«ЖИДЁНОК»

Алек­сандр БО­ЛЯС­НЫЙ

Плю­нул бы в гла­за то­му, кто ещё нес­коль­ко лет на­зад пос­мел ска­зать, что я нав­сегда по­кину Ук­ра­ину. «Ну, не кри­ви ду­шой», — воз­ра­жаю сам се­бе. Не плю­нул же ты в гла­за Илю­ше Фель­дма­ну, ког­да он в своё вре­мя выс­ка­зал имен­но это пред­по­ложе­ние. Сей­час Илю­ша в Нью-Й­ор­ке — «сва­лил» сю­да, а тог­да, как вы­яс­ни­лось, дей­стви­тель­но был прав. Те­перь и я здесь — раз­давлен-пе­редав­лен. Из Ки­ева пи­шут: мол, не жа­лей, пос­ту­пил пра­виль­но — у нас жизнь всё ху­же и ху­же; вы-то хоть сы­ты, в теп­ле и ком­форте, ут­ро с апель­си­ново­го со­ка на­чина­ете, а у нас вед­ро кар­тошки ку­пить — днев­ной за­рабо­ток вы­ложить. Что на это от­ве­тишь — лю­бые сте­нания бу­дут вос­при­няты как ко­щунс­твен­ное ко­кетс­тво: «сва­лив­шие», мол, с жи­ру бе­сят­ся. По­нимаю: по боль­шо­му счё­ту друзья пра­вы, толь­ко язык сер­дца не та­кой, увы, пра­виль­ный, как язык ра­зума. Оно всё то­чит: «В раю, ко­неч­но, луч­ше, но толь­ко рай — для каж­до­го свой». «Мол­чи, без те­бя тош­но!», — при­казы­ваю сво­ему го­вор­ли­вому сер­дцу. Но оно та­кое у ме­ня не­пос­лушное…

Для же­ны ре­ша­ющи­ми ока­зались проб­ле­мы сы­на: сос­то­яние его здо­ровья, учи­тывая бли­зость Чер­но­быля; бо­язнь ка­леча­щих мно­гие судь­бы «ав­то­мати­чес­ких две­рей», ко­торые как по ма­нове­нию вол­шебной па­лоч­ки ши­роко рас­па­хива­ют­ся пе­ред «сво­ими», «по­родис­ты­ми» и неп­ре­мен­но зах­ло­пыва­ют­ся пе­ред об­ла­дате­лями «неб­ла­гопо­луч­ной» пя­той гра­фы. Сло­вом, си­ту­ация, ти­пич­ная для мно­гих. Нель­зя ска­зать, что ме­ня всё это не вол­но­вало, но ес­ли бы не же­на, ни­куда из Ки­ева не по­дал­ся — да­же сю­да, к хрес­то­матий­но из­вес­тным ман­хэттен­ским не­бос­кре­бам и ста­туе Сво­боды, оли­цет­во­ря­ющим мир зем­но­го бла­годенс­твия.

Вот они, эта ста­туя и эти не­бо-скре­бы, оку­тан­ные се­рой дым­кой. Ежед­невно проп­лы­ваю нев­да­леке от них на длин­ном жёл­том па­роме, ко­торый дос­тавля­ет ме­ня от Стей­тен Ай­лен­да, где нам уда­лось снять неп­равдо­подоб­но де­шёвую для этих мест квар­ти­ру, до Ман­хэтте­на, где в зда­нии «На­яны» им­мигран­тов учат ан­глий­ско­му. И по­чему-то вся­кий раз имен­но на но­совой па­лубе па­рома до­куча­ют не­весё­лые мыс­ли. Го­ворят, пер­вое вре­мя че­рез та­кое про­ходят все.

«Пос­лу­шай, ты ведь не ждал, что бу­дет лег­ко, — пы­та­юсь сам се­бя убе­дить. — На­обо­рот, друзья уп­ре­кали за то, что ты заб­ла­гов­ре­мен­но куль­ти­виро­вал в се­бе нос­таль­ги­чес­кие нас­тро­ения. Спрячь их в кар­ман, возь­ми се­бя в ру­ки — на­зад ведь до­роги нет, ник­то те­бя там не ждёт, пой­ми, на­конец!».

