обор­ка­ми платья на тон­кой та­лии. По­мор­щившись от оче­ред­но­го прис­ту­па ком­плек­са не­пол­но­цен­ности, Эду­ард глу­боко вздох­нул и ре­шитель­но по­шёл на встре­чу со сво­ей судь­бой.

– Граж­да­не от­ды­ха­ющие! Не про­ходим ми­мо! По­пугай га­да­ет всем на счастье! Под­хо­дите и уз­най­те, что вас ждёт!

Эду­ард сде­лал вид, что про­ходил ми­мо, и, за­мед­лив шаг, обер­нулся к цы­ган­ке.

– По­пугай и вправ­ду счастье мне при­несёт? – ска­зал он за­готов­ленную фра­зу.

– Мой по­пугай­чик ещё ни­кому пло­хого не на­гадал, – оча­рова­тель­но улыб­ну­лась цы­ган­ка.

– Ну, я не сом­не­ва­юсь. Прос­то я всег­да ду­мал, что это а­ис­ты при­носят счастье.

«И по­чему имен­но а­ис­ты дол­жны при­носить счастье? По­чему я ска­зал та­кую чушь? – Эду­ард за­думал­ся о за­путан­ной ло­гичес­кой це­поч­ке, сге­нери­рован­ной собс­твен­ным моз­гом. – Ах, да… А­ис­ты же при­носят де­тей, а де­ти – это счастье».

– И сколь­ко раз а­ис­ты вас уже по­радо­вали? – на удив­ле­ние лег­ко раз­га­дала тон­кую ме­тафо­ру цы­ган­ка.

– По­ка ни ра­зу. Как-то не сло­жилось ещё.

– Ай-ай-ай, яхон­то­вый мой! Год­ков-то те­бе уже мно­го, по­ра за­думать­ся о семье. Дай я те­бе по ру­ке по­гадаю. Всё ска­жу, как бы­ло, как бу­дет.

Эду­ард про­тянул пре­датель­ски за­потев­шую ла­донь.

– Ви­жу, ты оди­нок на этом све­те… – за­дум­чи­во про­из­несла де­вуш­ка.

– Ну по­чему же оди­нок? У ме­ня есть ма­ма.

– Не пе­реби­вай. Я ви­жу сов­сем дру­гое оди­ночес­тво. Но те­бя ждёт встре­ча с жен­щи­ной…

– Да-да, знаю. Мы по­любим друг дру­га, по­женим­ся и бу­дем жить дол­го и счас­тли­во, – вслух за­вер­шил клас­си­чес­кое про­рочес­тво Эду­ард.

– Нет.

Эду­ард с удив­ле­ни­ем пос­мотрел на га­дал­ку:

– То есть мы не бу­дем жить дол­го и счас­тли­во?

– Я ви­жу пла­мя… – тем вре­менем «страш­ным» го­лосом ве­щала цы­ган­ка.

– Что за пла­мя? Ох!.. не пу­гай­те ме­ня, граж­данка. Мо­жет, это пла­мя люб­ви? – с на­деж­дой заг­ля­дывая в гла­за де­вуш­ки, спро­сил Эду­ард.

Цы­ган­ка от­пусти­ла ру­ку Эду­ар­да и с ин­те­ресом заг­ля­нула ему в гла­за:

– Мо­жет, и пла­мя люб­ви.

Эду­ард на­иг­ранно вы­дох­нул:

– Яс­но всё с ва­ми. Сколь­ко я дол­жен?

– А сколь­ко не жал­ко?

Эду­ард про­тянул «трёш­ку», и цы­ган­ка, ода­рив Эду­ар­да лу­чезар­ной улыб­кой, спря­тала день­ги ку­да-то в мно­гочис­ленные склад­ки пыш­но­го платья. Нуж­но бы­ло ухо­дить. Сто­ять и глу­по пя­лить­ся на кра­сави­цу ста­нови­лось не­лов­ко.

– Ну, я по­шёл… – ука­зал че­рез пле­чо нап­равле­ние пред­по­лага­емо­го ухо­да Эду­ард.

– Ра­да бы­ла по­мочь, – от­ве­тила цы­ган­ка и пе­рек­лю­чилась на дру­гих гу­ля­ющих.

Ухо­дить не хо­телось. Хо­телось сто­ять и прос­то смот­реть на де­вуш­ку, лю­бу­ясь её блис­та­тель­ной кра­сотой. В её боль­ших гла­зах от­ра­жал­ся мир, ко­торый всег­да был так да­лёк от Эду­ар­да. Лю­бовь, рев­ность, страсть – по­нятия, без ко­торых не­воз­можно бы­ло пред­ста­вить жизнь смер­тно­го, ка­ким-то стран­ным, нес­пра­вед­ли­вым об­ра­зом всег­да об­хо­дили его сто­роной. Он яс­но по­нял, что трид­цать лет его прес­ной жиз­ни с лёг­костью мож­но бы­ло об­ме­нять на один-единс­твен­ный день люб­ви этой бо­гини. Эду­ард сто­ял и чувс­тво­вал, как что-то внут­ри не­го вы­ходит из глу­боко­го ана­би­оза. Это что-то, боль­шое и тёп­лое, про­бива­ло скор­лу­пу заб­ве­ния и на­чина­ло све­тить­ся, за­пол­няя сер­дце не­понят­ной ра­достью. И по ме­ре то­го как внут­ри свет­ле­ло, весь ос­таль­ной мир ста­новил­ся ма­лень­ким, су­ет­ли­вым фо­ном, ко­торый лишь мяг­ко от­те­нял при­чину это­го си­яния.

При­чина си­яния тем вре­менем сто­яла на преж­нем мес­те и бой­ко тор­го­вала счасть­ем. Зе­лёный по­пугай де­лови­то дос­тал оче­ред­ную кар­точку и, по­лучив за это ку­сочек яб­ло­ка, как-то осуж­да­юще гля­нул на Эду­ар­да. Под тя­жестью птичь­его взгля­да Эду­ард вздрог­нул и, при­мятый к греш­ной зем­ле сво­ими гло­баль­ны­ми ду­шев­ны­ми пе­реме­нами, поп­лёлся на пляж.

Ес­ли Со­чи – это то­же «жем­чу­жина у мо­ря», то его пля­жи – ско­пища че­лове­чес­ко­го план­кто­на, каж­дый год миг­ри­ру­юще­го к этим бе­регам. При­бывая в нес­метных ко­личес­твах, они за­пол­ня­ют со­бой каж­дый квад­ратный метр тёп­ло­го пес­ча­ного пля­жа, не го­воря уже о шез­лонгах и ко­рон­ных мес­тах под зон­ти­ками. Ко­поша­ща­яся, го­моня­щая, пос­то­ян­но пе­ред­ви­га­юща­яся внут­ри се­бя сис­те­ма лю­дей, объ­еди­нён­ная об­щей вы­сокой иде­ей, на­зыва­емой «по­ехать на юга».

Эду­ард, ду­мая о сво­ём, сту­пил на тер­ри­торию пля­жа и тут же был пог­ло­щён в ме­ру раз­де­той тол­пой. До­рога до во­ды по пе­ресе­чён­ной те­лами мес­тнос­ти за­няла че­тыре ми­нуты, в те­чение ко­торых бы­ли раз­давле­ны две ло­дыж­ки, один ука­затель­ный па­лец и цве­тас­тая па­нама, ока­зав­ша­яся чь­ей-то го­ловой. Дой­дя до во­ды, Эду­ард ог­ля­нул­ся в по­ис­ках хо­тя бы ста ку­бичес­ких сан­ти­мет­ров пус­то­го прос­транс­тва. Та­кое прос­транс­тво бы­ло най­де­но на даль­ней око­неч­ности пля­жа ря­дом с вол­но­резом. На­чал­ся тер­нистый путь в сто­рону на­мечен­но­го мес­та. Ока­зав­шись у вол­но­реза, Эду­ард снял с се­бя одеж­ду и лёг ли­цом к сол­нцу, по­чувс­тво­вав при этом, как тёп­лые ка­меш­ки при­ят­но зах­русте­ли под его спи­ной. На­дев сол­нечные оч­ки, муж­чи­на са­мозаб­венно зах­ра­пел. Прос­нувшись че­рез час, он с удив­ле­ни­ем за­метил, что его пе­ред­няя часть стре­митель­но вор­ва­лась во вто­рую за­чёт­ную груп­пу от­ды­ха­ющих – «крас­ных как ра­ки», в то вре­мя как зад­няя часть про­дол­жа­ла про­зябать в треть­ей, «блед­но-си­нюш­ной». Ре­шив под­тя­нуть от­ста­ющую часть к об­ще­му зна­мена­телю, Эду­ард пе­ревер­нулся и под­ста­вил под ещё вы­сокое сол­нце за­потев­шую спи­ну. В этот от­ветс­твен­ный мо­мент кто-то бес­це­ремон­но встал меж­ду ним и веч­ным све­тилом.

– Мо­лодой че­ловек, не мог­ли бы вы отой­ти и не зас­ло­нять мне сол­нце? – веж­ли­во об­ра­тил­ся к муж­ско­му си­лу­эту Эду­ард.

Сто­ящий пе­ред ним муж­чи­на сде­лал шаг в сто­рону и усел­ся на пе­сок. Толь­ко те­перь Эду­ар­ду уда­лось раз­гля­деть это­го че­лове­ка. Ря­дом с ним на пес­ке си­дел со­шед­ший с не­ба древ­негре­чес­кий бог. Бог че­го имен­но, сей­час Эду­ар­ду бы­ло бы труд­но ска­зать, но его ан­тичная внеш­ность вы­зыва­ла в па­мяти кар­тинки из «Или­ады». Тем вре­менем бог, ми­ло улы­ба­ясь, смот­рел на Эду­ар­да сво­ими се­рыми гла­зами. Его иде­аль­но пра­виль­ную го­лову об­рамля­ли иде­аль­но вь­ющи­еся оди­нако­выми ко­леч­ка­ми вол­нистые во­лосы, ко­торые иде­аль­но нис­па­дали до ши­роких плеч. Под брон­зо­вой за­горе­лой ко­жей буг­ри­лись сталь­ные мус­ку­лы. Ку­бики прес­са буд­то бы­ли сло­жены про­фес­си­ональ­ным ка­мен­щи­ком в чет­вёртом по­коле­нии. Осо­бен­ную му­жес­твен­ность внеш­ности до­бав­ля­ли мел­кие коль­ца во­лос на гру­ди, ко­торые рав­но­мер­но пок­ры­вали её от клю­чицы до клю­чицы, а за­тем ак­ку­рат­ной стрел­кой нап­равля­лась к пуп­ку. Ру­ка Эду­ар­да вдруг са­ма по­тяну­лась к собс­твен­ной гру­ди, где у не­го то­же рос­ли во­лосы. Все трид­цать семь штук бы­ли на сво­ём мес­те.

– Из­ви­ните, я вас не за­метил, – ска­зал нез­на­комец, и по­чему-то Эду­ар­да это не уди­вило.

– Да­аа, лю­дей-то сколь­ко! Не про­тол­кнуть­ся... – про­дол­жил муж­чи­на. – В прош­лом го­ду здесь бы­ло на­роду нам­но­го мень­ше.

– Да, пря­мо ва­вилон­ское стол­потво­рение! – ре­шил блес­нуть хо­тя бы кру­гозо­ром Эду­ард.

– Ва­вилон­ское что? – спро­сил гре­чес­кий бог.

Это бы­ла ма­лень­кая, но всё-та­ки по­беда.

– Стол­потво­рение.… Есть та­кой миф... А­ааа, не важ­но, – неб­режно за­кон­чил Эду­ард, мах­нув ру­кой.

– Ме­ня зо­вут Па­вел. Бу­дем зна­комы.

– Я Эду­ард. – Они по­жали друг дру­гу ру­ки.

– В прош­лом го­ду здесь бы­ло мень­ше на­роду, – пов­то­рил Па­вел, пос­мотрев на ко­поша­щу­юся на пля­же мас­су.

– А вы каж­дый год сю­да при­ез­жа­ете? – спро­сил Эду­ард.

– Вто­рой год.

– Счас­тли­вый че­ловек. Мо­жете се­бе поз­во­лить при­ехать и от­дохнуть.

– А я не от­ды­хать сю­да при­ез­жаю – ра­ботать.

– Да? И где вы ра­бота­ете?

– В цир­ке. На­ше ша­пито каж­дое ле­то да­ёт кон­церты в Со­чи, – буд­нично от­ве­тил Па­вел.

– На­до же! Очень ин­те­рес­но. Я люб­лю цирк.

– А кто его не лю­бит? Мы, граж­да­не Со­вет­ско­го Со­юза, дол­жны лю­бить цирк. Ведь все в нём жи­вём.

От­ку­да-то свер­ху, где на­чинал­ся вол­но­рез, муж­ской го­лос поз­вал Пав­ла.

– Ну вот. Не­лёг­кая его при­нес­ла. Толь­ко вы­шел от­дохнуть! – не­доволь­но про­бур­чал древ­негре­чес­кий бог Па­вел. – Де­лать не­чего, нуж­но ид­ти. При­ходи­те к нам на пред­став­ле­ние. Наш ша­тёр рас­ки­нул­ся на пус­ты­ре не­дале­ко от­сю­да.

– Спа­сибо за приг­ла­шение. Обя­затель­но заг­ля­ну, – по­обе­щал Эду­ард.

Са­нато­рий «Элек­тро­ника», в ко­тором по­селил­ся Эду­ард, был сов­сем но­вень­ким. В ко­ридо­рах ещё явс­твен­но ощу­щал­ся за­пах крас­ки и дре­вес­но­го ла­ка, а в боль­шом пар­ке са­нато­рия иног­да по­пада­лись ска­мей­ки с таб­личка­ми «Ос­то­рож­но, ок­ра­шено!». Сов­ре­мен­ное мно­го­этаж­ное зда­ние гор­до воз­вы­шалось над мы­сом Вид­ный и си­яло бе­лыми бо­ками. К ус­лу­гам от­ды­ха­ющих здесь бы­ли трёх­ра­зовое пи­тание, ки­нокон­цер­тный зал, биб­ли­оте­ка, лет­нее ка­фе, обе­ден­ный зал, зал ле­чеб­ной физ­куль­ту­ры, а так­же, как про­читал Эду­ард в бро­шюр­ке, «все­воз­можные ус­лу­ги вни­матель­ных вра­чей». Осо­бен­ной гор­достью это­го са­нато­рия бы­ла его но­вая сов­ре­мен­ная ме­тоди­ка ле­чения ан­ги­оло­гичес­ких боль­ных с ис­поль­зо­вани­ем ги­пер­ба­ричес­кой ок­си­гена­ции. Из-за со­вер­шенной но­виз­ны не каж­дый ле­чащий врач мог с пер­во­го ра­за вы­гово­рить наз­ва­ние ме­тоды, но обя­затель­но счи­тал сво­им дол­гом ввер­нуть в раз­го­вор эту вы­сокую тер­ми­ноло­гию, да­же ес­ли ле­чил ге­мор­рой. Кро­ме то­го, в са­нато­рий за­вози­ли за­меча­тель­ную ад­лер­скую ило­вую грязь, и с каж­дой ин­форма­ци­он­ной дос­ки нас­той­чи­во при­зыва­ли к по­сеще­нию элек­тро­форе­за с ис­поль­зо­вани­ем этой жи­вот­во­рящей суб­стан­ции. Обе­щали воз­вра­щение уте­рян­ных сил и мо­лодос­ти.

Ве­чере­ло. Ог­ненные лу­чи мор­ско­го за­ката ок­ра­сили но­мер в на­сыщен­ный оран­же­вый свет, ко­торый плес­кался на сте­нах, слов­но всту­пая в пос­леднюю борь­бу с тем­но­той. Приб­ли­жалась ча­ру­ющая юж­ная ночь, на­пол­ненная стре­кота­ни­ем свер­чков и ше­лес­том приб­режных волн. Све­жий ве­терок, иг­рая за­навес­кой, до­носил с ули­цы за­пах мо­ря и рас­пустив­шихся маг­но­лий. Кри­ки ча­ек пос­те­пен­но смол­ка­ли, ус­ту­пая мес­то тре­лям со­ловь­ёв, ко­торые сво­им пе­ни­ем неж­но уба­юки­вали счас­тли­вых от­ды­ха­ющих.

Эду­ар­ду бы­ло не до сна. Он ле­жал в сво­ём но­мере и смот­рел в по­толок. Там, в кру­жев­ных те­нях, от­бра­сыва­емых за­навес­кой, ра­зыг­ры­вал­ся спек­такль про­жито­го дня. Глав­ным ге­ро­ем был он сам, а его да­мой сер­дца бы­ла мо­лодая цы­ган­ка. Де­вуш­ка приш­ла на пляж, что­бы оку­нуть­ся в мо­ре. Во­об­ра­жение Эду­ар­да на­рисо­вало, как цы­ган­ка лёг­ким дви­жени­ем сня­ла с се­бя платье, ос­тавшись в пи­кан­тном ку­паль­ни­ке, и, ка­чая бёд­ра­ми, вош­ла в во­ду. Но что это? Она кри­чит и про­сит о по­мощи! Бо­же, она то­нет! Все вок­руг ста­ли су­етить­ся и бе­гать, но, ко­неч­но, ник­то не ре­шал­ся по­мочь бед­ной де­вуш­ке. И тут на пляж въ­ез­жа­ет сам Эду­ард на бе­лом ко­не. Его те­ло под­тя­нуто и мус­ку­лис­то, уди­витель­но на­поми­на­ет торс Пав­ла. От­ку­да-то свер­ху иг­ра­ет бра­вур­ная ме­лодия. Сце­на с ко­нём выш­ла слиш­ком оди­оз­ной, по­это­му Эду­ард ре­шил пе­ре­иг­рать и в сле­ду­ющий раз по­явил­ся на пля­же без ко­ня. Ме­лодия ис­чезла. Он, свер­кая на­качан­ны­ми ик­ра­ми, в два прыж­ка ока­зал­ся в во­де и стре­митель­но поп­лыл к то­нущей де­вуш­ке. Че­рез мгно­вение Эду­ард уже дер­жал на ру­ках обес­си­лев­шую, но бла­годар­ную да­му и, кра­сиво блес­тя мок­ры­ми пле­чами, вы­ходил из во­ды. На них бы­ли ус­трем­ле­ны вос­хи­щён­ные взгля­ды все­го пля­жа. Слы­шались воз­гла­сы «бра­во!» и «ура!».

– Что за чёрт! Ни­как не мо­гу за­быть её. Пос­то­ян­но ду­маю об этой цы­ган­ке, – про­гово­рил вслух Эду­ард. – Ми­лая, юная, оча­рова­тель­ная… она как буд­то из дру­гого ми­ра.

Эду­ард дос­тал ри­сунок, об­нял его и пе­ревер­нулся на бок.

Нас­ту­пил сле­ду­ющий день. Об этом Эду­ард уз­нал, ус­лы­шав ха­рак­терный раз­ме­рен­ный стук кро­вати о стен­ку в со­сед­нем но­мере. «Кто-то яв­но был на элек­тро­форе­зе из ад­лер­ской гря­зи», – по­думал Эду­ард и, сев на кро­вати, по­тянул­ся.

Спус­тя час Эду­ард уже сто­ял не­пода­лёку от мес­та пер­вой встре­чи с де­вуш­кой. В его грус­тных гла­зах от­ра­жал­ся пус­той пя­тачок, на ко­тором, по идее, дол­жна бы­ла сто­ять цы­ган­ка. Це­лый день Эду­ард про­хажи­вал­ся по пар­ку, за­нимая се­бя при­выч­ны­ми раз­вле­чени­ями от­ды­ха­ющих. Он по де­сять раз под­хо­дил к тор­говцам все­воз­можны­ми су­вени­рами, так что в кон­це кон­цов ста­нови­лось не­удоб­но и при­ходи­лось что-то по­купать. Ито­гом про­гул­ки ста­ло то, что к ве­черу у не­го соб­ра­лась при­лич­ная ку­ча вся­кого ба­рах­ла. Эду­ард да­же пред­при­нимал по­пыт­ки под­хо­дить к про­хожим с не­навяз­чи­вым воп­ро­сом: «А где тут мож­но по­гадать по ру­ке?» – но и это не при­нес­ло ус­пе­ха. В кон­це кон­цов всё за­кон­чи­лось тем, что в вось­мом ча­су ве­чера, чувс­твуя в но­гах нес­терпи­мый гул, Эду­ард под­нялся в свой но­мер и за­был­ся тре­вож­ным сном.

Сле­ду­ющим ут­ром Эду­ард, дер­жа в ру­ках книж­ку и ста­ратель­но об­хо­дя лав­ки с су­вени­рами, сно­ва брёл по пар­ку. Он шёл по то­му же мар­шру­ту с преж­ней на­деж­дой. Вдруг в глу­бине пар­ка он уви­дел её. Ка­залось, с то­го са­мого дня, как Эду­ард в пер­вый раз повс­тре­чал цы­ган­ку, прош­ла все­го па­ра ча­сов. Де­вуш­ка так же сто­яла на при­выч­ном мес­те и, так же улы­ба­ясь, пред­ла­гала всем же­ла­ющим вы­тянуть счас­тли­вый би­летик. Сер­дце муж­чи­ны бе­шено за­коло­тилось. Слю­на ку­да-то про­пала, и ста­ло труд­но во­рочать язы­ком. Не сво­дя глаз с цы­ган­ки, Эду­ард ку­пил ста­кан га­зиров­ки и зал­пом вы­пил. Чуть ус­по­ко­ив­шись, он ре­шил­ся по­дой­ти.

– Доб­рый день, – глу­по улы­ба­ясь, поз­до­ровал­ся он.

– Здравс­твуй, яхон­то­вый мой. Те­бе би­летик вы­тащить или по ру­ке по­гадать?

– Нет-нет. На этот раз моя оче­редь дос­та­вать би­лети­ки.

С эти­ми сло­вами, буд­то зап­рав­ский вол­шебник, Эду­ард вы­тащил из кар­ма­на два раз­ноцвет­ных би­лети­ка.

– Вот. Это би­леты в цирк. И… я вас приг­ла­шаю, – ска­зал Эду­ард и гус­то пок­раснел.

– Ме­ня?! – уди­вилась цы­ган­ка и не­до­умён­но под­ня­ла пра­вую бровь.

– А что тут та­кого? Мо­жет муж­чи­на приг­ла­сить жен­щи­ну в цирк?

– Мо­жет. Ес­ли жен­щи­на сво­бод­на.

Дей­стви­тель­но. А по­чему, собс­твен­но, она дол­жна бы­ла быть сво­бод­ной? С че­го во­об­ще он ре­шил, что она дол­жна бы­ла всю жизнь ждать толь­ко его? Са­мо­об­ла­дание по­кину­ло Эду­ар­да, и к не­му вер­ну­лась его трек­ля­тая осо­бен­ность.

– К-к-к-ка­кой же я и-и-и-и­иди­от! И­ии-иди­от. П-прос­ти­те, ра­ди... ра­ди… бо­га. Я п-по­чему-то не по­думал о-о-об этом. Вот д-дурья баш­ка!.. Ну, ко­неч­но же, т-та­кая к-к-кра­сивая де­вуш­ка не-не мо­жет быть с-с-сво­бод­на. У н-неё обя­затель­но до-до-дол­жен быть м-м-муж.

Цы­ган­ка звон­ко рас­сме­ялась:

– Да, я не сво­бод­на, но я не го­вори­ла, что я за­мужем.

– Т-т-тог­да я ни­чего не-не по­нимаю. Это как?

– Это так. Я ра­ботаю сей­час. По­это­му и не сво­бод­на.

– В-вот оно что? А я-то по­думал.… Ну, это не проб­ле­ма.

– Как это не проб­ле­ма? Мо­жет, это вам, мос­кви­чам, не проб­ле­ма, а мы дол­жны ра­ботать каж­дый день, чтоб про­кор­мить­ся, – вздох­нув, ска­зала цы­ган­ка и пос­мотре­ла в гла­за Эду­ар­ду.

– Сколь­ко вы за­раба­тыва­ете в день? – уве­рен­но, без за­пин­ки вы­гово­рил Эду­ард и по­чувс­тво­вал, что сно­ва на ко­не.

– По-раз­но­му. Бы­ва­ет и де­сять руб­лей, а бы­ва­ет сов­сем ни­чего.

Эду­ард дос­тал из бу­маж­ни­ка двад­цать руб­лей и про­тянул цы­ган­ке:

– Вот, счи­тай­те, что се­год­ня вы от­ра­бота­ли.

Цы­ган­ка сра­зу взя­ла день­ги и спря­тала их в том же не­понят­ном мес­те в склад­ках юб­ки.

– А что это за книж­ка у те­бя в ру­ках? – сра­зу сме­нив те­му раз­го­вора, спро­сила она.

– Не знаю. Ду­мал, что опять при­дёт­ся прож­дать вас весь день. Ре­шил за­нять се­бя чем-ни­будь.

Цы­ган­ка взя­ла у Эду­ар­да кни­гу.

– А ты ме­ня ждал?

– Ждал. Вче­ра весь день ждал. Чес­тное сло­во! – по­чему-то стал клясть­ся Эду­ард.

Цы­ган­ка от­кры­ла кни­гу и ста­ла вслух чи­тать пер­вый по­пав­ший­ся аб­зац:

«Ёжик ска­зал мед­ве­жон­ку:

– Как всё-та­ки хо­рошо, что мы друг у дру­га есть!

Мед­ве­жонок кив­нул.

– Ты толь­ко пред­ставь се­бе: ме­ня нет, ты си­дишь один и по­гово­рить не с кем.

– А ты где?

– А ме­ня нет.

– Так не бы­ва­ет.

– Я то­же так ду­маю, – ска­зал Ёжик. – Но вдруг вот – ме­ня сов­сем нет. Ты один. Ну что ты бу­дешь де­лать?

– Пой­ду к те­бе.

– Вот глу­пый! Ме­ня же нет.

– Тог­да ты си­дишь на ре­ке и смот­ришь на ме­сяц.

– И на ре­ке нет.

– Тог­да ты по­шёл ку­да-ни­будь и ещё не вер­нулся. Я по­бегу, об­ша­рю весь лес и те­бя най­ду!

– Нет, – ска­зал Ёжик. – Ме­ня ни ка­пель­ки нет. По­нима­ешь?

– Что ты ко мне прис­тал? – рас­сердил­ся мед­ве­жонок. – Ес­ли те­бя нет, то и ме­ня нет. По­нял?»

Эду­ард, слу­шая её об­во­рожи­тель­ный го­лосок, по­думал: «Стран­но. Вче­ра ночью я ду­мал так же, как этот мед­ве­жонок».

Цы­ган­ка под­ня­ла взгляд на Эду­ар­да. Тот чуть не по­терял дар ре­чи, ког­да ло­кон её чёл­ки от­ки­нул­ся с глаз, и на не­го ус­та­вились два ог­ромных смо­ляных озе­ра, окай­млён­ные пу­шис­ты­ми бес­ко­неч­ны­ми рес­ни­цами. В гор­ле у Эду­ар­да сно­ва за­пер­ши­ло, и ста­ло нес­терпи­мо душ­но.

– Всё-та­ки слож­ная шту­ка жизнь, – вы­давил из се­бя Эду­ард. – Вот вче­ра у ме­ня бы­ла од­но ма­лень­кое же­лание: уви­деть вас. Но ког­да вы не приш­ли, это же­лание прев­ра­тилась в боль­шую меч­ту. И се­год­ня она ис­полни­лось.

Цы­ган­ка неж­но улыб­ну­лась:

– Ты та­кой смеш­ной.

Нас­ту­пило не­лов­кое мол­ча­ние, и что­бы как-то за­пол­нить пус­то­ту, Эду­ард спро­сил:

– А что вы лю­бите чи­тать?

– А всё под­ряд. Что по­падёт­ся под ру­ку, то и чи­таю. Хо­тя шко­лу я не за­кон­чи­ла, но чи­тать люб­лю. Мать в детс­тве при­учи­ла. Го­вори­ла, что бу­дешь не­вежей, за­муж ник­то не возь­мёт. Отец, прав­да, так не ду­мал. А ког­да мать умер­ла, отец зап­ре­тил вов­се хо­дить в шко­лу и от­пра­вил ра­ботать на­рав­не с брать­ями.

– Мне очень жаль. У вас, на­вер­ное, бы­ло тя­жёлое детс­тво? – учас­тли­во спро­сил Эду­ард.

– У нас все де­ти на­чина­ют ра­ботать с ран­них лет. Хо­тя те­бе, на­вер­ное, это­го не по­нять. Да и что это за ра­бота, сто­ять с по­пуга­ем в пар­ке? На­вер­ное, так всю жизнь и прос­тою. А так хо­чет­ся ино­го, как в книж­ках.

– Да, вы дос­той­ны боль­ше­го.

Цы­ган­ка нем­но­го за­дума­лась и, ко­кет­ли­во поп­ра­вив во­лосы, ска­зала:

– А ты хо­роший… доб­рый. Лад­но, пой­ду я с то­бой в цирк. Но обе­щай, что не бу­дешь прис­та­вать.

Эду­ард зас­ме­ял­ся:

– Обе­щаю.

– Во сколь­ко на­чало пред­став­ле­ния?

– В семь ча­сов ве­чера.

– Тог­да жди ме­ня на этом мес­те в пол­седь­мо­го, хо­рошо?

– Хо­рошо. Да, кста­ти, я да­же не знаю, как вас зо­вут.

– Как и я те­бя.

– Из­ви­ните, ра­ди бо­га. Ме­ня зо­вут Эду­ард. Друзья на­зыва­ют Эдик.

– Ме­ня Ли­лия. Друзья на­зыва­ют… Ли­лия.

Они рас­сме­ялись, и Эду­ард так ос­ме­лел, что неж­но взял ру­ку цы­ган­ки:

– Ну, тог­да до­гово­рились, Ли­лия, до ве­чера.

– До сви­дания.

«Ли­лия – как точ­но иног­да име­на со­от­ветс­тву­ют хо­зя­евам!» – ду­мал Эду­ард, про­вожая взгля­дом цы­ган­ку.

Эду­ард быс­трым ша­гом нап­ра­вил­ся в свой но­мер и бо­лее уже не вы­ходил от­ту­да, за­нятый важ­ны­ми при­готов­ле­ни­ями.

На­чал он с то­го, что глад­ко выб­рился. Брит­ва сколь­зи­ла по до­воль­но­му ли­цу лег­ко и неп­ри­нуж­дённо, ос­тавляя за со­бой блес­тя­щую глад­кую ко­жу. За­тем он при­дир­чи­во прос­мотрел весь свой гар­де­роб и из че­тырёх ва­ри­ан­тов выб­рал лёг­кий ль­ня­ной кос­тюм мо­лоч­но­го цве­та и бе­лую со­роч­ку, при­везён­ную из по­ез­дки в Че­хос­ло­вакию. Тща­тель­но про­утю­жив одеж­ду, он сра­зу всё на­дел и по­дошёл к зер­ка­лу. В от­ра­жении на не­го смот­рел эле­ган­тный муж­чи­на в зе­ните сво­ей жиз­ни. С это­го мо­мен­та Эду­ард ста­рал­ся не са­дить­ся, что­бы не по­мять одеж­ду. Про­ма­яв­шись в ожи­дании че­тыре ча­са, он вы­шел на ули­цу и стал про­хажи­вать­ся по пар­ку. Ров­но в шесть Эду­ард уже сто­ял на ус­ловлен­ном мес­те и при­гото­вил­ся к за­вер­ша­ющей фа­зе ожи­дания.

Че­рез пол­ча­са, воп­ре­ки тра­дици­он­ной при­выч­ке сла­бого по­ла опаз­ды­вать, на го­ризон­те по­казал­ся зна­комый си­лу­эт. Слов­но плы­вя по мос­то­вой и оза­ряя всё вок­руг го­ловок­ру­житель­ной улыб­кой, Ли­лия приб­ли­жалась к Эду­ар­ду. На ней бы­ло на­ряд­ное цве­тас­тое платье, в чёр­ных куд­рях свер­ка­ла брошь, а на шее бол­та­лись круп­ные бу­сы крас­но­го цве­та. Эду­ард неп­ро­из­воль­но заж­му­рил­ся.

– Ну, как я те­бе? – пер­вым де­лом спро­сила Ли­лия.

Де­вуш­ка яв­но го­тови­лась к встре­че, ста­ра­ясь пон­ра­вить­ся муж­чи­не.

– Вы прос­то ве­лико­леп­ны.

– Спа­сибо. Я на­дела своё са­мое кра­сивое платье. Ну, пой­дём, что ли?

Вок­руг цир­ка уже тол­пился на­род и бы­ла слыш­на гром­кая му­зыка. Тор­говцы ле­ден­ца­ми и чур­чхе­лой ярос­тно ата­кова­ли по­сети­телей, стре­мясь впих­нуть им свой то­вар. Ми­нуя эту раз­го­рячён­ную тол­пу и предъ­явив би­леты, Ли­лия и Эду­ард на­конец-то ока­зались внут­ри ог­ромно­го шат­ра. За­няв свои мес­та, они при­гото­вились смот­реть пред­став­ле­ние. На­чал­ся кон­церт, и на аре­не, сме­няя друг дру­га, ста­ли выс­ту­пать ар­тисты. Ли­лия гром­ко сме­ялась и по-маль­чи­шес­ки свис­те­ла в два паль­ца. Об­щий дух ве­селья под­хва­тил Эду­ар­да и по­нёс ку­да-то в не­ведо­мые ра­нее да­ли за­об­лачно­го счастья. Он чувс­тво­вал эту чер­ногла­зую кра­сот­ку та­кой близ­кой, по­нят­ной и от­кры­той, буд­то бы знал её всю свою жизнь. Ока­зыва­ет­ся, имен­но та­кую он ис­кал, ес­тес­твен­ную, как ре­бёнок, и чис­тую, как ан­гел. Вре­мя стре­митель­но и не­замет­но ле­тело. Они си­дели ря­дом, то ед­ва ка­са­ясь рук друг дру­га, то вска­кивая с мест, что­бы пох­ло­пать. Пуб­ли­ка жда­ла кон­ца пред­став­ле­ния, ког­да обыч­но объ­яв­ля­ли «гвоздь прог­раммы».

– А сей­час, ува­жа­емая пуб­ли­ка, гвоздь се­зона! Не­под­ра­жа­емый, от­важный и не­пов­то­римый по­вели­тель ло­шадей Тар­зан и его вол­шебные ска­куны! Встре­чай­те! – про­басил по­хожий на пин­гви­на кон­фе­рансье.

Под гром ап­ло­дис­ментов на аре­ну вы­бежа­ли рос­кошные ло­шади. Вслед за ни­ми, об­ла­чён­ный в ко­жаный жи­лет, брид­жи и мяг­кие ичи­ги, по­явил­ся Па­вел. Эду­ард сра­зу уз­нал сво­его зна­комо­го древ­негре­чес­ко­го бо­га. В этом ди­ком оде­янии дрес­си­ров­щик был прос­то ве­лико­лепен. Па­вел уме­ло ру­ково­дил ло­шадь­ми, ко­торые де­монс­три­рова­ли раз­ные трю­ки: ска­кали по кру­гу, пе­реп­ры­гива­ли барь­еры, при­тан­цо­выва­ли, хо­дили на зад­них но­гах. Лег­ко вско­чив на од­ну из ло­шадей, ве­рени­цей не­сущих­ся по кру­гу, он вы­пол­нил нес­коль­ко ак­ро­бати­чес­ких эле­мен­тов: стой­ка на ру­ках, пе­рево­роты, прыж­ки. Пуб­ли­ка бы­ла в вос­торге, а Ли­лия впер­вые за всё пред­став­ле­ние при­тих­ла. Она сто­яла и ти­хо, не от­ры­вая глаз от аре­ны, смот­ре­ла но­мер.

– С ва­ми всё в по­ряд­ке? Ес­ли не нра­вит­ся, мы мо­жем уй­ти! – за­бес­по­ко­ил­ся Эду­ард.

– Нет-нет, всё нор­маль­но… – рас­се­ян­но от­ве­тила Ли­лия.

Но­мер за­кон­чился, и дрес­си­ров­щик под бур­ные ова­ции увёл сво­их чет­ве­роно­гих ар­тистов за ку­лисы.

Вый­дя из цир­ка, Эду­ард и Ли­лия дер­жа­лись за ру­ки и о чём-то ожив­лённо бол­та­ли. Муж­чи­на клас­си­чес­ким жес­том пред­ло­жил оту­жинать вмес­те, и жен­щи­на, так же клас­си­чес­ки за­метив, что уже поз­дно, сог­ла­силась. По до­роге в рес­то­ран па­роч­ка за­вер­ну­ла в тир. Эду­ард ока­зал­ся на ред­кость мет­ким стрел­ком и да­же вы­иг­рал для да­мы плю­шево­го мед­ве­жон­ка. Уже ско­ро они си­дели за у­ют­ным сто­ликом на от­кры­той ве­ран­де рес­то­рана.

– Ког­да выс­ту­пали эти кло­уны, я чуть жи­вот не на­дор­ва­ла от сме­ха. Вот умо­ра! А обезь­ян­ки? Ой, они та­кие смеш­ные! – де­лилась впе­чат­ле­ни­ями де­вуш­ка.

– А мне ло­шади пон­ра­вились. Смот­ря на них, я вспо­минал сво­их ло­шадей, ко­торые ос­та­лись в Мос­кве.

Ли­лия уди­вилась:

– У те­бя есть ло­шади?

 

Гла­ва третья

ПЕР­ВЫЙ ПО­ЖАР

31 де­каб­ря 1987 го­да. Ка­бинет сле­дова­теля

– Кста­ти, объ­яс­ни­те, а от­ку­да у вас ло­шади? Вы ку­пили их на зар­пла­ту ди­рек­то­ра ма­гази­на? – ус­мехнул­ся Фи­латов, до это­го мо­мен­та с ин­те­ресом слу­шав­ший рас­сказ.

Эду­ард, вдруг буд­то опом­нившись, зап­нулся и гля­нул на сле­дова­теля. В его от­сутс­тву­ющем взгля­де вновь от­ра­зил­ся ис­пуг, слов­но бы его рез­ко раз­бу­дили сре­ди но­чи и отор­ва­ли от прек­расно­го сна. Тя­жесть на­руч­ни­ков сно­ва при­тяну­ла Эду­ар­да к греш­ной зем­ле.

– Де­ло в том, что мой отец ра­ботал в гор­ко­ме Мос­квы… – на­чал из­да­лека за­дер­жанный. – У не­го бы­ли воз­можнос­ти со­дер­жать ло­шадей. Пер­вых ска­кунов он при­вёз из по­ез­дки в Тур­кменскую ССР. В даль­ней­шем у нас пе­ри­оди­чес­ки по­яв­ля­лись но­вые, ка­ких-то он от­да­вал. А од­но­го по­дарил сам Гри­шин, тог­дашний пер­вый сек­ре­тарь гор­ко­ма Мос­квы. У от­ца с Гри­шиным бы­ли хо­рошие, дру­жес­кие от­но­шения. Пос­ле смер­ти от­ца семь лет на­зад нам ос­та­лась да­ча за го­родом, где я со сво­ей семь­ёй и про­живаю… то есть про­живал. Отец с детс­тва при­вил мне лю­бовь к этим со­вер­шенным жи­вот­ным. Это са­мое прек­расное, что при­дума­ла при­рода. В каж­дом их дви­жении чувс­тву­ет­ся что-то не­зем­ное, вы­сокое и чис­тое…

Ле­то 1987 го­да. Со­чи

В рес­то­ране иг­ра­ла му­зыка, и Ли­лия с Эду­ар­дом вор­ко­вали за сво­им сто­ликом. Эду­ард ло­вил на се­бе ко­кет­ли­вые взгля­ды де­вуш­ки, от че­го его бро­сало то в жар, то в хо­лод. Он ти­хо млел от неж­ности к сво­ей из­бран­ни­це и лю­бовал­ся её не­пос­лушны­ми куд­ря­ми, раз­бро­сан­ны­ми по за­горе­лым кра­сивым пле­чам.

– Ты так кра­сиво го­воришь о ло­шадях, – за­мети­ла Ли­лия, – что мне са­мой за­хоте­лось стать ло­шадью. Хо­тя ес­ли бы ещё вче­ра мне кто-то ска­зал, что я по­хожа на ло­шадь, то я бы уби­ла его.

Эду­ард, сме­ясь, под­нял бо­кал с ли­мона­дом:

– Тог­да выпь­ем за кра­соту, ко­торая спа­сёт мир.

– Кра­сиво ска­зал, – пох­ва­лила его Ли­лия, ко­кет­ли­во нак­ру­чивая на па­лец ло­кон сво­их пыш­ных во­лос.

– Это ска­зал не я, а Дос­то­ев­ский.

– Это твой друг?

– И не толь­ко мой… с Дос­то­ев­ским дол­жны дру­жить все.

– А по­чему у те­бя бо­кал с ли­мона­дом?

– По­нима­ешь, в чём де­ло… – сде­лав па­узу, сму­тил­ся Эду­ард. – А, лад­но… ка­кого чёр­та!

И он с чувс­твом, ко­торое ис­пы­тыва­ет иг­рок, ста­вящий всё на «зе­ро», на­лил се­бе рюм­ку конь­яка...Ут­ром Эду­ард прос­нулся в сво­ём но­мере. Его без­жа­лос­тно му­тило, а в го­лове гу­дело, как в па­ровом кот­ле. Он с тру­дом раз­ле­пил пра­вый глаз. В мут­ном фо­кусе гла­за рас­плы­вал­ся чей-то об­на­жён­ный си­лу­эт. Эду­ард от­крыл вто­рой глаз, и рас­се­ян­ная сюр­ре­алис­ти­чес­кая кар­тинка соб­ра­лась в од­но це­лое, прев­ра­тив­шись в Ли­лию, ко­торая в нег­ли­же рас­чё­сыва­ла во­лосы пе­ред зер­ка­лом. Ря­дом с ней на по­лу, прис­ло­нён­ная к стен­ке, сто­яла боль­шая кар­ти­на с цы­ган­ской ки­бит­кой. Муж­чи­на, ни­чего не по­нимая, ус­та­вил­ся на го­лую де­вуш­ку.

– Прос­нулся, со­ня? Я ужас­но про­голо­далась. Оде­вай­ся, пой­дём по­зав­тра­ка­ем, – ска­зала Ли­лия, уви­дев прос­нувше­гося лю­бов­ни­ка.

– Ли­лия? Что?.. Что вы тут де­ла­ете? – со­вер­шенно ис­крен­не не­до­уме­вая, спро­сил Эду­ард.

Цы­ган­ка обер­ну­лась к муж­чи­не:

– Как это, что де­лаю?! А кто вче­ра умо­лял не ухо­дить? Кто вче­ра пол­зал на ко­ленях и приз­на­вал­ся в люб­ви? Кто вче­ра обе­щал же­нить­ся?

– Я?!

– Нет, Дос­то­ев­ский! Мо­жет, ты ещё и не пом­нишь, как поч­ти си­лой за­тащил ме­ня в свой но­мер?

Ли­лия рас­пла­калась и на­чала со­бирать свои ве­щи, раз­бро­сан­ные по все­му по­лу:

– Ско­тина! Под­лец!… А я-то, ду­роч­ка, во­зом­ни­ла се­бе, что те­перь всё бу­дет как в книж­ках.

– Ли­лия, по­дож­ди­те… я… вы... Вы всё не так по­няли, – про­мям­лил Эду­ард, бо­рясь с под­сту­пив­шей тош­но­той.

– А как это ещё по­нимать? Об­ма­нул до­вер­чи­вую де­вуш­ку, за­тащил в пос­тель…

– Но я не об­ма­нывал вас…

Ли­лия, кое-как одев­шись, выс­ко­чила из но­мера. Её ры­дания ещё дол­го слы­шались в пус­том ко­ридо­ре гос­ти­ницы. Эду­ард по­пытал­ся бы­ло дог­нать де­вуш­ку, но край­не не­удач­но за­путал­ся в шта­нинах и шлёп­нулся го­лым те­лом на ка­зён­ный пар­кет.

Ве­чером то­го же дня Эду­ард ис­кал Ли­лию по все­му по­бережью. Он про­шёл­ся нес­коль­ко раз по пар­ку, спра­шивал у про­хожих, ис­кал око­ло пля­жа и да­же ря­дом с цир­ком. Ник­то её не ви­дел. Цы­ган­ка ис­па­рилась, как ми­раж, слов­но её и не бы­ло ни­ког­да.

Проб­ро­див по го­роду весь ве­чер, Эду­ард вко­нец вы­бил­ся из сил и при­шёл на бе­рег мо­ря. Сол­нце про­щаль­но сте­лило по во­де свои пос­ледние жел­то-оран­же­вые лу­чи. Эду­ард от­ре­шён­но по­шёл по уре­зу при­боя. Его пе­чаль­ный си­лу­эт на фо­не зо­лото­го за­ката в этот мо­мент был дос­то­ин кис­ти луч­ших мас­те­ров. Под грус­тную ме­лодию, иг­ра­ющую в его ду­ше, он ос­тавлял оди­нокие сле­ды, ко­торые сра­зу же сли­зыва­ла оче­ред­ная на­катив­шая вол­на. Ли­ричес­кий мо­тив, не вы­дер­жав тес­но­ты внут­ренне­го ми­ра Эду­ар­да, на­конец выр­вался на во­лю, ока­зав­шись ме­лоди­ей из му­зыкаль­но­го спек­такля «Юно­на и Авось».

– Я те­бя ни­ког­да не уви­жу. Я те­бя ни­ког­да не за­буду... – го­лосом, го­товым сор­вать­ся на плач, ти­хо про­пел про се­бя Эду­ард.

Ве­тер до­носил то зву­ки где-то иг­ра­ющей му­зыки, то го­лоса за­гуляв­ших лю­дей, но все они уто­пали в мо­нотон­ном плес­ке волн. Сол­нце уже сов­сем скры­лось за го­ризон­том, и ско­ротеч­ные юж­ные су­мер­ки ус­ту­пили мес­то ве­чер­ней тем­но­те, ког­да вдруг до Эду­ар­да, пе­реби­вая ти­хий ше­лест волн, ста­ли до­носить­ся сто­ны и всхли­пыва­ния. Эду­ард пос­мотрел впе­рёд и в све­те оди­ноко­го фо­наря уви­дел Ли­лию. Она, прис­ло­нив­шись к боль­шо­му ва­луну, сто­яла, зак­рыв ру­ками ли­цо. Рас­се­ян­ный свет фо­наря ос­ве­щал сгор­блен­ную фи­гуру де­вуш­ки, ко­торая мел­ко сод­ро­галась от ду­шив­ше­го её пла­ча.

– О бо­же, Ли­лия! Сла­ва бо­гу! – выр­ва­лись у Эду­ар­да сло­ва об­легче­ния.

Он под­бе­жал к де­вуш­ке и взял её за пле­чи. Ли­лия, не под­ни­мая го­ловы, про­дол­жа­ла пла­кать.

– Пос­лу­шай­те, я хо­тел из­ви­нить­ся! – быс­тро, бо­ясь, что его пе­ребь­ют, на­чал Эду­ард. – Я по­нимаю, что оби­дел вас. Я не хо­тел. Чёрт… что я го­ворю? По­нима­ете? У ме­ня есть та­кая осо­бен­ность ор­га­низ­ма: ес­ли я выпью, то по­том ни­чего не пом­ню. То есть сов­сем ни­чего. И я был удив­лён, ког­да ут­ром прос­нулся и уви­дел… вас. Но это всё не важ­но. Са­мое глав­ное, что я хо­тел ска­зать…

В ноч­ном не­бе, со сто­роны пус­ты­ря, где рас­по­ложен цирк, на­чало под­ни­мать­ся за­рево по­жара, но Эду­ард не за­мечал ни­чего вок­руг в тот мо­мент. Он прос­то хо­тел, чтоб его выс­лу­шали.

– …Это то... что я вас люб­лю.

И буд­то боль­шая, тя­жёлая ска­ла упа­ла с плеч. Сло­ва ста­ли лить­ся лег­ко. Ка­залось, что го­ворил не он, а нуж­ные сло­ва кто-то свер­ху вкла­дывал в его ус­та.

– ...Люб­лю с пер­во­го взгля­да. Я по­нимаю, это зву­чит глу­по, ког­да взрос­лый му­жик рас­ска­зыва­ет о люб­ви с пер­во­го взгля­да, но это на са­мом де­ле так. Я столь­ко лет ис­кал вас и вот, ка­жет­ся, на­шёл.

Ли­лия пе­рес­та­ла пла­кать и, за­та­ив ды­хание, слу­шала го­рячее приз­на­ние. На­конец она под­ня­ла го­лову, и Эду­ард обом­лел: на её ли­це вид­не­лись мно­гочис­ленные кро­вопод­тё­ки, а под гла­зом го­рел боль­шой си­няк.

– Гос­по­ди, Ли­лия… кто это сде­лал? – ис­пу­гав­шись, спро­сил муж­чи­на.

– Братья. Они хо­тели убить ме­ня… – ти­хо от­ве­чала цы­ган­ка. – Я опо­зори­ла семью, ког­да ос­та­лась с то­бой вче­раш­ней ночью. Они за­пер­ли ме­ня в са­рае и пош­ли ис­кать те­бя. Кро­ме то­го, у них бы­ли ка­кие-то де­ла этой ночью в го­роде. У­ез­жай, те­бе гро­зит опас­ность.

– Я без вас ни­куда не у­еду!

– Без ме­ня? Ты не по­нима­ешь? Со мной всё ре­шено. Мне ос­та­лось-то жить па­ру дней, по­ка они ме­ня не най­дут.

– Это вы не по­нима­ете. Я люб­лю вас. Не для то­го я ис­кал вас столь­ко вре­мени, чтоб вот так по­терять. Не­уже­ли вы ду­ма­ете, что я те­перь ос­тавлю вас? Мы сей­час же у­едем.

Ли­лия при­под­ня­ла бровь и удив­лённо гля­нула на Эду­ар­да, на ли­це ко­торо­го бы­ла на­писа­на не­поко­леби­мая ре­шимость.

– Мой лю­бимый, ты прав­да не ос­та­вишь ме­ня? – с на­деж­дой в го­лосе спро­сила де­вуш­ка.

Смот­ря на это из­би­тое ли­чико, ощу­щая неж­ность её при­кос­но­вений, слы­ша лю­бимый го­лос, Эду­ард от­чётли­во по­нял, что те­перь в его жиз­ни всё из­ме­нилось. Те­перь он не бу­дет при­над­ле­жать са­мому се­бе. Две судь­бы тес­но спле­лись в од­ну жизнь, ко­торая тя­нулась к сол­нцу и тре­бова­ла сво­ей пор­ции счастья.

Вдруг в их раз­го­вор гру­бо вме­шал­ся звук ис­те­рич­но за­выва­ющей си­рены. Он ре­вел и приб­ли­жал­ся вмес­те с ог­ромной по­жар­ной ма­шиной, ос­ве­ща­ющей се­бе до­рогу крас­но-си­ними ог­ня­ми. По­жар­ни­ки на пол­ной ско­рос­ти про­нес­лись по до­роге в сто­рону цир­ка. Толь­ко сей­час Эду­ард и Ли­лия за­мети­ли бес­ну­юще­еся пла­мя по­жара над тем мес­том, где был цирк.

– По­жар. Пла­мя. Вот ка­кое пла­мя вы на­гада­ли мне? – про­шеп­тал Эду­ард.

Со сто­роны пус­ты­ря, где бу­шевал по­жар, пос­лы­шал­ся то­пот кон­ских ко­пыт. Звук на­рас­тал, и на бе­регу, ос­ве­ща­емом лу­ной, по­яви­лись бе­гущие га­лопом ло­шади. Груп­па ло­шадей ска­кала в сто­рону Эду­ар­да и Ли­лии.

– Ма­моч­ки! Это братья! Они наш­ли нас, – вскрик­ну­ла Ли­лия.

Они за­бежа­ли за ва­лун, и вов­ре­мя, по­тому что в это вре­мя та­бун про­нёс­ся в двад­ца­ти мет­рах от них. Ло­шади бы­ли без на­ез­дни­ков. Толь­ко на пер­вой ло­шади, в аван­гарде груп­пы, си­дел низ­ко приг­нувший­ся че­ловек.

– Ес­ли это был один из тво­их брать­ев, то у не­го очень хо­рошие ло­шади, – ска­зал Эду­ард, про­вожая взгля­дом уно­сящих­ся в ночь ло­шадей.

– Нет, это не мой брат. Но я его где-то ви­дела.

– К чёр­ту его. Ско­рее, у нас ма­ло вре­мени.

С эти­ми сло­вами Эду­ард взял Ли­лию за ру­ку и быс­тро за­шагал прочь. Они прош­ли по тро­пин­ке ми­мо па­рапе­та, выб­ра­лись на дру­гую ули­цу и по­бежа­ли по нап­равле­нию к гос­ти­нице.

– Ли­лия, у вас пас­порт с со­бой?

– У ме­ня его ни­ког­да не бы­ло.

– Пло­хо. При­дёт­ся до­гова­ривать­ся с про­вод­ни­ком.

– Эдик…

– Что?

– Пе­рес­тань ме­ня на­зывать на «вы». Не­нави­жу, ког­да мне вы­ка­ют.

* * *

...«Со­вет­ские по­ез­да – са­мые по­ез­да­тые по­ез­да в ми­ре!» – этот на­род­ный ло­зунг был злой ус­мешкой в пи­ку раз­бу­шевав­ше­муся со­вет­ско­му агит­про­пу. В каж­дом ми­нис­терс­тве или лю­бом дру­гом го­сударс­твен­ном уч­режде­нии си­дели та­кие вос­торжен­ные оп­ти­мис­ты, ко­торые то ли са­ми ве­рили, то ли на­де­ялись, что на­род по­верит в то, что в Со­вет­ском Со­юзе всё са­мое луч­шее! Нет, в ве­ликой стра­не, ко­неч­но же, бы­ло чем гор­дить­ся, но ког­да по­вод для гор­дости под бди­тель­ным прис­мотром спус­кался свер­ху, он на­чинал от­да­вать пар­тий­ны­ми ду­хами «Крас­ная Мос­ква» и ка­зён­ностью пра­витель­ствен­ных ко­ридо­ров. Пе­ри­оди­чес­ки на свет по­яв­лялся све­жий ло­зунг с обя­затель­ным сло­вом «са­мый», приз­ванный до­нес­ти до лю­дей оче­ред­ную ра­дос­тную ис­ти­ну. К при­меру, ло­зунг «Со­вет­ские ку­рор­ты – са­мые луч­шие ку­рор­ты в ми­ре» дол­жен был ус­по­ко­ить лю­дей, к ко­торым не­наро­ком мог­ла заб­рести в го­лову пре­датель­ская мысль, что на све­те мо­гут быть и дру­гие ку­рор­ты. «Со­вет­ский на­род – са­мый счас­тли­вый на­род в ми­ре» – этот ло­зунг дол­жен был ох­ва­тить ещё боль­шую мас­су лю­дей, ко­торая не мог­ла се­бе поз­во­лить на сво­ём при­мере про­верить под­линность ло­зун­га про ку­рор­ты. И вдо­гон­ку сле­довал ло­зунг, приз­ванный зак­ре­пить дос­тигну­тый ус­пех: «Со­вет­ский Со­юз – са­мая луч­шая стра­на в ми­ре». Из-за слиш­ком час­то­го упот­ребле­ния в го­сударс­твен­ных по­сылах сло­ва «са­мый» та­кие прав­ди­вые ло­зун­ги, как «Наш Шер­лок Холмс – са­мый луч­ший Шер­лок Холмс в ми­ре» или «Со­вет­ский Со­юз – са­мая чи­та­ющая стра­на в ми­ре», те­рялись в гро­мог­ласном оп­ти­мис­ти­чес­ком ха­осе. В без­мерном ко­личес­тве пла­катов и ло­зун­гов, под­сте­рега­ющих со­вет­ско­го че­лове­ка за каж­дым уг­лом, са­ма со­бой по­яв­ля­лась мысль, что впо­ру бы­ло соз­да­вать но­вую го­сударс­твен­ную струк­ту­ру под наз­ва­ни­ем «Ми­нис­терс­тво по де­лам Оп­ти­мис­ти­чес­ко­го Мак­си­мализ­ма».

...Стук ко­лёс по­ез­да «Со­чи – Мос­ква» за­давал ритм те­чению жиз­ни пас­са­жиров. Ва­гон плав­но по­качи­вал­ся на ухо­дящих за го­ризонт рель­сах и скри­пел каж­дым сталь­ным бол­ти­ком сво­ей же­лез­ной ду­ши. В зной­ном воз­ду­хе седь­мо­го ку­пе не­мым уко­ром все­му ми­нис­терс­тву пу­тей со­об­ще­ния слу­жил вид наг­лу­хо зак­ры­той фор­точки. Ни­какие фи­зичес­кие уси­лия не мог­ли сдви­нуть с мес­та уп­ря­мую створ­ку, зад­ви­нутую ка­ким-то доб­ро­совес­тным и, су­дя по все­му, очень силь­ным ра­бот­ни­ком про­вод­ни­ковой бра­тии. Кто это сде­лал, ник­то не знал, что не ме­шало каж­до­му, ко­му пос­час­тли­вилось ехать в этом ку­пе, вспо­минать его с осо­бым трё­хэтаж­ным удо­воль­стви­ем. Жа­ра бы­ла та­кая, что си­деть при зак­ры­тых две­рях бы­ло не­воз­можно. За окош­ком ве­село мель­ка­ли ноч­ные ог­ни. Из со­сед­не­го ку­пе до­носил­ся бо­гатыр­ский храп.

Эду­ард и Ли­лия си­дели за сто­ликом. В тус­клом ос­ве­щении ку­пе де­вуш­ка всмат­ри­валась в своё от­ра­жение в ма­лень­ком зер­каль­це. Здо­ровен­ный си­няк под пра­вым гла­зом нас­толь­ко рез­ко дис­со­ниро­вал с дру­гими час­тя­ми ан­гель­ско­го ли­чика, что ка­зал­ся не­удач­ным те­ат­раль­ным гри­мом.

Де­вуш­ка дот­ро­нулась до вспух­шей ще­ки и по­мор­щи­лась от бо­ли.

– Не пе­режи­вай, до­рогая, че­рез не­делю всё прой­дёт, – ус­по­ко­ил её Эду­ард.

– Мне так страш­но! – нев­по­пад от­ве­тила Ли­лия.

– Я же ска­зал, что прой­дёт.

– Я не это­го бо­юсь. Рань­ше я не вы­ез­жа­ла даль­ше Со­чи, а тут Мос­ква, не­из­вес­тность…

– Лю­бимая, я те­бя в оби­ду не дам. Те­перь у те­бя бу­дет но­вый дом и но­вая семья. Ты ве­ришь мне? – ска­зал Эду­ард и пе­ресел поб­ли­же к цы­ган­ке.

– Очень хо­чу ве­рить... – про­шеп­та­ла Ли­лия, щу­рясь пе­реко­шен­ной сто­роной ли­ца на Эду­ар­да.

За ок­ном за­мель­ка­ли фо­нари, по­езд по­тихонь­ку сба­вил ход. Впе­реди, в не­яр­ком ос­ве­щении элек­три­чес­тва, по­яви­лась ка­кая-то ма­лень­кая стан­ция. В ти­шине но­чи пос­лы­шал­ся смех про­вод­ни­ков и ве­сёлый мат сцеп­щи­ков, и, слов­но бы под­тверждая ма­лоз­на­читель­ность стан­ции, сос­тав тут же тро­нул­ся, сде­лав ос­та­нов­ку лишь на две ми­нуты.

Спус­тя нес­коль­ко ми­нут, к удив­ле­нию Эду­ар­да, ку­пив­ше­го все мес­та, в от­кры­тую дверь седь­мо­го ку­пе во­шёл че­ловек с до­рож­ной спор­тивной сум­кой в ру­ках. Его ши­рокие пле­чи об­тя­гива­ла лёг­кая пар­чо­вая кур­тка, а но­ги – мод­ные им­пор­тные джин­сы. На за­пястье кра­сова­лись ча­сы «элек­тро­ника 5».

– Здравс­твуй­те, лю­ди доб­рые! – ве­село поз­до­ровал­ся во­шед­ший.

– Здравс­твуй­те… – уди­вил­ся Эду­ард но­вому пас­са­жиру.

– Ого, по-мо­ему, мы уже встре­чались! – ска­зал пас­са­жир, ока­зав­ший­ся Пав­лом.

– Да-да, на пля­же, – уз­нал то­го Эду­ард.

– Точ­но! На­до же, ка­кая встре­ча! А вы что, уже у­ез­жа­ете? Ко­рот­кий же у вас по­лучил­ся от­пуск.

– Так по­лучи­лось, что мне сроч­но нуж­но вер­нуть­ся в Мос­кву.

– По­нимаю. Сам ту­да спе­шу.

– А это моя... ээ... спут­ни­ца, Ли­лия.

– Очень при­ят­но, – ска­зал Па­вел и взгля­нул на Ли­лию.

Де­вуш­ка, за­быв обо всём, во все свои пол­то­ра гла­за смот­ре­ла на Пав­ла. Из-за не­дав­но при­об­ре­тён­ной фи­зичес­кой осо­бен­ности её ли­цо не сов­сем точ­но пе­реда­вало пе­режи­ва­емые чувс­тва, от­че­го бы­ло не­понят­но, то ли она ис­пу­галась, то ли бы­ла ужас­но ра­да ви­деть но­во­яв­ленно­го со­седа по ку­пе.

– По-мо­ему, я не сов­сем вов­ре­мя, – за­мял­ся Па­вел. – Вы тут, по-ви­димо­му, что-то... серь­ёз­ное об­сужда­ли.

– Нет-нет… – спох­ва­тил­ся Эду­ард. – Не об­ра­щай­те вни­мания. Ли­лия не­удач­но упа­ла с лес­тни­цы.

И что­бы как-то пе­ревес­ти раз­го­вор, спро­сил:

– А у вас что, гас­тро­ли уже за­кон­чи­лись?

– А вы не в кур­се? Цирк же вче­ра ве­чером сго­рел.

– Ка­кой ужас! Мы ви­дели за­рево, но я и не ду­мал, что это го­рит цирк! – ис­крен­не уди­вил­ся Эду­ард.

– Да уж, го­рело так, что ма­ма не го­рюй.

– А жер­твы есть?

– Да я, чес­тно го­воря, не в кур­се. Пой­ду по­курю, – с эти­ми сло­вами Па­вел дос­тал си­гаре­ты и вы­шел из ку­пе.

– Нет, это всё-та­ки воз­му­титель­но! – чуть по­годя об­ра­тил­ся Эду­ард к Ли­лии.

– Что, до­рогой? – оч­ну­лась от за­дум­чи­вос­ти де­вуш­ка.

– Я же ку­пил все мес­та в этом ку­пе, что­бы нас ник­то не сму­щал.

– Ну, не сер­дись. Всё же бы­ва­ет. Мо­жет, он ошиб­ся ку­пе.

– Нет, я это­го так не ос­тавлю! Я сей­час же по­гово­рю с про­вод­ни­ком.

С эти­ми сло­вами Эду­ард с са­мым ре­шитель­ным ви­дом вы­шел из ку­пе и по­шёл ис­кать под­ло­го про­вод­ни­ка. Не най­дя его в сво­ём ва­гоне, он ре­шил пе­рей­ти в сле­ду­ющий. Там за об­щим сто­лом соб­ра­лись нес­коль­ко про­вод­ни­ков из раз­ных ва­гонов. Они от­ме­чали чей-то день рож­де­ния.

Один из «ва­гоно­вожа­тых», дер­жа в вы­тяну­той ру­ке гра­нёный ста­кан с проз­рачной жид­костью, важ­но ве­щал:

– Да­вай­те выпь­ем за Па­лыча. Зо­лотой че­ловек, что и го­ворить! Столь­ко лет хо­жу с ним в рей­ды, ещё ни ра­зу не под­ста­вил, не под­вёл. Не­ту этой под­лянки у не­го…

Су­дя по стес­ни­тель­но по­туп­ленно­му взо­ру и приз­на­тель­ной улыб­ке, Па­лычем был си­дящий у ок­на муж­чи­на, по сов­мести­тель­ству ока­зав­ший­ся ещё и про­вод­ни­ком ва­гона, в ко­тором ехал Эду­ард.

– Из­ви­ните, что пре­рываю, мо­гу я с ва­ми пе­рего­ворить с гла­зу на глаз? – спро­сил Эду­ард, смот­ря на Па­лыча.

Про­вод­ник про­буб­нил что-то так, что­бы ус­лы­шали толь­ко си­дящие за сто­лом. Си­дящие тут же с ух­мылкой ог­ля­нулись на прер­вавше­го зас­толье муж­чи­ну.

– Ну, что ещё? – не­доволь­но скри­вил гу­бы Па­лыч, от ко­торо­го ра­зило де­шёвым конь­яком и шпро­тами.

– У ме­ня к вам прось­ба. Не мог­ли бы вы най­ти для нас дру­гое ку­пе? – веж­ли­во поп­ро­сил Эду­ард, ста­ра­ясь дер­жать в уз­де свя­щен­ный гнев об­ма­нуто­го пот­ре­бите­ля.

– Ещё че­го! Сво­бод­ных мест нет. Тем бо­лее для вас с ва­шей спут­ни­цей, – рез­ко воз­ра­зил про­сите­лю име­нин­ник. – Ма­ло то­го, что взял её без до­кумен­тов – на свой страх и риск, меж­ду про­чим, – так че­го доб­ро­го эта цы­ган­ка ста­щит у пас­са­жиров что-ни­будь. Во­об­ще, я бы вам не со­вето­вал вы­пус­кать её из ку­пе. Та­кой ин­телли­ген­тный че­ловек, а во­дите зна­комс­тва с асо­ци­аль­ны­ми эле­мен­та­ми. Уч­ти­те, я не до­пущу краж во вве­рен­ном мне ва­гоне.

Что-то щёл­кну­ло от этих слов внут­ри Эду­ар­да. Ка­кая-то дверь с вы­вес­кой «не бес­по­ко­ить» вдруг от­кры­лась, и от­ту­да, сон­но зе­вая и по­тяги­ва­ясь, выш­ли сме­лость и от­ва­га. «И от­ку­да что бе­рёт­ся?» – ус­пел по­думать Эду­ард, ког­да взял про­вод­ни­ка за груд­ки и при­жал к зак­ры­тым две­рям ку­пе. По-ви­димо­му, со­бытия пос­ледних двух су­ток зат­ро­нули глу­бин­ные стру­ны его ду­ши, дой­дя до пер­во­быт­ных муж­ских ин­стинктов, до­селе пог­ре­бён­ных под тол­стым сло­ем хо­роше­го вос­пи­тания.

– Слы­шишь, смор­чок! – смот­ря пря­мо в гла­за про­вод­ни­ку, ска­зал Эду­ард и тут же по­дивил­ся собс­твен­ной дер­зости. – Ещё раз вяк­нешь неч­то по­доб­ное, и я раз­ма­жу те­бя по стен­кам вве­рен­но­го те­бе ва­гона. Ког­да ты сди­рал с ме­ня трой­ную це­ну за че­тыре мес­та, ты был са­ма веж­ли­вость. За­был уже?

– Да я что? Я ни­чего. Прос­то дей­стви­тель­но мест нет, – ис­пу­ган­но за­тара­торил про­вод­ник.

– Так бы и ска­зал… – про­из­нёс Эду­ард, и для про­филак­ти­ки по­дер­жав про­вод­ни­ка в та­ком по­ложе­нии ещё нес­коль­ко се­кунд, раз­жал ру­ки.

Воз­вра­ща­ясь в своё ку­пе, Эду­ард ещё ду­мал о слу­чив­шемся. Ещё ни­ког­да, по край­ней ме­ре пре­бывая в трез­вом сос­то­янии, он не поз­во­лял се­бе та­кой бес­так­тнос­ти по от­но­шению к лю­дям. Чуть вы­пив, он ста­новил­ся не­уп­равля­емым, раз­дра­житель­ным и да­же аг­рессив­ным че­лове­ком, его ха­рак­тер ме­нял­ся на пря­мо про­тиво­полож­ный. Но что слу­чилось сей­час? Он же был аб­со­лют­но трезв. Хо­тя нет. Он был влюб­лён, а опь­яне­ние лю­бовью, по­луча­лось, дей­ство­вало на не­го так же, как и ал­ко­голь. Ка­кая-то гор­дость за са­мого се­бя под­ня­лась из­нутри и выз­ва­ла до­воль­ную улыб­ку. Дол­жно быть, имен­но так се­бя чувс­тво­вал пер­во­быт­ный муж­чи­на, толь­ко что спас­ший свою пе­щеру от саб­ле­зубо­го тиг­ра. И сей­час, слов­но че­ловек, сде­лав­ший се­бе но­вые ко­рон­ки на зу­бы и те­перь при­выка­ющий к но­вым ощу­щени­ям во рту, Эду­ард тре­вож­но прис­лу­шивал­ся к но­вому осоз­на­нию са­мого се­бя. В та­ком уг­лублён­ном в собс­твен­ные мыс­ли сос­то­янии он по­дошёл к сво­ему ку­пе и ус­лы­шал ве­сёлый Ли­лин смех.

– До­рогой, ты вер­нулся? Зна­ешь, Паш­ка ока­зал­ся очень ин­те­рес­ным со­бесед­ни­ком, – улы­ба­ясь од­ной сто­роной ли­ца, об­ра­тилась к Эду­ар­ду Ли­лия.

– Паш­ка? – уди­вил­ся Эду­ард.

– Да, так зо­вут ме­ня друзья, – отоз­вался Па­вел.

– О, вы уже, зна­чит, под­ру­жились?

И сно­ва он от­крыл в се­бе но­вое чувс­тво. Ка­кая-то неп­ри­ят­ная зло­ба по от­но­шению к Пав­лу и оби­да на Ли­лию, взяв­шись за руч­ки, вмес­те пос­ту­чались в ду­шу Эду­ар­да. Так он в пер­вый раз в жиз­ни поз­нал рев­ность. Но­вое чувс­тво, как по­каза­лось Эду­ар­ду, бы­ло про­тив­ным и хо­лод­ным, слов­но ос­тавлен­ная с ве­чера в хо­лодиль­ни­ке ман­ная ка­ша.

– Я как раз рас­ска­зыва­ла Паш­ке про обезь­янок, ко­торых мы ви­дели в цир­ке, – тем вре­менем ве­село ще­бета­ла Ли­лия.

– Да, бы­ло хо­рошее пред­став­ле­ние. То, что слу­чилось с цир­ком, это ужас­но. А ло­шади? Что с ни­ми? Сго­рели? – Эду­ард сел воз­ле Ли­лии и при­со­еди­нил­ся к раз­го­вору.

– Ло­шади? Нет, ло­шади це­лы.

– Сла­ва бо­гу! Вы храб­рый че­ловек. Я ви­дел, как вы уп­равля­лись с ло­шадь­ми. Сра­зу чувс­тво­валась опыт­ная ру­ка. Где вы это­му на­учи­лись? – по­ин­те­ресо­вал­ся Эду­ард.

– Мой отец слу­жил в кон­ной ми­лиции, и я па­цаном час­то бе­гал к не­му на ко­нюш­ню. Знал по­имён­но всех ло­шадей. Это уди­витель­ные жи­вот­ные. Они ни­ког­да не пре­дадут хо­зя­ина. Да­же не хо­зя­ина – дру­га. Ло­шади дол­жны чувс­тво­вать в че­лове­ке дру­га. И тог­да пой­дут с то­бой хоть на смерть.

Как обыч­но бы­ва­ет в по­ез­де, тес­ное зна­комс­тво за­вяза­лось быс­тро. По ме­ре об­ще­ния вы­яс­ни­лось, что Па­вел ока­зал­ся доб­рым и ве­сёлым ма­лым. Он мно­го шу­тил и рас­ска­зывал ве­сёлые и смеш­ные ис­то­рии из собс­твен­ной, весь­ма на­сыщен­ной цир­ко­вой жиз­ни. Чем даль­ше, тем боль­ше Эду­ард сим­па­тизи­ровал Пав­лу. Че­рез час ему уже ка­залось, что они зна­комы всю жизнь. Этот ве­сёлый прос­той мо­лодой че­ловек с от­кры­тым взгля­дом се­рых глаз не мог не нра­вить­ся лю­дям. Спус­тя ка­кое-то вре­мя по­пут­чи­ки ре­шили по­ужи­нать и, ве­село сме­ясь, пе­ремес­ти­лись в ва­гон-рес­то­ран. Там в ноч­ной час не бы­ло ни­кого, и они усе­лись за пер­вый по­пав­ший­ся стол.

– …Я ему го­ворю: ты что это с ут­ра в гри­ме? – всё сы­пал ис­то­ри­ями Па­вел. – А он от­ве­ча­ет: это не грим, это мы с му­жика­ми вче­ра аванс об­мы­вали.

Все трое зас­ме­ялись.

– Кста­ти, а по­чему ты у­ез­жа­ешь? – вспом­нив про по­жар, спро­сил Эду­ард. – Ведь, на­вер­ное, бу­дут со­бирать но­вую труп­пу. Ло­шади це­лы, так что мог бы ра­ботать даль­ше.

Па­вел вдруг сра­зу стал серь­ёз­ным. Пе­рес­тав улы­бать­ся, он от­ве­тил:

– По­нима­ешь… у ме­ня до­кумен­ты сго­рели на по­жаре, а у нас в стра­не, сам зна­ешь, без бу­маж­ки ты бу­каш­ка. Вот, еду в сто­лицу вос­ста­нав­ли­вать. Толь­ко у ме­ня зна­комых нет в Мос­кве. Да­же не пред­став­ляю, где бу­ду жить? Мож­но, ко­неч­но, в гос­ти­нице, но это нак­ладно.

Ли­лия по­вер­ну­лась к Эду­ар­ду и, мур­лы­кая, пред­ло­жила:

– Ми­лый, мо­жет, ты возь­мёшь его к се­бе? Он бы те­бе и с ло­шадь­ми по­мог.

– У те­бя есть ло­шади? – с ин­те­ресом спро­сил Паш­ка.

– Да, два ахал­те­кин­ца.

Па­вел от­ки­нул­ся на спин­ку сту­ла и с ка­ким-то но­вым ин­те­ресом взгля­нул на Эду­ар­да.

– Мне всег­да бы­ли ин­те­рес­ны лю­ди, ко­торые ув­ле­ка­ют­ся ло­шадь­ми. У ме­ня с ни­ми мно­го об­ще­го, – ска­зал Па­вел.

– А ведь это хо­рошая идея. С мо­ей ра­ботой на жи­вот­ных поч­ти вре­мени не ос­та­ёт­ся. По­ез­жай с на­ми, Паш­ка, – с хо­ду не­ожи­дан­но для се­бя сог­ла­сил­ся Эду­ард.

Ему эта идея очень пон­ра­вилась. Он дав­но ис­кал для сво­их ска­кунов хо­роше­го смот­ря­щего. Ло­шадям нуж­на бы­ла твёр­дая ру­ка, ко­торой не бы­ло у Эду­ар­да. Жи­вот­ные, чувс­твуя это, в пос­леднее вре­мя сов­сем пе­рес­та­ли слу­шать хо­зя­ина. Кро­ме то­го, за ни­ми ну­жен был пос­то­ян­ный уход, но из-за ра­боче­го гра­фика Эду­ард не мог быть ря­дом с ло­шадь­ми пос­то­ян­но.

– Пред­ло­жение, ко­неч­но, за­ман­чи­вое, но я бо­юсь, что стес­ню вас.

– Глу­пос­ти. Мес­та всем хва­тит. Те­бе всё рав­но нег­де ос­та­вать­ся, а тут бу­дешь и при лю­бимом де­ле и пусть при не­боль­шой, но всё-та­ки зар­пла­те. Ну, по­ка сам не за­хочешь у­ехать.

– Ну что ж! Я сог­ла­сен. За это нуж­но вы­пить. Эй, ко­ман­дир! – крик­нул Па­вел.

К сто­лику, силь­но со­пя но­сом, по­дош­ла офи­ци­ан­тка в гряз­ном фар­ту­ке. В её зас­панных гла­зах чи­талось со­жале­ние о прер­ванном сне и ка­кое-то страш­ное прок­ля­тие.

– При­неси-ка нам бу­тыл­ку «Со­вет­ско­го».

– Ага, щас! Вот прям по­бежа­ла и при­нес­ла! – уг­рю­мо от­ве­тила офи­ци­ан­тка. – Ты спер­ва зап­ла­ти за неё, а по­том за­казы­вай. А то знаю я вас та­ких. За­каже­те, выпь­ете, а по­том смы­ва­етесь. Пла­ти по­том за вас.

– Нет, ба­рыш­ня, это не про нас. Дер­жи! – С эти­ми сло­вами Па­вел вы­тащил из кар­ма­на пач­ку де­нег и рас­пла­тил­ся с офи­ци­ан­ткой.

– Ого, с та­кими день­жи­щами – это мне впо­ру к те­бе на­нимать­ся! – к все­об­ще­му ве­селью по­шутил Эду­ард.

 

Гла­ва чет­вёртая

АЛ­ТАРЬ ДЛЯ МА­ТЕРИ

По дач­но­му по­сёл­ку Под­московья, меж­ду зе­лёны­ми до­щаты­ми из­го­родя­ми и кра­сивы­ми па­лисад­ни­ками, пы­лило жёл­тое так­си. Про­ехав по глав­ной до­роге, так­си за­вер­ну­ло в пе­ре­улок и ос­та­нови­лось ря­дом с рез­ны­ми бе­лыми во­рота­ми. Всю до­рогу ти­кав­ший счёт­чик на­конец-то за­молк. Эду­ард рас­пла­тил­ся с так­систом и вы­шел из ав­то­моби­ля. За ним пос­ле­дова­ли Па­вел и Ли­лия.

– Вот моя де­рев­ня, вот мой дом род­ной, – рас­плы­ва­ясь в уми­лён­ной улыб­ке, про­из­нёс Эду­ард.

Он от­крыл двер­цу, и все трое вош­ли во двор. Пе­решаг­нув по­рог, они слов­но бы сде­лали пры­жок во вре­мени и пе­ренес­лись на сто­летие в прош­лое. Пе­ред ни­ми, уто­пая в виш­нях и ро­зовых кус­тах, сто­яла не­боль­шая дву­хэтаж­ная усадь­ба с бе­лос­нежны­ми ко­лон­на­ми, зе­лёной кры­шей и ро­ман­ти­чес­ким бал­кончи­ком. По пе­римет­ру, с внут­ренней сто­роны до­воль­но вы­соко­го за­бора, рос­ли го­лубые ели. Спра­ва от до­ма был от­го­рожен ма­неж, там же вид­не­лась де­ревян­ная ко­нюш­ня с не­боль­шой прис­трой­кой. Прос­торный при­уса­деб­ный двор пес­трел клум­ба­ми и все­воз­можны­ми де­ревь­ями, меж­ду ко­торы­ми ак­ку­рат­но бы­ли выс­тла­ны до­рож­ки из спи­лов. Сво­бод­ное прос­транс­тво пе­ред до­мом и ко­нюш­ней бы­ло вы­ложе­но брус­чаткой. Ря­дом с за­гоном на изум­рудном га­зоне вы­силась рез­ная лет­няя бе­сед­ка, под кры­шей ко­торой сто­яли крес­ло-ка­чал­ка и не­боль­шой круг­лый сто­лик, нак­ры­тый бе­лой ска­тертью. Смот­ря на эту кра­соту, мож­но бы­ло по­думать, что сто­ит толь­ко уг­лу­бить­ся в зе­лёный сад, и там, под те­нис­той кро­ной ли­пы, неп­ре­мен­но встре­тишь си­дящую на ска­ме­еч­ке ба­рыш­ню, ко­торая, ак­ку­рат­но по­доб­рав неж­ной руч­кой кру­жев­ное платье, за­чита­лась то­миком Бай­ро­на. Всё тут ды­шало рус­ским арис­токра­тиз­мом кон­ца во­сем­надца­того ве­ка. Хо­телось фран­цуз­ско­го шам­пан­ско­го, ан­га­жемен­тов на ба­лах и ве­сёлой ма­зур­ки.

Тем вре­менем Эду­ард, Ли­лия и Па­вел прош­ли в дом. Из хол­ла на вто­рой этаж ве­ла де­ревян­ная вин­то­вая лес­тни­ца в один обо­рот, пе­рила ко­торой бы­ли ук­ра­шены узо­рами рус­ской гже­ли. Весь ин­терь­ер до­ма был вы­пол­нен в пас­тель­ных то­нах, что де­лало внут­реннее уб­ранс­тво свет­лым и у­ют­ным. На сте­нах ви­сели реп­ро­дук­ции кар­тин из­вес­тных ху­дож­ни­ков. Сре­ди них бы­ло так­же нес­коль­ко под­линни­ков, но их ав­то­ры бы­ли ско­рее ма­ло­из­вес­тны.

– И ты здесь жи­вёшь? – ози­ра­ясь, спро­сила Ли­лия, что мож­но бы­ло по­нять как «Не­уже­ли и я тут бу­ду жить?!».

– Те­перь мы вмес­те бу­дем тут жить, до­рогая! – к пу­щему удо­воль­ствию Ли­лии под­твер­дил её до­гад­ку Эду­ард.

– Всё так кра­сиво! – вос­хи­щён­но за­мети­ла Ли­лия.

– Да, чувс­тву­ет­ся жен­ская ру­ка.

– Что?! Ка­кая та­кая жен­щи­на? Ты не го­ворил ни о ка­кой жен­щи­не.

Ли­лия удив­лённо ог­ля­нулась на Эду­ар­да.

– Ти­хо-ти­хо. Что ты встре­пену­лась? Это де­ло рук мо­ей ма­мы. Она же то­же жен­щи­на.

– Твоя мать жи­вёт вмес­те с то­бой?

– Ну да! А я те­бе не го­ворил? Я бы один про­пал. Со­вер­шенно не прис­по­соб­лен об­слу­живать сам се­бя. Пой­дём, по­кажу на­шу ком­на­ту.

Они под­ня­лись на вто­рой этаж, ос­та­вив Пав­ла рас­смат­ри­вать кар­ти­ны в хол­ле. Из все­го мно­го­об­ра­зия кар­тин он уз­нал толь­ко од­ну. Эта бы­ла реп­ро­дук­ция кар­ти­ны Шиш­ки­на «Ут­ро в сос­но­вом бо­ру». Па­вел вспом­нил, что не­дав­но ел кон­фе­ты, на обёр­тке ко­торых бы­ла та­кая же кар­тинка. «Миш­ка ко­сола­пый» – так, ка­жет­ся, на­зыва­лись эти кон­фе­ты.

Тут он за­тыл­ком по­чувс­тво­вал не­понят­ную тре­вогу. Па­вел обер­нулся и встре­тил­ся взгля­дами с су­ровым се­дым муж­чи­ной, смот­ря­щим на не­го из об­рамлён­ной зо­лотой рам­кой кар­ти­ны. По взгля­ду из-под кос­ма­тых бро­вей мож­но бы­ло под­нять, что гость ге­рою пор­тре­та очень не нра­вит­ся. Ка­залось, вот-вот из на­рисо­ван­ных губ дол­жно бы­ло сле­теть что-то вро­де: «Чё при­пёр­ся?» Впро­чем, ло­гич­но бы­ло бы пред­по­ложить, что ему не нра­вил­ся ник­то из тех, кто за­ходил в дом. Кар­ти­на ви­села над ар­кой, ве­дущей из хол­ла, и за­ходя­щие в прос­торную ком­на­ту не сра­зу за­меча­ли у се­бя над го­ловой это­го неп­ри­вет­ли­вого ста­рика.

В этот мо­мент пос­лы­шались ша­ги спус­ка­юще­гося со вто­рого эта­жа Эду­ар­да. Во­оду­шев­лённый лю­бовью, он что-то нас­висты­вал се­бе под нос.

– Это кто? – спро­сил Па­вел, ука­зывая на кар­ти­ну.

– Это мой отец, – улы­ба­ясь, от­ве­тил Эду­ард. – Доб­рей­шей ду­ши был че­ловек. Пос­мотри, ка­кой у не­го лас­ко­вый взгляд.

И бы­ло не­понят­но, то ли Эду­ард иро­низи­ровал, то ли дей­стви­тель­но счи­тал это­го уг­рю­мого ста­рика доб­рым.

Па­вел изум­лённо за­мор­гал, но ни­чего не от­ве­тил.

– Пой­дём, по­кажу твои апар­та­мен­ты, – ска­зал Эду­ард, и они оба выш­ли во двор.

