ТУРЦИЯ В РАЗНЫХ РАКУРСАХ

Ев­ге­ний Плот­кин

Как-то в Япо­нии я был по­ражен тем, что каж­дая ее про­вин­ция име­ет свои сим­во­лы: свой цве­ток, свое жи­вот­ное, мо­жет быть свою ры­бу или свое де­рево. И я вспом­нил, как ба­наль­но, но точ­но, ас­со­ци­иру­ет­ся детс­тво с бе­резой — хоть вро­де и не Есе­нин, и нос не кур­нос, а все же — бе­реза… Как вес­на при­ходи­ла с цве­тени­ем че­рему­хи и све­жестью си­рени, а ран­нее ле­то ды­шало аро­матом ли­пы… В свое вре­мя Скря­бин свя­зывал му­зыкаль­ный и цве­товой ряд, и, ви­димо, в пар­ти­туре вос­по­мина­ний име­ет­ся еще и до­рож­ка для гам­мы аро­матов.

Тур­ция бла­го­уха­ла спе­лым ин­жи­ром. Мы как раз по­пали на вре­мя его уро­жая, и пе­ри­оди­чес­ки вол­ны пь­яня­щего слад­ко­вато­го аро­мата фи­говых де­ревь­ев на­поми­нали: мы — в Тур­ции. Эдем не Эдем, но имен­но здесь ког­да-то за­рож­да­лись, рас­цве­тали и гиб­ли ве­ликие ци­вили­зации.

Мно­го лет на­зад де­душ­ка Иса­ак по­дарил мне пять руб­лей. Де­ду к то­му вре­мени бы­ло око­ло 90 лет, и он сут­ка­ми си­дел в сво­ей ком­на­те. Его ок­ру­жали ты­сячи па­пиных ма­тема­тичес­ких книг. Кни­ги сто­яли на стел­ла­жах в стро­гой су­бор­ди­нации и лю­бов­ном бес­по­ряд­ке. Они бы­ли мно­гок­ратно вос­тре­бова­ны и жи­ли на­сыщен­ной свет­ской жизнью. У стел­ла­жей то­же бы­ла своя пыль­ная, но блис­та­тель­ная судь­ба и, соз­на­вая это, они ве­лико­леп­но смот­ре­лись с ули­цы, на­битые чу­довищ­ной ма­тема­тичес­кой муд­ростью.

Дед все вре­мя о чем-то ду­мал. Иног­да ему при­ходи­ли в го­лову идеи. Од­нажды он ре­шил, что ему нуж­на си­дел­ка. Он поз­во­нил в со­бес и поп­ро­сил прис­лать ему жен­щи­ну на ночь. В со­бесе, не мор­гнув гла­зом, от­ве­тили, что они та­ких ус­луг не ока­зыва­ют. Тог­да он поп­ро­сил прис­лать муж­чи­ну…

И вот, в ка­нун мо­его дня рож­де­ния его по­сети­ла мысль по­дарить мне пя­тер­ку на по­куп­ку книж­ки. К пя­тому клас­су я бре­дил гре­чес­кой ми­фоло­ги­ей и, по­лучив по­дарок, сра­зу по­летел в "Бу­кинист" ис­кать се­бе "Ле­ген­ды и ми­фы Древ­ней Гре­ции" Ку­на. Сей­час они рас­ти­ражи­рова­ны, дос­тупны, ил­люс­три­рова­ны и об­ласка­ны чи­тате­лем. А тог­да… Бу­кинис­ти­чес­кий ма­газин на­ходил­ся на уг­лу ули­цы Ле­нина. Это мес­то бы­ло для ме­ня од­новре­мен­но на­береж­ной Се­ны, Ла­тин­ским квар­та­лом и все­мир­ным книж­ным раз­ва­лом. Зай­ти в ма­газин, по­нюхать за­пах ста­рых книг и жур­на­лов, пос­то­ять пе­ред при­возом в воз­бужде­нии — а что там?.. а ес­ли там Валь­тер Скотт — вы­несут или нет?… или сра­зу под при­лавок, что­бы ник­то не уви­дел, что Скотт — там, а он — Скотт — он ро­зовый та­кой, от об­ложки до кон­чи­ка ко­реш­ка, а щел­ка под при­лав­ком — узень­кая, но я знаю, что все рав­но уг­ля­жу, а ес­ли не уг­ля­жу, то есть там про­дав­щи­ца Ва­ля, че­ловек доб­рый и еще не скур­вивший­ся, и на­до пос­то­ять, заг­ля­дывая ей в гла­за, и мо­жет быть удас­тся ку­пить что-то за­вет­ное, ес­ли де­нег хва­тит, но я же за­начил па­ру руб­лей с зав­тра­ков, вот хва­тило бы, ес­ли Ва­ля вы­даст книж­ку на при­лавок… Ах, ка­кой это все кайф, кайф, кайф!!!…