Ког­да ста­туя Сво­боды приб­ли­зилась к ле­вому бор­ту па­рома так, что мож­но бы­ло раз­гля­деть её по­луч­ше, на па­лубу вы­сыпа­ли ту­рис­ты с фо­то­ап­па­рата­ми и ви­де­ока­мера­ми: ев­ро­пей­ски оде­тые и чер­но­кожие об­ла­дате­ли нес­метно­го ко­личес­тва то­нень­ких ко­сичек, ла­тино­аме­рикан­цы и смуг­лые ин­ди­ан­ки с пят­нышком на лбу, низ­ко­рос­лые кре­пыши в ту­рец­ких чал­мах. В на­чале бы­ло за­нят­но: буд­то во­шёл в те­леви­зор во вре­мя «Клу­ба пу­тешес­твен­ни­ков». По­том при­вык, ушёл в свои мыс­ли.

Се­год­ня на­до во что бы то ни ста­ло заг­ля­нуть в брук­лин­ский те­лефон­ный спра­воч­ник. Мо­жет, имен­но в Брук­ли­не, сре­ди на­иболь­ше­го скоп­ле­ния «рус­ских» и оты­щет­ся Илья? На кур­сах ан­глий­ско­го боль­шинс­тво слу­шате­лей как раз от­ту­да, на­вер­ня­ка кто-ни­будь по­может. Толь­ко бы не за­быть, по­ка не нач­нут друг с дру­гом де­лить­ся, ко­му и ка­кую уда­лось най­ти под­ра­бот­ку на «кеш». По­тому как ес­ли нач­нут, то за­кон­чат уже пе­ред ухо­дом до­мой. Хо­тя, ко­неч­но, по­нят­но: что для но­вых им­мигран­тов важ­нее, чем ра­бота. По се­бе знаю, точ­нее, по сво­ей семье. То­го, что до по­ры до вре­мени вып­ла­чива­ет «На­яна», хва­та­ет впри­тык — спа­сибо, ко­неч­но, и за это. Хо­чешь боль­ше­го — под­ра­баты­вай. Вот и же­на умуд­ря­лась так де­лать пос­ле уче­бы в кол­ледже.

Впро­чем, здесь свои за­коны жиз­ни, свои ус­тои, на­до при­выкать. А во­об­ще, мно­гими за­мече­но, что жен­щи­ны ко все­му это­му прис­по­саб­ли­ва­ют­ся быс­трее и луч­ше: и ан­глий­ским ов­ла­дева­ют, и еду умуд­ря­ют­ся по де­шев­ке го­товить, да ка­кую вкус­ную! Хо­дят, ко­неч­но, с си­няка­ми под гла­зами от хро­ничес­ко­го не­досы­па, но ут­ром под­ма­жут­ся-под­кра­сят­ся, на­денут све­жую блу­зоч­ку, или платье, или брю­ки и — что ки­ноз­везда. Прос­то за­вид­но!

И у сы­ниш­ки «биз­нес»: по ут­рам раз­но­сит под­писчи­кам га­зеты. По буд­ням — за пять дол­ла­ров, а в вы­ход­ной — аж «чер­во­нец» по­луча­ет! Под­ра­ботал — гля­дишь, и ган­те­ли се­бе ку­пил, и штан­гу, и мяч во­лей­боль­ный. Не при де­ле толь­ко я, го­ре-пи­сака, ни на что, кро­ме бу­маго­мара­тель­ства, не спо­соб­ный; опус­тивший ру­ки — у не­го, ви­дите ли, деп­рессия; сач­ку­ющий от ан­глий­ско­го, но­сящий­ся со сво­ими «чер­но­быль­ски­ми» бо­ляч­ка­ми и пре­ус­пе­ва­ющий в са­моко­пании.