Кра­сивый фли­гелёк, ук­ра­шен­ный рез­ны­ми став­ня­ми и вы­соким крыль­цом, нап­ря­мую при­легал к ко­нюш­не и да­же имел от­дель­ный вход пря­мо к стой­лам. Вык­ра­шен­ный в свет­ло-го­лубой цвет, он на­поми­нал до­мик Сне­гуроч­ки.

Раз­дался щел­чок, и де­ревян­ная дверь со скри­пом рас­пахну­лась. Внут­ри всё бы­ло не так ми­ло, как сна­ружи. Вся ме­бель единс­твен­ной ком­на­ты сос­то­яла из же­лез­ной кро­вати, книж­но­го шкаф­чи­ка и гру­бо ско­лочен­но­го сто­ла с од­ним сту­лом. На по­докон­ни­ке в пу­затых гор­шках рос­ли как­ту­сы все­воз­можных раз­ме­ров и форм. При­чём не­кото­рые фор­мы бы­ли нас­толь­ко эк­зо­тич­ны, что лю­бой вос­пи­тан­ный че­ловек при ви­де их тут же стыд­ли­во ста­рал­ся от­вести взгляд.

– Вот твоя ком­на­та. Ус­ло­вия, ко­неч­но, не люкс, но жить мож­но. – И Эду­ард жес­том бла­город­но­го ры­царя об­вёл ком­на­ту ру­кой. – Здесь есть всё не­об­хо­димое. В той ком­на­те кух­ня, даль­ше са­нузел. Кро­вать, стол, стул... чис­то муж­ская бер­ло­га.

– Да, всё по-муж­ски… – от­ве­тил Па­вел и по­косил­ся на по­докон­ник.

Эду­ард про­шёл на кух­ню, и его го­лос заз­ву­чал из кон­ца ко­ридо­ра:

– Здесь жил па­па, ког­да они с ма­мой ру­гались. Ну, зна­ешь, вся­кое бы­вало. Отец был че­лове­ком с тя­жёлым ха­рак­те­ром, но спра­вед­ли­вым. – Пос­лы­шалось жур­ча­ние во­ды из кра­на. – На кух­не есть вся не­об­хо­димая по­суда и не­боль­шой хо­лодиль­ник.

– Яс­но, – вздох­нул Па­вел. По его го­лосу мож­но бы­ло по­нять, что пос­ле уви­ден­но­го в до­ме он ждал сов­сем дру­гого. – Ну, а где ло­шади?

– Пой­дём, по­кажу мо­их кра­сав­цев, – от­ве­тил Эду­ард, вы­тирая ру­ки по­лотен­цем.

В кон­це ко­ридо­ра бы­ла дверь, из-за ко­торой уже слы­шалось не­тер­пе­ливое фыр­канье. Из ко­нюш­ни пах­ну­ло на­воз­ным ду­хом и пре­лым се­ном. Две изящ­ные ло­шади­ные го­ловы выг­ля­нули из стой­ла и при­ветс­твен­но зар­жа­ли.

– Вот они, мои лю­бимые, – неж­но ска­зал хо­зя­ин и пот­ре­пал ло­шади­ные хол­ки. – Же­ребец и ко­был­ка. Ну, как они те­бе?

– Кра­сивые. Обо­жаю ахал­те­кин­цев. Их плас­ти­ку и гра­цию, кре­пость эк­стерь­ера ни с чем не пе­репу­тать. Очень гра­ци­оз­ные ло­шади.

Па­вел по­дошёл к же­реб­цу и, слов­но по­купа­тель на ба­заре, гру­бо раз­дви­нув гу­бы ло­шади, заг­ля­нул ей в пасть. Ло­шадь, не при­вык­шая к та­кому об­ра­щению, през­ри­тель­но фыр­кну­ла и от­дёрну­ла го­лову.

– Ого! С но­ровом.

– Был ещё один ста­рый же­ребец. Миш­ка – так мы его зва­ли. Грус­тная ис­то­рия по­лучи­лось с ним.

Эду­ард при­выч­ным дви­жени­ем под­лил в по­ил­ки ло­шадям во­ды и дал кор­ма.

– Рас­ска­жешь? – спро­сил Па­вел.

Муж­чи­ны, про­дол­жая раз­го­вор, выш­ли из ко­нюш­ни. Эду­ард от­ве­тил не сра­зу. Об­ло­котив­шись о тол­стую рею за­гона, он об­вёл взгля­дом весь дом. В па­мяти всплы­вали под­робнос­ти той ис­то­рии.

– Отец при­вёз из Тур­кме­нии эту ко­был­ку, тог­да ещё сов­сем юную, и Миш­ку – боль­шо­го, взрос­ло­го сам­ца, – на­чал свой рас­сказ Эду­ард. – Они дол­го у нас жи­ли. Го­да че­рез три от­цу по­дари­ли мо­лодо­го же­реб­ца. И ста­ло у нас три ло­шади: два же­реб­ца и од­на ко­была. В об­щем, клас­си­чес­кий лю­бов­ный тре­уголь­ник. Ес­ли бы ты ви­дел, как Миш­ка рев­но­вал свою лю­бимую к мо­лодо­му чу­жаку. А что он мог сде­лать про­тив мо­лодос­ти и си­лы? Миш­ка очень бо­лез­ненно вос­при­нял от­но­шения меж­ду сво­ей лю­бимой и мо­лодым кон­ку­рен­том. Он пе­рес­тал есть и це­лыми дня­ми си­дел у се­бя в стой­ле. А од­нажды ве­чером отец на­шёл Миш­ку мёр­твым по се­реди­не за­гона.

– От че­го он умер? – спро­сил Па­вел.

– Не знаю. Вро­де, ми­окар­дит, а мо­жет, прос­то не вы­нес раз­лу­ки.

Пос­ле­дова­ло мол­ча­ние. Каж­дый за­думал­ся о сво­ём.

– Ну, лад­но. Ты рас­по­лагай­ся, а я пой­ду пог­ля­жу, что в до­ме де­ла­ет­ся.

Эду­ард за­шагал к до­му, ког­да ус­лы­шал звук ос­та­новив­шей­ся за во­рота­ми ма­шины. В дверь по­тыка­ли клю­чом, и на по­роге по­яви­лась Лю­бовь Алек­сан­дров­на собс­твен­ной пер­со­ной.

Это бы­ла жен­щи­на шес­ти­деся­ти пя­ти лет, де­сять из ко­торых скры­вал гус­той слой то­наль­но­го кре­ма. Её ка­рие, под­ве­дён­ные те­нями гла­за вы­рази­ли край­нюю сте­пень удив­ле­ния, уви­дев слов­но с не­ба сва­лив­ше­гося сы­на. Чуть рез­ко­ватые чер­ты ли­ца смяг­ча­лись ра­дос­тной улыб­кой на­пома­жен­ных губ. Се­рый тви­довый кос­тюм на до­рогой шёл­ко­вой под­клад­ке, сос­то­ящий из при­тален­но­го пид­жа­ка и уз­кой юб­ки до ко­лен, под­чёрки­вал не по го­дам строй­ную фи­гуру. Эле­ган­тная шляп­ка гор­шочком и длин­ная нит­ка бе­лого жем­чу­га, в нес­коль­ко обо­ротов об­ве­дён­ная вок­руг шеи, до­пол­ня­ли ро­ман­ти­чес­кий об­раз «ико­ны сти­ля са­лона № 31 по Рю Кам­бон в Па­риже». И лишь авось­ка, бол­та­юща­яся в ру­ке Лю­бови Алек­сан­дров­ны, вы­дава­ла в ней со­вет­скую жен­щи­ну. В авось­ке мир­но по­ко­ились толь­ко что куп­ленные бан­ка сгу­щён­ки, ба­тон «Бо­родин­ско­го», пол­палки «Док­тор­ской», спич­ки и ро­ман «Док­тор Жи­ваго».

Алек­сей, пос­то­ян­ный так­сист Лю­бови Алек­сан­дров­ны, дав­но уже у­ехал, а мать ещё сто­яла на по­роге, ото­ропе­ло гля­дя на сы­на.

– Здравс­твуй­те, ма­ма, – го­лос Эду­ар­да вы­вел из сту­пора мать.

Эду­ард на ста­рый ма­нер на­зывал свою мать на «вы». К это­му сы­на при­учи­ла са­ма Лю­бовь Алек­сан­дров­на, счи­тав­шая, что ува­житель­ные от­но­шения в семье обя­затель­но нуж­но на­чинать с пра­виль­но­го об­ра­щения. К сло­ву го­воря, от­ца Эду­ард всег­да на­зывал по-прос­то­му, на «ты», че­му Лю­бовь Алек­сан­дров­на ни­как не пре­пятс­тво­вала, счи­тая это ис­клю­чени­ем из пра­вил. По­чему дол­жно бы­ло су­щес­тво­вать та­кое раз­де­ление по по­лово­му приз­на­ку, ос­та­валось не­из­вес­тным, так как ни­кому и в го­лову не при­ходи­ло спро­сить об этом у Лю­бови Алек­сан­дров­ны. Во­об­ще, Лю­бовь Алек­сан­дров­на в де­ле вос­пи­тания ре­бён­ка и взра­щива­ния се­мей­ных цен­ностей рав­ня­лась на ста­рые, ещё до­рево­люци­он­ные вре­мена. Она свя­то счи­тала, что сей­час мо­лодёжь, к ко­ей она от­но­сила и сво­его трид­ца­тилет­не­го сы­на, со­вер­шенно по­теря­ла нравс­твен­ные ори­ен­ти­ры. Рож­дённая уже пос­ле Ве­ликой Ок­тябрь­ской ре­волю­ции, она бы­ла вос­пи­тана сво­ей ба­буш­кой – быв­шей клас­сной да­мой, по всем пра­вилам жен­ских гим­на­зий и нравс­твен­ных ка­нонов цар­ской эпо­хи. Осо­бен­ное рве­ние в учё­бе Лю­боч­ка про­яви­ла к ли­тера­туре, так что к сем­надца­ти го­дам пе­речи­тала, как ей ка­залось, поч­ти всех рус­ских пи­сате­лей, и да­же одо­лела два с по­лови­ной ра­за «Вой­ну и мир». Рус­ская клас­си­чес­кая сло­вес­ность ос­та­вила глу­бокий от­пе­чаток в ду­ше Лю­бови Алек­сан­дров­ны, и она про­нес­ла этот ого­нёк че­рез всю жизнь, ок­ру­жая се­бя ат­ри­бута­ми тех вре­мён, ког­да гре­мели ба­лы и тре­бова­лись са­тис­факции.

В пов­седнев­ной жиз­ни это про­яв­ля­лось в том, что чем боль­ше Лю­бовь Алек­сан­дров­на на­чина­ла вол­но­вать­ся, тем боль­ше в её ре­чах прос­каль­зы­вали ар­ха­из­мы, ко­торы­ми сов­ре­мен­ный со­вет­ский че­ловек уже дав­но не поль­зо­вал­ся. Так в мо­мен­ты глу­боких ду­шев­ных пе­режи­ваний Лю­бовь Алек­сан­дров­на мог­ла, са­ма то­го не за­мечая, за­гово­рить на рус­ском, ко­торым поль­зо­вал­ся ещё Им­пе­ратор Все­рос­сий­ский Алек­сандр I. Что уж го­ворить про бур­ные ис­те­рики, ког­да смысл ска­зан­но­го мог по­нять раз­ве что учё­ный-язы­ковед, спе­ци­али­зиру­ющий­ся на ста­рос­ла­вян­ском. В ми­нуты же ра­дос­ти под­созна­ние Лю­бови Алек­сан­дров­ны са­моп­ро­из­воль­но ге­нери­рова­ло сло­ва на фран­цуз­ском язы­ке, а иног­да и це­лые сло­восо­чета­ния. Эта бы­ло осо­бен­но за­нят­но тем, что сво­бод­но об­щать­ся и по­нимать этот язык жен­щи­на не мог­ла. На­вер­ное, в та­кие ми­нуты в ней го­вори­ли проч­тённые ког­да-то де­сять то­мов «Вой­на и мир» (те са­мые два с по­лови­ной ра­за). Эта ми­лая осо­бен­ность бы­ла хо­рошо из­вес­тна Эду­ар­ду, и он да­же на­учил­ся этим поль­зо­вать­ся. Так сын мог бе­зоши­боч­но оп­ре­делять нас­тро­ение ма­тери прос­то по то­му, как она го­ворит.

– Сы­нок?! Ты уже вер­нулся?! Comme est inattendu! [Как не­ожи­дан­но! (франц.)] – Лю­бовь Алек­сан­дров­на по­дош­ла и об­ня­ла сы­на. – Гос­по­ди, осу­нул­ся-то как. Ты там вов­ре­мя ел? А по­чему не пре­дуп­ре­дил, что едешь? Я бы те­бя встре­тила.

– Ма­ма, ну пе­рес­тань­те. Вы же зна­ете, что я это­го сю­сюканья не люб­лю. Как к ма­лень­ко­му, чес­тное сло­во.

– Лад­но-лад­но. Всё, не бу­ду. Dites-moi, comment vous? [Ска­жи мне, как ты? (франц.)] Ког­да при­ехал? Ты же дол­жен был при­ехать толь­ко че­рез не­делю.

– Я уже час как при­ехал. И я хо­тел вам кое…

Но Лю­бовь Алек­сан­дров­на пе­реби­ла.

– ...А я толь­ко вер­ну­лась из ма­гази­на. Пред­став­ля­ешь, кол­ба­су ух­ва­тила. Приш­лось, прав­да, по­во­евать. Ско­рей мой ру­ки и да­вай за стол.

– Ма­ма, по­дож­ди­те. Я хо­чу вам кое-что ска­зать.

– Что? Всё-та­ки за­болел, да? – Лю­бовь Алек­сан­дров­на ос­та­нови­лась в хол­ле до­ма, ку­да они уже ус­пе­ли дой­ти, и с вол­не­ни­ем пос­мотре­ла на сы­на. – Ну-ка, вы­сунь язык.

– Нет, ма­ма, я здо­ров. Прос­то я при­ехал не один.

– Как не один? А с кем же?

В гла­зах ма­тери по­яви­лась не­под­дель­ная тре­вога. Эду­ар­ду ста­ло страш­но, но он уже внут­ренне был го­тов к это­му раз­го­вору. С то­го са­мого мо­мен­та, ког­да они с Ли­ли­ей се­ли в по­езд, муж­чи­на в мель­чай­ших под­робнос­тях прок­ру­чивал в мыс­лях эту не­от­вра­тимо приб­ли­жа­ющу­юся сце­ну.

Эду­ард сде­лал вдох и как мож­но спо­кой­нее ска­зал:

– С не­вес­той. Я встре­тил де­вуш­ку, по­любил её и хо­чу на ней же­нить­ся.

У Лю­бови Гу­синой от та­ких слов мед­ленно ок­ругли­лись гла­за. Она да­же по­теря­ла дар ре­чи. Впро­чем, по­доб­ное вре­мя от вре­мени слу­чалось с её впе­чат­ли­тель­ной на­турой, по­это­му Эду­ард с вол­не­ни­ем ждал пер­вой фра­зы и всем сер­дцем на­де­ял­ся, что она бу­дет на язы­ке На­поле­она.

– Сharmant!* [Пре­лес­тно (франц.).] – на­конец-то выр­ва­лось у Лю­бови Алек­сан­дров­ны. – Сла­ва Бо­гу! Гос­подь ус­лы­шал мои мо­лит­вы. Сы­нок, я так ра­да! Ну, рас­ска­зывай ско­рее, кто она?

Эду­ард вы­дох­нул:

– Очень кра­сивая и куль­тур­ная де­вуш­ка.

В этот мо­мент на лес­тни­це пос­лы­шались шлё­панье бо­сых ног, и пе­ред бу­дущей свек­ровью по­яви­лась аб­со­лют­но го­лая Ли­лия. На зап­лывшем гла­зе си­зо-бор­до­вым за­катом го­рел фин­гал.

– Эдик, до­рогой… а где у вас тут ту­алет? – крик­ну­ла ку­да-то де­вуш­ка, смот­ря на кар­ти­ны и не за­мечая хо­зя­ев. – А то я сей­час опи­са­юсь.

Эду­ард так­тично каш­ля­нул. Де­вуш­ка пос­мотре­ла вниз и на­конец-то за­мети­ла Эду­ар­да. К не­му в ужа­се при­жима­лась ка­кая-то по­жилая жен­щи­на.

– Ой! – ис­пу­галась не­ожи­дан­ной встре­чи Ли­лия и не сра­зу со­об­ра­зила, что сто­ит го­лая.

По­вис­ло не­лов­кое мол­ча­ние.

– Вот... ма­ма, поз­на­комь­тесь. Это моя не­вес­та, – толь­ко и смог ска­зать Эду­ард и за­чем-то до­бавил: – Уве­рен, она вам пон­ра­вит­ся.

 

 

Гла­ва пя­тая

ЧУ­ЖАЯ СВАДЬ­БА

...Пос­ле то­го как у­еха­ла «ско­рая», Эду­ард под­нялся в по­кои ма­тери. В ком­на­те ви­тал за­пах ва­лери­аны и скан­да­ла. Лю­бовь Алек­сан­дров­на, сло­жив ру­ки на гру­ди, ле­жала в сво­ей пос­те­ли и бы­ла по­хожа на очень дол­го жду­щую сво­его прин­ца спя­щую кра­сави­цу. Ли­цо её, с зак­ры­тыми гла­зами и при­под­ня­тыми до­миком бро­вями, вы­ража­ло му­читель­ное стра­дание. Иног­да она сто­нала, и эти сто­ны бы­ли пре­ис­полне­ны го­речью рух­нувших ма­терин­ских на­дежд.

– Ма­ма, как вы? – ос­то­рож­но спро­сил Эду­ард.

Пос­ле­дова­ло мол­ча­ние, но сын знал, что это тя­жёлое мол­ча­ние не су­лит ни­чего хо­роше­го.

– Пот­ру­дитесь объ­яс­нить, су­дарь, что это та­кое? – не от­кры­вая глаз, спро­сила Лю­бовь Алек­сан­дров­на, и её го­лос проз­ву­чал, слов­но ор­ган в пус­том со­боре, де­лая осо­бен­ное уда­рение на сло­во «что».

– Вы о ком? О Ли­лии?

– Это ужас­но! Ужас­но! – Лю­бовь Алек­сан­дров­на буд­то бы не слы­шала воп­ро­са. – Ка­кое счастье, что ваш па­пень­ка, царс­тво ему не­бес­ное, не ви­дел это­го по­зора. Куль­тур­ней­ше­го скла­да был че­ловек. Из­воль­те знать, су­дарь, что он ни­ког­да бы не дал бла­гос­ло­вения на этот... про­шу про­щения, брак.

Лю­бовь Алек­сан­дров­на от­кры­ла гла­за и уко­риз­ненно пос­мотре­ла на сы­на. Тот сто­ял в две­рях, низ­ко опус­тив го­лову.

– Ах, я ре­шитель­но не по­нимаю, что вас мо­жет свя­зывать с этой... – Мать раз­ры­валась меж­ду при­витой ба­буш­кой куль­ту­рой об­ще­ния и неп­ре­одо­лимым же­лани­ем ска­зать га­дость: – ...этой не­год­ни­цей! (Кон­сенсус был най­ден.) На­лей­те мне во­ды.

Эду­ард плес­нул в ста­кан во­ды из сто­яще­го на тум­бочке гра­фина и вло­жил в про­тяну­тую ма­терью ру­ку.

– Пра­во, вы хо­тите мо­ей смер­ти, ми­лос­ти­вый го­сударь, – от­пив гло­ток, про­дол­жи­ла Лю­бовь Алек­сан­дров­на, – а ина­че за­чем вам эта жен­щи­на? Во­об­ра­зите моё по­ложе­ние! Раз­ве об этом я меч­та­ла, ког­да вот этой вот ру­кой ка­чала ва­шу ко­лыбель?

На пос­ледней фра­зе го­лос жен­щи­ны над­ло­мил­ся, и Лю­бовь Алек­сан­дров­на, зак­рыв гла­за, без сил упа­ла на смя­тую по­душ­ку.

– Но я люб­лю её… – ус­лы­шала в тем­но­те зак­ры­тых глаз Лю­бовь Алек­сан­дров­на. – Я, мо­жет, впер­вые за свою жизнь по­любил. Вы дол­жны по­нять это, ма­ма…

– Ах, ос­тавь­те эти пус­тые сло­ва. Я это уже слы­шала, не да­лее как в прош­лом го­ду, – сно­ва вски­нулась мать. – На­пом­нить вам, как вы все­неп­ре­мен­но же­лали же­нить­ся на той вздор­ной дев­чонке из дет­ско­го от­де­ла ва­шего ма­гази­на? Тог­да ва­ши уве­рения в том, что вы по-нас­то­яще­му влюб­ле­ны, раз­би­лись вдре­без­ги о ре­аль­ность, ког­да уви­дали её в под­собке с по­мощ­ни­ком глав­бу­ха.

– Ма­ма, вы опять мне это на­поми­на­ете. Я же вас про­сил! – по­мор­щился Эду­ард.

– Но та хо­тя бы бы­ла рус­ской, – всё не уни­малась Лю­бовь Алек­сан­дров­на, – не то что эта бес­пардон­ная ди­кар­ка.

– Ма­ма, мо­жет, вы всё-та­ки прис­мотри­тесь к ней?

Та­кого из­мождён­ная пе­режи­вани­ями ду­ша Лю­бови Алек­сан­дров­ны вы­дер­жать не мог­ла.

– Ах, су­дарь, мне дур­но да­же от од­ной этой мыс­ли. По­дите, по­дите прочь!

Лю­бовь Алек­сан­дров­на неп­ри­мири­мо по­каза­ла дро­жащей дланью на дверь и, зак­рыв гла­за, лег­ла на по­душ­ку. При этом её ру­ка про­дол­жа­ла ука­зывать на вы­ход. Блед­ное ли­цо за­дёр­га­лось в мел­кой су­доро­ге, гро­зясь вот-вот брыз­нуть горь­ки­ми сле­зами.

Эду­ард вздох­нул и вы­шел из ком­на­ты. Спус­тя мгно­вение он сно­ва от­крыл дверь и го­лосом, в ко­тором скво­зила из­дёвка, ска­зал:

– Ах да, кста­ти… Я при­вёз с со­бой ещё од­но­го ра­бот­ни­ка. Те­перь он бу­дет смот­реть за ло­шадь­ми и жить в от­цов­ском фли­геле. Про­шу лю­бить и жа­ловать.

«Ука­зу­ющий перст» Лю­бови Алек­сан­дров­ны, ко­торый по-преж­не­му гор­до был нап­равлен на дверь, вмес­те с ру­кой бес­по­мощ­но шлёп­нулся на пос­тель. К ве­черу Лю­бовь Алек­сан­дров­на всё-та­ки нем­но­го отош­ла от ут­ренне­го пот­ря­сения и выш­ла из сво­ей ком­на­ты, что­бы при­гото­вить ужин. Ма­терин­ское сер­дце, как бы оно ни бы­ло ис­по­лосо­вано, не мог­ло вы­дер­жать то­го, что сын ос­та­нет­ся на ночь го­лод­ным. О том, что на её кух­не бу­дет ору­довать эта чер­товка, не мог­ло быть и ре­чи. Пос­ле му­читель­ных раз­ду­мий Лю­бовь Алек­сан­дров­на приш­ла к вы­воду, что вре­мя са­мо всё рас­су­дит, нуж­но лишь по­мочь её заб­лудше­му сы­ноч­ку уви­деть ис­ти­ну.

А ис­ти­на бы­ла од­на. «Она ему не па­ра! – ду­мала Лю­бовь Алек­сан­дров­на, шин­куя лук. –Проб­ле­ма в том, что Эди­ку нель­зя го­ворить это нап­ря­мую».

Лю­бовь Алек­сан­дров­на чувс­тво­вала, что в сы­не про­изош­ли ка­кие-то фун­да­мен­таль­ные пе­реме­ны. Он за па­ру-трой­ку дней пов­зрос­лел и воз­му­жал, че­го не мог сде­лать за трид­цать с лиш­ним лет ря­дом с ней. В дру­гое вре­мя мать по­радо­валась бы за сы­на, но в дан­ном слу­чае его не­пос­лу­шание вы­води­ло её из се­бя.

«Нем­но­го по­иг­ра­ет и бро­сит, – на­де­ялась Лю­бовь Алек­сан­дров­на, смот­ря, как ши­пит на ско­воро­де под­жарка. – Нуж­но прос­то ус­ко­рить этот про­цесс, а для это­го нуж­но по­мирить­ся с сы­ном».

Ве­чером хо­зяй­ка лю­без­но уго­щала всех ужи­ном. В кра­сивой гос­ти­ной был нак­рыт праз­днич­ный стол на че­тыре пер­со­ны со все­ми ат­ри­бута­ми свет­ско­го эти­кета. Пе­ред каж­дым сту­лом на сто­ле с бе­лос­нежной ска­тертью сто­яла де­кора­тив­ная та­рел­ка, на ко­торой воз­вы­шались од­на на дру­гой та­рел­ки для су­па и са­лата. Спра­ва от фа­ян­со­вых та­релок бы­ли раз­ло­жены сто­ловый нож, ма­лень­кий но­жик для за­кусок и лож­ка для су­па. (В до­ме бы­ла и фар­фо­ровая по­суда, но хо­зяй­ка, по­думав, всё-та­ки ре­шила ис­поль­зо­вать фа­янс.) Сле­ва же, зуб­ца­ми квер­ху, мир­но по­ко­ились две вил­ки: од­на для ос­новно­го блю­да, а вто­рая, ма­лень­кая, для за­кусок. К мно­жес­тву ви­лок и но­жей до­бав­ля­лись ещё по од­ной ви­лоч­ке и лож­ке, пред­назна­чав­шихся для де­сер­та, ак­ку­рат­но раз­ло­жен­ные за та­рел­ка­ми. Хо­зяй­ка не за­была и про хрус­таль. Пе­ред каж­дой пер­со­ной, иг­рая све­том на риф­лё­ных бо­ках, сто­яли бо­калы. Один, чуть по­выше, был для крас­но­го ви­на, вто­рой, по­ниже, – для ком­по­та. Так­же на сто­ле пе­дан­тичной ру­кой Лю­бови Алек­сан­дров­ны стро­го в оп­ре­делён­ной сим­метрии бы­ли рас­став­ле­ны со­лон­ки, за­кус­ки и раз­ло­жены сал­фетки. Апо­фе­озом праз­днич­ной сер­ви­ров­ки слу­жила ва­за с си­ренью под цвет ка­ёмо­чек фа­ян­со­вых та­релок. Ал­ко­голя на сто­ле не наб­лю­далось.

Око­ло вось­ми ве­чера все соб­ра­лись за сто­лом. В честь пер­во­го сов­мес­тно­го ужи­на гос­ти оде­лись тор­жес­твен­но. Хо­зяй­ка на­дела бе­лую блу­зу, чёр­ную юб­ку с ро­ман­тичным бан­ти­ком на бо­ку и изящ­ные ту­фель­ки на вы­соком каб­лу­ке. Вы­бор ве­чер­не­го ту­але­та Ли­лии пал на крас­ное платье в чёр­ный го­рошек, бор­до­вые туф­ли на вы­сокой плат­форме и чёр­ные бу­сы. Из это­го пла­мен­но­го ан­сам­бля нес­коль­ко вы­бивал­ся го­лубой ри­дикюль, в ко­тором, впро­чем, хра­нились крас­ная по­мада, крас­ная нит­ка и чёр­ная пу­гович­ка. Эле­ган­тный се­рый кос­тюм Эду­ар­да в не­навяз­чи­вую по­лос­ку ря­дом с этим буй­ством крас­но­го выс­ту­пал в ро­ли скуч­но­го фо­на. Па­вел, вви­ду от­сутс­твия ва­ри­ан­тов ра­дикаль­но­го пре­об­ра­жения, ог­ра­ничил­ся сме­ной ниж­не­го белья.

Лю­бовь Алек­сан­дров­на, веж­ли­во поп­ри­ветс­тво­вав при­сутс­тву­ющих, пос­та­вила на стол суп­ни­цу, в ко­торой ды­мил­ся ку­риный суп. Усев­шись на своё мес­то, она хо­тела бы­ло пред­ло­жить гос­тям не стес­нять­ся, но уви­дев, как Ли­лия, лов­ко под­це­пив ног­тя­ми ку­риную нож­ку, уже та­щит её в свою та­рел­ку, по­дума­ла, что это из­лишне.

– При­ят­но­го ап­пе­тита, – толь­ко ска­зала хо­зяй­ка и взя­ла се­бе ку­сочек сыр­ни­ка.

– И вам, ма­ма, – отоз­вался Эду­ард, на­ливая се­бе ком­пот.

– М-м... – пос­лы­шалось со сто­роны Ли­лии.

И толь­ко Па­вел про­мол­чал, по­тому что где-то чи­тал, что го­ворить с на­битым ртом неп­ри­лич­но.

Для ува­жа­ющей се­бя свет­ской хо­зяй­ки нет ни­чего ху­же, чем ужин, про­ходя­щий в уг­не­та­ющем мол­ча­нии. Ес­ли толь­ко это не ужин близ­ких лю­дей. Ли­лию и Пав­ла Лю­бовь Алек­сан­дров­на ни­как не мог­ла счи­тать близ­ки­ми, по­это­му мать Эду­ар­да за­вела неп­ри­нуж­дённую бе­седу.

– Ли­лия, рас­ска­жите о сво­ей семье, – пред­ло­жила Лю­бовь Алек­сан­дров­на са­мым ми­ролю­бивым то­ном.

Ли­лия на се­кун­ду пе­рес­та­ла же­вать и удив­лённо взгля­нула на бу­дущую свек­ровь.

– А что о ней рас­ска­зывать? Семья как семья… – с на­битым ртом от­ве­тила цы­ган­ка.

– Но, тем не ме­нее, мне ин­те­рес­но.

– Ну, ес­ли вам это ин­те­рес­но, то мои род­ные ма­ма и па­па умер­ли, ког­да мне бы­ло пять лет. По­том ме­ня заб­ра­ла к се­бе и вы­рас­ти­ла дру­гая семья. У нас час­то так бы­ва­ет. Ни­чего не­обыч­но­го. А мож­но ещё су­па?

– Бо­же мой, ка­кой ужас! – вски­нула бро­ви Лю­бовь Алек­сан­дров­на, но, взяв се­бя в ру­ки сно­ва при­няла доб­ро­жела­тель­ный вид. – То есть я хо­тела ска­зать, что мне очень жаль, что ва­ша мать так ра­но уш­ла из жиз­ни. Она бо­лела?

– Нет, она по­пала под по­езд. Как эта… как её?.. Ка­рети­на.

Эду­ард, всё это вре­мя нап­ря­жён­но вслу­шива­ющий­ся в раз­го­вор жен­щин, ре­шил вме­шать­ся:

– Ка­рени­на. Ли­лия име­ла в ви­ду Ка­рени­ну. Она очень лю­бит чи­тать.

– Вы лю­бите ли­тера­туру? Пох­валь­но. И что вы чи­та­ете сей­час? – спро­сила Лю­бовь Алек­сан­дров­на.

– Сей­час ни­чего. Сей­час я ем.

Мать взгля­нула на сы­на, и в этом взгля­де не бы­ло ни­чего хо­роше­го.

– Я име­ла в ви­ду, что вы чи­тали в пос­ледний раз? – то­ном те­ря­юще­го тер­пе­ние че­лове­ка пе­рес­про­сила мать.

– А… не пом­ню. Но эта кни­га мне не пон­ра­вилась, там кар­ти­нок поч­ти не бы­ло.

– Гм... очень ми­ло! – иро­нич­но за­мети­ла Лю­бовь Алек­сан­дров­на. – И сколь­ко же вам лет сей­час?

– Уже во­сем­надцать, – сов­ра­ла Ли­лия и за­пих­ну­ла в рот ку­сок кол­ба­сы.

Сно­ва по­вис­ло мол­ча­ние. Хо­зяй­ка ре­шила за­пол­нить его по­дачей вто­рого блю­да. Эта бы­ла ап­пе­тит­ней­шая сви­нина в сли­воч­но-гриб­ном со­усе. Мать пос­та­вила боль­шое блю­до на се­реди­ну сто­ла и веж­ли­во пред­ло­жила уго­щать­ся. Че­рез па­ру ми­нут от ак­ку­рат­но на­резан­ных ку­соч­ков мя­са ос­та­лись толь­ко при­ят­ные вос­по­мина­ния.

– А вы к нам на­дол­го? – спро­сила хо­зяй­ка ве­чера, не от­ры­вая глаз от сво­ей та­рел­ки, на ко­торой всё ещё оди­ноко ле­жал ку­сочек сыр­ни­ка.

От­дель­ное уда­рение на сло­ве «вы» яс­но да­ло по­нять, что она об­ра­щалась к Пав­лу.

– Ма­ма, Па­ша бу­дет смот­реть за ло­шадь­ми, – вме­шал­ся Эду­ард. – Я же вам го­ворил.

– Вот как? А он спра­вит­ся? Ты же зна­ешь, как отец лю­бил их.

– Не вол­нуй­тесь, ма­ма, он от­лично ла­дит с ло­шадь­ми.

– На­зывай­те ме­ня прос­то Паш­ка, – на­конец-то по­дал го­лос Па­вел.

– Паш­ка? – буд­то уви­дев слиз­ня­ка, скри­вилась Лю­бовь Алек­сан­дров­на. – И вы не соч­тё­те это фа­миль­яр­ностью?

– Ма­ма, – сно­ва пос­чи­тал нуж­ным вме­шать­ся Эду­ард. – Па­вел – прос­той че­ловек. Будь­те уве­рены, его та­кое об­ра­щение не по­коро­бит. И кста­ти, Ли­лию то­же мо­жете на­зывать на «ты». Не чу­жие ведь…

За сто­лом опять во­цари­лась на­элек­три­зован­ная ти­шина. Слыш­ны бы­ли толь­ко чав­канье Ли­лии, скре­жета­ние при­боров и поз­вя­кива­ние сто­ловой по­суды. Лю­бовь Алек­сан­дров­на изо всех сил ста­ралась при­думать но­вую те­му для раз­го­вора, но, ни­чего не со­об­ра­зив, пош­ла за треть­им блю­дом. Им ока­залась неж­ная те­лячья вы­рез­ка с жа­реным лу­ком и ту­шёны­ми ово­щами.

– А где вы ра­бота­ете... то есть ра­бота­ли, Па­вел? – по­пыта­лась не­навяз­чи­во спро­сить Лю­бовь Алек­сан­дров­на.

– Я ра­ботал в цир­ке, по­ка он не сго­рел.

– Бо­же, так вы из то­го са­мого цир­ка? – с впол­не ис­крен­ним ин­те­ресом ожи­вилась мать Эду­ар­да. – Я слы­шала про по­жар в Со­чи, это ужас­но.

– Да, имен­но от­ту­да, – отоз­вался Па­вел и за­пих­нул в рот ку­сок, да­вая по­нять, что раз­го­вор на эту те­му ему неп­ри­ятен.

По край­ней ме­ре, Лю­бовь Алек­сан­дров­на по­няла имен­но так, хо­тя, мо­жет быть, Па­вел прос­то, бе­зо вся­кой тай­ной мыс­ли, за­пих­нул в рот ку­сок го­вяди­ны.

– Пав­лу нуж­но вос­ста­новить до­кумен­ты, по­терян­ные в по­жаре, а ос­та­новить­ся ему в Мос­кве бы­ло нег­де. По­это­му я его и поз­вал по­жить у нас, как раз и за ло­шадь­ми прис­мотрит, – вновь встрял в раз­го­вор Эду­ард.

Пла­ниро­вав­ший­ся лёг­кий зас­толь­ный раз­го­вор со­вер­шенно не кле­ил­ся. Спо­тыка­ясь на каж­дом ша­гу, он тос­кли­во плёл­ся по ба­наль­ным и из­би­тым те­мам, слов­но бы на­роч­но стре­мясь заг­лохнуть пос­ле каж­до­го ска­зан­но­го сло­ва. Пос­ле оче­ред­ной по­вис­шей па­узы Лю­бовь Алек­сан­дров­на не наш­ла ни­чего луч­ше, как об­ра­тить­ся к сы­ну:

– А я се­год­ня бы­ла на мо­гил­ке от­ца. Пред­став­ля­ешь…

Что имен­но Эду­ард дол­жен был пред­ста­вить, так и ос­та­лось не­из­вес­тным, по­тому что как раз в этот мо­мент Ли­лия смач­но от­рыгну­ла. Неб­ла­гоп­ристой­ный для свет­ско­го ужи­на звук боль­но уда­рил по ба­рабан­ным пе­репон­кам Лю­бови Алек­сан­дров­ны, сде­лав боль­шую про­бо­ину в тон­кой ду­шев­ной ор­га­низа­ции свет­ской ль­ви­цы. Поп­ранный во­пи­ющим не­ува­жени­ем зас­толь­ный эти­кет тре­бовал не­мед­ленно­го воз­мездия. Из пос­ледних сил цеп­ля­ясь за ус­коль­за­ющие ни­ти куль­ту­ры об­ще­ния, Лю­бовь Алек­сан­дров­на по­пыта­лась сфор­му­лиро­вать своё не­годо­вание. Под­созна­ние ав­то­мати­чес­ки отос­ла­ло её на пять сто­летий на­зад:

– В сие од­ри­не рес­но­та бла­годать ве­ликая есть, – из­рекла Лю­бовь Алек­сан­дров­на. – Ус­ты­дилась бы, от­ро­кови­ца! Не­гоже до­сади­ти чадь да сра­мить­ся аки... тож­де... ма­монь ока­ян­ная.

В пер­вую се­кун­ду Па­вел и Ли­лия так опе­шили от это­го слу­чай­но­го на­бора зву­ков, что ус­та­вились на Лю­бовь Алек­сан­дров­ну как на ума­лишён­ную.

«В этом до­ме при­личие – это дар бо­жий, – тем вре­менем нап­ря­жён­но пе­рево­дил для се­бя Эду­ард. – Пос­ты­дилась бы, де­вуш­ка! Не­хоро­шо (и это мяг­ко ска­зано) ос­кор­блять семью и по­зорить­ся как... эта са­мое... обезь­яна без­божная».

Лю­бовь Алек­сан­дров­на, вы­дер­жав гроз­ную па­узу, гор­до вста­ла, поп­ра­вила бе­зуко­риз­ненно бе­лую блу­зу и, тра­гичес­ки при­щурив гла­за, выш­ла из ком­на­ты.

По­вис­ло не­лов­кое мол­ча­ние. Бы­ло слыш­но, как на сте­не ти­ка­ют ча­сы и боль­шая чёр­ная му­ха, про­тив­но жуж­жа, бь­ёт­ся о стек­ло. В пер­вый раз за всё вре­мя Эду­ард ис­пы­тал стыд за свою не­вес­ту. Об­ло­котив­шись на стол и об­хва­тив го­лову ру­ками, он раз­мышлял о сло­жив­шей­ся си­ту­ации. Приз­рачная на­деж­да на то, что мать при­мет не­вес­ту, хруп­кой ба­боч­кой упор­хну­ла в не­беса, по­махав на про­щание ро­зовым кры­лом. На ду­ше бы­ло тяж­ко и мер­зко. Сте­на со­ци­аль­но-куль­тур­но­го пре­дубеж­де­ния ока­залась неп­ро­бива­емой, и жал­кие по­туги Эду­ар­да пре­одо­леть от­чужде­ние так и ос­та­лись пус­ты­ми меч­та­ми. Ва­ри­ан­ты за­кон­чи­лись. Рез­ко за­хоте­лось се­рого дож­дя, грус­тной пес­ни и горь­кой вод­ки.

– М-да... я ду­маю, о де­сер­те не мо­жет быть и ре­чи, – фи­лософ­ски за­метил Па­вел и встал из-за сто­ла.

Ве­чером, ког­да все уже ло­жились спать, Эду­ард наб­рался сме­лос­ти и за­шёл в ком­на­ту ма­тери, чтоб по­желать спо­кой­ной но­чи. Пе­ред тем как пос­ту­чать­ся и от­крыть дверь, он на ми­нуту за­думал­ся.

Эду­ард дей­стви­тель­но лю­бил её и до это­го дня ста­рал­ся не расс­тра­ивать. Те­перь же, пос­ле слу­чив­ше­гося, Эду­ард по­ражал­ся собс­твен­ной дер­зости...По­думать толь­ко, пой­ти на­пере­кор и при­вес­ти до­мой не­вес­ту, пред­ва­ритель­но не по­сове­товав­шись с ма­терью! Это фор­менное са­мо­уп­равс­тво, на­руше­ние не­зыб­ле­мых ус­то­ев семьи и пле­вок в ду­шу че­лове­ку, ко­торый «всю жизнь му­чил­ся, рас­тил и вос­пи­тывал» единс­твен­ное и го­рячо лю­бимое ча­до. Да он на са­мом де­ле спя­тил! Или всё-та­ки нет? Мо­жет, это как раз и есть нас­то­ящая жизнь? Сде­лать осоз­нанный, пус­кай да­же спон­танный, но от это­го не ме­нее же­лан­ный вы­бор. Сде­лать вы­бор са­мому и за­щищать его как единс­твен­но вер­ный впер­вые за всю свою пар­ни­ковую жизнь. Эду­ар­ду вспом­ни­лось, что да­же тру­сы на нём (ши­рокие се­мей­ни­ки в зе­лёный лис­то­чек), и те вы­бира­ла мать, по­тому что дру­гие, ко­торые пон­ра­вились Эду­ар­ду, по мне­нию Люд­ми­лы Алек­сан­дров­ны, слиш­ком силь­но сдав­ли­вали мо­шон­ку. По­вора­чивать вспять бы­ло поз­дно. Эду­ард лю­бил мать, но эта сы­новья лю­бовь бы­ла слиш­ком при­выч­на и обы­ден­на. Она бы­ла слов­но боль­шой и кра­сивый ко­вёр, к ко­торо­му все так при­вык­ли, что ник­то уже и не за­меча­ет. Лю­бовь же к Ли­лии бы­ла со­вер­шенно иной. Это бы­ло но­вое, пь­яня­щее, прон­зи­тель­ное, ок­ры­ля­ющее чувс­тво. Тя­га к жен­щи­не, ко­торой же­ла­ешь об­ла­дать и не хо­чешь ей под­чи­нять­ся. Эта лю­бовь, как све­жий ве­тер, вор­вавший­ся из вне­зап­но от­кры­того ок­на в зат­хлую ком­на­ту и при­нес­ший с со­бой аро­мат сво­бод­ных, цве­тущих буй­ным цве­том рав­нин. Эду­ард чувс­тво­вал се­бя де­каб­ристом, вос­став­шим про­тив уг­не­тате­ля ца­ря (те­перь имен­но так он ви­дел свою мать) во имя выс­ших иде­алов. Вы­бор был сде­лан. В бит­ве за ду­шу Эду­ар­да ма­терин­ская лю­бовь про­иг­ра­ла.

...Ко­рот­ко пос­ту­чав­шись, Эду­ард от­крыл дверь. В ком­на­те бы­ло тем­но. Не го­рел да­же ноч­ник. Пе­ред от­кры­тым нас­тежь ок­ном на фо­не тю­левой за­навес­ки и улич­ных фо­нарей вид­нелся зна­комый Эду­ар­ду с детс­тва си­лу­эт. Лю­бовь Алек­сан­дров­на ку­рила, гля­дя на ноч­ную ули­цу. От­чётли­во ви­димые на све­ту длин­ные ни­ти ды­ма, от­де­ля­ясь от уголь­ка си­гаре­ты, под­ни­мались к по­тол­ку, ри­суя в воз­ду­хе толь­ко им по­нят­ные узо­ры. На звук от­кры­ва­ющей­ся две­ри она да­же не по­вер­ну­лась.

– Доб­рый ве­чер, ма­ма, – от­че­го-то ох­рипшим го­лосом про­из­нёс Эду­ард. – Я при­шёл по­желать вам слад­ких снов.

Пос­ле­дова­ла хо­лод­ная ти­шина. Эду­ард вздох­нул и хо­тел бы­ло зак­рыть дверь, как ус­лы­шал го­лос ма­тери:

– Кто эти лю­ди, сын? Где ты их на­шёл? – ска­зала она, не по­вора­чива­ясь к Эду­ар­ду.

Го­лос был ров­ный, да­же чуть апа­тич­ный. Та­ким го­лосом обыч­но лю­ди в без­на­дёж­ной ста­дии он­ко­логии го­ворят: «Я уми­раю».

Эду­ард вздох­нул и при­гото­вил­ся к ре­шитель­ной бит­ве.

– Я не это­го жда­ла всю жизнь. Раз­ве мо­жет ин­телли­ген­тный, куль­тур­ный че­ловек на­шего ста­туса быть счас­тлив с этой цы­ган­кой? Зна­ешь, что я чувс­твую сей­час? Я буд­то бы пе­ренес­лась на двад­цать лет на­зад, в тот день, ког­да чуть не по­теря­ла те­бя. Пом­нишь, ког­да ты зас­трял в том прок­ля­том тун­не­ле? Где мы толь­ко не ис­ка­ли! Об­ша­рили все дво­ры, все за­ко­ул­ки. Да­же во­дола­зов выз­ва­ли, чтоб дно ре­ки про­чесать. Бо­же, я чуть не умер­ла тог­да. Я ду­мала, что по­теря­ла те­бя, мо­его единс­твен­но­го сы­ноч­ка. Вот и сей­час мне ка­жет­ся, что по­теря­ла те­бя. Ты ря­дом, а буд­то бы это не сын вов­се.

Сло­ва ма­тери выз­ва­ли в па­мяти неп­ри­ят­ное чувс­тво дав­но ми­нув­ших дней, ког­да, ещё сов­сем маль­чиш­кой, Эду­ард на спор про­лез в ста­рый тун­нель, про­рытый ещё во вре­мена ре­волю­ции. Это был ста­рый, по­лураз­ру­шен­ный уз­кий про­ход под зем­лёй, свод ко­торо­го со вре­менем кое-где про­сел и гро­зил вот-вот сов­сем об­ру­шить­ся. Эду­ард, под­стё­гива­емый дру­гом, в пол­ной тем­но­те, на ощупь, ус­пел прой­ти по не­му мет­ров двад­цать, ког­да от не­лов­ко­го дви­жения трух­ля­вое брев­но, дер­жавшее ар­ку, хрус­тну­ло и тя­жёлая зем­ля пог­ребла маль­чиш­ку под со­бой. По­дож­дав нем­но­го, при­ятель стал звать Эду­ар­да, но тот, при­дав­ленный тя­жёлой сы­рой зем­лёй, не мог не то что дви­нуть­ся, но и от­ве­тить. Да­же что­бы сде­лать прос­той вздох, нуж­но бы­ло прик­ла­дывать не­мало уси­лий. При­ятель по­думав, что нат­во­рил не­поп­ра­вимое, стру­сил и, как и лю­бой ре­бёнок в его воз­расте, прос­то убе­жал до­мой. Толь­ко ночью кто-то до­гадал­ся заг­ля­нуть в тун­нель, от­ку­да и вы­тащи­ли поч­ти без­ды­хан­ное те­ло ре­бён­ка. С тех пор у Эду­ар­да раз­ви­лась тя­желей­шая фор­ма кла­ус­тро­фобии, ко­торой он му­чил­ся по сей день. Вы­ход тун­не­ля, что­бы не пов­то­рялись по­доб­ные нес­частья, за­вали­ли тол­стым сло­ем зем­ли впе­ремеш­ку с гра­ви­ем и бла­гопо­луч­но о нём за­были.

– Ма­ма, – по­пытал­ся оп­равдать­ся Эду­ард, – я по­нимаю, она слег­ка стран­ная и нес­коль­ко вы­бива­ет­ся из тво­его пред­став­ле­ния о не­вес­тке. Но дай ей вре­мя. Она ис­пра­вит­ся.

– Ис­пра­вит­ся? – Лю­бовь Алек­сан­дров­на рез­ко по­вер­ну­лась к сы­ну. – Эта? Сы­нок, что с то­бой про­ис­хо­дит? Ты ос­леп? Она ти­пич­ная цы­ган­ка, ха­бал­ка. Она вы­рос­ла сре­ди цы­ган. Она ни­ког­да не смо­жет пе­реро­дить­ся во что-то по­доба­ющее куль­тур­но­му об­щес­тву.

– Ма­ма, о ка­ком об­щес­тве вы го­вори­те? – вдруг с удив­ле­ни­ем ус­лы­шал свой го­лос Эду­ард. Го­лос был чуть виз­гли­вым, но в нём чувс­тво­валась уве­рен­ность. – Вы всё ещё жи­вёте прош­лым. Пос­ле смер­ти от­ца мы ста­ли ни­кому не нуж­ны. И ес­ли кто-то при­ходит к нам, то толь­ко в на­деж­де уго­ворить вас про­дать этот дом. Ка­сатель­но Ли­ли… эту де­вуш­ку я люб­лю и хо­чу на ней же­нить­ся. И вы не впра­ве ука­зывать мне на то, что мне сле­ду­ет де­лать. Спо­кой­ной но­чи, ма­ма.

Ска­зано бы­ло слиш­ком мно­го. Си­ним пла­менем за­полы­хал пос­ледний мост. Эду­ард раз­вернул­ся и твёр­дым ша­гом вы­шел из ком­на­ты.

– Абие по­кай­ся, от­рок, по­неже аз есмь твой­на мать и до­мовит сие хо­ром... – пос­лы­шал­ся го­лос Лю­бови Алек­сан­дров­ны вдо­гон­ку сы­ну, но сра­зу же прер­вался гром­ким хлоп­ком зак­ры­ва­ющей­ся две­ри.

***

День свадь­бы был без­на­дёж­но ис­порчен мер­зким хо­лод­ным дож­дём, так что про­гул­ка по Крас­ной пло­щади бы­ла от­ме­нена. Мо­лодые ос­та­лись до­ма, где в гос­ти­ной уже был нак­рыт праз­днич­ный стол для са­мых близ­ких. Са­мых близ­ких наб­ра­лось око­ло двад­ца­ти пя­ти че­ловек, сре­ди ко­торых был и Ми­ха­ил Ива­нович Ва­лов – дав­ний друг от­ца. Это был вы­сокий ши­рокоп­ле­чий муж­чи­на, выг­ля­дев­ший нам­но­го мо­ложе сво­их шес­ти­деся­ти пя­ти лет. Его мо­нумен­таль­ная фи­гура, буд­то бы вы­сечен­ная из цель­ной глы­бы, на­виса­ла над все­ми при­сутс­тву­ющи­ми, без слов под­чёрки­вая свою зна­чимость. Ми­ха­ил Ива­нович, нес­мотря на свои го­ды, по-преж­не­му был на вы­соком сче­ту у на­чаль­ства (ко­торое са­мо не от­ли­чалось мо­лоды­ми кад­ра­ми) и за­нимал от­ветс­твен­ный пост в ми­нис­терс­тве внут­ренних дел, пре­бывая в чи­не ге­нерал-лей­те­нан­та. От­ли­чав­ший­ся жёс­тким и уп­ря­мым ха­рак­те­ром, Ва­лов умел тон­ко ла­виро­вать и выс­тра­ивать це­лые стра­тегии для дос­ти­жения це­ли в дол­госроч­ных пла­нах. Он был край­не скуп на по­ложи­тель­ные эмо­ции и поз­во­лял се­бе улыб­нуть­ся в са­мых ред­ких слу­ча­ях, ког­да ря­дом сто­ящие чуть ли не над­ры­вали се­бе жи­воты от хо­хота пос­ле удач­ной шут­ки. Так как вы­раже­ние ли­ца при улыб­ке бы­ло не­ес­тес­твен­ным для ми­мичес­ких мышц Ми­ха­ила Ива­нови­ча, они быс­тро ус­та­вали и сра­зу же пе­рехо­дили в ис­ходное по­ложе­ние. Ис­ходным по­ложе­ни­ем ва­лов­ских черт ли­ца бы­ли су­рово на­супив­ши­еся бро­ви, през­ри­тель­но под­жа­тые гу­бы и хо­лод­ный про­низы­ва­ющий взгляд. Тем вре­менем праз­днич­ное зас­толье вплот­ную по­дош­ло к той тон­кой гра­ни, пос­ле ко­торой ми­лые бе­седы о по­годе пе­рехо­дят в раз­нуздан­ную гуль­бу с бить­ём по­суды и морд.

Сло­во взял Ми­ха­ил Ва­лов:

– Я хо­чу вы­пить за мо­лодых, – раз­дался гус­той бас, и все, ува­житель­но при­тих­нув, по­вер­ну­лись к ге­нерал-лей­те­нан­ту. – Эди­ка я знаю с ма­лых лет. Он вы­рос на мо­их гла­зах. Жаль, его отец, Во­лодя, не до­жил до это­го счас­тли­вого мо­мен­та. Он был нас­то­ящим то­вари­щем, с ко­торым мы прош­ли огонь и во­ду.

Ва­лов сде­лал скор­бную па­узу.

– Эду­ард, под­ни­маю этот бо­кал за твоё счастье, – про­дол­жил он, – и в знак ува­жения и на пра­вах дру­га семьи да­рю не­вес­те вот эту ми­лую без­де­лицу.

С эти­ми сло­вами Ва­лов про­тянул Ли­лии зо­лотой ку­лон с изум­ру­дом.

– Горь­ко! – гар­кнул ге­нерал и зал­пом вы­пил рюм­ку.

– Горь­ко, горь­ко! – за­ора­ли за ним зах­ме­лев­шие гос­ти.

По­целуй мо­лодых на счё­те «две­над­цать» прер­вал один из гос­тей, ко­торый, не жа­лея хрус­таль­ной по­суды Лю­бови Алек­сан­дров­ны, стал без­жа­лос­тно сту­чать вил­кой по бо­калу.

– То­вари­щи, я хо­чу сде­лать за­яв­ле­ние, – зап­ле­та­ющим­ся язы­ком про­из­нёс гость, – про­шу ми­нуточ­ку вни­мания. Де­ло в том, что мы с Ка­тень­кой ре­шили по­женить­ся, и я сде­лал ей пред­ло­жение.

Он по­вер­нулся к бе­локу­рой де­вице, си­дящей ря­дом с ним. Та, же­ман­но улыб­нувшись, бро­сила ми­молёт­ный, пре­ис­полнен­ный чувс­тва собс­твен­но­го пре­вос­ходс­тва взгляд на не­замуж­них под­руг.

– Свадь­ба наз­на­чена на трид­ца­тое де­каб­ря это­го го­да, – про­дол­жил гость. – И я хо­чу приг­ла­сить всех при­сутс­тву­ющих на на­ше тор­жес­тво. От­дель­но приг­ла­шаю Эду­ар­да с его мо­лодой же­ной за то, что не за­были и про нас.

– Спа­сибо, Ни­колай, обя­затель­но при­дём, – поб­ла­года­рил Эду­ард.

– А те­перь цы­ганоч­ку! – крик­нул кто-то из-за сто­ла, и ма­лень­кий ор­кестр за­иг­рал «Мою цы­ганоч­ку» Вы­соц­ко­го.

Ли­лия вы­бежа­ла в центр и, раз­ма­хивая фа­той, на­чала тан­це­вать. За ней из-за сто­лов по­шаты­ва­ясь вста­ли пь­яные муж­чи­ны и, ок­ру­жив её, ста­ли хло­пать.

– Эй, цы­ган­ка, по­гадай мне! – кри­чал кто-то из гос­тей.

– Спер­ва по­золо­ти ей ру­ку, – сме­ясь от­ве­чал дру­гой.

Ког­да же ор­кестр за­иг­рал «Очи чёр­ные» и один из пь­яных гос­тей на сло­вах «по­целуй ме­ня, не от­ра­вишь­ся» по­лез с по­целу­ями к не­вес­те, Эду­ард не вы­дер­жал и на­лил се­бе вод­ки.

Лю­бовь Алек­сан­дров­на, ко­торая в этот день прин­ци­пи­аль­но не вы­ходи­ла из сво­ей ком­на­ты, на­чала со­бирать че­модан...

 

Гла­ва шес­тая

СЕ­МЕЙ­НАЯ ЛОД­КА

...Тре­бова­тель­ный звон ка­зён­но­го те­лефо­на рас­се­ял ту­ман вос­по­мина­ний, и в жизнь Эду­ар­да сно­ва вор­ва­лась бе­лая сте­на ка­бине­та.

Фи­латов снял труб­ку.

– Фи­латов слу­ша­ет. Да, да… уже вы­ез­жаю. Бу­ду че­рез час. – Май­ор по­ложил труб­ку и об­ра­тил­ся к Эду­ар­ду: – Что даль­ше-то бы­ло?

– Сам я, пос­ле вы­пито­го, свадь­бу во­об­ще не пом­ню, – про­мям­лил за­дер­жанный. – Мне по­том Паш­ка рас­ска­зал, что даль­ше бы­ло.

– И что он рас­ска­зал?

– Ска­зал, буд­то бы я вдруг ни с то­го ни с се­го встал из-за сто­ла, по­дошёл к од­но­му из гос­тей и вле­пил ему оп­ле­уху. Тот не­дол­го ду­мая от­ве­тил, и на­чалась дра­ка. Кто-то бро­сил­ся раз­ни­мать. Им то­же дос­та­лось. В об­щем, «всё сме­шалось в до­ме Об­лон­ских».

– У ка­ких ещё Об­лон­ских? – не по­нял май­ор.

– Это ци­тата из «Ан­ны Ка­рени­ной», – вя­ло по­пытал­ся объ­яс­нить Эду­ард.

– Вы мне тут моз­ги не пуд­ри­те. Здесь вам не слёт ли­тера­торов. Го­вори­те по су­щес­тву, – рас­сердил­ся Фи­латов.

***

...А свадь­ба пе­ла и пля­сала.

Де­руща­яся тол­па в гла­зах Эду­ар­да сме­шалась в один пёс­трый ту­ман. Этот ту­ман ха­отич­но пе­ред­ви­гал­ся по ком­на­те и ру­гал­ся ма­том. В ка­кофо­нии жен­ско­го виз­га, зво­на бь­ющей­ся по­суды и муж­ской ру­гани Эду­ард раз­ли­чил ша­ги, спус­ка­ющи­еся по лес­тни­це. Эту пос­тупь он мог раз­ли­чить из ты­сяч дру­гих. Лю­бовь Алек­сан­дров­на, дер­жа в ру­ках че­модан, пос­пешно спус­ти­лась со вто­рого эта­жа и выш­ла из гос­ти­ной. По до­роге она бро­сила брез­гли­вый взгляд на раз­би­тый в хлам сто­ловый гар­ни­тур, сло­ман­ные стулья и за­ляпан­ные ви­нег­ре­том сте­ны. На ули­це уже жда­ло так­си.

Ког­да Эду­ард вы­бежал на ули­цу, жен­щи­на уже са­дилась в ма­шину. Во­дитель дал га­зу и, раз­брыз­ги­вая грязь, рез­ко тро­нул с мес­та.

– Лё­ша, то­мози! – зак­ри­чал Эду­ард вслед уно­сяще­муся прочь ав­то­моби­лю.

Но ма­шина, быс­тро на­бирая ход, уже скры­валась за по­воро­том.

– Ма­ма! Ну и чёрт с то­бой! У­ез­жай! Не хо­чу те­бя боль­ше ви­деть!

Так впер­вые в жиз­ни Эду­ард пе­решёл с ма­терью на «ты».

Плю­нув вслед скрыв­шей­ся из ви­ду ма­шине, взбе­шён­ный Эду­ард вер­нулся к до­му. Там, воз­ле вхо­да, пе­реми­на­ясь с но­ги на но­гу, сто­яли двое без­домных – муж­чи­на и жен­щи­на. Су­дя по лох­моть­ям вмес­то одеж­ды и дав­но не мы­тым те­лам, их жизнь, обиль­но оро­шён­ная ал­ко­голем, уже дав­но пош­ла под от­кос. Ха­рак­терно вспух­шие ли­ца не да­вали пол­но­го пред­став­ле­ния об их воз­расте, но, су­дя по об­щим чер­там, им ещё не пе­рева­лило за трид­цать.

– А это что та­кое? – спро­сил Эду­ард Пав­ла, ко­торый в этот мо­мент вы­носил без­домным ка­кие-то про­дук­ты.

– Они еду поп­ро­сили. Жал­ко же...

– Убе­ри этих уро­дов от мо­его до­ма, – взре­вел Эду­ард и силь­но пнул од­но­го из них.

Это ока­залась жен­щи­на, ко­торая от силь­но­го пин­ка рас­тя­нулась на гряз­ной до­роге. За­мычав от бо­ли, она, не вста­вая, ста­ла упол­зать в сто­рону.

***

На­ут­ро пос­ле свадь­бы сто­ял гус­той ту­ман, за­пеле­нав­ший всё в бе­лую мглу. В раз­би­той гос­ти­ной, на чу­дом уце­лев­шем ди­ване ле­жал ка­кой-то муж­чи­на в ра­зод­ранной ру­баш­ке и с рас­ца­рапан­ным ли­цом. Его шум­ный храп до­летал до вто­рого эта­жа, где в сво­ей пос­те­ли, по-дет­ски свер­нувшись клу­боч­ком, спа­ла Ли­лия. Ря­дом, на по­лу, ва­лялось её сва­деб­ное платье со сле­дами чь­их-то ног.

В ком­на­ту во­шёл Эду­ард:

– Ми­лая, прос­нись. Ты не зна­ешь, где ма­ма?

– Ммм? – пос­лы­шалось в от­вет.

– Я спра­шиваю, где ма­ма? Её нет в сво­ей ком­на­те.

– Она у­еха­ла…

– У­еха­ла? Ку­да? По­чему?

– От­ку­да я знаю… прос­то се­ла в так­си и у­еха­ла, – про­мям­ли­ла Ли­лия и, зев­нув, по­вер­ну­лась на дру­гой бок.

***

Со дня свадь­бы прош­ло два ме­сяца. Эду­ард, шур­ша опав­шей лис­твой, шёл по ули­це и ду­мал о со­быти­ях пос­ледних ме­сяцев. А ду­мы бы­ли не из ве­сёлых...

Лю­бовь Алек­сан­дров­на, не сми­рив­шись с вы­бором сы­на, у­еха­ла жить к сво­ей сес­тре, ос­та­вив ча­ду клас­си­чес­кий вы­бор, обоз­на­чен­ный как «или я, или она», и прек­ра­тила вся­кое об­ще­ние до тех пор, по­ка вы­бор не бу­дет сде­лан в её поль­зу. Тем вре­менем мо­лодо­жёны при­выка­ли к сов­мес­тной жиз­ни, ос­ва­ивая но­вый быт. Ли­лия ока­залась сов­сем не­важ­ной хо­зяй­кой. Го­тови­ла она не то что нев­кусно, а во­об­ще не уме­ла это­го де­лать. Да­же я­ич­ни­ца у неё всег­да бы­ла или под­го­рев­шая или не­досо­лен­ная, так что Эду­ар­ду ос­та­валось толь­ко с со­жале­ни­ем вспо­минать о ма­миных рас­сте­га­ях и бор­щах. Кро­ме то­го, Эду­ард, при­вык­ший к иде­аль­ной чис­то­те, с тру­дом пе­рено­сил пос­то­ян­ный бес­по­рядок. У не­го да­же вы­яви­лась ал­лергия на пыль, ко­торая до то­го за не­име­ни­ем при­чины ни­как се­бя не вы­дава­ла.

Единс­твен­ное, что у Ли­лии по­луча­лось хо­рошо, это секс. У неё ни­ког­да не бо­лела го­лова, она бы­ла го­това от­да­вать­ся му­жу всег­да, где бы он ни за­хотел и по пер­во­му его на­мёку. При этом Ли­лия ни­ког­да са­ма ни­чего не тре­бова­ла и удов­летво­рялась тем, на что был спо­собен Эду­ард в свои не­пол­ные трид­цать лет. Это уме­ние Ли­лии-жен­щи­ны Эду­ар­ду как муж­чи­не нра­вилось боль­ше все­го, и за это Ли­лии-хо­зяй­ке про­щалось всё.

...Неп­ри­ят­ный визг тор­мо­зов прер­вал мер­ное те­чение мыс­лей. Ря­дом с Эду­ар­дом ос­та­нови­лась чёр­ная вол­га с пра­витель­ствен­ны­ми но­мера­ми. Эду­ард ог­ля­нул­ся и уз­нал си­дяще­го на зад­нем си­дении муж­чи­ну в фор­ме. Это был Ми­ха­ил Ва­лов.

– Эдик, са­дись, – при­выч­ным при­каз­ным то­ном пред­ло­жил Ва­лов.

Эду­ард сел ря­дом с Ва­ловым на зад­нее си­дение, и ма­шина плав­но тро­нулась с мес­та.

– Ну как она?

– Вы о чём?

– О жиз­ни… о се­мей­ной жиз­ни.

– Всё нор­маль­но, спа­сибо.

– А по­чему се­год­ня пеш­ком?

– Дал от­дохнуть сво­ей ста­руш­ке, – ска­зал Эду­ард и вспом­нил о сво­ей ста­рень­кой ма­шине, се­год­ня ос­тавлен­ной в га­раже.

– М-да, я пом­ню, как твой отец по­купал эту «По­беду», – уда­рил­ся в вос­по­мина­ния ге­нерал-лей­те­нант, и его ли­цо при­об­ре­ло не­ес­тес­твен­но уми­лён­ное вы­раже­ние. – Царс­тво ему не­бес­ное. Эх, об­мы­ли мы тог­да ма­шину будь здо­ров! Да, пе­режи­ла она хо­зя­ина... Мы ж с тво­им от­цом прош­ли огонь и во­ду.

– Знаю-знаю, дя­дя Ми­ша. Вы это мне го­вори­те каж­дый раз.

– Да как мне не го­ворить? Я ж пе­режи­ваю за те­бя! Ты ж вы­рос у ме­ня на гла­зах.

– Так пе­режи­ва­ете, что хо­тите пе­ресе­лить­ся в наш дом, – не­ожи­дан­но для се­бя вы­палил Эду­ард.

Уми­ление ис­чезло с ли­ца Ва­лова так же рез­ко, как и по­яви­лось.

– Ду­рень ты, Эду­ард. Ма­гази­ну тво­ему ско­ро крыш­ка. Ви­дишь, вез­де ко­опе­рати­вы, как гри­бы пос­ле дож­дя рас­тут. Ну по­думай, за­чем вам тро­им та­кой ог­ромный дом, а? Я ж хо­рошие день­ги пред­ла­гаю. На всю жизнь хва­тит и де­тям ос­та­нет­ся.

– Ос­та­нови­те ма­шину! – крик­нул Эду­ард во­дите­лю.

– Вот упёр­тый, а! Весь в от­ца. Та­кой же неп­ро­бива­емый ду­рень.

– Ос­та­нови­те ма­шину! – уже тре­бова­тель­нее пов­то­рил Эду­ард.

Во­дитель буд­то не слы­шал Эду­ар­да и спо­кой­но вёл ав­то­мобиль. В этом ав­то­моби­ле мог ко­ман­до­вать лишь один че­ловек – Ми­ха­ил Ва­лов.

– Лад­но, ос­та­нови, – неб­режно мах­нул ру­кой Ва­лов, и во­дитель тут же пос­лушно на­жал на тор­мо­за.

Эду­ард пос­пешно вы­шел из ав­то­моби­ля и, свер­ля взгля­дом мос­то­вую, быс­тро за­шагал прочь.

– Уч­ти, сы­нок, я всег­да бе­ру то, что хо­чу, – пос­лы­шалось ему вдо­гон­ку. – Ра­но или поз­дно, но бе­ру. Я умею ждать…

Эду­ард при­бавил шаг и скрыл­ся за со­сед­ним до­мом.

Не­весё­лое нас­тро­ение бы­ло ещё боль­ше ис­порче­но, так что Эду­ард при­шёл до­мой чер­нее ту­чи. Ре­шив про­ведать ло­шадей, он заг­ля­нул в ко­нюш­ню. В не­чище­ных стой­лах по­нурив го­ловы сто­яли два ахал­те­кин­ца. Эду­ард за­метил, что кор­ма в кор­мушках не бы­ло, а в по­ил­ках на до­ныш­ке мут­не­ла гряз­ная во­да. «Вот те­бе и ра­бот­ни­чек», – не­весе­ло по­думал Эду­ард и сам на­лил из вед­ра во­ды. Вый­дя из ко­нюш­ни, Эду­ард ог­ля­нул­ся в по­ис­ках Пав­ла.

В это вре­мя из-за до­ма вы­еха­ла ста­рень­кая «По­беда». За ру­лём ав­то­моби­ля си­дела Ли­лия, а ря­дом, на пас­са­жир­ском си­дении, ус­тро­ил­ся Па­вел. Ле­вой ру­кой при­об­няв де­вуш­ку за пле­чи, пра­вой он по­могал ей во­дить. Мо­лодые лю­ди, не за­мечая Эду­ар­да, ве­село сме­ялись.

Эду­ард сжал гу­бы и пред­ста­вил, как ма­шина раз­го­ня­ет­ся и вре­за­ет­ся в дом.

...Она взры­ва­ет­ся, и из ох­ва­чен­ной пла­менем ма­шины вы­пада­ет Па­вел. Ис­те­кая кровью и кор­чась от бо­ли, он смот­рит на Эду­ар­да взгля­дом, пол­ным моль­бы о про­щении.

– За­чем ты это сде­лал? – вдруг спра­шива­ет Ли­лия, смот­ря на му­жа из го­рящей ма­шины.

...На этом мес­те Эду­ард отог­нал от се­бя дур­ные мыс­ли и за­шагал навс­тре­чу ма­шине.

– До­рогой, ты уже вер­нулся? – как ни в чём не бы­вало за­щебе­тала Ли­лия, вый­дя из ма­шины.

Па­вел, ут­кнув­шись в свои элек­трон­ные на­руч­ные ча­сы, про­шёл ми­мо.

– Не ут­руждай се­бя, я уже всё сде­лал сам, – раз­дра­жён­но бро­сил то­му вслед Эду­ард.

– Что с то­бой? Ты не в нас­тро­ении? – с эти­ми сло­вами Ли­лия неж­но приль­ну­ла к му­жу.

– Кто вам раз­ре­шил вы­водить ма­шину из га­ража?

– Я ду­мала, для это­го не на­до раз­ре­шения. За­хоте­лось на­учить­ся во­дить ма­шину.

– А он, – Эду­ард кив­нул в сто­рону Пав­ла, – сра­зу нап­ро­сил­ся в по­мощ­ни­ки? Я смот­рю вам ве­село вмес­те.

– Нет, он не нап­ра­шивал­ся, – за­мур­лы­кала Ли­лия. – Это я его поп­ро­сила. Ты же сам всег­да го­воришь, что­бы я бы­ла сов­ре­мен­ной, куль­тур­ной же­ной. У всех тво­их дру­зей жё­ны уме­ют во­дить ма­шину. Я то­же хо­чу. А как бы я на­учи­лась во­дить ма­шину, ес­ли б да­же не смог­ла вы­вес­ти её из га­ража?

С эти­ми сло­вами она неж­но по­цело­вала му­жа в гу­бы.

С ней не­воз­можно бы­ло го­ворить серь­ёз­но. Лю­бой раз­го­вор, ко­торый ей не нра­вил­ся, она пре­рыва­ла са­мым прос­тым, но от это­го не ме­нее дей­ствен­ным спо­собом. Она тут же зак­ры­вала му­жу рот страс­тным по­целу­ем, ко­торый дей­ство­вал, как паз, вы­бива­ющий проб­ку. В этот мо­мент страсть на­чина­ла ту­манить соз­на­ние, мыс­ли пу­тались, те­ло от­зы­валось не­тер­пе­ливым тре­петом. Всё ос­таль­ное сра­зу ка­залось лиш­ним и ме­лоч­ным. Трез­вость ума при­ходи­ла толь­ко пос­ле бли­зос­ти, ког­да уже не хо­телось пор­тить при­ят­ный мо­мент слож­ным раз­го­вором.

– Лад­но… не важ­но.… Прос­то я се­год­ня не в нас­тро­ении, – с эти­ми сло­вами, заг­нав ма­шину в га­раж и зак­рыв две­ри на ключ, Эду­ард при­об­нял же­ну за та­лию и пов­лёк в дом.

Из ок­на фли­геля взгля­дом, пол­ным през­ре­ния, за ни­ми наб­лю­дал Па­вел.

Ночью Эду­ар­ду не спа­лось. Про­воро­чав­шись в пос­те­ли и ском­кав под со­бой боль­шу­щий ком из прос­ты­ни, Эду­ард на­конец сдал­ся и по­нял, что ус­нуть у не­го не по­лучит­ся. Он под­нялся с пос­те­ли и ос­то­рож­но, что­бы не раз­бу­дить же­ну, нап­ра­вил­ся в свой ка­бинет. Ночь бы­ла яс­ной. Ог­ромная лу­на ос­ве­щала ра­бочую ком­на­ту хо­лод­ным све­том. Эду­ард от­крыл сейф и дос­тал от­цов­ское ружьё. Про­ведя паль­ца­ми по ме­тал­лу, он по­пытал­ся по па­мяти на­рисо­вать за­мыс­ло­ватый узор на ру­ко­ят­ке. Тут же бы­ли зна­комые ини­ци­алы «В.Г.» по име­ни и фа­милии от­ца. При­выч­ным дви­жени­ем вски­нув прик­лад к пле­чу, Эду­ард при­целил­ся в сто­рону во­рот. По­водив муш­кой по во­ротам, он ос­та­новил­ся на ок­не фли­геля Пав­ла. В све­те лу­ны глад­кий ме­талл ору­жия си­ял ме­тал­ли­чес­ким блес­ком.

В па­мяти всплы­ла од­на ис­то­рия из прош­ло­го. Шес­тнад­ца­тилет­ний Эду­ард с от­цом на охо­те. Отец при­цели­ва­ет­ся в бе­гуще­го зай­ца. Гром выс­тре­ла, и за­яц, сде­лав куль­бит в воз­ду­хе, па­да­ет на зем­лю. Отец до­воль­но улы­ба­ет­ся и за­кури­ва­ет.

– Пап, а ты уби­вал лю­дей?

– При­ходи­лось, сы­нок. Бы­ла вой­на.

– А мог бы убить че­лове­ка не на вой­не?

– Ес­ли бы приш­лось за­щищать­ся, то, на­вер­ное, мог бы.

– А я вот… не знаю. Это зна­чит, что я трус?

– Сы­нок, в жиз­ни бы­ва­ют раз­ные си­ту­ации. Один и тот же че­ловек мо­жет быть и тру­сом, и храб­рым, го­товым и на бла­городс­тво, и на ни­зость. Нет всё вре­мя хо­роших и всё вре­мя пло­хих лю­дей. И ник­то не зна­ет, как он пос­ту­пит в той или иной си­ту­ации.

– А что че­ловек ощу­ща­ет, ког­да от­ни­ма­ет жизнь у дру­гого?

Отец за­думал­ся.

– В за­виси­мос­ти от си­ту­ации он мо­жет ощу­щать и ра­дость, и со­жале­ние. Я же го­ворю, в жиз­ни бы­ва­ют раз­ные си­ту­ации. И нет од­ной ка­кой-то ме­ры хо­роше­го и пло­хого. Все мы под бо­гом хо­дим, и толь­ко ему од­но­му ве­домо, что бу­дет с на­ми.

Отог­нав от се­бя тя­гос­тные вос­по­мина­ния, Эду­ард про­тёр ду­ло мас­ля­ной тряп­кой и по­ложил ружьё об­ратно в сейф. Двер­ца сей­фа ни­ког­да не за­пира­лась на ключ. Да и сам ключ был дав­но по­терян. Эду­ард при­вык к та­кому по­ложе­нию ве­щей и не при­давал это­му боль­шо­го зна­чения. Но сей­час по­думал, что всё-та­ки хо­рошо бы выз­вать мас­те­ра и сме­нить за­мок. А луч­ше сме­нить сам сейф.

 

Гла­ва седь­мая

ХО­ЛОД­НОЕ СОЛ­НЦЕ ТЁП­ЛОЙ ЗИ­МЫ

30 де­каб­ря 1987 го­да не­беса прор­ва­ло. Снег по­шёл сплош­ной бе­лой сте­ной, ук­ры­вая про­мёр­зшую зем­лю тол­стым пу­шис­тым пок­ры­валом, так что ос­тавлен­ные с ве­чера у обо­чины ма­шины прев­ра­тились в бе­лые кур­га­ны с тор­ча­щими вых­лопны­ми тру­бами. Сне­гопад уси­ливал­ся с каж­дым ча­сом, и вмес­те с ним рос­ло ко­личес­тво звон­ков меж­ду го­род­ски­ми служ­ба­ми и Гид­ро­мет­цен­тром. Си­ноп­ти­ки уд­ру­чён­но раз­во­дили ру­ками и при­зыва­ли го­товить­ся к худ­ше­му. Двор­ни­ки, по­чу­яв мо­мент, тут же ста­ли важ­ни­чать и в от­вет на прось­бы граж­дан ра­ботать по­быс­трее толь­ко лиш­ний раз за­кури­вали и за­гадоч­но смот­ре­ли вдаль.

Бы­ло око­ло пя­ти ча­сов ве­чера, ког­да Эду­ар­ду поз­во­нили и нас­то­ятель­но поп­ро­сили сроч­но явить­ся в уп­равле­ние пром­торга­ми го­рода Мос­квы. По то­ну го­воря­щего бы­ло яс­но, что бе­седа пред­сто­ит неп­ри­ят­ная. Быс­трень­ко прок­ру­тив в мыс­лях все ва­ри­ан­ты пред­сто­яще­го раз­го­вора и об­ду­мав воз­можные от­ве­ты, Эду­ард соб­рал нуж­ные бу­маги и по­ехал в Уп­равле­ние. Ско­рее все­го, ду­мал он, стоя пе­ред се­рым зда­ни­ем, это из-за го­дово­го от­чё­та, в ко­тором бы­ла до­пуще­на до­сад­ная опе­чат­ка. Но из-за та­кого пус­тя­ка, пус­кай да­же из-за ко­торо­го це­на за ва­лен­ки Бит­цев­ской фаб­ри­ки взле­тела до сто­имос­ти квар­ти­ры ря­дом с од­но­имён­ным пар­ком, на ко­вёр не вы­зыва­ют. Мо­жет быть, ещё ду­мал Эду­ард, это из-за ра­бот по обес­пе­чению бе­зопас­ности на объ­ек­тах тор­говли, ор­га­низо­ван­ной ми­нис­терс­твом пос­ле на­шумев­ше­го ог­рабле­ния ин­касса­торов в уни­вер­ма­ге «Мо­лодёж­ный» в прош­лом го­ду? Не­из­вес­тность пу­гала боль­ше все­го. Эду­ард был мра­чен, но про се­бя счи­тал, что к раз­го­вору го­тов.

Он оши­бал­ся...

– Как зак­ры­ва­ют?! – Эду­ард вско­чил со сту­ла, слов­но ош­па­рен­ный.

Се­кун­дой на­зад чи­нов­ник из уп­равле­ния с фир­менным крас­но-бе­лым знач­ком «МОС­СКУППРОМ­ТОРГ» на лац­ка­не пид­жа­ка со­об­щил, что ма­газин, ко­торым мно­го лет за­ведо­вал Эду­ард Гу­син, зак­ры­ва­ют.

– А так, Эду­ард Вла­дими­рович. Рас­по­ряже­ние ми­нис­терс­тва тор­говли. Ваш обув­ной ма­газин пе­реп­ро­фили­ру­ют в Дом бы­та. На­чаль­ство ре­шило, что в све­те все­об­щей ко­опе­рации не­выгод­но дер­жать обув­ной ма­газин, в ко­тором, кста­ти, из обу­ви толь­ко га­лоши.

– Так вез­де де­фицит.

– Знаю-знаю, Эду­ард Вла­дими­рович. Но не нам с ва­ми ре­шать по­доб­ные воп­ро­сы. Есть при­каз, что с но­вого го­да ма­газин зак­ры­ва­ет­ся.

– А лю­ди? Ку­да их де­вать?

– Лю­ди? – Чи­нов­ник от­хлеб­нул чай из сто­ящей на сто­ле круж­ки и мно­гоз­на­читель­но пос­мотрел на обес­ку­ражен­но­го Эду­ар­да. – Я бы на ва­шем мес­те о сво­ей шку­ре по­забо­тил­ся. Су­дя по при­казу, лич­но по вам ни­какой ин­форма­ции нет.

– То есть как? – не по­нял Эду­ард. – Ме­ня то­же выб­ра­сыва­ют на ули­цу?

– Не знаю. По­луча­ет­ся так.

– Но поз­воль­те... Столь­ко лет от­ра­ботал. Ни од­но­го взыс­ка­ния от на­чаль­ства. На­обо­рот, наш ма­газин чис­лился в пе­редо­виках в сво­ей об­ласти.

– Мне са­мому не­понят­на эта ис­то­рия. Обыч­но при зак­ры­тии ма­гази­на ко­го-ко­го, а уп­равлен­ческий сос­тав прис­тра­ива­ли ку­да-ни­будь. А тут… в об­щем, стран­но как-то. Но есть пос­та­нов­ле­ние, ко­торое я обя­зан до вас до­нес­ти.

– Но по­чему сей­час? По­чему это не мог­ли ска­зать хо­тя бы за две не­дели?

– Не мо­гу знать, Эду­ард Вла­дими­рович.

– Что же мне те­перь де­лать?

– От­ме­чать Но­вый год. Бо­юсь, ни­чего дру­гого вы в этой си­ту­ации уже не сде­ла­ете.

С эти­ми сло­вами чи­нов­ник встал и про­тянул ру­ку в знак то­го, что раз­го­вор окон­чен.

Вый­дя из уп­равле­ния, Эду­ард, те­перь уже без пя­ти ми­нут быв­ший за­веду­ющий ма­гази­ном, не раз­би­рая до­роги, по­шёл по зас­не­жен­ной ули­це. У не­го бы­ло та­кое чувс­тво, буд­то кто-то толь­ко что со все­го раз­ма­ха при­ложил­ся ско­вород­кой по его го­лове. В ушах сто­ял гром­кий звон, мыс­ли пу­тались, до­гад­ки, од­на бре­довее дру­гой, сме­няли друг дру­га, вно­ся свою леп­ту в сум­бур, тво­рящий­ся в ду­ше. Он ока­зал­ся со­вер­шенно не го­тов к та­кому по­воро­ту со­бытий. За столь­ко лет при­вык­ший к сво­ему ра­боче­му мес­ту, Эду­ард слов­но кор­ня­ми при­рос к не­му. Этот пост вно­сил в его жизнь ста­биль­ность, уве­рен­ность и на­дёж­ность. В об­щем, всё, что дол­жен чувс­тво­вать сос­то­яв­ший­ся муж­чи­на, проч­но сто­ящий на но­гах. Те­перь же кто-то прос­тым рос­черком пе­ра прев­ра­тил мо­гучее де­рево в лёг­кую пу­шин­ку, но­симую из края в край из­менчи­вой при­хотью вет­ра. Эду­ард по­думал, чем он ещё мо­жет за­нять­ся, чтоб со­дер­жать семью, и при­шёл к уд­ру­ча­юще­му вы­воду, что из все­го мно­го­об­ра­зия про­фес­сий и ре­мёсел он уме­ет толь­ко быть за­веду­ющим ма­гази­ном.

Ми­мо, скри­пя све­жим сне­гом, про­ходи­ли лю­ди с ёл­ка­ми на­пере­вес. Пе­ред вин­но-во­доч­ны­ми ма­гази­нами выс­тра­ива­лись длин­ню­щие оче­реди за иг­ристым. Всё ды­шало праз­днич­ным нас­тро­ени­ем и пред­вку­шени­ем ве­селья. В кру­говер­ти при­ят­ных но­вогод­них хло­пот ни­кому не бы­ло де­ла до муж­чи­ны, ко­торый, опус­тив го­лову, по­нуро плёл­ся ми­мо ук­ра­шен­ных вит­рин ма­гази­нов, с ко­торых, буд­то бы из­де­ва­ясь, ему ве­село улы­бал­ся на­рисо­ван­ный на стек­ле Дед Мо­роз.