"Ле­ген­ды" сто­яли на пол­ке в си­нем на­дор­ванном пе­реп­ле­те, на ко­тором один древ­ний грек что-то под­но­сил дру­гому, не ме­нее древ­не­му, гре­ку. Я их цап­нул и при­нес до­мой де­ду Иса­аку. Он взял руч­ку и над­пи­сал то, что всег­да пи­шут на дни рож­де­ния…

Спа­сибо! Спа­сибо! За­читы­ва­ясь эти­ми ми­фами, где че­лове­копо­доб­ные в сво­их страс­тях бо­ги бы­ли поч­ти так же ре­аль­ны, как лю­ди, а лю­ди стре­мились стать бо­гами, я ни­как не пред­по­лагал, что чи­таю на са­мом де­ле пу­тево­дитель по впол­не кон­крет­ной сов­ре­мен­ной стра­не — Тур­ции. Лишь вре­мена­ми ка­кой-ли­бо сю­жет пе­рено­сит в Гре­цию и соп­ре­дель­ные стра­ны, а по­том сно­ва — Тур­ция, Тур­ция, Ма­лая Азия. "Бес­сонни­ца, Го­мер, ту­гие па­руса…" Это уже поз­же, 10-й класс, Ман­дель­штам, но сей­час прош­ло вре­мя, и ка­жет­ся — все бы­ло вмес­те, спрес­со­ван­ное и уп­ру­гое, в упа­ков­ке под наз­ва­ни­ем "юность". Дар­да­нел­лы — Гел­леспонт, а где это? Где пла­вал Одис­сей, где был край той Ой­ку­мены? Где бы­ло ру­но, а где — Сцил­ла и Ха­риб­да? Как во­об­ще ус­тро­ена зем­ная ге­ог­ра­фия древ­негре­чес­кой ми­фоло­гии?

Мы про­еха­ли по Тур­ции ты­сячи на­сыщен­ных крас­ка­ми ки­ломет­ров и вы­нес­ли со­вер­шенно осо­бое чувс­тво при­кос­но­вения к ко­лыбе­ли ци­вили­зации. Мо­жет, имен­но оно так пот­рясло в свое вре­мя Шли­мана. Ощу­щение бы­ло нас­толь­ко пу­га­юще зри­мым, что ка­залось: про­тяни ру­ку — по­чувс­тву­ешь, как ко­лыбель кач­ну­лась; по­мед­ли, нап­ря­гая си­лы — и ис­то­рия вновь зас­ты­ла, ожи­дая сле­ду­ющей чут­кой ру­ки.

Стра­на ог­лу­шила сво­ей при­родой и сво­ей, вер­нее, чу­жой куль­ту­рой ушед­ших ве­ликих царств. По­жалуй, впер­вые я осоз­нал, ка­ким был ре­аль­ный гре­чес­кий мир, ку­да шел Алек­сандр Ма­кедон­ский, как стал­ки­вались вос­точные, при­несен­ные вет­ра­ми Ме­сопо­тамии куль­ты и дес­по­тии с мощ­ным на­пором эл­ли­нис­ти­чес­кой куль­ту­ры, как имен­но все это ва­рилось в ги­гант­ском кот­ле, ос­тавляя ко­лос­саль­ные сле­ды — те­ат­ры, нек­ро­поли, фри­зы, ко­лон­ны, сар­ко­фаги, все эти ан­тичные кам­ни, про­рос­шие ди­кими зла­ками и об­рамлен­ные огонь­ка­ми цве­тущих ане­монов. Сов­ре­мен­ная Тур­ция пред­ста­ет ан­ти-Сфин­ксом, рас­кры­ва­ющим за­гад­ки эл­ли­низ­ма.