Так я се­бя бес­ко­неч­но ру­гаю. Всег­да счи­тал: что-что, а пси­хика у ме­ня на ред­кость здо­ровая, а тут пря­мо ши­зиком стал. Тряп­ка! По­нимаю, ко­неч­но: дру­гой мир, дру­гая жизнь. Но как вок­руг всё раз­дра­жа­ет: эта пов­се­мес­тная аме­рикан­ская бес­це­ремон­ность, эти не­ис­крен­ние улыб­ки — на то лишь мгно­вение, ког­да на те­бя смот­рят; эти мес­тные раз­ба­лован­ные де­ти, ко­торым, как счи­та­ет­ся, нель­зя де­лать за­меча­ние — не то, что на­казы­вать. Вот та­кой чер­но­кожий сор­ва­нец тан­цу­ет в гряз­ных сни­кер­сах на крес­лах в гос­пи­тале — ни од­но­го не про­пус­тил, всю­ду сле­ды ос­та­вил. Ря­дом ма­маша — толь­ко сме­ёт­ся. А еда ка­кая нев­кусная! А ме­бель ка­кая не­удоб­ная — кро­вати, да­же но­вые, скри­пят, на ди­ванах с их спин­ка­ми вмиг ос­те­охон­дроз за­рабо­та­ешь. А все эти те­лешоу: ка­кой бюст луч­ше — боль­шой или ма­лень­кий? Ка­кой из герл-френд от­да­вать пред­почте­ние, ес­ли обе они за­бере­мене­ли но на за­мужес­тве не нас­та­ива­ют? Чем хо­роша од­но­полая лю­бовь…

Па­ром спуг­нул «со­веща­ющих­ся» ча­ек, они не­доволь­но ста­ли уда­лять­ся. На ка­кой-то мо­мент в по­ле зре­ния ос­та­лись лишь они да оке­ан­ская зябь. И я вдруг не толь­ко пред­ста­вил, а прос­то фи­зичес­ки ощу­тил, что пле­щет­ся не Ат­ланти­ка, а до бо­ли зна­комая днеп­ров­ская во­да, над ко­торой вот так же точ­но па­рят чай­ки. Толь­ко по­мень­ше, реч­ные. А ведь всё это сов­сем не­дав­но бы­ло: став­шее враз страш­но да­лёким, но по-преж­не­му близ­кое и, в об­щем-то, не слиш­ком уж пло­хое прош­лое; чай­ки, Илю­ша Фель­дман, Чер­но­быль-При­пять… И по­чему-то — Валь­ка-«жи­дёнок», не­мыс­ли­мым об­ра­зом то­же ока­зав­ший­ся в этом хит­рос­пле­тении.

Прав­да, тог­да ча­ек спуг­нул не па­ром, а «Ме­те­ор» — за­ур­ча­ли его мо­торы, он вздрог­нул, про­басил тра­дици­он­ную си­рену и — впе­рёд, на Се­вер, к гра­нице с Бе­лорус­си­ей. По­зади — тол­кучка в бит­ком на­битом ва­гоне ки­ев­ско­го мет­ро, рой спе­шащих на ра­боту лю­дей на ут­ренней Поч­то­вой пло­щади с уже при­пека­ющим сол­нцем. А здесь, в «Ме­те­оре», бла­годать: в от­кры­тое на но­су са­лона ок­но вры­ва­ет­ся днеп­ров­ский ве­терок, взгля­нешь в ил­лю­мина­тор — в вод­ном зер­ка­ле от­ра­жа­ет­ся бе­зуко­риз­ненно го­лубое не­бо с ред­ки­ми об­лачка­ми.