Тем вре­менем Эду­ард заб­рёл в ка­кой-то гряз­ный пе­ре­улок и упёр­ся в глу­хую сте­ну, на ко­торой ме­лом бы­ло вы­веде­но всем из­вес­тное сло­во из трёх букв. Пер­вой мыслью Эду­ар­да бы­ло то, что он до­шёл до мес­та наз­на­чения, ку­да его куль­тур­но от­пра­вили офи­ци­аль­ным при­казом ми­нис­терс­тва тор­говли. Зад­ний двор ка­кого-то об­ще­пита, с под­та­яв­шим сне­гом, грязью и во­нючи­ми сто­ками, был от­личным ан­ту­ражем для тех чувств, ко­торые сей­час в нём бу­шева­ли. Он ог­ля­нул­ся и с удив­ле­ни­ем об­на­ружил се­бя в нес­коль­ких квар­та­лах от мес­та, где ос­та­вил ма­шину. Вздох­нув, Эду­ард по­вер­нулся и сде­лал шаг к вы­ходу из пе­ре­ул­ка. В сле­ду­ющее мгно­вение он уви­дел, как гряз­ная зем­ля стре­митель­но приб­ли­жа­ет­ся к его ли­цу, и да­же ус­пел вспом­нить, что се­год­ня был приг­ла­шён на свадь­бу. Раз­дался шле­пок, и эле­ган­тно оде­тый муж­чи­на в стро­гом чёр­ном паль­то рас­тя­нул­ся на гряз­ной зем­ле...

...Эду­ард до это­го мо­мен­та да­же по­думать не мог, что мо­жет так вир­ту­оз­но ру­гать­ся. Ма­тер­ные сло­ва на язы­ке Пуш­ки­на и Дос­то­ев­ско­го раз­но­сились по пе­ре­ул­ку, в эмо­ци­ональ­ном по­рыве объ­еди­няя в мно­гос­ложных пред­ло­жени­ях не­беса и ми­нис­терс­тво (в об­щем), и двор­ни­ков с Де­дом Мо­розом (в час­тнос­ти). Прек­расный в сво­ей ис­крен­ности рус­ский мат эхом от­ра­жал­ся от гряз­ной сте­ны и при­носил стран­ное ус­по­ко­ение. Нем­но­го ос­ты­нув, Эду­ард при­дир­чи­во ос­мотрел се­бя. Одеж­да бы­ла без­на­дёж­но ис­порче­на, так что, по­думал он, при­дёт­ся воз­вра­щать­ся до­мой и пе­ре­оде­вать­ся к свадь­бе. Ра­довать­ся за мо­лодо­жёнов сов­сем не хо­телось, и Эду­ард ре­шил дол­го на праз­днестве не за­дер­жи­вать­ся.

Под по­нят­ли­выми взгля­дами про­хожих (ну с кем не бы­ва­ет? от­ме­чал Но­вый год че­ловек и чуть-чуть пе­реб­рал) Эду­ард до­ковы­лял до ма­шины и по­ехал до­мой. Ут­ром, пе­ред тем как вый­ти из до­ма, он пре­дуп­ре­дил Ли­лию, что ве­чером бу­дет поз­дно, так как пря­мо с ра­боты по­едет на свадь­бу. Брать же­ну с со­бой на раз­личные ме­роп­ри­ятия Эду­ард по­ка ещё ос­те­регал­ся. А сей­час зво­нить до­мой и про­сить, что­бы же­на при­гото­вила одеж­ду, не бы­ло вре­мени. До­рога до до­ма по­каза­лась веч­ностью. Ста­рень­кая «По­беда», от­ча­ян­но ре­вя че­тырёх­ци­лин­дро­вым дви­гате­лем, ру­лила меж суг­ро­бов и за­сыпан­ных сне­гом со­сен. Ког­да взбе­шён­ный Эду­ард на­конец-то доб­рался до до­ма, бы­ло уже тем­но. Ос­та­вив ма­шину на ули­це, он от­крыл во­рота и во­шёл в дом. Свет го­рел толь­ко в их с Ли­ли­ей спаль­не. Про­ходя в дом, Эду­ард по при­выч­ке бро­сил взгляд на ко­нюш­ню. В ок­не фли­геля зи­яла тем­но­та. Тут же в го­лову по­лез­ли не­хоро­шие мыс­ли и пред­чувс­твия.

То­ропясь и пе­рес­ка­кивая че­рез две сту­пень­ки, Эду­ард под­нялся на вто­рой этаж и от­крыл дверь спаль­ни. В ос­ве­щён­ной ноч­ни­ком ком­на­те на кро­вати ле­жала го­лая Ли­лия и прес­по­кой­но чи­тала га­зету. Эта бы­ла га­зета «Прав­да», ко­торую он вы­писы­вал вот уже чет­вёртый год. Стран­но бы­ло не то, что Ли­лия чи­тала её, дер­жа вверх но­гами, а то, что она во­об­ще чи­тала. Нас­коль­ко знал Эду­ард, же­на ни­ког­да не ув­ле­калась чте­ни­ем по­лити­чес­ких га­зет.

– Ми­лый? – Ка­залось, что Ли­лия ис­крен­но удив­ле­на. – Ты же го­ворил, что бу­дешь поз­дно.

Эду­ард про­шёл на се­реди­ну ком­на­ты. Толь­ко сей­час Ли­лия раз­гля­дела, что одеж­да на му­же ис­пачка­на.

– Что с то­бой слу­чилось? По­чему ты в та­ком ви­де?

– Не твоё де­ло. По­чему ты ле­жишь го­лая? – рез­ко от­ве­тил воп­ро­сом на воп­рос Эду­ард.

– По­тому что я толь­ко что ис­ку­палась. Что, те­перь я не мо­гу в собс­твен­ном до­ме по­лежать го­лая?

От­вет был ре­зон­ный, но Эду­ард про­дол­жал не­довер­чи­во ог­ля­дывать­ся по сто­ронам. В этот мо­мент Эду­ард за­метил под кро­ватью муж­ской бо­тинок. Он под­нял его с по­ла и стал рас­смат­ри­вать.

– Это что, Ли­лия?

– От­ку­да я знаю? – от­ве­тила де­вуш­ка, на­киды­вая на се­бя ха­лат.

– Чьё это? – пов­то­рил Эду­ард.

– Что ты прис­тал? Твой это бо­тинок. Не ви­дишь, что ли? Веч­но раз­бра­сыва­ешь свои ве­щи по все­му до­му.

– У ме­ня не бы­ло та­кой обу­ви.

– Да у те­бя ку­ча раз­ной обу­ви. Ты же ди­рек­тор обув­но­го ма­гази­на.

– Где Па­вел? – взре­вел Эду­ард, пе­реве­дя ярос­тный взгляд на же­ну.

– А я от­ку­да знаю? – спо­кой­но от­ве­тила Ли­лия и, ка­чая бёд­ра­ми, по­дош­ла к Эду­ар­ду, на­мере­ва­ясь пов­то­рить свой из­вечный трюк с по­целу­ем.

– Врёшь. Всё ты прек­расно зна­ешь. Он здесь?

– Ми­лый, с то­бой всё в по­ряд­ке? Ты ка­кой-то стран­ный. Иди ко мне, мне так тос­кли­во бы­ло весь день без те­бя, – и Ли­лия про­вела ру­кой по уп­ру­гой гру­ди.

Соб­лазны не ра­бота­ли. Эду­ард в свя­щен­ном гне­ве об­ма­нуто­го му­жа ме­тал­ся по ком­на­те, заг­ля­дывая в каж­дый угол. Он вбил се­бе в го­лову, что же­на ему из­ме­няла, и твёр­до на­мере­вал­ся ра­зоб­ла­чить блуд­ни­цу.

– Где он? – Эду­ард по­дошёл вплот­ную к суп­ру­ге. – Он дол­жен быть в сво­ей ком­на­те, но его там нет!

– Пе­рес­тань. Ты не­сёшь чушь! – Во взгля­де Ли­лии блес­нул страх.

– Не дер­жи ме­ня за иди­ота! Я же ви­жу, как ты на не­го смот­ришь. Мо­жет, я уже вла­делец мет­ро­вых ро­гов и да­же не по­доз­ре­ваю об этом?

– Да что ты та­кое го­воришь? Я те­бе ни­ког­да не из­ме­няла… – На пос­леднем сло­ве жен­ский го­лос зад­ре­без­жал, и из чёр­ных глаз брыз­ну­ли слё­зы.

...На по­дав­ля­ющее боль­шинс­тво муж­чин жен­ские слё­зы дей­ству­ют оди­нако­во: они от­рез­вля­ют и рож­да­ют чувс­тво ви­ны. И не важ­но, о чём спор и нас­коль­ко прав муж­чи­на. Жен­ские слё­зы как пос­ледний ар­гу­мент дей­ству­ют бе­зот­казно. Да­же у са­мых чёрс­твых и прин­ци­пи­аль­ных пред­ста­вите­лей силь­но­го по­ла при ви­де на­мок­ших жен­ских рес­ниц и дро­жащих губ до­селе гро­мог­ласный го­лос, ве­ща­ющий ис­ти­ну, пре­датель­ски хрип­нет, и вмес­то осуж­де­ний хо­чет­ся про­сить про­щения.

Эду­ард, ока­залось, был не из та­ких. Он не хо­тел ни­чего ви­деть и слы­шать. С каж­дой се­кун­дой рас­па­ля­ясь всё боль­ше, он ри­совал се­бе ди­кие сце­ны ор­гии лю­бов­ни­ков. Сей­час пе­ред ним сто­яла не оби­жен­ная лож­ны­ми вы­вода­ми же­на, а пад­шая жен­щи­на, пре­дав­шая му­жа, чьи слё­зы лишь под­твержда­ли её из­ме­ну.

– Это же прав­да! Ска­жи мне! – орал Эду­ард. – Вы за­нима­лись этим пря­мо тут, на этой пос­те­ли? Ска­жи мне, как это бы­ло? Те­бе бы­ло с ним хо­рошо? Он луч­ше ме­ня? Да? Луч­ше?

– Я с ним не спа­ла! – зак­ри­чала в от­вет Ли­лия, но силь­ный удар по ли­цу сва­лил её на пол.

Эду­ард сто­ял над упав­шей же­ной и тре­вож­но прис­лу­шивал­ся к сво­им чувс­твам. Как ни стран­но, он ни­чуть не жа­лел. На­обо­рот, уда­рив же­ну, он вдруг по­чувс­тво­вал удов­летво­рение. Оно бы­ло низ­кое, пос­тыдное, сме­шан­ное с уг­ры­зени­ем со­вес­ти, но чувс­тво отом­щённо­го са­молю­бия всё же бы­ло яр­че.

На­элек­три­зован­ную ком­на­ту вдруг про­резал тя­жёлый бой на­поль­ных ча­сов, сто­ящих в ко­ридо­ре вто­рого эта­жа. Ча­сы про­били де­вять раз и умол­кли. Гне­тущая ти­шина, на­руша­емая лишь всхли­пами Ли­лии, вновь за­пол­ни­ла прос­транс­тво.

– Уби­рай­ся, не хо­чу те­бя ви­деть, – про­шипе­ла Ли­лия, не обо­рачи­ва­ясь.

Эду­ар­ду ста­ло жар­ко. Толь­ко сей­час он вспом­нил, что по-преж­не­му сто­ит в гряз­ном паль­то. Эду­ард по­пытал­ся соб­рать­ся с мыс­ля­ми. Нуж­но бы­ло или про­сить про­щения, или ухо­дить. Про­сить про­щения, по мне­нию Эду­ар­да, бы­ло не за что.

– Мы ещё не за­кон­чи­ли. Ког­да я вер­нусь, мы до­гово­рим.

С эти­ми сло­вами муж­чи­на, гром­ко хлоп­нув дверью, вы­шел из ком­на­ты.

На­вер­ное, по­думал Эду­ард, имен­но так «сле­та­ют с ка­тушек». Он не уз­на­вал се­бя. Ку­да де­лись его хва­лёная ин­телли­ген­тность и вы­дер­жка? При­витая ма­терью и свя­то обе­рега­емая ею куль­ту­ра об­ще­ния, за от­сутс­тви­ем стра­жа, ис­чезла без сле­да, и Эду­ард об­на­ружил в се­бе зве­ря, ко­торый го­тов был по­казать страш­ный ос­кал по лю­бому по­воду. При­мер­но то же са­мое он ощу­тил в се­бе ещё тог­да, в по­ез­де, ког­да при­жал к стен­ке про­вод­ни­ка. При­чиной всех его ме­тамор­фоз, не­ожи­дан­но при­шёл к вы­воду Эду­ард, бы­ла Ли­лия. До встре­чи с ней он не знал ни рев­ности, ни оби­ды, ни зло­бы. Жизнь тек­ла тя­гучей се­рой стру­ёй, но по край­ней ме­ре бы­ла по­нят­на и пред­ска­зу­ема. Лю­бовь, по­нача­лу ка­зав­ша­яся цве­тущей вес­ной, те­перь об­на­жила свою об­ратную сто­рону, прев­ра­тив­шись в ярос­тную гро­зу с вет­ром, без раз­бо­ра сме­та­ющим всё на сво­ём пу­ти.

Ос­та­вать­ся од­но­му бы­ло не­выно­симо. Хо­телось за­быть­ся, а для это­го су­щес­тво­вал лишь один вы­ход. Эду­ард вы­шел из до­ма и нап­ра­вил­ся к ма­шине. Нав­скид­ку вспом­нив па­ру вин­но-во­доч­ных ма­гази­нов, он с со­жале­ни­ем по­думал, что к это­му вре­мени все ма­гази­ны дол­жны бы­ли уже зак­рыть­ся. Мысль о свадь­бе, ку­да он был приг­ла­шён в этот ве­чер и где мож­но бы­ло вы­пить, приш­ла са­ма со­бой. Эду­ард по­вер­нул ключ за­жига­ния и вы­рулил со дво­ра. Ме­тель уси­лива­лась, так что свет фар вых­ва­тывал из снеж­ной мглы все­го па­ру мет­ров до­роги. Про­ехав мет­ров пять­де­сят, он чуть не на­ехал на выс­ко­чив­ше­го на до­рогу Ви­талия – со­седа по да­че.

– Эдик? Ты, что ли? Слу­шай, я как раз к те­бе шёл.

– Че­го те­бе?

– Слу­шай, одол­жи то­пор, мой опять по­терял­ся.

– Да бе­рите что хо­тите и от­стань­те все от ме­ня, – рез­ко от­ве­тил Эду­ард и на­жал на газ.

По до­роге в рес­то­ран в го­лову лез­ли раз­ные бре­довые мыс­ли про же­ну и лю­бов­ни­ка. Он от­ма­хивал­ся от них, ста­рал­ся ду­мать про дру­гое, но уп­ря­мая фан­та­зия со зло­радс­твом пси­хопа­та в соч­ных крас­ках ри­сова­ла од­ну пос­тыдную сце­ну за дру­гой. В ушах не пе­рес­та­вая зву­чал сла­дос­трастный стон Ли­лии, иног­да заг­лу­шая да­же ра­дио, вклю­чён­ное на пол­ную гром­кость. В вос­па­лён­ном, кло­кочу­щем зло­бой во­об­ра­жении лю­бов­ник брал его же­ну так, как всег­да сам же­лал Эду­ард, но бо­ял­ся ска­зать это Ли­лии. Он всег­да хо­тел от­ки­нуть в сто­рону неж­ные лас­ки и дол­гие лю­бов­ные пре­людии, о ко­торых нас­той­чи­во пи­шут мод­ные жур­на­лы в руб­ри­ках «Се­мей­ная жизнь», и, пос­лав к чёр­ту все ус­ловнос­ти, прос­то взять сам­ку, ис­поль­зуя да­рован­ный при­родой ста­тус сам­ца. Но, к сво­ему со­жале­нию, Эду­ард был вос­пи­тан­ным че­лове­ком, и из всей па­лит­ры все­воз­можных ва­ри­ан­тов поль­зо­вал­ся лишь одоб­ренной нег­ласным ко­дек­сом при­лич­но­го че­лове­ка мис­си­онер­ской по­зой.

Эду­ард ос­та­новил ма­шину у рес­то­рана и, вый­дя из ав­то­моби­ля, гром­ко хлоп­нул дверью. Свадь­ба бы­ла в са­мом раз­га­ре, так что ник­то не об­ра­тил вни­мания на во­шед­ше­го че­лове­ка в пе­репач­канном кос­тю­ме. За од­ним из сто­ликов, где си­дели са­мые ува­жа­емые гос­ти, Эду­ард за­метил Ва­лова. Об­щать­ся с ним не бы­ло ни­како­го же­лания, и Эду­ард сел за пер­вый по­пав­ший­ся сво­бод­ный стол. К но­вому гос­тю по­дош­ла офи­ци­ан­тка и пос­та­вила пе­ред ним два гра­фина. Эду­ард на­лил се­бе из од­но­го из гра­финов и зал­пом вы­пил…

***

Оде­тая в бе­лос­нежное оде­яние при­рода про­сыпа­лась пос­ле ноч­но­го мра­ка. Зо­лотые лу­чи оран­же­вого све­тила, слов­но бы бо­ясь ис­портить девс­твен­ную бе­лиз­ну, неж­но тро­гали уку­тан­ные в снег ели и ис­кри­лись на ок­руглых бо­ках суг­ро­бов. Хо­лод­ное сол­нце на ред­кость тёп­лой зи­мы от­кры­вало две­ри но­вому дню...

Неп­ри­ят­ный, боль­но бь­ющий по ушам стук выр­вал Эду­ар­да из тре­вож­но­го сна. В тем­но­те по­яви­лась пуль­си­ру­ющая го­лов­ная боль, ко­торая уси­лива­лась с каж­дым но­вым зву­ком. Эду­ард с тру­дом раз­ле­пил гла­за и в се­ром фо­кусе раз­ли­чил си­лу­эт че­лове­ка, ко­торый не­щад­но лу­пил в зак­ры­тое ок­но ав­то­моби­ля. Эду­ард ог­ля­дел­ся и об­на­ружил се­бя в са­лоне сво­ей ма­шины. Про­терев гла­за, он с тру­дом от­крыл две­ри за­вален­но­го сне­гом ав­то­моби­ля. Пря­мо пе­ред ним, чуть нак­ло­нясь, сто­ял ми­лици­онер.

– Гу­син Эду­ард Вла­дими­рович?

– Что? А, да… Это я.

– Ва­дик, пе­редай, что мы его наш­ли! – крик­нул ку­да-то в сто­рону ми­лици­онер и, сняв фу­раж­ку, про­тёр вспо­тев­ший лоб.

– А что, собс­твен­но, про­ис­хо­дит? – не­до­умён­но спро­сил Эду­ард и скор­чился от под­сту­пив­шей тош­но­ты.

– Вы за­дер­жа­ны по по­доз­ре­нию в убий­стве, – обы­ден­но со­об­щил ми­лици­онер, дос­та­вая на­руч­ни­ки.

Эти сло­ва зву­чали так не­лепо, что по­нача­лу Эду­ард по­думал, что ос­лы­шал­ся, но звук за­щёл­ки­ва­ющих­ся на ру­ках на­руч­ни­ков раз­ве­ял сом­не­ния.

– Что? Что за чушь? Я ни­кого не уби­вал.

– Да, ко­неч­но, – ус­мехнул­ся лей­те­нант. – Вся ми­лиция на ушах сто­ит, а он не при де­лах.

По­нима­ние то­го, что всё про­ис­хо­дящее – не кош­марный сон, а са­мая нас­то­ящая ре­аль­ность, приш­ло, ког­да пе­ред его но­сом зах­лопну­лась дверь ми­лицей­ско­го у­ази­ка.

– Пос­той­те, – за­виз­жал Эду­ард фаль­це­том. – Это ка­кая-то ошиб­ка. Слы­шите ме­ня?

К мес­ту за­дер­жа­ния ста­ли подъ­ез­жать слу­жеб­ные ма­шины. Вы­ходя­щие из них лю­ди без лиш­ней су­еты при­со­еди­нялись к обыч­ным при та­ких слу­ча­ях про­цеду­рам ос­мотра. Ник­то не об­ра­щал вни­мания на кри­ки за­дер­жанно­го, ко­торый ди­ким взгля­дом наб­лю­дал за про­ис­хо­дящим из ре­шечен­но­го окош­ка у­ази­ка. Ру­тин­ная ра­бота кри­мина­лис­тов, впро­чем, оз­на­мено­валась фак­том, ни­как не же­ла­ющим втис­нуть­ся в об­щую кар­ти­ну прес­тупле­ния. Под двор­ни­ком ло­бово­го стек­ла эду­ар­дов­ско­го ав­то­моби­ля бы­ла най­де­на трёх­рублё­вая ку­пюра. По­чесав за­тыл­ки, кри­мина­лис­ты всё же ак­ку­рат­но по­мес­ти­ли ве­щес­твен­ное до­каза­тель­ство в проз­рачный па­кетик и при­шили к де­лу.

 

Гла­ва вось­мая

ЧИС­ТО БЫ­ТОВОЕ УБИЙ­СТВО

– Ну а ос­таль­ное вы зна­ете… – об­ре­чён­но до­бавил Эду­ард и ис­подлобья гля­нул на сле­дова­теля.

– М-да… ин­те­рес­ная ис­то­рия. Хоть ки­но сни­май, – за­дум­чи­во ска­зал Фи­латов, вда­вив ды­мящий­ся оку­рок в пе­пель­ни­цу. – Ну а ка­ким об­ра­зом вы объ­яс­ни­те два тру­па в сго­рев­шей ко­нюш­не? Сог­ласно пред­ва­ритель­ной эк­спер­ти­зе, эти тру­пы при­над­ле­жали муж­чи­не и жен­щи­не.

– Я не знаю. Кля­нусь вам! Я не мог это­го сде­лать, слы­шите, не мог! Я лю­бил её! – в от­ча­янии зак­ри­чал Эду­ард.

– Вот-вот. По ста­тис­ти­ке боль­шая часть бы­товых убий­ств, про­ис­хо­дит по пь­ян­ке или на поч­ве рев­ности. У вас, Эду­ард Вла­дими­рович, на­лицо оба этих фак­то­ра, – спо­кой­ным го­лосом за­метил май­ор.

Эду­ард ис­пу­ган­ны­ми гла­зами про­бежал­ся по ма­лень­кой ком­на­те, слов­но бы пы­та­ясь най­ти мес­то, где бы он мог спря­тать­ся от тя­жёло­го бу­равя­щего взгля­да сле­дова­теля. За­метив ок­но, Эду­ард ин­стинктив­но дёр­нулся к не­му, но в ту же се­кун­ду тя­жёлая ру­ка лей­те­нан­та Ду­бина, ко­торый всё это вре­мя си­дел ря­дом с за­дер­жанным и мо­нотон­но то­чил ка­ран­даш, с си­лой гид­равли­чес­ко­го прес­са при­жала его об­ратно к сту­лу.

– Кста­ти, от­ку­да у вас до­ма ружьё?

– Это... это от­цов­ское. Он лю­бил охо­ту.

– Вы то­же?

– Нет, ну что вы! Ка­кой из ме­ня охот­ник…

– Но ружь­ём-то поль­зо­вались?

– Иног­да. Очень ред­ко. Во­рон от­го­нял. Отец на­учил ме­ня стре­лять, и у ме­ня неп­ло­хо по­луча­лось. Но хо­дить ку­да-то в лес, бро­дить в гря­зи, в ту­че ко­маров, уби­вать зве­рей – это не по мне.

– Ну-ну... – скеп­ти­чес­ки отоз­вался Фи­латов.

– А по­чему вы спра­шива­ете? – вдруг опом­нившись, спро­сил за­дер­жанный.

– А по­тому что жер­твы спер­ва бы­ли зас­тре­лены из ва­шего ружья, а по­том уже сож­же­ны.

– О, гос­по­ди... – в ужа­се вы­палил Эду­ард.

– Гос­подь тут ни при чём. Хва­тит при­дури­вать­ся, Гу­син. Приз­на­вай­тесь, вы зас­тре­лили их?

– Нет, ну ко­неч­но нет! Как я мог? Я лю­бил её...

По­нача­лу ка­зав­ший­ся лёг­кой про­гул­кой, доп­рос яв­но за­тянул­ся, и Фи­латов на­чал те­рять тер­пе­ние.

– Эду­ард Вла­дими­рович, се­год­ня же Но­вый год, – до­вери­тель­но по­низил го­лос май­ор. – Да­вай­те не от­ни­мать друг у дру­га вре­мя, а? Под­пи­сывай­те приз­на­ние и зак­ро­ем это де­ло.

Эду­ард по­вер­нулся к ок­ну и за­мол­чал.

«Смот­ри-ка, ка­кой уп­ря­мый. А сра­зу и не ска­жешь. С этим при­дёт­ся по­возить­ся», – по­думал Фи­латов, а вслух про­из­нёс:

– Лад­но… пой­дём по длин­но­му пу­ти. Вот, под­пи­сывай­те про­токол доп­ро­са. Пи­шите, что оз­на­ком­ле­ны, с мо­их слов на­писа­но вер­но, с об­ви­нени­ем не сог­ла­сен.

Эду­ард, вдруг буд­то бы оч­нувшись от ана­би­оза, рез­ким рос­черком под­пи­сал бу­магу и вы­зыва­юще пос­мотрел на сле­дова­теля.

– Уве­дите его, – крик­нул Фи­латов и, чир­кнув спич­кой, при­курил оче­ред­ную си­гаре­ту.

Тут же в ка­бинет за­шёл че­ловек в фор­ме и, взяв под ру­ку сла­бо соп­ро­тив­ля­юще­гося Эду­ар­да, по­тащил в ко­ридор.

– По­дож­ди­те, по­дож­ди­те... – вдруг опом­нился за­дер­жанный.

– Что ещё?

– Мо­гу я поп­ро­сить от­се­лить от ме­ня мо­его со­седа по... эмм... – Эду­ард ни­как не мог по­доб­рать сло­ва. – ...ком­на­те? А то от не­го дур­но пах­нет, зна­ете ли.

Фи­латов рас­хо­хотал­ся:

– От­се­лить со­седа по ком­на­те? – пе­рес­про­сил сле­дова­тель. – Это что вам, гос­ти­ница «Мос­ква»? По­мяни­те моё сло­во, этот ваш дур­но пах­ну­щий со­сед по­кажет­ся ещё бла­го­уха­ющим чле­ном по­лит­бю­ро.

Дверь зак­ры­лась, и в ком­на­те ос­та­лись толь­ко Фи­латов и лей­те­нант Ду­бин.

– Ну? Что ду­ма­ете обо всём этом, лей­те­нант?

Лей­те­нант от­ло­жил иде­аль­но за­ос­трён­ный ка­ран­даш в сто­рону и от­кашлял­ся.

– А че­го тут ду­мать-то? – на­чал он. – Де­ло яс­ное. Есть два тру­па, есть по­доз­ре­ва­емый, есть мо­тив.

– Как-то прос­то у вас всё, лей­те­нант. Ну а что го­ворят кри­мина­лис­ты?

Ду­бин дос­тал блок­но­тик, раз­ма­шис­тым жес­том от­крыл его и на­чал чи­тать:

– «Бы­ло ус­та­нов­ле­но, что воз­го­рание по­меще­ния про­изош­ло в рай­оне двух ча­сов но­чи. Об­на­ружен­ные тру­пы силь­но об­го­рели, но, как ус­та­нови­ли суд­ме­дэк­спер­ты, это бы­ли муж­чи­на и жен­щи­на. На жен­ском тру­пе был най­ден чуть рас­пла­вив­ший­ся зо­лотой ку­лон с изум­ру­дом, по сло­вам со­седей, при­над­ле­жав­ший же­не по­доз­ре­ва­емо­го. Так­же был най­ден кор­пус на­руч­ных ча­сов мар­ки „Элек­тро­ника 5“, ко­торые, по ус­та­нов­ленным дан­ным, при­над­ле­жали Пав­лу. Одеж­ды, к со­жале­нию, не сох­ра­нилось. Даль­ней­ший ос­мотр до­ма не вы­явил ни­каких приз­на­ков на­силь­ствен­но­го про­ник­но­вения в жи­лое по­меще­ние. Все зам­ки на две­рях це­лы».

– А ло­шади? – по­ин­те­ресо­вал­ся май­ор.

– А чёрт их зна­ет, ис­чезли.

– Как ис­чезли? Это же не игол­ки.

– То­варищ май­ор, ночью бы­ла жут­кая ме­тель. Все сле­ды сне­гом за­мело. Мо­жет, они убе­жали и их зад­ра­ли вол­ки? – пред­по­ложил лей­те­нант.

– Ка­кие, к чёр­ту, вол­ки в Под­московье?

– Да тут та­кие вол­ча­ры во­дят­ся! Пом­ню, пош­ли мы с му­жика­ми на ка­бана, а выш­ли на стаю вол­ков. Смот­рят на нас зе­лёны­ми гла­зами. Ну, ду­маю, всё, ко­нец при­шёл. И как при­пус­ти­ли по тро­пин­ке… от стра­ха про ружья да­же за­были.

– Лад­но-лад­но! Не вре­мя сей­час охот­ничьи бай­ки тра­вить, – пе­ребил под­чи­нён­но­го Фи­латов. – Что с ма­шиной?

– Ав­то­мобиль мар­ки «ГАЗ М-20В» 1957 го­да вы­пус­ка най­ден со спя­щим в нём по­доз­ре­ва­емым у бе­рега ре­ки в де­сяти ки­ломет­рах от до­ма. При обыс­ке ма­шины на ло­бовом стек­ле под очис­ти­тель­ной щёт­кой най­де­на де­неж­ная ку­пюра но­мина­лом три руб­ля ноль-ноль ко­пе­ек. Факт по­яв­ле­ния этих де­нег на стек­ле сам по­доз­ре­ва­емый объ­яс­нить не мо­жет.

– Что за три руб­ля ноль-ноль ко­пе­ек? – уди­вил­ся сле­дова­тель.

– А хрен их зна­ет! Мо­жет, вет­ром за­нес­ло?

– А чем уби­вали, уже из­вес­тно?

– В сго­рев­шей ко­нюш­не ря­дом с тру­пами бы­ло об­на­руже­но пред­по­лага­емое ору­дие убий­ства – ружьё мар­ки ИЖ-26. Ружьё до­воль­но ред­кое. Та­кими прос­тые охот­ни­ки не поль­зу­ют­ся. К со­жале­нию, на ору­дии убий­ства огонь унич­то­жил все от­пе­чат­ки паль­цев. Сле­ды за­метал, пад­лю­га.

– Хм… по­хоже на то. Ва­ша вер­сия, лей­те­нант?

Лей­те­нант при­нял важ­ный вид. Не каж­дый день на­чаль­ник спра­шивал у под­чи­нён­но­го его мне­ние.

– Я счи­таю, что кар­ти­на яс­ная. Гу­син Эду­ард Вла­дими­рович, 1958-го го­да рож­де­ния, при­рев­но­вав же­ну к сво­ему ра­бот­ни­ку, вы­пил для храб­рости и убил обо­их. Да­лее, чтоб скрыть сле­ды, ус­тро­ил под­жог и скрыл­ся с мес­та прес­тупле­ния. Клас­си­чес­кая ис­то­рия!

– Ну, Ду­бин, зна­чит, так и пи­ши! Даль­ше без ме­ня как-ни­будь, – ска­зал Фи­латов, на­девая ки­тель. – Ес­ли бу­дут зво­нить, ска­жи, что я уже час на­зад вы­ехал.

– Бу­дет сде­лано, то­варищ май­ор, не вол­нуй­тесь, – от­ве­тил лей­те­нант и взял под ко­зырёк.

Хо­лод­ные сте­ны КПЗ не удер­жи­вали теп­ло да­же в лет­ние дни, что уж го­ворить о зи­ме, ког­да изо всех ще­лей ве­яло мо­гиль­ным хо­лодом? Не­отап­ли­ва­емое по­меще­ние да­вило тя­жёлым се­рым цве­том бе­тона. Эду­ард, сев по­даль­ше и прик­рыв нос во­ротом паль­то, бо­рол­ся с не­выно­симой вонью, ис­хо­дящей от неп­ри­ят­но­го со­седа. Кро­шеч­ное вен­ти­ляци­он­ное окош­ко под по­тол­ком, по-ви­димо­му, бы­ло де­кора­тив­ным, так как ни­како­го дви­жения зат­хло­го воз­ду­ха в ком­на­те не за­меча­лось. Бо­рясь с тош­но­той и го­лов­ной болью, Эду­ард пы­тал­ся вспом­нить хо­тя бы что-то из вче­раш­ней но­чи, но па­мять, до­ходя до бан­кетно­го за­ла, спо­тыка­лась и сле­ду­ющей гла­вой от­кры­вала кадр, ког­да в ок­но ма­шины уже сту­чал сот­рудник ми­лиции.

В тяж­ких раз­думь­ях про­шёл час, по­том на по­роге ка­меры по­явил­ся ми­лици­онер.

– Эй ты, – об­ра­тил­ся он к со­седу Эду­ар­да, ху­дому, как вы­горев­шая спич­ка, ста­рич­ку. – На вы­ход.

На его мес­то в ка­меру вре­мен­но­го со­дер­жа­ния во­шёл вы­сокий ши­рокоп­ле­чий па­рень лет двад­ца­ти пя­ти с ши­рокой, на всё ли­цо, улыб­кой. На нём бы­ла те­лог­рей­ка, рас­тя­нутый сви­тер, зап­равлен­ные в кир­зу на­подо­бие га­лифе шер­стя­ные шта­ны и за­лих­ват­ски зад­ранная на за­тылок кеп­ка.

Но­во­яв­ленный со­сед, под­бо­ченив­шись, ог­ля­дел ком­на­туш­ку.

– Эх, ёлоч­ки зе­лёные! Жил Ва­силёк, да не ду­мал, что опять в род­ные ка­зема­ты по­падёт, – сам се­бе ска­зал па­рень и об­ра­тил­ся к Эду­ар­ду: – День доб­рый. При­сесть раз­ре­шите?

– Здравс­твуй­те, да, ко­неч­но.

Но­вый со­сед рас­по­лагал к се­бе сво­ей доб­ро­душ­ной улыб­кой и яс­ны­ми, смеш­ли­выми гла­зами и нра­вил­ся го­раз­до боль­ше, чем преж­ний уг­рю­мый во­нючий ста­рикан.

– Да­вай­те зна­комить­ся, что ль? – ска­зал па­рень и про­тянул ру­ку. – Ме­ня Ва­силий зо­вут.

– Очень при­ят­но, Эду­ард.

– Дав­но тут?

– Пер­вый день.

– Яс­но. А кор­мят тут как?

– Я, пра­во, не знаю. Я не хо­чу есть.

– Это пло­хо. Ор­га­низ­му еда нуж­на, что­бы бы­ли си­лы бо­роть­ся. А нам тут ку­ковать ещё дол­го. По­ка раз­бе­рут­ся, по­ка зап­ро­сят, по­ка от­ве­тят. То да сё... В об­щем, де­нёк-дру­гой мы с ва­ми про­сидим, как пить дать.

– Как «де­нёк-дру­гой»? – встре­пенул­ся Эду­ард. – Я не мо­гу си­деть тут два дня.

– И это ес­ли по ад­ми­нис­тра­тив­ной статье, а ес­ли уго­лов­щи­на, то не­деля­ми дер­жат.

– Как не­деля­ми?

День в этом зат­хлом хо­лод­ном по­меще­нии был для Эду­ар­да нес­конча­емым му­чени­ем. Он пред­ста­вил се­бе не­делю, и она по­каза­лась ему веч­ностью в аду.

– Так, не­деля­ми. А там СИ­ЗО, суд, зо­на... и про­щай, во­ля-воль­ная, здравс­твуй, ка­зён­ный дом. Вот так вот... Ёлоч­ки зе­лёные, – ве­село за­кон­чил Ва­силий сов­сем не ве­сёлую для Эду­ар­да ло­гичес­кую це­поч­ку.

Гу­син рез­ко встал и про­шёл­ся по ма­лень­кой ком­на­те. Ему бы­ло не­выно­симо си­деть в этом зак­ры­том прос­транс­тве. Он за­дыхал­ся от бе­зыс­ходнос­ти и дол­го­го ожи­дания не­из­вес­тнос­ти. Впер­вые в жиз­ни он ока­зал­ся в си­ту­ации, ког­да дверь бы­ла за­пер­та сна­ружи, а рас­по­ряжать­ся клю­чами он не мог. Его пу­гала са­ма пер­спек­ти­ва на­ходить­ся в зам­кну­том прос­транс­тве не­из­вес­тно как дол­го, а мысль о го­дах в тюрь­ме все­ляла пер­во­быт­ный ужас.

– Те­бя за что взя­ли-то? – спро­сил Ва­силий.

– За убий­ство, – ма­шиналь­но от­ве­тил пог­ру­жён­ный в собс­твен­ные мыс­ли Эду­ард.

– За мок­ру­ху? – пе­рес­про­сил Ва­силий. – Э, брат, де­ло дрянь… На­ши су­ды поч­ти ни­ког­да не вы­носят оп­равда­тель­но­го при­гово­ра по мок­ро­му де­лу.

– По ка­кому? – не по­нял Эду­ард.

– Ну, по убий­ствам.

– Ну а ес­ли я не ви­новат?

– Вот имен­но что «ес­ли». В это «ес­ли» на­ша су­деб­ная сис­те­ма ве­рит очень не­охот­но. Слышь... вот что рас­ска­жу. Был у нас дед один – бо­жий оду­ван­чик. Му­хи не оби­дит. Ко­шек во дво­ре кор­мил, са­поги лю­дям за­даром чи­нил, а бы­вало, и печь пос­та­вит ко­му... Ру­ки зо­лотые бы­ли. Хо­роший дед та­кой, доб­рый. И бы­ла ста­руха у не­го. Сво­лоч­ная, ка­ких по­ис­кать на­до. Из­во­дила де­да всю жизнь, хоть то­пись иди. А он тер­пел. Ему бы ско­воро­дой го­лову ей снес­ти, а он всё жа­лел её. Го­ворил, мол, поб­ра­нит­ся и пе­рес­та­нет. Лю­бил, зна­чит. Так и жи­ли. Но од­нажды про­пала баб­ка. Ис­ка­ли всем се­лом... Всех родс­твен­ни­ков об­зво­нили, весь по­сёлок об­ша­рили. Наш­ли в пог­ре­бе с пе­рело­ман­ной ше­ей. По­вяза­ли де­да, и по­шёл он мо­тать срок, так и сги­нул на зо­не.

– Так это он убил?

– А чёрт его зна­ет. До­каза­тель­ств не бы­ло. Сви­дете­лей то­же. Мо­жет, и он по­решил, а мо­жет, и са­ма со стре­мян­ки упа­ла. Я это к че­му го­ворю... Мог­ли ведь как нес­час­тный слу­чай за­писать. На край­няк, ус­ловный дать, ему ж во­семь­де­сят с лиш­ним лет бы­ло... Ан нет! Да­ли срок! Так что ты имей в ви­ду.

– Что иметь в ви­ду? – дро­жащим го­лосом спро­сил Эду­ард.

Ва­силий до­вери­тель­но под­ма­нил ру­кой Эду­ар­да и шё­потом ска­зал:

– Что ес­ли в от­казную пой­дёшь, то шан­сов прак­ти­чес­ки нет.

С эти­ми сло­вами Ва­силий за­лез в са­пог и дос­тал от­ту­да прип­ря­тан­ную са­мок­рутку и ко­робок спи­чек. Чир­кнув спич­кой, он смач­но при­курил.

– Шмо­на­ют тут так се­бе. Хоть пе­ро ны­кай, – сме­нил раз­го­вор Ва­силий и ука­зал взгля­дом на дверь.

Сде­лав па­ру за­тяжек, па­ренёк по­тушил си­гарет­ку, спря­тал её сно­ва в са­пог, на­тянул на гла­за кеп­ку и, за­кинув ру­ки за го­лову, мо­мен­таль­но зас­нул.

 

Гла­ва де­вятая

ОГОНЬ И ВО­ДА

31 де­каб­ря 1987-го го­да

Ге­нерал Ми­ха­ил Ива­нович Ва­лов смот­рел из ок­на сво­его ка­бине­та на зас­не­жен­ную ули­цу. Он толь­ко что за­кон­чил рас­ска­зывать сво­ей под­чи­нён­ной под­робнос­ти де­ла, ко­торым она дол­жна бы­ла бе­зот­ла­гатель­но за­нять­ся. Ва­лов был как всег­да мра­чен и за­дум­чив. Жен­щи­на от­ло­жила ис­пещрён­ный ко­рот­ки­ми по­мет­ка­ми блок­нот и взгля­нула на ге­нера­ла. В све­те про­ёма ок­на его не­под­вижная фи­гура с за­ложен­ны­ми за спи­ну ру­ками и низ­ко опу­щен­ной го­ловой бы­ла по­хожа на скор­бный мо­нумент. На скло­не лет Ми­ха­ила Ва­лова не по­кида­ла горь­кая мысль, что его всю жизнь пре­дава­ли. Эта мысль по­яви­лась дав­но, ещё в детс­тве, но, слов­но ма­лень­кий рос­ток сор­ня­ка в су­ет­ли­вом кру­гово­роте жиз­ни, дол­гое вре­мя ос­та­валась не­заме­чен­ной. Про­ходи­ли го­ды, и груз но­вых об­ма­нутых на­дежд под­пи­тывал рос­ток сом­не­ни­ями, от че­го он рос и креп, так что к за­кату жиз­ни прев­ра­тил­ся в ве­ковой дуб, вет­ки ко­торо­го под­держи­вали стой­кую уве­рен­ность в том, что ни­чему и ни­кому нель­зя ве­рить. Его пре­дава­ли все и всег­да, ос­тавляя без жиз­ненных ори­ен­ти­ров, сти­рая ус­тои, ве­ру и на­деж­ды. Буд­то ко­рабль, по­пав­ший ночью в шторм, Ва­лов ис­кал свои бе­рега, дви­га­ясь навс­тре­чу из­менчи­вому све­ту гас­ну­щих один за дру­гим ма­яков.

В пер­вый раз Ми­ха­ила Ва­лова, тог­да ещё прос­то ору­щего но­ворож­дённо­го маль­чи­ка, пре­дала собс­твен­ная мать, ко­торая под­бро­сила его к две­рям дет­ско­го до­ма. На ос­тавлен­ной за­пис­ке быс­трым по­чер­ком бы­ло все­го лишь два сло­ва: «Миш­ка Ва­лов». При­нятый и вскор­млен­ный ком­му­нис­ти­чес­кой властью, Ми­ха­ил прев­ра­тил­ся в од­но­го из са­мых ода­рён­ных кад­ров из тех, ко­го при­нято на­зывать «птен­ца­ми Дзер­жин­ско­го». Фи­зичес­ки силь­ный, не по го­дам ум­ный мо­лодой че­ловек от­ли­чал­ся со­вер­шенным от­сутс­тви­ем чувс­тва са­мосох­ра­нения и ис­пе­пеля­ющей не­навистью к вра­гам, как сре­ди чу­жих, так и сре­ди сво­их. Сло­во пар­тии для не­го бы­ло ак­си­омой, а И­осиф Вис­са­ри­оно­вич Ста­лин бо­гом, для служ­бы ко­торо­му, как ему ка­залось, он был рож­дён.

Сле­ду­ющий ве­хой в жиз­ни Ми­ха­ила Ва­лова, оз­на­мено­вав­шей­ся пре­датель­ством, ста­ло двад­цать вто­рое и­юня ты­сяча де­вять­сот со­рок пер­во­го го­да. В ту ночь его пре­дала дру­жес­твен­ная Гер­ма­ния. Пос­ле рос­сы­пи поз­дра­витель­ных пи­сем в га­зетах от выс­ше­го ру­ководс­тва на­цист­ской Гер­ма­нии, оно ве­ролом­но, слов­но нож в спи­ну, на­нес­ло удар по ро­дине тог­да ещё де­вят­надца­тилет­не­го Ми­ха­ила. Об­ма­нутый и го­рящий не­навистью к пре­дате­лю мо­лодой че­ловек стал мстить. Дой­дя до Авс­трии, где в 1945-м го­ду шли ожес­то­чён­ные бои за Ве­ну, Ва­лов по­лучил кон­ту­зию и в чи­не стар­ше­го лей­те­нан­та был де­моби­лизо­ван в тыл. В Мос­кве в это вре­мя пол­ным хо­дом шла «охо­та на ведьм». Вра­ги на­рода, ко­торые с за­вид­ной ре­гуляр­ностью об­на­ружи­вались как сре­ди прос­тых кол­хозни­ков, так и в ря­дах выс­ше­го ар­мей­ско­го уп­равле­ния и ин­телли­ген­ции, пач­ка­ми вы­сыла­лись в ГУ­ЛАГ, где в хо­лод­ных ба­раках и за­кан­чи­вали свои жиз­ненные пу­ти. Кро­ме то­го, по все­му Со­вет­ско­му Со­юзу рас­пло­дилось ог­ромное ко­личес­тво кри­миналь­ных банд, за­нима­ющих­ся гра­бежа­ми и убий­ства­ми. В этих ус­ло­ви­ях вер­ный иде­ям ком­му­нис­ти­чес­кой пар­тии мо­лодой че­ловек как нель­зя луч­ше при­шёл­ся ко дво­ру. С пер­вых же дней ра­боты в НКВД Ва­лов, со свой­ствен­ной ему це­ле­ус­трем­лённостью, при­нял­ся ка­лёным же­лезом вы­жигать пре­дате­лей ро­дины из со­вет­ско­го об­щес­тва, чем за ко­рот­кое вре­мя ус­пел зас­лу­жить ува­жение кол­лег и на­чаль­ства. Для мо­лодо­го Ва­лова не су­щес­тво­вало от­тенков. Он ви­дел толь­ко чёр­ное и бе­лое. Бе­лому он слу­жил, чёр­ное он не­нави­дел и унич­то­жал. Ка­ноны слу­жения оте­чес­тву, за­ложен­ные ещё с детс­тва, ра­бота­ли бе­зот­казно, и ког­да он от­таски­вал ры­да­ющую же­ну от арес­то­ван­но­го му­жа или от­ры­вал пла­чущих де­тей от об­ви­ня­емой в пре­датель­стве ма­тери, Ва­лов не за­думы­вал­ся о мо­раль­ной сто­роне про­цес­са, а лишь сле­по вы­пол­нял при­каз.

Жи­вя в ми­ре по­доз­ре­ний и ано­нимок, Ва­лов ра­зучил­ся лю­бить лю­дей. Он был не­об­щи­телен и су­ров. Сре­ди кол­лег его за гла­за на­зыва­ли сфин­ксом и по­ба­ива­лись. Был лишь один че­ловек, с ко­торым он под­держи­вал друж­бу. Слыв­ший ве­сель­ча­ком и ба­лагу­ром Ни­колай Ер­ма­ков был из тех, ко­го на­зыва­ют «сво­им в дос­ку». С от­кры­той на­рас­пашку ду­шой и на­веч­но зас­тывшей улыб­кой на от­кры­том все­му ми­ру ли­це Ер­ма­ков был аб­со­лют­ной про­тиво­полож­ностью уг­рю­мому Ва­лову. Нес­мотря на внеш­ний ан­та­гонизм, меж­ду ни­ми бы­ло мно­го об­ще­го. Они вмес­те рос­ли в од­ном и том же дет­ском до­ме и в со­рок пер­вом вмес­те за­писа­лись доб­ро­воль­ца­ми на вой­ну. Под гра­дом пуль и пла­менем взры­вов их друж­ба про­дол­жа­ла креп­нуть, со вре­менем прев­ра­тив­шись в нас­то­ящий брат­ский со­юз. Пос­ле вой­ны Ер­ма­ков, так же как и Ва­лов, про­шёл ус­ко­рен­ные кур­сы НКВД и пос­ту­пил на служ­бу в один из его от­де­лов. Ми­ха­ил ве­рил Ни­колаю как се­бе. Меж­ду ни­ми не мог­ло быть сек­ре­тов, ведь друзья зна­ли друг дру­га как свои пять паль­цев. Так, по край­ней ме­ре, ду­малось Ва­лову. Гром гря­нул вес­ной 1950-го, ког­да в хо­де про­филак­ти­чес­ких ра­бот по вы­яв­ле­нию инос­тран­ных аген­тов сре­ди слу­жащих си­ловых струк­тур в спис­ках всплы­ла фа­милия Ер­ма­кова. Ми­ха­ил Ва­лов дер­жал в ру­ках ор­дер на арест под но­мером 2289 и не ве­рил собс­твен­ным гла­зам. Бук­вы в сло­вах «...арес­та и обыс­ка Ер­ма­кова Ни­колая Вла­дими­рови­ча» ни­как не хо­тели чи­тать­ся, рас­полза­ясь в сто­роны, слов­но та­рака­ны. Мысль, что его друг шпи­он, а зна­чит пре­датель, ко­торый пре­дал не толь­ко Ро­дину, но и дру­га, слов­но рас­ка­лён­ный до­бела штырь, бу­рави­ла сер­дце. Пе­ред Ва­ловым впер­вые в жиз­ни ста­ла ди­лем­ма – ве­рить или не ве­рить на­чаль­ству. Эта мысль по­каза­лась Ва­лову ди­ким и не­сус­ветным аб­сурдом, и он от­шатнул­ся от неё слов­но от чу­мы. Не ве­рить на­чаль­ству зна­чило не ве­рить Ста­лину. Что в свою оче­редь оз­на­чало пос­та­вить под сом­не­ние идеи ком­му­нис­ти­чес­кой пар­тии и стать пре­дате­лем Ро­дины как... как Ни­колай Ер­ма­ков! С это­го дня Ва­лов дал се­бе за­рок ни­ког­да не за­водить дру­зей и сле­довал ему всю ос­тавшу­юся жизнь. От­го­лос­ки Боль­шой чис­тки до­во­ен­ных лет свин­цо­вым дож­дём уто­пили быв­ше­го дру­га в не­насыт­ном оке­ане ис­то­рии, ос­та­вив па­мять о нём лишь в пыль­ных кар­то­теках.

Са­мая яр­кая звез­да, на свет ко­торой дер­жал путь Ва­лов, вдруг по­гас­ла 25 фев­ра­ля 1956-го го­да. Ка­питан 4-го уп­равле­ния Ко­мите­та го­сударс­твен­ной бе­зопас­ности Ми­ха­ил Ва­лов си­дел в прос­торном за­ле Боль­шо­го Крем­лёв­ско­го двор­ца и не ве­рил собс­твен­ным ушам. Док­ладчик го­ворил о Ста­лине, но его ре­чи от­нюдь не бы­ли пре­ис­полне­ны гор­достью, лю­бовью и ува­жени­ем, как то­го тре­бовал об­раз вож­дя. На­обо­рот, вы­зыва­ющий тон док­ладчи­ка, его сло­ва, за ко­торые обыч­но расс­тре­лива­ли, вку­пе с гро­бовой ти­шиной, сто­яв­шей в за­ле, го­вори­ли о том, что ру­шат­ся не­беса. Мир, к ко­торо­му при­вык Ва­лов, с каж­дым сло­вом док­ладчи­ка се­рел и ску­кожи­вал­ся. Пу­тевод­ная звез­да Ва­лова гас­ла, ос­тавляя впе­реди лишь мрак и пус­то­ту. Пер­вый сек­ре­тарь ЦК КПСС Ни­кита Сер­ге­евич Хру­щёв ра­зоб­ла­чал Ста­лина как прес­тупни­ка, ко­торый в уго­ду собс­твен­ным ам­би­ци­ям де­пор­ти­ровал це­лые на­роды, расс­тре­ливал со­рат­ни­ков и реп­ресси­ровал од­но­пар­тий­цев. Сло­ва Хру­щёва кин­жа­лами вон­за­лись в сер­дце, раз­ди­рая ду­шу и пе­рево­рачи­вая всё с ног на го­лову.

«Те от­ри­цатель­ные чер­ты Ста­лина, ко­торые при Ле­нине прос­ту­пали толь­ко в за­роды­шевом ви­де, раз­ви­лись в пос­ледние го­ды в тяж­кие зло­упот­ребле­ния властью со сто­роны Ста­лина, что при­чини­ло не­ис­числи­мый ущерб на­шей пар­тии», – ве­щал док­ладчик, и от этих слов у Ва­лова пе­ресы­хало в гор­ле, так что бы­ло боль­но глот­нуть.

«Ста­лин ввёл по­нятие „враг на­рода“. Этот тер­мин сра­зу ос­во­бож­дал от не­об­хо­димос­ти вся­ких до­каза­тель­ств идей­ной неп­ра­воты че­лове­ка или лю­дей, с ко­торы­ми ты ве­дёшь по­леми­ку: он да­вал воз­можность вся­кого, кто в чём-то не сог­ла­сен со Ста­линым, кто был толь­ко за­подоз­рен во враж­дебных на­мере­ни­ях, вся­кого, кто был прос­то ок­ле­ветан, под­вер­гнуть са­мым жес­то­ким реп­ресси­ям, с на­руше­ни­ем вся­ких норм ре­волю­ци­он­ной за­кон­ности.... Вмес­то до­каза­тель­ств сво­ей по­лити­чес­кой пра­воты и мо­били­зации масс, он не­ред­ко шёл по ли­нии реп­рессий и фи­зичес­ко­го унич­то­жения не толь­ко дей­стви­тель­ных вра­гов, но и лю­дей, ко­торые не со­вер­ша­ли прес­тупле­ний про­тив пар­тии и Со­вет­ской влас­ти. В этом ни­какой муд­рости нет, кро­ме про­яв­ле­ния гру­бой си­лы, что так бес­по­ко­ило В.И. Ле­нина», – слы­шал Ва­лов, и пе­ред ним пред­ста­вало улы­ба­юще­еся ли­цо его дру­га Ко­ли Ер­ма­кова.

«И всё это он де­лал ру­ками сво­их пос­ле­дова­телей, – ду­мал Ва­лов. – Ру­ками тех, кто бе­зог­лядно ве­рил ему. Мо­ими ру­ками». Док­ладчик сво­ей речью без­застен­чи­во об­на­жал стра­хи, ко­торые Ва­лов ког­да-то очень глу­боко зап­ря­тал в се­бе. Он уже и не пом­нил, в ка­ком тём­ном угол­ке ду­ши хра­нились его сом­не­ния, без ко­торых бы­ло так прос­то вы­пол­нять ра­боту. Те­перь эти чувс­тва вы­пол­за­ли на­ружу, да­вя го­лосом док­ладчи­ка на по­терян­но­го Ва­лова. Пре­датель­ство Ста­лина, чь­им сло­вом и при­казом всю жизнь ру­ководс­тво­вал­ся Ми­ха­ил, уда­рило по са­мому боль­но­му для не­го – по ве­ре в идею. Ми­ха­ил Ва­лов пре­бывал в смя­тении и рас­те­рян­ности, слов­но со­бака, выб­ро­шен­ная на ули­цу хо­зя­ева­ми, ко­торым она мно­го лет слу­жила ве­рой и прав­дой. Ду­шев­ный над­лом кри­вой ли­ни­ей от­де­лил Ми­ха­ила Ва­лова от ве­ры в ком­му­нис­ти­чес­кую идею. Те­перь су­щес­тво­вали Он и все ос­таль­ные. Из за­ла ка­питан 4-го уп­равле­ния КГБ вы­шел со­вер­шенно дру­гим че­лове­ком, не по­хожим на то­го, ко­торый дву­мя ча­сами ра­нее за­ходил внутрь. Че­рез ме­сяц он по­дал ра­порт о пе­рево­де его в ми­нис­терс­тво внут­ренних дел СССР.

Пос­ле та­кого пот­ря­сения пре­датель­ство же­ны, с ко­торой он про­жил пять лет, ос­та­лось поч­ти не­заме­чен­ным. Жен­щи­на, из­му­чен­ная пос­то­ян­ным от­сутс­тви­ем му­жа, как и по­лага­ет­ся, наш­ла вни­мание на сто­роне, и вско­ре по­дала на раз­вод, у­ехав вмес­те с мо­лодым ин­же­нером дос­тра­ивать Бай­ка­ло-Амур­скую ма­гис­траль. Не­дол­гая се­мей­ная жизнь не ос­та­вила пос­ле се­бя ни де­тей, ни тос­ки, ни па­мяти. Единс­твен­ное, чем му­чил­ся Ми­ха­ил Ва­лов, это то, что со­вер­шенно ра­зучил­ся уха­живать за со­бой. Ос­трая пот­ребность в до­мохо­зяй­ке бы­ла ре­шена прос­то и опе­ратив­но. Выб­рав из мно­жес­тва ва­ри­ан­тов са­мую нев­зрач­ную де­вуш­ку, Ва­лов на треть­ем сви­дании сде­лал ей пред­ло­жение. Че­рез три дня мо­лодые рас­пи­сались, и вско­ре но­во­ис­пе­чён­ная ячей­ка об­щес­тва при­нес­ла Со­вет­ско­му Со­юзу дво­их но­вых граж­дан – маль­чи­ка и де­воч­ку. И в этих двух кро­хот­ных соз­да­ни­ях Ми­ха­ил Ва­лов на­шёл своё приз­ва­ние. Те­перь всё кру­тилось вок­руг де­тей, ко­торым тре­бова­лись ком­форт, обес­пе­чен­ность и бе­зопас­ность.

Дру­зей у Ва­лова ни­ког­да боль­ше не бы­ло. Бы­ли лишь те, ко­го он на­зывал друзь­ями, не ис­пы­тывая к ним ни­каких тёп­лых чувств. Ва­лов с на­пус­кным удо­воль­стви­ем вы­ез­жал с ни­ми на тра­дици­он­ные охо­ты и ры­бал­ки, па­рил­ся в бань­ке и сов­мес­тно от­ды­хал в са­нато­ри­ях. Но сто­ило ко­му-ни­будь из них ос­ту­пить­ся, как Ва­лов, на­летая кор­шу­ном, от­би­рал то, что во­лею слу­чая ос­та­лось без хо­зя­ина. Так пус­тые ло­зун­ги, вро­де свет­ло­го бу­дуще­го и ком­му­нис­ти­чес­кой по­беды, сме­нились впол­не ося­за­емой жаж­дой ма­тери­аль­но­го обес­пе­чен­ности. Ми­ха­ил Ва­лов, поль­зу­ясь не­ор­ди­нар­ным умом и слу­жеб­ным по­ложе­ни­ем, стал без заз­ре­ния со­вес­ти во­ровать. Изощ­рённые схе­мы вы­вода го­сударс­твен­ных средств бы­ли бе­зуп­речны и ра­бота­ли как швей­цар­ские ча­сы. За всё вре­мя ни од­на пла­новая про­вер­ка так и не су­мела ра­зоб­ла­чить хи­щения, ко­торые, к сло­ву, иног­да до­ходи­ли до от­метки «в осо­бо круп­ных раз­ме­рах». Был лишь один ре­визор, ко­торый су­мел ух­ва­тить­ся за по­доз­ри­тель­ную ни­точ­ку, но так и не ус­пел до­вес­ти де­ло до кон­ца. Че­рез не­делю его те­ло наш­ли в Мос­ква-ре­ке. Следс­твие ус­та­нови­ло, что по­гиб­ший, не­удач­но пос­коль­знув­шись, уда­рил­ся го­ловой и уто­нул – обыч­ное де­ло. Так с те­чени­ем вре­мени ког­да-то пла­мен­ная ду­ша бор­ца за идею ссох­лась до раз­ме­ров ду­шон­ки обыч­но­го во­ра, го­нимо­го жаж­дой на­живы. Мыс­ли о веч­ном прев­ра­тились в ско­пище схем по от­во­ду де­нег, нюх на де­ла, на ко­торых мож­но бы­ло наг­реть ру­ки, обос­трил­ся до пре­дела. Внеш­не Ва­лов был ико­ной вра­га прес­тупнос­ти, доб­лес­тным бор­цом за спра­вед­ли­вость, ден­но и нощ­но ве­дущим борь­бу с всо­сав­шей­ся в те­ло со­вет­ско­го об­щес­тва гид­рой кри­мина­ла. Но внут­ренне он сам дав­но уже срос­ся с этой гид­рой и да­же дер­жал не­боль­шую бан­ду креп­ких ре­бят, ко­торые дол­жны бы­ли ре­шать воп­ро­сы на мес­тах. Хи­мера, воб­равшая в се­бя ува­жение доб­ро­поря­доч­ных лю­дей к ор­га­нам пра­вопо­ряд­ка, с од­ной сто­роны, и по­чёт прес­тупно­го ми­ра, с дру­гой, жи­ли и проц­ве­тали в ду­ше че­лове­ка, ко­торый сей­час сто­ял у ок­на сво­его ка­бине­та и ус­та­ло смот­рел на ули­цы зим­ней Мос­квы...

Тем вре­менем где-то там вни­зу вер­ши­лась кру­говерть праз­днич­ной су­еты. Граж­да­не, из­му­чен­ные в тол­че­ях оче­редей, нес­ли раз­но­об­разную снедь для праз­днич­ных сто­лов. Хо­зяй­ки, выс­то­яв оче­редь за се­лёд­кой, са­мозаб­венно бро­сались на штурм сле­ду­ющей, уже за зе­лёным го­рош­ком. Осо­бо де­ловые за­нима­ли нес­коль­ко оче­редей сра­зу и пос­то­ян­но бе­гали из од­ной в дру­гую, обоз­на­чая своё при­сутс­твие. За по­рогом, пе­реми­на­ясь с но­ги на но­гу, уже сто­ял во­семь­де­сят вось­мой год двад­ца­того сто­летия.

За ши­роким ду­бовым сто­лом ва­лов­ско­го ка­бине­та си­дела кра­сивая мо­лодая жен­щи­на в до­рогом кос­тю­ме. Под­жав яр­ко нак­ра­шен­ные гу­бы, жен­щи­на вни­матель­но слу­шала ге­нера­ла, ста­ра­ясь не про­пус­тить ни од­но­го важ­но­го сло­ва. Вос­поль­зо­вав­шись воз­никшим мол­ча­ни­ем, жен­щи­на быс­трым дви­жени­ем гля­нула в зер­каль­це и, ос­тавшись не­доволь­на со­бой, су­нула зер­каль­це об­ратно в су­моч­ку. Поп­ра­вив блуз­ку с глу­боким, от­кры­ва­ющим вид на пол­ную грудь де­коль­те, жен­щи­на при­оса­нилась, уб­ра­ла за ухо прядь бе­локу­рого ло­кона и вновь вы­жида­тель­но гля­нула на Ва­лова.

– …Вот та­кая вот ис­то­рия, Ле­ноч­ка, – на­конец-то вы­шел из за­дум­чи­вос­ти ге­нерал. – Де­ло дос­та­точ­но ще­петиль­ное и тре­бу­ющее мак­си­маль­ной ос­то­рож­ности и про­фес­си­она­лиз­ма.

– Не бес­по­кой­тесь, Ми­ха­ил Ива­нович. Всё бу­дет сде­лано по выс­ше­му раз­ря­ду. Я вас не под­ве­ду.

Ва­лов про­шёл к сво­ему мес­ту и, отод­ви­нув не­объ­ят­ных раз­ме­ров ко­жаное крес­ло, сел.

– Знаю-знаю, Ле­ноч­ка. По­это­му те­бя и выз­вал. Прос­ти уж, что зас­та­вил встать пря­мо из-за праз­днич­но­го сто­ла.

Ле­на оби­жен­но от­ве­ла взгляд от Ва­лова:

– Да с кем мне там праз­дно­вать? – грус­тно за­мети­ла Ле­на. – Опять с ро­дите­лями? Сно­ва выс­лу­шивать вся­кие ис­то­рии про их бо­ляч­ки?

Ва­лов вздох­нул и, буд­то от­ма­хива­ясь от на­до­ев­шей те­мы, про­из­нёс:

– Ну, не на­чинай. Мы же до­гова­рива­лись, что по праз­дни­кам я ос­та­юсь с же­ной.

– Да пом­ню я, пом­ню… Но так по­рой бы­ва­ет тяж­ко на сер­дце. А по праз­дни­кам хоть бе­лугой вой. И ты дав­но уже не зво­нил и не при­ез­жал.

– Ра­бота, де­точ­ка, ра­бота.

– Опять ра­бота? Ты всег­да так го­воришь, ког­да ищешь от­го­вор­ку, – вспых­ну­ла жен­щи­на. – А я так хо­чу теп­ло­ты. На­до­ело си­деть од­ной до­ма и выг­ля­дывать в ок­но при лю­бом зву­ке подъ­ез­жа­ющей ма­шины. Все мои под­ру­ги при мужь­ях, и толь­ко я как ду­ра всё в дев­ках хо­жу.

– У этой… ду­ры… толь­ко ме­ховых шуб пять штук. Я уже не го­ворю про би­рюль­ки и вся­кую та­кую дре­бедень, – че­каня каж­дое сло­во, воз­ра­зил Ва­лов.

– Вот ты опять ты­ка­ешь мне сво­ими по­дар­ка­ми, – по-дет­ски рас­тя­гивая каж­дое сло­во, вдруг брыз­ну­ла сле­зами де­вуш­ка.

– Ну-ну… пе­рес­тань, – Ва­лов встал из-за сто­ла и при­об­нял за пле­чи пла­чущую Ле­ну. – Ты же зна­ешь, я не вы­ношу ви­да тво­их слёз.

– А я бу­ду, бу­ду…

Ле­на со­вер­шенно по-дет­ски шмыг­ну­ла но­сом и раз­ма­зала ру­кой по­тёк­ший ма­ки­яж.

– Лад­но. Пос­лу­шай ме­ня, де­точ­ка. За­кон­чим это де­ло и по­едем на две не­дели в Кис­ло­водск. Толь­ко ты и я.

Ле­на под­ня­ла гла­за и пос­мотре­ла на Ва­лова. Её пе­репач­канное тушью ли­цо ос­ве­тилось улыб­кой:

– Прав­да?

– Прав­да. Но толь­ко ес­ли де­ло за­кон­чится в на­шу поль­зу.

– Лю­бимый! Я сде­лаю всё как на­до, – ра­дос­тно про­щебе­тала жен­щи­на и вста­ла из-за сто­ла.

Еле­на Крав­цо­ва, ад­во­кат Мос­ков­ской го­род­ской кол­ле­гии ад­во­катов, бы­ла без­за­вет­но влюб­ле­на в ге­нера­ла Ва­лова. Встре­тив его од­нажды где-то в ко­ридо­рах Мос­горсу­да, к то­му вре­мени дваж­ды раз­ве­дён­ная Крав­цо­ва по­няла, что про­пала. Имен­но та­ким Ле­на пред­став­ля­ла муж­чи­ну сво­ей меч­ты. Вы­сокий, силь­ный, стро­гий. Слов­но мо­гучий дуб, в те­ни ко­торо­го лег­ко ды­шит­ся в зной­ную по­ру и под ко­торым мож­но спря­тать­ся в не­нас­тную по­году. Все муж­чи­ны, ко­торые слов­но мо­тыль­ки сле­тались на свет Ле­ниной кра­соты, пос­то­ян­но кру­жа вок­руг и соз­да­вая оре­ол на­вяз­чи­вого вни­мания, вдруг ста­ли лишь жал­кой тенью под уве­рен­ной пос­тупью на­чищен­ных до блес­ка бо­тинок. Че­рез ме­сяц, вновь слу­чай­но стол­кнув­шись с ним, Ле­на, го­нимая впе­рёд бе­зот­чётным же­лани­ем быть ря­дом с муж­чи­ной сво­ей меч­ты, наб­ра­лась наг­лости и поп­ро­силась на ра­боту в ве­домс­тво Ва­лова. Её за­чаро­ван­ный взгляд при этом не ос­тался не­заме­чен­ным для ге­нера­ла. Кро­ме то­го, пле­нитель­ная кра­сота и ок­руглость форм то­же сде­лали своё де­ло. Так что вско­ре Еле­на Крав­цо­ва уже ра­бота­ла по­мощ­ни­ком Ва­лова. Еле­на лю­била Ва­лова сле­пой, по-со­бачьи пре­дан­ной лю­бовью. Её не­рас­тра­чен­ные чувс­тва наш­ли объ­ект обо­жания и те­перь кло­кота­ли в жен­ской ду­ше, слов­но пла­мен­ная ла­ва в кра­тере вул­ка­на. Став лю­бов­ни­цей Ва­лова, Ле­на так­же ста­ла его бли­жай­шей со­рат­ни­цей и вы­пол­ня­ла са­мые от­ветс­твен­ные и сек­ретные за­дания. За го­ды жиз­ни ря­дом с Ва­ловым она на­учи­лась рас­позна­вать его же­лания без слов и на­мёков, как на ра­боте, так и в пос­те­ли. И ес­ли на ра­боте Ва­лов был для неё гос­по­дином, при­казы ко­торо­го бес­пре­кос­ловно ис­полня­лись, то в ин­тимных уте­хах ро­ли кар­ди­наль­но ме­нялись, и хо­зя­ином по­ложе­ния ста­нови­лась Ле­на. Этой не­боль­шой сек­су­аль­ной при­хотью Ва­лова Ле­на на­учи­лась поль­зо­вать­ся, и в та­кие мо­мен­ты гос­подс­тва вы­бива­ла (иног­да бук­валь­но) для се­бя день­ги и по­дар­ки.

– Хо­рошо, – удов­летво­рён­но гар­кнул Ва­лов и по­дошёл к сво­им бу­магам, стоп­ка­ми раз­ло­жен­ным на ра­бочем сто­ле. – Ну, тог­да вот те­бе но­мер те­лефо­на его ма­тери. Её зо­вут Лю­бовь Алек­сан­дров­на. Поз­во­ни ей пос­ле праз­дни­ков. Я ей о те­бе уже го­ворил. А мне по­ра в уп­равле­ние.

И, вздох­нув, до­бавил:

– Моя пе­чень не вы­дер­жит этих «под­ве­дений ито­гов го­да».

Бой ку­ран­тов все встре­чали по-раз­но­му: Эду­ард си­дел в тём­ной ка­мере пред­ва­ритель­но­го за­дер­жа­ния и прис­лу­шивал­ся к зву­кам са­люта, при­жима­ясь к хо­лод­ной ка­мен­ной сте­не. Лю­бовь Алек­сан­дров­на, сжав в ру­ках фо­тог­ра­фию сы­на, мо­лилась в сво­ей ком­на­те пе­ред ико­ной. Ва­лов под­ни­мал бо­кал в ком­па­нии дру­зей и сос­лу­жив­цев. Ле­на ску­чала за праз­днич­ным сто­лом в ок­ру­жении прес­та­релых ро­дите­лей. Дом Эду­ар­да пе­чаль­но воз­вы­шал­ся над чёр­ны­ми сте­нами обуг­лившей­ся ко­нюш­ни.

И толь­ко Ива­ну Са­вель­еви­чу Пу­гов­ки­ну не бы­ло ни­како­го де­ла до Но­вого го­да, по­тому что, си­дя в хо­лод­ном под­ва­ле мор­га, он за­пол­нял не­навис­тные ему бу­маги па­толо­го­ана­томи­чес­ко­го зак­лю­чения.

 

Гла­ва де­сятая

ИВАН СА­ВЕЛЬ­ЕВИЧ ПУ­ГОВ­КИН

Иван Са­вель­евич Пу­гов­кин всю жизнь меч­тал стать вра­чом-аку­шером, а стал па­толо­го­ана­томом. В ка­кой-то мо­мент жиз­ни внут­ренний го­лос Ива­на Пу­гов­ки­на дал сбой и по­вёл его по не­желан­ной про­фес­си­ональ­ной до­рож­ке. Ког­да это бы­ло, уже Иван Са­вель­евич и сам не пом­нил, но тот факт, что вмес­то да­рова­ния жиз­ни ему те­перь при­ходи­лось ко­пать­ся в смер­ти, при­носил по­жило­му суд­ме­дэк­спер­ту не­во­об­ра­зимые ду­шев­ные стра­дания. Иван Са­вель­евич был на­турой сен­ти­мен­таль­ной и да­же ра­нимой. Он лю­бил цве­ты, Есе­нина и пла­кал на ин­дий­ских ме­лод­ра­мах. В то же вре­мя его про­фес­сия, ко­торой он был вы­нуж­ден за­нимать­ся каж­дый день, бы­ла на­пол­не­на ужа­сами зло­вония мёр­твых тел и хо­лодом труп­но­го око­чене­ния. Вся его жизнь бы­ла сот­ка­на из про­тиво­речий. В ду­ше – слов­но лёг­кая по­ющая ор­ганза, внеш­не Иван Са­вель­евич был край­не скуп на эмо­ции. Он не лю­бил длин­ных за­душев­ных раз­го­воров с жи­выми, но с мёр­твы­ми иног­да поз­во­лял се­бе про­цити­ровать что-ни­будь из Есе­нина. При этом, в си­лу сво­их про­фес­си­ональ­ной де­ятель­нос­ти, он ис­крен­не счи­тал, что внут­ренняя кра­сота че­лове­ка силь­но пре­уве­личе­на. С го­дами он пе­рес­тал чувс­тво­вать за­пах фор­ма­лина, но при этом умел по аро­мату точ­но раз­ли­чать цве­ты. Он не­нави­дел сво­их «по­допеч­ных», но ува­житель­но об­ра­щал­ся к ним по име­ни и от­чес­тву. Ива­ну Са­вель­еви­чу – ро­ман­ти­ку – бы­ло не­выно­симо боль­но смот­реть на труп че­лове­ка, ко­торый, быть мо­жет, ещё вче­ра ра­довал­ся жиз­ни, а се­год­ня ле­жит на хо­лод­ном сек­ци­он­ном сто­ле, но Иван Са­вель­евич – суд­ме­дэк­сперт – уже с ин­те­ресом при­киды­вал, ка­ким ме­тодом вос­поль­зо­вать­ся при вскры­тии: по Аб­ри­косо­ву, или, быть мо­жет, при­менить ме­тод Шо­ра.

Двух­комнат­ная квар­тирка Ива­на Са­вель­еви­ча бы­ла буд­то бы слеп­ле­на с са­мого вла­дель­ца. Здесь, на мно­гочис­ленных пол­ках, гор­шочки с неж­ны­ми цве­тами че­редо­вались с ма­кета­ми внут­ренних ор­га­нов че­лове­ка. Сте­ны квар­ти­ры бы­ли ук­ра­шены прек­расной кол­лекци­ей ба­бочек, собс­твен­но­руч­но пой­ман­ных Ива­ном Са­вель­еви­чем. Книж­ный шкаф был по­лон ро­мана­ми про лю­бовь и тру­дами по су­деб­ной ме­дици­не. Нас­то­ящим хра­ните­лем квар­ти­ры счи­тал­ся сто­ящий в при­хожей ске­лет. Че­реп был при­делан к ту­лови­щу с по­мощью пру­жины, так что при ма­лей­шем ка­сании го­лова на­чина­ла при­ветс­твен­но ки­вать. Ива­ну Са­вель­еви­чу этот ске­лет слу­жил ве­шал­кой, на ко­торую он ве­шал вер­хнюю одеж­ду и шля­пу. При этом ки­ва­ющий ске­лет в шля­пе и кур­тке очень за­бав­лял Ива­на Са­вель­еви­ча.

Че­го не ска­жешь о жен­щи­нах, с ко­торы­ми пы­тал­ся свя­зать свою судь­бу Пу­гов­кин. Единс­твен­ное, что за­поми­нали жен­щи­ны, ухо­дящие от Ива­на Пу­гов­ки­на, так это зи­яющие глаз­ни­цы на ве­село пры­га­ющем че­репе. Мо­жет быть, по ви­не имен­но это­го ске­лета, а мо­жет, из-за про­тиво­речи­вос­ти ха­рак­те­ра лич­ная жизнь Ива­на Са­вель­еви­ча не сло­жилась. Сен­ти­мен­таль­ный Пу­гов­кин тре­бовал страс­ти, пыл­ких приз­на­ний, дол­гих раз­го­воров про лю­бовь, в то вре­мя как праг­ма­тич­ный Пу­гов­кин лю­бил ти­шину, рас­чёт и раз­ме­рен­ность. По­это­му в вы­боре спут­ни­цы жиз­ни Ива­ну Са­вель­еви­чу при­ходи­лось пры­гать из край­нос­ти в край­ность. Так в его жиз­ни по­яв­ля­лись без­мол­вные жен­щи­ны, ко­торые на­чина­ли вы­водить его из се­бя сво­ей чёрс­твостью, или при­ходи­ли жен­щи­ны меч­та­тель­ные, ко­торые бе­сили сво­ей бол­товнёй.

К за­кату жиз­ни Ива­ну Са­вель­еви­чу Пу­гов­ки­ну приш­лось прий­ти к кон­сенсу­су с са­мим со­бой. К это­му ре­шению его под­тол­кнул ба­наль­ный быт. Так в зак­ры­тый мир по­жило­го суд­ме­дэк­спер­та мяг­кой пос­тупью вош­ла Ро­за Кон­стан­ти­нов­на – про­дав­щи­ца мес­тно­го гас­тро­нома. Ро­за Кон­стан­ти­нов­на бы­ла не­навяз­чи­вой, хо­зяй­ствен­ной и лас­ко­вой. Она не­навяз­чи­во вну­шила Пу­гов­ки­ну, что ске­лет те­перь ему не ну­жен, по-хо­зяй­ски уб­ра­ла ма­кеты и кол­лекции ба­бочек и лас­ко­во объ­яви­ла, что те­перь они бу­дут жить вмес­те. Пос­ле это­го Иван Са­вель­евич на­конец-то об­рёл ду­шев­ное спо­кой­ствие. Ос­та­лась лишь од­на де­таль, ко­торая по-преж­не­му от­равля­ла ему жизнь – ра­бота. Нес­мотря на глу­боко пен­си­он­ный воз­раст, Ива­на Са­вель­еви­ча не спе­шили от­пускать на зас­лу­жен­ный от­дых. Его про­фес­си­она­лизм и от­ветс­твен­ность для на­чаль­ства бы­ли важ­нее тру­дово­го за­коно­датель­ства СССР, пред­пи­сыва­юще­го от­прав­лять на пен­сию слу­жащих пос­ле шес­ти­деся­ти лет. Кро­ме то­го, у Пу­гов­ки­на бы­ла ещё од­на стран­ность: он не пил. Всег­да трез­вый, от­ветс­твен­ный на ра­боте, зна­ющий своё де­ло па­толо­го­ана­том был, на­вер­ное, один на всю Мос­кву, и прос­то так его не от­пуска­ли. Но в кон­це де­каб­ря 1987 го­да всё из­ме­нилось. Иван Са­вель­евич, под­бадри­ва­емый же­ной, ре­шил­ся на за­яв­ле­ние об ухо­де на пен­сию. На­писан­ное кра­сивым кал­лигра­фичес­ким по­чер­ком, оно лег­ло на стол на­чаль­ству и оз­на­мено­вало на­чало но­вой жиз­ни Ива­на Пу­гов­ки­на.

Ут­ро 31-го де­каб­ря 1987 го­да для Иван Са­вель­еви­ча на­чалось с вкус­ной гла­зуньи и креп­ко­го ко­фе. Плот­но по­зав­тра­кав, Пу­гов­кин за­сел за свою ле­пидоп­те­роло­гию. Пос­ле вы­хода на пен­сию Иван Са­вель­евич твёр­до ре­шил на­конец-то пос­вя­тить всю ос­тавшу­юся жизнь на­уке о ба­боч­ках. Рас­кры­тая эн­цикло­педия уво­дила Пу­гов­ки­на в бес­край­ний мир кра­соч­ных крыль­ев и неж­ных хо­бот­ков. Иван Са­вель­евич уже пред­став­лял се­бя на лет­нем лу­гу, оза­рён­ном яр­ким и­юль­ским сол­нцем. Прек­расные соз­да­ния лег­ко, слов­но пу­шин­ки, пор­ха­ли вок­руг Ива­на Са­вель­еви­ча. В этом неж­ном хо­рово­де че­шу­ек­ры­лых бы­ли ба­боч­ки всех цве­тов и раз­ме­ров. И свой прек­расный та­нец люб­ви они да­рили толь­ко Ива­ну Пу­гов­ки­ну. В этот мо­мент со­вер­шенно не­нуж­ным и раз­дра­жа­ющим зву­ком в меч­та­ния Ива­на Са­вель­еви­ча кли­ном вре­зал­ся звон ста­рого те­лефо­на. Пу­гов­кин не­хотя отог­нал от се­бя Ма­ха­она обык­но­вен­но­го, на­ив­но сев­ше­го на во­об­ра­жа­емый са­чок, и, шар­кая та­поч­ка­ми, поп­лёлся в при­хожую.

– Иван Са­вель­евич? – за­гово­рила труб­ка го­лосом быв­ше­го на­чаль­ни­ка. – Сла­ва бо­гу, что вы до­ма.

Нас­тро­ение Ива­на Са­вель­еви­ча тут же ис­порти­лось.

– Да, это я, – су­хо от­ве­тил Пу­гов­кин.

– Иван Са­вель­евич, нам нуж­на ва­ша по­мощь. По­нима­ете? У нас тут два тру­па..

– Нет! – гру­бо пе­ребил пен­си­онер. – Вы же зна­ете, я уже не ра­ботаю.

– Иван Са­вель­евич, ми­лень­кий, ну вы­ручай­те, – про­мям­ли­ла труб­ка. – Без вас сов­сем ни­как. Де­ло слож­ное... Два сго­рев­ших тру­па... На­чаль­ство слов­но с це­пи сор­ва­лось. Тре­бу­ет не­мед­ленно­го рас­сле­дова­ния.

Иван Пу­гов­кин по­чувс­тво­вал, как где-то внут­ри про­сыпа­ет­ся по­хоро­нен­ный уже бы­ло Пу­гов­кин-па­толо­го­ана­том.

Но Пу­гов­кин-пен­си­онер не хо­тел так прос­то сда­вать­ся:

– Так у вас там есть ме­дик... Как его там... за­был.

– Се­рёга, что ли? Так он ва­ля­ет­ся вто­рой день пь­яный в дро­ва! Мы так и не смог­ли его до­будить­ся... Ну, Иван Са­вель­евич... Ну в пос­ледний раз...

Пу­гов­кин пред­ста­вил, как он пос­ле ба­бочек уви­дит два обе­зоб­ра­жен­ных, скрю­чен­ных тру­па и его пе­редёр­ну­ло.

– Ал­ло, ал­ло! Иван Са­вель­евич, – тем вре­менем жа­лос­тным го­лосом пов­то­ряла труб­ка, – вы­ручай­те...

Иван Пу­гов­кин глу­боко вздох­нул и про­цедил в труб­ку:

– Чёрт с ва­ми! В пос­ледний раз...

– Да, да... в пос­ледний раз. Спа­сибо! – ра­дос­тно за­тара­тори­ла труб­ка, но Иван Са­вель­евич это­го уже не слы­шал, по­тому что по­ложил труб­ку.

Морг в этот день по­казал­ся осо­бен­но от­талки­ва­ющим. По­тёр­тый ра­бочий стол с бу­мага­ми был от­вра­тите­лен. Бе­лый свет ламп боль­но ре­зал гла­за. Иван Са­вель­евич в пер­вый раз за столь­ко лет по­чувс­тво­вал за­пах фор­ма­лина, и его чуть не стош­ни­ло. Пу­гов­кин ду­мал о том, что за­литый сол­нцем луг был ку­да при­ят­ней, чем хо­лод­ный ка­фель мор­га. Ему фи­зичес­ки труд­но бы­ло на­ходить­ся здесь, и он уже силь­но жа­лел, что дал сла­бину и сог­ла­сил­ся по­мочь. Ре­шив по­быс­трее за­кон­чить с де­лом, Пу­гов­кин по­дошёл к па­толо­го­ана­томи­чес­ко­му сто­лу.

На оцин­ко­ван­ном сто­ле ле­жало неч­то, что ког­да-то бы­ло че­лове­ком. Обуг­ливша­яся пот­рескан­ная фи­гура ис­то­чала ужас­ный смрад. У тру­па от­сутс­тво­вала ли­цевая часть го­ловы. Ря­дом, на вто­ром сто­ле, ле­жал ещё один труп с те­ми же внеш­ни­ми увечь­ями. Кро­ме то­го, пер­вый труп яв­но при­над­ле­жал жен­щи­не, а вто­рой муж­чи­не. Для точ­ной эк­спер­ти­зы нуж­но бы­ло вре­мя. Огонь унич­то­жил поч­ти все ин­ди­виду­аль­ные приз­на­ки. Тре­бова­лось мно­го вре­мени, а же­лания во­зить­ся с ни­ми не бы­ло ни­како­го. Иван Ва­силь­евич заг­ля­нул в соп­ро­води­тель­ные до­кумен­ты.

В этот мо­мент заз­во­нил ра­бочий те­лефон:

– Ва­ня! Ты что там де­ла­ешь?! – ус­лы­шал Пу­гов­кин стро­гий го­лос Ро­зы Кон­стан­ти­нов­ны. – Ты же обе­щал мне!

Иван Са­вель­евич по­чувс­тво­вал се­бя наш­ко­див­шим маль­чиш­кой, ко­торо­го пой­ма­ли на «мес­те прес­тупле­ния».

– До­рогая, я тут прос­то про­ходил ми­мо... – не­уме­ло стал врать Пу­гов­кин.

– Ва­ня, я те­бя знаю как об­луплен­но­го. Я, по­нима­ешь, тут се­бе мес­та не на­хожу. Об­зво­нила всех зна­комых, а те­бя ниг­де нет. Ты за­был? Ты боль­ше не ра­бота­ешь! Опять дав­ле­ние под­ни­мет­ся. Сей­час же до­мой!

– Да, да... уже иду, – бур­кнул Пу­гов­кин и по­весил труб­ку.

Нас­тро­ение что-ли­бо де­лать про­пало сов­сем. Иван Са­вель­евич по­дошёл к сто­лу и взял стан­дар­тную фор­му ак­та вскры­тия. Ещё раз ог­ля­дев тру­пы, Иван Са­вель­евич быс­тро стал пи­сать:

«Труп жен­щи­ны дли­ной 140 сан­ти­мет­ров дос­тавлен в морг без одеж­ды. От­сутс­тву­ют: за­тылоч­ная часть го­ловы, мяг­кие тка­ни ко­неч­ностей до уров­ня сред­ней тре­ти бё­дер, мяг­кие тка­ни вер­хних ко­неч­ностей до уров­ня сред­ней тре­ти ле­вого пред­плечья, сред­ней тре­ти пра­вого пле­ча, мяг­кие тка­ни пе­ред­ней брюш­ной стен­ки...»

Бук­вы пля­сали пе­ред гла­зами. Иван Са­вель­евич чувс­тво­вал, как в вис­ках боль­но бь­ёт пульс. Его тош­ни­ло.

«...По кра­ям и в дне де­фек­то­ров мяг­кие тка­ни обуг­ле­ны, су­хие, чёр­но-бу­рые, в об­ласти вер­хних и ниж­них ко­неч­ностей из них выс­ту­па­ют обуг­ленные, хруп­кие, чёр­ные, с на­ложе­ни­ем се­рой зо­лы фраг­менты кос­тей...»

Иван Са­вель­евич по­пытал­ся пред­ста­вить Пти­цек­рылку ко­роле­вы Алек­сан­дры – са­мую кра­сивую, боль­шую и ред­кую ба­боч­ку на све­те. Она оби­та­ет толь­ко лишь во влаж­ных ле­сах Па­пуа – Но­вой Гви­неи. И встре­ча­ет­ся так ред­ко, что че­ловек мо­жет про­жить хоть всю жизнь в этих ле­сах и ни ра­зу её не уви­деть. «Ин­те­рес­но, ту­да ле­та­ют са­молё­ты?» – по­думал Иван Са­вель­евич.

«...Кож­ные пок­ро­вы ос­та­лись толь­ко на пе­ред­ней сто­роне ту­лови­ща и в па­ховой об­ласти. На всей ос­таль­ной по­вер­хнос­ти ту­лови­ща об­на­жены под­сохшие, раз­во­лок­нённые, обуг­ленные на глу­бину от 0,1 до 0,5 см плот­ные мыш­цы. Труп­ные пят­на не оп­ре­дели­мы. Труп­ное око­чене­ние не оп­ре­дели­мо. Точ­ное оп­ре­деле­ние воз­раста не пред­став­ля­ет­ся воз­можным. Дру­гих пов­режде­ний не об­на­руже­но».

За­кон­чив с пер­вым тру­пом, Иван Пу­гов­кин быс­тро наб­ро­сал та­кой же акт и для вто­рого тру­па. Увечья и пов­режде­ния бы­ли та­кими же, как и на тру­пе жен­щи­ны. По­это­му вто­рой акт был сос­тавлен го­раз­до быс­трее. За­кон­чив с зак­лю­чени­ем, Иван Пу­гов­кин быс­тро одел­ся и вы­бежал из это­го ужас­но­го мес­та. Впер­вые за всю про­фес­си­ональ­ную карь­еру Иван Са­вель­еви­чу бы­ло стыд­но за свою ра­боту.

 

ЧАСТЬ II

 

Гла­ва пер­вая

АРЕС­ТАНТ №...

Тя­жёлые во­рота СИ­ЗО от­кры­вались мед­ленно, на­туж­но скри­пя и дре­без­жа каж­дым па­зом. Свет мощ­ных про­жек­то­ров ос­ве­тил гряз­ные ба­раки и за­иг­рал на схва­чен­ной мо­розом ко­лючей про­воло­ке. Пос­лы­шал­ся лай со­бак и ок­ри­ки над­зи­рате­лей. В ноч­ном мо­роз­ном воз­ду­хе ви­село тя­жёлое ощу­щение тре­воги. Ав­то­зак за­ехал на тер­ри­торию СИ­ЗО, сде­лал круг и ос­та­новил­ся. Под ру­гань лю­дей в фор­ме из ма­шины вы­вели но­воп­ри­быв­ших под­следс­твен­ных.

Он спал и ви­дел страш­ный сон. Это оп­ре­делён­но дол­жно бы­ло быть сном, по­тому что не сном этот кош­мар быть ни­как не мог. Так ду­мал Эду­ард, под­го­ня­емый тыч­ка­ми над­зи­рате­лей. Мел­кой трус­цой он бе­жал ко вхо­ду в ад­ми­нис­тра­тив­ное зда­ние. С мо­мен­та, как он уз­нал о сво­ём пе­рево­де в СИ­ЗО, вок­руг всё ста­ло ка­зать­ся не­ре­аль­ным, сюр­ре­алис­ти­чес­ким. Ощу­щение неп­равдо­подоб­ности про­ис­хо­дяще­го не по­кида­ло его на про­тяже­нии все­го вре­мени от КПЗ до это­го мо­мен­та.

Ну в са­мом де­ле, раз­ве мо­жет быть прав­дой то, что его, Эду­ар­да Вла­дими­рови­ча Гу­сина, ува­жа­емо­го чле­на об­щес­тва, за­веду­юще­го ма­гази­ном, ак­ти­вис­та пар­тии, граж­да­нина Со­вет­ско­го Со­юза, гор­до не­суще­го зна­мя пат­ри­отиз­ма че­рез всю свою жизнь, об­ви­ня­ют в двой­ном убий­стве и пе­рево­дят в следс­твен­ный изо­лятор, как ка­кого-ни­будь ур­ку, где он бу­дет ждать сво­ей учас­ти вмес­те со вся­кими от­бро­сами об­щес­тва? Ну ко­неч­но же, нет, и быть та­кого не мо­жет ни­ког­да! Ему, на­вер­ное, снит­ся страш­ный сон, в ко­тором он бе­жит по очи­щен­ным от сне­га до­рож­кам и ему ты­чут в спи­ну ав­то­матом. Вот-вот он прос­нётся, и ис­чезнет этот по­лоса­тый мат­рас, мат над­зи­рате­лей. Уй­дёт в не­бытие вид от­кры­ва­ющей­ся же­лез­ной две­ри и ряд двухъ­ярус­ных шко­нок по обе сто­роны ка­меры. Нав­сегда ис­чезнет удуш­ли­вая вонь, уда­рив­шая в нос, лязг за­пира­емой за ним две­ри и ощу­щение глу­бочай­ше­го оди­ночес­тва впе­ремеш­ку со стра­хом. Ос­та­нет­ся лишь свет, как этот, па­да­ющий сквозь ре­шёт­ча­тое ок­но под по­тол­ком, бе­лой ли­ни­ей раз­де­ля­ющий ка­меру на рав­ные по­лови­ны.

Так он сто­ял как вко­пан­ный по­сере­дине ка­меры, ок­ру­жён­ный гряз­ны­ми ступ­ня­ми арес­тантов. Бы­ла глу­бокая ночь, и ник­то из спя­щих не прос­нулся. В ко­ридо­ре за же­лез­ны­ми две­рями с ма­лень­ким окош­ком пос­лы­шались чьи-то ша­ги. Они бы­ли тя­жёлы­ми, слов­но кто-то на­роч­но сту­чал тя­жёлой ку­вал­дой по до­щато­му по­лу. Ша­ги прош­ли ми­мо, и сно­ва нас­ту­пила ти­шина, на­руша­емая лишь да­лёким ла­ем со­бак.

Осоз­на­ние ре­аль­нос­ти про­ис­хо­дяще­го при­ходи­ло мед­ленно. Хо­лодом в но­гах, гу­лом в ушах, уси­ливав­шей­ся с каж­дой ми­нутой одыш­кой ре­аль­ный мир по кап­ле прос­каль­зы­вал в соз­на­ние Эду­ар­да. Каж­дая из этих ка­пель бы­ла экс­трак­том жи­вот­но­го стра­ха, от­ча­яния и бе­зыс­ходнос­ти. Спа­ситель­ная пе­лена не­ре­аль­нос­ти про­ис­хо­дяще­го та­яла, как ут­ренний ту­ман, раз­ру­шая пос­леднюю за­щиту пе­ред бе­зуми­ем. Те­ло прев­ра­тилось в свин­цо­вую гру­шу и не слу­шалось при­казов. Ру­ки про­дол­жа­ли сжи­мать по­тёр­тый мат­рас. Оце­пене­ние бы­ло та­ким силь­ным, что Эду­ард по­чувс­тво­вал, как но­ют ско­ван­ные су­доро­гой мыш­цы.

Эду­ард стал за­дыхать­ся. Хо­лод­ный лип­кий пот выс­ту­пил по все­му те­лу, и рез­кая боль прос­тре­лила ви­сок. Он по­чувс­тво­вал, что схо­дит с ума. В это вре­мя из даль­не­го уг­ла до­нёс­ся шо­рох, и Эду­ард уви­дел, как кто-то вы­лез из-под ниж­ней шкон­ки. Фи­гура, не об­ра­щая вни­мание на сто­яще­го по­сере­дине ка­меры Эду­ар­да, прош­ла к нуж­ни­ку, и от­ту­да пос­лы­шались гром­кие зву­ки ис­пуска­ния га­зов и жур­ча­ние мо­чи.

– Вы­пус­ти­те ме­ня! – вдруг ис­тошно зак­ри­чал Эду­ард. – Вы­пус­ти­те! Я не хо­чу здесь быть… О гос­по­ди! Вы­пус­ти­те ме­ня!

Те­ло са­мо со­бой, слов­но раз­жи­ма­емая пру­жина, бро­силось к две­ри. Эду­ард зас­ту­чал ру­ками и но­гами по хо­лод­но­му ме­тал­лу. Всё в ка­мере приш­ло в дви­жение. Пе­репу­ган­ные арес­танты пов­ска­кива­ли со сво­их мест и, не по­нимая про­ис­хо­дяще­го, ози­рались.

– Эй, ус­по­кой­ся! – пос­лы­шал­ся го­лос из даль­не­го уг­ла. – Ты ме­ша­ешь от­ды­хать лю­дям.

Го­лос был ров­ный и спо­кой­ный, но сту­чать­ся в дверь сра­зу рас­хо­телось. Эду­ард мед­ленно по­вер­нулся ли­цом к ка­мере, в ко­торой его раз­гля­дыва­ли две­над­цать зас­панных пар глаз.

– Ну вот и лад­нень­ко, – вновь раз­дался го­лос. – Ты по­ка по­сиди там до ут­ра, а зав­тра с то­бой по­гово­рят.

Ко­му имен­но из при­сутс­тву­ющих при­над­ле­жал го­лос, Эду­ард так и не по­нял, но сра­зу же пос­лушно усел­ся пря­мо у вхо­да.

 

Гла­ва вто­рая

АД­ВО­КАТ НА­ДЕЖ­ДЫ

Пас­мурное ян­вар­ское ут­ро ску­по де­лилось сол­нечным све­том. Мут­ные об­ла­ка сплош­ной пе­леной зас­ти­лали хо­лод­ное не­бо и пла­кали мел­ки­ми сне­жин­ка­ми.

У чёр­но­го ос­то­ва сго­рев­шей ко­нюш­ни, ку­та­ясь в плат­ки, сто­яли силь­но сдав­шая Лю­бовь Алек­сан­дров­на и ад­во­кат Ле­на. Пус­тынный, за­вален­ный сне­гом двор, ог­раждён­ный заг­ра­дитель­ной лен­той, на­вевал все­лен­скую тос­ку. Пу­га­ющая ти­шина оди­ноко­го до­ма лишь иног­да пре­рыва­лась хло­пань­ем ос­тавлен­ной от­кры­той фор­точки.

Ле­на не­весе­ло ог­ля­дыва­ла двор. Слу­жеб­ная ма­шина, фыр­кая ра­бота­ющим мо­тором, дав­но уже под­жи­дала её у вы­хода. Мод­ные югос­лав­ские са­пож­ки пре­датель­ски ус­ту­пали хо­лоду и ни­как не оп­равды­вали вы­ложен­ную за них ку­чу де­нег.

Раз­го­вор бли­зил­ся к кон­цу, Ле­на за­дава­ла пос­ледние воп­ро­сы:

– Лю­бовь Алек­сан­дров­на, а ког­да вы у­еха­ли от­сю­да?

– Пря­мо со свадь­бы, – дро­жащим го­лосом от­ве­тила Лю­бовь Алек­сан­дров­на. – Я не мог­ла вы­дер­жать это­го. Гос­по­ди, раз­ве та­кой учас­ти я хо­тела сво­ему сы­ну?

– И не при­ез­жа­ли с тех пор?

– Нет, не при­ез­жа­ла. Иног­да зво­нила. Сын всё-та­ки. Ин­те­ресо­валась здо­ровь­ем. О Ли­ле мы не го­вори­ли. Ле­ноч­ка, до­чень­ка... Ты уж пос­та­рай­ся. Он у ме­ня единс­твен­ный сын. Всё, что у ме­ня есть в этой жиз­ни.

– Лю­бовь Алек­сан­дров­на, я сде­лаю всё, что от ме­ня за­висит, – как мож­но бо­лее учас­тли­вым го­лосом за­вери­ла Ле­на. – Но, пов­то­ряю, де­ло очень серь­ёз­ное. Все ули­ки ука­зыва­ют на не­го. У не­го был мо­тив, есть сви­дете­ли, ко­торые слы­шали, как Эду­ард го­ворил, что убь­ёт их. Из до­ма ни­чего не про­пало, это вы под­твер­ди­ли на пред­ва­ритель­ном следс­твии. То есть вер­сия с ог­рабле­ни­ем от­верга­ет­ся. На­лицо убий­ство из рев­ности. У нас нет али­би. Нет ни еди­ного че­лове­ка, ви­дев­ше­го ва­шего сы­на в пе­ри­од с ча­са но­чи и до шес­ти ут­ра...

– Да, да... знаю, – вы­тирая слё­зы, пе­реби­ла уби­тая го­рем жен­щи­на. – А ло­шади? Ку­да они де­лись? Мо­жет, их ук­рал гра­битель, и он же убил Ли­лю с ко­нюхом?

– Мо­жет быть... Но опять же, нет сви­дете­лей, ви­дев­ших, как кто-то вы­водит ло­шадей. К то­му же две­ри в до­ме не взло­маны. – Ле­на ма­шиналь­но взгля­нула на вход­ную дверь и глу­боко вздох­ну­ла. Ос­та­вать­ся здесь боль­ше не име­ло смыс­ла, и она за­торо­пилась в ма­шину.

Быс­тро прос­тившись с зап­ла­кан­ной ма­терью, Ле­на уже че­рез час предъ­яв­ля­ла про­пуск тю­рем­но­му над­зи­рате­лю. Встре­ча с под­за­щит­ным дол­жна бы­ла быть ко­рот­кой. Дол­го за­дер­жи­вать­ся в мрач­ных сте­нах СИ­ЗО ад­во­кату сов­сем не хо­телось. Ле­на вспом­ни­ла о яб­лочном ук­су­се, ко­торый за­была вы­пить с ут­ра. В пос­леднее вре­мя ей ка­залось, что она слиш­ком рас­полне­ла. Она пе­реп­ро­бова­ла все из­вес­тные ей ди­еты, но каж­дая из них за­кан­чи­валась ноч­ным сры­вом у хо­лодиль­ни­ка. Ру­гая се­бя пос­ледни­ми сло­вами, Ле­на сно­ва са­дилась на ди­ету, и всё пов­то­рялось по кру­гу. И вот, сов­сем не­дав­но, од­на из под­руг по­сове­това­ла ей чу­додей­ствен­ное средс­тво, чтоб быс­тро и без проб­лем до­бить­ся та­лии «как у Гур­ченко». Яб­лочный ук­сус, дваж­ды в день, тво­рит чу­деса – за­говор­щи­чес­ки шеп­та­ла в те­лефон­ную труб­ку под­ру­га. То, что это же сна­добье при­води­ло ещё к гас­три­ту, бы­ло не так уж и важ­но. Ес­ли это по­мога­ло сбро­сить хо­тя бы де­сять ки­лог­рамм, ни­какая уг­ро­за гас­три­та не спо­соб­на бы­ла удер­жать со­вет­ских жен­щин. «Ин­те­рес­но, те­перь при­дёт­ся пить сра­зу две пор­ции?» – по­дума­ла Ле­на, пе­ред тем как зай­ти в ком­на­ту.

Прик­ру­чен­ные к по­лу стол и стулья, зво­нок тре­воги, ре­шёт­ча­тое окон­це и ста­рый пла­фон на се­рой сте­не… Ле­на не­нави­дела эту на­бив­шую уже ос­ко­мину об­ста­нов­ку. Она раз­ло­жила бу­маги, поп­ра­вила ок­ра­шен­ные «под Мон­ро» во­лосы и ста­ла ждать «кли­ен­та».

Дол­го ждать ей не приш­лось. Че­рез ми­нуту тя­жёлая ме­тал­ли­чес­кая дверь от­кры­лась, и в ком­на­ту за­вели Эду­ар­да.

– На­руч­ни­ки снять? – глу­хим го­лосом спро­сил над­зи­ратель.

– Да, ес­ли вам нет­рудно, – от­ве­тила Ле­на и ми­ло улыб­ну­лась.

Эду­ард сел на стул. Его ди­кий взгляд поб­луждал по ком­на­те, не за­дер­жи­ва­ясь ни на чём. Неб­ри­тое, бо­лез­ненное ли­цо дёр­га­лось в мел­ком нер­вном ти­ке. Ка­залось, что он каж­дую се­кун­ду ощу­ща­ет еле сдер­жи­ва­емую фи­зичес­кую боль.

– Эду­ард Вла­дими­рович, здравс­твуй­те, – на­чала Ле­на. – Как вы се­бя чувс­тву­ете?

Ка­залось, Эду­ард толь­ко те­перь за­метил, что он в ком­на­те не один. Он пос­мотрел на Ле­ну крас­ны­ми от бес­сонни­цы гла­зами.

– А? Да... Здравс­твуй­те, – от­ве­тил Эду­ард ох­рипшим го­лосом.

– Ме­ня зо­вут Ле­на. Ме­ня наз­на­чили за­щищать вас. Вы, ко­неч­но, мо­жете от­ка­зать­ся от мо­их ус­луг... – И, по­низив го­лос, до­бави­ла: – Но Ми­ха­ил Ива­нович хо­тел, что­бы имен­но я за­щища­ла вас. Он очень хо­чет вам по­мочь.

Эду­ард ни про­ронил ни еди­ного сло­ва. Он пе­ревёл взгляд на ос­ве­ща­ющий ком­на­ту пла­фон. Там, за ма­товым стек­лом, за­пек­лись нес­коль­ко мух и од­на ба­боч­ка. По­вис­ла ти­шина.

Ле­на выж­дав нес­коль­ко се­кунд, про­дол­жи­ла:

– В та­ком слу­чае, ес­ли вы не бе­рёте мне от­вод, то, по­жалуй, нач­нём. – Она от­кры­ла пап­ку. – Эду­ард Вла­дими­рович, в ма­тери­алах де­ла ука­зано, что вы пос­ле рес­то­рана про­еха­ли че­рез весь го­род и раз­го­вари­вали с че­лове­ком. Вы пом­ни­те это?

За­дер­жанный про­дол­жал мол­чать, смот­ря на пла­фон. Апа­тич­ность Эду­ар­да на­чина­ла вы­водить Ле­ну из се­бя, и она сде­лала над со­бой уси­лие, что­бы не трес­нуть его по го­лове.

– Эду­ард Вла­дими­рович, вы слы­шите ме­ня? Ва­ша ма­ма очень пе­режи­ва­ет за вас. По­жалуй­ста, по­моги­те мне за­щитить вас.

Сло­ва о ма­ме вер­ну­ли Эду­ар­да в ре­аль­ность.

– Я не пом­ню, – про­шеп­тал Эду­ард, – я уже в со­тый раз это пов­то­ряю. Не пом­ню! Пос­леднее, что я пом­ню, как вы­пивал вод­ку.

– Хо­рошо, тог­да ска­жите мне, по­чему вы по­еха­ли к ре­ке? Или луч­ше так: что бы вас зас­та­вило по­ехать к ре­ке?

Эду­ард пе­ревёл взгляд с пла­фона на Ле­ну.

– Это я знаю. С этим мес­том у ме­ня свя­заны дет­ские вос­по­мина­ния. Я ту­да при­ходил с ро­дите­лями. Мы ку­пались, ры­бачи­ли. С тех пор прош­ло мно­го лет, но я всег­да при­хожу ту­да, ког­да мне тяж­ко на ду­ше. На­вер­ное, в тот ве­чер но­ги са­ми ме­ня при­вели ту­да. Точ­нее ко­лёса... – Эду­ард не­весе­ло ус­мехнул­ся и взгля­нул на Ле­ну. – Вы ведь то­же ду­ма­ете, что это я убил их? За­чем ну­жен этот мас­ка­рад? Мне ска­зали, что все ули­ки про­тив ме­ня! И ме­ня уже ни­чего не спа­сёт. Но я не уби­вал её! Я не ви­новат! Не ви­новат!

Эду­ард сор­вался на крик. Его гла­за заб­лесте­ли злостью. Ле­на на­жала на кноп­ку тре­воги.

***

На ши­роком ра­бочем сто­ле Ми­ха­ила Ва­лова ак­ку­рат­ны­ми стоп­ка­ми воз­вы­шались ко­лон­ны па­пок. Важ­ные пап­ки ле­жали на ле­вой сто­роне сто­ла. Со вре­менем, те­ряя ак­ту­аль­ность, они пе­реме­щались на пра­вую сто­рону, от­ку­да их за­бирал в не­из­вес­тном нап­равле­нии сек­ре­тарь.

По­минут­но трез­во­нили раз­ноцвет­ные те­лефо­ны. Не­кото­рые из звон­ков Ми­ха­ил Ва­лов поп­росту иг­но­риро­вал, а на не­кото­рые тут же от­ве­чал. При­чём тон го­лоса за­висел от цве­та зво­нив­ше­го те­лефо­на. Ме­ня­ясь от «уч­ти­во-зе­лёно­го» до «влас­тно-чёр­но­го», го­лос ука­зывал на ранг зво­няще­го.

Ус­тро­ив­шись на са­мом кра­еш­ке сту­ла, пе­ред Ва­ловым си­дела Лю­бовь Алек­сан­дров­на. Из-за ду­шев­ных пе­режи­ваний от бы­лой кра­соты не ос­та­лось и сле­да. Бо­лез­ненную ху­добу не скры­вало да­же платье, куп­ленное все­го пол­го­да на­зад и те­перь ви­сев­шее на ней бес­формен­ным меш­ком.

На ок­но се­ла взъ­еро­шен­ная во­рона. Она важ­но прош­лась по выс­ту­пу и наг­ло пос­ту­чалась клю­вом в стек­ло.

– Ох-ох-ох… го­ре-то ка­кое, Лю­бовь Алек­сан­дров­на, – учас­тли­вым го­лосом ус­по­ка­ивал жен­щи­ну ге­нерал. – Пред­став­ляю, что вы сей­час чувс­тву­ете. Хо­рошо, что ваш муж не до­жил до это­го дня. Мы ж с ним огонь и во­ду... А вы не бес­по­кой­тесь… Ле­ноч­ка ад­во­кат тол­ко­вый, серь­ёз­ный. Уве­рен, она спра­вит­ся. Ну и я в ме­ру сил бу­ду по­могать. И пись­мо ва­ше обя­затель­но пе­редам то­вари­щу Зай­ко­ву.

С эти­ми сло­вами Ва­лов взял при­несён­ный жен­щи­ной кон­верт и по­ложил пе­ред со­бой.

– Спа­сибо, Ми­ха­ил Ива­нович. Мне са­мой-то до пер­во­го сек­ре­таря гор­ко­ма не доб­рать­ся, а вам про­ще бу­дет. Во­лодя с ним столь­ко про­рабо­тал вмес­те. И у нас Лев Ни­кола­евич бы­вал, бор­щом пот­че­вала. Не­бось, не за­был нас. Раз­бе­рёт­ся, по­может.

– Обя­затель­но по­может. Не мо­жет не по­мочь! Не та­кой он че­ловек, чтоб дру­зей ста­рых за­бывать.

– Не знаю, как вас и бла­года­рить, Ми­ха­ил Ива­нович.

– Ну что вы, Лю­бовь Алек­сан­дров­на! Ка­кие бла­годар­ности? Не чу­жие ведь лю­ди.

– Ну, тог­да я спо­кой­на, – вста­вая со сту­ла, ска­зала жен­щи­на. – По­еду на мо­гил­ку к Во­лоде, про­щения поп­ро­шу за на­шего не­путё­вого сы­на.

– Сту­пай­те с бо­гом.

Ва­лов про­водил Лю­бовь Алек­сан­дров­ну и вер­нулся за ра­бочий стол. За­курив, он взял при­несён­ный жен­щи­ной кон­верт и по­ложил его к пап­кам на пра­вую стоп­ку сто­ла.

За ок­ном пос­лы­шалось кар­канье.

 

Гла­ва третья

СУД­НЫЙ ДЕНЬ

– Граж­да­не, я тре­бую ти­шины! Или мне при­дёт­ся вы­вес­ти всех из за­ла су­да, – гроз­но пос­ту­чал мо­лот­ком пред­се­датель­ству­ющий.

Зал при­тих.

Пред­се­датель су­да вы­тянул гу­бы тру­боч­кой, и со сто­роны по­каза­лось, что он уси­лен­но пы­та­ет­ся дос­тать вер­хней гу­бой до но­са. Это дей­ствие он про­делы­вал очень час­то, так что ско­ро все пе­рес­та­вали за­мечать эту при­выч­ку.

В Хо­рошев­ском рай­он­ном су­де го­рода Мос­квы рас­смат­ри­валось де­ло по об­ви­нению Гу­сина Эду­ар­да Вла­дими­рови­ча, ты­сяча де­вять­сот пять­де­сят вось­мо­го го­да рож­де­ния, в прес­тупле­нии, пре­дус­мотрен­ном стать­ёй сто вто­рой Уго­лов­но­го Ко­дек­са РСФСР.

За три­буной сви­дете­лей да­вала по­каза­ния офи­ци­ан­тка, об­слу­живав­шая Эду­ар­да в рес­то­ране.

– Итак, вы ви­дели под­су­димо­го в день убий­ства. Ска­жите, не по­каза­лось ли вам, что под­су­димый ве­дёт се­бя как-то стран­но? – спро­сил го­сударс­твен­ный об­ви­нитель.

– Я про­тес­тую, ва­ша честь! – вос­клик­ну­ла Ле­на. – Об­ви­нение под­талки­ва­ет сви­дете­ля к не­объ­ек­тивным по­каза­ни­ям.

Пред­се­датель кив­нул:

– Про­тест при­нят.

– Хо­рошо. Я пе­реф­ра­зирую воп­рос, – сог­ла­сил­ся об­ви­нитель. – Вы не пом­ни­те, что го­ворил в тот ве­чер об­ви­ня­емый?

Бе­локу­рая де­вица с коп­ной сож­жённых хи­ми­ей во­лос на го­лове взгля­нула на Эду­ар­да и сглот­ну­ла. Ей бы­ло страш­но, но од­новре­мен­но очень ин­те­рес­но, от про­ис­хо­дяще­го. Осо­бен­но вол­но­вала мысль, что она яв­ля­ет­ся частью этой ис­то­рии, ко­торую те­перь бу­дет рас­ска­зывать всем сво­им зна­комым и да­же нез­на­комым лю­дям.

– Ну... в тот ве­чер в рес­то­ране был бан­кет, – на­чала свой рас­сказ сви­детель. – Бы­ло мно­го гос­тей. Под­су­димый по­явил­ся в рес­то­ране око­ло де­сяти ве­чера…

30 де­каб­ря 1987 го­да. Рес­то­ран. Свадь­ба. 22:00

В пе­репол­ненном бан­кетном за­ле, ос­ве­щён­ном све­том ши­кар­ных люстр, иг­ра­ла му­зыка. Ги­тарист и пе­вица ис­полня­ли пес­ню «Две звез­ды». Тан­це­валь­ная пло­щад­ка бы­ла пе­репол­не­на пля­шущи­ми гос­тя­ми, по ви­ду ко­торых мож­но бы­ло до­гадать­ся, что Указ Вер­ховно­го Пре­зиди­ума СССР «Об уси­лении борь­бы с пь­янс­твом», вы­шед­ший все­го пол­то­ра го­да на­зад, в об­щем-то был для них не указ. Мно­гочис­ленные офи­ци­ан­ты сно­вали меж­ду сто­лика­ми, лов­ко ба­лан­си­руя пе­репол­ненны­ми под­но­сами. Иног­да они под­хо­дили к сто­ликам и ста­вили пе­ред гос­тем гра­фин с ми­нерал­кой, пос­ле че­го сле­дова­ло за­говор­щи­чес­кое под­ми­гива­ние.

В стра­не вто­рой год сви­репс­тво­вал «су­хой за­кон». Вве­дён­ный в 1985 го­ду, он тя­жёлой пос­тупью про­шёл­ся по вин­но-во­доч­но­му про­из­водс­тву, пло­дя за со­бой свар­ли­вые оче­реди за вод­кой, оде­колон­ный угар и бур­ный рас­цвет са­могон­ных ап­па­ратов.

В зал во­шел Эду­ард. Сев за пер­вое по­пав­шее мес­то, он сра­зу за­курил.

Тут же ря­дом с ним вы­рос­ла фи­гура офи­ци­ан­тки с под­но­сом в ру­ках. Она пос­та­вила пе­ред Эду­ар­дом два гра­фина и каш­ля­нула, чтоб прив­лечь его вни­мание.

– Это ми­нерал­ка, – кив­ну­ла она в сто­рону од­но­го из гра­финов.

Про­читав в гла­зах Эду­ар­да не­мой воп­рос, офи­ци­ан­тка ука­зала на дру­гой гра­фин и до­бави­ла:

– А это не ми­нерал­ка.

Эду­ард тут же на­лил се­бе пол­ный ста­кан «не ми­нерал­ки» и зал­пом вы­пил.

Зал су­да

– Под­су­димый с кем-ли­бо об­щался? – спро­сил об­ви­нитель. – Мо­жет быть, вы слы­шали что-ни­будь?

– Он го­ворил сам с со­бой. В за­ле иг­ра­ла му­зыка, так что я слы­шала от­дель­ные сло­ва. Мне по­каза­лось, что он был чем-то расс­тро­ен. Он силь­но ру­гал­ся, но я не хо­чу здесь пов­то­рять эти сло­ва.

– По­пытай­тесь. Это очень важ­но. Ну, мо­жет, не всё, а са­мое мяг­кое его вы­раже­ние.

– Ну… как бы это… он нес­коль­ко раз на­зывал сло­во… – Сви­детель по­пыта­лась по­доб­рать под­хо­дящее сло­во. – Так на­зыва­ют сам­ку со­баки… толь­ко во мно­жес­твен­ном чис­ле.

– И всё? Это всё, что вы слы­шали? – спро­сил го­сударс­твен­ный об­ви­нитель.

– Ещё он два ра­за про­из­нёс: «Я убью их!»

По за­лу про­шёл­ся зло­вещий шё­пот. Длин­ный стол на­род­ных за­седа­телей ожи­вил­ся.

– У ме­ня всё, то­варищ пред­се­датель­ству­ющий, – с эти­ми сло­вами про­курор сел на своё мес­то.

Пред­се­датель пе­ревёл взгляд на Эду­ар­да. То­му, ка­залось, бы­ло всё рав­но, что про­ис­хо­дит вок­руг. Под­пе­рев ру­кой го­лову, под­су­димый вни­матель­но рас­смат­ри­вал при­битый к сте­не ло­зунг «Со­вет­ский суд – суд на­рода».

– Сло­во пре­дос­тавля­ет­ся за­щите, – пос­ле па­узы про­из­нёс пред­се­датель.

Ле­на вста­ла:

– Спа­сибо, то­варищ пред­се­датель­ству­ющий, – поб­ла­года­рила она пред­се­дате­ля и пе­реве­ла взгляд на офи­ци­ан­ту. – Ска­жите, а об­ви­ня­емый на­зывал ка­кие-ли­бо име­на?

– Не пом­ню. По-мо­ему, нет. По край­ней ме­ре, я не слы­шала.

– То есть сло­ва «я убью их», ус­ловно го­воря, мог­ли от­но­сить­ся и к та­рака­нам, ко­торые до­саж­да­ли ему на кух­не? – боль­ше об­ра­ща­ясь к на­род­ным за­седа­телям, чем к сви­дете­лю, спро­сила Ле­на. – Спа­сибо, сви­детель. Это был ри­тори­чес­кий воп­рос. Мо­жете не от­ве­чать.

Ле­на, поп­ра­вив коф­точку, се­ла на мес­то и сде­лала за­пись в блок­но­те.

Пред­се­датель выз­вал сле­ду­юще­го сви­дете­ля.

В зал су­да, хро­мая на од­ну но­гу, во­шёл по­жилой муж­чи­на. Смот­ря под но­ги, он про­шёл за три­буну сви­дете­лей и ор­ли­ным взгля­дом из-под чёр­ных бро­вей ог­ля­дел при­сутс­тву­ющих. Гус­тая ше­велю­ра и гор­до то­пор­ща­щи­еся усы при­дава­ли ему мо­ложа­вый, бра­вый вид. Лишь час­тая сет­ка мор­щин на глад­ко выб­ри­том ли­це вы­дава­ла его го­ды.

Пред­се­датель:

– Сви­детель, пред­ставь­тесь.

– Ма­нафов Эль­брус Али­ага­евич, – с силь­ным кав­каз­ским ак­центом про­из­нёс муж­чи­на.

– Ска­жите, Эль­брус Али­ага­евич, где вы ра­бота­ете?

– На зап­равке.

– Уз­на­ёте ли вы под­су­димо­го?

– Да, уз­наю. У ме­ня хо­рошая па­мять.

– При ка­ких об­сто­ятель­ствах вы поз­на­коми­лись?

– Не по­нял.

– Как вы поз­на­коми­лись?

– Э, ува­жа­емый, я с ним не зна­комый. Я это­го че­лове­ка все­го один раз в жиз­ни ви­дел. Он не друг, не родс­твен­ник. За од­ним сто­лом не си­дели, в до­рогу вмес­те не вы­ходи­ли. Как я мо­гу быть с ним зна­ком?

– Хо­рошо, рас­ска­жите су­ду, где вы ви­дели это­го че­лове­ка?

Сви­детель, при­щурив­шись, взгля­нул ку­да-то вдаль и шум­но вдох­нул но­сом.

– Это бы­ло в са­мом кон­це прош­ло­го го­да. Трид­цать пер­во­го де­каб­ря в один час де­сять ми­нут но­чи...

– От­ку­да вы зна­ете точ­ное вре­мя? – пе­ребил пред­се­датель сви­дете­ля.

– В час но­чи мне на­до зак­ры­вать ав­то­зап­равку, и я как раз со­бирал­ся это сде­лать. В ту ночь бы­ла силь­ная ме­тель...

31 де­каб­ря 1987 го­да. Ав­то­зап­ра­воч­ная стан­ция

Не­беса буд­то прор­ва­ло. Снег всё шёл и шёл, не пе­рес­та­вая. Злой ве­тер раз­бра­сывал­ся лип­ки­ми хлопь­ями во все сто­роны, соз­да­вая не­во­об­ра­зимый ха­ос. Сплош­ная бе­лая пе­лена скры­вала за со­бой очер­та­ния до­мов и прос­пектов. Да­же свет улич­ных фо­нарей ка­зал­ся сла­бым мер­ца­ни­ем да­лёких звёзд.

«В та­кую по­году хо­роший хо­зя­ин со­баку не выб­ро­сит на ули­цу, – ду­мал Эль­брус, си­дя в сво­ей ка­бин­ке. – Да и у пло­хого хо­зя­ина нет-нет но со­весть прос­нётся».

Ра­бочая сме­на за­кон­чи­лась, и по­жилой зап­равщик со­бирал­ся уже зак­ры­вать ав­то­зап­ра­воч­ную стан­цию. Он до­пивал чёр­ный чай и с тос­кой смот­рел на не­рабо­та­ющий те­лефон­ный ап­па­рат. Би­тых два ча­са Эль­брус пы­тал­ся по­чинить его, но все уси­лия раз­би­вались о глу­хо мол­ча­щую труб­ку. Со­зер­ца­ние уп­ря­мого ап­па­рата прер­вал силь­ный стук в окош­ко.

Эль­брус от­крыл окош­ко, и тут же ма­лень­кое обог­ре­тое прос­транс­тво ка­бин­ки об­да­ло хо­лодом.

– Зак­ры­то, ува­жа­емый! – крик­нул зап­равщик ку­да-то в тем­но­ту снеж­ной бу­ри.

В окош­ко про­суну­лось ли­цо Эду­ар­да:

– Бен­зин за­кон­чился.

Эль­брус по­чувс­тво­вал силь­ный за­пах пе­рега­ра.

– Я же ска­зал: зак­ры­то, – с эти­ми сло­вами Эль­брус ткнул паль­цем в ви­сящую таб­личку.

– За­лей­те мне двад­цать лит­ров бен­зи­на, – буд­то не слы­ша зап­равщи­ка, пов­то­рил Эду­ард. – Вот моя ма­шина... ря­дом. Я не до­ехал мет­ров трид­цать.

– Не мо­гу, до­рогой. Кас­са зак­ры­та. Ди­рек­тор зак­рыл и ушёл. По­нима­ешь ме­ня или нет?

Нес­коль­ко се­кунд ни­чего не про­ис­хо­дило, и Эль­брус по­думал да­же, что муж­чи­на ушёл. По­том вдруг пос­лы­шал­ся силь­ный гро­хот. Эду­ард с раз­бе­га пнул но­гой в дверь ка­бин­ки. Удар был та­кой си­лы, что зад­ро­жали ок­на. По­жилой зап­равщик выг­ля­нул на ули­цу и уви­дел, как пь­яный муж­чи­на, ус­певший уже где-то вы­валять­ся в гря­зи, по­шаты­ва­ясь, от­хо­дит для раз­бе­га, чтоб на­нес­ти но­вый удар.

– Эй, эй… стой! Что ты де­ла­ешь?! С ума со­шёл, что ли?

– Ес­ли не про­дашь бен­зин, я тут всё раз­не­су к чёр­то­вой ма­тери! – крик­нул тот.

– Я сей­час ми­лицию вы­зову, – приг­ро­зил зап­равщик и ки­нул­ся к те­лефо­ну.

Труб­ка пре­датель­ски мол­ча­ла.

Из ка­бин­ки пос­лы­шал­ся гром­кий мат на азер­бай­джан­ском язы­ке.

В этот мо­мент пос­ле­довал вто­рой удар. При­чём он был та­кой си­лы, что у Эль­бру­са не ос­та­лось сом­не­ний – этот че­ловек су­мас­шедший, и он дей­стви­тель­но раз­не­сёт всю эту зап­ра­воч­ную стан­цию, а по­том до­берёт­ся и до не­го са­мого. Уми­рать на чуж­би­не, вда­леке от род­ных кра­ёв, в пла­ны про­шед­ше­го всю вой­ну, от Ба­ку до Бер­ли­на, Эль­бру­са Али­ага­еви­ча не вхо­дило. Он от­крыл дверь и вы­бежал на ули­цу.

– Лад­но, лад­но… стой! Есть бен­зин, есть.

Этот ок­рик зас­тал пь­яно­го Эду­ар­да в прыж­ке. Вы­тянув но­гу, он ле­тел к буд­ке. Ос­та­новить инер­цию уже не по­лучи­лось, и но­вый удар сот­ряс буд­ку.

– Ос­та­новись. Вот бен­зин... бе­ри!

С эти­ми сло­вами зап­равщик ука­зал на двад­ца­тилит­ро­вую ка­нис­тру бен­зи­на, ко­торую по кап­ле, не до­ливая по чуть-чуть кли­ен­там, за­бот­ли­во со­бирал це­лую не­делю.

Эду­ард взял ка­нис­тру и рас­пла­тил­ся. Зап­равщик с удив­ле­ни­ем пос­мотрел на день­ги, а по­том на спи­ну уда­ля­юще­гося Эду­ар­да.

– Стран­ный че­ловек, мог бы нор­маль­но поп­ро­сить про­дать. Обя­затель­но нуж­но бы­ло ло­мать тут всё?

Эль­брус, что-то вор­ча се­бе под усы, хо­тел бы­ло уже зак­рыть­ся в сво­ей чу­дом уце­лев­шей буд­ке, как сно­ва ус­лы­шал го­лос Эду­ар­да:

– Зап­равщик, эй!

– Че­го те­бе ещё нуж­но? – сер­ди­то, но на вся­кий слу­чай зак­рывшись на ключ, спро­сил Эль­брус.

– Пос­лу­шай, а ес­ли бы твоя же­на те­бе из­ме­нила, что бы ты сде­лал? – спро­сил Эду­ард.

Зал су­да

– У нас не при­нято так спра­шивать, граж­да­нин пред­се­датель, – об­ра­тил­ся Эль­брус к су­ду. – За та­кие сло­ва враж­да на всю ос­тавшу­юся жизнь.

– И что вы от­ве­тили? – спро­сил об­ви­нитель.

– Мне обя­затель­но нуж­но от­ве­чать на этот мер­зкий воп­рос?

– Да, Эль­брус Али­ага­евич. Это очень важ­но.

– Я от­ве­тил пер­вое, что приш­ло в го­лову. Я бы убил их, ска­зал я! Но, кля­нусь хле­бом, я не ду­мал, что он и вправ­ду убь­ёт их.

– Я про­тес­тую, ва­ша честь, – вос­клик­ну­ла Ле­на.

– Про­тест при­нят. Сви­детель, от­ве­чай­те толь­ко на воп­ро­сы. Своё мне­ние ос­тавляй­те при се­бе, – при­казал пред­се­датель и вновь по­тянул­ся гу­бой к но­су.

– Из­ви­ните, граж­да­нин судья. Чес­тное сло­во, та­кое боль­ше не пов­то­рит­ся.

– Что даль­ше про­ис­хо­дило? – про­дол­жил об­ви­нитель.

– Даль­ше ни­чего не про­ис­хо­дило. Он по­шёл к сво­ей ма­шине, кри­ча что-то вро­де «пра­виль­но, так пос­ту­па­ют нас­то­ящие муж­чи­ны».

– «Что-то вро­де», или вы уве­рены?

– Уве­рен. Имен­но так он и кри­чал.

Пред­се­датель заг­ля­нул в про­токол и об­ра­тил­ся к Ле­не:

– Есть ли воп­ро­сы к сви­дете­лю со сто­роны за­щиты?

– Воп­ро­сов нет, – ох­рипшим го­лосом от­ве­тила ад­во­кат.

– Сви­детель, вы мо­жете быть сво­бод­ны.

Эль­брус вы­шел из-за три­буны и по­шёл к вы­ходу.

– Суд объ­яв­ля­ет пе­рерыв. Слу­шание де­ла про­дол­жится зав­тра в пят­надцать ноль-ноль, – ба­сом объ­явил пред­се­датель и сно­ва сло­жил гу­бы тру­боч­кой. Со сто­роны по­каза­лось, что в этот раз ему всё-та­ки уда­лось дос­тать гу­бой до буг­ристо­го но­са.

 

Гла­ва чет­вёртая

В ГО­РОДЕ СО­ЧИ ТЁМ­НЫЕ НО­ЧИ

Под по­тол­ком ка­бине­та Фи­лато­ва гус­тым об­ла­ком ви­сел си­гарет­ный дым. Зак­ле­ен­ные на зи­му ок­на пло­хо спа­сали не­отап­ли­ва­емое по­меще­ние от зим­не­го хо­лода, но нап­рочь ли­шали воз­можнос­ти его про­вет­ри­вать. Пе­ред сле­дова­телем и лей­те­нан­том Ду­биным на сто­ле ле­жала рас­кры­тая пап­ка с де­лом. Офи­церы раз­гля­дыва­ли чью-то чёр­но-бе­лую фо­тог­ра­фию. Мно­гочис­ленные ма­тери­алы де­ла, ис­пещрён­ные ру­копис­ным и пе­чат­ным тек­стом, на­вева­ли все­лен­скую тос­ку.

Фи­латов встал и про­шёл­ся по ком­на­те.

– Вот же чёрт, под­ки­нули дель­це! Де­лать мне не­чего боль­ше, как раз­гре­бать чу­жие ви­сяки? – за­кури­вая оче­ред­ную си­гаре­ту, не­доволь­но за­вор­чал май­ор. – Ох, как же мне хре­ново! Тру­бы го­рят, баш­ка как кас­трю­ля. Сей­час бы кру­жеч­ку пи­ва, но бо­юсь, в за­пой уй­ду.

– То­варищ май­ор, мо­жет, рас­со­ла? – пред­ло­жил лей­те­нант.

– Да пил уже. Не по­мога­ет, за­раза. Лад­но, что у нас там по де­лу?

Лей­те­нант вы­тащил из пух­лой пап­ки нес­коль­ко лис­тов:

– Досье на имя Бу­дыли­на Кон­стан­ти­на Пет­ро­вича, по клич­ке Кос­тя-жо­кей. 1965-го го­да рож­де­ния. Две су­димос­ти за ко­нок­радс­тво. Пос­ледний раз ос­во­бодил­ся че­тыре го­да на­зад. По­доз­ре­ва­ет­ся в убий­стве и опять же ко­нок­радс­тве.

– На­до же, – рас­смат­ри­вая фо­то, за­дум­чи­во про­из­нёс Фи­латов, – а с ви­ду и не ска­жешь. Гла­за чес­тные-чес­тные, как у чле­на пар­тии. Од­но­го не пой­му, при чём тут мы? Они там, в Со­чи, с ума все пос­хо­дили, что ли? От­ме­тили, блин, Но­вый год. Лад­но, дай сю­да де­ло, сам до­читаю. А ты, лей­те­нант, пош­ли ко­го-ни­будь за «жи­гулёв­ским».

Лей­те­нант, от­дав де­ло май­ору, вы­шел из ка­бине­та. Он уже скрыл­ся за уг­лом, как дверь сле­дова­теля с гро­хотом рас­пахну­лась и из ка­бине­та вы­бежал Фи­латов.

– Лей­те­нант! Лей­те­нант! Да твою ж мать... Ду­бин!

Из-за уг­ла по­каза­лась го­лова лей­те­нан­та.

– Слу­шаю, то­варищ май­ор.

– Сроч­но го­товь ма­шину!

Боль­нич­ная па­лата бы­ла слиш­ком боль­шая для единс­твен­ной кой­ки, на ко­торой ле­жал Эду­ард. Яр­кий свет лил­ся слов­но бы с по­тол­ка и об­во­лаки­вал всё вок­руг нес­терпи­мой бе­лиз­ной, ко­торая боль­но ре­зала гла­за да­же че­рез зак­ры­тые ве­ки. В па­лате сто­яла со­вер­шенней­шая ти­шина. Не бы­ло слыш­но ни мед­персо­нала, ни зву­ка ап­па­ратов, к ко­торым был под­клю­чён Эду­ард. Ли­шён­ный воз­можнос­ти из­да­вать ка­кие-ли­бо зву­ки, кро­ме поч­ти нес­лышно­го мы­чания, с при­вязан­ны­ми к кой­ке ру­ками и но­гами, он ка­зал­ся се­бе раз­давлен­ным рас­те­ни­ем. На­конец Эду­ард зас­та­вил се­бя от­крыть гла­за. Ог­ля­дев пус­тую па­лату, он уви­дел си­дев­шую ря­дом мать. Лю­бовь Алек­сан­дров­на с жа­лостью в зап­ла­кан­ных гла­зах смот­ре­ла на сы­на.

– Эдик, род­нень­кий мой, ска­жи, что это не ты убил их, – ти­хим го­лосом об­ра­тилась к не­му Лю­бовь Алек­сан­дров­на. – А не то мо­его сы­на по­садят.

Эду­ард хо­тел бы­ло что-то от­ве­тить, но из рас­кры­того рта пос­лы­шалось лишь ши­пение.

– Эдик! Эду­ард! – про­дол­жа­ла взы­вать к сы­ну Лю­бовь Алек­сан­дров­на.

Но с каж­дым ра­зом её неж­ный го­лос гру­бел, и вот уже муж­ским ба­сом она сер­ди­то ряв­кну­ла:

– Гу­син Эду­ард Вла­дими­рович!

Эду­ард вскрик­нул и прос­нулся. Же­лез­ная дверь с ма­лень­ким окош­ком бы­ла по­лу­от­кры­та, и из неё вы­совы­валась го­лова над­зи­рате­ля.

– Ог­лох, что ли? Быс­тро на вы­ход. Те­бя ожи­да­ют.

Эду­ард спус­тил но­ги с вер­хне­го яру­са шкон­ки и спрыг­нул на пол. С той па­мят­ной но­чи, ког­да он в ис­ступ­ле­нии бил­ся в же­лез­ную дверь, про­шёл уже ме­сяц, за ко­торый но­во­яв­ленный арес­тант ху­до-бед­но свык­ся с но­вой, по­казав­шей­ся на пер­вый взгляд ди­кой об­ста­нов­кой. Он по­пал в «ха­ту», где ча­лил­ся раз­но­шёрс­тный на­род из чис­ла каз­нокра­дов, ва­лют­чи­ков, мел­ких гра­бите­лей и вы­мога­телей. Был да­же один зав­хоз шко­лы, об­ви­ня­емый в про­из­водс­тве и про­даже са­мого­на. Смот­ря­щим по «ха­те» был вы­сокий ху­дой зэк с длин­ны­ми ру­ками и неп­ро­пор­ци­ональ­но боль­шой го­ловой. В си­лу этой осо­бен­ности за ним зак­ре­пилась проз­ви­ще Баш­ка. Его по­мощ­ни­ком был Се­рый – быв­ший бок­сёр, по­пав­ший в ру­ки пра­восу­дия за раз­бой.

Вре­мя – веч­ный це­литель. Оно, слов­но нез­ри­мый хи­рург, за­шива­ет, за­тяги­ва­ет мел­кие ра­ны, а боль­шие за­руб­цо­выва­ет, пок­ры­вая но­вым сло­ем па­мяти. Из­вечный за­щит­ник раз­би­тых сер­дец, сло­ман­ных су­деб, рас­терзан­ных душ, вре­мя да­ёт из­бавле­ние в ви­де при­выч­ки. Мед­ленно, ис­подтиш­ка оно вы­вет­ри­ва­ет тя­гос­тные мыс­ли, за­меняя их сог­ла­си­ем. Сог­ла­си­ем жить в от­сутс­твие без­вре­мен­но ушед­ше­го лю­бимо­го че­лове­ка, сог­ла­си­ем с горь­кой участью не­раз­де­лён­ной люб­ви, с но­вой, да­же са­мой горь­кой ре­аль­ностью. И вот уже су­щес­тво­вание не ка­жет­ся об­ломлен­ным пру­тиком. В неё пер­вы­ми, роб­ки­ми ша­гами при­ходят но­вые ра­дос­ти, прос­тые жи­тей­ские хло­поты, ко­торые но­вой стра­ницей от­кры­ва­ют про­дол­же­ние кни­ги под наз­ва­ни­ем Жизнь.

Эду­ард, оп­ра­вив­шись от пер­во­го шо­ка и чуть при­вык­нув к но­вой об­ста­нов­ке, нем­но­го ус­по­ко­ил­ся. Мыс­ли уже не пры­гали сол­нечны­ми зай­чи­ками по мут­но­му соз­на­нию. Го­лова про­яс­ни­лась и вос­при­нима­ла ок­ру­жа­ющую ре­аль­ность трез­во, слов­но бы он прос­нулся пос­ле тя­жёло­го пох­мелья, отод­ви­нул што­ру в тём­ной ком­на­те и уви­дел за ок­ном яс­ный лет­ний день. Са­мое страш­ное, че­го он бо­ял­ся боль­ше все­го, уже слу­чилось. Он не то что соп­ри­кос­нулся с ми­ром, о ко­тором имел очень смут­ное пред­став­ле­ние, ми­ром, ко­торый его пу­гал сво­ей жес­то­костью, не­из­вес­тностью, ми­ром, про ко­торый до это­го толь­ко до­води­лось чи­тать или ви­деть в филь­мах. Он сам стал частью это­го ми­ра. Од­ним из его кир­пи­чиков. Ес­ли бы па­ру ме­сяцев на­зад ему кто-ни­будь ска­зал, что он ока­жет­ся за ре­шёт­кой, Эду­ард вос­при­нял бы это как шут­ку. Но вот он здесь, на на­рах, и вок­руг не­го сте­ны, ре­шёт­ки, ко­лючая про­воло­ка. И нес­мотря на это он по-преж­не­му жив и не со­шёл с ума. Как там го­ворят? От су­мы и тюрь­мы не за­река­ют­ся? Как вер­но под­ме­чено! Как ма­ло на­до, что­бы прев­ра­тить­ся из вче­раш­не­го ува­жа­емо­го че­лове­ка в се­год­няшне­го не ува­жа­емо­го. Все­го лишь мо­мент, миг раз­де­ля­ет эту ка­жущу­юся неп­ре­одо­лимой про­пасть.

А что ес­ли это судь­ба? Что ес­ли че­лове­чес­кая жизнь уже кем-то дав­ным-дав­но рас­пи­сана до ме­лочей? И что бы че­ловек ни сде­лал, как бы ни по­вёл се­бя в той или иной си­ту­ации, ему не удас­тся вый­ти за гра­ницы сце­нария, ко­торый пред­ре­ша­ет его жизнь. Ведь не ду­мал и не га­дал Эду­ард, что в один нес­час­тный для се­бя день ока­жет­ся за­пер­тым в ка­мере следс­твен­но­го изо­лято­ра. И вро­де бы он в сво­ей жиз­ни ста­рал­ся де­лать всё, что­бы, не дай бог, не приб­ли­зить­ся к той зап­ретной чер­те, ко­торая раз­де­ля­ет доб­ро­детель и зло. Но, ка­жет­ся, у Глав­но­го сце­нарис­та на этот счёт бы­ли свои пла­ны.

«А ес­ли не­воз­можно что-то из­ме­нить, то и стра­дать по это­му по­воду не име­ет ни­како­го смыс­ла, – ду­мал Эду­ард. – Нуж­но все­го лишь су­щес­тво­вать в той ре­аль­нос­ти, в том сю­жете, ко­торый уго­тован для те­бя. Пы­тать­ся пов­ли­ять на не­го не­воз­можно, из­ме­нить его – то­же». Но тог­да воз­никли нес­коль­ко воп­ро­сов, на ко­торые Эду­ард не мог най­ти прос­тых от­ве­тов. Нап­ри­мер, че­ловек встре­ча­ет­ся с труд­ной жиз­ненной проб­ле­мой, и у не­го два пу­ти: или под­нять­ся на кры­шу и спрыг­нуть, тем са­мым за­кон­чив своё су­щес­тво­вание, или стис­нуть зу­бы и бо­роть­ся, тем са­мим про­дол­жив су­щес­тво­вание. Воп­рос в том, кто ре­ша­ет: прыг­нуть или бо­роть­ся – сам че­ловек или Сце­нарист? Мысль о том, что кто-то ему, как по­допыт­но­му жи­вот­но­му, пос­то­ян­но под­бра­сыва­ет но­вые ре­алии, итог ко­торых не­ясен, очень не нра­вилась Эду­ар­ду, но она бы­ла по­ис­ти­не спа­ситель­ной. По­луча­лось, что это все­го лишь ис­пы­тание, про­дол­же­ние сю­жета, фи­нал ко­торо­го дол­жен оп­ре­делить сво­ими дей­стви­ями сам Эду­ард.

«Мож­но лишь вы­бирать из нес­коль­ких пред­ло­жен­ных ва­ри­ан­тов тот, ко­торый вы­годен на тот мо­мент».

Прос­то про­дол­жать бо­роть­ся и жить во что бы то ни ста­ло. Прыг­нуть с кры­ши – это слиш­ком прос­той ис­ход ис­то­рии. Он и так из сво­их не­пол­ных трид­ца­ти лет боль­ше по­лови­ны не жил. И ес­ли бы мож­но бы­ло ре­шить­ся бро­сить­ся с кры­ши, то нуж­но бы­ло это де­лать ещё тог­да. Уди­витель­но, что мо­жет сде­лать с че­лове­ком глу­бокое эмо­ци­ональ­ное пот­ря­сение. Из кри­кунов оно де­ла­ет ти­хонь, из гор­де­ливых – тря­пок, из мям­ли – муж­чи­ну. Это как из­верже­ние вул­ка­на, ког­да ла­ва вып­лёски­ва­ет на по­вер­хность то, что бы­ло спря­тано ве­ками под по­вер­хностью – а это мо­гут ока­зать­ся и ал­ма­зы, а мо­гут и прос­то шла­ки.

На­ут­ро Баш­ка по­доз­вал к се­бе Эду­ар­да.

– Кто та­кой?

– Эду­ард Вла­дими­рович Гу­син.

Бес­сонная ночь при­тупи­ла все чувс­тва, сде­лала всё не­важ­ным, мел­ким, приз­рачным... Страх и тре­вога ус­ту­пили мес­то смер­тель­ной ус­та­лос­ти.

– Ты по­чему ночью лю­дям спать не да­вал?

– По­нима­ете, – бо­рясь со сли­па­ющи­мися гла­зами, про­из­нёс Эду­ард, – та­кая си­ту­ация... Не в се­бе был. Про­шу про­щения, что при­чинил не­удобс­тва. Я сей­час не очень по­нимаю, что про­ис­хо­дит.

– За что зак­ры­ли?

– Я не знаю, я не­вино­вен. Про­изош­ла чу­довищ­ная ошиб­ка...

– Ну ясень пень, что не­вино­вен. Тут все не­винов­ны, – про­из­нёс Баш­ка со щер­ба­той улыб­кой.

– Да, но я дей­стви­тель­но не ви­новат.

– Статья ка­кая?

– Го­ворят, что сто вто­рая.

– За мок­ру­ху, что ли? – прис­вис­тнул Баш­ка и об­ра­тил­ся к си­дяще­му ря­дом ко­ренас­то­му зе­ку, ис­пещрён­но­му на­кол­ка­ми по все­му те­лу. – Слы­хал, Се­рый?

– Блат­ная статья! – про­из­нёс Се­рый, и Эду­ард тут же уз­нал тот са­мый го­лос, ко­торый его одёр­нул ночью.

– По во­ле кем был?

– Что, прос­ти­те?

– Кем ра­ботал, спра­шиваю?

– Зав­ма­гом был.

– Крас­ный зна­чит?

– Что зна­чит крас­ный?

– Го­сударс­твен­ный ра­бот­ник.

– Ну да... а это пло­хо?

– Ну это с ка­кой сто­роны пос­мотреть... – вздох­нул Баш­ка и, от­ки­нув­шись на по­душ­ку, зак­рыл гла­за. – По все­му вид­но, что пер­вая ход­ка... Ну, это по пер­вости у всех так. У всех, кто с ма­лолет­ки не при­шёл. Слу­шай, что ска­жу те­бе. Ви­жу, что му­жик ты чис­тый, на­ив­ный... Та­ким тут труд­но вы­жить. Тут как в ле­су: сла­бых и убо­гих жрут силь­ные и наг­лые. Так что ес­ли хо­чешь вы­жить, то при­дёт­ся те­бе вы­учить нес­коль­ко пра­вил. Мой долг те­бе о них рас­ска­зать, а там уже от те­бя за­висит, под ка­кой мастью бу­дешь хо­дить. Во-пер­вых, ви­дишь то­го чмы­ря, си­дяще­го у па­раши?

Эду­ард ог­ля­нул­ся и уви­дел скор­ченно­го му­жич­ка, си­дяще­го на кор­точках у от­хо­жего мес­та.

– Ви­жу.

– К не­му не при­касать­ся, с рук ни­чего не брать, за од­ним сто­лом не си­деть, раз­го­воров ду­шев­ных не во­дить. За­хочешь дать что-ни­будь – брось на пол, сам под­бе­рёт.

– А по­чему? Что с ним? Он за­раз­ный? – уди­вил­ся Эду­ард.

– Ещё ка­кой за­раз­ный, – ус­мехнул­ся Баш­ка. – Пе­тух он. И ес­ли от за­разы мож­но вы­лечить­ся, то от пе­туши­ной мас­ти не вы­лечишь­ся уже ни­ког­да. Со вре­менем ты пой­мёшь все мес­тные при­топ­ту­хи, ну а по­ка слу­шай, что го­ворят. Ви­дишь шу­бу на сте­не?

– Ка­кую шу­бу? – пе­рес­про­сил Эду­ард и стал мо­тать го­ловой в по­ис­ках ви­сящей на сте­не шу­бы.

– Да не нас­то­ящую шу­бу. Сте­ны ха­ты пок­ры­ты гру­бым пок­ры­ти­ем, слов­но игол­ка­ми. Шу­ба на­зыва­ет­ся. В шу­бе кло­пы жи­вут. Их да­вить стро­го зап­ре­ща­ет­ся. Раз­да­вишь – кро­вавое пят­но ос­та­нет­ся. За сле­ды кро­ви в ха­те у «хо­зя­ина» проб­ле­мы нач­нутся. А ес­ли у хо­зя­ина проб­ле­мы, то нам по­том они а­ука­ют­ся тро­ек­ратно.

– Яс­но.

– По-люд­ски жи­ви, не кры­сят­ни­чай и от­ве­чай за сло­ва. Преж­де чем ска­зать что-ни­будь, ду­май. Ска­зал – де­лай. Не сде­ла­ешь, фуф­лыжни­ком на­рекут, а фуф­лыжни­ку нет мес­та сре­ди чес­тных зе­ков. За­пом­ни: ес­ли в сло­вах и де­лах тво­их есть спра­вед­ли­вость, то и прав­да на тво­ей сто­роне. А там где прав­да, там и си­ла.

– И всё?

– Всё.

– Так ма­ло?

– Это не ма­ло. Эти по­нятия ре­шат твою судь­бу в этих сте­нах. Си­деть те­бе с му­жика­ми за од­ним сто­лом или у па­раши гнить – вот что ре­ша­ют эти прос­тые со­веты.

– А мо­жет, ме­ня вы­пус­тят?

– Вы­пус­тят? – ус­мехнул­ся Баш­ка. – Не вы­пус­тят... Ну, а да­же ес­ли вы­пус­тят. Этих пра­вил нуж­но при­дер­жи­вать­ся вез­де. Но что-то мне го­ворит, что ча­лить­ся те­бе тут от звон­ка до звон­ка.

– Но я же не ви­новат!

– Ес­ли ты здесь, то зна­чит есть за что! Спать бу­дешь на вер­хнем яру­се, есть за об­щим сто­лом. Знай своё мес­то, и тюрь­ма при­мет те­бя, бу­дешь ко­сячить – и эти сте­ны те­бя раз­да­вят.

Этот раз­го­вор нав­сегда вре­зал­ся в па­мять Эду­ар­да, и он, слов­но при­мер­ный уче­ник, не­укос­ни­тель­но сле­довал всем со­ветам.

Нес­пешный ход тю­рем­ной жиз­ни со сво­им не­хит­рым бы­том, раз­го­вора­ми, на­деж­да­ми и проб­ле­мами по­тихо­неч­ку за­тяги­вал и ба­юкал. Ба­лан­да уже не ка­залось та­кой от­вра­титель­ной, со­камер­ни­ки та­кими страш­ны­ми, а ду­шев­ная боль та­кой ос­трой. И всё бы ни­чего, но тя­жёлые сны не да­вали по­коя. Поч­ти каж­дую ночь Эду­ард про­сыпал­ся от собс­твен­но­го кри­ка из-за прис­нивше­гося кош­ма­ра. Каж­дый раз под­созна­ние, слов­но изощ­рённый са­дист, пред­ла­гало но­вый сю­жет, ко­торый не­из­менно за­кан­чи­вал­ся выс­тре­лом из ружья, брыз­га­ми кро­ви и ви­дом мёр­твых тел. Лишь под ут­ро или днём Эду­ард мог спать без кош­ма­ров. В эти ча­сы он ви­дел сны без кро­ви.

Ут­ро да­вало на­деж­ду. Ма­лень­кую, сла­бую, но всё же на­деж­ду на то, что вот се­год­ня в ка­меру зай­дёт че­ловек в фор­ме, ко­торый с ви­нова­тым ви­дом объ­явит, что про­изош­ла чу­довищ­ная ошиб­ка и что его, Эду­ар­да Вла­дими­рови­ча Гу­сина, от­пуска­ют до­мой. Он ри­совал се­бе эту во­об­ра­жа­емую кар­ти­ну в мель­чай­ших под­робнос­тях, в крас­ках, вплоть до вы­раже­ния лиц со­камер­ни­ков. Эта фан­та­зия при­носи­ла ему ус­по­ко­ение. Так пусть ма­лень­кая, при­думан­ная пер­спек­ти­ва ос­во­бож­де­ния да­рила ему си­лы жить. Но дверь не от­кры­валась, ник­то не вхо­дил, а ес­ли и по­яв­лялся кто-то из над­зи­рате­лей, то толь­ко что­бы про­вес­ти про­вер­ку.

Се­год­ня ут­ренняя про­вер­ка уже бы­ла, зав­трак раз­да­ли, а вы­воз в суд не пред­по­лагал­ся. Эду­ард, пе­реб­рав все ва­ри­ан­ты в го­лове, ос­та­новил­ся на сви­дании. С тех пор как раз­ре­шили сви­дания, он ждал, что ма­ма сра­зу при­дёт с ним по­видать­ся, но про­ходи­ли дни, а ма­мы всё не бы­ло. Он в пер­вый раз за всю жизнь с ужа­сом по­думал, что ведь кро­ме ма­мы у не­го на этом све­те ни­кого и не ос­та­лось. Бы­ла же­на, та, в смер­ти ко­торой его сей­час об­ви­ня­ют. Нет родс­твен­ни­ков, нет близ­ких. На во­ле это оди­ночес­тво прак­ти­чес­ки не ощу­щалось. Каж­доднев­ное об­ще­ние на ра­боте, при­яте­ли, за­ходя­щие на чай, сот­рудни­ки, поз­драв­ля­ющие с праз­дни­ками и днём рож­де­ния, со­седи и прос­то зна­комые соз­да­вали ил­лю­зию единс­тва и учас­тия. Это лож­ное чувс­тво нуж­ности и важ­ности тут же прош­ло, сто­ило Эду­ар­ду ока­зать­ся за ре­шёт­кой. Те­перь по­луча­лось, что единс­твен­ный близ­кий че­ловек, к ко­торо­му он мог об­ра­тить­ся, это бы­ла ма­ма.

Над­зи­ратель по­вёл Эду­ар­да по длин­но­му ко­ридо­ру, в кон­це ко­торо­го тус­кло го­рела оди­нокая лам­почка.

В ком­на­те для сви­даний, к со­жале­нию Эду­ар­да, его ожи­дала не ма­ма. За при­вин­ченным к по­лу сто­лом си­дели сле­дова­тель Фи­латов и лей­те­нант Ду­бин. По­зади них в уг­лу сто­ял мо­лодой ши­рокоп­ле­чий па­рень в ми­лицей­ской фор­ме, ко­торый по­казал­ся Эду­ар­ду смут­но зна­комым.

Эду­ард по­пытал­ся вспом­нить, где он ви­дел это­го пар­ня, но ход его мыс­лей прер­вал Фи­латов:

– О! А вот и наш го­луб­чик. Ну, как вы тут? Ус­тро­ились? – и, не до­жида­ясь от­ве­та, су­нул под нос Эду­ар­да чёр­но-бе­лую фо­тог­ра­фию. – Гу­син, вы уз­на­ёте это­го че­лове­ка?

Чуть опе­шив от та­кого на­чала, Эду­ард взгля­нул на фо­тог­ра­фию. С кар­точки тя­жёлым осуж­да­ющим взгля­дом на не­го смот­рел Па­вел.

– Да, уз­наю. Это Па­вел, в убий­стве ко­торо­го ме­ня об­ви­ня­ют.

Сле­дова­тель удов­летво­рён­но от­ки­нул­ся на спин­ку сту­ла. На его ли­це за­иг­ра­ла до­воль­ная улыб­ка.

– Ну, всё, Ду­бин. Пи­ши, что де­ло прек­ра­щено в свя­зи со смертью ра­зыс­ки­ва­емо­го.

– Ка­кое де­ло? – пе­рес­про­сил ни­чего не по­нима­ющий Эду­ард.

– Этот Па­вел сов­сем не Па­вел. Его нас­то­ящее имя Бу­дылин Кон­стан­тин Пет­ро­вич. Тип­чик ещё тот... На нём ви­сит нес­коль­ко гром­ких прес­тупле­ний вплоть до убий­ства. На­ходит­ся во все­со­юз­ном ро­зыс­ке… то есть на­ходил­ся… по­ка вы его не по­реши­ли. По прав­де го­воря, вам за это сто­ило бы объ­явить бла­годар­ность от, так ска­зать, тру­дово­го на­рода.

Фи­латов рас­сме­ял­ся собс­твен­ной шут­ке.

– Я ни­чего не по­нимаю. Ска­жите тол­ком, что про­ис­хо­дит?

– Это эле­мен­тарно, Ват­сон, – во­шёл в раж Фи­латов. – Этот ре­циди­вист, Бу­дылин, ус­тра­ивал­ся ра­ботать на ко­неза­воды, в цир­ки, зо­опар­ки… в об­щем вез­де, где есть ло­шади. Имея впол­не при­лич­ный, да­же ин­телли­ген­тный, вид, он быс­тро вхо­дил в до­верие ру­ководс­тву, а по­том уго­нял ло­шадей. Ло­шадей он про­давал цы­ганам, с ко­торы­ми имел тес­ные свя­зи. Па­ру раз Бу­дыли­на вя­зали, и он от­бы­вал сро­ки. Пос­ле пос­ледней ход­ки вы­шел и взял­ся за ста­рое. Но толь­ко в этот раз Бу­дылин хва­тил лиш­ка. Сво­ровав ло­шадей, он ещё убил че­лове­ка и спа­лил це­лый цирк.

– О, гос­по­ди! – толь­ко и су­мел про­ронить Эду­ард.

Пе­ред его гла­зами, быс­тро сме­няя друг дру­га, про­нес­лись вос­по­мина­ния: за­рево над ноч­ным Со­чи, про­бега­ющие по пля­жу ло­шади с единс­твен­ным всад­ни­ком, пач­ка де­нег из кар­ма­на Пав­ла в ва­гоне-рес­то­ране…

– Но это уже не име­ет ни­како­го зна­чения, – прер­вал мыс­ли Эду­ар­да Фи­латов.

– Как это не име­ет? – вскрик­нул Эду­ард. – Мо­жет, это он ук­рал ло­шадей и спа­лил ко­нюш­ню?

– Ага, а по­том прис­тре­лил ва­шу же­ну и се­бя и улёг­ся в го­рящем са­рае, – с иро­ни­ей про­из­нёс Фи­латов. – Нет, Эду­ард Вла­дими­рович, я ска­жу, как бы­ло. Вы, вер­нувшись из рес­то­рана, зас­та­ли их в ко­нюш­не, взбе­сились и уби­ли их. А ло­шадей вы­пус­ти­ли, ин­сце­ниро­вав ог­рабле­ние.

– Но это аб­сурд! Я лю­бил свою же­ну. Я их не уби­вал!

– Это мы уже слы­шали. А ещё слы­шали, что не пом­ни­те, уби­вали их или нет.

– Но, воз­можно, но­вые об­сто­ятель­ства как-то пов­ли­яют на ход де­ла?

– Очень в этом сом­не­ва­юсь. Как бы там ни бы­ло, вас об­ви­ня­ют в двой­ном убий­стве. И не важ­но, уби­ли вы ба­буль­ку – божь­его оду­ван­чи­ка или во­ра-ре­циди­вис­та.

Фи­латов встал из-за сто­ла, да­вая по­нять, что раз­го­вор окон­чен.

– Ива­нов, – об­ра­тил­ся он к пар­ню в ми­лицей­ской фор­ме, не про­ронив­ше­му за всё вре­мя ни од­но­го сло­ва.

– Я, – отоз­вался тот.

– От­сю­да ду­ешь в про­кура­туру, от­ве­зёшь бу­магу об опоз­на­нии.

– Так точ­но.

Эду­ард обер­нулся на го­лос. Этих двух слов бы­ло дос­та­точ­но, чтоб Эду­ард уз­нал в ми­лици­оне­ре Ва­силия, ко­торо­го под­се­лили к не­му в КПЗ. Но в тот раз на нём бы­ла те­лог­рей­ка с рас­тя­нутым сви­тером, и вёл он се­бя со­вер­шенно ина­че. Эду­ард здесь уже слы­шал раз­го­воры про под­садных уток, но ни­как не ожи­дал, что с ним са­мим про­вер­нут та­кую шту­ку. Да и всё бы­ло уже не важ­но, по­тому что об­ви­нение про­тив не­го бы­ло го­тово, шёл суд, а сам он про­дол­жал всё от­ри­цать.

 

Гла­ва пя­тая

ВАЖ­НЫЙ СВИ­ДЕТЕЛЬ

Зал су­да

Ле­на поп­ро­сила сло­ва.

– Граж­да­нин пред­се­датель­ству­ющий, в свя­зи с вновь от­крыв­ши­мися об­сто­ятель­ства­ми де­ла за­щита про­сит пе­ренес­ти слу­шания и от­пра­вить де­ло на но­вое рас­сле­дова­ние.

По­жилой судья по­шур­шал бу­мага­ми и, о чём-то по­шеп­тавшись с за­седа­теля­ми, гром­ко, что­бы все слы­шали, объ­явил:

– Граж­да­нин ад­во­кат, суд уже оз­на­ком­лен с но­выми фак­та­ми и не счи­та­ет нуж­ным пе­рено­сить слу­шания. Ва­ше об­ра­щение по этим фак­там от­кло­нено.

– Как от­кло­нено? Это же очень важ­но! – вык­рикнул со сво­его мес­та Эду­ард.

– Про­шу сох­ра­нять ти­шину в за­ле су­да! – стро­го пе­ребил пред­се­датель. – Вам ещё не да­вали сло­ва.

Эду­ард, еле сдер­жи­вая злость, сел на мес­то.

– Об­ви­нение, вы­зывай­те сво­его сви­дете­ля.

В зал су­да мед­ленной дро­жащей по­ход­кой во­шёл по­жилой муж­чи­на. Ис­пу­ган­но ози­ра­ясь по сто­ронам, он нап­ра­вил­ся к пре­зиди­уму су­да. Сек­ре­тарь ука­зал сви­дете­лю на три­буну.

– Пред­ставь­тесь, по­жалуй­ста.

– А?

– Ва­ше имя-от­чес­тво.

– А! Па­хом я, Гри­шин. А так все де­дом Се­мёны­чем кли­чут.

Судья опер­ся лок­тя­ми о стол и, по­ложив го­лову на скре­щён­ные ла­дони, при­гото­вил­ся слу­шать.

Об­ви­нитель прис­ту­пил к доп­ро­су сви­дете­ля.

– Рас­ска­жите су­ду, что вы ви­дели в ночь с 30-го на 31-е де­каб­ря прош­ло­го го­да?

– Ка­кому су­ду, сы­нок?

– Всем нам.

– Это ещё раз рас­ска­зывать, что ли? Так я ж уже рас­ска­зывал.

– Поп­ро­буй­те ещё раз, Па­хом Се­мёныч.

– Ну, зна­чит­ся, бы­ло это в прош­лом го­ду... Ну как в прош­лом го­ду? Прям на ко­нец прош­ло­го го­да... Под са­мый Но­вый год. Зяб­ко бы­ло, пом­ню... Сне­жища прям по по­яс на­мело. В та­кую по­году на­доб­но на пе­чи ле­жать да бо­ка греть, а тут моя ста­руха за­яв­ля­ет: схо­дил бы рыб­ку по­ловил, го­ворит... а то, мол, на праз­дник на стол ста­вить не­чего. Я го­ворю: ты че­го ба­ба, с пе­чи рух­ну­ла? Глянь, что на дво­ре де­ла­ет­ся! Ме­тель та­кая, что ни зги не ви­дать. Да и поз­дно... Две­над­ца­тый час как уж... А она ни в ка­кую. За­ряди­ла так, что знаю – всю ду­шу выт­ря­сет… Ну, что де­лать? Одел­ся я, вы­шел на до­рогу.. Гля­жу, а под фо­нарём гру­зовик сто­ит, а му­жик на бор­тах крас­кой что-то ри­су­ет.. Прис­мотрел­ся – ба­тюш­ки, а му­жик то не на­шен­ский, не де­ревен­ский.. Чер­ня­вый та­кой, да к то­му ж нег­ра­мот­ный… Кто ж сло­во «Вос­ход» че­рез бук­ву «А» пи­шет?

– Сви­детель, да­вай­те по су­щес­тву, – прер­вал рас­сказ ста­рика об­ви­нитель. – Рас­ска­жите нам, что вы там ви­дели… на ре­ке?

– Да-да, сы­нок. Ну, зна­чит­ся, до­топал я до реч­ки, а ме­тель всё кру­тит да пу­ще за­выва­ет. Ре­шил я жер­лиц рас­ста­вить – по­радо­вать ста­руху щуч­кой. Щу­ка-то в на­ших кра­ях знат­ная, боль­шая... Это вам лю­бой ры­бак ска­жет. Пом­ню, го­ду эдак в со­рок седь­мом раз­ра­зилась го­лоду­ха на де­рев­не. Так мы толь­ко…

– Не от­вле­кай­тесь, Па­хом Се­мёныч.

– Ах да… Ну, зна­чит­ся, про­рубил я лун­ки, сы­нок, а лёд там доб­рый… в ар­шин тол­щи­ной. Еле спра­вил­ся. Рас­ки­нул­ся – жду. Ох, и клёв на­чал­ся тут… Щу­ка чуть ли не на го­лый крю­чок бра­ла, ус­пе­вай толь­ко жив­ца на­сажи­вать. Пой­мал мно­го тог­да… ну, ду­маю, по­ра и честь знать... В это са­мое вре­мя гля­жу... оза­рилось всё вок­руг. А это фа­ры от ав­то­моби­ля прям мне в ро­жу све­тят. Ду­маю, ко­го ж чер­ти но­сят в та­кую сту­жу? Дос­тал я свои ча­сы, а они по­казы­ва­ют без двад­ца­ти три.

На­род­ные за­седа­тели, си­дящие за длин­ным сто­лом, ожи­вились.

– Как дол­го вы ос­та­вались там, Па­хом Се­мёныч? – спро­сил пред­се­датель.

– А че­го мне бы­ло ос­та­вать­ся-то? Прод­рог, как со­бака. Соб­рал свои ма­нат­ки, да и по­шёл до из­бы… Глав­ное, ры­бу пой­мал, без уло­ва не ос­тался. Я ж да­же из лу­жи рыб­ку пой­маю. Это вам лю­бой му­жик в де­рев­не ска­жет. Пом­ню, пош­ли мы с му­жика­ми на ры­бал­ку...

– Дос­та­точ­но, сви­детель. Мы ус­лы­шали всё, что хо­тели. У за­щиты име­ют­ся воп­ро­сы?

– Да, граж­да­нин судья.

Ле­на вста­ла из-за сво­его мес­та.

– Сви­детель, ска­жите, по­жалуй­ста, а мо­жет, ча­сы ра­бота­ли не­ис­прав­но? Мо­жет, они от­ста­вали или, на­обо­рот, спе­шили?

– Да как же от­ста­вали, до­чень­ка? За со­рок лет ни ра­зу не под­ве­ли.

Па­хом Се­мёныч дос­тал из кар­ма­на ча­сы на це­поч­ке и гор­до по­казал при­сутс­тву­ющим.

– Вот! С уби­того фри­ца снял в со­рок треть­ем, под Смо­лен­ском. А че­го доб­ру про­падать, ду­маю? Преж­не­му хо­зя­ину своё вре­мя они от­ти­кали, те­перь вот мне от­ме­ря­ют.

– А вы не пом­ни­те, ког­да вы ухо­дили, ма­шина там ещё бы­ла?

– Что ж не пом­ню? Пом­ню! Там сто­яла, ро­димая. По край­ней ме­ре, ког­да свер­нул на до­рогу, фа­ры ещё го­рели. А там хрен их зна­ет. Че­го даль­ше бы­ло, не ве­даю.

– У ме­ня всё, граж­да­нин судья.

Ле­на се­ла на мес­то и ста­ла прос­матри­вать бу­маги. Мель­ком взгля­нув на Эду­ар­да, она уло­вила пол­ный моль­бы взгляд.

– Вы сво­бод­ны, сви­детель.

– А? Всё, что ли? А, ну тог­да я пой­ду...

Ста­рик вы­шел на се­реди­ну за­ла и в по­яс пок­ло­нил­ся пре­зиди­уму. По за­лу про­шёл­ся сме­шок.

– Граж­да­нин судья, – об­ра­тил­ся об­ви­нитель к пред­се­дате­лю, – у ме­ня есть ещё один сви­детель.

– Вы­зывай­те.

– Для да­чи по­каза­ний в зал су­да вы­зыва­ет­ся Хо­ружий Ви­талий Вик­то­рович.

За три­буной за­нял своё мес­то вы­сокий муж­чи­на в кос­тю­ме-трой­ке. Его ту­го за­вязан­ный ши­рокий крас­ный гал­стук силь­но да­вил шею, и то ли от это­го, то ли от вол­не­ния ли­цо муж­чи­ны бы­ло баг­ро­вого цве­та.

– Пред­ставь­тесь, сви­детель.

– Хо­ружий В-ви­талий Вик­то­рович. Ты­сяча де­вять­сот пять­де­сят пер­во­го г-го­да рож­де­ния, – с лёг­ким за­ика­ни­ем про­из­нёс сви­детель и за­чем-то до­бавил: – Же­нат. Имею д-дво­их де­тей. Сос­тою в пар­тии.

– Ска­жите, Ви­талий Вик­то­рович, как дав­но вы зна­ете под­су­димо­го Гу­сина Эду­ар­да Вла­дими­рови­ча?

– Мы поз­на­коми­лись в семь­де­сят седь­мом го­ду… ты­сяча де­вять­сот, ра­зуме­ет­ся. Мо­ему от­цу в том рай­оне по пар­тий­ной ли­нии в-вы­дели­ли зем­лю под стро­итель­ство. Я час­то ез­дил ту­да, а Гу­сины т-там жи­ли. Так и поз­на­коми­лись.

– В ка­ких вы бы­ли от­но­шени­ях?

– В доб­ро­сосед­ских. Близ­ко не об­ща­лись, но при встре­че здо­рова­лись. Со­седи всё-та­ки.

Сви­детель пос­мотрел на Эду­ар­да и не уз­нал его. Вмес­то не­ког­да хо­лёно­го, всег­да глад­ко выб­ри­того муж­чи­ны на не­го смот­рел ху­дой, из­му­чен­ный че­ловек с по­терян­ным взгля­дом.

– Как вы мо­жете оха­рак­те­ризо­вать под­су­димо­го? – тем вре­менем спро­сил об­ви­нитель.

– Как я уже ска­зал, мы б-близ­ко не об­ща­лись, но со сто­роны бы­ло вид­но, что му­жик он серь­ёз­ный, об­сто­ятель­ный. Что я м-мо­гу ещё ска­зать? Нор­маль­ный со­вет­ский граж­да­нин, в об­щем.

– Он час­то вы­пивал?

Сви­детель от­кашлял­ся и по­тянул гал­стук.

– Пь­яным я его ви­дел все­го д-два ра­за за всё это вре­мя. Один раз это бы­ло ле­том по­зап­рошло­го го­да, а вто­рой раз на его свадь­бе.

– Нач­ни­те с пер­во­го ра­за. Толь­ко про­шу как мож­но под­робнее.