И вот уже как буд­то не бы­вало Ки­ев­ско­го реч­вокза­ла: проп­лы­ва­ет ха­рак­терная для Ук­ра­ины соч­но-зе­лёная зе­лень на пес­ча­ных бе­регах, суд­но на воз­душной по­душ­ке мер­но под­ра­гива­ет, ве­ки са­ми по се­бе зак­ры­ва­ют­ся…

Чей-то свис­тя­щий хо­хоток зас­та­вил взбод­рить­ся. На со­сед­нее крес­ло шум­но плюх­нулся улы­ба­ющий­ся ры­жий де­тина мо­их лет с ши­роким доб­ро­душ­ным и неж­ным ли­цом, на ка­кие обыч­но об­ра­ща­ют вни­мание де­вуш­ки.

— Ну, она ме­ня!.. — хо­хотал па­рень, сма­хивая ла­донью с ли­ца брыз­ги во­ды. — Я её уже нес­коль­ко хаз ви­дел, как в Ки­ев пхи­ез­жал. В один и тот же ме­те­ох по­падал. По-мо­ему, жи­довоч­ка — как ду­ма­ешь?

Он кар­та­вил, вы­гова­ривая вмес­то «р» неч­то сред­нее меж­ду «г», «к» и «х», и это так не со­чета­лось с его мо­гучим ви­дом.

— Да о ком ты? — не по­нял я.

— Так о мат­роске — не­уже­ли не за­метил? У ме­ня аж в гор­ле пе­ресох­ло: та­кие циць­ки, та­кая поп­ка, та­кие бёд­ра. А гла­зища!.. Я, ког­да все в са­лон спус­ти­лись, поп­ро­бовал к ней под­ка­тить­ся, не вы­дер­жал и пог­ла­дил по джин­си­кам. Так чу­виха ме­ня мок­хой тхяп­кой по хае, по хае. Но я не в оби­де — да­же за­водит. По­том уло­маю…

И он бла­жен­но-меч­та­тель­но от­ки­нул­ся на спин­ку крес­ла.

Я мол­чал, ме­ня раз­дра­жали его жар­гон, бес­це­ремон­ность и то, что не дал по­кема­рить. Выж­дал па­узу — вро­де, он мол­чит. Сно­ва зак­рыл гла­за — тщёт­но, он стал опять прис­та­вать.

— В ко­ман­ди­ров­ку?

— Угу…

— Ин­же­нер?

— Да нет, жур­на­лист, — от­крыл я гла­за.

— А я ду­мал ин­же­нер, к нам сей­час мно­го при­ез­жа­ет стро­ите­лей, энер­ге­тиков, на­чаль­ство вся­кое.

Я уже не за­мечал его кар­та­вос­ти, меч­тая толь­ко о том, что­бы по-ско­рее от­стал. Но на­ши на­мере­ния яв­но не сов­па­дали.

— А ты фо­тог­ра­фиру­ешь или пи­шешь?

— Пи­шу.

— Жур­на­лис­ты — чу­ваки ин­те­рес­ные, я с та­кими встре­чал­ся, да­же пи­ли вмес­те. Но те ме­ня фо­тог­ра­фиро­вали. Ме­ня в лю­бой га­зете уви­деть мож­но, — рас­хвас­тался. — И в на­шей «рай­он­ке» сколь­ко раз, и в об­лас­тных, и в «Прав­де Ук­ра­ины». Да­же в «Ком­со­моль­ской прав­де».

— Чем же ты так зна­менит?

— Ха, па­па! У ме­ня би­ог­ра­фия клас­сная, с ме­ня при­мер брать на­до!

Он при­нял­ся о се­бе рас­ска­зывать и бы­ло вид­но, что ему это нра­вит­ся, всё пог­ля­дывал на мою ре­ак­цию. У не­го дей­стви­тель­но бы­ла «об­разцо­во-по­каза­тель­ная» би­ог­ра­фия: из ра­бочих, сам ра­бочий, пос­ле ПТУ «ар­ме­ил» на Даль­нем Вос­то­ке, ос­тался на сверх­сроч­ную. По­том — на БА­Ме плот­ни­чал, а от­ту­да — в на­ши края, на стро­итель­ство Чер­но­быль­ской А­ЭС, где с ним но­сят­ся как с пе­редо­виком и всег­да пред­став­ля­ют к раз­ным наг­ра­дам. Да и в ком­со­моле «кру­тит­ся», его и своё на­чаль­ство ува­жа­ет, и в об­ко­ме чтут как пер­спек­тивно­го мо­лодо­го ком­му­нис­та.