– К-как я уже ска­зал, это бы­ло ле­том по­зап­рошло­го го­да. В тот день я ре­шил рас­то­пить бань­ку. На­до бы­ло на­колоть д-дров. Хва­тил­ся, а то­пора нет. Ку­да он про­пал, ума не при­ложу. По­том, прав­да, на­шёл­ся под крыль­цом. Ну так вот... Ре­шил я тог­да у Эди­ка поп­ро­сить т-то­пор. За­хожу к не­му, а он как раз во дво­ре был, с ружь­ём во­зил­ся. Ну, поз­до­рова­лись... Ч-чувс­твую, пе­рега­ром не­сёт. Го­ворю: а я ду­мал, ты трез­венник. Он от­ве­тил, что иног­да м-мож­но. Ну, де­ло обыч­ное... Кто ж не вы­пива­ет? Го­ворю: дай то­пор, а то мой ку­да-то зап­ро­пас­тился. Он кив­нул в сто­рону са­рая, го­ворит, за­бирай. Ну, по­шёл я в сто­рону са­рая и тут ус­лы­шал выс­трел. Он мет­ров с со­рока в ле­тящую во­рону по­пал.

– И час­то он стре­лял по во­ронам?

– Не час­то. Толь­ко ког­да вы­пивал. Я ему го­ворил, что до доб­ра это не до­ведёт.

– Ска­жите, сви­детель, вы рас­смот­ре­ли ружьё?

– А за­чем мне его рас­смат­ри­вать?

– В смыс­ле, вы бы уз­на­ли ружьё, ес­ли бы уви­дели его?

– К-ко­неч­но. У Эди­ка был ИЖ... Двад­цать шес­той се­рии. Ред­кое ору­жие. Он п-по­казы­вал мне его.

Об­ви­нитель вы­тащил из-под сто­ла обёр­ну­тое в цел­ло­фан ружьё. Прик­лад и все де­ревян­ные час­ти ружья сго­рели, а сам ме­талл ору­жия по­чер­нел.

– Ска­жите, Ви­талий Вик­то­рович, вы уз­на­ёте это?

– Ну, в-вро­де это ког­да-то бы­ло ружь­ём, – за­мял­ся Хо­ружий.

– Вы уз­на­ёте в этом ружье то са­мое ружьё, ко­торое при­над­ле­жало об­ви­ня­емо­му?

– Я про­тес­тую, граж­да­нин судья, – отоз­ва­лась со сво­его мес­та Ле­на. – Как сви­детель мо­жет раз­ли­чить этот ку­сок же­леза от со­тен та­ких же?

– Сви­детель, пос­мотри­те вни­матель­нее. Нет ли в этом пред­ме­те от­ли­читель­ных черт?

Ви­талий вни­матель­но раз­гля­дел по­чер­невший ку­сок же­леза.

– Т-тут есть выг­ра­виро­ван­ные ини­ци­алы, как и на ружье Эду­ар­да. Вот тут, – сви­детель ткнул паль­цем в ве­щес­твен­ное до­каза­тель­ство.

– Что за ини­ци­алы?

– В. Г. То есть Вла­димир Гу­син. Это отец Эду­ар­да. Эдик... то есть об­ви­ня­емый мне рас­ска­зывал об этом. По­это­му я и пом­ню.

– То есть вы уве­рены, что это то же ружьё, что бы­ло у об­ви­ня­емо­го?

– Оп­ре­делён­но. Это то же са­мое ружьё.

Об­ви­нитель по­ложил ос­тов ружья пе­ред пред­се­датель­ству­ющим и, об­ра­ща­ясь ко всем, гром­ко про­из­нёс:

– То­вари­щи, до­вожу до ва­шего све­дения, что этот пред­мет пред­по­ложи­тель­но и есть ору­дие убий­ства, из ко­торо­го стре­ляли по жер­твам. Его наш­ли в сго­рев­шей ко­нюш­не. Огонь унич­то­жил от­пе­чат­ки паль­цев убий­цы, но по­каза­ния сви­дете­ля кос­венно ука­зыва­ют на под­су­димо­го Гу­сина Эду­ар­да. Про­шу при­об­щить ули­ку к де­лу как ве­щес­твен­ное до­каза­тель­ство.

Судья вздох­нул и оки­нул пред­мет ус­та­лым взгля­дом. Он уже был зна­ком со все­ми ве­щес­твен­ны­ми до­каза­тель­ства­ми, по­это­му эти фор­маль­нос­ти вго­няли се­дого пред­се­дате­ля в уны­лую тос­ку.

– Сви­детель, вы ког­да-ни­будь за­меча­ли, что меж­ду же­ной под­су­димо­го и его ра­бот­ни­ком есть ка­кие-то от­но­шения?

– П-по мо­ему толь­ко сле­пой мог это­го не ви­деть, – опус­тив го­лову, про­из­нёс Хо­ружий. – О т-том, что они лю­бов­ни­ки, су­дачил в-весь по­сёлок.

– Слу­хи не в счёт, вы са­ми ви­дели их вмес­те?

– Ну, дер­жать свеч­ку не д-дер­жал, но вы­ходя­щими из б-бань­ки их ви­дел.

– Ви­талий Вик­то­рович, вы нам ска­зали, что ви­дели жертв в день убий­ства. Это так? – спро­сил об­ви­нитель, не под­ни­мая го­ловы от пап­ки с бу­мага­ми, ле­жащей у не­го на сто­ле.

– Д-да, ви­дел.

– Как это бы­ло? Рас­ска­жите су­ду про этот ве­чер.

– В тот ве­чер я опять п-по­терял то­пор. Пря­мо нес­частье к-ка­кое-то с ним. Ну и по ста­рой при­выч­ке по­шёл к Эди­ку...

30 де­каб­ря 1987 го­да

– Мам, ты не ви­дела то­пор?

Ви­талий, с ног до го­ловы при­поро­шен­ный сне­гом, сто­ял в при­хожей в ожи­дании от­ве­та.

– Нет, – пос­лы­шал­ся жен­ский го­лос, – пос­мотри в са­рае.

– Да смот­рел уже, – про­буб­нил Ви­талий се­бе под нос и вы­шел на ули­цу.

Ви­талий пос­мотрел в сто­рону дров­ни. Он точ­но пом­нил, что в пос­ледний раз ви­дел то­пор где-то в той сто­роне. Но сей­час весь двор за­нес­ло тол­стым сло­ем сне­га, и най­ти что-ли­бо в тем­но­те под суг­ро­бами бы­ло не­воз­можно. Ви­талий пред­ста­вил, как он ша­рит в хо­лод­ном сне­гу ру­ками, как ве­тер за­дува­ет за ши­ворот хлопья, и ре­шитель­но от­мёл эту идею. Вздох­нув и на­тянув по­ниже шап­ку, Ви­талий вы­шел на ули­цу и ог­ля­дел­ся. Ве­тер иг­рал кру­жев­ной за­навесью сне­га, за ко­торой труд­но бы­ло что-ли­бо раз­гля­деть. Вспом­нив не­доб­рым сло­вом всех, кто обе­щал про­вес­ти газ в по­сёлок, но так и не про­вёл, и твёр­до обе­щав се­бе при­вязать ве­рёв­кой злос­час­тный то­пор ку­да-ни­будь, чтоб уж точ­но боль­ше не те­рял­ся, Ви­талий ус­пел прой­ти по зас­не­жен­ной до­роге нес­коль­ко мет­ров, как все­го в двух мет­рах от не­го из хо­лод­ной мглы вы­ныр­нул ав­то­мобиль и ос­та­новил­ся пря­мо пе­ред его но­сом.

– Эдик? Ты, что ли? Я как раз к те­бе шёл.

– Че­го те­бе? – нер­вно спро­сил Эду­ард, опус­тив ок­но.

– Слу­шай, будь добр, одол­жи то­пор.

– Да бе­рите что хо­тите и от­стань­те от ме­ня!

С эти­ми сло­вами Эду­ард на­давил на газ, и ма­шина, про­бук­со­вав, рва­нула с мес­та в сто­рону го­рода.

– Не по­нял... Что это с ним? – в не­до­уме­нии спро­сил сам се­бя Ви­талий.

Пер­вая мысль Ви­талия бы­ла раз­вернуть­ся и уй­ти, но не­весё­лая пер­спек­ти­ва по­ис­ка по­терян­но­го в сне­гу то­пора зас­та­вила пос­мотреть на рас­кры­тые нас­тежь во­рота. За ни­ми, слов­но за не опус­тивши­мися пос­ле спек­такля ку­лиса­ми, воз­вы­шал­ся дом, тос­кли­во смот­ря­щий на мир тём­ны­ми глаз­ни­цами окон. Вы­бора не ос­та­валось. Прик­ры­ва­ясь от хлопь­ев жгу­чего сне­га, ро­ем за­лета­ющих в уши и гла­за, Ви­талий за­шагал к до­му со­седа. Дой­дя до рас­кры­тых во­рот и взгля­нув во двор, он за­метил муж­чи­ну и жен­щи­ну, спеш­но бе­гущих к фли­гелю. Ви­талий уз­нал же­ну Эду­ар­да Ли­лию и его ко­нюха Пав­ла, так, ка­жет­ся, его зва­ли. Уди­витель­но бы­ло да­же не то, что же­на, дер­жась за ру­ку дру­гого муж­чи­ны, бе­жит с ним, как толь­ко муж вы­ез­жа­ет из до­ма, а то, что она бе­жит с ним по сне­гу и жут­ко­му хо­лоду со­вер­шенно го­лая. Выж­дав нем­но­го, Хо­ружий, ох­ва­чен­ный прос­тым че­лове­чес­ким лю­бопытс­твом, по­дошёл к ок­ну фли­геля. Тю­левая за­навес­ка прак­ти­чес­ки не скры­вала ос­ве­щён­ную ком­на­ту, заг­ля­нув в ко­торую, Ви­талий уви­дел, как Ли­лия, с рас­пухшим ли­цом, об­ни­ма­ет Пав­ла. Тот при этом гла­дил её по об­на­жён­ной спи­не и це­ловал во­лосы, раз­ме­тав­ши­еся по пле­чам. Муж­чи­на что-то го­ворил ей, по-ви­димо­му, пы­та­ясь уте­шить, но та мо­тала го­ловой и пла­кала. На её гру­ди поб­лёски­вал зо­лотой ку­лон­чик. Ок­но бы­ло до­воль­но вы­соко, так что Ви­талий ви­дел лю­бов­ни­ков лишь на­поло­вину. Что­бы улуч­шить об­зор, он по­доб­рал ва­ляв­ше­еся ря­дом по­лено и под­ста­вил под но­ги. Те­перь всё про­ис­хо­дящее в ком­на­те смот­ре­лось, слов­но на эк­ра­не те­леви­зора. Хо­ружий не­воль­но за­любо­вал­ся кра­сивы­ми ли­ни­ями об­на­жён­но­го жен­ско­го те­ла. Сглот­нув слю­ну, он пред­ста­вил, как Эду­ард, а те­перь и Па­вел об­ла­да­ют этой жен­щи­ной, и ему жгу­че за­хоте­лось быть на их мес­те. Срав­ни­вать это об­на­жён­ное чу­до за стек­лом с собс­твен­ной рас­плыв­шей­ся пос­ле ро­дов же­ной бы­ло сов­сем уж бес­смыс­ленным де­лом. Да­же с обе­зоб­ра­жен­ным опух­шим ли­цом Ли­лия бы­ла прек­расна, слов­но ан­гел. Что­бы по­луч­ше раз­гля­деть и за­пом­нить все пре­лес­ти со­сед­ской же­ны, Ви­талий сде­лал не­лов­кое дви­жение к ок­ну. В этот мо­мент смес­тивший­ся центр тя­жес­ти за­пус­тил це­поч­ку со­бытий – сна­чала его уда­рило но­сом по стек­лу, а за­тем оп­ро­кину­ло на за­сыпан­ные сне­гом по­ленья. Па­дая, Хо­ружий за­цепил но­гой что-то же­лез­ное, до­бавив к зву­ку па­да­юще­го те­ла гро­хочу­щий звон. До­пол­нил зву­ковое офор­мле­ние сце­ны про­тив­ный хруст по­яс­ни­цы. Бо­ясь быть зас­ту­кан­ным, Ви­талий Вик­то­рович, пре­воз­мо­гая боль в спи­не, от­полз от ок­на и уже че­рез нес­коль­ко ми­нут, чер­ты­ха­ясь и сып­ля ру­гатель­ства­ми, ис­кал свой то­пор в за­сыпан­ных сне­гом уг­лах дров­ни.

Зал су­да

– Ну, я тог­да по­думал, что Эдик зас­тал этих дво­их и по­коло­тил же­ну, – по­дыто­жил свой рас­сказ сви­детель и за­молк.

Дер­жа в ру­ках окон­ча­тель­но сня­тый гал­стук, Ви­талий ста­рал­ся не смот­реть в сто­рону под­су­димо­го. Но да­же не ви­дя Эду­ар­да, он ко­жей чувс­тво­вал, как тот бу­равит его взгля­дом.

Об­ви­нитель дос­тал проз­рачный па­кетик c ве­щес­твен­ным до­каза­тель­ством и по­казал сви­дете­лю.

– Ска­жите, сви­детель, не этот ли ку­лон ви­сел на шее у Ли­лии в тот ве­чер?

– Да, это он, я его по­чему-то хо­рошо рас­смот­рел, – от­ве­тил Ви­талий и сму­щён­но каш­ля­нул.

– Вы уве­рены? Всмот­ри­тесь ещё раз.

– А че­го смот­реть-то? Это он. Это ук­ра­шение по­дари­ли не­вес­те в день свадь­бы. Та­кой боль­шой зе­лёный ка­мень труд­но не за­пом­нить.

Об­ви­нитель пе­редал ку­лон пред­се­дате­лю.

– Граж­да­нин судья, этот ку­лон был най­ден на шее у жен­ско­го тру­па. Про­шу при­об­щить к де­лу.

Пред­се­датель вни­матель­но ос­мотрел ку­лон и пе­редал его на­род­ным за­седа­телям.

– Сви­детель, в ту ночь вы слы­шали зву­ки выс­тре­лов?

– Нет, выс­тре­лов я не слы­шал. На ули­це бы­ла ужас­ная ме­тель, ве­тер свис­тел так, буд­то сей­час сне­сёт кры­шу.

– Но это вы поз­во­нили в по­жар­ную, ведь так?

– Да, я. На­ша спаль­ная ком­на­та вы­ходит пря­мо на их дом. Пос­ле то­го, что я уви­дел, са­ми по­нима­ете, спать не очень хо­телось. П-прос­то ле­жал и смот­рел в по­толок. И тут сте­ны в ком­на­те оза­рились крас­ным цве­том. Гля­нул в ок­но, а т-там по­жари­ще. Пом­ню, ког­да вы­бегал на ули­цу, п-пос­мотрел на ча­сы. Знал, что бу­дут спра­шивать. Б-бы­ло без пя­ти два.

– Есть ли у за­щиты воп­ро­сы?

– Есть.

– По­жалуй­ста, за­давай­те.

Ле­на вста­ла со сво­его мес­та и, све­рив­шись с за­пися­ми, об­ра­тилась к сви­дете­лю:

– Ви­талий Вик­то­рович, вы ут­вер­жда­ете, что же­на и ра­бот­ник бы­ли жи­вы пос­ле то­го, как у­ехал под­су­димый.

– Да, я ви­дел их жи­выми.

– А до то­го, как на­чал­ся по­жар, вы ви­дели под­су­димо­го? Или, мо­жет быть, слы­шали звук подъ­ез­жа­ющей ма­шины?

– Нет, это­го не ви­дел и не слы­шал. Бы­ла та­кая пур­га, что я но­са из до­ма не вы­совы­вал.

– У ме­ня всё, ува­жа­емый пред­се­датель.

Ви­талий вы­шел из-за три­буны и, пря­ча взгляд, по­кинул зал су­да.

 

Гла­ва шес­тая

СЕМЬ С ПО­ЛОВИ­НОЙ МИ­НУТ ЖИЗ­НИ

Тёп­лое сен­тябрь­ское сол­нце да­рило ра­дость пос­ледних дней бабь­его ле­та. В не­бе проп­лы­вали ку­черя­вые об­ла­ка, точь-в-точь как об­ла­ка из дет­ских ри­сун­ков. При­рода от­да­вала пос­леднюю дань ле­ту, дос­та­вая из зак­ро­мов ос­татки хо­рошей по­годы. Из­май­лов­ский парк, под­ру­мянен­ный жел­тизной де­ревь­ев, блес­тел вод­ной гладью пру­дов, на ко­торых по­качи­вались про­гулоч­ные ло­доч­ки. Над цен­траль­ной частью пар­ка воз­вы­шал­ся па­мят­ник вож­дю ре­волю­ции. Зас­тывший в гра­ните Вла­димир Иль­ич, как и по­ложе­но иде­оло­гу го­сударс­твен­но­го пе­рево­рота, сер­ди­то смот­рел ку­да-то вдаль. Под его но­гами, на­резая кру­ги вок­руг пос­та­мен­та, про­хажи­вались нес­коль­ко муж­чин с цве­тами в ру­ках. Они све­рялись с на­руч­ны­ми ча­сами и то­же сер­ди­то смот­ре­ли ку­да-то вдаль. Не­пода­лёку не­боль­шой ду­ховой ор­кестр, ус­тро­ив­шись в жи­вопис­ной бе­сед­ке, пы­тал­ся иг­рать вальс. Не­ров­ная ме­лодия под­би­тым во­робь­ём пры­гала меж­ду гу­ля­ющи­ми людь­ми, слов­но пы­та­ясь спря­тать­ся в чь­их-то ру­ках. Бе­зоб­разное ис­полне­ние мог­ло быть снос­ным, ес­ли бы не от­ча­ян­но кик­су­ющая тру­ба.

Зо­на ат­трак­ци­онов бы­ла по­хожа на оси­ный улей. Всё здесь кру­жилось, шу­мело и взле­тало. Дет­ские кри­ки, скрип ка­челей, смех и му­зыка соз­да­вали не­пере­дава­емую ат­мосфе­ру праз­дни­ка. Лю­ди не ус­пе­вали вы­лезать из раз­ноцвет­ных ка­русе­лей, как их мес­та тут же за­нима­ли дру­гие из длин­ных оче­редей, за­тей­ли­выми узо­рами оп­ле­та­ющих всю зо­ну раз­вле­чений.

Над всей этой ка­кофо­ни­ей, поб­лёски­вая бе­лыми спи­цами, воз­вы­шал­ся ве­личес­твен­ный по­лёт мыс­ли со­вет­ских конс­трук­то­ров – ко­лесо обоз­ре­ния. На­зыва­емое в на­роде «чёр­то­вым ко­лесом», оно бы­ло вид­но со всех угол­ков боль­шо­го пар­ка и ма­нило к се­бе лю­дей, слов­но пчёл к ва­ренью. По­пасть на не­го бы­ло меч­той лю­бого со­вет­ско­го граж­да­нина, не­зави­симо от воз­раста и по­ла. К не­му выс­тра­ива­лась оче­редь, сос­то­ящая из трак­то­рис­тов, учи­телей, до­ярок и ака­деми­ков в чин­ных кос­тю­мах. Че­тырёх­мес­тные ка­бин­ки на це­лых семь с по­лови­ной ми­нут от­ры­вали лю­дей от брен­ной зем­ли и нес­ли ввысь, к об­ла­кам.

Эду­ард, за­бот­ли­во при­дер­жи­вая Ли­лию под ру­ку, во­шёл в ка­бин­ку ко­леса обоз­ре­ния. За ни­ми тут же, слов­но ура­ган, вле­тел вскло­кочен­ный маль­чиш­ка лет се­ми с клуб­ничным мо­роже­ным в ру­ках. Он усел­ся нап­ро­тив суп­ру­жес­кой че­ты и зад­ры­гал но­гами.

– Ну, ба­буш­ка! Быс­трей иди, – про­тив­ным го­лосом об­ра­тил­ся маль­чиш­ка к по­жилой жен­щи­не, мед­ленно, слов­но че­репа­ха, вхо­див­шей в ка­бин­ку.

Маль­чик сра­зу не пон­ра­вил­ся Эду­ар­ду, но он всё же изоб­ра­зил на ли­це при­ветс­твен­ную улыб­ку.

– А это не страш­но, сы­нок? – ус­лы­шал Эду­ард скри­пучий го­лос по­жилой жен­щи­ны. – А то ж мы на два кру­га взя­ли. Уж не знаю, вы­дер­жу ли?

– Баб, смот­ри! Там по­ни! – что есть си­лы за­орал маль­чик и за­махал ру­ками. При этом брыз­ги рас­та­яв­ше­го ла­комс­тва раз­ле­телись по ка­бин­ке и ос­та­вили ро­зовые пят­на на неж­но-го­лубом кос­тю­ме Эду­ар­да.

– А прав­да, что мы под­ни­мем­ся вы­ше де­ревь­ев? Что, пря­мо вот вы­ше? А мы не упа­дём? А что ес­ли упа­дём? Ой, смот­ри, мы уже вы­соко! А мож­но по­том я по­ката­юсь на по­ни? А ко­лесо не сло­ма­ет­ся? А ес­ли сло­ма­ет­ся?

Маль­чик, ни на миг не умол­кая, за­давал ты­сячу воп­ро­сов, ни на один из них не удо­сужи­ва­ясь выс­лу­шать от­вет. Он каж­дую се­кун­ду вска­кивал с мес­та, ки­да­ясь из од­ной сто­роны в дру­гую. При этом он ис­тошно виз­жал и крив­лялся. Эду­ард уже жа­лел о том, что взял би­лет на этот ат­трак­ци­он. Ро­ман­ти­чес­кое пу­тешес­твие под об­ла­ками прев­ра­тилось в му­читель­ное ожи­дание за­вер­ше­ния кру­га. Ба­буш­ка де­лала ка­кие-то по­пыт­ки обуз­дать не­уго­мон­но­го внуч­ка, но это не по­мога­ло. Но то, что не смог­ла ба­буш­ка, по­лучи­лось у вы­соты. Ког­да ка­бин­ка ока­залась на уров­не трид­ца­ти мет­ров, маль­чик при­тих и при­жал­ся к ба­буш­ке. Нас­та­ла вож­де­лен­ная ти­шина.

Эду­ард вос­поль­зо­вал­ся мо­мен­том и шеп­нул на ухо суп­ру­ге:

– Те­бе нра­вит­ся?

– Не знаю, – шеп­ну­ла та в от­вет. – Я ещё ни­ког­да не бы­ла так вы­соко. Тут как-то страш­но­вато… Возь­ми ме­ня за ру­ку.

С про­тиво­полож­ной сто­роны ка­бин­ки пос­лы­шались всхли­пы. Маль­чик ут­кнул­ся ба­буш­ке в бок и вздра­гивал всем те­лом. Мо­роже­ное бы­ло на по­лу и уже прев­ра­тилось в ро­зовую жи­жу.

– Не бой­ся, ми­лая. Я же тут. Ты же зна­ешь, что я всег­да бу­ду ря­дом и ни­кому те­бя не от­дам!

– А ес­ли ме­ня у те­бя за­хотят отоб­рать? – В го­лосе у Ли­лии по­яви­лись озор­ные нот­ки.

– Кто?

– Ну, нап­ри­мер...

Рас­слы­шать, кто имен­но мо­жет отоб­рать у не­го же­ну, Эду­ард не смог, по­тому что в этот мо­мент ка­бин­ка ат­трак­ци­она раз­ра­зилась ог­лу­шитель­ным рё­вом. Маль­чик, вце­пив­шись в платье ба­буш­ки и ши­роко ра­зинув рот, не­ис­то­во орал в вер­хнем ре­гис­тре. Ка­бин­ка ка­русе­ли в этот мо­мент на­ходи­лась на са­мой вы­сокой точ­ке, так что идею вып­рыгнуть Эду­ард от­мёл сра­зу. Вто­рая мысль бы­ла выб­ро­сить маль­чи­ка, и она сей­час по­каза­лась не та­кой уж и ко­щунс­твен­ной. Все сло­ва уте­шения, ад­ре­сован­ные ре­бён­ку, без­на­дёж­но то­нули в дет­ском пла­че. Ка­залось, что преж­де лоп­нут ба­рабан­ные пе­репон­ки, чем за­кон­чится ис­те­рика. Но вот ка­бин­ка прош­ла са­мую вер­хо­туру и ста­ла опус­кать­ся. По ме­ре умень­ше­ния вы­соты плач сти­хал, и уже мож­но бы­ло рас­слы­шать собс­твен­ные го­лоса. Эду­ард с удив­ле­ни­ем за­метил, что сло­ва уте­шения он про­из­но­сит кри­ком. Че­рез ми­нуту маль­чик сно­ва ут­кнул­ся в бок ба­буш­ке и ти­хо всхли­пывал. Эду­ард пос­пе­шил вер­нуть­ся к прер­ванно­му раз­го­вору.

– Так кто те­бя у ме­ня от­ни­мет?

– Я же ска­зала... лю­бов­ник... – то ли в шут­ку, то ли всерь­ёз от­ве­тила Ли­лия.

– Тог­да я убью те­бя, лю­бов­ни­ка, а по­том се­бя, – так же по­лушут­ли­во, по­лув­серь­ёз от­ве­тил Эду­ард.

– Баб, а мы уже спус­ка­ем­ся? А по­чему спус­ка­ем­ся? Смот­ри, баб, там ша­рики. А ты ку­пишь мне ша­рики? Вон тот си­ний хо­чу! Не хо­чу вы­ходить! Хо­чу ещё! Ты же обе­щала! А ес­ли мы зас­тря­нем? Я не бо­юсь, не бо­юсь...

Маль­чик за­бегал по ка­бин­ке, хлю­пая рас­та­яв­шим на по­лу мо­роже­ным и нас­ту­пая на но­ги Эду­ар­ду.

Ка­бин­ка ос­та­нови­лась, и Ли­лия пер­вая пос­пе­шила вый­ти. За ней, ос­матри­вая без­на­дёж­но ис­порчен­ный кос­тюм, вы­шел Эду­ард. На вы­ходе жда­ли сво­ей оче­реди сте­пен­ный муж­чи­на с пыш­ны­ми уса­ми под ру­ку с до­род­ной жен­щи­ной. Пре­бывая в хо­рошем нас­тро­ении, они поз­до­рова­лись и вош­ли в ка­бин­ку. Эду­ард про­водил их пол­ным жа­лос­ти взгля­дом.

…Лязг от­кры­ва­ющей­ся две­ри вы­дер­нул Эду­ар­да из вос­по­мина­ний и вер­нул в се­рую, про­пах­шую зат­хлостью ка­меру.

– Гу­син, к те­бе приш­ли.

При­выч­ная до­рога в ком­на­ту для встреч по­каза­лась Эду­ар­ду нес­конча­емой.

– У вас двад­цать ми­нут, – бур­кнул кон­во­ир и зак­рыл за под­су­димым дверь.

В ком­на­те под­жи­дала Ле­на.

– Как вы, Эду­ард Вла­дими­рович?

– Это за­висит от вас.

Ле­на сде­лала па­узу. В её взгля­де прос­коль­зну­ла теп­ло­та. В пер­вый раз за всё вре­мя.

– Ва­ша ма­ма про­сила пе­редать вот это.

С эти­ми сло­вами Ле­на дос­та­ла лис­ток бу­маги и по­ложи­ла на стол.

– Не знаю, что это та­кое, но ду­маю, это для вас важ­но.

Эду­ард пос­мотрел на лис­ток и по­чувс­тво­вал, как тя­жёлый ко­мок под­нялся к гор­лу. На ма­лень­ком лис­тке бу­маги бы­ла на­рисо­вана кра­сивая ло­шадь. Это был тот са­мый ри­сунок, ко­торый ког­да-то Эду­ард ку­пил у со­чин­ско­го ху­дож­ни­ка. На гла­зах пре­датель­ски выс­ту­пили слё­зы.

– Спа­сибо, – дро­жащи­ми гу­бами толь­ко и смог вы­давить Эду­ард.

– Не за что. Ва­ша мать очень пе­режи­ва­ет за вас.

– Как она? По­чему не при­ходит?

– Она за­боле­ла, Эду­ард Вла­дими­рович. Са­ми по­нима­ете, всё, что про­изош­ло с ва­ми, под­ко­сило её здо­ровье. Она про­сила пе­редать вам, что лю­бит и мо­лит­ся о вас.

– Это я ви­новат. Она так про­сила, так умо­ляла... Она зна­ла... Но я ни­чего не мог по­делать с со­бой. Я лю­бил Ли­лию. Те­перь ря­дом нет ни ма­мы, ни же­ны, ни да­же сво­боды.

Эду­ард вы­тер слё­зы и по­пытал­ся взять се­бя в ру­ки.

– Есть ка­кие-то но­вос­ти в на­шем де­ле?

Ле­на вздох­ну­ла.

– Но­вос­ти не очень хо­рошие. У об­ви­нения не­оп­ро­вер­жи­мые до­каза­тель­ства. Есть ули­ки и сви­дете­ли. В то вре­мя как у нас го­лос­ловные пред­по­ложе­ния. Эду­ард Вла­дими­рович, да­вай­те на­чис­то­ту. Все ули­ки ука­зыва­ют на вас. И я те­перь да­же не уве­рена в ва­шей пра­воте. Я по­нимаю, для вас это шок. Вам труд­но при­нять эту прав­ду и тем бо­лее жить с ней. Вам све­тит де­сять лет тюрь­мы. Вы по­нима­ете это? Да­вай­те сде­ла­ем что-ни­будь для ва­шего спа­сения.

– Что, нап­ри­мер? – глу­хим го­лосом спро­сил Эду­ард.

Ле­на вздох­ну­ла ещё глуб­же:

– Чис­то­сер­дечное приз­на­ние. Оно умень­шит вам срок.

Ад­во­кат по­пыта­лась пой­мать взгляд Эду­ар­да, но тот ус­та­вил­ся на стол. По­вис­ла нап­ря­жён­ная па­уза. Ле­на тер­пе­ливо жда­ла.

– Я… не знаю... Я не чувс­твую, что убил их, – на­конец вы­давил из се­бя Эду­ард. – Я не мог это­го сде­лать.

– Ва­ши чувс­тва к де­лу не пришь­ёшь. Нуж­ны до-ка-за-тель-ства! А их у вас… у нас... нет.

Эду­ард под­нял гла­за и ус­та­вил­ся на про­тиво­полож­ную сте­ну. Се­рая, су­ровая, хо­лод­ная, она на­пом­ни­ла ему над­гроб­ный ка­мень. Эду­ар­ду нес­терпи­мо за­хоте­лось на во­лю, под от­кры­тое не­бо. Ту­да, где нет ни­чего, что скры­вало бы го­ризонт. Это мес­то мо­жет быть пус­ты­ней, оке­аном, ль­да­ми – всё рав­но чем. Но что­бы там не бы­ло прок­ля­тых стен.

– По­думай­те о сво­ей ма­тери, – вкрад­чи­во до­бави­ла Ле­на. – Ес­ли вам да­дут мень­ший срок, у неё бу­дет шанс дож­дать­ся сы­на.

Ночью прис­нился кош­марный сон.

Из тем­но­ты до­носи­лись жен­ские сто­ны. Вдруг в кро­меш­ной ть­ме от­кры­лась дверь, и яр­кий свет оза­рил сгус­тивший­ся вок­руг мрак. Эду­ард во­шел в за­литую зо­лотым све­том ком­на­ту. Это бы­ла их спаль­ная ком­на­та. В пос­те­ли ле­жали лю­бов­ни­ки. Не за­мечая ни­чего вок­руг, они пре­дава­лись страс­ти. Не­ожи­дан­но в ру­ках у Эду­ар­да по­яви­лось ружьё. Он при­целил­ся и спус­тил ку­рок.

Эду­ард вскрик­нул и прос­нулся. Сер­дце би­лось как от­бой­ный мо­лоток.

– Прос­ти, прос­ти…

Он в пер­вый раз по­думал – а что, ес­ли... Мысль бы­ла нас­толь­ко ужас­ная, что Эду­ард пос­та­рал­ся тут же отог­нать её.

 

Гла­ва седь­мая

ПОС­ЛЕДНИЙ СВИ­ДЕТЕЛЬ

– За­щита вы­зыва­ет сви­дете­ля Лю­бовь Алек­сан­дров­ну Гу­сину.

Ус­лы­шав имя ма­тери, Эду­ард под­нял гла­за и пос­мотрел в сто­рону вхо­да. Дверь от­кры­лась, но ма­тери он не уви­дел. Вмес­то неё в зал вош­ла сгор­блен­ная по­жилая жен­щи­на в си­нем плат­ке и с опу­щен­ны­ми пле­чами. Дер­жа у рта пла­ток, жен­щи­на за­семе­нила к три­буне. Про­ходя ми­мо Эду­ар­да, она пос­мотре­ла в его сто­рону. Толь­ко сей­час, ког­да жен­щи­на ока­залась в двух мет­рах, Эду­ард уз­нал в этой, буд­то бы при­дав­ленной к зем­ле тя­жёлой но­шей, жен­щи­не собс­твен­ную мать.

– Пред­ставь­тесь, сви­детель, – поп­ро­сил пред­се­датель.

– Аз есмь Лю­бовь... – про­из­несла жен­щи­на дро­жащим го­лосом.

– Прос­ти­те... как?

– Гу­сина Лю­бовь Алек­сан­дров­на.

– На­поми­наю вам, что да­ча лож­ных сви­детель­ств ка­ра­ет­ся УК РСФСР.

– Мне не­чего скры­вать, граж­да­нин судья.

– Ну, что ж, это хо­рошо. Мо­жете прис­ту­пать.

Ле­на вста­ла с мес­та.

– Лю­бовь Алек­сан­дров­на, рас­ска­жите про ва­ши от­но­шения с ва­шей не­вес­ткой, ны­не по­кой­ной Ли­ли­ей.

– А что о них рас­ска­зывать? Не бы­ло ни­каких от­но­шений. Она мне сра­зу не пон­ра­вилась. Не та­кую же­ну я хо­тела сво­ему сы­ну. При­ехал ра­дос­тным, весь све­тит­ся: влю­бил­ся, го­ворит, в цы­ган­ку, хо­чу же­нить­ся на ней. Я пы­талась от­го­ворить, но он нас­то­ял на сво­ём. Про­тив ма­тери по­шёл. Поп­ла­кала я, поп­ла­кала, а что по­дела­ешь?

– Ваш сын всег­да от­ли­чал­ся ре­шитель­ным нра­вом?

– Ну, я бы не ска­зала, что он был уп­рям. Пра­виль­ным был, пок­ла­дис­тым. Всег­да сог­ла­шал­ся со мной, на­пере­кор ни­чего не го­ворил. Но в этот раз буд­то бес все­лил­ся в не­го. Слов­но эта цы­ган­ка... по­кой­ни­ца... окол­до­вала его.

– А в детс­тве ка­кой он был?

– Эду­ард рос спо­кой­ным, серь­ёз­ным, при­мер­ным маль­чи­ком. Ко­неч­но, как и лю­бой маль­чиш­ка, он иног­да шко­дил, но мы с му­жем пы­тались его вос­пи­тывать пра­виль­но.

– А как он шко­дил? Вы рас­ска­зыва­ли мне, что в детс­тве он лю­бил иг­рать с иг­рушка­ми в сол­да­тики.

– Да, иг­рал. Так все ж маль­чи­ки иг­ра­ют в них.

– Рас­ска­жите нам, как он иг­рал в сол­да­тики.

– Я… пра­во… уже не пом­ню.

– В та­ком слу­чае я ска­жу. Лю­бовь Алек­сан­дров­на, вы са­ми мне рас­ска­зали, как он, иг­рая в «фа­шис­тов и на­ших», от­ла­мывал иг­рушкам го­ловы, а за­тем, буд­то бы пы­тая, сжи­гал их на кос­тре во дво­ре за до­мом.

На­род­ные за­седа­тели все как один по­дались впе­рёд. Да­же об­ви­нитель в не­до­уме­нии пос­мотрел на Ле­ну.

– Да, но ведь он был ма­лень­ким, сов­сем глу­пым. Он же был ре­бён­ком. Тем бо­лее муж, од­нажды зас­тав Эду­ар­да за этим за­няти­ем, силь­но на­казал его.

– …так что ре­бёнок по­пал в боль­ни­цу с сот­ря­сени­ем моз­га. Да­лее у не­го на­чали наб­лю­дать­ся пси­хичес­кие от­кло­нения и про­валы в па­мяти.

Ле­на быс­трым дви­жени­ем дос­та­ла ка­кую-то бу­маж­ку и по­каза­ла пред­се­дате­лю су­да.

– Вот справ­ка из боль­ни­цы и вы­пис­ка из ис­то­рии бо­лез­ни Эду­ар­да Вла­дими­рови­ча Гу­сина о том, что он ле­жал в от­де­лении нев­ро­пато­логии.

Об­ви­нитель, на­конец по­няв, ку­да кло­нит ад­во­кат, вски­нул­ся с мес­та и гром­ко про­из­нёс:

– Я про­тес­тую, граж­да­нин судья. Пси­хи­ат­ри­чес­кая эк­спер­ти­за по­каза­ла, что под­су­димый пси­хичес­ки здо­ров и в мо­мент убий­ства от­да­вал се­бе от­чёт в сво­их дей­стви­ях.

– Но его про­веря­ли в тот мо­мент, ког­да он уже был трезв. Пси­хичес­кие проб­ле­мы, в час­тнос­ти не­уп­равля­емая аг­рессия, воз­ни­ка­ют в ми­нуты опь­яне­ния.

– Про­тест при­нят. Есть бу­мага, удос­то­веря­ющая суд в том, что под­су­димый здо­ров.

– В та­ком слу­чае, у ме­ня нет боль­ше воп­ро­сов, – спо­кой­но от­ве­тила Ле­на и се­ла на мес­то.

– По­дож­ди­те, как нет воп­ро­сов? – удив­лённо спро­сила Лю­бовь Алек­сан­дров­на. – Спро­сите ме­ня ещё о Эдич­ке. Спро­сите, ка­ким он был ди­рек­то­ром?

Ле­на мол­ча­ла.

– Бе бла­гий вла­дыка! Вскую уко­рити по­роб­ка мое? Бля­дос­ло­вите, аки ан­тихрис­ти! – вдруг ди­ким го­лосом зак­ри­чала Лю­бовь Алек­сан­дров­на. – От­пусти­те его! Я тре­бую не­мед­ленно от­пустить мо­его сы­на! Я бу­ду жа­ловать­ся... Слы­шите? Бу­ду жа­ловать­ся!

Пред­се­датель в пер­вый раз за весь про­цесс дос­тал свой мо­лоток и гром­ко, с нас­лажде­ни­ем пос­ту­чал по сто­лу.

– Сви­детель, прек­ра­тите ис­те­рику, не то мне при­дёт­ся вы­вес­ти вас из за­ла слу­шаний.

За­тем он об­ра­тил­ся к Ле­не.

– У вас ещё есть воп­ро­сы? Нет? Тог­да сви­детель мо­жет сесть на мес­то.

Лю­бовь Алек­сан­дров­на, за­жав ру­кой рот, выш­ла из-за стой­ки и, най­дя сво­бод­ное мес­то, се­ла.

– Прис­ту­па­ем к пре­нию сто­рон. То­варищ про­курор, у вас пер­вое сло­во.

Об­ви­нитель, в фор­менном мун­ди­ре и на­чищен­ных до блес­ка бо­тин­ках, встал и от­кашлял­ся.

– Ува­жа­емый суд! Окон­чи­лось су­деб­ное следс­твие, и для нас нас­ту­пил от­ветс­твен­ный мо­мент оце­нить пред­став­ленные до­каза­тель­ства и от­ве­тить на пос­тавлен­ные воп­ро­сы: име­ло ли мес­то со­вер­ше­ние прес­тупле­ний – убий­ства и под­жо­га; со­вер­шил ли их под­су­димый Гу­син; ви­новен ли под­су­димый в со­вер­ше­нии этих прес­тупле­ний?

Об­ви­нитель сде­лал мно­гоз­на­читель­ную па­узу. В за­ле бы­ло так ти­хо, что бы­ло слыш­но, как за ок­ном пе­реру­гива­ют­ся двор­ни­ки.

– Был ли у не­го мо­тив прес­тупле­ния? Да, был, и он оче­виден, ува­жа­емые на­род­ные за­седа­тели. Убий­ства из рев­ности про­ис­хо­дят сплошь и ря­дом. По ста­тис­ти­ке, при­мер­но двад­цать про­цен­тов убий­ств про­ис­хо­дят из-за рев­ности суп­ру­гов. Кро­ме то­го, око­ло со­рока про­цен­тов прес­тупле­ний со­вер­ша­ют­ся во вре­мя ал­ко­голь­но­го опь­яне­ния. То есть, да­же ис­хо­дя из су­хих цифр, мы мо­жем сде­лать не­кото­рые умо­зак­лю­чения. Но суд не мес­то для га­даний. Пра­восу­дие не мо­жет се­бе поз­во­лить по­лагать­ся толь­ко на ста­тис­ти­ку. По­это­му, не утом­ляя вас скуч­ны­ми циф­ра­ми сле­пой ста­тис­ти­ки и длин­ны­ми ти­рада­ми о мо­раль­ных ас­пектах это­го де­ла, сра­зу пе­рей­ду к фак­там. А фак­ты со­вер­ше­ния убий­ства и под­жо­га счи­таю бес­спор­но до­казан­ны­ми, и хро­ноло­гия той но­чи от­чётли­во по­казы­ва­ет ход со­бытий, при­вед­ших к ужас­ной тра­гедии.

Итак: око­ло 21:00 со­сед, Хо­ружий Ви­талий Вик­то­рович, ви­дит, как под­су­димый у­ез­жа­ет из до­ма. Да­лее он ста­новит­ся сви­дете­лем то­го, как из­би­тая, но по­ка жи­вая же­на об­ща­ет­ся со сво­им лю­бов­ни­ком. В 22:00 под­су­димый вхо­дит в бан­кетный зал, где его ви­дят мно­гочис­ленные гос­ти, и, про­быв там око­ло двух с по­лови­ной ча­сов, у­ез­жа­ет. При этом есть мно­гочис­ленные сви­детель­ства, что во вре­мя ухо­да он был пь­ян. В де­сять ми­нут вто­рого но­чи он подъ­ез­жа­ет к ав­то­зап­ра­воч­ной стан­ции. Сви­детель, Ма­нафов Эль­брус Али­ага­евич, в сво­их по­каза­ни­ях под­чер­кнул, что в мо­мент, ког­да ма­шина подъ­еха­ла к ав­то­зап­равке, бен­зо­бак в ней был пуст. Имен­но так ска­зал сам под­су­димый. Да­лее Эль­брус Али­ага­евич про­да­ёт под­су­димо­му двад­цать лит­ров бен­зи­на и под­су­димый у­ез­жа­ет в не­из­вес­тном нап­равле­нии. Даль­ней­шие его пе­ред­ви­жения и мес­то­нахож­де­ния не мо­жет под­твер­дить ник­то. Хо­чу за­ос­трить ва­ше вни­мание на од­ном очень важ­ном фак­те. В мо­мент об­на­руже­ния ав­то­моби­ля в бен­зо­баке ма­шины бы­ло все­го пять лит­ров бен­зи­на. Бы­ло ус­та­нов­ле­но, что от ав­то­зап­равки, по зас­не­жен­ной до­роге, до точ­ки, где был об­на­ружен ав­то­мобиль, рас­хо­ду­ет­ся око­ло 4-5 лит­ров бен­зи­на. От­сю­да воп­рос: ку­да де­лись ещё 10 лит­ров го­рюче­го? При на­личии сго­рев­шей ко­нюш­ни от­вет на этот воп­рос про­яс­ня­ет­ся сам со­бой. К то­му же на ру­ках, брю­ках и ру­баш­ке под­су­димо­го най­де­ны сле­ды бен­зи­на. По­жар на­чал­ся око­ло двух ча­сов но­чи. Со­сед под­су­димо­го по да­че за­фик­си­ровал вре­мя воз­го­рания в сво­их по­каза­ни­ях. В свою оче­редь, дру­гой сви­детель, Па­хом Се­мёныч, ви­дел го­рящие фа­ры в 02:40 имен­но на том мес­те, где впос­ледс­твии наш­ли Гу­сина Эду­ар­да Вла­дими­рови­ча, спав­ше­го в са­лоне сво­его ав­то­моби­ля.

Про­курор за­мол­чал, да­вая вре­мя су­ду и при­сутс­тву­ющим пе­рева­рить ска­зан­ное. Глот­нув во­ды из гра­нёно­го ста­кана, он про­дол­жил.

– Из все­го ска­зан­но­го ста­новит­ся яс­на кар­ти­на прес­тупле­ния. Под­су­димый, при­рев­но­вав же­ну к Кон­стан­ти­ну Бу­дыли­ну, ра­бот­ни­ку под­су­димо­го, спер­ва из­бил же­ну, по­том на­пил­ся и, не в си­лах за­быть оби­ду, вер­нулся до­мой, что­бы рас­кви­тать­ся с лю­бов­ни­ками. Под­су­димый на­шёл их во фли­геле Бу­дыли­на. Вос­поль­зо­вав­шись ружь­ём, под­су­димый жес­то­ко рас­пра­вил­ся с жер­тва­ми. За­тем, за­метая сле­ды, он под­жёг фли­гель и выб­ро­сил в огонь ору­дие убий­ства. Да­лее под­су­димый у­ез­жа­ет с мес­та прес­тупле­ния в пы­та­ет­ся спря­тать­ся в глу­ши. Не в си­лах спра­вить­ся со стрес­со­вой си­ту­аци­ей и под воз­дей­стви­ем ал­ко­голя Эду­ард Гу­син за­сыпа­ет в сво­ей ма­шине, где впос­ледс­твии его и на­ходит ми­лиция.

То­вари­щи на­род­ные за­седа­тели, ува­жа­емый суд! Я про­шу не об­ма­нывать­ся ви­дом это­го, поз­воль­те ска­зать, граж­да­нина. Ис­то­рия кри­мина­лис­ти­ки зна­ет мно­го слу­ча­ев, ког­да лю­ди, по ви­ду не спо­соб­ные на жес­то­кость, ока­зыва­лись отъ­яв­ленны­ми убий­ца­ми. У об­ви­ня­емо­го был мо­тив, бы­ла воз­можность и звер­ское же­лание мес­ти. Но са­мое глав­ное, у не­го нет али­би. Нет ни еди­ного че­лове­ка, ко­торый смог бы под­твер­дить его не­винов­ность. Я счи­таю, этот че­ловек ви­новен и дол­жен быть на­казан по всей спра­вед­ли­вос­ти за­кона.

С эти­ми сло­вами об­ви­нитель гром­ко зах­лопнул пап­ку с бу­мага­ми и, до­воль­ный вы­пол­ненной ра­ботой, сел на своё мес­то. При­сутс­тву­ющие пос­мотре­ли на Ле­ну. Она отс­тра­нён­но ри­сова­ла на бу­маге за­мыс­ло­ватые за­корюч­ки и буд­то бы не слы­шала и сло­ва из то­го, что го­ворил об­ви­нитель.

Пред­се­датель при­выч­но вы­тянул гу­бы в тру­боч­ку и ска­зал:

– Ну что ж, весь­ма за­нят­ное выс­тупле­ние. Сло­во пре­дос­тавля­ет­ся за­щите.

Ле­на не­хотя отор­ва­лась от ри­сова­ния и под­ня­лась с мес­та.

– Ува­жа­емый суд! Ду­маю, дол­го го­ворить в этой си­ту­ации из­лишне. Об­ви­нение не пре­дос­та­вило ни од­но­го не­оп­ро­вер­жи­мого до­каза­тель­ства ви­нов­ности мо­его под­за­щит­но­го. Мы ус­лы­шали лишь од­ни умо­зак­лю­чения, ко­торые мо­гут ис­толко­вывать­ся как про­тив, так и в поль­зу об­ви­ня­емо­го Гу­сина Эду­ар­да Вла­дими­рови­ча. Вся суть об­ви­нитель­ной ре­чи про­куро­ра сос­то­яла в том, что «он ви­новен в убий­стве, по­тому что боль­ше не­кому». Счи­таю, что это в кор­не не­вер­но и про­тиво­речит прин­ци­пам спра­вед­ли­вого су­да. Граж­да­нин судья, ува­жа­емые на­род­ные за­седа­тели, пе­ред ва­шими гла­зами в те­чение нес­коль­ких дней ра­зыг­ры­валась че­лове­чес­кая тра­гедия. Тра­гедия су­деб нес­коль­ких лю­дей. И в этой тра­гедии мой под­за­щит­ный жер­тва, а не зло­дей. Счи­таю, что все об­ви­нения, выд­ви­нутые в ад­рес мо­его под­за­щит­но­го, не­сос­то­ятель­ны и не до­казы­ва­ют его ви­ну. Про­шу оп­равда­тель­но­го при­гово­ра. Спа­сибо.

Ле­на се­ла и при­нялась до­рисо­вывать за­корюч­ки. На лис­тке по­лучи­лись го­ры с боль­шой бук­вой «К».

– Вы за­кон­чи­ли? – ус­та­ло про­из­нёс пред­се­датель. – В та­ком слу­чае, под­су­димо­му пре­дос­тавля­ет­ся пос­леднее сло­во.

Все ог­ля­нулись на Эду­ар­да. Тот с от­сутс­тву­ющим взгля­дом по-преж­не­му смот­рел на пла­кат.

– Гу­син, – по­высил го­лос пред­се­датель, – у вас бу­дет пос­леднее сло­во?

Эду­ард вздрог­нул и пос­мотрел на пре­зиди­ум. По­няв, что от не­го хо­тят, он встал с мес­та. В го­лове бы­ла аб­со­лют­ная пус­то­та. Не бы­ло ни слов, ни мыс­лей, ни же­лания что-ли­бо го­ворить. Что он мог ска­зать? Как объ­яс­нить этим чу­жим лю­дям свои чувс­тва? Кро­ме то­го, у не­го бы­ла ка­кая-то же­лез­ная уве­рен­ность, что всё ска­зан­ное им сей­час бу­дет лишь глу­пой фор­маль­ностью. Без­душная про­цес­су­аль­ная нор­ма, ни­ко­им об­ра­зом не вли­яющая на окон­ча­тель­ный при­говор.

В па­мяти всплыл рас­сказ од­но­го зна­комо­го. Слу­чай про то, как од­но­му под­су­димо­му, ко­торо­му све­тило де­сять лет зак­лю­чения за раз­бой, слу­чай­но в ру­ки по­палась кни­га, в ко­торой опи­сыва­лось пос­леднее сло­во ре­волю­ци­онер­ки, об­ви­ня­емой в тер­ро­риз­ме, пос­ле ко­торой её оп­равда­ли. Тот под­су­димый прос­то спи­сал и вы­зуб­рил весь текст пос­ледне­го сло­ва об­ви­ня­емой и тол­кнул её на су­де. Го­ворят, что зал ры­дал и суд вы­нес са­мый мяг­кий при­говор из воз­можных. Да­ли все­го два го­да, да и то ус­ловно. Пос­ле это­го тот под­су­димый ещё жа­лел, что на пос­ледних стра­ницах речь ре­волю­ци­онер­ки пре­рыва­лась из-за выд­ранных стра­ниц кни­ги, и он не смог вы­учить её всю. И ес­ли бы не эта до­сада, то его, мо­жет быть, да­же и оп­равда­ли.

– Вы бу­дите го­ворить? – проз­ву­чал раз­дра­жён­ный го­лос пред­се­дате­ля.

– Я не знаю, по­чему я здесь, – ти­хим го­лосом за­гово­рил Эду­ард. – Это по­хоже на страш­ный сон. Я лю­бил свою же­ну, и те­перь её нет. Луч­ше бы я умер вмес­те с ней. Вы хо­тите ме­ня на­казать? Жить без неё – вот са­мое страш­ное на­каза­ние. Ник­то из вас не при­дума­ет для ме­ня ка­ры страш­нее. Я не знаю, кто это сде­лал, но это был не я. Я не ви­новен!

Эти сло­ва бы­ли ска­заны то­ном че­лове­ка, ко­торый по­нимал, что он об­ре­чён.

– У вас всё?

Эду­ард мол­ча сел на мес­то.

– Суд уда­ля­ет­ся для вы­несе­ния при­гово­ра! – с пло­хо скры­ва­емой ра­достью ска­зал объ­явил пред­се­датель и встал из-за сто­ла.

 

Гла­ва вось­мая

ПАД­ШИЙ АН­ГЕЛ

– Подъ­ём!

О, как не­нави­дел это сло­во Эду­ард. Тя­жёлое, жёс­ткое, не тер­пя­щее воз­ра­жений... Сло­во, ко­торое вот уже вто­рой год бу­дило Эду­ар­да в ко­лонии об­ще­го ре­жима, ку­да его пе­реве­ли от­бы­вать на­каза­ние. Слов­но хо­лод­ное лез­вие, это сло­во раз­ре­зало пе­лену ноч­но­го за­бытья и воз­вра­щало в мрач­ную ре­аль­ность. Слов­но зна­мено­вало на­чало но­вого, выб­ро­шен­но­го из жиз­ни дня, ко­торый нуж­но бы­ло про­сущес­тво­вать в бес­цвет­ном прос­транс­тве, сре­ди бес­цвет­ных лю­дей.

Вмон­ти­рован­ный в сте­ну реп­ро­дук­тор вдруг ожил и, за­шелес­тев рва­ной мем­бра­ной, хрип­ло за­пел:

«Со­юз не­руши­мый рес­публик сво­бод­ных
Спло­тила на­веки Ве­ликая Русь.
Да здравс­тву­ет соз­данный во­лей на­родов
Еди­ный, мо­гучий Со­вет­ский Со­юз!»

Бра­вур­ные зву­ки гим­на на­пол­ня­ли ка­меру тор­жес­твен­ной ме­лоди­ей, слиш­ком не­под­хо­дящей для ок­ру­жа­ющей об­ста­нов­ки. Один за дру­гим из-под оде­ял и буш­ла­тов вы­совы­вали го­ловы арес­танты и пер­вым де­лом по­сыла­ли прок­ля­тия в ад­рес ос­то­чер­тевшей всем му­зыки.

Эду­ард про­тёр гла­за и сел на шкон­ке. Спи­на и ру­ки ужас­но ны­ли. Тон­кий ват­ный мат­рас за ночь про­вали­вал­ся сквозь ши­рокие ме­тал­ли­чес­кие прутья, так что к ут­ру ис­ху­дав­шее те­ло по­леном ле­жало на ре­шёт­ке. Что же он ви­дел во сне? Опять что-то тя­гос­тное, тре­вож­ное? Сны в тюрь­ме не от­ли­ча­ют­ся ра­достью и оби­ли­ем кра­сок. Мрач­но­му ми­ру зак­лю­чения уда­ёт­ся про­ник­нуть и в под­созна­ние, раз­ли­вая там свою желчь и убо­гость. Но иног­да... Очень ред­ко... Прек­расная фея сно­виде­ний сжа­лива­ет­ся над си­дель­цем и да­рит ему сон, пол­ный люб­ви и кра­соты. Тог­да снит­ся зак­лю­чён­но­му си­нее не­бо в ку­черя­вых ват­ных об­ла­ках, яр­кое сол­нце, ще­кочу­щее гла­за, бес­край­нее мо­ре с бе­лым па­русом и зе­лёные лу­га с пёс­тры­ми цве­тами. И сны эти жи­вые, по­ющие бла­женс­твом сво­боды, да­рящие неж­ность и теп­ло. Они за­поми­на­ют­ся, про них рас­ска­зыва­ют друг дру­гу. Пос­ле та­ких счас­тли­вых снов осо­бен­но труд­но про­сыпать­ся и воз­вра­щать­ся в ре­аль­ный мир. Слиш­ком боль­но па­дать с вы­соты на дно. Эду­ард по­пытал­ся ух­ва­тить­ся за об­рывки сна, ос­тавши­еся в па­мяти. Вмес­то это­го в го­лове заз­ву­чал го­лос пред­се­дате­ля су­да, за­читы­ва­юще­го при­говор:

«При­гова­рива­ет­ся к тю­рем­но­му зак­лю­чению сро­ком на де­сять лет в ко­лонии об­ще­го ре­жима».

Крик ма­тери, стук мо­лот­ка, щел­чок на­руч­ни­ков...

Ис­пу­ган­ные ли­ца, би­ение сер­дца, бег...

Гряз­ный пол, боль в сус­та­вах, вкус кро­ви...

Взгляд Ле­ны... с улыб­кой на ли­це... С улыб­кой...

...– Раз, два, три, че­тыре... стой! – тем вре­менем от­счи­тывал реп­ро­дук­тор ша­ги ут­ренней за­ряд­ки. – Под­ня­ли ру­ки... Вдох, вы­дох, вдох, вы­дох...

«Вдох-вы­дох – так и жи­вём», – по­думал Эду­ард. Всё, что нуж­но тут для жиз­ни, – это прос­то ды­шать. Всё за те­бя раз­ме­рено, очер­че­но, зап­ла­ниро­вано и ут­вер­жде­но. От подъ­ёма до от­боя, вся жизнь по рас­по­ряд­ку. Зам­кну­тый круг, от­ку­да нет вы­хода. На­до­ев­шие ли­ца... Пос­ты­лые раз­го­воры... Ос­то­чер­те­лые дей­ствия. Дни раз­мы­ты в од­ну сплош­ную по­лосу без очер­та­ний и раз­ме­ток. Слов­но глад­кая лен­та, она тя­нет­ся из вче­ра и ухо­дит в зав­тра. Па­мять сколь­зит по ней, не за­дер­жи­ва­ясь, как лас­ти­ком сти­рая про­житое вез­де, где прош­ла. Единс­твен­ное, на чём соз­на­ние де­ла­ет за­сеч­ку, это бан­ный день. Тог­да ты по­нима­ешь, что прош­ла не­деля. По­это­му но­вич­кам про­ще от­счи­тывать бу­дущее по бан­ным дням. «Че­рез трид­цать бань», «Че­рез пять­де­сят бань», сто, двес­ти… Те, у ко­го это не пер­вая «ход­ка», уже ни­чего не счи­та­ют. Они при­выка­ют жить в этом вре­меннóм ки­селе, ко­торый об­во­лаки­ва­ет, пог­ру­жа­ет в се­бя.

В та­ком прос­транс­твен­ном ту­мане лю­бое дей­ствие, на­руша­ющее мо­нотон­ное те­чение жиз­ни, будь то пись­мо или пе­реда­ча с во­ли, или вы­зов к на­чаль­ни­ку по вос­пи­татель­ной час­ти, сра­зу прев­ра­ща­ет­ся в из ря­да вон вы­ходя­щую те­му, ко­торая зах­ва­тыва­ет твои мыс­ли, мёр­твым уз­лом при­вязы­ва­ет соз­на­ние, зас­тавля­ет вновь и вновь воз­вра­щать­ся к ней.

Мыс­ли, слов­но ре­бён­ку, нуж­на пи­ща для рос­та. Она не мо­жет су­щес­тво­вать толь­ко за счёт вос­по­мина­ний из прош­ло­го. Тем бо­лее ес­ли в этом прош­лом бы­ло мно­го то­го, что вы­зыва­ет со­жале­ние. В та­кие мо­мен­ты на по­мощь при­ходит меч­та. Она по­да­ёт спа­ситель­ные ни­ти раз­ду­мий с бес­ко­неч­ным мно­жес­твом сю­жетов, ме­ня­ющих­ся по собс­твен­но­му же­ланию. Глав­ное в этих во­об­ра­жа­емых ис­то­ри­ях то, что че­ловек до­бива­ет­ся же­ла­емо­го. У каж­до­го эта ис­то­рия своя. Кто-то меч­та­ет о мес­ти, кто-то ду­ма­ет о же­нить­бе на лю­бимой, ос­тавлен­ной на во­ле, кто-то пред­став­ля­ет кра­сивую жизнь. Единс­твен­ное, что объ­еди­ня­ет эти меч­ты, это то, что всё это про­ис­хо­дит вне тюрь­мы, на во­ле.

– На­ша за­ряд­ка за­кон­чи­лась. Пе­рехо­дим к вод­ным про­цеду­рам, – по­дыто­жил реп­ро­дук­тор и за­молк до зав­траш­не­го ут­ра.

Эду­ард взгля­нул на со­сед­нюю кой­ку, на ко­торой спал Ма­рат. Он ле­жал на бо­ку, под­пе­рев го­лову ру­кой и от­сутс­тву­ющим взгля­дом смот­рел в сто­рону Эду­ар­да.

То, что Ма­рат спит с от­кры­тыми гла­зами, Эду­ард уз­нал не сра­зу. В пер­вую ночь Эду­ард очень ис­пу­гал­ся, ког­да, прос­нувшись, в тус­клом све­те ламп за­метил зе­ка, ко­торый бу­равил его не­мига­ющим взгля­дом. Гла­за бы­ли бес­чувс­твен­ны­ми, как у мёр­тво­го. В ту ночь ему так и не уда­лось зас­нуть. Это по­том уже Эду­ард уз­нал, что эту стран­ную осо­бен­ность Ма­рат раз­вил спе­ци­аль­но. Горь­кий опыт ски­таний по зо­нам на­учил его быть всег­да на­чеку.

Ма­рат был зе­ком, за пле­чами у ко­торо­го уже бы­ли две «ход­ки». И каж­дый раз он про­ходил по сво­ей «род­ной» 218-й статье, свя­зан­ной с хи­щени­ем, хра­нени­ем и сбы­том ог­нес­трель­но­го ору­жия и бо­еп­ри­пасов. Он был из чис­ла тех зе­ков, ко­торых на зо­не на­зыва­ли «ав­то­ритет­ны­ми», и единс­твен­ной прег­ра­дой меж­ду ним и кас­той «блат­ных» был не столь­ко ком­со­моль­ский зна­чок, но­симый ког­да-то в мо­лодос­ти, сколь­ко от­сутс­твие же­лания са­мого Ма­рата. С ви­ду он был по­хож на пре­пода­вате­ля ма­тема­тики. Та­кие же сте­пен­ные ма­неры, бо­род­ка кли­ном, се­дина, об­рамля­ющая лы­сую ма­куш­ку и доб­рые гла­за, смот­ря­щие по­верх круг­лых оч­ков. Ма­рат на пер­вый взгляд про­из­во­дил впе­чат­ле­ние че­лове­ка не­кон­фликтно­го и спо­кой­но­го. Впро­чем, так и бы­ло. Он ни­ког­да не спо­рил и не по­вышал ни на ко­го го­лос. Ник­то не слы­шал, что­бы Ма­рат ког­да-ни­будь ма­терил­ся и сквер­носло­вил. И тем не ме­нее так по­луча­лось, что его сло­во в каж­дой дис­куссии ста­нови­лось пос­ледним и ста­вило жир­ную точ­ку. За ви­димой кро­тостью скры­вались по­ис­ти­не же­лез­ная во­ля и не­поко­леби­мая уве­рен­ность. В сре­де си­дель­цев хо­дили ле­ген­ды о том, как ад­ми­нис­тра­ция пы­талась сло­мать его, ме­сяца­ми дер­жа в кар­це­ре, уг­ро­жая и из­би­вая. И каж­дый раз Ма­рат, по­битый, но не раз­би­тый, ис­те­ка­ющий кровью, но не обес­кров­ленный, вы­ходил из этих бо­ёв по­беди­телем. При­чин не лю­бить Ма­рата у ад­ми­нис­тра­ции ко­лонии бы­ло пре­дос­та­точ­но, но по­няв, что пе­рело­мить его че­рез ко­лено бу­дет се­бе до­роже, на­чаль­ство ре­шило ис­поль­зо­вать его ав­то­ритет в свою поль­зу. Выз­вав од­нажды к се­бе, «хо­зя­ин» ко­лонии пред­ло­жил ему стать бри­гади­ром од­но­го из от­ря­дов, но пер­спек­ти­ва «буг­ра» Ма­рата не за­ин­те­ресо­вала. Он был сам по се­бе, имел обо всём собс­твен­ное мне­ние и же­лания хо­дить по ни­точ­ке, про­тяну­той ад­ми­нис­тра­ци­ей, не выс­ка­зал. При всём этом, воп­ре­ки сво­ему бун­тар­ско­му ду­ху, Ма­рат от ра­боты в це­хах ни­ког­да не от­ка­зывал­ся. Он счи­тал, что фи­зичес­кая ра­бота, ка­кая бы она ни бы­ла, идёт на поль­зу те­лу и ду­ше. Ещё он очень лю­бил чи­тать... Всё своё сво­бод­ное вре­мя Ма­рат про­водил за кни­гами и имел обык­но­вение за­писы­вать в от­дель­ную тет­радь от­рывки и ци­таты, по­казав­ши­еся ему ин­те­рес­ны­ми. Его ин­те­ресо­вало всё: пра­во, ис­то­рия, фи­зика, ху­дожес­твен­ная ли­тера­тура, и не бы­ло та­кой об­ласти, в ко­торой бы он не раз­би­рал­ся. Ко все­му это­му он по­могал зак­лю­чён­ным в сос­тавле­нии за­яв­ле­ний о пе­рес­мотре дел и кас­са­ци­он­ных жа­лоб. Толь­ко за свою пос­леднюю ход­ку пу­тём од­них лишь пе­репи­сок он смог скос­тить срок нес­коль­ким си­дель­цам, а од­но­го да­же ос­во­бодить пос­ле пе­рес­мотра де­ла. И не­муд­ре­но, что за все свои де­яния и че­лове­чес­кие ка­чес­тва на зо­не Ма­рат по­лучил проз­ви­ще «Ува­жа­емый». При­чём так его зва­ли не толь­ко зе­ки, но и ра­бот­ни­ки ад­ми­нис­тра­ции.

Близ­кое об­ще­ние Ма­рата с Эду­ар­дом за­вяза­лось не сра­зу. По­нача­лу к но­вень­ко­му прис­матри­вались, про­щупы­вали, ме­рили взгля­дами. Слов­но стая со­бак, нас­то­рожен­но об­ню­хива­ли с ног до го­ловы, за­мечая каж­дую де­таль, улав­ли­вая каж­дое дви­жение, го­товые в лю­бой мо­мент ра­зор­вать пер­во­хода в клочья, ес­ли тот даст сла­бину. Ува­жа­емая здесь 102-я статья на пер­вых по­рах нес­коль­ко смяг­ча­ла пресс, ко­торый ис­пы­тыва­ет лю­бой но­вичок на зо­не. В даль­ней­шем ни­каких ски­док на бы­лые «зас­лу­ги» ждать не при­ходи­лось, и Эду­ард сло­вом и де­лом дол­жен был от­во­ёвы­вать свой ку­сочек не­ба за ко­лючей про­воло­кой.

Тю­рем­ная биб­ли­оте­ка, в ко­торой как-то встре­тились Эду­ард и Ма­рат, сос­то­яла из двух по­косив­шихся эта­жерок, на ко­торых пы­лилось око­ло пя­ти де­сят­ков за­мусо­лен­ных книг. В ос­новном это бы­ли про­из­ве­дения одоб­ренных со­вет­ской властью ав­то­ров, на­уч­ная ли­тера­тура и нес­коль­ко книг рус­ских клас­си­ков. Су­дить о вос­тре­бован­ности ка­кой-ли­бо из книг мож­но бы­ло по сте­пени их пот­рё­пан­ности. Са­мые све­жие кни­ги бы­ли на ниж­них пол­ках. По их ви­ду мож­но бы­ло пред­по­ложить, что поч­ти ник­то из чи­тате­лей не заг­ля­дывал в них даль­ше пе­реп­лё­та. За­то на вер­хних пол­ках на­ходи­лись кни­ги, ко­торые бы­ли по­хожи на вет­хо­завет­ные пи­сания в ори­гина­ле. Об­лу­пив­ши­еся, пот­рескав­ши­еся, с пог­ну­тыми угол­ка­ми стра­ниц, эти кни­ги, ка­залось, дер­жа­лись из пос­ледних сил, что­бы «жечь гла­голом сер­дца» зе­ков.

– Ин­те­ресу­ешь­ся ли­тера­турой? – спро­сил Ма­рат, за­видев рас­смат­ри­ва­юще­го кни­ги Эду­ар­да.

– Да, хо­чу по­читать что-то. А то чувс­твую, что на­чинаю ту­петь.

– Да, зна­комое чувс­тво. Я сам по треть­ему ра­зу чи­таю это всё.

– Мо­жет, что-то по­сове­ту­ешь?

– Из это­го? Не ду­маю, что тут есть что-то ин­те­рес­ное для те­бя. – Ма­рат оце­нива­юще пос­мотрел на Эду­ар­да. – Зна­ешь, что? Пой­дём-ка со мной. Я те­бе дам кое-что по­ин­те­рес­ней.

Они пос­ле­дова­ли в ба­рак, где Ма­рат, по­шарив под шкон­кой, дос­тал кни­гу.

– На, дер­жи.

С эти­ми сло­вами, он про­тянул Эду­ар­ду пух­лую кни­гу. Это бы­ла кни­га про древ­ние ми­фы и ле­ген­ды с реп­ро­дук­ци­ями кар­тин ве­ликих ху­дож­ни­ков на биб­лей­ские те­мы.

– Бе­реги её как зе­ницу ока. Вер­нёшь, ког­да про­чита­ешь. Ес­ли пон­ра­вит­ся, ещё дам.

– Не знаю, как и бла­года­рить, Ува­жа­емый.

– Не на­до бла­года­рить. Хо­роше­му че­лове­ку ни­чего не жал­ко.

...Тем вре­менем зак­лю­чён­ных выс­тро­или в два ря­да и вы­вели из ба­рака на ут­реннее пос­тро­ение. От­рядник, ма­лень­кий уса­тый ка­питан, важ­но, слов­но пав­лин, про­хажи­вал­ся пе­ред зак­лю­чён­ны­ми, по­ка его по­мощ­ник вык­ри­кивал име­на.

– Кузь­мин Ва­силий!

– Я!

– Вол­ков Ана­толий!

– Я!

– Ко­лон­тадзе Но­дар!

– Я!

Та­кие раз­ные жиз­ни, но та­кие оди­нако­вые судь­бы.

Пе­рек­личка бы­ла за­кон­че­на, и строй по­вели на зав­трак. Эду­ард час­то ло­вил се­бя на том, что ут­ренняя пе­рек­личка на­чина­ла вы­зывать у не­го слю­но­от­де­ление. Точь-в-точь как в клас­си­чес­ком эк­спе­римен­те Пав­ло­ва на со­баках. В сто­ловой бы­ло шум­но и пах­ло хлор­кой. Зе­ки се­ли по сво­им мес­там и, по­ка раз­но­сили ут­реннюю ка­шу, об­сужда­ли но­вос­ти.

Пос­ле зав­тра­ка от­ряд по­вели на ра­боту в пром­зо­ну. Ко­лония из­го­тав­ли­вала та­поч­ки и ши­ла бре­зен­то­вые ва­реж­ки. Шить ва­реж­ки – не­весть ка­кая ин­те­рес­ная ра­бота, но она всё-та­ки прив­но­сила хоть ка­кой-то смысл в про­житый день. Мо­нотон­ный стук швей­ной ма­шин­ки за­пол­нял внут­реннюю пус­то­ту, но что ещё важ­нее, при­носил до­ход на ли­цевой счёт, ко­торый в ме­сяц два ра­за поз­во­лял ото­варить­ся не­об­хо­димым в мес­тном ла­базе. В пос­леднее вре­мя пе­редач­ки от ма­тери при­ходи­ли всё ре­же и ре­же. А за пос­ледние два ме­сяца Эду­ард не по­лучил ни од­ной. Не бы­ло да­же пи­сем. И Эду­ард стал уже вол­но­вать­ся за мать. В этом ми­ре у не­го, кро­ме ма­тери, не бы­ло ни од­но­го близ­ко­го че­лове­ка. И по­терять её оз­на­чало ос­тать­ся сов­сем од­но­му. К это­му Эду­ард был со­вер­шенно не го­тов.

По­шивоч­ный цех пред­став­лял из се­бя ста­рый де­ревян­ный ба­рак с по­косив­шей­ся кры­шей. Внут­ри, близ­ко друг к дру­гу, в три ря­да бы­ли рас­став­ле­ны швей­ные ма­шин­ки. Ра­бочее мес­то Эду­ар­да на­ходи­лось у сте­ны, в ко­торую бы­ли вби­ты гвоз­ди, слу­жив­шие ве­шал­ка­ми, – на них зак­лю­чён­ные ве­шали свою вер­хнюю одеж­ду, ког­да за­ходи­ли в ба­рак. По пра­вую ру­ку от Эду­ар­да че­рез уз­кий про­ход си­дел Ма­рат. Днев­ной план зак­лю­чён­но­го в швей­ном це­ху сос­то­ял из пят­надца­ти пар ва­режек. Обыч­но арес­танты не вы­дава­ли и по­лови­ны из это­го пла­на, а из то­го, что сши­ли, по­лови­на бы­ла бра­ком. Ни вы­гово­ры, ни ли­шения прав на ото­вар­ку в ла­базе не мог­ли вып­ра­вить си­ту­ацию. Арес­танты от­но­сились к сво­ему де­лу как к «при­нуди­лов­ке» и ко­сили от сме­ны кто как мог.

Этот ра­бочий день в це­ху не дол­жен был от­ли­чать­ся от со­тен та­ких же, ко­торые Эду­ард про­сидел за сво­ей швей­ной ма­шин­кой. Он уже вклю­чил элек­три­чес­кую ма­шин­ку и уже по­лез за за­готов­ка­ми, ког­да в цех вош­ли нес­коль­ко че­ловек в по­гонах. Сре­ди них осо­бо вы­делял­ся стар­ши­на, ко­торо­го за сходс­тво с из­вес­тным не­пар­но­копыт­ным на зо­не проз­ва­ли Ко­нём.

Все зе­ки зо­ны лю­то не­нави­дели Ко­ня за его до­тош­ность и вред­ность. Нич­то не мог­ло ус­коль­знуть из его вни­мания. Он счи­тал лич­ной по­бедой, ког­да на­ходил у зак­лю­чён­ных зап­ре­щён­ные ве­щи, с удо­воль­стви­ем до­носил на­чаль­ству о зе­ках, ко­торые во вне­уроч­ное вре­мя вы­ходи­ли из ба­рака или ку­рили пос­ле от­боя. На­чаль­ство зо­ны, в свою оче­редь, вся­чес­ки по­ощ­ря­ло и под­держи­вало его рве­ние к ра­боте, из-за че­го ак­тивность Ко­ня воз­раста­ла из го­да в год.

Но из всех ис­то­рий, ко­торые рас­ска­зыва­ли на зо­не про Ко­ня, осо­бо вы­деля­лась ис­то­рия про по­сыл­ку. Од­нажды Ко­ню приш­ла те­лег­рамма с поч­ты, в ко­торой со­об­ща­лось, что его ждёт прис­ланная кем-то по­сыл­ка. С са­мыми ра­дос­тны­ми чувс­тва­ми стар­ши­на заб­рал по­сыл­ку и от­нёс до­мой, где в при­сутс­твии же­ны, в поч­ти тор­жес­твен­ной об­ста­нов­ке, по­сыл­ка бы­ла вскры­та. Ка­кое же удив­ле­ние жда­ло его, ког­да вмес­то де­лика­тесов в ко­роб­ке они об­на­ружи­ли пять ки­лог­раммов от­борно­го ов­са...

– Вот он, – крик­нул Конь и ука­зал на Ма­рата.

– Ува­жа­емый, не угод­но ли вам прой­ти в ад­ми­нис­тра­цию? – на­рочи­то веж­ли­во про­из­нёс один из вер­ту­ха­ев.

– А с ка­кой ста­ти, поз­воль­те уз­нать? – от­ве­тил воп­ро­сом на воп­рос Ма­рат.

В этот мо­мент Эду­ард по­чувс­тво­вал, как под сто­лом в его бед­ро что-то ткну­лось. Эду­ард, де­лая вид, буд­то за­нят ма­шин­кой, взгля­нул вниз и уви­дел ру­ку Ма­рата, сжи­ма­ющую сло­жен­ные в тру­боч­ку день­ги. Су­дя по ас­сигна­ци­ям и объ­ёму, сум­ма бы­ла весь­ма зна­читель­ная.

– По ко­чану! Вста­вай, мать твою.. и та­щи свою зад­ни­цу к ку­му! – ряв­кнул Конь и по­шёл к Ма­рату.

Эду­ард сно­ва по­чувс­тво­вал ты­чок, но в этот раз он был го­раз­до тре­бова­тель­нее. Си­ту­ация тре­бова­ло не­мед­ленно­го ре­шения. На раз­думья не ос­та­валось ни се­кун­ды. Не­замет­но для ок­ру­жа­ющих Эду­ард взял день­ги и бро­сил на пол. За­тем, нак­рыв их но­гой, под­грёб под се­бя. Это лёг­кое, ед­ва за­мет­ное дви­жение не ос­та­лось без вни­мания Ко­ня.

– Ты чё за­ёр­зал? Де­лом зай­мись, дар­мо­ед!

Ма­рата скру­тили и вы­вели из ба­рака. Вновь зас­тре­кота­ли швей­ные ма­шин­ки. Это был обыч­ный эпи­зод из тю­рем­ной жиз­ни, ко­торые слу­ча­ют­ся пов­се­мес­тно и к ко­торым дав­но при­вык­ли.

По­дош­ва ка­зён­но­го бо­тин­ка нес­терпи­мо жгла пят­ку. Эду­ард про­дол­жал шить, но пе­ред гла­зами всё плы­ло и ска­кало. Мысль ли­хора­доч­но пы­талась най­ти вы­ход из сло­жив­шей­ся си­ту­ации. Эду­ард по­нял, что сту­качи до­нес­ли на Ма­рата из-за де­нег и что, не най­дя их на Ма­рате, вер­ту­хаи ско­ро при­дут за ним. Конь за­метил дви­жения Эду­ар­да. Как дваж­ды два он пой­мёт, что к че­му. Где спря­тать день­ги? На се­бе – не ва­ри­ант... Об­шмо­на­ют свер­ху до­низу, раз­де­нут до­гола и обя­затель­но най­дут. На ра­бочем мес­те? Бу­дут обыс­ки­вать все щёл­ки... Мыс­ли со­вер­шенно за­пута­лись, и тут взгляд Эду­ар­да упал на сте­ну.

«Сам­со­нов С.А. 5-й от­ряд» – про­читал Эду­ард.

Че­рез час дверь с гро­хотом от­кры­лась, и в по­меще­ние поч­ти ал­лю­ром вбе­жал Конь. Су­дя по ви­ду, он был взбе­шён. Сло­во «взмы­лен­ный» в этот мо­мент очень хо­рошо под­хо­дило и к его проз­ви­щу, и са­мой внеш­ности стар­ши­ны.

– Гу­син Эду­ард! – за­орал Конь.

– Я! – отоз­вался Эду­ард и вып­ря­мил­ся в струн­ку.

– Под­нять ру­ки, чтоб я их ви­дел! – при­казал стар­ши­на. – И вый­ти из-за ра­боче­го мес­та.

Эду­ард пос­лушно вы­пол­нил при­каз и стал в уз­ком про­ходе меж­ду ря­дами.

– Где день­ги?

Эду­ард мол­чал. Дру­гие арес­танты прек­ра­тили ра­боту и с ин­те­ресом смот­ре­ли на про­ис­хо­дящее. Ве­чером, пе­ред от­бо­ем эта ис­то­рия уже ста­нет дос­то­яни­ем всей зо­ны.

– Где спря­тал баб­ло, спра­шиваю?

– Ка­кое баб­ло?

– Пос­лу­шай, фра­ер, ты со мной не ду­ри! – шум­но фыр­кнул че­рез рас­ши­рен­ные ноз­дри Конь. – Я ж те­бя, как вошь, раз­давлю!

Ког­да его под ру­ки вы­вола­кива­ли из це­ха, Эду­ард кра­ем гла­за уви­дел, как Конь топ­чется у его швей­ной ма­шин­ки.

«Ин­те­рес­но, ку­да по­ведут? Ес­ли в ба­раки, зна­чит коз­лы прес­со­вать бу­дут. Ес­ли в ад­ми­нис­тра­цию, то мен­ты... Хоть бы в ад­ми­нис­тра­цию по­вели... С мен­та­ми поп­ро­ще бу­дет. Они не так лю­ту­ют».

К ра­дос­ти Эду­ар­да, по­вели в ад­ми­нис­тра­цию.

«К хо­зя­ину», – по­думал Эду­ард, но к его удив­ле­нию, вмес­то треть­его эта­жа, где был ка­бинет на­чаль­ни­ка ко­лонии, они спус­ти­лись по уз­кой, зак­ра­шен­ной крас­ным цве­том лес­тни­це в под­вал. Даль­ше был уз­кий ко­ридор с од­ной дверью в кон­це. Весь пол ко­ридо­ра то­же был крас­но­го цве­та. Эду­ард слы­шал от зе­ков, что и лес­тни­ца, и ко­ридор бы­ли зак­ра­шены в крас­ный цвет, чтоб на них не бы­ло вид­но сле­дов кро­ви. Про эту ком­на­ту по зо­не хо­дили страш­ные рас­ска­зы. Это бы­ла нас­то­ящая пы­точ­ная ка­мера для осо­бо упёр­тых от­казни­ков. Ша­ги гул­ко от­зы­вались от стен так, что, ка­залось, вмес­то трёх пар ног по ко­ридо­ру мар­ши­ру­ет це­лая ро­та сол­дат.

У вхо­да их дог­нал Конь.

– По­дож­ди­те по­ка. Я ска­жу, ког­да за­водить.

С эти­ми сло­вами он про­шёл в ком­на­ту. Че­рез нес­коль­ко ми­нут нап­ря­жён­но­го ожи­дания дверь от­кры­лась, и от­ту­да вы­суну­лась ко­непо­доб­ная го­лова стар­ши­ны.

– Ну, сей­час ты за­гово­ришь, как ми­лень­кий, – зар­жал он. – За­води­те.

Ком­на­та пред­став­ля­ла со­бой уз­кую длин­ную ка­мор­ку, у даль­ней сте­ны ко­торый был стол, за ко­торым си­дел сам на­чаль­ник ко­лонии. Это был ог­ромно­го рос­та муж­чи­на с пыш­ны­ми уса­ми и лы­сой го­ловой. Не­ес­тес­твен­но ма­лень­кие гла­за на ши­роком ли­це свер­ка­ли злостью. Мор­щи­нис­тый лоб был усе­ян круп­ны­ми кап­ля­ми по­та, ко­торые, ска­тыва­ясь по глад­ко выб­ри­тым ще­кам, об­ра­зовы­вали не­боль­шой во­допа­дик на под­бо­род­ке.

Спра­ва от на­чаль­ни­ка тюрь­мы сто­ял пред­се­датель со­вета кол­лекти­ва ко­лонии, или, по-прос­то­му, «Глав­ко­зёл». Зак­лю­чён­ные бо­ялись это­го дол­го­вязо­го зе­ка да­же боль­ше, чем «хо­зя­ина». Ин­форма­ция со всех сту­качей зо­ны сли­валась имен­но к не­му, а он сам уже ре­шал, о чём до­ложить на­чаль­ни­ку, а ко­го от­ма­зать. Мол­ча­ние, ес­тес­твен­но, сто­ило де­нег, и по­рой не­малых. Блат­ные вы­нуж­де­ны бы­ли счи­тать­ся с Глав­козлом, по­тому что он фак­ти­чес­ки хо­дил в за­мес­ти­телях на­чаль­ни­ка по вос­пи­татель­ной ра­боте. И ссо­рить­ся с ним бы­ло се­бе до­роже.

Сле­ва от на­чаль­ни­ка, чуть приг­нувшись, сто­ял стар­ши­на.

Эду­ар­да уса­дили на вмон­ти­рован­ный в бе­тон­ный пол же­лез­ный стул с очень вы­сокой спин­кой. Со сто­роны это со­ору­жение боль­ше по­ходи­ло на элек­три­чес­кий стул, чем на обыч­ный пред­мет ме­бели. В этот мо­мент Эду­ард за­метил на по­лу ва­ляв­шу­юся по­ловую тряп­ку крас­но­го цве­та. «Не до­мыли, что ли?», – по­думал Эду­ард, но, прис­мотрев­шись, по­нял, что это май­ка, щед­ро за­литая кровью.

«Ма­рат! Что они с ним сде­лали?»

В го­лове за­мель­ка­ли об­ра­зы сред­не­веко­вых пы­точ­ных ком­нат. Эду­ард да­же ог­ля­нул­ся в по­ис­ках ды­бы. Сер­дце сжа­лось от тяж­ких пред­чувс­твий. По все­му бы­ло по­нят­но, что це­ремо­нить­ся с ним не бу­дут.

– Гу­син... – проз­ву­чал ба­сис­тый го­лос на­чаль­ни­ка. – Да­вай по-хо­роше­му. Мы зна­ем, что зак­лю­чён­ный Ма­рат Мус­та­фа­ев пе­редал те­бе день­ги. В дру­гое вре­мя я бы не стал за­мора­чивать­ся с этим, но эти день­ги яв­ля­ют­ся важ­ным ве­щес­твен­ным до­каза­тель­ством его прес­тупле­ния. Этот ста­рый хрен умуд­ря­ет­ся про­вора­чивать свои де­лиш­ки, да­же си­дя в тюрь­ме. По­это­му по-хо­роше­му спра­шиваю: где они?

Эду­ард ус­лы­шал, что над­зи­рате­ли, сто­ящие за ним, сде­лали шаг впе­рёд.

За два го­да, ко­торые Эду­ард про­вёл в ко­лонии, он умуд­рился не на­рушить ни один из не­писа­ных тю­рем­ных за­конов. Он твёр­до ус­во­ил уро­ки, ко­торые ему дал смот­ря­щий за ха­той ещё в СИ­ЗО. Судь­ба под­ки­нула ему неп­ростой вы­бор: прог­нуть­ся под ад­ми­нис­тра­цию, сту­ча и шпи­оня за со­камер­ни­ками, или пой­ти про­тив сис­те­мы, но для это­го нуж­на бы­ла не­дюжин­ная си­ла во­ли, что­бы про­тивос­то­ять ка­зён­но­му прес­су. Это не был вы­бором меж­ду доб­ром и злом, где доб­ро – это сот­рудни­ки пра­вопо­ряд­ка, а зло – кри­минал. Как и в жиз­ни, в тюрь­ме не бы­ва­ет иде­аль­но бе­лого и аб­со­лют­но чёр­но­го цве­тов. Вез­де есть по­луто­на и от­тенки. Зак­лю­чён­ный в ро­бе мог быть ин­телли­ген­тней­шим семь­яни­ном, а над­зи­ратель нас­то­ящим са­дис­том в уни­фор­ме. С дру­гой сто­роны, встре­чались кон­че­ные уго­лов­ни­ки, без ка­ких-ли­бо приз­на­ков про­пис­ной мо­рали, и бы­ли над­зи­рате­ли, с ко­торы­ми мож­но бы­ло по-прос­то­му пе­реки­нуть­ся сло­веч­ком-дру­гим. По­терять­ся в этой за­путан­ной враж­дебной сре­де бы­ло про­ще прос­то­го, по­это­му Эду­ард на­шёл свою единс­твен­ную пу­тевод­ную звез­ду, ко­торая на­зыва­лась спра­вед­ли­вость. Вы­давать то­вари­щей вез­де и во все вре­мена счи­талось нес­пра­вед­ли­вым. Сей­час у не­го тре­бова­ли пре­датель­ства. Ему нуж­но бы­ло сде­лать вы­бор меж­ду труд­ным и очень труд­ным. На од­ной ча­ше ве­сов бы­ла боль от тер­за­ний со­вес­ти, а на дру­гой боль от тер­за­ний те­лес­ных. А в бо­лее дол­гой пер­спек­ти­ве от его нас­то­яще­го вы­бора за­висе­ло – жить ему или быть уби­тым.

– То­варищ на­чаль­ник, я не в кур­се. Я не по­нима...

До­гово­рить ему по­мешал силь­ный удар в че­люсть. Всё в ком­на­те поп­лы­ло и про­вали­лось в кро­меш­ную ть­му.

– Гу­ууси­иин... Гу­уси­ин...

Неп­ри­ят­ный го­лос до­носил­ся от­ку­да-то свер­ху и ка­зал­ся да­лёким и не­важ­ным. Соз­на­ние воз­вра­щалось по кру­пин­кам, от­дель­ны­ми чувс­тва­ми, улав­ли­ва­ющи­ми ре­аль­ный мир. Во рту был про­тив­ный вкус кро­ви, че­люсть све­ло су­доро­гой, а в ушах сто­ял нес­терпи­мый свист. Эду­ард раз­ле­пил гла­за и уви­дел пе­ред со­бой на­чаль­ни­ка тюрь­мы.

– При­шёл в се­бя, го­луб­чик? Ну вот и хо­рошо. Тог­да мы про­дол­жим. Где день­ги?

Эду­ард сплю­нул на пол гус­той кровью.

– Я не знаю, – от­ве­тил Эду­ард и заж­му­рил­ся, ожи­дая но­вого уда­ра.

Уда­ра не пос­ле­дова­ло. Вмес­то это­го сно­ва за­гово­рил на­чаль­ник. Те­перь его го­лос был не злоб­ный, как ми­нуту на­зад. Те­перь он го­ворил по-доб­ро­му, поч­ти по-оте­чес­ки.

– Эду­ард Вла­дими­рович, так, ка­жет­ся, вас по от­чес­тву, да? Я хо­чу вам кое-что объ­яс­нить. На зо­не, ес­ли хо­чешь нор­маль­но су­щес­тво­вать, то дол­жен под­чи­нять­ся об­щим за­конам. В этой зо­не за­кон – это я. Не ду­май­те, что смо­жете от ме­ня что-то скрыть. Это не­воз­можно. Ес­ли вас, зе­ков, в ку­рил­ке че­тыре че­лове­ка, то знай­те, что один из них я. Ну так вот, я точ­но знаю, что Ма­рат вам пе­редал день­ги. И я вас по-хо­роше­му про­шу, ска­жите, где они.

Эду­ард пос­мотрел на на­вис­шую над ним ог­ромную фи­гуру на­чаль­ни­ка. Из-за тус­кло­го све­та лам­почки черт ли­ца не бы­ло вид­но. За­то боль­шой, за­пол­ня­ющий поч­ти всю ши­рину ком­на­ты, си­лу­эт был хо­рошо раз­ли­чим.

– Я бы ска­зал, ес­ли бы знал, но...

В этот раз Эду­ард за­метил кра­ем гла­за, как раз­ма­хива­ет­ся один из над­зи­рате­лей. Удар был мощ­ный, и он при­нёс ужас­ную боль в пра­вом ухе. Не в си­лах тер­петь да­лее, Эду­ард не­ис­то­во за­орал. На­чаль­ник вздох­нул и сно­ва сел за стол.

– Ну вот... А я хо­тел по-хо­роше­му. Обыс­кать его!

Две па­ры силь­ных рук выт­ряхну­ли Эду­ар­да из его одеж­ды, и уже че­рез нес­коль­ко се­кунд го­лый Эду­ард си­дел на же­лез­ном сту­ле с при­вязан­ны­ми к спин­ке ру­ками. Его ве­щи бы­ли раз­бро­саны по по­лу. На­чаль­ник дер­жал в ру­ках ри­сунок с изоб­ра­жени­ем ло­шади.

– Это ты со стар­ши­ны, что ли, ри­совал? – по­шутил на­чаль­ник и, до­воль­ный, рас­сме­ял­ся собс­твен­ной шут­ке. При­сутс­тву­ющие то­же зас­ме­ялись. Не ржал толь­ко Конь.

– Это бы­ла моя же­на, – выж­дав па­узу, ска­зал Эду­ард.

– Что?! Слы­шишь, стар­ши­на... Он твой муж! Это ка­кой же ЗАГС за­регис­три­ровал Ко­ня и че­лове­ка?

Ком­на­та опять взор­ва­лась сме­хом.

– Мож­но это взять? – по­ин­те­ресо­вал­ся Конь, ука­зывая на ри­сунок.

– Бе­ри, да­рю! – про­дол­жая сме­ять­ся, от­ве­тил на­чаль­ник и про­тянул ри­сунок.

Для Эду­ар­да всё про­изош­ло очень быс­тро. Он уви­дел, как стар­ши­на заб­рал ри­сунок, и преж­де чем Эду­ард ус­пел что-то ска­зать, ра­зор­вал его в мел­кие клочья. Пос­ледняя па­мять о Ли­лии прев­ра­тилась в му­сор на гряз­ном по­лу. Эду­ард фи­зичес­ки ощу­тил, как в нём про­изош­ла пе­реме­на... Всё, что бы­ло и про­ис­хо­дило с ним, ос­та­лось там, до мо­мен­та, ког­да ри­сунок был ра­зор­ван. Ис­чезла единс­твен­ная ни­точ­ка, ко­торая ещё свя­зыва­ла зак­лю­чён­но­го Эду­ар­да Гу­сина с тем, ещё не осуж­дённым Эду­ар­дом. Чис­тым, на­ив­ным, сла­бым. Те­перь же не ос­та­лось ни стра­ха, ни тре­воги. В го­лове сту­чало лишь од­но сло­во – месть. Ди­кое, ярос­тное чувс­тво мес­ти, не ос­тавля­ющее за со­бой да­же на­мёка о воз­можных пос­ледс­тви­ях. Ах... Ка­кая до­сада, что стул, на ко­тором он си­дит, на­мер­тво вмон­ти­рован в пол. Как бы кра­сиво смот­ре­лась его же­лез­ная спин­ка, прев­ра­ща­ющая в кро­вавое ме­сиво эту урод­ли­вую вы­тяну­тую мор­ду стар­ши­ны.

– Стар­ши­на, – спо­кой­но про­из­нёс Эду­ард, – я ска­жу те­бе, где день­ги.

По­вис­ла па­уза. Все с удив­ле­ни­ем пос­мотре­ли на зак­лю­чён­но­го.

– По­дой­ди, я ска­жу те­бе на уш­ко.

– Ска­жи так, – от­ве­тил Конь.

– Так, во все­ус­лы­шание я не мо­гу. Ссу­чусь пе­ред му­жика­ми. А в уш­ко вро­де как и не го­ворил ни­кому. А что ска­зал, ос­та­нет­ся меж­ду на­ми.

Конь взгля­нул на на­чаль­ни­ка, тот кив­нул.

Стар­ши­на мед­ленно по­дошёл к си­дяще­му Эду­ар­ду и нак­ло­нил­ся.

– Бли­же, а то ж ус­лы­шат.

Конь ещё нем­но­го нак­ло­нил­ся и под­ста­вил ухо. Ухо бы­ло мя­сис­тое с тор­ча­щими из не­го во­лос­ка­ми. В сле­ду­ющее мгно­вение зу­бы Эду­ар­да с си­лой буль­до­га жад­но сом­кну­лись на чуть под­ра­гива­ющем от не­тер­пе­ния ухе стар­ши­ны.

– А­аа!! – что есть си­лы за­орал Конь. – От­пусти, су­ка!

Эду­ард по­чувс­тво­вал, как го­рячая кровь по­тек­ла по его под­бо­род­ку. Конь, упе­рев­шись ру­ками в ли­цо зак­лю­чён­но­го и ис­тошно виз­жа, пы­тал­ся отод­рать его от се­бя. В этот мо­мент дол­го­вязый зек, до сих пор не про­ронив­ший ни од­но­го сло­ва, под­ско­чил к ним и со всей си­лы уда­рил ку­лаком в ли­цо Эду­ар­да. От уда­ра го­лова Эду­ар­да дёр­ну­лась в сто­рону, и он по­терял соз­на­ние. Стар­ши­на, за­жав ра­ну, из ко­торой хлес­та­ла кровь, зап­ры­гал по ма­лень­кой ком­на­те. Изо рта Эду­ар­да тор­чал ког­да-то при­над­ле­жав­ший стар­ши­не ор­ган те­ла.

 

Гла­ва де­вятая

КАР­ЦЕР

Эду­ард по­пытал­ся от­крыть гла­за, но по­лучи­лось это толь­ко с ле­вым гла­зом. Пра­вый зап­лыл сплош­ной ге­мато­мой и на­от­рез от­ка­зывал­ся по­вино­вать­ся. Те­ло бо­лело так, буд­то по не­му про­бежа­лось ста­до бы­ков. Эду­ард по­пытал­ся при­под­нять­ся и тут же ощу­тил нес­терпи­мо ос­трую боль в пра­вом бо­ку. «Су­ки, реб­ро сло­мали», – по­думал Эду­ард и сно­ва по­валил­ся на спи­ну. Над со­бой он уви­дел се­рый об­лезлый по­толок с тём­ны­ми пят­на­ми пле­сени. Бы­ло ти­хо как в мо­гиле. Тол­стые бе­тон­ные сте­ны кар­це­ра не про­пус­ка­ли ни зву­ка, ни теп­ла. Единс­твен­ный ис­точник све­та в ви­де тус­клой лам­пы был под по­тол­ком, в уг­лу зап­лесне­велых стен.

– Есть кто-ни­будь? – спро­сил у пус­то­ты Эду­ард хрип­лым го­лосом.

– Есть, – отоз­ва­лась пус­то­та.

– По­моги, друг, – поп­ро­сил Эду­ард и по­пытал­ся вы­тянуть ру­ку.

– Вы по­лежи­те луч­ше. Сесть-то всё рав­но нег­де. Шкон­ки ещё не от­кры­ли. Тут, зна­ете ли, всё по рас­пи­санию. Хо­тя бы­ва­ют дни, ког­да и не от­кры­ва­ют вов­се. Это же не ку­рорт всё-та­ки... – за­тара­торил го­лос, кар­та­вя на каж­дом сло­ве. – Я так ду­маю, гос­подь не по­сыла­ет ис­пы­тания, ко­торые нам не по си­лам.

Эду­ард по­пытал­ся по­вер­нуть го­лову в сто­рону го­воря­щего го­лоса, но тут же скор­чился от бо­ли.

– Вы ле­жите, ле­жите... Не дви­гай­тесь.

– Хо­лод­но ле­жать, – вы­дох­нул Эду­ард.

– А сто­ять бу­дет боль­но, – хмык­нул го­лос, – кто это вас так?

– Что? Сов­сем плох?

– Я ви­дел че­лове­ка, ко­торо­го сбил по­езд и про­тащил под со­бой до со­сед­ней стан­ции. Ког­да его хо­рони­ли, он выг­ля­дел луч­ше, чем вы сей­час.

– Дол­го я был без соз­на­ния?

– Дол­го. Ког­да ме­ня при­вели, вы уже ле­жали. По­думал, что на тот свет соб­ра­лись уже. Пос­лу­шал ды­хание, смот­рю – нет, ды­шите ещё... Стар­ши­на на вас очень злой был. Нес­коль­ко раз в кор­мушку заг­ля­дывал и ру­гал­ся силь­но. Баш­ка пе­ревя­зана, весь в кро­вище – жуть, од­ним сло­вом.

Эду­ард ус­лы­шал ша­ги и уви­дел над со­бой пух­лое ли­цо в круг­лых оч­ках, рас­тя­нув­ше­еся при­вет­ли­вой щер­ба­той улыб­кой.

– Бу­дем зна­комы? Фра­ер­ман Иса­ак Се­мёно­вич.

Фра­ер­ман был из тех лю­дей, ко­торым для жиз­ни нуж­но не толь­ко ды­шать, но ещё и го­ворить. Го­ворил он бе­зос­та­новоч­но, с упо­ени­ем, всплес­ки­вая ру­ками, да­вясь сло­вами и съ­едая окон­ча­ния. Его мо­нотон­ный жуж­жа­щий го­лос зву­чал вез­де, где бы он ни на­ходил­ся и что бы ни де­лал. Он го­ворил, ког­да был за­нят, ког­да от­ды­хал, ког­да ел и да­же ког­да спал. Фра­ер­ман был ис­то­риком по об­ра­зова­нию и ког­да-то ра­ботал учи­телем в шко­ле. С ра­боты его выг­на­ли, ког­да не­уём­но­му ев­рею в оче­ред­ной раз от­ка­зали в эмиг­ра­ции, что вы­лилось в его гнев­ную, пла­мен­ную речь пе­ред сте­нами шко­лы, об­ли­ча­ющую прог­нившую сис­те­му Стра­ны Со­ветов. Слу­чил­ся нес­лы­хан­ный скан­дал, ито­гом ко­торо­го стал при­каз об уволь­не­нии и со­от­ветс­тву­ющий штамп в тру­довой книж­ке. Так Фра­ер­ман Иса­ак Се­мёно­вич офи­ци­аль­но стал без­ра­бот­ным и, что­бы как-то про­кор­мить­ся, за­нял­ся фи­лате­ли­ей, а ес­ли го­ворить кон­крет­ней – спе­куля­ци­ей мар­ка­ми. На этом де­ле его и под­греб­ла под се­бя су­ровая, под­сле­пова­тая Фе­мида.

– По­нима­ете, это не моё мес­то... Я не дол­жен тут быть! – вот уже це­лый час без умол­ку та­рах­тел Фра­ер­ман. – У ме­ня об этом да­же фа­милия го­ворит. На­до же бы­ло с та­кой фа­мили­ей по­пасть за ре­шёт­ку... Ме­ня тут так и проз­ва­ли – «Фра­ер». А зна­ете ли вы, что сло­во «фра­ер» приш­ло в уго­лов­ный жар­гон из иди­ша? Да! Пред­ставь­те се­бе! И на иди­ше это слов­но оз­на­ча­ет «сво­бод­ный». Вот ведь ка­кой смыс­ло­вой аб­сурд по­луча­ет­ся, а? Нет, вы по­думай­те... Сво­бод­ный Иса­ак Се­мёно­вич, и вдруг си­дит за ре­шёт­кой. Кста­ти, из иди­ша и ив­ри­та в кри­миналь­ный жар­гон по­пало мно­го слов. Да-да, пред­ставь­те се­бе... Нап­ри­мер «блат­ной»... Это сло­во бе­рёт своё на­чало от «die Blatte» и оз­на­ча­ет «лист бу­маги», «за­пис­ка»... То есть лю­ди, ус­тра­ива­ющи­еся на ра­боту по за­пис­ке от нуж­но­го че­лове­ка, по бла­ту, так ска­зать. Или «шмо­нать»... Зна­ете ли вы, Эду­ард, что в тюрь­мах им­пер­ской Рос­сии обыск в ка­мерах бы­ло при­нято де­лать в во­семь ча­сов ве­чера? А «во­семь» на ив­ри­те «шмо­не»! Вот ведь как бы­ва­ет, до­рогой вы мой.

Фра­ер­ман за­мол­чал на се­кун­ду и в ожи­дании эф­фекта от ска­зан­но­го пос­мотрел на Эду­ар­да. Тот, прис­ло­нив­шись спи­ной к сте­не и зак­рыв гла­за, си­дел на по­лу. Ли­цо Эду­ар­да пе­редёр­ги­вала мел­кая дрожь, и ка­залось, что из все­го ска­зан­но­го он не ус­лы­шал ни од­но­го сло­ва.

– Боль­но, да? А я ведь го­ворил – не вста­вай­те. Не пос­лу­шали ме­ня... Ме­ня ник­то не слу­ша­ет. Вот и бри­гади­ру го­ворю: у ме­ня ша­бат. По­нима­ете? Ша-бат! Я не мо­гу ра­ботать в суб­бо­ту! А тут как наз­ло зо­на с шес­тиднев­ной ра­бочей не­делей. Ес­ли с по­недель­ни­ка по пят­ни­цу – да ра­ди бо­га! Но в суб­бо­ту – ша­бат! Это свя­тое! А они мне, мол, шлан­гу­ешь, в от­ри­цало­во по­шёл. Я им го­ворю, да ка­кой из ме­ня от­ри­цала? Вы пос­мотри­те на ме­ня... В об­щем, так пе­ри­оди­чес­ки и по­падаю сю­да. То на сут­ки, то на трое. Тут, ко­неч­но, не Гаг­ры, но при­вык­нуть мож­но. Осо­бен­но ког­да есть с кем пе­реки­нуть­ся сло­веч­ком. Кор­мят, прав­да, не ах­ти... Тут, зна­ете ли, бы­ва­ют лёт­ные дни и не­лёт­ные. Лёт­ные – это ког­да хлеб при­несут с ки­пят­ком, а в не­лёт­ные толь­ко ки­пяток. Но они ме­ня не сло­ма­ют! Нет! – гор­до по­дыто­жил Фра­ер­ман и поп­ра­вил съ­ехав­шую ки­пу.

– Вот вы го­вори­те, Бог, – не уни­мал­ся Фра­ер­ман, хо­тя Эду­ард и не ду­мал ни­чего го­ворить. – А что есть Бог? А я вам ска­жу... Соз­да­тель, вла­дыка! Выс­шая спра­вед­ли­вость! К не­му мы взы­ва­ем в сво­их мо­лит­вах, ког­да бла­года­рим за жизнь, и к не­му же об­ра­ща­ем­ся, ког­да про­сим о ми­лос­ти. Вы пред­став­ля­ете се­бе мир без Бо­га? Без ве­ры в не­го? Это же фор­менный бар­дак. Че­ловек, ко­торый ве­ру­ет, – бо­ит­ся. Бо­ит­ся ка­ры не­бес­ной за неб­ла­гоп­ристой­ные де­яния свои. Не лю­бовь, не со­весть, а имен­но страх яв­ля­ет­ся сдер­жи­ва­ющим фак­то­ром, ко­торый не да­ёт че­лове­ку прев­ра­тить­ся в жи­вот­ное. Да, я знаю... Вы ска­жете – а что же ате­ис­ты? Раз­ве все они тво­рят без­за­кония? Или, мо­жет быть, в тюрь­мах не си­дят ве­ру­ющие? Вон, каж­дый вто­рой с крес­том на шее хо­дит, а каж­дый пя­тый мо­лит­ся сво­ему Ал­ла­ху. А я вам, до­рогой мой, от­ве­чу... Не каж­дый ате­ист без­божник, и не каж­дый мо­лящий­ся – в ве­ре. Мы слиш­ком сла­бы, что­бы по­нять, кто мы есть... Нам это­го не да­но знать. Есть не­кие умс­твен­ные рам­ки, ко­торые нам ни­ког­да не суж­де­но пе­рей­ти. Да, я сог­ла­сен, че­ловек уже под­чи­нил се­бе энер­гию ато­ма, стро­ит ко­раб­ли и са­молё­ты, да что там са­молё­ты, он уже в кос­мо­се был. Но это все­го лишь нич­тожная то­лика то­го, что за­думал и сот­во­рил Бог!

Фра­ер­ман, воз­буждён­ный собс­твен­ным го­лосом, нес­коль­ко раз про­шёл­ся по кар­це­ру. От сте­ны до сте­ны че­тыре ша­га впе­рёд – че­тыре на­зад. Обер­нувшись к Эду­ар­ду, он про­дол­жил:

– Вот пред­ставь­те му­равья, нет, прос­то пред­ставь­те ма­лень­ко­го та­кого, обыч­но­го му­равья. Он стро­ит ог­ромные му­равей­ни­ки, в ко­торых есть от­дель­ные ка­меры, про­ходы, до­роги, мос­ты, раз­вязки. Он соз­да­ёт це­лый мир, ко­торый, вро­де бы, слиш­ком боль­шой, для то­го что­бы этот му­равей мог сам его осоз­нать. Но он его соз­да­ёт! И ему ка­жет­ся, что вот это по­ле, на ко­тором сто­ит его му­равей­ник, и есть все­лен­ная, а даль­ше бес­ко­неч­ность. Но мы-то с ва­ми зна­ем, что за по­лем до­рога, за ко­торой де­рев­ня, а ещё даль­ше го­род, мо­ре, оке­ан, пла­неты, сол­нце. Вот о чём я хо­чу вам ска­зать. Рам­ки это­го му­равья очер­че­ны этим по­лем! И ему нев­до­мёк, что су­щес­тву­ет го­раз­до боль­ший мир. Так и че­ловек... Мы слиш­ком нич­тожны, что­бы по­нять всё. И есть лишь один спо­соб не сой­ти с ума – это ве­рить в Бо­га. В соз­да­теля, ко­торый за шесть дней соз­дал то, что не по­нять нам и за ты­сячу ты­сяч лет.

Фра­ер­ман за­мол­чал и сел ря­дом с Эду­ар­дом. Нас­ту­пила дол­гождан­ная ти­шина. И в тот мо­мент, ког­да Эду­ард уже бы­ло по­думал, что его со­сед вы­дох­ся, сно­ва раз­дался кар­та­вый го­лос:

– Был у ме­ня один зна­комый на во­ле. Вы слу­ша­ете ме­ня? Ну так вот. В бо­га не ве­рил, цер­кви ха­ял, в об­щем, вёл отъ­яв­ленный ма­тери­алис­ти­чес­кий об­раз жиз­ни. Как-то за­вязал­ся у ме­ня с ним оче­ред­ной спор на ре­лиги­оз­ной поч­ве, а он и го­ворит... Пред­ставь, что ты всю жизнь мо­лишь­ся, дер­жишь му­читель­ные пос­ты, на­де­ешь­ся на ми­лость, ве­ришь во спа­сение, а ког­да уми­ра­ешь, то прос­то за­кан­чи­ва­ешь­ся. Буд­то вык­лю­чили свет. Чик – и всё! Не­ту те­бя. И у те­бя да­же не бу­дет воз­можнос­ти ска­зать се­бе «и на фи­га я это всё де­лал?». Приз­на­юсь, ста­ло страш­но. Но тут я по­нял: это не друг го­ворит со мной, а сам дь­явол на­шёп­ты­ва­ет эти сло­ва его ус­та­ми. Я вспом­нил пи­сание, к ко­тором го­ворит­ся, что ве­рить на­до не­поко­леби­мо! На­ши гла­за мо­гут врать, слух об­ма­нывать, но сер­дце дол­жно быть неп­риступ­ной кре­постью, хра­ня и обе­регая свя­тую ве­ру. Ис­то­рия зна­ет мно­го при­меров, ког­да ка­жуще­еся ока­зыва­лось неп­равдой. То же рас­пя­тие! Я имею в ви­ду об­раз то­го рас­пя­тия, ко­торое из­вес­тно уже око­ло двух ты­сяч лет. Вы зна­ете, что три гвоз­дя не мо­гут удер­жать те­ло в под­ве­шен­ном сос­то­янии? По край­ней ме­ре в том по­ложе­нии, в ко­тором изоб­ра­жа­ют И­ису­са Хрис­та? Кста­ти, ниг­де в Еван­ге­лии нет упо­мина­ний о гвоз­дях, ко­торы­ми при­бива­ли те­ло Спа­сите­ля к крес­ту. Пред­ставь­те се­бе, до­рогой вы мой, что в пи­сани­ях под­робно опи­сыва­ет­ся путь Хрис­та на Лоб­ное мес­то, рас­ска­зыва­ет­ся о том, как его по­или, как де­лили его одеж­ду, как из­де­вались над те­лом, но не бы­ло про­из­не­сено ни од­но­го сло­ва про сам акт при­бива­ния! Вот та­кой вот па­радокс! В Свя­щен­ном Пи­сании му­суль­ман во­об­ще на­писа­но, что каз­ни­ли не И­ису­са, а сов­сем дру­гого че­лове­ка. И ока­зыва­ет­ся...

Пос­ледняя фра­за, ска­зан­ная Фра­ер­ма­ном, зас­та­вила Эду­ар­да от­крыть гла­за.

– Не И­ису­са? – пе­ребил Эду­ард. – А ко­го тог­да?

В этот мо­мент пос­лы­шал­ся лязг от­кры­ва­ющей­ся две­ри.

– Фра­ер­ман, на вы­ход, – при­казал над­зи­ратель. – По­шеве­ливай­ся!

Ког­да за Фра­ер­ма­ном зак­ры­лась дверь, на Эду­ар­да сва­лилась ог­лу­ша­ющая ти­шина. Те­ло по-преж­не­му бо­лело и не хо­тело под­чи­нять­ся, но по край­ней ме­ре бы­ло не так боль­но ды­шать. Эду­ард по­думал, что со­вер­шенно по­терял­ся во вре­мени. Сколь­ко он тут уже? Ча­са три? Че­тыре? Сколь­ко го­ворил Фра­ер­ман? Ка­залось, что он го­ворил це­лую веч­ность. В па­мяти пос­ле доп­ро­са не ос­та­лось ни од­ной за­цеп­ки, за ко­торую мож­но бы­ло бы ух­ва­тить­ся для от­счё­та вре­мени. Так он си­дел, с со­вер­шенно пус­той го­ловой, вслу­шива­ясь в би­ение собс­твен­но­го сер­дца. И бы­ло что-то сла­дос­тное, ус­по­ка­ива­ющие в этой апа­тич­ной ти­шине. Буд­то его и не бы­ло тут. Буд­то дух его дав­но по­кинул эти сте­ны, ос­та­вив брен­ное ис­ка­лечен­ное те­ло ос­ты­вать на гряз­ном по­лу. Ес­ли смерть при­ходит имен­но так, то, на­вер­ное, не страш­но и уми­рать. Лишь толь­ко гу­ля­ющая по всем сус­та­вам боль на­поми­нала о том, что ис­кра жиз­ни ещё не по­кину­ла его ис­ка­лечен­ное те­ло.

Звук от­кры­ва­ющей­ся две­ри вер­нул Эду­ар­да в ре­аль­ность. В кар­цер вве­ли Фра­ер­ма­на. При­жимая ру­ки к жи­воту, он сел в уг­лу и стал по­сылать прок­ля­тия в чей-то ад­рес. За ним в кар­цер во­шёл над­зи­ратель и отом­кнул зак­ры­тую в сте­не шкон­ку.

– Зве­ри... они прос­то зве­ри! – за­ныл Фра­ер­ман, ког­да над­зи­ратель ушёл. – Нас­то­ящие фа­шис­ты! И от­ку­да та­ких на­бира­ют? Нет, я по­нимаю, что с на­шим бра­том зак­лю­чён­ным сю­сюкать­ся нель­зя. Я бы сам по­лови­ну из них собс­твен­но­руч­но пос­та­вил к стен­ке. Но ме­ня-то за что? Бед­но­го зак­лю­чён­но­го, ко­торый тя­нет свою лям­ку чес­тно, на ро­жон не ле­зет, ни­кому зла не же­ла­ет. На­обо­рот, по­мога­ет, как мо­жет, в ме­ру сво­их скром­ных че­лове­чес­ких сил. Ах, бед­ная моя ма­туш­ка, хо­рошо, что не до­жила до это­го дня. Её сер­дце не вы­дер­жа­ло бы это­го. Она бы не смог­ла смот­реть на то, как му­ча­ет­ся её единс­твен­ный, лю­бимый сы­ночек.

«Ма­ма, – по­думал Эду­ард. – Как дол­го от неё нет вес­тей? Пос­ледний раз ме­сяца три на­зад при­сыла­ла пе­редач­ку с ко­ротень­ким пись­ме­цом. Как она там? Нет, не та­кой судь­бы она хо­тела для ме­ня. Всю жизнь бе­рег­ла, за­боти­лась, опе­кала. Единс­твен­ный раз да­ла сла­бину, и вот что слу­чилось…»

Мысль о ма­ме по­чему-то выз­ва­ла чувс­тво го­лода. Ког­да он ел в пос­ледний раз? На зав­тра­ке? А ког­да был зав­трак? Ут­ром? А ут­ро? Ут­ро бы­ло в прош­лой жиз­ни. В жиз­ни дру­гого Эду­ар­да, ко­торый ещё на что-то на­де­ял­ся и пы­тал­ся как-то цеп­лять­ся за жизнь. Тот Эду­ард Гу­син умер в той ком­на­те на доп­ро­се. Те­перь в этой по­лутём­ной зло­вон­ной ка­мере за­чина­лась но­вая жизнь – урод­ли­вый эм­бри­он, вы­нуж­денный на­чинать свой путь во ть­ме че­лове­чес­ких по­роков и жес­то­кос­ти.

– Эду­ард... Эду­ааард, – го­лос Фра­ер­ма­на в оче­ред­ной раз вы­вел Эду­ар­да из по­луза­бытья. – А вы за что си­дите?

Эду­ард пос­мотрел на Фра­ер­ма­на. Тот уже раз­лёгся на единс­твен­ной шкон­ке.

– За убий­ство.

– 102-я? А по вам и не ска­жешь. Не по­хожи вы на убий­цу. Ко­неч­но, в жиз­ни вся­кое бы­ва­ет, но вы сов­сем не по­хожи на че­лове­ка, ко­торый спо­собен от­нять жизнь у дру­гого.

– А я от­нял. Убил же­ну и её лю­бов­ни­ка. Убил и сжёг, – от­ре­зал Эду­ард.

По­вис­ло мол­ча­ние.

– А что же вы си­дите на хо­лод­ном по­лу? – вдруг вско­чил Фра­ер­ман. Его го­лос при­об­рёл су­ет­ли­вые, по­добос­трастные нот­ки. – Прос­ту­дитесь ведь. Вот, ло­житесь на шкон­ку. А я пос­тою. Ни­чего со мной не ста­нет­ся. А вам от­дохнуть на­до. Да­вай­те я вам по­могу. Из­ви­ните, я до сих пор не по­ин­те­ресо­вал­ся, как вас по ба­тюш­ке... Как? Вла­дими­рович? Ну вот и хо­рошо. Вот и лад­нень­ко. Ло­житесь. Ско­ро и ки­пято­чек при­несут. Прор­вёмся, Эду­ард Вла­дими­рович. Вы ле­жите, ле­жите... Бог не да­ёт че­лове­ку ис­пы­таний, ко­торые он не в сос­то­янии вы­дер­жать.

Эду­ард лёг на же­лез­ный лист шкон­ки и по­чувс­тво­вал, как ус­та­лость, слов­но мно­готон­ный гру­зовик, при­дави­ла его те­ло. Фра­ер­ман всё ещё су­етил­ся вок­руг не­го, что-то го­ворил. Но с каж­дой се­кун­дой жуж­жа­щий го­лос ста­новил­ся ти­ше, ухо­дя всё даль­ше и даль­ше, ста­новясь всё бо­лее нев­нятным, по­ка не пе­рес­тал су­щес­тво­вать сов­сем, прев­ра­тив­шись в фо­новый гул тя­жёло­го бо­лез­ненно­го сна.

***

– Встать! Подъ­ём! – за­орал го­лос. – Мразь под­шко­ноч­ная, ле­жать в гро­бу бу­дешь, а не тут. Я те­бя собс­твен­но­руч­но сгною в кар­це­рах. Встать, ска­зал!

Го­лос при­над­ле­жал Ко­ню, ко­торый сто­ял в две­рях кар­це­ра и что есть мо­чи орал на всё ШИ­ЗО.

Эду­ард тя­жело под­нялся и прис­ло­нил­ся к стен­ке.

– Отой­ди от сте­ны, тварь!

Эду­ард сде­лал шаг впе­рёд и по­чувс­тво­вал, как к гор­лу под­сту­пила тош­но­та. Он ог­ля­нул­ся в по­ис­ках Фра­ер­ма­на. Тот, вы­тянув­шись в струн­ку, сто­ял у про­тиво­полож­ной сте­ны. Конь мед­ленным ша­гом вплот­ную приб­ли­зил­ся к Эду­ар­ду. В нос уда­рил за­пах й­ода.

– Я те­бе, гни­да, это ни­ког­да не за­буду, – дёр­нул пе­ребин­то­ван­ной го­ловой Конь. – Ты у ме­ня до кон­ца жиз­ни па­раши ли­зать бу­дешь на зо­нах.

С эти­ми сло­вами он раз­махнул­ся, но кто-то пе­рех­ва­тил уже за­несён­ную для уда­ра ру­ку:

– Не бей­те, на­чаль­ник. Вы пос­мотри­те на не­го. На но­гах еле дер­жится. Ко­пыта от­бро­сит, от­ве­чать при­дёт­ся.

Го­лос при­над­ле­жал Фра­ер­ма­ну, ко­торый те­перь сто­ял ря­дом, зас­ло­няя со­бой Эду­ар­да. Конь пе­ревёл пол­ный не­навис­ти взгляд на пе­реко­шен­ное от стра­ха ли­цо Фра­ер­ма­на.

– Я так… к сло­ву приш­лось про ко­пыта… – про­мям­лил Фра­ер­ман. – Не бей­те, а?

Стар­ши­на за­коле­бал­ся. Ес­ли этот по­лудох­лый зек око­чурит­ся тут и ещё че­го доб­ро­го вы­яс­нится, что око­чурил­ся он по его ви­не, то проб­лем точ­но не обе­рёшь­ся. Здра­вый смысл взял вверх, и стар­ши­на от­дёрнул ру­ку.

– Ма­рать о те­бя ру­ки не хо­чет­ся, пси­на! Всё рав­но сги­нешь под ка­кой-ни­будь шкон­кой. Пос­ле­зав­тра за то­бой при­едут и уве­зут в рай­центр, где предъ­явят об­ви­нение по статье 111-й. А это срок до вось­ми лет. И я очень на­де­юсь, что мо­тать срок те­бя сно­ва от­пра­вят сю­да. А ес­ли да­же и не сю­да, я всё рав­но те­бе ус­трою ве­сёлую жизнь в лю­бой ко­лонии стра­ны. Да­же ес­ли это бу­дет на Са­хали­не.

Конь през­ри­тель­но сплю­нул на пол и, поп­ра­вив ки­тель, по­шёл к вы­ходу. Ос­та­новив­шись в две­рях, он по­вер­нулся к Эду­ар­ду.

– Ах да, чуть не за­был. Те­бе пись­мо.

С эти­ми сло­вами он дос­тал из кар­ма­на кон­верт и из­де­ватель­ски по­махал им в воз­ду­хе.

– От­дай, су­ка! – вы­давил из се­бя Эду­ард.

– Но-но... Зак­лю­чён­ный в кар­це­ре не име­ет пра­ва по­лучать пись­ма и по­сыл­ки, – рас­тя­нул­ся в кри­вой улыб­ке Конь и об­на­жил кри­вые зу­бы. – Но как ста­рому дру­гу в ви­де ис­клю­чения я те­бе мо­гу про­читать его. Не всё, ко­неч­но... Са­мое ин­те­рес­ное. Тем бо­лее что но­вос­ти очень хо­рошие... А хо­рошая но­вость сос­то­ит в том, что... эмм... где же это... Ах, вот. На­шёл... Ма­ма твоя сдох­ла!

До Эду­ар­да не сра­зу до­шёл смысл ска­зан­но­го, но да­же ког­да он по­нял, о чём го­ворит стар­ши­на, сер­дце его от­ка­залось в это ве­рить. Конь сде­лал па­узу и нас­лаждал­ся пе­реме­ной в ли­це Эду­ар­да. Он впи­тывал каж­дую се­кун­ду внут­ренней борь­бы че­лове­ка с го­рес­тной ре­аль­ностью.

– Врёшь, пад­ла! Спе­ци­аль­но так го­воришь! – крик­нул Эду­ард и сде­лал рез­кий шаг впе­рёд.

Тут же ос­трая, про­низы­ва­ющая груд­ную клет­ку боль сби­ла его с ног. Эду­ард упал на ко­лени и тя­жело за­дышал.

– Вру, зна­чит? Ну на... чи­тай! Для та­кого слу­чая мож­но и пре­неб­речь инс­трук­ци­ями, – с эти­ми сло­вами он ском­кал кон­верт и швыр­нул его на пол.

Пос­лы­шал­ся звук за­пира­емой две­ри, и стар­ши­на, нас­висты­вая ка­кую-то ве­сёлень­кую ме­лодию, в са­мом хо­рошем рас­по­ложе­нии ду­ха за­шагал прочь.

По­вис­ла ти­шина. Фра­ер­ман за­бил­ся в угол и, де­лая ти­тани­чес­кие уси­лия над со­бой, ста­рал­ся мол­чать. Эду­ард пос­мотрел на ском­канный кло­чок ле­жав­шей на гряз­ном бе­тоне бу­маги. До не­го бы­ло пол­то­ра мет­ра, ко­торые ка­зались в этот миг неп­ро­ходи­мой без­дной. Нуж­но бы­ло прос­то про­тянуть ру­ку, но всё его ес­тес­тво про­тиви­лось это­му дви­жению. Бы­ло очень страш­но дот­ро­нуть­ся до это­го клоч­ка бу­маги. Что ес­ли это прав­да? Что ес­ли он те­перь сов­сем один? Бо­роть­ся с тре­вож­ной не­из­вес­тностью не бы­ло ни­каких сил. Ожи­дание го­рес­тно­го из­вестия ста­нови­лось тя­желее, чем са­мо го­ре. С пол­ным смя­тения сер­дцем Эду­ард про­тянул ру­ку и взял пись­мо. «Мос­ква. Хо­рошев­ский рай­он. Хо­ружий Ви­талий Вик­то­рович», – про­читал он, и в гор­ле спёр­ло ды­хание. Эду­ард дро­жащи­ми ру­ками рас­крыл выр­ванный из тет­ра­ди клет­ча­тый лис­ток.

Все­го полс­тра­ницы тек­ста. Быс­трый раз­ма­шис­тый по­черк:

«Здравс­твуй, Эдик. Пи­шет те­бе Хо­ружий Ви­талий.

Из­ви­ни, что так по­лучи­лось на су­де. Сам по­нима­ешь, все­го лишь от­ве­чал на воп­ро­сы и го­ворил, как есть. Ну, в об­щем, ес­ли ви­новат пе­ред то­бой, то прос­ти.

Эдик, у ме­ня для те­бя пло­хие но­вос­ти. Ма­ма твоя, Лю­бовь Алек­сан­дров­на, скон­ча­лась. Ког­да бы­ла до­ма, мы как мог­ли прис­матри­вали за ней, но по­том, вне­зап­но, её увез­ли в дом прес­та­релых, где она до­воль­но быс­тро умер­ла. Её по­хоро­нили на Ва­гань­ков­ском клад­би­ще, ря­дом с тво­им от­цом.

И ещё… не знаю, мо­жет быть, те­бе это бу­дет важ­но... Пе­ред тем, как её в спеш­ном по­ряд­ке от­везли в дом прес­та­релых, она про­сила, что­бы мы наш­ли ка­кого-то там Ва­дима Ко­рови­на. За день до это­го к ней за­ходил ваш так­сист. Не пом­ню, как его зва­ли. Вы­сокий, ши­роко­лицый, с ро­дин­кой на под­бо­род­ке. Пос­ле его ви­зита она ста­ла са­ма не своя. Зво­нила то­му ге­нера­лу. Я пос­теснял­ся её расс­пра­шивать.

P.S. Твоя ма­шина у ме­ня во дво­ре. Вот, вро­де, и всё, что хо­тел ска­зать.

Бе­реги се­бя». 

Пись­мо бы­ло на­писа­но три ме­сяца на­зад. Це­лых три дол­гих ме­сяца оно шло, что­бы сде­лать даль­ней­шую жизнь Эду­ар­да со­вер­шенно бес­смыс­ленной. Он сно­ва взгля­нул на кон­верт. В го­лову приш­ла со­вер­шенно ди­кая мысль, что, мо­жет быть, пись­мо приш­ло не по ад­ре­су. Мо­жет быть, где-то есть дру­гой Эдик, мать ко­торо­го зо­вут Лю­бовь Алек­сан­дров­на? Но нет, пись­мо бы­ло ад­ре­сова­но ему. На кон­верте мел­ким по­чер­ком был вы­веден но­мер ко­лонии. Взгляд ма­шиналь­но упал на мар­ку, на ко­торой бы­ли изоб­ра­жены два мед­ве­дя, вос­се­дав­шие на крас­ных мо­тоцик­лах. Па­мять тут же отоз­ва­лась, ка­залось бы, дав­но за­бытой ис­то­ри­ей из детс­тва. Сей­час она пред­став­ля­лась Эду­ар­ду в мель­чай­ших де­талях:

«Бы­ла вес­на. Го­род­ские клум­бы уто­пали в раз­ноцвет­ных тюль­па­нах, а ве­личес­твен­ные ли­пы Са­дово­го коль­ца уже вов­сю зе­лене­ли све­жей лис­твой. Стай­ка во­робь­ёв свар­ли­во су­ети­лась у лу­жи, в ко­торой от­ра­жались боль­шие, дос­та­ющие до са­мого не­ба до­ма. Пя­тилет­ний маль­чик, дер­жась за па­лец ма­тери, щу­рил­ся на яр­ком сол­нце. Они шли в дет­ский ма­газин по­купать ве­лоси­пед. Дав­няя, выс­тра­дан­ная хо­рошим по­веде­ни­ем меч­та вот-вот дол­жна бы­ла осу­щес­твить­ся. Дет­ский ма­газин ка­зал­ся боль­шим и уди­витель­ным. Маль­чик, ши­роко рас­крыв гла­за, смот­рел на раз­ноцвет­ные мя­чи, блес­тя­щие ма­шин­ки, пу­шис­тых зай­цев и ро­зовых мед­ве­дей. Они выб­ра­ли ве­лоси­пед – са­мый кра­сивый и блес­тя­щий из всех ве­лоси­педов на зем­ле, и ма­ма пош­ла рас­пла­чивать­ся. В этот мо­мент маль­чик за­метил на пол­ке крас­ный за­вод­ной мо­тоцикл. Иг­рушка тут же при­кова­ла взгляд зо­лоты­ми спи­цами, чёр­ны­ми дуж­ка­ми шин и ма­лень­кой люль­кой. Не­дол­го ду­мая, Эдик прих­ва­тил её с пол­ки и по­шёл к ма­ме. Толь­ко отой­дя на при­лич­ное рас­сто­яние от ма­гази­на, Эдик вы­тащил из-под кур­тки своё сок­ро­вище. На ре­зон­ный воп­рос „от­ку­да взял“ ре­бёнок чес­тно от­ве­тил, что из ма­гази­на. Что эта иг­рушка те­перь его, по­тому что он так хо­чет. В тот день ма­лень­кий Эдик ос­тался и без мо­тоцик­ла, и без ве­лоси­педа».

Ма­ма... те­перь её нет. И ви­новат в этом он – Эду­ард. Пря­мотой и бес­ком­про­мис­сностью бь­ющей ку­вал­ды Эду­ар­ду приш­ла мысль, что те­перь на его со­вес­ти не две, а три жиз­ни. Как так по­лучи­лось, что он собс­твен­ны­ми ру­ками за­губил не толь­ко свою, но и от­нял три чу­жие жиз­ни? Это не он! Нет, та­кого не мог­ло слу­чить­ся по его ви­не. Это пред­пи­сан­ная свы­ше судь­ба, слов­но в силь­ном гор­ном по­токе, про­нес­ла его в сво­их бур­ля­щих во­дах, без со­жале­ния уда­ряя о ска­лы, и выш­вырну­ла на бе­рег в этой тём­ной ка­мере. Эта мысль спа­сала от чувс­тва ви­ны, но в то же вре­мя де­лала всё вок­руг со­вер­шенно бес­смыс­ленным. За­чем бо­роть­ся, ес­ли ни­чего нель­зя из­ме­нить? И за­чем пы­тать­ся ме­нять, ес­ли всё пред­ре­шено? Кто при­думал этот ла­биринт, в ко­тором мно­го хо­дов, но вход и вы­ход всег­да один? Воп­ро­сы ду­шили от­сутс­тви­ем от­ве­тов. «Бог не по­сыла­ет нам ис­пы­таний, ко­торые бы мы не смог­ли вы­дер­жать», – вспом­нил Эду­ард сло­ва Фра­ер­ма­на. Мо­жет быть, и так... Но иног­да Он пе­реги­ба­ет пал­ку.

Эду­ард вновь пе­речи­тал пись­мо. Взгляд за­цепил­ся за фра­зу о ка­ком-то Ва­диме. Вы­соко­го во­дите­ля с ро­дин­кой на под­бо­род­ке Эду­ард уз­нал сра­зу. Это был Лё­ша – так­сист, ко­торо­го ма­ма всег­да вы­зыва­ла, ког­да нуж­но бы­ло вы­ехать в го­род по де­лам. Но что он мог та­кое ска­зать ма­ме и как во всём этом за­мешан ка­кой-то Ва­дим, Эду­ард так и не по­нял.

– При­мите мои ис­крен­ние со­болез­но­вания, Эду­ард Вла­дими­рович, – пос­лы­шалось из уг­ла. – Все мы под Бо­гом хо­дим и в кон­це к Не­му и при­дём. Глав­ное сей­час не мол­чать. Вы­гово­ритесь, вот уви­дите, ста­нет лег­че. Пом­ню, ког­да моя ма­туш­ка по­мер­ла, я мес­та се­бе не на­ходил. И бы­ло да­же та­кое...

– Зат­кнись, Фра­ер! – за всё вре­мя в пер­вый раз обор­вал его Эду­ард. – Прос­то за­мол­чи. Ина­че мне при­дёт­ся выр­вать твой язык.

Сле­ду­ющий день про­шёл в от­но­ситель­ной ти­шине. Фра­ер­ман ста­рал­ся раз­го­вари­вать ма­ло, а ес­ли и го­ворил, то об­ра­щал­ся не к Эду­ар­ду, а к во­об­ра­жа­емо­му со­бесед­ни­ку. Он был в при­под­ня­том ду­хе, по­тому что зав­тра ут­ром его срок в кар­це­ре под­хо­дил к кон­цу. К ве­черу треть­его дня за Эду­ар­дом дол­жна бы­ла при­ехать ма­шина. Эду­ард по­нимал, что, воз­можно, он уже ни­ког­да не вер­нётся в эти сте­ны, и ему как-то нуж­но бы­ло при­думать, как пе­редать Ма­рату вес­точку о мес­те, где он спря­тал день­ги. До­верять Фра­ер­ма­ну он не мог, да и ес­ли бы до­верил­ся, бы­ло яс­но, что тот рас­ко­лет­ся на пер­вом же доп­ро­се. Вре­мени на раз­думья ос­та­валось ма­ло. Нуж­но бы­ло на что-то ре­шать­ся.

– Фра­ер, ты Ува­жа­емо­го зна­ешь из пя­того от­ря­да?

– Знаю, – ра­дос­тно за­явил тот. – Он од­но­му из на­ших по­мог сос­та­вить кас­са­ци­он­ку. Ува­жа­емый – че­ловек с боль­шим сер­дцем. Та­ких ма­ло на зо­не. В ос­новном од­ни гни­ды и по­дон­ки зо­ну топ­чут. Од­нажды...

– Да по­дож­ди ты. Не за­водись. Я де­ло те­бе хо­чу до­верить.

Фра­ер­ман, весь прев­ра­тив­шись в слух, с за­говор­щи­чес­ким ви­дом под­сел бли­же.

– Что за де­ло?

– Те­бе кое-что нуж­но пе­редать ему на сло­вах.

– Что? – пе­рей­дя на шё­пот, спро­сил Фра­ер­ман.

– Толь­ко смот­ри, Фра­ер. Ес­ли не пе­редашь, я сю­да из лю­бой зо­ны ски­ну ма­ляву. И тог­да Ува­жа­емый с те­бя спро­сит.

Фра­ер­ман сглот­нул. Ав­то­ритет Ува­жа­емо­го был ве­лик, по­мочь ему бы­ло честью, а вот выз­вать его гнев со­вер­шенно не хо­телось.

– Пе­редам всё что ска­жете, – шё­потом за­верил Фра­ер­ман.

– Пе­редай ему сле­ду­ющее: си­ла не в во­лосах, а в тёп­лой одеж­де.

Фра­ер­ман не­пони­ма­юще ус­та­вил­ся на Эду­ар­да.

– Но... что это зна­чит?

– Не тво­его ума де­ла. Пе­редай это ему дос­ловно.

– Яс­но. Пе­редать дос­ловно. «Си­ла не в во­лосах, а в одеж­де»

– В тёп­лой одеж­де, Фра­ер, в тёп­лой! Пов­то­ри.

– Си­ла не в во­лосах, а в тёп­лой одеж­де.

– Ну вот и хо­рошо.

Фра­ер­ман, вы­ходя из ка­меры, ук­радкой бро­сил на Эду­ар­да мно­гоз­на­читель­ный взгляд, по ко­торо­му мож­но бы­ло по­думать, что он луч­ше уне­сёт с со­бой в мо­гилу их тай­ну, чем рас­ко­лет­ся на доп­ро­се. Че­рез пять ми­нут Фра­ер­ман уже си­дел в ка­бине­те зам­на­чаль­ни­ка по вос­пи­татель­ной час­ти:

– ...да, так и ска­зал: «Пе­редай Ма­рату, что си­ла не в во­лосах, а в тёп­лой одеж­де».

– Чушь ка­кая-то. Что это зна­чит?

– Не знаю, на­чаль­ник. Он не объ­яс­нил. Мне во­об­ще ка­жет­ся, что он то­го... спя­тил пос­ле из­вестия о смер­ти ма­тери. У не­го да­же взгляд из­ме­нил­ся... Стал буд­то мёр­твый. И вро­де на те­бя смот­рит, а ка­жет­ся, что в пус­то­ту... Хо­лод­ный та­кой взгляд, как у ста­туи.

– Фра­ер, ты что тут мне зу­бы за­гова­рива­ешь? Ты дол­жен был уз­нать у не­го, где тот спря­тал день­ги. И за три дня ты при­носишь мне это? Во­лосы и тёп­лая одеж­да?!

– Не сер­ди­тесь, на­чаль­ник... Как же я у не­го что-то уз­наю, ес­ли он все эти дни мол­чал как ры­ба? Я не по­нимаю, как во­об­ще воз­можно столь­ко мол­чать? Это же с ума сой­ти мож­но! Сто­ит стол­бом, гла­за в пол, рот на за­мок и не жи­вой буд­то. Я к не­му «Эду­ард Вла­дими­рович, сядь­те, по­гово­рим по ду­шам... Выс­ка­зать­ся вам нуж­но... Нель­зя в се­бе го­ре дер­жать», а он не слы­шит ме­ня. Страш­но бы­ло с ним. Ка­залось, вот-вот наб­ро­сит­ся на ме­ня и пе­рег­ры­зёт гор­ло.

По­вис­ло мол­ча­ние.

– Мне уже мож­но ид­ти? – за­ёр­зал на сту­ле Фра­ер­ман, с на­деж­дой пог­ля­дывая на вы­ход.

– Иди, – от­ве­тил на­чаль­ник, ду­мая о чём-то сво­ём. – По­дож­ди. Ког­да пе­редашь его сло­ва Ува­жа­емо­му, прос­ле­ди его ре­ак­цию. Мо­жет, он про­гово­рит­ся.

В тот же ве­чер Фра­ер­ман за­шёл в ба­рак пя­того от­ря­да и ра­зыс­кал Ма­рата. Тот как обыч­но си­дел за кни­гой. Его ли­цо и лоб бы­ли в сса­динах и си­няках.

– Ува­жа­емый, я к вам по по­руче­нию на­шего об­ще­го зна­комо­го, – по­низив го­лос, об­ра­тил­ся Фра­ер­ман.

– Об­ще­го зна­комо­го? Ин­те­рес­но, что это за об­щий зна­комый у нас та­кой?

– Я от Эду­ар­да Вла­дими­рови­ча.

– Ну, при­сажи­вай­ся, ко­ли так.

– Эду­ард Вла­дими­рович про­сил пе­редать вам... – Фра­ер­ман сде­лал те­ат­раль­ную па­узу, – что си­ла не в во­лосах, а в тёп­лой одеж­де.

На ли­це Ма­рата отоб­ра­зилось удив­ле­ние.

– Хм... и это всё?

– Да, всё. Вот та­кая аб­ра­кадаб­ра. Сам не по­нимаю, что бы это зна­чило. А вы по­няли?

– Я по­нял толь­ко то, что на доп­ро­се, ка­жет­ся, его слиш­ком силь­но би­ли по го­лове.

– То есть... как? Сов­сем ни­чего не по­нят­но? – пе­рес­про­сил Фра­ер­ман и заг­ля­нул в гла­за Ма­рату.

– А что я дол­жен был по­нять из этой че­пухи?

По­вис­ло мол­ча­ние. Ма­рат сно­ва взял кни­гу и уг­лу­бил­ся в чте­ние.

– Ну, я пой­ду, Ува­жа­емый?

– А ты ещё здесь?

– Всё, всё... Не смею бо­лее тре­вожить.

Ког­да Фра­ер­ман вы­шел из ба­рака, Ма­рат от­ло­жил кни­гу и взгля­нул в ок­но. Там он за­метил Фра­ер­ма­на, ко­торый трус­цой бе­жал в сто­рону ад­ми­нис­тра­ции ко­лонии.

«Ну, Гу­син... Ну, хит­рец! – ус­мехнул­ся про се­бя Ма­рат. – Это ж на­до бы­ло так при­думать! Си­ла не в во­лосах...»

– Сам­со­нов! – крик­нул он в сто­рону од­но­го из зак­лю­чён­ных. – По­ди-ка сю­да! И буш­лат свой прих­ва­ти.

***

«Ин­те­рес­но, сколь­ко да­дут, три или че­тыре го­да?» – ду­мал Эду­ард, ког­да ав­то­зак вы­рули­вал к рай­он­но­му су­ду, где дол­жны бы­ли рас­смат­ри­вать его де­ло. Да и ка­кая те­перь раз­ни­ца? На во­ле его ник­то не ждал, же­лания что-то ме­нять не бы­ло, а сил хва­тало толь­ко на то, что­бы жить в тех рам­ках, ко­торые ему очер­ти­ла чья-то не­види­мая жес­то­кая ру­ка. Эду­ард внут­ренне уже сми­рил­ся с тем, что, воз­можно, ос­та­ток жиз­ни про­ведёт в ски­тани­ях по ко­лони­ям. А ес­ли и вый­дет ког­да-ни­будь на во­лю, то за­чем нуж­на бу­дет ему, уже ста­рику, та­кая сво­бода? Его ду­ша бы­ла по­хожа на пус­тынный гряз­ный пе­ре­улок, по ко­торо­му гу­лял ве­тер смя­тения. У каж­до­го за ре­шёт­кой дол­жна быть на­деж­да. Тёп­лая, яр­кая, при­да­ющая си­лы и смысл для даль­ней­шей борь­бы за су­щес­тво­вание. У не­кото­рых это семья, де­ти, не­окон­ченная ра­бота, месть, на­конец... У Эду­ар­да не бы­ло ни де­тей, ни ра­боты, ни родс­твен­ни­ков. Лю­бить или не­нави­деть бы­ло со­вер­шенно не­кого. Ос­та­валась толь­ко зло­ба... Зло­ба на умер­шую же­ну. Ведь, ес­ли по­раз­мыслить трез­во, то ни­чего это­го и не слу­чилось бы, ес­ли бы не Ли­лия. Она, слов­но ас­те­ро­ид, стол­кнув­ший­ся с Зем­лёй, сго­рела са­ма, но нав­сегда из­ме­нила об­лик пла­неты.

На су­де ве­сёлая жен­щи­на в ман­тии судьи стук­ну­ла мо­лот­ком и, ми­ло улы­ба­ясь, от­ме­рила Эду­ар­ду пять лет к его ос­тавшим­ся вось­ми, от­пра­вив от­бы­вать срок в ко­лонию осо­бого ре­жима.

 

ЧАСТЬ III

 

Гла­ва пер­вая

НО­ВЫЙ ПО­ВОРОТ

Ноч­ной по­езд, пых­тя и гро­хоча сцеп­ка­ми, мед­ленно отъ­ез­жал от стан­ции. Лет­нее не­бо раз­ре­зал Млеч­ный путь, тёп­лый лет­ний ве­терок ти­хо пе­решёп­ты­вал­ся с лис­твой на мо­лодых де­ревь­ях. Нем­но­гочис­ленные пас­са­жиры уже дав­но по­кину­ли пер­рон, заб­рав с со­бой в па­мяти рас­ска­зы по­пут­чи­ков и но­вые зна­комс­тва. Под ко­зырь­ком стан­ции, низ­ко над­ви­нув на гла­за по­мятую кеп­ку, с вещ­мешком на пле­че, сто­ял муж­чи­на. Зак­рыв гла­за, он жад­но вды­хал воз­дух, на­пол­ненный аро­мата­ми ноч­ных цве­тов и стре­кота­ни­ем свер­чков. Ху­дое, бо­лез­ненное ли­цо бы­ло про­реза­но глу­боки­ми мор­щи­нами. Муж­чи­на от­крыл гла­за и ос­мотрел­ся. Не­пода­лёку бы­ло при­пар­ко­вано так­си. Чуть прих­ра­мывая на од­ну но­гу, муж­чи­на нап­ра­вил­ся к ма­шине. Вот уже три го­да как шло третье ты­сяче­летие.

– Ве­чер доб­рый, – поз­до­ровал­ся Эду­ард.

Се­дой так­сист, зад­ре­мав­ший бы­ло в са­лоне ма­шины, от­крыл гла­за и взгля­нул на Эду­ар­да.

– Сколь­ко до Хо­роше­во?

– Че­тырес­та руб­лей.

– А че­го так до­рого?

– Ну, ес­ли не нра­вит­ся, ищи дру­гую ма­шину, – бур­кнул шо­фёр и, зак­рыв гла­за, от­ки­нул­ся на спин­ку си­дения.

Эду­ард ог­ля­нул­ся в по­ис­ках дру­гого тран­спортно­го средс­тва, но вок­руг не бы­ло ни ду­ши.

– Лад­но, по­еха­ли.

Ма­шина тро­нулась с мес­та и, ос­тавляя за со­бой до­рож­ную пыль, нап­ра­вилась в Хо­роше­во.

– Поз­драв­ляю, – пер­вым на­рушил мол­ча­ние во­дитель.

– С чем?

– С ос­во­бож­де­ни­ем.

– А ты от­ку­да зна­ешь?

– Вы, от­ки­нув­ши­еся зе­ки, все на од­но ли­цо.

– Ну, спа­сибо. А не бо­яз­но зе­ка вез­ти?

– А че­го бо­ять­ся-то? Я не в том воз­расте, чтоб бо­ять­ся, – от­ве­тил во­дитель и не­замет­ным дви­жени­ем рас­стег­нул ре­мень бе­зопас­тнос­ти.

Ког­да ма­шина про­ез­жа­ла род­ной по­сёлок, Эду­ард, вы­сунув­шись из ок­на, с ин­те­ресом раз­гля­дывал боль­шие кот­теджи.

– Слу­шай, а ты не мог оши­бить­ся? Это точ­но Хо­роше­во?

– Хо­роше­во, а что ещё? А ты что, ду­мал зас­тать по­сёлок та­ким же, ка­ким ос­та­вил? – ус­мехнул­ся во­дитель. – Тут уже но­вые хо­зя­ева жиз­ни жи­вут. Смот­ри, ка­кие до­мища от­гро­хали се­бе. Двор­цы, а не до­ма. На хре­на им та­кие? Для жиз­ни-то и трёх ком­нат впол­не хва­та­ет. А они стро­ят зам­ки, в доб­рую по­лови­ну ком­нат ко­торых и за всю жизнь ни ра­зу не зай­дут. В этих мес­тах, зна­ешь, сколь­ко сот­ка зем­ли сто­ит? Мне и за две жиз­ни столь­ко не соб­рать. Ну, ес­ли твой дом где-то тут, то те­бе по­вез­ло, дру­жище.

Они про­ез­жа­ли мес­то у ре­ки, где пят­надцать лет на­зад ми­лиция наш­ла ма­шину Эду­ар­да.

– Стой, стой! По­годи.

Во­дитель рез­ко при­тор­мо­зил:

– Что та­кое?

– По­годь. Я здесь вый­ду.

Ма­шина ос­та­нови­лась, и Эду­ард вы­шел из ав­то­моби­ля. За ним пос­ле­довал шо­фёр. Мрак но­чи скры­вал лу­жай­ку и об­рыв. Пят­надцать лет прош­ло, но Эду­ард вос­кре­сил в па­мяти то снеж­ное ут­ро, ког­да его вы­дер­ну­ли из за­вален­ной сне­гом ма­шины.

– Ты ез­жай. От­сю­да я дой­ду сам, – ска­зал Эду­ард.

– Най­дёшь?

– Най­ду. Я знаю эти мес­та.

– Ну, смот­ри сам, – бур­кнул шо­фёр и за­вёл мо­тор.

Мос­ква-ре­ка ды­шала прох­ла­дой и блес­те­ла от­ра­жени­ем круг­лой, слов­но блин, лу­ны. Да­лёкая ку­куш­ка от­ме­рива­ла ко­му-то го­ды жиз­ни. Эду­ард не спе­ша брёл по про­сёлоч­ной до­роге и с нас­лажде­ни­ем вды­хал тер­пкий воз­дух лет­ней но­чи. Да­же боль в ко­лене при­тупи­лась, не ме­шая пь­яня­щему чувс­тву сво­боды.

Вот и угол, за ко­торым дол­жен быть его дом. Но вмес­то бе­лых во­рот, ко­торые он так час­то вспо­минал, Эду­ард упёр­ся в вы­сокую сте­ну с же­лез­ным две­рями. Нес­коль­ко ото­ропев, он всё же дёр­нул за руч­ку. Дверь не под­да­валась. Тут же его ос­ве­тил яр­кий свет про­жек­то­ра, бь­юще­го со смот­ро­вой выш­ки. Она бы­ла рас­по­ложе­на спра­ва от вхо­да и в тем­но­те не сра­зу бро­салась в гла­за. Эду­ар­ду на мгно­вение по­каза­лось, что он всё ещё в ко­лонии.

– Че­го на­до? – спро­сил гру­бый го­лос с выш­ки.

Прос­той воп­рос оза­дачил Эду­ар­да, так что он нес­коль­ко за­меш­кался с от­ве­том. На­вер­ное, он пе­репу­тал дом, по­думал Эду­ард. Но нет... Вот по­ворот, даль­ше дом со­седей, фо­нар­ный столб меж­ду ни­ми. Эду­ард, ни­чего не по­нимая, ото­шёл от две­рей, ос­мотрел­ся и сно­ва вер­нулся.

– Ты кто? – за­дал Эду­ард пер­вый по­пав­ший­ся воп­рос в сто­рону выш­ки.

– Ар­хангел Ми­ха­ил! – от­ве­тили свер­ху.

– Что ты де­ла­ешь в мо­ём до­ме?

– В тво­ём? – с выш­ки пос­лы­шал­ся смех. – Бу­хой, что ли? Или на­ширял­ся чем-то? Ва­ли от­сю­да, по­ка на но­гах.

– Слышь, Ар­хангел... Я не очень по­нимаю, что здесь про­ис­хо­дит, но ка­жет­ся, вы что-то по­пута­ли. Это мой дом.

– Па­паша, у те­бя три се­кун­ды, что­бы уб­рать­ся от сю­да. В про­тив­ном слу­чае те­бя уне­сут.

Эду­ард сно­ва дёр­нул дверь.

– От­крой­те дверь! Эй…

Свер­ху пос­лы­шалось жуж­жа­ние руч­ной ра­ции. Че­рез се­кун­ду дверь от­кры­лась, и на ули­цу выш­ли два ох­ранни­ка в чёр­ной спе­ци­аль­ной одеж­де. Один из них – ог­ромный де­тина под два мет­ра рос­том – вплот­ную по­дошёл к Эду­ар­ду.

– Ты чё, не по­нял? Ска­зано же, ва­ли.

– Ре­бята вот ад­рес, вот мои до­кумен­ты. Здесь не мо­жет быть ошиб­ки.

– Яс­но с ним всё... Га­си его, Во­ван.

И тут же силь­ный ко­рот­кий удар под дых сва­лил его с ног. Тем вре­менем из две­рей вы­вели со­баку. Та, по­чувс­тво­вав чу­жака, за­лилась злым ла­ем.

– Что же вы де­ла­ете, ре­бята? – под­нявшись с зем­ли и пы­та­ясь от­ды­шать­ся, ска­зал Эду­ард. – Я при­шёл к се­бе до­мой.

– Или ты ухо­дишь, или я от­пускаю по­водок.

– Ре­бята, вы не по­нима­ете…

Ох­ранник ос­ла­бил по­водок, и со­бака, по­чувс­тво­вав сво­боду, ри­нулась на чу­жака. Ос­трые зу­бы клац­ну­ли в па­ре сан­ти­мет­ров от за­пястья Эду­ар­да. Неп­ро­шеный гость в стра­хе по­пятил­ся на­зад, спот­кнул­ся, упал, но, быс­тро под­нявшись, по­бежал прочь. От­бе­жав на бе­зопас­ное рас­сто­яние, Эду­ард ос­та­новил­ся, чтоб пе­ревес­ти ды­хание. Со­вер­шенно обес­ку­ражен­ный про­изо­шед­шим, он те­перь сто­ял и по­терян­ным взгля­дом смот­рел на свой быв­ший дом.

«Что за чёрт? – ду­мал Эду­ард. – Ни­чего не по­нимаю. Кто они та­кие? Что во­об­ще про­ис­хо­дит?»

Имя Ви­тали­ка, со­седа Эду­ар­да, всплы­ло в мыс­лях са­мо со­бой. Эду­ард пос­мотрел в сто­рону их до­ма. Свет в ок­не не го­рел, но де­лать бы­ло не­чего. При­дёт­ся бу­дить. К ра­дос­ти Эду­ар­да, дом Хо­руже­го ос­та­вал­ся та­ким же, как и преж­де. Всё тот же до­щатый за­бор, те же ок­на. Он по­дошёл к две­ри и нес­коль­ко раз на­жал на зво­нок. В ок­не вто­рого эта­жа за­жёг­ся свет. Пос­лы­шались ша­ги и маль­чи­шес­кий зас­панный го­лос спро­сил из-за две­ри:

– Кто?

– Про­шу про­щения, что раз­бу­дил. Это Гу­син Эду­ард – со­сед ваш.

– Не­ту у нас та­ких со­седей, – от­ве­тил маль­чик.

– А Ви­талик до­ма?

– Умер пап­ка.

– Как умер? Ког­да? – спро­сил оше­лом­лённый Эду­ард.

– В по­зап­рошлом го­ду.

По­вис­ла па­уза.

– Па­цан, а ма­ма до­ма?

– До­ма.

– Пе­редай ей, что Эду­ард при­шёл. Сын Лю­бови Алек­сан­дров­ны. Со­сед ваш, – а про се­бя до­бавил «быв­ший».

– Лад­но, по­дож­ди­те по­ка. Я пе­редам.

Ми­нут пять ни­чего не про­ис­хо­дило. Эду­ард хо­тел уже сно­ва на­жать на зво­нок, но ус­лы­шал шар­ка­ющие по лес­тни­це ша­ги.

– Эдик, это ты?

– Я, – отоз­вался Эду­ард; от зна­комо­го го­лоса на сер­дце от­легло.

– Но ты же си­дишь вро­де.

– Я ос­во­бодил­ся не­дав­но. От­крой дверь, по­гово­рить на­до.

За дверью ко­леба­лись. Бы­ло вид­но, что жен­щи­на бо­ит­ся. На­конец дверь от­кры­лась, но лишь на нес­коль­ко сан­ти­мет­ров. Из об­ра­зовав­шей­ся ще­ли про­сунул­ся кон­верт.

– Вот, возь­ми. Это Вить­ка про­сил пе­редать те­бе. Он го­ворил, что ты при­дёшь.

– Что это?

– Это день­ги, за ма­шину. Он про­дал её на зап­части, так как та ста­ла ржа­веть. Он очень пе­режи­вал из-за то­го, что ему приш­лось выс­ту­пать про­тив те­бя в су­де. Сов­сем со­весть его за те­бя за­ела. Эти день­ги я для те­бя хра­нила, по его прось­бе.

Эду­ард взял кон­верт и су­нул в кар­ман.

– Мне очень жаль... О че­го он умер?..

– Ин­сульт.

Эду­ард вздох­нул:

– Пос­лу­шай, кто эти лю­ди в мо­ём до­ме?

– Я не знаю, Эдик. Они с на­ми не об­ща­ют­ся. При­ез­жа­ют и у­ез­жа­ют в то­ниро­ван­ных ав­то­моби­лях. Я да­же ни ра­зу не ви­дела вла­дель­ца.

– А ког­да они въ­еха­ли?

– Сра­зу пос­ле смер­ти Лю­бови Алек­сан­дров­ны. Я ду­мала, ты зна­ешь.

– Я не знал... От­ку­да бы­ло мне знать? Мне же две­над­цать лет пи­сем не при­ходи­ло. Не от ко­го бы­ло.

По­вис­ло тя­жёлое мол­ча­ние.

– Прос­ти, Эдик, но мне по­ра.

– Да, по­нимаю. Был рад встре­че.

– Бе­реги се­бя.

С эти­ми сло­вами дверь зах­лопну­лась и пос­лы­шались быс­тро уда­ля­ющи­еся ша­ги.

Эду­ард сто­ял как вко­пан­ный и смот­рел на зак­ры­тую дверь. Единс­твен­ные зна­комые лю­ди, и те от­ка­зались его впус­тить. Мил­ли­оны воп­ро­сов в го­лове взры­вались, слов­но ка­нона­да фей­ер­верков. Они рож­да­лись и ис­че­зали, за­меняя и съ­едая друг дру­га с та­кой час­то­той, что да­же не ус­пе­вали осе­дать в па­мяти. Не бы­ло ни­какой воз­можнос­ти ух­ва­тить­ся хо­тя бы за один, чтоб по­лучить от­вет. Пог­ру­жён­ный в тя­жёлые мыс­ли, Эду­ард брёл по пус­тынно­му, ещё не прос­нувше­муся по­сёл­ку. Иног­да он ос­та­нав­ли­вал­ся и, буд­то бы опом­нившись, на­чинал ог­ля­дывать­ся, пы­та­ясь по­нять своё мес­то­нахож­де­ние. Всё, что его ок­ру­жало, бы­ло чуж­дым и не­род­ным. Ми­лые ду­ше лу­жай­ки, на ко­торых он с друзь­ями го­нял мяч, те­перь за­нима­ли боль­шие ка­мен­ные ма­гази­ны с ши­роки­ми вит­ри­нами. Вот здесь бы­ла боль­шая ли­па, под ко­торой со­бира­лись ба­буш­ки, а те­перь сто­ит ав­то­мас­тер­ская. Ре­аль­ность, на­от­машь хлес­тавшая по па­мяти, вы­бива­ла из неё пос­ледние кро­хи хра­нив­шихся об­ра­зов. И всё-та­ки, мо­жет, шо­фёр ошиб­ся? Мо­жет, он при­вёз Эду­ар­да не ту­да? Тус­клый свет на­деж­ды, ро­див­шись, тут же по­гас. До­рога – она ос­та­валась та­кой же, как в детс­тве. Эду­ард пред­ста­вил, как сей­час уви­дит тор­ча­щую длин­ную жердь с над­писью, сиг­на­лизи­ру­ющей ав­то­моби­лис­там об уг­ро­зе. И дей­стви­тель­но: из ямы тор­ча­ла тру­ба с таб­личкой, на ко­торой бы­ло на­писа­но «Ос­то­рож­но. Объ­езд». Столь­ко лет прош­ло, всё пе­рес­тро­или до не­уз­на­ва­емос­ти, но нет в Рос­сии та­кой си­лы, ко­торая смог­ла бы спра­вить­ся с бе­дой под наз­ва­ни­ем «до­роги». На го­ризон­те мрак но­чи уже по­дёр­нулся го­лубым за­ревом – на­чинал­ся но­вый день.

Ког­да Эду­ард до­шёл до стан­ции, там уже бы­ло не так пус­тынно, как ночью. Лю­ди под­хо­дили за би­лета­ми к кас­се, воз­ле ко­торой уже соб­ра­лась не­боль­шая оче­редь. По­яви­лись ба­буль­ки с кор­зинка­ми се­мечек и пи­рож­ков. На лес­тни­це соб­ра­лась шум­ная стай­ка мо­лодё­жи.

Зна­комое так­си сто­яло на том же мес­те, где его нес­коль­ко ча­сов на­зад встре­тил Эду­ард. Шо­фёр так креп­ко спал, что приш­лось нес­коль­ко раз пос­ту­чать по стек­лу, что­бы раз­бу­дить.

– Опять ты?

– Я.

– Что? Не на­шёл дом?

– На­шёл, но он, ока­зыва­ет­ся, те­перь не мой, – не­весе­ло от­ве­тил Эду­ард.

– Как так? – не по­нял во­дитель.

– А вот так. За­сади­ли за ре­шёт­ку и отоб­ра­ли дом.

– М-да... – се­дой так­сист за­курил си­гаре­ту. – И что пла­ниру­ешь те­перь?

– Не знаю по­ка... – и чуть по­думав, спро­сил: – Где тут поб­ли­зос­ти не­доро­гая гос­ти­ница?

Спус­тя двад­цать ми­нут, поп­лу­тав по ут­ренним ули­цам, ма­шина ос­та­нови­лась у не­боль­шой гос­ти­ницы. Всю до­рогу Эду­ард об­ду­мывал сло­жив­шу­юся си­ту­ацию и не про­ронил боль­ше ни сло­ва. Он рас­пла­тил­ся и, преж­де чем вый­ти из ма­шины, спро­сил:

– Слу­шай, ты, ка­жет­ся, го­ворил, что дав­но ра­бота­ешь так­систом?

– Ну... – кив­нул так­сист.

– Где тут бли­жай­ший так­со­мотор­ный парк был? Не пом­нишь?

– По­чему был? Он и сей­час есть. Все близ­ле­жащие рай­оны об­слу­живал че­тыр­надца­тый так­со­парк. Тут не­дале­ко, по ули­це Ер­ма­кова Ро­ща,– он мах­нул ку­да-то впе­рёд.

– А ты слу­чай­но не там ра­ботал?

– Нет, я ра­ботал в шес­том, – с гор­достью про­из­нёс так­сист. – В цен­тре.

Зап­ла­тив за са­мый де­шёвый но­мер, Эду­ард не раз­де­ва­ясь плюх­нулся на жёс­ткую, ни­чем не от­ли­ча­ющу­юся от тю­рем­ных нар кро­вать и тут же ус­нул. Ког­да он прос­нулся, бы­ло уже да­леко за пол­день. В же­луд­ке не­щад­но со­сало от го­лода.

«Пер­вым де­лом нуж­но ра­зыс­кать это­го Алек­сея, – ду­мал Эду­ард, жуя куп­ленный в гос­ти­нич­ном бу­фете пи­рожок. – Он дол­жен мне рас­ска­зать всё, что ему из­вес­тно».

В ко­лонии у Эду­ар­да бы­ло мно­го вре­мени, что­бы об­ду­мать пись­мо, прис­ланное Хо­ружим. И чем боль­ше он ду­мал о нём, чем боль­ше скла­дывал фак­ты, тем боль­ше по­нимал, что раз­го­вор Алек­сея с ма­терью и её ско­ропос­тижная смерть – это звенья од­ной це­пи. И что­бы раз­га­дать эту го­лово­лом­ку, нуж­но бы­ло по­тянуть за ни­точ­ку по име­ни Алек­сей. Всё ус­ложня­лось тем, что Эду­ард не пом­нил его фа­милии. Вы­сокий, ши­роко­лицый, с ро­дин­кой на под­бо­род­ке, лет, на­вер­ное, уже со­рока, во­дитель, ко­торо­го зо­вут Алек­сей, – вот всё, на что он мог рас­счи­тывать в по­ис­ках че­лове­ка, ко­торо­го тол­ком и не знал. Эду­ард пом­нил, что Лю­бовь Алек­сан­дров­на, как че­ловек кон­серва­тив­ный, при не­об­хо­димос­ти вы­зыва­ла толь­ко Лёш­ку – как она его лас­ко­во на­зыва­ла. По то­му, что ма­шина при­ез­жа­ла очень быс­тро, Эду­ард при­кинул, что так­со­мотор­ный парк на­ходил­ся не­дале­ко от их до­ма. Те­перь вы­яс­ни­лось, что это был че­тыр­надца­тый так­со­парк и он дей­стви­тель­но на­ходил­ся все­го в двад­ца­ти ми­нутах ез­ды от по­сёл­ка. Пос­пра­шивав про­хожих, Эду­ард до­воль­но быс­тро на­шёл нуж­ный ему че­тыр­надца­тый так­со­мотор­ный парк. Это бы­ло длин­ное се­рое зда­ние с неб­роской вы­вес­кой. У вхо­да ку­рили нес­коль­ко муж­чин.

– Здо­рово, му­жики, – об­ра­тил­ся Эду­ард. – Не под­ска­жете, Алек­сей здесь ра­бота­ет? Вы­сокий та­кой, ши­роко­лицый... С ро­дин­кой на под­бо­род­ке.

– С ро­дин­кой? – отоз­вался один из ку­рив­ших. – Вы име­ете в ви­ду Алек­сея Ива­нови­ча?

– Я не знаю его фа­милии и от­чес­тва.

– Ну, по опи­санию по­хож на на­шего за­ма.

– За­ма? – уди­вил­ся Эду­ард.

– Да, за­мес­ти­теля ди­рек­то­ра. Ес­ли это он, то под­ни­мись на вто­рой этаж. Спра­ва его ка­бинет.

«По­пыт­ка – не пыт­ка», – ду­мал Эду­ард, сту­чась в при­ём­ный ка­бинет за­мес­ти­теля ди­рек­то­ра с таб­личкой «Кор­не­ев Алек­сей Ива­нович».

– Алек­сей Ива­нович за­нят, – от­че­кани­ла сек­ре­тар­ша, брез­гли­во ко­сясь на Эду­ар­да.

– Ска­жите, что это Эду­ард Гу­син при­шёл по очень важ­но­му де­лу. Сын Лю­бови Алек­сан­дров­ны Гу­синой. Он дол­жен пом­нить ме­ня.

– Муж­чи­на, тут все хо­дят по очень важ­ным де­лам. Не вы пер­вый, не вы пос­ледний.

– Ну, сес­три­ца… по­жалуй­ста, – взмо­лил­ся Эду­ард. – Вы прос­то на­зови­те моё имя. И ес­ли он ме­ня не вспом­нит, то я пой­ду.

Де­вуш­ка за­дума­лась.

– Ну, хо­рошо. Я ска­жу ему.

Ес­ли это не тот Алек­сей, то так да­же бу­дет луч­ше. Мож­но бу­дет сра­зу уй­ти. Выг­ля­дело бы глу­по – зай­ти в ка­бинет не­понят­но к ко­му, да­же не зная, тот ли это че­ловек.

– Алек­сей Ива­нович, – тем вре­менем го­вори­ла в труб­ку сек­ре­тар­ша. – К вам по­сети­тель. Он го­ворит, что его зо­вут Эду­ард Гу­син.

Эду­ард сле­дил за ре­ак­ци­ей сек­ре­тар­ши. На том кон­це про­вода, ви­димо, за­дума­лись, по­тому что нес­коль­ко се­кунд ни­чего не про­ис­хо­дило. На­конец из труб­ки пос­лы­шал­ся муж­ской го­лос. Сек­ре­тар­ша по­ложи­ла труб­ку и кив­ну­ла в сто­рону две­ри.

Как толь­ко Гу­син пе­рес­ту­пил по­рог и взгля­нул на зам­ди­рек­то­ра, тут же все сом­не­ния от­па­ли. Это был тот са­мый Алек­сей, ко­торо­го пом­нил Эду­ард, – вы­сокий муж­чи­на с ро­дин­кой на под­бо­род­ке, но уже рас­полнев­ший и об­лы­сев­ший.

– Здравс­твуй­те, – пер­вым про­тянул ру­ку Алек­сей. – При­сажи­вай­тесь.

– Здравс­твуй­те.

– Да, дав­нень­ко мы не ви­делись. Как ва­ше здо­ровье?

– Ко­лено по­шали­ва­ет, но, в об­щем, не жа­лу­юсь. У вас как? Смот­рю, сме­нили руль на крес­ло на­чаль­ни­ка.

– Дав­но уже. Как толь­ко наш так­со­парк при­вати­зиро­вали, де­ла ста­ли на­лажи­вать­ся. Вы-то ме­ня пом­ни­ли ещё мо­лодым и кра­сивым, – за­улы­бал­ся Алек­сей. – Хоть мы и не об­ща­лись, но с ва­ми я был за­оч­но зна­ком. Ва­ша ма­ма, Лю­бовь... эмм...

– Алек­сан­дров­на...

– Да, Лю­бовь Алек­сан­дров­на... мно­го о вас рас­ска­зыва­ла. Кста­ти, как она?

– Она умер­ла три­над­цать лет на­зад.

– На­до же! А я и не знал… – ис­крен­не уди­вил­ся Алек­сей. – Го­ре-то ка­кое! Доб­рей­шей ду­ши был че­ловек. А я-то не­до­уме­вал, по­чему это вдруг звон­ки прек­ра­тились? Ду­мал, мо­жет оби­дел её чем? По­том всё зак­ру­тилось, за­вер­те­лось… Ка­кой это год был? Ах да... на­чало де­вянос­тых. Тог­да вре­мена та­кие нас­та­ли, что ду­мать по­луча­лось толь­ко о се­бе. При­мите мои со­болез­но­вания.

– Спа­сибо. Я, собс­твен­но, по это­му по­воду и при­шёл. Мне кое-что нуж­но про­яс­нить по по­воду мо­ей ма­тери.