Слу­шать это ско­ро на­до­ело и я всё же умуд­рялся, от­вернув­шись к ил­лю­мина­тору, пе­ри­оди­чес­ки прик­ры­вать гла­за. Мы вып­лы­вали из пос­ледне­го шлю­за Ки­ев­ской ГЭС, — те­перь днеп­ров­ская во­да уже бы­ла при­точ­ной — При­пят­ское, ча­са че­рез два с по­лови­ной — Чер­но­быль, а там пос­ле ко­рот­кой сто­ян­ки и При­пять с Чер­но­быль­ской А­ЭС — цель мо­ей ко­ман­ди­ров­ки. Всё-та­ки хо­рошо, что в этот раз я ре­шил от­пра­вить­ся не душ­ным ав­то­бусом, а «Ме­те­ором». Хоть и доль­ше, но тут — что на ку­рор­те, имею же я пра­во на «раз­гру­зоч­ные» дни, ес­ли ко­ман­ди­ров­ки — од­на за дру­гой.

— А тёл­ка всё-та­ки вол­шебная, — сно­ва вспом­нил па­рень мат­роску. — Так на мою чу­виху по­хожа — офо­нареть мож­но. Нет, прав­да, па­па, без «бре­шешь»…

Он всё бол­тал, но я уже не слу­шал, твёр­до ре­шив по­кема­рить пе­ред нап­ря­жён­ным днем. Зак­рыл гла­за, а в го­лове — нас­то­ящий ка­лей­дос­коп: кар­тинки мель­ка­ли од­на за дру­гой…

Пер­во­го сен­тября учи­тель­ни­ца при­вела но­вень­ко­го:

— Ва­лик Ша­гал те­перь бу­дет учить­ся в на­шем клас­се. Ду­маю, вы под­ру­житесь — и маль­чи­ки, и де­воч­ки. А си­деть он бу­дет…

Она оки­нула взгля­дом класс и, уви­дев сво­бод­ное мес­то воз­ле ме­ня, ска­зала:

— Вон там, вмес­те с Са­шей.

Но­вень­кий вздох­нул и не­хотя поп­лёлся к мо­ей пар­те. Был он вы­соким, ры­жим, флег­ма­тич­ным. Клас­сная по­ин­те­ресо­валась:

— Ва­лик, а чем ты ув­ле­ка­ешь­ся, что лю­бишь?

Он по­дошел к пар­те, не­тороп­ли­во по­вер­нулся к учи­тель­ни­це и ска­зал:

— Я люб­лю фо­тог­ха­хи­овать.

Все рас­сме­ялись — дей­стви­тель­но, зву­чало умо­ритель­но: но­вень­кий кар­та­вил, что бы­ло не­ожи­дан­но для его пред­ста­витель­но­го ви­да.

— А ещё он лю­бит кух-х-хач­ку, — пе­ред­разнил с «га­лёр­ки» Алик Бес­проз­ванный.

И сно­ва все рас­сме­ялись.

— Ни­чего смеш­но­го в этом нет, — серь­ез­но про­басил Бес­проз­ванный. — Кух-хач­ка — на­ци­ональ­ная ев­рей­ская еда.

Учи­тель­ни­ца на­супи­лась и по­обе­щала вы­вес­ти Бес­проз­ванно­го из клас­са, но все по­нима­ли, что это пус­тая уг­ро­за. С Али­ком Бес­проз­ванным пред­по­чита­ли не свя­зывать­ся да­же пе­даго­ги. Как-то из от­кры­той две­ри учи­тель­ской все ус­лы­шали об­ры­вок раз­го­вора на по­вышен­ных то­нах:

— Я не со­бира­юсь из-за это­го смор­чка вы­лететь с ра­боты!.. И бы­ла про­из­не­сена фа­милия Бес­проз­ванно­го.