– И что же вы хо­тите уз­нать?

Эду­ард дос­тал из кар­ма­на сло­жен­ный вчет­ве­ро лист бу­маги и бе­реж­но рас­крыл его на сто­ле пе­ред Алек­се­ем.

– Это пись­мо мне на­писал мой со­сед три­над­цать лет то­му на­зад, ког­да я уже два го­да как был в ко­лонии. В нём го­ворит­ся, что вы за­ходи­ли к мо­ей ма­ме и рас­ска­зали про ка­кого-то Ва­дима Ко­рови­на. Ваш рас­сказ очень взвол­но­вал её, по­тому что он был как-то свя­зан со мной. Пос­ле ва­шего ви­зита её быс­тро увез­ли в дом прес­та­релых – как мне ка­жет­ся, что­бы спря­тать от всех. Там она вско­ре и умер­ла.

Алек­сей быс­тро про­бежал гла­зами пись­мо. В его взгля­де чи­талась не­под­дель­ное не­до­уме­ние.

– Ни­чего не по­нимаю... – на­конец про­из­нёс Алек­сей. – Я да­же пред­ста­вить се­бе не мог, что у то­го раз­го­вора бу­дут та­кие пе­чаль­ные пос­ледс­твия. Я прос­то ска­зал ей, что мне ста­ло из­вес­тны кое-ка­кие де­тали ва­шего де­ла. Это как раз бы­ла на­ша пос­ледняя встре­ча. Имен­но пос­ле неё она и пе­рес­та­ла зво­нить.

– Что вы тог­да ей ска­зали? Мо­жете мне рас­ска­зать?

– Да, ко­неч­но... Как я уже го­ворил, мы с ва­ми не бы­ли близ­ко зна­комы, но Лю­бовь Алек­сан­дров­на, царс­твие ей не­бес­ное, очень мно­го рас­ска­зыва­ла о вас. Ког­да слу­чилась эта ис­то­рия и вас арес­то­вали, то на все су­ды во­зил её я. И так по­луча­лось, что хо­тя на за­седа­ни­ях су­да я не при­сутс­тво­вал, од­на­ко со слов Лю­бови Алек­сан­дров­ны знал всё, о чём там го­вори­ли. Пос­ле при­гово­ра, ког­да вы по­пали в ко­лонию, Лю­бовь Алек­сан­дров­на сов­сем по­ник­ла. Тог­да и по­явил­ся тот че­ловек в по­гонах – не пом­ню, как его зва­ли.... Вот с то­го мо­мен­та мне да­ли по­нять, что боль­ше в мо­их ус­лу­гах Лю­бовь Алек­сан­дров­на не нуж­да­ет­ся. Ей прис­та­вили ка­кого-то во­дите­ля, и на­ше с ней об­ще­ние прек­ра­тилось. Очень ред­ко она са­ма зво­нила и про­сила что-ни­будь при­вез­ти. В ос­новном она уже ез­ди­ла с во­дите­лем, ко­торо­го наз­на­чил тот че­ловек. Но го­да че­рез два пос­ле это­го я ус­лы­шал ис­то­рию, свя­зан­ную с ва­ми.

– Что за ис­то­рия? – всё боль­ше вол­ну­ясь, спро­сил Эду­ард.

– Пом­ню, выз­ва­ли ме­ня на чет­вёртую ли­нию Хо­рошев­ско­го, заб­рать од­ну семью. Вре­мена тог­да труд­ные бы­ли, так что я под­су­етил­ся: до­гово­рил­ся с дис­петче­ром, что­бы ски­дывал все за­казы на Се­реб­ря­ный Бор толь­ко мне. На­род там всег­да был за­житоч­ный – ча­евые неп­ло­хие ос­тавлял. Ну а я с ча­евых по­лови­ну дис­петче­ру от­стё­гивал...

1989-й год. Се­реб­ря­ный Бор

Сол­нце уже кло­нилось к за­кату, ос­ве­щая мяг­ким оран­же­вым цве­том рва­ные об­ла­ка. Ред­кие по­жел­тевшие листья из пос­ледних сил дер­жа­лись на уже поч­ти го­лых вет­ках, над ко­торы­ми, вы­соко в не­бе, выс­тро­ив­шись в клин, ле­тели жу­рав­ли.

У до­щато­го за­бора с гус­тым мож­же­вель­ни­ком сто­яли под­гу­ляв­шие гос­ти: муж­чи­на со съ­ехав­шим на бок гал­сту­ком и его же­на со спя­щим на ру­ках пух­лым ка­рапу­зом.

– Так­си до «Ака­деми­чес­кой» вы­зыва­ли? – спро­сил так­сист, вы­сунув­шись из ок­на подъ­ехав­шей ма­шины.

– А что так ра­но? – отоз­вался муж­чи­на. – Все­го лишь со­рок ми­нут ждём.

– В проб­ке зас­трял, – сов­рал шо­фёр.

– На со­рок ми­нут? Где ты ви­дел в Мос­кве проб­ки на со­рок ми­нут? Это же Мос­ква! Здесь та­кого ни­ког­да не мо­жет быть! – Опоз­да­ние так­си не ис­порти­ло прек­расно­го нас­тро­ения муж­чи­ны, так что за­кон­чил свою мысль он, уже си­дя на пе­ред­нем си­денье, от­рывком из пес­ни: – «С друзь­ями ты не гу­лял по ши­роким прос­пе­ееек­там, зна­чит ты не ви­да­аал луч­ший го­род зем­ли­иии..»

– Ну всё, всё, – отоз­ва­лась же­на с зад­не­го си­денья. – Рас­пелся опять.

Ма­шина тро­нулась и мяг­ко по­кати­ла меж­ду вы­соких со­сен.

– Да, мес­та здесь, ко­неч­но, кра­сивые. Мо­жет, про­дать, к чёр­то­вой ба­буш­ке, эту ко­роб­ку на «Ака­деми­чес­кой» и пе­ре­ехать сю­да, а?

– Вот ещё, – воз­ра­зил жен­ский го­лос. – Ни га­за, ни ка­нали­зации. Как в до­рево­люци­он­ной Рос­сии жи­вут.

– Эх, не мо­жешь ты, моя ми­лая, с при­родой вос­со­еди­нить­ся.

– Ага, я бы пос­мотре­ла на те­бя, как зи­мой ты вы­бегал бы в ту­алет на ули­цу. Вот те­бе при­рода твоя и от­мо­рози­ла бы кое-что.

Ма­шина по­вер­ну­ла на Та­ман­скую ули­цу и, обог­нав трол­лей­бус, при­бави­ла хо­ду.

– Смот­ри, смот­ри, Лю­бань, пом­нишь это мес­то? – вдруг встре­пенул­ся муж­чи­на ука­зывая в сто­рону Мос­квы-ре­ки.

– Что за мес­то? – не по­няла жен­щи­на.

– Ну, как это ты не пом­нишь? Это же то са­мое мес­то, на ко­тором мы зас­тря­ли в ту ночь, ког­да у те­бя на­чались ро­ды. Вспом­ни­ла?

– А-а-а... Ты про это? Так это раз­ве за­будешь? – за­улы­балась жен­щи­на смот­ря на мир­но спя­щего на ру­ках ре­бён­ка.

– Ой, и на­тер­пе­лись мы тог­да… Ни­ког­да не за­буду, как ты ора­ла.

– А что за ис­то­рия? – к ра­дос­ти пас­са­жира, на­конец-то по­ин­те­ресо­вал­ся Алек­сей.

– Два го­да на­зад, пе­ред са­мым Но­вым го­дом, друзья нас приг­ла­сили от­ме­чать праз­дник. Те же са­мые, от ко­торых мы сей­час едем. Люб­ка тог­да у ме­ня на сно­сях бы­ла. По под­счё­там вра­чей, дол­жна бы­ла в кон­це ян­ва­ря раз­ро­дить­ся. А тут, за ме­сяц до сро­ка, ночью на­чались схват­ки. Орёт бла­гим ма­том, мол, ро­жаю. По­садил её в ма­шину... у ме­ня жи­гулё­нок был, про­дал по­том... Отъ­ехал чу­ток, гля­жу… А бен­зи­на-то нет! Как я тог­да мог не по­думать о бен­зи­не, ума не при­ложу. Что де­лать – не знаю! До зап­равки да­леко, ночь, снег сте­ной ва­лит, а на до­роге ни од­ной жи­вой ду­ши. Пе­репу­гал­ся я тог­да страш­но. Бе­гал кру­гами, ма­шины выс­матри­вал. И ког­да уже стал ду­мать, что при­дёт­ся при­нимать ро­ды у же­ны са­мому, ре­шил пос­мотреть у ре­ки. Ду­маю, авось ры­бак ка­кой на ма­шине подъ­ехал. И прав­да, у ре­ки, уже вся за­вален­ная сне­гом, сто­яла ста­рень­кая «По­беда». Под­бе­гаю к ней, а в ней му­жик спит. Стал сту­чать, чуть ок­но не вы­бил, а хо­зя­ин так и не прос­нулся. Ду­маю: пь­яный, не до­бужусь, а де­лать что-то на­до…

– В ко­тором ча­су это бы­ло? – спро­сил Алек­сей, нап­рягшись.

– А? В ко­тором ча­су? Да хрен его зна­ет. Ночь бы­ла. Ну где-то в час или два. Ну так вот… Бе­гу я к сво­ей ма­шине, бе­ру шланг и ка­нис­тру и от­ли­ваю у «По­беды» лит­ров 10 бен­зи­на. За­лил я, ко­роче, в свою бен­зин, но тут со­весть ста­ла му­чить. Ну, я по­бежал сно­ва к «По­беде» и…

2003-й год. Ка­бинет Алек­сея

– ... за­сунул под двор­ни­ки три руб­ля, – за­кон­чил за Алек­сея рас­сказ Эду­ард.

По­вис­ло мол­ча­ние. Эду­ард по­чувс­тво­вал, как у не­го зак­ру­жилась го­лова. Сер­дце бе­шено ко­лоти­лось, вот-вот го­товое вып­рыгнуть из гру­ди. Суд, сос­то­яв­ший­ся пят­надцать лет на­зад, в мель­чай­ших под­робнос­тях, слов­но в слай­дах, про­бежал пе­ред гла­зами Эду­ар­да.

Де­сять лит­ров бен­зи­на... Это не он под­жи­гал.

– Ну да, всё вер­но, – по­дыто­жил Алек­сей.

Ком­на­та кру­тилась пе­ред гла­зами Эду­ар­да, слов­но он был на ка­русе­ли. Не от­да­вая се­бя от­чё­та, он встал и на ват­ных но­гах про­шёл­ся по ка­бине­ту.

– Его зва­ли Ва­дим Ко­ровин. Он жил на «Ака­деми­чес­кой», око­ло «ге­нераль­ско­го» до­ма. По край­ней ме­ре, там они выш­ли из ма­шины, – пред­ви­дя воп­ро­сы объ­яс­нил Алек­сей. – Я рас­ска­зал ему всё о вас. Вы бы ви­дели его в тот мо­мент. На нём ли­ца не бы­ло. Он ос­та­вил свой но­мер те­лефо­на, обе­щал сде­лать всё, что­бы про­кура­тура пе­рес­мотре­ла де­ло, но так и ис­чез. Ну, я по­ехал и рас­ска­зал всё тво­ей ма­ме. Мне ка­залось, что бу­дет пра­виль­но, ес­ли она уз­на­ет. Пос­ле то­го раз­го­вора с Лю­бовью Алек­сан­дров­ной мне зво­нила ка­кая-то жен­щи­на, пред­ста­вилась ва­шим ад­во­катом. Ле­на – так, ка­жет­ся, её зва­ли.

– Ле­на? – вы­шел из прос­тра­ции Эду­ард. – Крав­цо­ва?

– Не пом­ню, ес­ли чес­тно. Она ме­ня обо всём под­робно расс­про­сила, взя­ла но­мер те­лефо­на, ко­торый ос­та­вил тот му­жик. А что там даль­ше бы­ло, уже не знаю. Да и, ес­ли чес­тно, тог­да пош­ла та­кая че­хар­да в стра­не, что ма­ма не го­рюй… Уж прос­ти­те, но все мыс­ли бы­ли толь­ко о том, как бы семью про­кор­мить.

«Это не я! Я не уби­вал!» – ду­мал Эду­ард, как ре­бёнок, вприп­рыжку вы­бегая из так­со­пар­ка.

Бо­же, как упо­итель­на бы­ла эта мысль. Он пов­то­рял её без ос­та­нов­ки, слов­но зак­ли­нание! Осоз­на­ние то­го, что он не убий­ца, ок­ры­ляло. Чувс­тво ви­ны, пят­надцать лет тя­желен­ным кам­нем да­вив­шее на пле­чи и сталь­ны­ми око­вами ско­вывав­шее грудь, рас­та­яло в од­но ска­зоч­ное мгно­вение. Эду­ард чувс­тво­вал се­бя толь­ко что ро­див­шимся мла­ден­цем, ба­боч­кой, ски­нув­шей с се­бя бе­зоб­разный об­лик гу­сени­цы. Эду­ард по-нас­то­яще­му по­чувс­тво­вал се­бя сво­бод­ным че­лове­ком. Сво­бод­ным не толь­ко от ка­мен­ной тюрь­мы, но и от тюрь­мы со­вес­ти.

Ду­шев­ное воз­рожде­ние пов­лекло за со­бой и фи­зичес­кие пе­реме­ны в об­ли­ке Эду­ар­да. Пле­чи рас­пра­вились, боль в но­ге и вов­се пе­рес­та­ла ощу­щать­ся, по­ход­ка при­об­ре­ла мо­ложа­вый за­дор. В это мгно­вение не бы­ло на све­те че­лове­ка счас­тли­вее, чем он. Но вдруг воп­рос, ко­торый он отог­нал в пер­вую ми­нуту эй­фо­рии, вновь ом­ра­чил ра­дос­тные мыс­ли: ес­ли уби­вал не он, то тог­да кто? По чь­ей ви­не бы­ла ис­ко­вер­ка­на, ис­пе­пеле­на его жизнь? За чьё прес­тупле­ние он был вы­нуж­ден ски­тать­ся по зо­нам, ли­шён­ный прос­тых ра­дос­тей жиз­ни?

 

Гла­ва вто­рая

ЗЕ­ЛЁНЫЙ ХА­ЛАТ В БЕ­ЛЫЙ ГО­РОШЕК

«Нуж­но бы­ло что-то де­лать, – ду­мал Эду­ард, бре­ясь пе­ред зер­ка­лом в гос­ти­нич­ном но­мере. – Этот рас­сказ мог бы про­лить свет на со­бытия той прок­ля­той но­чи, ко­торая кру­то из­ме­нила мою жизнь… – Хо­лод­ные брыз­ги во­ды ос­ту­дили пы­ла­ющие ог­нём щё­ки. – Ес­ли бы мне толь­ко най­ти то­го, кто это сде­лал. Но прош­ло столь­ко лет. Иди поп­ро­буй те­перь раз­бе­рись, что да как там бы­ло. Но я не убий­ца! Я знал это! Я всег­да это чувс­тво­вал. – Жёс­ткое, ще­тинис­тое по­лотен­це боль­ше ко­ряба­ло, чем вы­тира­ло ли­цо. – А дом? Кто там жи­вёт? Это по­луча­ет­ся, что ме­ня выш­вырну­ли на ули­цу, как в той сказ­ке про ли­сицу и зай­ца... Был у неё дом ле­дяной, а у зай­ца лу­бяной...» – Лось­он пос­ле бритья боль­но за­щипал под­бо­родок.

Эду­ард одел­ся и пос­мотрел на се­бя в зер­ка­ло. На нём был спор­тивный кос­тюм со ста­рыми стоп­танны­ми ос­тро­носы­ми туф­ля­ми. Ви­док был тот ещё. Прав­ду го­ворил так­сист – все от­ки­нув­ши­еся зе­ки на од­но ли­цо. Эду­ард по­рыл­ся в вещ­мешке и вы­тащил ма­лень­кую за­пис­ную книж­ку. На стра­нице с бук­вой «М» ма­лень­ки­ми бук­ва­ми бы­ло вы­веде­но: «Ма­рат, Мос­ква, ули­ца Вер­хняя Ра­дищев­ская, рес­то­ран „Охот­ни­чий клуб“», даль­ше слив­ши­мися циф­ра­ми шёл но­мер те­лефо­на, ко­торый ра­зоб­рать так и не по­лучи­лось. За­пись бы­ла сде­лана пять лет на­зад. Ста­рый друг, пе­ред тем как ос­во­бодить­ся, от­пра­вил на зо­ну ма­ляву с пред­ло­жени­ем за­ходить в лю­бое вре­мя.

Но сей­час бы­ло не до Ма­рата. Нуж­на бы­ла Ле­на – ад­во­кат, ко­торая за­щища­ла его на су­де. Вы­яс­ня­ет­ся, что она зна­ла об этой ис­то­рии с Ва­димом, но ни­чего не пред­при­няла. По­чему? От­вет на этот воп­рос дол­жен был про­лить свет на сле­ду­ющий ход в этой за­гадоч­ной ис­то­рии. На зак­ладке блок­но­та с бук­вой «Л» был но­мер те­лефо­на, ко­торый ког­да-то ос­тавля­ла Ле­на. Под но­мером боль­ши­ми бук­ва­ми бы­ло вы­веде­но: «Ле­на. Мос­ков­ская го­род­ская кол­ле­гия ад­во­катов». По край­ней ме­ре, пер­вая за­цеп­ка уже бы­ла.

Спус­тившись в фойе гос­ти­ницы, Эду­ард по­дошёл к спра­воч­ной. За стой­кой си­дела мо­лодень­кая де­вуш­ка с бир­кой «Reсeption». Она без умол­ку бол­та­ла по со­тово­му те­лефо­ну и не сра­зу об­ра­тила вни­мание на Эду­ар­да.

– Доб­рое ут­ро.

Ре­ак­ции не бы­ло.

– Доб­рое ут­ро! – гром­че пов­то­рил Эду­ард и пос­ту­чал по стой­ке.

– Сей­час, Галь... Не ве­шай труб­ку, – бур­кну­ла де­вуш­ка в те­лефон и на­конец-то со­из­во­лила пос­мотреть на про­сите­ля. – Чем я мо­гу по­мочь?

– Мне нуж­но сде­лать зво­нок. Где у вас тут те­лефон?

Де­вуш­ка, сме­рив Эду­ар­да взгля­дом, с опас­кой про­тяну­ла ему гос­ти­нич­ный те­лефон. Пос­ле длин­ных гуд­ков на том кон­це от­ве­тил чей-то зас­панный го­лос, ко­торый не­доволь­но со­об­щил, что это ни­какая не кол­ле­гия ад­во­катов, а жи­лая квар­ти­ра.

«Это бы­ло бы слиш­ком лег­ко», – мрач­но по­думал Эду­ард, а вслух спро­сил:

– Вы не зна­ете, где в Мос­кве рас­по­лага­ет­ся Мос­ков­ская го­род­ская кол­ле­гия ад­во­катов?

– Я не знаю, но у нас есть го­род­ской спра­воч­ник. Сей­час пос­мотрю. – Де­вуш­ка рас­кры­ла пух­лую книж­ку. – Вот, за­писы­вай­те. Страс­тной буль­вар, 6, стро­ение 2.

– Там есть но­мер те­лефо­на?

– Есть, вот, – от­ве­тила де­вуш­ка, по­казы­вая на стол­бик но­меров.

Но, к со­жале­нию, все по­пыт­ки доз­во­нить­ся хо­тя бы по ка­кому-то из ука­зан­ных но­меров раз­би­лись о ко­рот­кие гуд­ки веч­но за­нятых ли­ний.

– Страс­тной буль­вар, зна­чит… – ска­зал про се­бя Эду­ард и, зах­лопнув кни­гу, нап­ра­вил­ся к вы­ходу.

Мос­кву, ко­торую пом­нил Эду­ард, как в той дет­ской по­говор­ке, сли­зала ко­рова, пе­реже­вала и вып­лю­нула неч­то кри­чащее, раз­ноцвет­ное и су­ет­ли­вое. Каж­дый метр ког­да-то ши­роких улиц те­перь за­нима­ли мно­гочис­ленные вкривь и вкось пос­тавлен­ные па­лат­ки, в ко­торых шла бой­кая тор­говля вся­кой снедью и ба­рах­лом. Не­бо и то те­перь бы­ло скры­то рас­тяжка­ми и пла­ката­ми, рек­ла­миру­ющи­ми шам­пу­ни, жур­на­лы, ап­па­рату­ру и бог зна­ет что ещё. Под каж­дым до­мом бы­ли яр­кие вит­ри­ны до­рогих ма­гази­нов, с ко­торых на про­хожих взи­рали за­мер­шие в гор­де­ливых по­зах ма­неке­ны. Это был чу­жой, нез­на­комый, не тот го­род, ко­торый пом­нил Эду­ард. Ку­да-то де­лись вез­де­сущие оче­реди, ко­торые со­вет­ский че­ловек об­разца се­миде­сятых-вось­ми­деся­тых го­дов вос­при­нимал как са­мо со­бой ра­зуме­юще­еся. Те­перь каж­дый че­ловек мог зай­ти в лю­бой про­дук­то­вый ма­газин и на за­вален­ных про­дук­та­ми пол­ках без предъ­яв­ле­ния та­лона най­ти всё что ду­ше угод­но. Эду­ард чувс­тво­вал се­бя на ули­це че­репа­хой, по­пав­шей на бе­говую до­рож­ку сприн­те­ров. Ми­мо, об­го­няя его, про­носи­лись уг­рю­мые про­хожие, гу­дели сиг­на­лами сер­ди­тые во­дите­ли, зву­чала нез­на­комая речь, сол­нце не­щад­но на­пека­ло за­тылок. Всё это наг­ро­мож­де­ние зву­ков, цве­тов и за­пахов де­лало сто­лицу по­хожей на один боль­шой ба­зар, на об­манчи­вую бу­тафо­рию, ко­торой под­ме­нили ког­да-то ве­личес­твен­ный го­род.

Эду­ард вы­шел на Твер­скую и, преж­де чем свер­нуть на Страс­тной буль­вар, ре­шил прой­тись до Крас­ной пло­щади. «Я не удив­люсь, – по­думал Эду­ард, – ес­ли вмес­то мав­зо­лея те­перь са­лон кра­соты». К его ра­дос­ти, Крас­ная пло­щадь ос­та­валась та­кой же крас­ной и пло­щадью. До этой час­ти Мос­квы наг­лые ру­ки ка­пита­лиз­ма ещё не дош­ли, так что мав­зо­лей с при­выч­ной гла­зу оче­редью сто­ял на сво­ём за­кон­ном мес­те, по брус­чатке так же гу­ляли ту­рис­ты, а на лу­ков­ки ку­полов со­бора Ва­силия Бла­жен­но­го не бы­ли на­веше­ны рек­ламные пла­каты. По­думать толь­ко, пят­надцать лет прош­ло... Ког­да это бы­ло? Вес­ной 1987-го го­да? Да, точ­но... в мае 1987-го го­да... Ров­но за не­делю до то­го, как на Крас­ную пло­щадь при­зем­лился тот не­мец на сво­ём спор­тивном са­молё­те. Руст – так, ка­жет­ся, зва­ли то­го чу­дака, из-за ко­торо­го уво­лили трис­та че­ловек офи­цер­ско­го сос­та­ва. Ми­нис­тра обо­роны – да­же то­го не по­щади­ли. С тех пор в на­роде Крас­ную пло­щадь ста­ли на­зывать «а­эро­пор­том Ше­реметь­ево-3».

Эду­ард по­пытал­ся вспом­нить сло­ва яз­ви­тель­но­го стиш­ка, хо­див­ше­го в ту по­ру по ус­там:

«Де­вят­надцать лет маль­чиш­ке, а смот­ри­те, как он смел:
Он ведь Миш­ке Гор­ба­чёву чуть на лы­сину не сел,
Он глав­ко­ма Кол­ду­нова ми­гом вдруг рас­колдо­вал,
И ми­нис­тра Со­коло­ва враз на пен­сию сос­лал.
Пусть ле­тят со все­го све­та ос­таль­ные ле­туны,
И тог­да сле­тят ско­рее ос­таль­ные пер­ду­ны».

Эду­ард пос­мотрел на ку­ран­ты Спас­ской баш­ни. Ча­сы по­казы­вали без де­сяти один­надцать. Нуж­но бы­ло воз­вра­щать­ся к Страс­тно­му буль­ва­ру и ис­кать Кол­ле­гию ад­во­катов. Бро­сив пос­ледний взгляд на единс­твен­ный при­выч­ный ку­сочек Мос­квы, Эду­ард за­кинул на пле­чо свой вещ­ме­шок и за­шагал прочь.

Че­рез пол­ча­са он уже сто­ял в ко­ридо­ре Кол­ле­гии и пы­тал­ся прив­лечь к се­бе вни­мание лю­дей в де­ловых кос­тю­мах, ко­торые, ут­кнув­шись в бу­маги, бе­зос­та­новоч­но шны­ряли по ко­ридо­рам, то и де­ло хло­пая две­рями ка­бине­тов. На­конец ему уда­лось пе­рех­ва­тить на ле­ту де­вицу в стро­гих оч­ках, ко­торая сде­лала оп­лошность, под­няв на Эду­ар­да гла­за.

– Де­вуш­ка, ми­лень­кая, по­дож­ди­те.

Де­вуш­ка не ос­та­нови­лась, но за­мед­ли­ла шаг. Эду­ард за­ковы­лял ря­дом.

– Де­вуш­ка, мне нуж­но най­ти Еле­ну Крав­цо­ву.

– Не знаю та­кую.

– То есть как не зна­ете? Она здесь ра­бота­ет… ра­бота­ла. Вид­ная та­кая, блон­динка, – по­пытал­ся опи­сать по па­мяти Эду­ард, но тут же по­нял, что за пят­надцать лет она мог­ла быть уже не та, ка­кой ос­та­валась в па­мяти.

– Из­ви­ните, но я не знаю.

– А кто зна­ет?

– Об­ра­титесь в от­дел кад­ров.

– А где он?

– Вни­зу, на пер­вом эта­же.

Эду­ард ос­та­новил­ся и по­пытал­ся пе­ревес­ти дух. Ис­то­щён­ный ор­га­низм яв­но не спо­собс­тво­вал этим за­бегам по длин­ным ко­ридо­рам.

– Сю­да пос­то­рон­ним нель­зя, – гром­ко ряв­кну­ли от­ку­да-то из-за па­пок, ког­да Эду­ард про­сунул го­лову в дверь с вы­вес­кой «От­дел кад­ров».

– Да мне бы толь­ко спро­сить.

– Муж­чи­на, вам же рус­ским язы­ком ска­зано! Нель­зя!

– Я ищу Еле­ну Крав­цо­ву, – не уни­мал­ся Эду­ард. – Я... я её дво­юрод­ный брат.

– Кто там ищет Крав­цо­ву? – до­нёс­ся из глу­бины ка­бине­та влас­тный жен­ский го­лос.

Навс­тре­чу Эду­ар­ду выш­ла ухо­жен­ная жен­щи­на лет со­рока в стро­гом де­ловом кос­тю­ме. В мыс­лях Эду­ар­да мель­кну­ло, что, мо­жет быть, это Ле­на и есть… но нет, это бы­ла не она.

– Это вы ище­те Ле­ну?

– Да, я... Я её дво­юрод­ный брат. Про­ез­дом в Мос­кве. Вот, ищу сес­трён­ку, – сно­ва сол­гал Эду­ард.

– Хм... пом­ню, она го­вори­ла о бра­те. Так вы из Ря­зани, что ли?

– Я? Да, да... Ря­зан­ский.

– Хм... это вид­но, – ска­зала жен­щи­на сме­рив Эду­ар­да взгля­дом. – Ну, про­ходи­те... По­гово­рим.

Жен­щи­на ока­залась близ­кой под­ру­гой Ле­ны, ког­да та ещё ра­бота­ла в Кол­ле­гии ад­во­катов. Из раз­го­вора с ней Эду­ард, к со­жале­нию для се­бя, уз­нал, что Ле­на дав­но не ра­бота­ет ад­во­катом и во­об­ще об­ру­била со все­ми свя­зи, за­пер­лась в квар­ти­ре и ни­кого не хо­чет ви­деть. Иног­да близ­кие и зна­комые от­во­зят ей про­дук­ты и день­ги, ко­торые Ле­на спус­ка­ет на вы­пив­ку. С тех пор, как у Ле­ны на­чались проб­ле­мы в лич­ной жиз­ни, её жизнь по­кати­лась по нак­лонной, дос­тигнув са­мого дна. Па­ру раз под­ру­га пы­талась вы­тащить её из той ямы, в ко­торую Ле­на са­ма се­бя заг­на­ла, кла­ла в боль­ни­цу, ле­чила... но всё пов­то­рялось по зам­кну­тому кру­гу. На­конец, по­няв тщет­ность по­пыток спас­ти че­лове­ка, да­же са­мые близ­кие друзья и зна­комые ос­та­вили эту за­тею.

– А ка­кая жен­щи­на бы­ла! Ах... очень жаль её... – сок­ру­шалась под­ру­га. – Силь­ная, во­левая, кра­сивая... та­кая, что му­жики шта­беля­ми ле­жали у неё ног. Да­же по­хоро­нив ро­дите­лей, Ле­на ос­та­валась ве­личес­твен­ной! Но... что-то там у них про­изош­ло меж­ду ней и лю­бимым муж­чи­ной. Она ни­ког­да нам его не по­казы­вала. Но бы­ло вид­но, что че­ловек это серь­ёз­ный. А те­перь что? Са­ма се­бя за­губи­ла. Ма­ялась ду­шою, про ка­кое-то де­ло вспо­мина­ла, мо­лилась бо­гу, чтоб прос­тил её, греш­ную... Ну, в об­щем, нет боль­ше у ме­ня под­ру­ги... Очень жаль.

– Ад­ре­сок мо­жете дать? Или, мо­жет быть, но­мер те­лефо­на?

– А что тол­ку? Не пус­тит она вас. Она да­же ме­ня, луч­шую под­ру­гу, на по­рог не пус­ка­ет. Че­рез дверь крик­нет, чтоб у по­рога ос­та­вила сум­ки, и всё. А те­лефон у неё из-за дол­гов от­клю­чили.

– Ну, мо­жет быть, у ме­ня по­лучит­ся? Брат как-ни­как. Э-мм... детс­тво вмес­те про­вели.

– Не ду­маю, но бе­рите, ко­неч­но.

Эду­ард вы­шел на ули­цу и взгля­нул на лис­ток бу­маги:

«Жу­леби­но. Ули­ца Ге­нера­ла Куз­не­цова, дом 11, кв. 7».

В мет­ро бы­ло мно­голюд­но. Эду­ар­ду уже ис­порти­ли нас­тро­ение, ког­да пос­ле то­митель­ных пят­надца­ти ми­нут в оче­реди за про­ез­дным пря­мо пе­ред его но­сом кас­сирша выс­та­вила на окош­ко над­пись «пе­рерыв» и, не ска­зав ни сло­ва, уш­ла в не­из­вес­тном нап­равле­нии. Эду­ар­ду приш­лось пе­рехо­дить в ко­нец дру­гой оче­реди, но по­ка он плёл­ся к за­вет­ной кас­се, от­кры­лась пер­вое окош­ко, а то, к ко­торо­му он сто­ял, зак­ры­лось. Ру­гая всех кас­си­ров на све­те, Эду­ард сно­ва пе­решёл в ко­нец пер­вой оче­реди и ждал ещё пят­надцать ми­нут.

Из-под ва­гонов до­носил­ся та­кой жар, что мож­но бы­ло печь пи­роги. Же­ла­ющих у­ехать со стан­ции имен­но этим по­ез­дом и ни­каким дру­гим бы­ло так мно­го, что их на­бива­лось в ва­гон, слов­но огур­цов в бан­ку. Пос­ле то­го как от­кры­лись две­ри, тол­па при­под­ня­ла Эду­ар­да с над­ра­ен­но­го мра­мор­но­го по­ла и внес­ла в сос­тав. Ше­велить по­луча­лось толь­ко го­ловой. «Хо­рошо, хоть упасть не по­лучит­ся» – по­думал Эду­ард, ког­да по­езд тро­нул­ся с мес­та. На стан­ции «Вы­хино» сде­лав пе­ресад­ку на ав­то­бус, Эду­ард доб­рался до Жу­леби­но, ока­зав­шимся ти­хим спаль­ным рай­оном с чис­ты­ми ули­цами, ухо­жен­ны­ми клум­ба­ми и ми­лыми дет­ски­ми пло­щад­ка­ми.

Отыс­кав нуж­ный дом, Эду­ард упёр­ся в прег­ра­ду в ви­де ко­дово­го зам­ка подъ­ез­да. По­тыкав на­угад кноп­ки нез­на­комо­го ему прис­по­соб­ле­ния, Эду­ард ре­шил по­дож­дать, ре­зон­но раз­мышляя, что ра­но или поз­дно кто-то дол­жен был вой­ти или вый­ти из две­рей. К счастью, ждать приш­лось не­дол­го: дверь от­кры­лась, и двое под­рос­тков, по­пивая пи­во, прош­ли ми­мо Эду­ар­да – тот, не те­ряя вре­мени, прыг­нул в об­ра­зовав­ший­ся про­ём.

Выр­ванная с кор­нем кноп­ка звон­ка квар­ти­ры но­мер «7» не ос­тавля­ла вы­бора, и Эду­ард пос­ту­чал­ся: спер­ва де­ликат­но, а по­том силь­нее.

– Ухо­ди! – чуть по­годя ус­лы­шал он за дверью глу­хой жен­ский го­лос.

Этот го­лос ни­как не вя­зал­ся с той жен­щи­ной, ко­торую пом­нил Эду­ард.

– Здравс­твуй­те, Ле­на. Это я, Эду­ард. От­крой­те дверь, нам нуж­но по­гово­рить.

– Не знаю я ни­како­го Эду­ар­да.

– Ну как же так! Гу­син Эду­ард Вла­дими­рович. Вы пят­надцать лет то­му на­зад ве­ли моё де­ло на су­де. Сго­рев­шая ко­нюш­ня, два тру­па... Вспом­ни­ли?

За дверью за­шар­ка­ли ша­ги, бы­ло слыш­но, как бря­ка­ет на по­лу стек­лянная та­ра, что-то тя­жёлое упа­ло на пол, пос­лы­шал­ся мат... По­том нас­ту­пила ти­шина. И ког­да уже Эду­ард ре­шил сно­ва пос­ту­чать, щёл­кнул за­мок и дверь, от­крыв­шись на нес­коль­ко сан­ти­мет­ров, упёр­лась в сталь­ную двер­ную це­поч­ку. Из об­ра­зовав­шей­ся ще­ли на Эду­ар­да смот­ре­ло одут­ло­ватое ли­цо со вспух­шей вер­хней гу­бой. Мут­ные ма­лень­кие гла­за, си­зые меш­ки вмес­то щёк и по­вязан­ная нас­пех ко­сын­ка с вы­бива­ющим­ся кло­ком не­мытых во­лос зас­та­вили Эду­ар­да не­воль­но дёр­нуть­ся от две­ри.

– Здравс­твуй­те... Я ищу Ле­ну Крав­цо­ву. Она здесь жи­вёт? – в за­меша­тель­стве пе­рес­про­сил Эду­ард.

– Я Крав­цо­ва, – хрип­ло отоз­ва­лось ли­цо. – Чё на­до?

«Это, на­вер­ное, ка­кая-то ошиб­ка, – по­думал Эду­ард. – Не мо­жет ЭТО быть ТОЙ…»

– Я Эду­ард, Гу­син Эду­ард – пом­ни­те ме­ня?

В пер­вую се­кун­ду ни­чего не про­ис­хо­дило. Толь­ко ма­лень­кие глаз­ки жен­щи­ны быс­тро пе­ребе­гали по ли­цу Эду­ар­да.

– Как ты ме­ня на­шёл?

– Мне ва­ша под­ру­га да­ла ад­ре­сок.

– Ка­кая та­кая под­ру­га? Нет у ме­ня под­руг.

– Из ад­во­кат­ской кон­то­ры.

– А­аа.. яс­но. Ну, про­ходи, ко­ли при­шёл.

Эду­ард сде­лал шаг и ока­зал­ся в по­меще­нии, ос­ве­щён­ном ви­сев­ши­ми на го­лых про­водах лам­почка­ми. Квар­ти­рой эту по­мой­ку бы­ло наз­вать труд­но. Пол ус­ти­лал тол­стый слой гря­зи, обо­ев не бы­ло, вез­де ва­лялись пус­тые бу­тыл­ки из-под вод­ки. Меш­ки с му­сором бы­ли на­вале­ны в при­хожей и ис­то­чали ужас­ный смрад. Пол­чи­ща та­рака­нов сно­вали по сте­нам и по­тол­ку, со­вер­шенно не бо­ясь за свою жизнь. Дол­го на­ходить­ся в этой об­ста­нов­ке бы­ло не­выно­симо, и Эду­ард с ужа­сом по­думал, как эта жен­щи­на тут жи­вёт. За пят­надцать лет ко­лоний он ви­дел мно­гое, но да­же ему эта об­ста­нов­ка по­каза­лась омер­зи­тель­ной.

Тем вре­менем хо­зяй­ка прош­ла на кух­ню. На ней был рас­тя­нутый зе­лёный ха­лат в бе­лый го­рошек.

Эду­ард сле­дом про­шёл на кух­ню и с удив­ле­ни­ем от­ме­тил, что она от­но­ситель­но чис­тая. В уг­лу сто­ял стол с чис­той ска­тертью, на ок­не ви­села го­лубая за­навес­ка с ро­зовы­ми цве­точ­ка­ми, сто­ловые при­боры бы­ли ак­ку­рат­но раз­ло­жены по пол­кам. Эта кух­ня бы­ла слов­но пос­ледним прис­та­нищем, жиз­ненным прос­транс­твом, ко­торое хо­зяй­ка смог­ла от­бить у тя­нущей её в без­дну ру­ки.

– Из­ви­ни, ча­ем угос­тить не смо­гу.

– Ле­на, что с то­бой? – толь­ко и смог вы­мол­вить Эду­ард, смот­ря на об­рюз­гшую, из­ме­нив­шу­юся до не­уз­на­ва­емос­ти жен­щи­ну, ко­торую те­перь уже и жен­щи­ной-то наз­вать бы­ло труд­но. Лишь не­кото­рые чер­ты ли­ца на­поми­нали в ней Ле­ну Крав­цо­ву, ко­торая сво­дила муж­чин с ума.

– А что? – глу­по за­хихи­кала Ле­на, об­на­жая от­сутс­твие пе­ред­них зу­бов.

– Ну, ты очень из­ме­нилась.

– А что? – вновь пе­рес­про­сила она.

Эду­ард не смог ни­чего от­ве­тить. Это был уже со­вер­шенно не тот че­ловек, ко­торый смог бы про­лить свет на со­бытия прош­лых лет. Она, на­вер­ное, и вче­раш­ний день не смог­ла бы вспом­нить. Эду­ард по­вер­нулся, что­бы уй­ти.

– По­дож­ди... – ус­лы­шал он за спи­ной сип­лый го­лос.

Эду­ард обер­нулся.

– Толь­ко жа­леть ме­ня не на­до, хо­рошо? Не­нави­жу это! Ты, на­вер­ное, ду­ма­ешь, как это она так опус­ти­лась, да? Как смог­ла дой­ти до это­го сос­то­яния, ког­да от че­лове­ка-то ни­чего не ос­та­ёт­ся? Зна­ешь, а ведь до ка­кого-то мо­мен­та я мог­ла ос­та­новить­ся. Но я соз­на­тель­но, спе­ци­аль­но прош­ла эту точ­ку не­воз­вра­та. А зна­ешь, по­чему? По­тому что по эту сто­рону не так силь­но бо­лит ду­ша. Здесь ес­ли и есть боль, то она толь­ко те­лес­ная, зат­ме­ва­ющая со­бой боль ду­шев­ную, ко­торая в сто ты­сяч раз силь­ней. Здесь хо­рошо. Здесь не прес­ле­ду­ет прош­лое и мож­но не за­думы­ва­ет­ся о бу­дущем. Здесь жи­вёшь толь­ко этим днём, этой ми­нутой. Здесь толь­ко од­на за­бота: где бы раз­до­быть вы­пить и чем бы за­кусить? Все ос­таль­ные воп­ро­сы слиш­ком да­леки, что­бы за­нимать вре­мя. Проб­ле­мы? За­чем, ес­ли мож­но на­лить, и они уй­дут са­ми со­бой.

Ле­на за­мол­ча­ла и в упор пос­мотре­ла на Эду­ар­да. Вдруг её вер­хняя рас­пухшая гу­ба зад­ро­жала, и Ле­на, из­дав гор­танный, над­рывный стон, зап­ла­кала.

– Вот, вот пос­мотри, что ты сде­лал! – сквозь слё­зы кри­чала она. – Что те­бе на­до бы­ло от ме­ня? За­чем при­ходил? Чтоб уви­деть ту, ко­торая по­губи­ла те­бя? Чтоб нас­ла­дить­ся мо­им па­дени­ем? Я са­ма се­бя на­каза­ла за всё! Я, оди­нокая, опус­тивша­яся ал­ко­голич­ка... Это был единс­твен­ный спо­соб убе­жать от то­го, что ме­ня му­чило... Я ду­мала, что всё за­былось... Но при­шёл ты...

– Что про­изош­ло? Ты же за­щища­ла ме­ня! Ты зна­ешь, что не я под­жи­гал ко­нюш­ню? Я знаю, что ты зна­ешь об этом! Что, чёрт возь­ми, про­изош­ло той ночью?

Ле­на пе­рес­та­ла пла­кать и те­перь уже прос­то всхли­пыва­ла, дро­жа всем те­лом. Она пос­мотре­ла на Эду­ар­да и в гла­зах её по­яви­лась ре­шимость.

– Я рас­ска­жу... Мне нуж­но рас­ска­зать те­бе. Я рас­ска­жу всё, что с на­ми сде­лал этот ирод! Но... преж­де на­до вы­пить... Да, нуж­но вы­пить…

Ле­на по­лез­ла под шкаф и дос­та­ла от­ту­да бу­тыл­ку вод­ки. Пос­та­вив на стол два ста­кана, она до кра­ёв их на­пол­ни­ла и, ни­чего не го­воря, жад­но, в нес­коль­ко глот­ков осу­шила один из них.

– Ухх... вро­де лег­че ста­ло. Сей­час, сей­час... дай ми­нут­ку. Все­го лишь ми­нут­ку...

Ле­на зак­ры­ла гла­за и от­ки­нулась на спин­ку сту­ла. Ког­да в сле­ду­ющий раз она пос­мотре­ла на Эду­ар­да, то её гла­за уже по­дёр­ну­лись дым­кой, го­лос сде­лал­ся раз­вязным, а сло­ва по­тек­ли мед­ленно, слов­но ки­сель.

– Я лю­била его... Лю­била до бес­па­мятс­тва, – на­чала Ле­на. – Я го­ворю о Ми­ха­иле Ва­лове.

– О дя­де Ми­ше? – уди­вил­ся Эду­ард.

– Дя­дя Ми­ша... – ус­мехну­лась Ле­на. – О нём, ро­димом... У не­го бы­ла семья, де­ти... Но я лю­била его и, как ду­ра, ду­мала, что он ме­ня то­же. Но нет... Этот дь­явол не был спо­собен на лю­бовь. Он прос­то поль­зо­вал­ся мной, как дрес­си­рован­ной со­бакой. Я тог­да ра­бота­ла у не­го в ми­нис­терс­тве и вы­пол­ня­ла вся­кие по­руче­ния. Иног­да он мне да­рил по­дар­ки, вы­возил ку­да-то... Ну, зна­ешь... дер­жал ря­дом с со­бой, как кра­сивую кук­лу, что­бы хвас­тать­ся пе­ред друзь­ями. У них у всех бы­ли та­кие же шлю­хи, как и я. Они ме­рились на­ми, как маль­чи­ки ме­рят­ся пи­сюна­ми. У чь­ей сись­ки боль­ше, чья луч­ше в пос­те­ли? Хо­рошо ещё, что не ме­нялись... Хо­тя бы­ли и та­кие слу­чаи. Встре­чались на съ­ём­ной квар­ти­ре... Иног­да в ка­бинет вы­зывал, вро­де как по де­лу, но сто­ило лишь пос­мотреть на не­го, и по­нима­ла, что нуж­но за­дирать юб­ку. Я всё на­де­ялась, что он бро­сит свою грым­зу и же­нит­ся на мне. Ста­ралась ему уго­дить... А он толь­ко обе­щал, обе­щал... Ко мне му­жики-то и в же­нихи на­бива­лись, и ру­ки про­сили на ко­ленях. Хо­рошие, бла­город­ные муж­чи­ны. А я, ду­ра, от­ка­зыва­ла всем... Ми­шу жда­ла. Так и прож­да­ла всю жизнь...

Ле­на на­лила ещё вод­ки.

– Од­нажды выз­вал он ме­ня к се­бе и го­ворит: де­ло есть. Нуж­но од­но­го че­лове­ка в тю­рягу упечь. Я ему от­ве­чаю: а при чём тут я? Я же не судья. До­гово­рись с судь­ями, пусть зак­ры­ва­ют его хоть на всю жизнь. А он от­ве­ча­ет, что уже до­гово­рил­ся, но хо­чет, чтоб уже на­вер­ня­ка бы­ло. И зас­та­вил ме­ня стать тво­им ад­во­катом.

У Эду­ар­да зат­ряслись ру­ки. В ушах сту­чала кровь. Бы­ло од­но же­лание – убить её тут же, но Эду­ард сдер­жался, зас­та­вив се­бя слу­шать даль­ше.

– Я бы мог­ла те­бе тог­да скос­тить срок, но не сде­лала для это­го ров­ным счё­том ни­чего. На­обо­рот, по­топи­ла те­бя. По­нима­ешь? Сде­лала так, чтоб те­бе да­ли мак­си­маль­ный срок из воз­можно­го. И по­том, го­да че­рез два, ког­да поз­во­нила твоя ма­ма и рас­ска­зала про то­го че­лове­ка, у ко­торо­го же­на ро­жала... Я то­же ни­чего не сде­лала. Этот её зво­нок стал для неё смер­тным при­гово­ром. Да ес­ли и хо­тела бы... Он бы всё рав­но не поз­во­лил. Прос­ти, но ты был раз­менной мо­нетой в той иг­ре, це­ной ко­торой был твой учас­ток. Сколь­ко я его пом­ню, он всег­да бре­дил этой прок­ля­той зем­лёй.

– Зем­лёй?

– Вы же вла­дели этим учас­тком на пра­вах бес­сроч­ной арен­ды. Та­ких се­мей на том ос­тро­ве бы­ло все­го три или че­тыре. Все ос­таль­ные семьи вла­дели зем­ля­ми вре­мен­но, по­это­му их от­ту­да мог­ли выд­во­рить в лю­бой мо­мент по ре­шению влас­тей. Зем­ля в том рай­оне бы­ла не то что­бы очень до­рогой, она бы­ла очень ста­тус­ной. И при­об­щить­ся к это­му ста­тусу бы­ло вож­де­лен­ной меч­той Ми­ха­ила.

– Вот по­чему он так кру­жил­ся вок­руг нас… – за­дум­чи­во про­из­нес Эду­ард. – А где он сей­час?

Ле­на от­ве­тила не сра­зу. Раз­ма­зывая сле­зы и соп­ли по ли­цу, она сно­ва на­лила се­бе вод­ки. За­тем, буд­то на­мере­ва­ясь от­крыть ка­кой-то сек­рет, паль­цем по­мани­ла Эду­ар­да.

– Там же, в ва­шем до­ме, один и жи­вёт! – шё­потом, ды­ша в ли­цо во­нючим спир­том, ска­зала Ле­на.

– Как в на­шем до­ме? – оша­рашен­но пе­рес­про­сил Эду­ард.

– Ты что, во­об­ще ни­чего не по­нима­ешь? Я ж го­ворю те­бе, ду­раку, что он за­те­ял всё это, что­бы отоб­рать твою зем­лю! Ку­пить в свою собс­твен­ность он зем­лю не мог – ему бы не раз­ре­шили. Ос­та­валось толь­ко уго­ворить вас, что­бы вы съ­еха­ли от­ту­да, но по до­кумен­там про­дол­жа­ли ос­та­вать­ся арен­да­тора­ми зем­ли. А вы каж­дый раз от­ка­зыва­ли ему. Спер­ва твой отец, по­том мать, а по­том и ты. Он не лю­бил от­ка­зов и не умел их при­нимать. Ког­да слу­чилась эта ис­то­рия с тво­ей же­ной, он по­нял, что это шанс, ко­торым нуж­но вос­поль­зо­вать­ся. А мо­жет, это он и убил твою же­ну... с тем... как его зва­ли, не пом­ню. Ну, лю­бов­ни­ком её... Что­бы те­бя под­ста­вить. Единс­твен­ная при­чина, по ко­торой ты ещё жив, Эду­ард, это то, что твои имя и фа­милия дол­жны сто­ять под до­гово­ром арен­ды. Ес­ли ты ум­рёшь, то до­говор рас­тор­гнут и зем­ля пе­рей­дёт под кон­троль го­род­ских влас­тей. По­это­му бы­ло ре­шено те­бя упечь за ре­шёт­ку на дол­гий срок. Ос­та­валось толь­ко ре­шить ма­лень­кую проб­ле­му в ли­це тво­ей ма­мы. Но Лю­бовь Алек­сан­дров­на сто­яла до пос­ледне­го. Она пе­рес­та­ла ему до­верять, пос­ле то­го как по­няла, что Ва­лов фак­ти­чес­ки дер­жит её в сво­ём до­ме, как плен­ни­цу. Ми­ха­ил ждал, что твоя мать са­ма ум­рет, но, нес­мотря на все ли­шения и стра­дания, она, воп­ре­ки его пла­нам, про­дол­жа­ла жить. Тот её зво­нок пе­репол­нил ча­шу тер­пе­ния Ва­лова, пос­ле че­го бы­ло ре­шено от­пра­вить её в дом прес­та­релых. Там, зап­ла­тив од­но­му из са­нита­ров, с ней и по­кон­чи­ли.

– Бо­же… ма­ма… Но, но по­чему она мне ни­чего не со­об­щи­ла?

– Она пи­сала. Но Ва­лов пе­рех­ва­тывал все её пись­ма. Да и что бы ты сде­лал? – кри­во ус­мехну­лась Ле­на и гром­ко рыг­ну­ла.

Эду­ард ни­чего не по­нимал. Всё в мгно­вение ока пе­ревер­ну­лось с ног на го­лову. Мыс­ли в го­лове пе­реме­шались, за­пута­лись и те­перь вы­дава­ли об­ра­зы один глу­пее дру­гого. В па­мяти ста­ли всплы­вать ис­то­рии и фак­ты, ко­торым рань­ше Эду­ард не при­давал осо­бого зна­чения. Он вспом­нил, как не­задол­го до той ро­ковой но­чи он раз­го­вари­вал с Ва­ловым в его ма­шине. Эду­ард вспом­нил сло­ва ге­нера­ла, бро­шен­ные ему вслед: «Ра­но или поз­дно я всег­да бе­ру то, что хо­чу». Те­перь ему не ка­залось стран­ным то, что во вре­мя су­да Ва­лов не по­мог, не зас­ту­пил­ся за сы­на сво­его дру­га, хо­тя мать го­вори­ла тог­да, что встре­чалась с ним и пе­реда­вала ему пись­мо с прось­бой. А те­перь ока­залось, что он и есть глав­ный зло­дей.

– А по­том я за­бере­мене­ла, – боль­ше ску­лила, чем го­вори­ла Ле­на. – У ме­ня дол­жен был ро­дить­ся ре­бёно­чек. Но этот ско­тина зап­ре­тил мне ро­жать! Так и ска­зал: ро­дишь – убью. И те­бя, и тво­его уб­людка. По­нима­ешь? Он на­зывал сво­его ре­бён­ка уб­людком! Как толь­ко я ни про­сила, как толь­ко ни ва­лялась в его но­гах... этот ирод ос­та­вал­ся неп­рекло­нен.

Сло­ва Ле­ны сли­лись в один сплош­ной стон:

– ...я убе­жала... они наш­ли... При­вез­ли в Мос­кву... врач выр­вал из ме­ня... ре­бёноч­ка выр­вал... По­теря­ла мно­го кро­ви... Не мо­гу боль­ше иметь де­тей... Ни­ког­да... Всю жизнь мне сло­мал, по­нима­ешь? Всю жизнь! Не­нави­жу!

Ле­на тря­сущей­ся ру­кой взя­ла ста­кан Эду­ар­да и быс­тро осу­шила его.

– Де­ти у­еха­ли... – за­буб­ни­ла сно­ва Ле­на. – Же­на умер­ла. Не вы­дер­жа­ла это­го са­дис­та... А кто его вы­дер­жит? Его да­же собс­твен­ное сер­дце не вы­дер­жа­ло. Два ин­фар­кта пе­ренёс. В пер­вый раз ещё при мне. Таб­летки при­нимал каж­дый день, чтоб сер­дце не ос­та­нови­лось. Жал­кий, боль­ной ста­рикаш­ка, а всё дер­жится за этот свет. Зна­ет ведь, что на том его ждёт ки­пящий ко­тёл.

– А ло­шади? – вдруг вспом­нил Эду­ард. – А что с ло­шадь­ми ста­ло? Мо­жет, про них то­же что-то зна­ешь?

– Ло­шади? Ммм.. ло­шад­ки. И-го-го! – за­лилась пь­яным сме­хом Ле­на.

– Да, ло­шади.

– Не пом­ню. Ка­жет­ся, сле­дова­тель тог­да вы­яс­нил, что ут­ром ма­шину с тре­мя ло­шадь­ми, под­хо­дящи­ми под опи­сание, ос­та­нови­ли на ка­ком-то пос­ту ГАИ по пу­ти в Крас­но­дар. До­кумен­ты бы­ли офор­мле­ны на ко­неза­вод, ка­жет­ся, «За­кат» Ой, ка­кое это те­перь име­ет зна­чение? Я ус­та­ла. – Она со сту­ком уро­нила го­лову на стол.

– Слы­шишь? – пот­ряс за пле­чо Ле­ну Эду­ард. – Ка­кой имен­но ко­неза­вод? Я знал все ко­неза­воды стра­ны. Не бы­ло в Крас­но­даре ко­неза­вода «За­кат».

Ле­на под­ня­ла го­лову и по­пыта­лась сфо­куси­ровать взгляд на Эду­ар­де.

– Ммму­щинаа.. не угос­ти­те да­му си­гаре­той? – же­ман­но поп­ра­вив рас­тре­пав­ши­еся во­лосы, спро­сила Ле­на.

Эду­ард с от­вра­щени­ем взгля­нул на си­дящую пе­ред ним жен­щи­ну. Он по­пытал­ся пред­ста­вить её в мо­лодос­ти – пыш­ногру­дую кра­сави­цу, вслед ко­торой сво­рачи­вали шеи все встреч­ные муж­чи­ны. Судь­ба не по­щади­ла её, вер­нув втри­доро­га все дол­ги за со­де­ян­ные гре­хи.

– Что же ты на­дела­ла! – с жа­лостью в го­лосе спро­сил Эду­ард.

Вмес­то от­ве­та Ле­на под­ня­лась со сту­ла и по­качи­ва­ясь по­дош­ла к умы­валь­ни­ку. Пог­ре­мев лож­ка­ми, она отыс­ка­ла рас­клад­ной, с пор­жа­вев­шей ру­ко­ят­кой, нож и про­тяну­ла Эду­ар­ду.

Эду­ард взял нож и пос­мотрел на еле сто­ящую на но­гах жен­щи­ну:

– За­чем? Ты и так уже мер­тва!

С эти­ми сло­вами Эду­ард, чуть по­думав, спря­тал нож в свой вещ­ме­шок, встал и не обо­рачи­ва­ясь по­кинул квар­ти­ру. Вый­дя из подъ­ез­да, он ус­пел прой­ти нес­коль­ко мет­ров, ког­да ус­лы­шал за со­бой от­вра­титель­ный чав­ка­ющий звук па­да­юще­го с вы­соты те­ла. Обер­нувшись, он уз­нал зе­лёный ха­лат в бе­лый го­рошек.

 

Гла­ва третья

ПОС­ЛЕДНИЙ ПО­ЖАР

«Вер­хняя Ра­дищев­ская», «рес­то­ран», «при­пар­ко­ван­ные до­рогие ма­шины», «три смуг­лых ох­ранни­ка у вхо­да», «не­понят­ная речь», «смех», – Эду­ард бесс­трас­тно, слов­но ки­нока­мера, фик­си­ровал про­ис­хо­дящее, при этом мыс­ля­ми он был да­леко. «Ма­рат? А за­чем он те­бе?», «Смех», «Си­дели вмес­те?», «Эду­ард?», «По­дож­ди здесь, я со­об­щу», «Про­ходи, брат».

Эду­ард не сра­зу приз­нал в муж­чи­не, оде­том в до­рогой кос­тюм и мод­ный гал­стук, на ко­тором поб­лёски­вал зо­лотой за­жим с брил­ли­ан­том, Ма­рата. Он удив­лённо смот­рел на вы­шед­ше­го навс­тре­чу и при­вет­ли­во улы­ба­юще­гося дру­га, буд­то бы ожи­дал уви­деть то­го в тю­рем­ной ро­бе.

– Эдик, до­рогой! – об­нял Эду­ар­да Ма­рат. – Ну вот и сви­делись. Я-то ду­мал, что и не при­едешь боль­ше по­видать ста­рого дру­га. Да­вай-ка прой­дём в ка­бинет, по­гово­рим в спо­кой­ной об­ста­нов­ке.

Ка­бинет ока­зал­ся прос­торной ком­на­той в даль­нем кон­це за­ла, вход в не­го прик­ры­вала кру­жев­ная шир­ма. Бе­лые сте­ны, ра­бочий стол с пап­ка­ми, два сту­ла, книж­ный шкаф, сейф и мо­нитор, на ко­тором пос­то­ян­но ме­нялись кар­тинки с на­руж­ных ка­мер наб­лю­дения, – вот и вся скуд­ная об­ста­нов­ка ка­бине­та.

– Про­ходи, са­дись, – прид­ви­нул один из двух стуль­ев Ма­рат. – Да, вот та­кие спар­тан­ские ус­ло­вия. За двад­цать лет ко­лоний я, ка­жет­ся, от­вык от рос­ко­ши. Всё, что нуж­но для ра­боты, у ме­ня тут есть.

– Ну, не ска­жи... вон в ка­кого фра­ера вы­рядил­ся.

– Вре­мена из­ме­нились, Эдик, – вздох­нул Ма­рат, пог­ла­живая гал­стук. – Всё, что рань­ше ре­шали с во­лыной в ру­ках, те­перь ре­ша­ют с по­мощью руч­ки и кон­трак­та. Де­лать не­чего... При­ходит­ся со­от­ветс­тво­вать. Ну, рас­ска­зывай... Ког­да от­ки­нул­ся?

– Три дня на­зад. В Мос­кву вче­ра ночью при­ехал.

– Ос­та­новить­ся есть где?

– Я ду­мал, что есть.

– Как это? – уди­вил­ся Ма­рат.

– Дол­гая ис­то­рия, ста­рина. Я как раз по это­му по­воду к те­бе и при­шёл.

– О, я-то, ста­рый ду­рак, уж по­думал, что по­видать при­шёл, а он, ока­зыва­ет­ся, по де­лу. Ну, вык­ла­дывай. Что у те­бя там?

– Мне взрыв­чатка нуж­на, – по­низив го­лос, ска­зал Эду­ард.

Уми­литель­ное вы­раже­ние тут же сле­тело с ли­ца Ма­рата.

– Для че­го?

– Те­бе луч­ше не знать. Прос­то дос­тань мне это, и всё.

– Эдик, до­рогой... Да­вай, рас­ска­жи мне... Мо­жет быть, я смо­гу ре­шить проб­ле­му по-люд­ски?

– Ты смо­жешь дос­тать мне взрыв­чатку или нет?

– Но, пос­лу­шай...

– Ма­рат, мне не­ког­да тут раз­го­воры раз­го­вари­вать, – ре­шитель­но ска­зал Эду­ард, вста­вая.

– Эй, эй... ос­тынь. Это не кар­тошка – на ба­заре не ку­пишь.

– Сколь­ко?

– Ну, день-два.

– Я имею в ви­ду, по день­гам сколь­ко?

– Вот тут ты ме­ня оби­жа­ешь, Эдик... Что ж ты ду­ма­ешь, что я сов­сем скур­вился на во­ле? Ду­ма­ешь, я до­рого­му дру­гу прось­бу за день­ги бу­ду вы­пол­нять?

– Лад­но... слу­шай... из­ви­ни. Я на нер­вах прос­то.

– Мо­жет, всё-та­ки рас­ска­жешь?

– Не мо­гу, Ува­жа­емый. Не хо­чу те­бя вме­шивать. Бог даст, сам уз­на­ешь...

– Яс­но, – вздох­нул Ма­рат, – а сколь­ко нуж­но?

– Не знаю... – за­думал­ся Эду­ард. – Чтоб раз­нести дву­хэтаж­ный дом.

На ли­це Ма­рата отоб­ра­зилась край­няя сте­пень удив­ле­ния. Он от­крыл рот, что­бы сно­ва что-то воз­ра­зить, но Эду­ард пе­ребил его:

– Ещё нуж­ны ло­пата, фо­нарь, со­товый те­лефон и но­мер те­лефо­на вот это­го че­лове­ка. – Эду­ард взял лис­ток бу­маги со сто­ла и на­писал имя.

– А ло­пата за­чем? Не ду­маю, что пос­ле взры­ва там что-ни­будь ос­та­нет­ся, чтоб за­копать… – И, пос­мотрев на лис­ток, Ма­рат до­бавил: – И что ещё за Де­нисов та­кой?

Эду­ард про­мол­чал. Ма­рат ис­подлобья взгля­нул на Эду­ар­да.

– Ох, мне сов­сем не нра­вит­ся то, что ты за­думал. Но ре­шение твоё... Де­ло, как го­ворит­ся, жи­тей­ское.

В дверь ти­хонь­ко пос­ту­чались:

– Го­тово, Ма­рат Нид­жа­тович.

Ма­рат хлоп­нул се­бя по ко­леням и встал:

– Ну, всё-всё... Пой­дём по­ужи­на­ем. На го­лод­ный же­лудок де­ла не де­ла­ют­ся.

Ут­ром, от­крыв гла­за в боль­шой двух­спаль­ной кро­вати, Эду­ард ещё дол­го не хо­тел вста­вать. В пос­ледний раз он про­сыпал­ся в мяг­кой пос­те­ли пят­надцать лет на­зад, по­это­му хо­тел спол­на нас­ла­дить­ся мо­мен­том. На­конец си­лой во­ли зас­та­вив се­бя встать, Эду­ард по­дошёл к ог­ромно­му па­норам­но­му ок­ну. За стек­лом от­кры­вал­ся пот­ря­са­юще кра­сивый вид на ут­реннюю Мос­кву с её пар­ка­ми, Мос­ква-ре­кой и ров­ны­ми ли­ни­ями прос­пектов.

В дверь пос­ту­чались:

– Доб­рое ут­ро, Эду­ард Вла­дими­рович. Мож­но? – пос­лы­шал­ся из-за две­ри жен­ский го­лос.

– По­дож­ди­те, я оде­нусь.

Эду­ард ог­ля­нул­ся в по­ис­ках сво­ей одеж­ды, но, к сво­ему удив­ле­нию, об­на­ружил, что на сту­ле, на спин­ку ко­торо­го он вче­ра по­весил свой спор­тивный кос­тюм, был толь­ко вещ­ме­шок. Эду­ард обо­шёл все уг­лы, пос­мотрел в тум­бочку и да­же заг­ля­нул под кро­вать. Одеж­ды ниг­де не бы­ло.

В дверь сно­ва пос­ту­чались:

– Эду­ард Вла­дими­рович, с ва­ми всё в по­ряд­ке?

– Да, всё хо­рошо. Толь­ко... я не мо­гу най­ти свою одеж­ду.

– Мы её выб­ро­сили, – отоз­ва­лась из-за две­ри жен­щи­на.

– То есть как это выб­ро­сили? – оша­рашен­но спро­сил Эду­ард.

– Я по это­му по­воду и хо­чу к вам зай­ти.

Эду­ард, обер­нувшись в прос­ты­ню, от­крыл дверь и с удив­ле­ни­ем стал наб­лю­дать, как в ком­на­ту мед­ленно вка­тыва­ет­ся длин­ная ве­шал­ка на ко­лёси­ках с раз­ве­шан­ной на ней одеж­дой. Вслед за ве­шал­кой в ком­на­ту вош­ла жен­щи­на в фор­ме дом­ра­бот­ни­цы.

– Ещё раз доб­рое ут­ро. Ма­рат Нид­жа­тович про­сил пе­редать вам, что не смо­жет при­сутс­тво­вать на зав­тра­ке. Ему приш­лось сроч­но у­ехать по де­лам. Вы мо­жете выб­рать всё что хо­тите из этой одеж­ды. Она по­доб­ра­на спе­ци­аль­но под ваш раз­мер. Обувь вы смо­жете най­ти в шка­фу на ниж­ней пол­ке. В гос­ти­ной на сто­ле вас ожи­да­ет кон­верт. Зав­трак бу­дет го­тов че­рез де­сять ми­нут, – ров­ным, как стек­ло, го­лосом про­дек­ла­миро­вала жен­щи­на и выш­ла из ком­на­ты.

Че­рез де­сять ми­нут Эду­ард, оде­тый в хлоп­ко­вую ру­баш­ку го­лубо­го цве­та и си­ние ль­ня­ные брю­ки, во­шёл в гос­ти­ную. На сер­ви­рован­ном к зав­тра­ку сто­ле он уви­дел кон­верт. Рас­крыв его, Эду­ард об­на­ружил в нём не­боль­шую за­пис­ку:

«Доб­рое ут­ро. Мне приш­лось сроч­но у­ехать на нес­коль­ко дней по де­лам. Квар­ти­ра в тво­ём рас­по­ряже­нии. От­дохни. Знаю, те­бе ещё не ско­ро пред­ста­вит­ся та­кая воз­можность. Ве­чером за то­бой за­едет ма­шина. Всё, что те­бе нуж­но, бу­дет у во­дите­ля. До сви­дания, до­рогой друг».

«Про­щай», – мыс­ленно до­бавил Эду­ард.

День длил­ся му­читель­но дол­го. Эду­ард в ко­торый раз до мель­чай­ших под­робнос­тей прок­ру­чивал в го­лове свой план. Чувс­тво оби­ды за свою сло­ман­ную жизнь, за смерть ма­тери, за рух­нувшие на­деж­ды тре­бова­ло воз­мездия. «Месть – это блю­до, ко­торое по­да­ёт­ся хо­лод­ным», – вспом­нил Эду­ард где-то ус­лы­шан­ную фра­зу. Пят­надцать лет прош­ло, оно уже ос­ты­ло, мож­но по­давать. Ре­шимость, ко­торая ов­ла­дела сер­дцем Эду­ар­да, ни­куда не де­лась. На­обо­рот, она уко­рени­лась в соз­на­нии, ле­дяны­ми коль­ями за­села в сер­дце. Эду­ард от­чётли­во пред­став­лял, что и как со­бира­ет­ся сде­лать, и его со­весть ни ра­зу не по­дала го­лоса, спо­соб­но­го раз­мыть чёт­кий ри­сунок зап­ла­ниро­ван­но­го ак­та рас­пла­ты.

«Лишь бы не раз­ру­шили... Ес­ли его уже нет, то ко­нец», – пов­то­рял про се­бя Эду­ард.

На­конец, ус­тав от раз­ду­мий, он вклю­чил те­леви­зор. На эк­ра­не ма­лень­кий круг­лый му­жик в кеп­ке на фо­не рес­то­рана «Пра­га» гром­ко приз­на­вал­ся в люб­ви Мос­кве, на­зывая её сво­ей де­воч­кой.

Бы­ло уже око­ло один­надца­ти ча­сов ве­чера, ког­да в две­ри пос­ту­чали. Го­лубог­ла­зый, бри­тый на­голо муж­чи­на, пред­ста­вив­шись Дмит­ри­ем, пе­редал, что ма­шина ждёт у вы­хода.

– Ку­да ехать? – спро­сил Дмит­рий, ког­да Эду­ард усел­ся на зад­нее си­дение то­ниро­ван­но­го «мер­се­деса».

– В Се­реб­ря­ный Бор.

– На Зве­ниго­род­ском шос­се сей­час проб­ки, – пре­дуп­ре­дил во­дитель. – Там до­рогу пе­рес­тра­ива­ют.

– Ни­чего, я не спе­шу, – от­ве­тил Эду­ард. – Мо­жешь пе­редать мне со­товый и но­мер те­лефо­на, ко­торый я про­сил?

– Да, ко­неч­но, Эду­ард Вла­дими­рович.

С эти­ми сло­вами он дос­тал из бар­дачка и пе­редал Эду­ар­ду но­вень­кий те­лефон и лис­ток с но­мером. Эду­ард наб­рал но­мер.

– Ал­ло! – пос­лы­шал­ся го­лос по­жило­го муж­чи­ны.

– Ев­ге­ний Бо­рисо­вич?

– Да, кто это?

– Это Эду­ард Гу­син.

– Эдик, до­рогой. Как я рад те­бя слы­шать!..

– Я вас то­же. Не хо­чу от­ни­мать у вас мно­го вре­мени. У ме­ня к вам важ­ный раз­го­вор...

Ве­чер­няя Мос­ква бы­ла ве­личес­твен­на и прек­расна. Слов­но арис­токра­тичес­кая да­ма, оде­ва­ющая на вы­ход свои луч­шие на­ряды, Мос­ква во ть­ме блис­та­ла брил­ли­ан­та­ми улич­ных ог­ней и бар­ха­том под­све­чен­ных стро­ений. Ма­шина, то и де­ло зас­тре­вая в за­торах, мед­ленно ка­тила ми­мо ста­рин­ных хра­мов, уми­рот­во­рён­но смот­ря­щих на зем­ную су­ету с вы­соты сво­их шпи­лей, ми­мо стро­гих зда­ний из стек­ла, зер­ка­лом от­ра­жа­ющих ду­шу ожив­лённых, пол­ных дви­жения улиц, ми­мо жи­лых до­мов, ми­га­ющих элек­три­чес­ким све­том ве­чер­них окон. Тем­но­та, слов­но ву­алью скры­вая днев­ной огол­те­лый мир, с его уг­рю­мостью, су­мато­хой и убо­гостью, от­кры­вала пе­ред гла­зами Мос­кву, ко­торую по пра­ву вос­пе­вали в пес­нях.

Пре­дава­ясь оча­рова­нию ви­да из ок­на, Эду­ард на вре­мя за­был­ся. Хо­телось вот так вот прос­то ехать в ма­шине, по­качи­ва­ясь на ко­жаных си­дени­ях, смот­реть на ог­ни и не ду­мать ни о чём. Но сад­ня­щая, боль­но ца­рапа­ющая ра­зум мысль, буд­то за­сев­шая под ног­тём за­ноза, то и де­ло воз­вра­щала Эду­ар­да в тре­вож­ную ре­аль­ность.

– Ку­да даль­ше? – спро­сил во­дитель, ког­да ма­шина про­еха­ла Хо­рошев­ский мост.

– Парк «Ве­теран» зна­ешь?

– Знаю.

– Мне нуж­но ту­да.

– Там сей­час мно­го лю­дей, Эду­ард Вла­дими­рович. С ва­шим... – Дмит­рий зап­нулся, – ба­гажом ту­да ид­ти опас­но.

– Ни­чего, ез­жай. Я знаю, где пе­рекан­то­вать­ся.

Ма­шина мед­ленно про­еха­ла по Та­ман­ской ули­це и ос­та­нови­лась око­ло пар­ка. Где-то да­леко, на пля­же, иг­ра­ла му­зыка. Во­дитель вы­шел из ав­то­моби­ля и ос­мотрел­ся. Парк ка­зал­ся пус­тынным.

– Вы­ходи­те, Эду­ард Вла­дими­рович.

Эду­ард вы­шел из ма­шины и по­дошёл к от­кры­тому ба­гаж­ни­ку.

– Это ва­ша по­сыл­ка, – ука­зал на свёр­ток Дмит­рий. – Уме­ете поль­зо­вать­ся?

Эду­ард по­качал го­ловой.

– Всё прос­то. Сей­час по­кажу.

Взрыв­чатка пред­став­ля­ла из се­бя че­тыре по­хожих на хо­зяй­ствен­ное мы­ло бри­кета, сло­жен­ных вмес­те и пе­ревя­зан­ных скот­чем. Свер­ху был при­лажен де­тона­тор с тай­ме­ром и дву­мя тор­ча­щими про­вода­ми. Эду­ар­ду всег­да ка­залось, что про­вода в бом­бе дол­жны быть неп­ре­мен­но го­лубо­го и крас­но­го цве­та, как бы оли­цет­во­ряя жизнь и смерть, но тут они бы­ли обыч­но­го бе­лого цве­та.

– Это си-4, аме­рикан­ско­го про­из­водс­тва. Прав­да, со­бира­ли его на­ши умель­цы из ки­тай­ских де­талей, так что про­шу про­щения за та­кой неп­ристой­ный вид. Да и за этой иг­рушкой приш­лось не­мало по­бегать. Вот пульт от не­го, – Дмит­рий вло­жил в ру­ку Эду­ар­да не­боль­шой пря­мо­уголь­ник с ан­тенной. – На нём од­на-единс­твен­ная кноп­ка, так что не оши­бётесь. Что­бы при­вес­ти взрыв­чатку в ра­бочее сос­то­яние, нуж­но со­еди­нить два эти про­вода...

– А он не взор­вётся в это вре­мя?

– Не дол­жен... – от­ве­тил Дмит­рий, и от этих слов Эду­ар­ду ста­ло не по се­бе. – Сиг­нал сра­баты­ва­ет на рас­сто­янии до ста пя­тиде­сяти мет­ров. Тай­мер выс­тавлен на три ми­нуты. Сни­ма­ете пре­дох­ра­нитель, на­жима­ете на кноп­ку и... нас­лажда­етесь са­лютом.

– Яс­но, – про­буб­нил Эду­ард.

– Фо­нарь. Луч в нём очень силь­ный, так что не раз­ма­хивай­те им в тем­но­те. Тут ещё ло­пата. Толь­ко мне приш­лось от­ре­зать чуть-чуть вер­хушку, а то в ба­гаж­ник не вхо­дила. Ах да, чуть не за­был... Ма­рат Нид­жа­тович про­сил пе­редать вам ещё вот это.

Дмит­рий, дос­тав из кар­ма­на пач­ку де­нег, про­тянул Эду­ар­ду.

– Пе­реда­вай Ува­жа­емо­му мою бла­годар­ность.

– Пе­редам, Эду­ард Вла­дими­рович. Что-ни­будь ещё?

– Нет, это всё.

– Мо­жет, мне всё-та­ки с ва­ми пой­ти?

– Нет, Ди­ма. Ты и так сде­лал мно­гое, – от­ве­тил Эду­ард, ук­ла­дывая бом­бу и фо­нарь в вещ­ме­шок. – От­сю­да я сам. Ты ез­жай.

Ког­да-то, ещё до Ве­ликой Оте­чес­твен­ной вой­ны, на мес­те пар­ка бы­ло кол­хозное по­ле, на ко­тором са­жали брюк­ву. Как брюк­ва мог­ла рас­ти на сплош­ном пес­ке, ос­та­валась за­гад­кой, но пос­ле вой­ны кол­хоз рас­форми­рова­ли (воз­можно, из-за то­го, что брюк­ва так и не вы­рос­ла) и тер­ри­торию, вмес­те со все­ми пос­трой­ка­ми цар­ских вре­мён, сре­ди ко­торых бы­ли кра­сивые вы­ез­дные усадь­бы арис­токра­тии, от­да­ли под да­чи пар­тий­ных де­яте­лей и чи­нов­ни­ков в по­гонах. В од­ной из та­ких уса­деб ког­да-то и по­сели­лась семья Эду­ар­да. Во вре­мена Ок­тябрь­ской ре­волю­ции часть цар­ской арис­токра­тии, не ус­певшей у­ехать из стра­ны, пы­та­ясь хоть как-то обе­зопа­сить свои семьи, де­лала в до­мах за­пас­ные, от­ходные пу­ти, тща­тель­но их за­мас­ки­ровав. Ноч­ные ви­зиты лю­дей в тель­няш­ках и ко­жаных кур­тках, пос­ле ко­торых бес­след­но ис­че­зали це­лые ста­рин­ные семьи, вы­нуж­да­ли ид­ти на край­ние ме­ры. Тун­не­ли обыч­но ры­ли из пог­ре­бов и под­ва­лов, у вхо­да в ко­торые уже на­гото­ве сто­яли че­мода­ны, на­битые ве­щами пер­вой не­об­хо­димос­ти. Та­кой тай­ный тун­нель был и в до­ме Эду­ар­да. Он на­чинал­ся в под­ва­ле и тя­нул­ся под зем­лёй на доб­рые двес­ти мет­ров, вы­ходя на заб­ро­шен­ный пус­тырь ря­дом со свал­кой. У Эду­ар­да бы­ли пло­хие вос­по­мина­ния из детс­тва, свя­зан­ные с этим тун­не­лем. Сто­ило ему по­думать о нём, как те­ло пок­ры­валось гу­синой ко­жей и ста­нови­лось труд­но ды­шать. Но сей­час тун­нель был единс­твен­ной на­деж­дой. Нуж­но бы­ло прос­то пе­ребо­роть па­нику и вой­ти в не­го.

«Лишь бы не раз­ру­шили... – в ко­торый раз по­думал Эду­ард, уг­лубля­ясь всё даль­ше и даль­ше в те­мень пар­ка. – Лишь бы не раз­ру­шили...»

Об­хо­дя сво­бод­ные от де­ревь­ев по­ляны и опуш­ки, Эду­ард до­шёл до се­реди­ны пар­ка и, усев­шись под кус­тисты­ми за­рос­ля­ми, стал ждать. Ти­шина пар­ка уми­рот­во­ряла и ба­юка­ла. В ноч­ное вре­мя парк жил сво­ей осо­бен­ной, скры­той от днев­но­го све­та жизнью. Где-то над го­ловой за­уха­ла со­ва. Ёж, ше­лес­тя жух­лой тра­вой, про­топал по сво­им ежи­ным де­лам. Да­лёкие ог­ни пля­жа, иног­да про­бива­ясь сквозь гус­тую лис­тву, пе­реми­гива­лись с вы­соки­ми звёз­да­ми. Эта бы­ла нас­то­ящая сво­бода, дур­ма­нящая за­пахом зем­ли и сла­дос­тны­ми зву­ками при­роды.

Эду­ард вдруг по­думал: а что бу­дет по­том? Стран­но, что та­кая прос­тая мысль не при­ходи­ла ему рань­ше. Что он бу­дет де­лать пос­ле то­го, как вы­пол­нит за­те­ян­ное? На не­го вый­дут очень быс­тро, это бы­ло по­нят­но и ежу, ко­торый толь­ко что про­шёл ми­мо. А что по­том? Ещё один арест? Сно­ва срок? Опять ко­лючая про­воло­ка и вы­сокие сте­ны ко­лонии? Нет, в тюрь­му он не пой­дёт, это Эду­ард ре­шил для се­бя твёр­до. Всё что угод­но, но не се­рая ро­ба зак­лю­чён­но­го. Да­же смерть те­перь, ког­да он сно­ва ощу­тил вкус сво­боды, ка­залась луч­шим ис­хо­дом.

В этой ис­то­рии ос­та­валась пос­ледняя не­решён­ная за­дача. Что­бы пос­та­вить точ­ку, нуж­но бы­ло вый­ти на след про­пав­ших ло­шадей. Ле­на го­вори­ла про кон­ный за­вод «За­кат», но Эду­ард точ­но знал, что та­кого за­вода в СССР не бы­ло, за­то ря­дом с Ар­ма­виром был кон­ный за­вод «Вос­ход». За­веду­ющим ко­неза­водом в те вре­мена был близ­кий друг от­ца, с ко­торым Эду­ард уже ус­пел по­гово­рить из ма­шины. Из раз­го­вора ста­ло яс­но, что Ев­ге­ний Бо­рисо­вич уже дав­но на пен­сии и сей­час жи­вёт в Со­чи. Нап­ро­сив­шись в гос­ти, Эду­ард хо­тел уз­нать у быв­ше­го за­веду­юще­го о сво­их ло­шадях. «Ес­ли и при­вози­ли в те края трёх ахал­те­кин­цев, то Ев­ге­ний Бо­рисо­вич Де­нисов о них обя­зан был знать», – пред­по­лагал Эду­ард. Вот как по­вер­нулся вал ис­то­рии. На­чав­шись в го­роде Со­чи, она, сде­лав куль­бит в пят­надцать лет, те­перь дол­жна бы­ла там и за­кон­чить­ся. Эду­ард на­щупал в кар­ма­не тол­стую пач­ку де­нег и удов­летво­рён­но улёг­ся на тра­ву. «Лишь бы не раз­ру­шили тун­нель...» Ждать ос­та­валось не­дол­го.

Бы­ла уже глу­бокая ночь, ког­да на го­род­ском пля­же по­гас­ли ог­ни. Нуж­но бы­ло выд­ви­гать­ся, и Эду­ард, прих­ва­тив свои ве­щи, по­шёл к по­сёл­ку. Ос­та­ва­ясь не­заме­чен­ным, он прос­ко­чил пус­тынный про­езд, раз­де­ля­ющий парк и жи­лые до­ма, и, дер­жась в те­ни, нап­ра­вил­ся к сво­ему до­му. А вот и дом, ког­да-то та­кой род­ной, но те­перь толь­ко уси­лива­ющий зло­бу и не­нависть. Эду­ард бро­сил на не­го ми­молёт­ный взгляд и по­бежал к пус­ты­рю, ко­торый на­чинал­ся сра­зу за до­мом. Свал­ка ока­залась ого­роже­на сет­кой и те­перь име­ла ци­вили­зован­ный вид, с ас­фаль­ти­рован­ны­ми до­рож­ка­ми и ба­ками для му­сора. У Эду­ар­да ёк­ну­ло сер­дце. А что ес­ли всё-та­ки тун­нель раз­ру­шили? В тем­но­те бы­ло не раз­гля­деть, и Эду­ард с тре­вож­ным сер­дцем по­шёл к то­му мес­ту, где, как он пом­нил, бы­ла на­сыпь, под ко­торой скры­вал­ся вход в тун­нель.

– Где же он? Где? – пов­то­рял Эду­ард, ша­ря в тем­но­те. – Он дол­жен быть здесь…

Нуж­но бы­ло вклю­чить фо­нарь, но это прив­лекло бы вни­мание. Кто бы мог оши­вать­ся на свал­ке в тем­но­те? Раз­ве что... «Точ­но! Ес­ли спро­сят – я ищу коль­цо, ко­торое выб­ро­сили по ошиб­ке. Ну, или бог зна­ет, что я мо­гу ис­кать в му­сор­ке ночью. Хо­тя бы те же клю­чи...» Но нуж­но бы­ло дей­ство­вать быс­тро. Эду­ард обер­нул фо­нарь кра­ем сво­ей ру­баш­ки и пос­ве­тил в ту сто­рону, где дол­жна бы­ла быть на­сыпь. Луч фо­наря слов­но но­жом про­резал ть­му и тут же выс­ве­тил за­вет­ную гор­ку, буй­но за­рос­шую бурь­яном и ло­пухом. «Вот он! Сла­ва бо­гу, на мес­те», – об­ра­довал­ся Эду­ард. Вык­лю­чив фо­нарь, Эду­ард ог­ля­нул­ся. Вок­руг не бы­ло ни ду­ши, и толь­ко об­лезлый кот, при­щурив­шись единс­твен­ным гла­зом, сле­дил за ноч­ным гос­тем. Ра­бота пред­сто­яла не­малая, а до рас­све­та ос­та­валось от си­лы ча­са че­тыре.

Спус­тя два ча­са уси­лен­ных взма­хов инс­тру­мен­том, ког­да, об­ли­ва­ясь по­том и на­терев ру­ки до кро­вавых мо­золей, Эду­ар­ду уже ста­ло ка­зать­ся, что идея с тун­не­лем – пус­тая за­тея, лез­вие ло­паты про­вали­лось в пус­то­ту. На­конец-то! Рас­ко­пав вход, Эду­ард пос­ве­тил в об­ра­зовав­шу­юся но­ру. Луч све­та ухо­дил глу­боко в тун­нель и упи­рал­ся в об­ва­лив­шу­юся с по­тол­ка зем­лю. Эду­ард сглот­нул. Это бы­ло то са­мое мес­то, где его в детс­тве при­дави­ло зем­лёй и он чуть не умер. Вро­де бы дав­но по­беж­дённая кла­ус­тро­фобия вдруг сталь­ны­ми тис­ка­ми стис­ну­ла гор­ло, так что ста­ло труд­но ды­шать. Вол­на оз­но­ба, по­явив­ша­яся где-то в ло­дыж­ках, про­кати­лась по все­му те­лу и выш­ла из ма­куш­ки. Не­имо­вер­ным уси­ли­ем си­лы во­ли Эду­ард зас­та­вил се­бя втис­нуть­ся в за­тяну­тый па­ути­ной уз­кий про­ход с низ­ким по­тол­ком и сде­лать нес­коль­ко ша­гов. В нос уда­рил за­пах сы­рос­ти и гни­ли. Бо­рясь с тош­но­той, Эду­ард, приг­нувшись, мед­ленно стал про­бирать­ся вглубь тун­не­ля. Свет фо­наря ша­рил по вет­хим стол­бам, под­держи­вав­шим ар­ки сво­да, го­тово­го в лю­бой мо­мент об­ва­лить­ся, по­хоро­нив лю­бого, кто ос­ме­лил­ся на­рушить его мно­голет­ний по­кой. Шаг за ша­гом Эду­ард приб­ли­зил­ся к об­ва­лу, прег­ражда­юще­му даль­ней­ший путь. Пот­ро­гав зем­лю, Эду­ард к сво­ей ра­дос­ти по­нял, что она, воп­ре­ки вре­мени, не зат­верде­ла, и её бу­дет лег­ко уб­рать с до­роги. В этот раз приш­лось дей­ство­вать ру­ками, так как в уз­ком про­ходе с ло­патой бы­ло не раз­вернуть­ся. Рас­ко­пав про­ход, Эду­ард в пос­ледний раз пос­ве­тил в сто­рону вхо­да в тун­нель. Луч вых­ва­тил из тем­но­ты од­ногла­зую мор­ду ко­та, ко­торый, мя­ук­нув, ис­чез в под­све­чен­ном фо­нар­ным лу­чом кру­ге про­ёма. Вре­мя под­жи­мало, и нуж­но бы­ло дви­гать­ся даль­ше. Впе­реди был опас­ный путь дли­ной око­ло ста вось­ми­деся­ти мет­ров.

Гус­той, спёр­тый воз­дух был так тя­жёл, что, ка­залось, его мож­но бы­ло тро­гать ру­ками. Эду­ард со­вер­шенно по­терял счёт вре­мени. Ему ка­залось, что он идёт час или два, а мо­жет, и це­лую веч­ность. Трух­ля­вые де­ревян­ные стол­бы, сы­рые сте­ны, об­леплен­ные слиз­ня­ками, пол, выс­тлан­ный бу­лыж­ни­ком, ар­ки, под­держи­ва­ющие свод, – всё бы­ло со­вер­шенно оди­нако­вым. Впе­реди всё выг­ля­дело точ­но так же, как и сза­ди, и по­это­му бы­ло не­понят­но, про­шёл он сот­ню мет­ров или на­ходит­ся толь­ко в на­чале пу­ти. В этот мо­мент он се­бе ка­зал­ся хо­мяком, бе­гущим в кру­тящем­ся ба­раба­не. В го­лову приш­ла ди­кая мысль, что ес­ли он вдруг по­теря­ет нап­равле­ние и пой­дёт об­ратно, то мо­жет так же дой­ти до на­чала сво­его пу­ти, так и не по­няв, что идёт на­зад. А что ес­ли он уже идёт на­зад? И чем боль­ше Эду­ард ду­мал об этом, тем боль­ше его одо­лева­ли сом­не­ния. Вско­ре сом­не­ния пе­рерос­ли в уве­рен­ность. Эду­ард да­же вспом­нил, как где-то во вре­мя пу­ти у не­го с плеч упал вещ­ме­шок и он по­вер­нулся его по­доб­рать. То что под­би­рал его, Эду­ард пом­нил, но вот по­вер­нулся ли он об­ратно, что­бы пой­ти даль­ше? Те­перь Эду­ард в лу­че пры­га­юще­го све­та вот-вот ожи­дал уви­деть зем­ля­ной холм, ко­торый собс­твен­но­руч­но от­ко­пал. Так он, сгор­бившись, про­шёл ещё не­кото­рое рас­сто­яние, по­ка бе­лый свет фо­наря не ут­кнул­ся в глу­хую сте­ну из поб­лёски­ва­юще­го ме­тал­ла.

– Здесь дол­жна быть дверь, – ска­зал сам се­бе Эду­ард и не уз­нал собс­твен­но­го го­лоса.

Звук ис­хо­дил слов­но бы из ды­рявой тру­бы. Виз­гли­вый, ре­жущий слух го­лос, ка­ким обыч­но раз­го­вари­ва­ют кло­уны.

Смах­нув па­ути­ну, Эду­ард про­вёл ла­донью по хо­лод­но­му ме­тал­лу. Паль­цы тут же на­щупа­ли па­зы, на ко­торых дер­жа­лась тон­кая дверь из нер­жа­ве­ющей ста­ли. Она, как пом­нил Эду­ард, из под­ва­ла от­кры­валась внутрь тун­не­ля, и по­это­му с этой сто­роны руч­ки не бы­ло. Нуж­но бы­ло чем-то под­це­пить и поп­ро­бовать от­крыть. Но чем? Пос­ве­тив вок­руг, Эду­ард не на­шёл ни­чего под­хо­дяще­го. Нож! У не­го дол­жен быть нож, вдруг вспом­нил Эду­ард. Най­дя на дне вещ­мешка рас­клад­ной нож – пос­леднюю па­мять о Ле­не Крав­цо­вой, – он про­сунул ос­триё в уз­кую двер­ную щель и поп­ро­бовал на­давить. Дверь, тон­ко зас­кри­пев, под­да­лась. Ти­хо, что­бы не шу­меть, Эду­ард по­тянул на се­бя лист же­леза и заг­ля­нул в под­вал. На по­лу по­меще­ния ва­лял­ся вся­кий хлам: дос­ки, ар­ма­тура и бан­ки с крас­кой бы­ли сва­лены в од­ну ку­чу и пок­ры­лись тол­стым сло­ем пы­ли. Бы­ло вид­но, что под­ва­лом дав­но не поль­зо­вались. Эду­ард вспом­нил, как ма­ма дер­жа­ла здесь свои бан­ки с ва­рени­ем и со­лень­ями. Тог­да бы­ло од­но удо­воль­ствие за­ходить в свет­лый, ос­ве­щён­ный пла­фона­ми под­вал с ак­ку­рат­но раз­ло­жен­ны­ми на пол­ках бан­ка­ми.

Взрыв­чатку мож­но бы­ло ста­вить пря­мо здесь, при­киды­вал Эду­ард, ког­да уже сто­ял под низ­ким по­тол­ком пог­ре­ба. Он на­ходил­ся пря­мо под до­мом, так что взрыв­ная вол­на, от­ра­жа­ясь от бе­тон­ных стен, дол­жна бы­ла пой­ти вверх. Эду­ард дос­тал взрыв­чатку и дро­жащи­ми ру­ками со­еди­нил два про­вода. На де­тона­торе заж­глась зе­лёная лам­почка и выс­ве­тились циф­ры «03:00». Всё бы­ло го­тово, и ос­та­лось толь­ко на­жать на кноп­ку взры­вате­ля, что­бы прев­ра­тить дом в пы­ла­ющие щеп­ки.

– А хва­тит ли те­бе вре­мени, что­бы до­бежать, Эдик? – впол­го­лоса спро­сил сам се­бя Эду­ард. – Да уж, об этом я не по­думал.

Мож­но бы­ло, ко­неч­но, ак­ти­виро­вать де­тона­тор из тун­не­ля, но от­ту­да мог не сра­ботать сиг­нал. Вы­бора не ос­та­валось: на­жимать здесь и нес­тись со всех ног по под­земно­му про­ходу, на­де­ясь на то, что вре­мени хва­тит, что­бы до­бежать до вы­хода.

Эду­ард по­вер­тел в ру­ках пульт. Од­но-единс­твен­ное дви­жение ос­во­бож­да­ло сер­дце от тя­жес­ти оби­ды, но оно же при­рав­ни­вало его к то­му, кто по­родил эту тя­жесть. Эду­ард за пят­надцать лет ко­лоний, за бес­ко­неч­ные но­чи раз­ду­мий и тер­за­ний, зас­та­вил се­бя при­вык­нуть к мыс­ли, что на его ру­ках кровь лю­дей. Он при­нудил се­бя жить с этим чувс­твом ви­ны, свык­ся со сво­им по­ложе­ни­ем, как свы­ка­ют­ся со сво­ей внеш­ностью лю­ди с врож­дённы­ми уродс­тва­ми. Но да­же при всём при этом где-то глу­боко внут­ри, ку­да не до­ходил го­лос ло­гики и не бы­ло слыш­но при­казов си­лы во­ли, всег­да жи­ло ма­лень­кое, роб­кое сом­не­ние, ко­торое да­рило приз­рачное теп­ло на­деж­ды. Тот, кем он се­бе ка­зал­ся, кем он се­бя ощу­щал, ни­как не мог выс­тре­лить в че­лове­ка. В мил­ли­он­ный раз прок­ру­чива­емой в го­лове сце­не, где он вры­ва­ет­ся в ком­на­ту и зас­та­ёт лю­бов­ни­ков, всег­да бе­лым пят­ном ос­та­вал­ся мо­мент на­жатия на ку­рок. Как и опи­сан­ный в под­робнос­тях акт рас­пя­тия И­ису­са Хрис­та, но с про­пущен­ным мо­мен­том са­мого при­бива­ния гвоз­дя­ми. Од­но-единс­твен­ное мгно­вение, ко­торое, слов­но па­хот­ная бо­рона, прош­лось по его жиз­ни, от­верга­лось всем су­щес­твом как не­воз­можное и оши­боч­ное. И те­перь, дер­жа в ру­ках пульт, Эду­ард по­нимал, что убь­ёт по-нас­то­яще­му. Он это сде­ла­ет обя­затель­но, но преж­де ему за­хоте­лось пос­мотреть в ли­цо то­му, кто при­рав­ня­ет его к убий­цам. Эду­ард взгля­нул на кру­тую ка­мен­ную лес­тни­цу, ве­дущую в под­собку, спря­тан­ную под лес­тни­цей.

«Что ты де­ла­ешь? – го­ворил сам се­бе Эду­ард, под­ни­ма­ясь по лес­тни­це. – Прос­то наж­ми на кноп­ку и бе­ги».

Эду­ард по­наде­ял­ся, что дверь под­собки, ве­дущая в под­вал, бу­дет за­пер­та, но брон­зо­вая руч­ка, лег­ко под­давшись, ти­хо щёл­кну­ла, впус­кая ноч­но­го гос­тя в мир, из ко­торо­го его бес­це­ремон­но вы­тол­кну­ли.

Дом ды­шал без­мя­теж­ностью пред­рас­свет­но­го сна. Ти­шину но­чи слег­ка рас­ка­чива­ло ти­канье ста­рин­ных нас­тенных ча­сов, тех са­мых, ко­торые ког­да-то при­над­ле­жали Гу­синым. Их тя­жёлый бой вре­зал­ся в па­мять Эду­ар­да так глу­боко, что он мог бы от­ли­чить этот звук из ты­сячи по­доб­ных. Эду­ард, вы­сунув­шись из под­собки, слов­но из ил­лю­мина­тора ма­шины вре­мени, ос­матри­вал сте­ны, ко­торые не ви­дел пят­надцать лет. Сде­лан­ный ре­монт унич­то­жил поч­ти всё, что с та­кой лю­бовью вос­кре­шал в па­мяти Эду­ард. Нет­ро­нуты­ми ос­та­вались лишь нас­тенные ча­сы и вы­сокие ко­лон­ны в хол­ле – нес­коль­ко маз­ков из кар­ти­ны прош­ло­го, ко­торых хва­тило, что­бы в ушах заз­ву­чал лас­ко­вый го­лос ма­тери, зо­вущей к обе­ду. Тем­но­та ноч­но­го до­ма вдруг оза­рилась тёп­лым све­том лет­не­го за­ката и яр­ким, поч­ти ося­за­емым счасть­ем дет­ской без­мя­теж­ности. Па­мять, тон­ки­ми паль­ца­ми быс­тро-быс­тро пе­реб­рав кар­то­теку дав­но за­бытых об­ра­зов, ос­та­нови­лась на том дне, ког­да ма­лень­кий маль­чик наб­лю­дал че­рез рас­пахну­тую дверь, как отец, улы­ба­ясь и дер­жа под уз­дцы ло­шадь, за­ходил во двор. Изящ­ное жи­вот­ное на вы­соких тон­ких но­гах и ра­дос­тное ли­цо от­ца от­пе­чата­лись в па­мяти, слов­но на цвет­ной фо­токар­точке. И буд­то не бы­ло этой изу­вечен­ной судь­бы, не бы­ло пят­надца­ти лет ски­таний и ли­шений. Бы­ло лишь бла­жен­ная тишь род­но­го до­ма – мес­та, да­ру­юще­го по­кой.

Плу­тав­ший по тём­ным уг­лам меч­та­тель­ный взгляд упал на нас­тенные ча­сы, ко­торые тут же вер­ну­ли Эду­ар­да в тре­вож­ную ре­аль­ность, где он был не хо­зя­ином, а прес­тупни­ком, вла­мыва­ющим­ся в чу­жую собс­твен­ность. Отог­нав от се­бя нах­лы­нув­шие чувс­тва, Эду­ард ос­мотрел­ся. Убе­див­шись, что ни­кого нет, он вы­шел из под­собки и, преж­де чем под­нять­ся на вто­рой этаж, зак­рыл из­нутри вход­ную дверь. Скрес­тись в каж­дую ком­на­ту бы­ло бы не­ос­то­рож­но, по­это­му Эду­ард, по­думав, нап­ра­вил­ся к са­мой боль­шой ком­на­те, ко­торая ког­да-то при­над­ле­жала его ро­дите­лям.

Дверь, ти­хо щёл­кнув ме­тал­ли­чес­кой руч­кой, от­кры­лась, и Эду­ард ос­то­рож­но шаг­нул в ос­ве­щён­ную нас­толь­ной лам­пой ком­на­ту. В нос уда­рил за­пах кор­ва­лола и ещё че­го-то про­тив­но­го, нас­то­ян­но­го на спир­ту. На боль­шой двух­спаль­ной кро­вати с вы­сочен­ным из­го­ловь­ем в ви­де ко­роны, сло­жив ру­ки на гру­ди, ле­жал глу­бокий ста­рик. Его об­тя­нутый тон­кой, поч­ти пер­га­мен­тной ко­жей че­реп прос­ве­чивал час­той сет­кой си­них вен. Глу­боко впа­лые гла­за бы­ли зак­ры­ты, из кри­вой про­рези рта вре­мя от вре­мени вы­рывал­ся приг­лу­шён­ный свист на­туж­но­го ды­хания. Прик­ро­ват­ная тум­бочка бы­ла боль­ше по­хожа на ап­течную вит­ри­ну, чем на пред­мет ме­бели. Раз­ноцвет­ные ко­роб­ки с таб­летка­ми и пу­зырь­ки мик­стур бы­ли на­вале­ны друг на дру­га, об­ра­зуя вну­шитель­ную гор­ку, воз­вы­ша­ющу­юся у из­го­ловья кро­вати.

Эду­ард прик­рыл за со­бой дверь и ос­то­рож­но по­дошёл к спя­щему. Уз­нать в ис­сохшем ста­рике Ми­ха­ила Ва­лова бы­ло прак­ти­чес­ки не­воз­можно. Ку­да по­девал­ся тот че­ловек, пе­ред фи­зичес­кой мощью ко­торо­го лю­бой чувс­тво­вал се­бя мел­ким, сла­бым, нап­расно за­нима­ющим мес­то на этой пла­нете су­щес­твом? Тще­душ­ное те­ло из пос­ледних сил дер­жа­ло в се­бе ос­татки жиз­ни и, су­дя по ко­личес­тву ле­карств, очень не хо­тело их от­пускать.

– Кто здесь? – вдруг проз­ву­чал крях­тя­щий го­лос ста­рика.

Эду­ард ото­шёл к две­ри и не спе­шил с от­ве­том.

– Кто ты? Я знаю, здесь кто-то есть. Се­рёжа, ты? – всё бо­лее вол­ну­ясь, сно­ва спро­сил Ва­лов.

Эду­ард мол­чал. Ему очень за­хоте­лось по­наб­лю­дать за нич­тожностью сво­его вра­га. Нас­ла­дить­ся ми­нутой его уни­жения, по­иг­рать им, слов­но кош­ка иг­ра­ет со сво­ей до­бычей пе­ред тем, как съ­ест её.

Ста­рик за­шур­шал оде­ялом, пы­та­ясь прив­стать на кро­вати.

– Я ста­рый че­ловек... Бе­ри что хо­чешь и ухо­ди, – об­ра­тил­ся ста­рик к тём­но­му си­лу­эту у сте­ны. Эду­ард за­метил, как ру­ка ста­рика мед­ленно по­тяну­лась к тум­бочке.

– Ру­ку уб­рал! – ско­ман­до­вал Эду­ард.

Дро­жащая ру­ка ста­рика тут же от­дёрну­лась.

– Я знаю этот го­лос, – проб­ле­ял ста­рик. – Кто ты?

– Страш­но? – отоз­вался Эду­ард. – А ведь мне то­же бы­ло страш­но, ког­да по тво­ей во­ле я ока­зал­ся за ре­шёт­кой, дядь Миш. Ты да­же не пред­став­ля­ешь, как, чёрт возь­ми, это страш­но, ког­да пе­рес­ту­па­ешь по­рог «ха­ты».

По­вис­ло мол­ча­ние.

– Эдик? Эду­ард, это ты? – на­конец про­шеп­тал Ва­лов.

Эду­ард от­сту­пил от сте­ны и сде­лал па­ру ша­гов к све­ту. Ста­рик не ми­гая смот­рел на фи­гуру, на­вис­шую над ним. Тя­жёлое пре­рывис­тое ды­хание не да­вало сло­вам выр­вать­ся на­ружу. Вмес­то это­го Ва­лов с зас­тывшим в гла­зах ужа­сом, слов­но ры­ба, ока­зав­ша­яся на пес­ке, бес­по­мощ­но от­кры­вал и зак­ры­вал рот.

– Ты что-то хо­чешь ска­зать? А?

– Сер­дце... – на­конец-то вы­жал из се­бя Ва­лов.

– Сер­дце? Где оно у те­бя бы­ло, ког­да жизнь мне ло­мал? Это же ты ме­ня за ре­шёт­ку гнить от­пра­вил! Это ты убил мою мать! Ты отоб­рал всё, что у ме­ня бы­ло! Ты раз­да­вил, рас­топтал ме­ня! И пос­ле все­го это­го ты хо­чешь, что­бы я по­верил, что у те­бя есть сер­дце?

– Сы­нок, всё не так... – пе­реси­ливая боль, за­шеп­тал Ва­лов. – Я не имею к это­му от­но­шения! На­обо­рот, я сде­лал всё, что­бы те­бя не осу­дили. Твоя мать про­сила... я об­ра­щал­ся к Гри­шину... Про­сил за те­бя. По­нима­ешь? Не по­лучи­лось у ме­ня... А мать твою я вы­хажи­вал как мог.

– Зат­кнись, гни­да... Врёшь ты всё! Да­же на смер­тном од­ре врёшь...

– Там… в шка­фу… – вы­дав­ли­вал каж­дое сло­во из се­бя Ва­лов, – пос­мотри… пап­ка для те­бя. Я знал, что ты при­дёшь.

Эду­ард пе­реме­нил­ся в ли­це.

– Ка­кая пап­ка?

– Там от­ве­ты на все твои воп­ро­сы, Эдик. Пос­мотри… там…

– Но Ле­на го­вори­ла..

– Ле­на? И ты по­верил сло­вам этой ал­ко­голич­ки? И где ты толь­ко её на­шёл? Я ду­мал… – Ва­лов сглот­нул, – ду­мал… она дав­но сдох­ла под ка­ким-ни­будь за­бором. Она са­ма всё ис­порти­ла, са­ма... а по­том, ког­да я при­нял ме­ры, за­та­ила оби­ду.

Эду­ард по­косил­ся на шкаф, сто­ящий в тем­но­те в даль­нем уг­лу ком­на­ты.

– На ка­кой пол­ке? – не­довер­чи­во спро­сил Эду­ард.

– Там... спра­ва... от­крой.

Эду­ард не­реши­тель­но по­дошёл к шка­фу и от­крыл пра­вую двер­цу. На пол­ках ров­ны­ми стоп­ка­ми бы­ло раз­ло­жено нак­рахма­лен­ное пос­тель­ное бельё. Мысль о том, что его опять об­ма­нули, сов­па­ла со зву­ком взво­димо­го за спи­ной кур­ка. Эду­ард ог­ля­нул­ся и уви­дел ду­ло пис­то­лета, смот­ря­щее в его сто­рону. Ста­рик, вы­тянув­шись впе­рёд и пре­воз­мо­гая удушье, пы­тал­ся при­целить­ся. Зах­лё­быва­ясь собс­твен­ной слю­ной, он во­дил ду­лом пис­то­лета по тем­но­те, вы­ис­ки­вая в мут­ной, го­рящей болью ком­на­те не­навис­тный си­лу­эт. Гла­за на пе­реко­шен­ном от ярос­ти ли­це свер­ка­ли злостью. Си­лы стре­митель­но по­кида­ли его и, преж­де чем от­пра­вить­ся на тот свет, ста­рик жаж­дал най­ти се­бе по­пут­чи­ка.

– Нуж­но бы­ло те­бя то­же тог­да убить… – прох­ри­пел ста­рик, уло­вив дви­жение те­ни в даль­нем уг­лу.

Эду­ард ин­стинктив­но приг­нулся. «Сей­час или ни­ког­да», – ус­пе­ла мель­кнуть мысль, ког­да он быс­трым дви­жени­ем дос­тал из кар­ма­на пульт и на­жал на кноп­ку. Од­новре­мен­но с ним, соб­рав ос­татки пос­ледних сил, на спус­ко­вой крю­чок на­жал и Ва­лов. Ти­шину но­чи раз­ре­зал ог­лу­шитель­ный гром, а где-то вни­зу тай­мер на­чал об­ратный от­счёт.

Не­кото­рое вре­мя Эду­ард прис­лу­шивал­ся к се­бе, ожи­дая бо­левую вол­ну из то­го мес­та, ку­да дол­жна бы­ла по­пасть пу­ля. Боль всё не при­ходи­ла... Осоз­нав, что не ра­нен, Эду­ард взгля­нул на Ва­лова. Ста­рик, от­ки­нув­шись на по­душ­ку, мёр­твы­ми гла­зами смот­рел в по­толок.

Во дво­ре пос­лы­шал­ся лай со­баки и до­нес­лись го­лоса. Кто-то сна­ружи пы­тал­ся вы­ломать дверь.

«Бом­ба!» – вдруг вспом­нил Эду­ард. Сколь­ко вре­мени прош­ло? Ми­нута? Две? В мо­мент выс­тре­ла всё в го­лове у Эду­ар­да пе­реме­шалось, и те­перь он не мог по­нять, сколь­ко вре­мени ос­та­валось. Взрыв мог про­изой­ти в лю­бой мо­мент. Нуж­но бы­ло ско­рее вы­бирать­ся из до­ма, по­ка он не взле­тел на воз­дух. Эду­ард со всей си­лы бро­сил­ся вниз.

«Лес­тни­ца... холл... под­собка... ещё лес­тни­ца... – пов­то­рял на бе­гу Эду­ард. – Гос­по­ди, за­чем де­лать столь­ко лес­тниц?»

Про­бегая воз­ле бом­бы, Эду­ард бро­сил взгляд на тай­мер. На таб­ло крас­ным цве­том го­рело «2:10». За две ми­нуты нуж­но бы­ло ус­петь вы­бежать из тон­не­ля. Эду­ард ус­пел юр­кнуть в про­ход и да­же прой­ти в кро­меш­ной ть­ме де­сяток мет­ров, ког­да вдруг вспом­нил про фо­нарь.

«А где фо­нарь? В вещ­мешке! А вещ­ме­шок где? Чёрт, ос­тался в под­ва­ле!»

Мож­но бы­ло бы мах­нуть на не­го ру­кой, но там бы­ли до­кумен­ты. Приш­лось воз­вра­щать­ся и тра­тить на это дра­гоцен­ные се­кун­ды. Ещё один взгляд на таб­ло – «1:40». Пол­то­ры ми­нуты и двес­ти мет­ров тём­но­го, пол­но­го прег­рад тон­не­ля. На­кинув на спи­ну рюк­зак, Эду­ард не те­ряя вре­мени по­лез в тон­нель.

«1:30, 1:29, 1:28…» – счи­тал про се­бя Эду­ард, сле­дя за пры­га­ющим бе­лым лу­чом, ли­зав­шим сте­ны тон­не­ля. С каж­дым ша­гом вол­не­ние, удав­кой по­вис­шее на шее, ухо­дило, ус­ту­пая мес­то роб­ко­му ли­кова­нию. Вот уже по­каза­лась зна­комая об­ва­лив­ша­яся с по­тол­ка на­сыпь. Пос­ле неё ос­та­валось сде­лать все­го па­ру де­сят­ков ша­гов, что­бы пол­ной грудью вдох­нуть све­жий ноч­ной воз­дух. В за­пасе бы­ло ещё ку­ча вре­мени и все­го пять­де­сят мет­ров пу­ти, ког­да по­зади вдруг ух­нул звук взры­ва. Всё вок­руг за­ходи­ло хо­дуном, слов­но от зем­летря­сения. Удар­ная вол­на, про­катив­шись по тон­не­лю, под­хва­тила Эду­ар­да и как щеп­ку от­швыр­ну­ла впе­рёд. В гла­зах Эду­ар­да всё поп­лы­ло, он ле­жал в гру­де кам­ней и до­сок и из пос­ледних сил цеп­лялся за ос­татки ус­коль­за­юще­го соз­на­ния. Единс­твен­ным ма­яком ре­аль­нос­ти про­ис­хо­дяще­го был свет, ис­хо­дящий от фо­наря, ко­торый ка­ким-то чу­дом не вы­пал из рук.

«По­чему так ра­но?» – ус­пел по­думать Эду­ард, ког­да об­ра­тил вни­мание на гро­хот, до­нося­щий­ся из глу­бины тон­не­ля. Уси­лива­ясь с каж­дой се­кун­дой, слов­но рас­ка­ты гро­ма, гро­хот тя­жёлой, ус­тра­ша­ющей пос­тупью приб­ли­жал­ся к Эду­ар­ду. Луч фо­наря мет­нулся в те­мень про­хода. В дро­жащем пят­не све­та Эду­ард уви­дел, как об­вал, хрус­тя дос­ка­ми и раз­бра­сыва­ясь кам­ня­ми, метр за мет­ром жад­но по­жира­ет тон­нель. Мед­лить бы­ло нель­зя! Бо­рясь с го­ловок­ру­жени­ем, на зап­ле­та­ющих­ся но­гах Эду­ард не ог­ля­дыва­ясь по­бежал к вы­ходу. Каж­дый метр, ос­тавлен­ный по­зади, тут же ис­че­зал в не­насыт­ном зе­ве об­ру­шения. И вот уже он чувс­тво­вал смрад пыль­но­го ды­хания зве­ря пря­мо у се­бя за спи­ной, ощу­щал его ка­мен­ные объ­ятия, в ко­торых дол­жен был сги­нуть на­веки. Спо­тыка­ясь и па­дая, в гряз­ной, нас­квозь вы­мок­шей в по­ту одеж­де, пос­ледние мет­ры Эду­ард уже полз на чет­ве­рень­ках. И ког­да ка­залось, что хищ­ная пасть об­ва­ла вот-вот дол­жна бы­ла зах­лопнуть­ся у не­го над го­ловой, Эду­ард с ка­ким-то ко­шачь­им про­ворс­твом бро­сил­ся в спа­ситель­ную про­резь вы­хода. В этот же мо­мент об­ру­шив­ший­ся тон­нель вып­лю­нул ему вдо­гон­ку ве­ковую пыль.

Всё бы­ло по­зади... Он жив... Как же бы­ло прек­расно ле­жать на зем­ле и ви­деть над со­бой не низ­кий пыль­ный свод тон­не­ля, ко­торый се­кун­ду на­зад хо­тел те­бя раз­да­вить, а бес­ко­неч­ную высь пред­рас­свет­но­го не­ба. От­ды­шав­шись, Эду­ард встал и быс­трым ша­гом по­шёл к пар­ку. За его спи­ной оран­же­вые язы­ки пла­мени ве­село от­пля­сыва­ли над тем, что ос­та­лось от до­ма.

 

Гла­ва чет­вёртая

ВОЗ­ВРА­ЩЕНИЕ

Па­велец­кий вок­зал пред­став­лял из се­бя раз­ноцвет­ный му­равей­ник мель­ка­ющих лиц, свёр­тков, че­мода­нов, шляп… Груз­чи­ки нес­ла­вян­ской внеш­ности де­лови­то сно­вали в тес­ном по­токе лю­дей, тол­кая пе­ред со­бой пол­ные ве­щей те­леж­ки. Их ок­рик «до­рогу!» зву­чал то тут, то там, сме­шива­ясь со сту­ком ко­лёс, кри­ками лю­дей, до­нося­щей­ся из ларь­ков му­зыкой и гну­савым го­лосом дик­то­ра, буб­ня­щего про при­бытие и от­бы­тие по­ез­дов. В хло­пот­ли­вой су­ете ник­то не об­ра­щал вни­мания на муж­чи­ну с вещ­мешком на пле­че, ко­торый, низ­ко опус­тив го­лову, про­тис­ки­вал­ся сквозь тол­пу к си­нему по­ез­ду с таб­личка­ми «Мос­ква – Со­чи». Эду­ард лов­ко ма­нев­ри­ровал меж­ду навь­ючен­ны­ми тя­жёлы­ми сум­ка­ми людь­ми, ко­торые, су­дя по пок­ла­же, та­щили с со­бой по­лови­ну на­жито­го за всю жизнь иму­щес­тва. На од­но­го из них Эду­ард бро­сил со­чувс­твен­ный взгляд. Груз­ный муж­чи­на сред­них лет с баг­ро­вым от на­туги ли­цом под уни­чижи­тель­ную ти­раду иду­щей по­зади, ви­димо, тё­щи та­щил два здо­ровен­ных че­мода­на. Его же­на, то­же не­ся в ру­ках уве­сис­тую сум­ку, грудью не­объ­ят­ных раз­ме­ров про­руба­ла впе­реди путь. Ру­баш­ка муж­чи­ны вы­мок­ла до нит­ки и при­лип­ла к те­лу, свет­лые лет­ние брю­ки то­же бы­ли из­ри­сова­ны стру­ями по­та, но не­уго­мон­ная тё­ща не мог­ла прос­тить зя­тю то­го, что ей при­ходит­ся про­вожать их, от­ме­няя при­выч­ные по­сидел­ки с со­сед­ка­ми, у ко­торых: «Зятья как зятья, всё са­ми! И жё­ны на мо­ря едут в на­рядах и на каб­лучках, а не как но­силь­щи­ки! И во­об­ще…»

До­род­ная про­вод­ни­ца, про­верив би­лет и сме­рив Эду­ар­да през­ри­тель­ным взгля­дом, мах­ну­ла ру­кой внутрь ва­гона.

Пер­вое, что уви­дел Эду­ард, вой­дя в ку­пе, бы­ла мо­лодая жен­щи­на, ко­торая, дер­жа од­ной ру­кой по­вис­шую на её спи­не бе­локу­рую дев­чушку, дру­гой пы­талась за­тол­кнуть на вер­хнюю пол­ку тя­жёлый че­модан.

– Поз­воль­те, по­могу... – выз­вался Эду­ард.

– Спа­сибо, а то я уже на­мучи­лась с ним.

Де­воч­ка, осед­лавшая ма­му, бы­ла яв­но не из стес­ни­тель­ных. Она плюх­ну­лась на ниж­нюю пол­ку и, пых­тя от усер­дия, на­чала рас­шну­ровы­вать но­вень­кие ке­ды. Одо­лев креп­ко за­тяну­тые уз­лы, она спус­ти­ла но­ги вниз и ста­ла тряс­ти ими, что­бы ос­во­бодить­ся от обу­ви. Ле­вая ке­да си­дела проч­но и сбра­сывать­ся сов­сем не хо­тела. Пра­вая ока­залась сго­вор­чи­вее и с раз­ма­ху уго­дила в жи­вот сев­ше­го нап­ро­тив Эду­ар­да.

– Маш­ка! – гроз­но одёр­ну­ла ре­бён­ка мать.

– Пус­тя­ки. Всё нор­маль­но.

– Ра­ди бо­га, из­ви­ните... Она та­кая раз­бой­ни­ца у ме­ня. Ни на ми­нуту ос­та­вить нель­зя. Что-ни­будь да и нат­во­рит.

– Де­ти есть де­ти, – снис­хо­дитель­но улыб­нулся Эду­ард, и ему вдруг сде­лалось грус­тно.

Ведь у не­го ни­ког­да не бы­ло де­тей. Ос­новная би­оло­гичес­кая мис­сия лю­бого жи­вого су­щес­тва – ос­та­вить пос­ле се­бя по­томс­тво – бы­ла с трес­ком про­вале­на. Он от­чётли­во по­нял, что ког­да уй­дёт из этой жиз­ни, не бу­дет ни­кого, в ком бы он про­дол­жался. Уй­дёт, так и не ска­зав это­му ми­ру ров­ным счё­том ни­чего.

«Пус­тая, бес­смыс­ленная точ­ка в прос­транс­тве, – ду­мал Эду­ард. – Очень... очень жаль по­терян­но­го вре­мени, про­житых лет, ко­торых не вер­нуть. Я бы мно­гое ис­пра­вил, я бы сде­лал всё не так, я бы... Да что те­перь жа­леть о прош­лом, в ко­тором ца­рит лишь раз­ру­ха? Нуж­но смот­реть впе­рёд и стро­ить бу­дущее. Мо­жет быть... Вряд ли, ко­неч­но, но, чёрт возь­ми, а что ес­ли по­пытать­ся ус­тро­ить­ся на ра­боту, най­ти жен­щи­ну, соз­дать семью? Хо­тя бы ос­та­ток жиз­ни про­жить как че­ловек. Ис­пра­вить хо­тя бы то, что в мо­их си­лах».

Пос­ледние мыс­ли при­дали на­деж­ду.

Ли­цо жен­щи­ны рас­плы­лось в приз­на­тель­ной улыб­ке. Она от­верну­лась и при­села, что­бы по­мочь рас­ша­лив­шей­ся де­воч­ке ра­зуть­ся, по­ка она не уго­дила дя­день­ке вто­рой ке­дой по лбу.

Под по­ез­дом что-то за­шипе­ло, и по ва­гону раз­нёсся тя­гучий за­уныв­ный го­лос, ко­торый из­вестил отъ­ез­жа­ющих о том, что по­езд от­прав­ля­ет­ся, и поп­ро­сил про­вожа­ющих вый­ти из ва­гона.

По­езд вздрог­нул и плав­но стал на­бирать ход. Жен­щи­на по­лез­ла в свои сум­ки, а Эду­ард, рас­крыв куп­ленную на вок­за­ле га­зету, уг­лу­бил­ся в чте­ние. Бег­ло про­бежав взгля­дом по пах­ну­щим ти­пог­раф­ской крас­кой стра­ницам, он на­шёл ин­те­ресу­ющую его ко­лон­ку мес­тных но­вос­тей. Ко­рот­кая за­мет­ка гла­сила: «Взрыв час­тно­го до­ма в Се­реб­ря­ном Бо­ру унёс жизнь ге­нера­ла Ми­ха­ила Ива­нови­ча Ва­лова. Ох­ра­на, де­журив­шая у до­ма, не пос­тра­дала. Опе­ратив­ни­ки скло­ня­ют­ся к вер­сии об утеч­ке га­за. Так­же бы­ли све­дения о буд­то бы зву­чав­ших выс­тре­лах, ко­торые в даль­ней­шем не наш­ли сво­его под­твержде­ния. Ве­дёт­ся следс­твие».

Эду­ард ус­мехнул­ся:

– Утеч­ка га­за. Ну, ко­неч­но!

Жен­щи­на обер­ну­лась на звук его го­лоса:

– Что, прос­ти­те?

– Да так... Мыс­ли вслух.

– А, по­нят­но, – от­ве­тила по­пут­чи­ца, дос­та­вая из сум­ки про­дук­ты и по-жен­ски ак­ку­рат­но нак­ры­вая на стол. – От­ды­хать еде­те?

– Да, вот... Ре­шил по­ехать раз­ве­ять­ся, – от­во­дя взгляд, сов­рал Эду­ард.

– А ба­гаж ваш где? – всё не уни­малась жен­щи­на.

– А я на­лег­ке.

– Хо­рошо вам – му­жикам... – на­резая аро­мат­ный по­мидор, про­дол­жи­ла со­сед­ка. – На­тяну­ли шта­ны и го­товы. А поп­ро­буй-ка с ре­бён­ком ку­да-ни­будь съ­ез­ди. Тем бо­лее с та­кой не­годяй­кой, как моя.

И тут же, слов­но в под­твержде­ние её сло­вам, де­воч­ка об­ли­ла се­бя клюк­венным мор­сом.

– Вот, убе­дились? – всплес­ну­ла ру­ками жен­щи­на. – Пря­мо трид­цать три нес­частья, а не ре­бёнок.

– А па­па ваш где? Без не­го еде­те от­ды­хать?

– Нет у нас па­пы и ни­ког­да не бы­ло! – от­вернув­шись к ре­бён­ку, впол­го­лоса от­ве­тила жен­щи­на, да так, что сра­зу ста­ло яс­но, что раз­го­вор на эту те­му зак­рыт.

Эду­ар­ду ста­ло стыд­но за не­удоб­ное по­ложе­ние, в ко­торое не­воль­но пос­та­вил спут­ни­цу. Ну в са­мом де­ле – две ми­нуты зна­комы, а уже ле­зет в лич­ную жизнь.

– Прос­ти­те, ра­ди бо­га... Я не хо­тел лезть к вам...

– Нет, это вы прос­ти­те. Прос­то я в пос­леднее вре­мя на нер­вах. Что-то мы за­бол­та­лись сов­сем. Да­вай­те, под­са­живай­тесь поб­ли­же к сто­лу.

Эду­ард хо­тел бы­ло из веж­ли­вос­ти от­ка­зать­ся, но ап­пе­тит­ный вид кот­лет, сы­ра и блин­чи­ков зас­та­вил от­бро­сить из­лишнюю скром­ность. Пос­ле плот­но­го ужи­на ти­хой реч­кой по­тёк раз­го­вор, плав­но оги­бая бе­рега жи­тей­ских тем. Алё­на, так зва­ли по­пут­чи­цу, ока­залась при­ят­ной со­бесед­ни­цей. Её нель­зя бы­ла наз­вать кра­сави­цей, но склад­ная фи­гура, по-дет­ски вес­нушча­тый нос и боль­шие, из­лу­ча­ющие лас­ку и доб­ро­ту, се­рые гла­за при­дава­ли ей осо­бое оча­рова­ние. Так в пус­тых бе­седах о том о сём день стал кло­нить­ся к ве­черу. За ок­ном крас­ный за­кат кра­сил по­ля в цвет мо­лодо­го ви­на. Длин­ные те­ни от вы­соких лип про­литы­ми чер­ни­лами тя­нулись по зем­ле и ис­че­зали в ов­ра­гах. Эду­ард зас­мотрел­ся на об­ла­ка. Они, буд­то ро­зовые ко­моч­ки са­хар­ной ва­ты, мед­ленно та­яли в нас­ту­па­ющих су­мер­ках.

В ку­пе приг­лу­шили свет. Де­воч­ка, вдо­воль на­бало­вав­шись, уже вов­сю со­пела, ук­ры­тая мяг­ким оде­ялом. Але­на, ус­тро­ив­шись по­удоб­ней, рас­кры­ла кни­гу, но уже ми­нут че­рез пять её смо­рил сон. Кни­га, выс­коль­знув из рук жен­щи­ны, упа­ла пря­мо под но­ги Эду­ар­да. Под­няв кни­гу, он, ра­ди ин­те­реса, рас­крыл её бли­же к кон­цу и стал чи­тать пер­вый по­пав­ший­ся аб­зац:

«Ра­ботал я ког­да-то на од­ной ки­нос­ту­дии, и по­надо­бились нам для съ­ёмок ло­шади. Ко­ман­ди­рова­ли нас, тог­да ещё мо­лодых сот­рудни­ков, на один ко­неза­вод, ко­их в те вре­мена по со­юзу бы­ло рас­ки­дано очень мно­го. Пос­ле дол­гих спо­ров выб­ра­ли мы де­вять прек­расных ко­был. И вот при­шёл день, ког­да мы дол­жны бы­ли увез­ти их и пог­ру­зить в за­ранее при­готов­ленный ва­гон. Ког­да мы вы­води­ли наш та­бун, вдруг пос­лы­шалось гром­кое ржа­ние, ус­лы­шав ко­торое, все де­вять ко­был тут же ос­та­нови­лись как вко­пан­ные. Мо­лодой же­ребец, вы­сунув го­лову че­рез прутья окош­ка, воз­буждён­но мо­тал го­ловой и из­да­вал ду­шераз­ди­ра­ющий вопль. Со слов за­вод­чи­ков вы­яс­ни­лось, что этот дым­ча­того цве­та кра­савец был единс­твен­ным сам­цом во всём хо­зяй­стве, и, так как оп­ло­дот­во­рение на за­воде про­ис­хо­дило ис­кусс­твен­ным пу­тём, его к ко­былам не под­пуска­ли и ну­жен он был лишь для то­го, что­бы сво­им ржа­ни­ем дер­жать са­мок в то­нусе. Ког­да мы уви­дели его, ста­ло по­нят­но, что он прос­то не­об­хо­дим нам для на­шего филь­ма. Кра­сивый, вы­сокий, с вол­нистой гри­вой и гор­дым ста­ном, он ук­ра­сил бы со­бой лю­бой кадр. Пос­ле дол­гих уго­воров, вер­нув трёх ко­был и прип­ла­тив свер­ху, нам всё-та­ки уда­лось вы­купить же­реб­ца. Заг­на­ли мы всех на­ших ло­шадей в ва­гон и пош­ли от­ме­чать удач­ную сдел­ку. Кто ж тог­да знал?! Ког­да на пер­вой же стан­ции я по­шёл про­ведать по­допеч­ных, пе­редо мной от­кры­лась страш­ная кар­ти­на: наш кра­савец-же­ребец, вы­сунув язык, ле­жал мёр­твый, а вок­руг не­го стол­пи­лись очень счас­тли­вые ко­былы с зас­тывшим в гла­зах бла­женс­твом и пе­чалью. Был гром­кий скан­дал. За это­го ге­роя, пав­ше­го на лю­бов­ном фрон­те, мы по­том все по­лучи­ли взыс­ка­ние, а его це­на ещё дол­го удер­жи­валась с на­шей зар­пла­ты».

Эду­ард зах­лопнул кни­гу и, преж­де чем от­ло­жить её, про­читал наз­ва­ние - «Хо­лод­ное сол­нце тёп­лой зи­мы».

Стук ко­лёс стал за­мед­лять­ся, и вско­ре сос­тав при­тор­мо­зил у не­боль­шой стан­ции. Че­рез ми­нуту сон­ный ва­гон вздрог­нул от ба­сови­того жен­ско­го го­лоса. Го­лос, гром­ко при­читая и сып­ля прок­ля­ти­ями, мед­ленно дви­гал­ся по ко­ридо­ру. Пе­ребу­див весь ва­гон, го­лос за­молк у две­ри ку­пе, где на­ходил­ся Эду­ард. Эду­ард нап­рягся в тре­вож­ном ожи­дании. Руч­ка неп­ри­ят­но за­ело­зила, и дверь с раз­ма­ху от­кры­лась, чуть не сле­тев с пе­тель.

– Пред­став­ля­ете, опоз­да­ла! Еле дог­на­ла! Так­сист, про­хин­дей, три шку­ры сор­вал, чтоб до­вез­ти, – ог­лу­шил всех зыч­ный го­лос жен­щи­ны лет пя­тиде­сяти. – Ну-ка, сы­нок, ус­ту­пи баб­ке мес­то. Ох и ума­ялась я. Ну, че­го си­дишь? По­лезай, по­лезай на­верх. Не мне же на вер­хо­туре ку­ковать.

С это­го мо­мен­та Эду­ард и все его по­пут­чи­ки, вклю­чая про­вод­ниц, ста­ли счи­тать каж­дую ми­нуту пу­ти, что­бы пос­ко­рей доб­рать­ся до мес­та наз­на­чения.

 

Гла­ва пя­тая

ФО­КУС

Гус­тая лис­тва ден­дра­рия да­рила жи­витель­ную прох­ла­ду. Эду­ард мед­ленно брёл по те­нис­то­му тро­ту­ару ми­мо раз­ноцвет­ных от­ды­ха­ющих. До наз­на­чен­ной на пять ча­сов ве­чера встре­чи с Де­нисо­вым ос­та­валось ещё де­сять ми­нут, ког­да заз­во­нил со­товый те­лефон.

– Эду­ард Вла­дими­рович? – пос­лы­шал­ся скри­пучий го­лос быв­ше­го за­веду­юще­го.

– Да, слу­шаю.

– Эду­ард Вла­дими­рович, я ди­ко из­ви­ня­юсь, но у ме­ня чрез­вы­чай­ное по­ложе­ние и оно сей­час ка­та­ет­ся по зем­ле и хо­чет в цирк.

– Я не очень вас по­нимаю, Ев­ге­ний Бо­рисо­вич.

– Да вну­чок мой, – зас­ме­ял­ся за­веду­ющий. – Доч­ка ос­та­вила на ме­ня ре­бён­ка и убе­жала по де­лам. А этот пос­тре­лёныш сей­час та­щит ме­ня в цирк. Да­вай­те сде­ла­ем так: под­хо­дите к цир­ку, он тут ря­дом с пар­ком. Пос­ле пред­став­ле­ния встре­тим­ся око­ло вы­хода.

– Хо­рошо, я по­дой­ду.

– Ну вот и слав­нень­ко.

Сра­зу за прос­пектом воз­вы­шалось круг­лое, по­хожее на жен­скую шля­пу стро­ение. В сер­дце Эду­ар­да при ви­де цир­ка что-то неп­ри­ят­но вско­лых­ну­лось. Вос­по­мина­ния, му­чив­шие его с то­го мо­мен­та, как он сту­пил на рас­ка­лён­ный жар­ким сол­нцем со­чин­ский ас­фальт, с но­вой си­лой зах­лес­тну­ли ду­шу. Су­дя по гре­мящей из­нутри му­зыке, пред­став­ле­ние уже шло пол­ным хо­дом. По­топ­тавшись пе­ред вхо­дом и от не­чего де­лать изу­чив афи­ши, Эду­ард, что­бы убить вре­мя, ку­пил би­лет и во­шёл в шум­ный, ос­ве­щён­ный раз­ноцвет­ны­ми про­жек­то­рами зал. Нес­мотря на ве­чер, зри­телей бы­ло не так уж и мно­го, так что Эду­ард сел на пер­вое по­пав­ше­еся мес­то ря­дом с аре­ной.

Тем вре­менем на сце­не раз­во­рачи­валось пред­став­ле­ние, ни­как не вя­жуще­еся со сло­вами «...дос­той­ное луч­ших арен ми­ра», на­писан­ных на пла­кате у вхо­да. Уны­лых кло­унов, один из ко­торых был из­рядно пь­ян, сме­нили не­опыт­ные жон­глё­ры, у ко­торых пос­то­ян­но всё ва­лилось из рук. За ни­ми по­яви­лись ак­ро­баты, ко­торые, поп­ры­гав на ба­туте, ре­шили, что пуб­ли­ке хва­тит и это­го, и ус­ту­пили мес­то гим­нас­тке, ко­торая чуть не сло­мала се­бе шею. Вся на­деж­да ос­та­валась на фо­кус­ни­ка, но и тот, пе­репу­тав ас­систен­ток и ко­роб­ки, в ко­торых те си­дели, не­ча­ян­но вы­дал сек­рет фо­куса. Пуб­ли­ка же­вала и су­рово мол­ча­ла.

Эду­ард, сто раз по­жалев­ший пот­ра­чен­ных де­нег, уже хо­тел уй­ти, ког­да на аре­ну рысью вы­бежа­ли зла­тов­ла­сые ло­шади. Они вих­рем про­нес­лись по кру­гу, при­тяги­вая вос­хи­щён­ные взгля­ды пуб­ли­ки. Свет про­жек­то­ра вых­ва­тил под ку­полом свя­зан­ную де­вуш­ку в мас­ке, ко­торую мед­ленно спус­ка­ли на ве­рёв­ке. Ор­кестр тут же за­иг­рал тре­вож­ную му­зыку, пред­ве­щав­шую ли­хо зак­ру­чен­ный сю­жет. Луч сколь­знул вверх и ос­ве­тил зло­дея, ко­торый на­чал пе­рере­зать ка­нат, на ко­тором ви­села де­вуш­ка. Ещё мгно­вение – и она, со свя­зан­ны­ми ру­ками и но­гами, упа­дёт с пя­тимет­ро­вой вы­соты, но в этот мо­мент на сце­не по­яв­ля­ет­ся ли­хой на­ез­дник в кос­тю­ме Зор­ро. Лов­ко осед­лав про­бега­ющую ло­шадь, он ус­пе­ва­ет пой­мать ас­систен­тку, ко­торая па­да­ет ему в объ­ятия. Пуб­ли­ка не­ис­то­во ру­коп­ле­щет. Но злой по­хити­тель не же­ла­ет прос­то так от­да­вать плен­ни­цу и, го­товя но­вые коз­ни, спус­ка­ет с вер­хо­туры боль­шой го­рящий об­руч. На­ез­дник, с лю­бимой в ру­ках, нап­равля­ет ло­шадь на пы­ла­ющий об­руч и под об­щий вздох за­ла ло­шадь де­ла­ет пры­жок че­рез огонь. Мгно­вение спус­тя они – це­лые и нев­ре­димые – по­сыла­ют воз­душные по­целуи ап­ло­диру­ющей пуб­ли­ке. Гре­мит тор­жес­твен­ная му­зыка, под ко­торую ге­рои сни­ма­ют мас­ки и ока­зыва­ют­ся… Ли­ли­ей и Пав­лом.

Под­нявший­ся в еди­ном по­рыве со зри­теля­ми Эду­ард так и зас­тыл с за­несён­ны­ми для ап­ло­дис­ментов ру­ками. Пот­ря­сение, ко­торое он ис­пы­тывал, от­ня­ло у не­го спо­соб­ность ду­мать, слы­шать, го­ворить, да­же ды­шать. В стран­ном оце­пене­нии он лишь про­вожал ди­ким взгля­дом ухо­дящих в сто­рону ку­лис ар­тистов. Ког­да те скры­лись за тя­жёлы­ми дра­пиро­ван­ны­ми за­наве­сями, к Эду­ар­ду на­конец-то приш­ла спо­соб­ность дви­гать­ся. Не от­да­вая се­бе от­чё­та в дей­стви­ях, он пря­мо че­рез аре­ну по­шёл за ни­ми. Прой­дя за ку­лисы, Эду­ард за­метил пе­ред со­бой дрес­си­ров­щи­ка тиг­ров, ко­торый, нак­ло­нив­шись к клет­ке, пы­тал­ся от­крыть зас­тряв­ший за­сов. Ещё три ша­га впе­рёд, и Эду­ард, об­няв дрес­си­ров­щи­ка, по­катил­ся по гряз­но­му по­лу.

– Гла­за ра­зуй, кре­тин! Ку­да прёшь? – вста­вая с по­ла, зло вы­палил по­вели­тель тиг­ров.

– Из­ви­ните, – бур­кнул Эду­ард.

– Эй, ты кто во­об­ще? Сю­да нель­зя.

Но Эду­ард это­го уже не слы­шал. Он спеш­но ухо­дил в глубь под­собных по­меще­ний, креп­ко сжи­мая в кар­ма­не ре­воль­вер, ко­торый и зас­та­вил Эду­ар­да сде­лать пи­ру­эт с дрес­си­ров­щи­ком. Вонь, ис­хо­дящая из кле­ток с жи­вот­ны­ми, от­рез­вля­ла, как на­шатырь. В го­лове, буд­то вспыш­ки мол­нии, по­яв­ля­лись и ис­че­зали мыс­ли, ни за од­ну из ко­торых не­воз­можно бы­ло ух­ва­тить­ся. Обес­ку­ражен­ный, со­вер­шенно сби­тый с тол­ку Эду­ард, заг­ля­дывая в каж­дую гри­мёр­ку, про­бирал­ся меж­ду цир­ко­вым рек­ви­зитом, в со­тый раз за­давая се­бе воп­рос: «Как это мо­жет быть?!», на что тут же уп­ря­мо от­ве­чал: «Это­го не мо­жет быть ни­ког­да!». Но он ви­дел их! Ви­дел ЕЁ, ту, о ко­торой скор­бил дол­гие го­ды. Вос­крес­нув с то­го све­та, они, слов­но ура­ган, раз­ме­тали всё то, что Эду­ард так тща­тель­но пы­тал­ся за­быть, за­переть внут­ри, раз­ло­жить по по­лоч­кам па­мяти, зак­рыть к ним дверь и по­терять клю­чи.

Ос­та­валась ма­лень­кая на­деж­да на то, что он обоз­нался, ко­торая, впро­чем, бы­ла без­жа­лос­тно раз­давле­на ши­рокой спи­ной Пав­ла, сто­яще­го у за­гонов с ло­шадь­ми. Эду­ард, чуть ды­ша, с дро­жащим в ру­ке ре­воль­ве­ром, смот­рел на Пав­ла и не мог по­верить сво­им гла­зам. Ду­ша ки­пела злостью, как вот-вот го­товый взор­вать­ся мил­ли­она­ми тонн пеп­ла вул­ка­ничес­кий кра­тер.

– Пуб­ли­ка се­год­ня бы­ла так се­бе. Еле смог­ли рас­тормо­шить, да, Кос­тя? – до­нёс­ся вдруг жен­ский го­лос из даль­не­го уг­ла.

У Эду­ар­да зак­ру­жилась го­лова. Он пом­нил этот го­лос. Род­ной, смеш­ли­вый, лю­бимый го­лосок, ко­торый пе­рес­тал для не­го зву­чать це­лую веч­ность то­му на­зад, но про­дол­жавший поч­ти каж­дую ночь бу­дить его во сне. Она ни­чуть не из­ме­нилась: та же то­чёная, слов­но у фар­фо­ровой ста­ту­эт­ки фи­гура, те же боль­шие смо­ляные гла­за и коп­на чёр­ных во­лос на неж­ном пле­че.

– Я ты­сячу раз те­бе го­ворил – не на­зывай ме­ня так!

– Да лад­но, рас­слабь­ся. Здесь же ни­кого не... – жен­ский го­лос, не до­гово­рив фра­зу, сор­вался на крик.

Па­вел рез­ко обер­нулся и уви­дел Эду­ар­да, ко­торый дер­жа в вы­тяну­той ру­ке пис­то­лет, чуть по­шаты­ва­ясь на под­ка­шива­ющих­ся но­гах, сто­ял у вхо­да в ко­нюш­ню. Их раз­де­ляло все­го нес­коль­ко мет­ров прос­транс­тва и пят­надцать лет выб­ро­шен­ной на свал­ку жиз­ни.

– Эдик?! – сглот­нув, про­шеп­тал Па­вел.

– Вы... Вы же, чёрт возь­ми, мер­твы! – как су­мас­шедший за­орал Эду­ард.

Па­вел мед­ленно по­пятил­ся на­зад.

– Я же убил вас! Как это мо­жет быть, что вы жи­вы?

– Ус­по­кой­ся, Эдик, я сей­час всё объ­яс­ню, – взвол­но­ван­но от­ве­тил Па­вел.

– Что ты мне объ­яс­нишь? Что? Ты объ­яс­нишь мне, по­чему я от­мо­тал пят­надцать лет сро­ка за ва­ше убий­ство?

– Слу­шай, я не знал… Прав­да не знал…

– А ты, Ли­лия? Что ты мне бу­дешь объ­яс­нять?

Ли­лия мол­ча­ла. В её ши­роко рас­пахну­тых гла­зах чи­тал­ся жи­вот­ный ужас.

– Пят­надцать лет я оп­ла­кивал твою смерть. Пят­надцать бес­ко­неч­но дол­гих лет я му­чил­ся, ко­рил се­бя за то, что убил жен­щи­ну, ко­торую лю­бил боль­ше жиз­ни. И зна­ешь? Я при­вык к мыс­ли, что те­бя боль­ше нет. Ты для ме­ня мер­тва, по­нят­но? Так что ес­ли я сей­час наж­му на ку­рок, ни­чего не из­ме­нит­ся.

Па­вел по­пытал­ся не­замет­но до­тянуть­ся до ле­жаще­го на та­бурет­ке хлыс­та.

Эду­ард пе­ревёл при­цел на Пав­ла.

– Что во­об­ще про­изош­ло в ту ночь?

– Эдик, ус­по­кой­ся…

– Го­вори!

Эду­ард по­дошёл бли­же. В его го­рящих су­мас­шес­тви­ем гла­зах чи­талась ре­шимость.

– Для че­го всё это нуж­но бы­ло?

– Что­бы ты нас не ис­кал.

– Но за­чем? Вы бы мог­ли прос­то уй­ти, убе­жать. Я бы ни­ког­да не на­шёл вас. Мил­ли­оны жён ухо­дят от му­жей к лю­бов­ни­кам.

Взгляд Пав­ла пе­реме­нил­ся. Он пе­рес­тал об­ра­щать вни­мание на пля­шущий пе­ред но­сом ствол ре­воль­ве­ра и пос­мотрел в гла­за Эду­ар­ду. Его го­лос стал раз­вязным и из­де­ватель­ским.

– Да, но толь­ко у еди­ниц из них есть кра­сивые, до­рогие ло­шади. Увес­ти чу­жую же­ну – это не прес­тупле­ние, а вот за кра­жу чу­жих ло­шадей мо­гут и по­садить. Так сов­па­ло, что я од­ним выс­тре­лом убил двух зай­цев. Бед­ный Эдич­ка! Те­бе прос­то нем­ножко не по­вез­ло в этой жиз­ни. Я всег­да не­нави­дел та­ких, как ты, бо­гатых уб­людков. Те­ат­ры, шам­пан­ское и раз­го­воры об ис­кусс­тве... ин­телли­ген­ты хре­новы. Вы ни­ког­да не ду­мали о том, что бу­дут ку­шать ва­ши де­ти зав­тра. Уг­нать ло­шадей бы­ло бы слиш­ком прос­то. Ап­пе­тит при­ходит во вре­мя еды. Я меч­тал ли­шить те­бя все­го! Ты слы­шишь? Все­го, что так лег­ко те­бе дос­та­валось, а мне при­ходи­лось зу­бами вы­рывать у жиз­ни, у та­ких как ты! Я хо­тел ткнуть те­бя мор­дой в дерь­мо, по­казать, как жи­вут там, вни­зу, ку­да твой взгляд ни­ког­да не упа­дёт, по­тому что нос уж слиш­ком вздёр­нут квер­ху. Ты всег­да был та­ким на­ив­ным, Эдик. Кля­нусь, ме­ня да­же иног­да му­чила со­весть из-за те­бя.

– Но, но... там бы­ли тру­пы. Чьи они? Что, мать ва­шу, про­изош­ло?

– Хо­чешь уз­нать? Хо­рошо, я рас­ска­жу те­бе... Я хо­тел про­вер­нуть всё пос­ле Но­вого го­да, но в тот ве­чер всё сло­жилось так, что мед­лить бы­ло нель­зя...

30 де­каб­ря 1987 го­да

– Ми­лый? Ты же го­ворил, что бу­дешь поз­дно. Что с то­бой слу­чилось? По­чему ты в та­ком ви­де?

– Не твоё де­ло. По­чему ты ле­жишь го­лая?

– По­тому что я толь­ко что ис­ку­палась. Что, те­перь я не мо­гу в собс­твен­ном до­ме по­лежать го­лая?

Эду­ард, раз­гля­дывая ком­на­ту, по­дошёл к кро­вати. Из шка­фа за спи­ной нек­ста­ти по­явив­ше­гося му­жа, дер­жа в од­ной ру­ке бо­тинок, а в дру­гой одеж­ду, выс­коль­знул го­лый Па­вел и, слов­но ртуть, про­сочил­ся в ос­тавлен­ную по­лу­от­кры­той вход­ную дверь. До­бежав до лес­тни­цы, Па­вел одел­ся и, спря­тав­шись в под­собке, стал ждать. Из спаль­ни до­носи­лись гром­кие го­лоса ру­гани. Че­рез не­кото­рое вре­мя пос­лы­шались ша­ги, и Па­вел уви­дел Эду­ар­да, ко­торый, быс­тро спус­тившись по лес­тни­це, вы­шел из до­ма. Бро­сив­шись к те­лефо­ну, Па­вел наб­рал но­мер.

– Жди­те в ус­ловлен­ном мес­те. Да, пря­мо сей­час. По­том объ­яс­ню.

По­ложив труб­ку, он по­шел в ком­на­ту на вто­ром эта­же, где на по­лу си­дела Ли­лия и, раз­ма­зывая по ли­цу соп­ли, ти­хо ску­лила.

– Нуж­но бе­жать. Се­год­ня.

– Се­год­ня? – шмыг­ну­ла опух­шим но­сом Ли­лия. – Но ты же го­ворил, что пос­ле праз­дни­ков.

– Я пе­реду­мал. Имен­но се­год­ня.

– Но ку­да? На ули­це ме­тель! Да­же до­роги не вид­но! Да и по­том, он всё рав­но бу­дет ис­кать нас.

– Ты ме­ня лю­бишь?

– Да! Но…

– Вы­бирай: или мы бу­дем вмес­те, или этот урод забь­ёт те­бя до смер­ти!

– Я с то­бой, – пос­ле се­кун­дно­го ко­леба­ния ре­шилась Ли­лия и бро­силась в объ­ятия лю­бов­ни­ка.

– Сей­час не вре­мя. Бе­жим.

– Дай хоть одеть­ся.

– Нет, нель­зя. Я дам те­бе что-ни­будь из сво­его.

– Ты с ума со­шёл. Я же сов­сем го­лая.

– Нет вре­мени объ­яс­нять.

Па­вел схва­тил упи­ра­ющу­юся Ли­лию и по­тащил вниз.

– Быс­трее, быс­трее... – под­го­нял Па­вел Ли­лию, ког­да та, съ­ёжив­шись от хо­лода, го­лая бе­жала по ко­люче­му, об­жи­га­юще­му но­ги сне­гу.

Ког­да они ока­зались в до­мике, Па­вел об­нял и при­жал к се­бе дро­жащую де­вуш­ку.

– Прос­ти, но так бы­ло нуж­но.

– Я сов­сем за­мёр­зла, лю­бимый. Сог­рей ме­ня, – пла­ча и от­би­вая каж­дый слог зу­бами, ска­зала Ли­лия.

Па­вел силь­ней при­жал к се­бе де­вуш­ку и осы­пал её хо­лод­ное ли­цо и во­лосы по­целу­ями.

– Пос­лу­шай, мне нуж­но бу­дет сде­лать кое-что, что те­бя мо­жет ис­пу­гать. По­это­му я про­шу те­бя, одень­ся, мо­жешь выб­рать всё, что те­бе по­дой­дёт из шка­фа, и по­дож­ди ме­ня ря­дом с ло­шадь­ми. В ком­на­ту не за­ходи, что бы ни про­изош­ло. Хо­рошо?

Ли­лия за­мота­ла го­ловой.

– Нет, не ос­тавляй ме­ня. Мне страш­но.

– Я ещё не ухо­жу. По­ка слиш­ком ра­но.

– Что ты при­думал?

– Ско­ро уз­на­ешь.

В этот мо­мент в ок­но что-то уда­рилось, пос­ле че­го за сте­ной пос­лы­шал­ся гром­кий гро­хот.

– Там кто-то есть!

Па­вел по­дошёл к ок­ну. За стек­лом, кро­ме сплош­ной пе­лены сне­га, ни­чего не бы­ло вид­но.

– На­вер­ное, ве­тер. Ну лад­но, иди по­ищи что-ни­будь в шка­фу. Одень­ся теп­лее.

– А ты что?

– Мне нуж­но под­го­товить­ся. Я сей­час вер­нусь.

Вер­нувшись в дом, Па­вел, ста­ра­ясь не ос­тавлять сле­дов, от­крыл сейф и, дос­тав ружьё, от­нёс его в свою ком­на­ту.

– Ну вот, ос­та­лось толь­ко по­дож­дать. По­ка слиш­ком ра­но. Нав­ряд ли твой му­женёк вер­нётся в бли­жай­шие три-че­тыре ча­са.

На­руч­ные ча­сы по­казы­вали уже две­над­цать ча­сов но­чи, ког­да Па­вел, по­цело­вав на про­щание Ли­лию, вы­шел за во­рота.

На по­роге бу­шева­ло. Круп­ные бе­лые хлопья, слов­но сой­дя с ума, тан­це­вали вок­руг в бе­шеном и бес­по­рядоч­ном рит­ме. В двух ки­ломет­рах от до­ма, при въ­ез­де в по­сёлок, бы­ла ко­тель­ная. Па­вел, бо­рясь с по­рыва­ми вет­ра и дер­жась не­ос­ве­щён­ных час­тей до­роги, по­бежал ту­да. До­рога за­няла доб­рых со­рок ми­нут.

За ко­тель­ной, в ма­лень­ком са­рай­чи­ке, прис­тро­ен­ном пря­мо к зда­нию, прис­ло­нив­шись то­щими спи­нами к тёп­лой сте­не, си­дела па­роч­ка: муж­чи­на и жен­щи­на. Их дав­но не­мытые те­ла из­да­вали зло­вон­ный за­пах, ко­торый не мог вы­вет­рить да­же мо­роз­ный ве­тер, про­дува­ющий по­меще­ние слов­но си­то. Дав­но опус­тивши­еся, за­бытые все­ми лю­ди, единс­твен­ной от­ра­дой ко­торых бы­ла бу­тыл­ка спир­тно­го, про­жива­ли здесь ос­татки сво­их по­терян­ных жиз­ней. Их ник­то не знал, не пом­нил и не ждал. Но се­год­ня был их звёз­дный час, по­тому что они дол­жны бы­ли сыг­рать глав­ную роль в тра­гедии, ко­торую ста­вил Па­вел.

– А, вот вы где! – Па­вел по­мор­щился от зло­вон­но­го за­паха. – Нуж­на по­мощь. Став­лю пол-лит­ра…

В до­мике бы­ло ти­хо. Па­вел ог­ля­дел ком­на­ту в по­ис­ках Ли­лии. Убе­див­шись, что её нет, он об­ра­тил­ся к по­мощ­ни­кам:

– Про­ходи­те, ре­бята. Вон там, в уг­лу, вёд­ра. Нуж­но их вы­нес­ти.

Вой­дя пос­ледним в ком­на­ту, Па­вел на­щупал за книж­ным шка­фом хо­лод­ную двухс­твол­ку...

...Си­деть в тём­ной, хо­лод­ной ко­нюш­не ря­дом с всхра­пыва­ющи­ми ло­шадь­ми бы­ло очень страш­но. Пав­ла не бы­ло уже пол­то­ра ча­са, и Ли­лия на­чала бес­по­ко­ить­ся. В го­лову по­лез­ли вся­кие не­хоро­шие мыс­ли о том, что её бро­сили, что зря она сог­ла­силась на эту аван­тю­ру с по­бегом, что жить бы ей при­пева­ючи пусть с не­люби­мым му­жем, но хо­тя бы так, как она всег­да меч­та­ла: в боль­шом до­ме, со шка­фами, на­биты­ми кра­сивой одеж­дой, и собс­твен­ной ма­шиной. Судь­ба, на­конец-то ус­лы­шав её мо­лит­вы, в наг­ра­ду за все вы­пав­шие на её до­лю стра­дания пре­под­несла по­дарок, от ко­торо­го она те­перь по сво­ей глу­пос­ти от­ка­зыва­лась.

Ро­див­шись в цы­ган­ской семье, она с детс­тва поз­на­ла все тя­готы бед­ности и с ран­них лет бы­ла вы­нуж­де­на выс­ту­пать вмес­те с от­цом на по­теху пуб­ли­ке ра­ди нес­коль­ких бро­шен­ных в шля­пу мо­нет. Ког­да ей бы­ло все­го пять лет, её мать по­пала под по­езд, а спус­тя пол­го­да руч­ной мед­ведь заг­рыз от­ца. Ма­лень­кую си­рот­ку по­доб­ра­ла дру­гая цы­ган­ская семья, где вмес­те с пятью брать­ями она и рос­ла, про­мыш­ляя мел­ки­ми кра­жами и поп­ро­шай­ни­чес­твом. С го­дами, ког­да де­воч­ка из гад­ко­го утён­ка прев­ра­тилась в ос­ле­питель­ную кра­сави­цу, ей от­ве­ли роль при­ман­ки для бо­гатых муж­чин. Те, толь­ко за­видев жгу­чую брю­нет­ку с оча­рова­тель­ной улыб­кой, как мо­тыль­ки сле­тались к её но­гам, сра­зу ста­новясь жер­тва­ми ко­вар­но­го вы­мога­тель­ства. Уг­ро­жая не­мед­ленной рас­пра­вой за по­руган­ную честь сес­тры, братья от­ни­мали у жер­твы всю на­лич­ность и дра­гоцен­ности, при этом ос­тавляя Ли­лии ка­кие-то кро­хи от все­го наг­раблен­но­го.

Ли­лия вспом­ни­ла тот день, ког­да они вмес­те с Эду­ар­дом прос­ну­лись в но­мере гос­ти­ницы. Прек­расно сыг­рав роль оби­жен­ной де­вуш­ки, она воз­на­мери­валась спер­ва вы­менять свою оби­ду на ка­кой-ни­будь до­рогой по­дарок, а по­том уже сдать Эду­ар­да сво­им брать­ям. Ли­лия прек­расно зна­ла, что Эду­ард бу­дет её ис­кать, и со­бира­лась са­ма, пред­ва­ритель­но по­мучив го­ре-лю­бов­ни­ка, ве­чером дать се­бя отыс­кать. Но в тот день слу­чилось неп­редви­ден­ное: за кра­жу юве­лир­ных ук­ра­шений был арес­то­ван один из брать­ев Ли­лии. На се­мей­ном со­вете бы­ло ре­шено, что Ли­лия дол­жна взять на се­бя ви­ну, тем са­мым от­го­родив бра­та от вер­ной тюрь­мы. Си­деть за ре­шёт­кой де­вуш­ке со­вер­шенно не хо­телось, по­это­му она ка­тего­ричес­ки от­ка­залась. Семья, не тер­пя­щая не­пови­нове­ния, жес­то­ко из­би­ла де­вуш­ку и пред­ло­жила вы­бор: или в ми­лицию, или на тот свет. И в этот тя­жёлый для Ли­лии мо­мент, жизнь, на­конец-то за­метив её, сде­лала ре­веранс в ви­де на­ив­но­го влюб­лённо­го Эду­ар­да. Вце­пив­шись сво­ими неж­ны­ми паль­чи­ками мёр­твой хват­кой в Эду­ар­да, Ли­лия уже не ос­лабля­ла хват­ки.

Да это­го мо­мен­та…

Ка­зав­ша­яся не­вин­ным ба­ловс­твом ин­триж­ка с Пав­лом со вре­менем в ду­ше де­вуш­ки пе­рерос­ла в боль­шую, ис­крен­нюю лю­бовь. Лю­бовь нас­толь­ко силь­ную, на ко­торую толь­ко мог­ло быть спо­соб­но тре­пет­ное цы­ган­ское сер­дце. Она с нас­лажде­ни­ем сго­рала в лю­бов­ном ог­не, сжи­гала в пы­ла­ющих язы­ках стыд и гор­дость, ис­ка­ла и на­ходи­ла мо­мен­ты от­да­вать­ся лю­бимо­му муж­чи­не. За­быв про свою меч­ту, она те­перь ви­дела своё счастье толь­ко в Пав­ле. И те­перь, си­дя в тём­ной ко­нюш­не, Ли­лия ко­рила се­бя за ми­нут­ную сла­бость, из-за ко­торой в её го­лове пос­ме­ли ро­дить­ся пре­датель­ские мыс­ли. Она силь­ней за­пах­ну­лась в те­лог­рей­ку, ко­торую наш­ла у Пав­ла в шка­фу, и да­ла се­бе сло­во ждать. Её лю­бимый муж­чи­на, её ге­рой, ска­зал ждать здесь, и ско­рее она ум­рёт, чем сдви­нет­ся хоть на метр.

За сте­ной скрип­ну­ла дверь и пос­лы­шал­ся го­лос Пав­ла. Ли­лия об­ра­дова­лась и хо­тела бы­ло уже вой­ти в ком­на­ту, как один за дру­гим, раз­ре­зая за­выва­ющий в ще­лях ве­тер, раз­да­лось два выс­тре­ла. Ли­лия так и ос­та­лась сто­ять на мес­те, дер­жась за двер­ную руч­ку. От гром­ких зву­ков выс­тре­лов прос­ну­лись ло­шади и на­чали бес­по­кой­но бить ко­пыта­ми. В этот мо­мент дверь дёр­ну­лась и в ко­нюш­ню за­шёл Па­вел.

– С то­бой всё в по­ряд­ке? – спро­сил он, спеш­но сед­лая ло­шадей.

– Я... я не знаю... Что это бы­ли за выс­тре­лы? – на­чиная при­ходить в се­бя, спро­сила Ли­лия.

– Да, так... Ружьё про­верял.

Он сме­рил взгля­дом дро­жащую не то от хо­лода, не то от вол­не­ния де­вуш­ку, и его взгляд вдруг за­дер­жался на её гру­ди.

– Ми­лая, а вот с этим те­бе при­дёт­ся рас­стать­ся.

С эти­ми сло­вами он на­щупал на шее у де­вуш­ки зо­лотой ку­лон с изум­ру­дом и ак­ку­рат­но снял его.

– Что ты де­ла­ешь? Это моё!

– Ни­чего, род­ная... Я куп­лю те­бе луч­ше.

– Но...

– Са­дись на ло­шадь, я сей­час при­ду.

В ком­на­те в лу­же бу­рой кро­ви ле­жали два тру­па. Их ли­ца бы­ли обе­зоб­ра­жены пря­мым по­пада­ни­ем в упор из ружья. На глаз по­нять, ка­кой из этих тру­пов при­над­ле­жал жен­щи­не, сра­зу бы­ло не­воз­можно. Го­ды бес­про­буд­но­го пь­янс­тва и не­чело­вечес­ко­го су­щес­тво­вания нап­рочь стёр­ли все приз­на­ки ген­дерной при­над­лежнос­ти. Толь­ко бо­рясь с тош­но­той и спус­тив у од­но­го тру­па шта­ны, Па­вел по­нял, что пе­ред ним ле­жит жен­щи­на. На­цепив на её труп ку­лон­чик, Па­вел, чуть по­думав, снял с ру­ки лю­бимые ча­сы и бро­сил ря­дом с дру­гим тру­пом. Обер­нувшись, он встре­тил­ся взгля­дом с за­шед­шей в ком­на­ту Ли­ли­ей. Та, бе­лая как по­лот­но, зак­рыв ла­донью рот, смот­ре­ла на про­ис­хо­дящее.

– Я же про­сил не за­ходить сю­да! – рас­сердил­ся Па­вел.

– Ты убил их…

– Пос­лу­шай... У ме­ня не ос­та­валось вы­бора. Нуж­но за­метать сле­ды, – по­пытал­ся оп­равдать­ся Па­вел, схва­тив при­готов­ленную ка­нис­тру и на­чав раз­ли­вать по по­лу бен­зин.

– Нас же те­перь по­садят.

– Не нас, а его.

– Но за­чем? Мож­но бы­ло ведь прос­то убе­жать.

– Дол­го объ­яс­нять. Прос­то до­верь­ся мне, – с эти­ми сло­вами Па­вел ув­лёк Ли­лию в ко­нюш­ню и по­садил на ло­шадь.

– Те­бе не хо­лод­но?

Ли­лия не от­ве­тила.

– Ну, ни­чего... Сей­час всем ста­нет го­рячо.

Па­вел чир­кнул спич­кой и бро­сил её на пол. Ве­сёлое пла­мя, зап­ры­гав на вет­ру, тут же по­бежа­ло по до­рож­ке че­рез от­кры­тые две­ри, вы­ходя­щие че­рез ко­нюш­ню в дом. Ста­рый де­ревян­ный фли­гель, щед­ро по­литый го­рючим, вспых­нул, слов­но ко­мочек ва­ты. За­рево по­жара дол­го вид­не­лось за спи­нами всад­ни­ков, ко­торые, спря­тав­шись от чу­жих глаз за плот­ной дра­пиров­кой ме­тели, рыс­цой нап­равля­лись к ре­ке. На про­тиво­полож­ном бе­регу, ря­дом со ста­рой цер­квуш­кой, их уже под­жи­дал гру­зовик с вы­соки­ми, прик­ры­тыми тен­том бор­та­ми, на ко­торых си­ними бук­ва­ми бы­ло вы­веде­но сло­во «Вас­ход».

 

Гла­ва шес­тая

ПРА­ВОСУ­ДИЕ

Всё про­изош­ло очень быс­тро. Эду­ард лишь за­метил мол­ни­енос­ный взмах хлыс­том, ус­лы­шал свист у уха и сра­зу же по­чувс­тво­вал об­жи­га­ющую боль по все­му ли­цу. Па­дая, Эду­ард ус­пел на­жать на ку­рок. Раз­дался выс­трел, и на пол они уже па­дали вмес­те: Эду­ард с рас­се­чён­ным ли­цом и Па­вел с прос­тре­лен­ным ко­леном.

Ог­лу­шён­ный уда­ром, Эду­ард от­крыл гла­за, ко­торые тут же за­лило кровью. Сквозь струи лип­кой кро­ви он за­метил вы­пав­ший из рук пис­то­лет, ле­жав­ший в мет­ре от не­го. Эду­ард тут же мет­нулся к не­му, но неж­ная жен­ская руч­ка ус­пе­ла к ору­жию пер­вой. Под­хва­тив ре­воль­вер, Ли­лия на­вела его на ис­те­ка­юще­го кровью Эду­ар­да.

– Ты цел? – не сво­дя глаз с Эду­ар­да, об­ра­тилась она к Пав­лу.

– Ерун­да, за­цепи­ло нем­но­го, – прос­то­нал тот. – Убей эту тварь.

Ли­лия ко­леба­лась.

– Ну, ско­рее! Че­го ты ждёшь? – прик­рикнул Па­вел.

Она в пос­ледний раз взгля­нула на быв­ше­го му­жа, заж­му­рилась и на­жала на ку­рок. Выс­трел оп­ро­кинул Эду­ар­да на пол, где он и ос­тался ле­жать в рас­те­ка­ющей­ся лу­жице кро­ви. Ря­дом с нед­вижным те­лом ды­мил­ся бро­шен­ный ре­воль­вер.

– Бо­же, я его уби­ла... уби­ла... – как за­ведён­ная пов­то­ряла Ли­лия, пы­та­ясь унять силь­ную дрожь в ру­ках.

– Ты не ви­нова­та, ма­лыш. Он бы прис­тре­лил нас. По­моги мне встать.

– Что мне те­перь де­лать? Что? Ме­ня пой­ма­ют и за­садят за ре­шёт­ку.

– Не ис­те­ри! – по­высил тон Па­вел. – Чёрт, по­моги же мне под­нять­ся.

Ли­лия про­тяну­ла ру­ку Пав­лу и по­мог­ла ему встать. Они сто­яли, об­ни­мая друг дру­га, и по ли­цу Ли­лии, слов­но лет­ний дождь, тек­ли круп­ные кап­ли слёз.

– Пос­лу­шай, всё бу­дет хо­рошо. Мы из­ба­вим­ся от те­ла, так что ник­то ни о чём не уз­на­ет.

– Обе­ща­ешь? – с моль­бой во взгля­де спро­сила Ли­лия.

– Обе­щаю! – от­ве­тил Па­вел и неж­но приль­нул к её дро­жащим гу­бам.

С аре­ны до­нес­лась на­рас­та­ющая ба­рабан­ная дробь...

Но­вых хло­пок выс­тре­ла в клочья ра­зор­вал неж­ную сце­ну. Пу­ля, про­бив за­тылок де­вуш­ки, прош­ла сквозь че­реп Пав­ла, на­веч­но скре­пив го­рячим свин­цом лю­бов­ный по­целуй. Не раз­жи­мая жар­ких объ­ятий, па­ра рух­ну­ла в ду­шис­тое се­но. За ни­ми сто­ял ра­неный в клю­чицу Эду­ард с вы­тяну­тым в ру­ке ре­воль­ве­ром.

Аре­на взор­ва­лась бур­ны­ми ова­ци­ями...

***

Ус­та­лое ве­чер­нее сол­нце ок­ра­шива­ло го­род в брон­зо­во-зо­лотой цвет. Тёп­лы­ми ла­дош­ка­ми сол­нечных зай­чи­ков оно иг­ра­ло на ше­лес­тя­щей лис­тве де­ревь­ев и по-дет­ски ри­сова­ло за­корюч­ки те­ней в зе­лёной тра­ве пар­ков. На­калив­ши­еся от по­луден­ной жа­ры тро­ту­ары щед­ро де­лились теп­лом с ос­ты­ва­ющим воз­ду­хом.

По ули­це, дер­жась за ра­неное пле­чо и тя­жело пе­ред­ви­гая но­ги, шёл муж­чи­на. Его ок­ро­вав­ленное ли­цо пе­ресе­кала страш­ная ра­на. Ос­тавляя за со­бой на зем­ле крас­ные кап­ли, он, не за­мечая ис­пу­ган­ных взгля­дов про­хожих, бес­цель­но шёл сам не зная ку­да. Пус­той взгляд не из­лу­чал ни од­ной эмо­ции. Фи­зичес­кой бо­ли он не ощу­щал, нет, её заг­лу­шала ту­пая, все­ох­ва­тыва­ющая, ог­лу­ша­ющая внут­ренняя боль, ко­торая ко­лючи­ми око­вами сдав­ли­вала сер­дце. И ка­залось, не бы­ло спа­сения от это­го му­чения. В ка­кой бы за­ко­улок сво­ей ду­ши он ни пос­мотрел, ка­кое бы вос­по­мина­ние ни пос­та­рал­ся ожи­вить в па­мяти, вез­де ви­дел толь­ко ду­ло пис­то­лета, нап­равлен­ное Ли­ли­ей в его сто­рону. Оби­да, бе­зыс­ходность, от­ча­яние, зло­ба, рас­ка­яние... Всё сей­час в нём бу­шева­ло, как в штор­мо­вом мо­ре, в ко­тором он то­нул без на­деж­ды на спа­сение. Всё бы­ло уже не­важ­но, всё под­хо­дило к ло­гичес­ко­му кон­цу. Оки­нув свою жизнь взгля­дом зри­теля, он уви­дел лишь про­вален­ный спек­такль, в ко­тором у не­го сна­чала бы­ла роль доб­ро­го ан­ге­ла, а в фи­нале – убий­цы.

Ожив­лённая ав­то­мобиль­ная трас­са как нель­зя кста­ти под­хо­дила на роль опус­ка­ющих­ся ку­лис. Взгля­нув на жёл­тую точ­ку, ко­торая на боль­шой ско­рос­ти приб­ли­жалась к не­му, Эду­ард, выб­рав мо­мент, вздох­нул пол­ной грудью и сде­лал два ша­га впе­рёд. Пос­лы­шал­ся рез­кий визг тор­мо­зов, и те­ло, под­бро­шен­ное мощ­ным уда­ром, пе­река­тив­шись че­рез ка­пот, без­ды­хан­но упа­ло на обо­чину. Ря­дом, ис­пачкан­ный бу­рыми пят­на­ми кро­ви, сто­ял «Мус­танг». На его ра­ди­атор­ной ре­шёт­ке поб­лёски­вала бе­гущая ло­шадь.