Учил­ся Алик хо­рошо — не при­дерёшь­ся, со стар­ши­ми был под­чер­кну­то веж­лив, но раз­го­вари­вал как бы свы­сока. Алик вы­делял­ся из всех нас вы­соким рос­том и оба­яни­ем. Все зна­ли, что его отец — ди­рек­тор боль­шо­го за­вода, как-то при­ехал на ро­дитель­ское соб­ра­ние на чёр­ной «Вол­ге». Зна­ли, что он очень по­мога­ет шко­ле, строг и нем­но­гос­ло­вен. Иван Гри­горь­евич — ди­рек­тор шко­лы — всег­да его встре­чал с ра­достью. Алик бо­ял­ся толь­ко от­ца, но, по все­му вид­но, об­щался с ним не час­то. Сре­ди нас же млад­ший Бес­проз­ванный поль­зо­вал­ся ре­пута­ци­ей мо­ноли­та: за его спи­ной ты чувс­тво­вал се­бя силь­ным и не­зави­симым, но го­ре то­му, кто с ним не на­ходил об­ще­го язы­ка.

На пе­реме­не Алик по­дошёл к но­вень­ко­му:

— Ну, да­вай зна­комить­ся,- про­тянул ру­ку.

— А ты че­го ме­ня яв­хе­ем обоз­вал? — воз­му­тил­ся Ва­лик.- Я не яв­хей, я — ук­ха­инец.

— Да ник­то те­бя не об­зы­вал, у нас в клас­се во­об­ще ин­терна­ци­онал. Я прос­то ку­линар­ную справ­ку дал. Ты че­го мою ру­ку не по­жима­ешь?

Валь­ка не­хотя про­тянул и свою ру­ку.

— Се­год­ня, укх-х-ха­инец, — сно­ва пе­ред­разнил Бес­проз­ванный — пос­ле уро­ков убе­рёшь класс.

— А шо, по­рядок та­кой? — уди­вил­ся но­вень­кий.

— Да, по­рядок, по­рядок, — иро­нич­но под­твер­дил Алик.

На сле­ду­ющий день Валь­ки Ша­гала пос­ле звон­ка не бы­ло. По­явил­ся он толь­ко во вто­рой по­лови­не пер­во­го уро­ка. Его ры­жее ли­цо све­тилось све­жим фин­га­лом.

— Что с то­бой? — ис­пу­галась ис­то­рич­ка.

— Да ни­чего страш­но­го — из­дер­жки пе­ревос­пи­тания, — съ­яз­вил сза­ди Бес­проз­ванный.

— Луч­ше про­дол­жим те­му, Ев­ге­ния Емель­янов­на, оч-чень ин­те­рес­ная!

Ис­то­рич­ка взгля­нула на ча­сы и за­торо­пилась, сра­зу же за­быв о Валь­ке: дей­стви­тель­но, до кон­ца уро­ка ос­та­валось де­сять ми­нут и она не ук­ла­дыва­лась.

Пос­ле за­нятий Бес­проз­ванный по­дошёл к на­шей пар­те:

— Боль­ше, ук-х-ха­инец, не бу­дешь за­бывать о сво­их дол­гах! Те­перь прий­дёт­ся уби­рать два дня под­ряд. Те­бе же это на поль­зу — тру­долю­бивым вы­рас­тешь, — учас­тли­во по­яс­нил он.

— А я не дух­нее те­бя, пад­ла, — ещё силь­нее за­кар­та­вил от воз­му­щения Валь­ка.- Мне хо­вохи­ли, шо де­жухить дол­жен ты.

Бес­проз­ванный под­жал гу­бы, приб­ли­зил­ся к Валь­ке и ти­хо ска­зал:

— Это мы еще пос­мотрим, кто из нас пад­ла, жи­дёнок!

— Сам жид! Я — ук­ха­инец! — взвиз­гнул Валь­ка.