Мы про­ез­жа­ли го­род, где ро­дил­ся Го­мер — это Из­мир-Смир­на, бы­ли на ро­дине Ге­родо­та, на ро­дине Эзо­па, ви­дели Трою — пусть да­же не Го­меров­ская она, пусть лишь ле­ген­да, вы­мысел, и да­же сок­ро­вище При­ама — лишь най­ден­ный клад, и не бы­ло в этих мес­тах ни­какой Кас­сан­дры — "без умол­ку бе­зум­ная де­вица" — и Па­риса не бы­ло, и его су­да, но мы-то — ви­дели!..

Мы ви­дели го­рис­тый, ле­сис­тый, кра­сивый ос­тров Лес­бос, где та­нец, страсть и сти­хи Са­фо сош­лись во­еди­но. Мы бы­ли в Ми­лете и, под­нявшись на его ам­фи­те­атр, ви­дели ог­ромный го­род-порт, ко­торый ушел нав­сегда — из ис­то­рии и из жиз­ни, ког­да от не­го уш­ло мо­ре, а с го­родом и мо­рем ис­чезла и зна­мени­тая Ми­лет­ская шко­ла фи­лосо­фов. Анак­си­мен, Анак­са­гор, Анак­си­мандр, Фа­лес — по-мо­ему, кур­се на треть­ем все это зуб­ри­лось и пок­ры­валось на­летом от­вра­щения.

В Ас­со­се мы ви­дели храм, где ос­но­вал фи­лософ­скую шко­лу Арис­то­тель. Его до­ричес­кие ко­лон­ны до сих пор сто­ят над мо­рем, та­кие же упер­тые и пря­моли­ней­ные, как и та фи­лосо­фия, что соз­да­валась здесь две с га­ком ты­сячи лет на­зад.

A в 20 ки­ломет­рах от Ми­лета ле­жит нес­равнен­ная Ди­дима — вто­рое пос­ле Дельф свя­тили­ще Апол­ло­на эл­лин­ско­го ми­ра. Ру­ины ве­лико­леп­ные: ог­ромный, не­веро­ят­ный храм, ко­торый стро­ил тот же ар­хи­тек­тор, что и храм Ар­те­миды Эфес­ской, по­лус­то­ит-по­лус­пит в цен­тре пря­мо­уголь­ни­ка из мра­мор­ных ба­рель­ефов, изоб­ра­жа­ющих Ме­дузу Гор­го­ну — имен­но ее ма­лосим­па­тич­ный об­раз ук­ра­шал по­чему-то фа­сад дли­ной 150 мет­ров. Раз в го­ду, во вре­мя пос­вя­щен­ных Апол­ло­ну игр, к Ди­диме по свя­щен­ной двад­ца­тики­ломет­ро­вой до­роге из Ми­лета шла про­цес­сия. Ора­кул — а это бы­ла жен­щи­на, и вы­бира­ли ее на год — так вот, ора­кул про­рочес­тво­вал во вре­мя иг­рищ; ему за­дава­ли воп­ро­сы, при­носи­ли жер­твы, и, на­дышав­шись трав, да­ющих сво­боду соз­на­нию и язы­ку, ора­кул от­ве­чала, при­чем од­нослож­но — "Да" или "Нет". Ни­каких "мо­жет быть", все дол­жно быть чет­ко, как в заг­се или пе­ред ал­та­рем.

Не­дале­ко от Ди­димы, в 100 км, в Эфе­се сох­ра­нилось то, что не спа­лил не­заб­венный Ге­рос­трат — по­сере­дине за­рос­шей тра­вой ги­гант­ской пря­мо­уголь­ной ямы сто­ит див­ной мо­щи ко­лон­на, увен­чанная гнез­дом со­вер­шенно обыч­но­го, ра­боче-кресть­ян­ско­го а­ис­та. Мы хо­дили по ан­тично­му Эфе­су, как хо­дят по сов­ре­мен­ным го­родам: по цен­траль­ной ули­це, от пуб­личной биб­ли­оте­ки к пуб­личным до­мам, пуб­личным ту­але­там, пуб­личным ба­ням. По до­роге по­пада­лись про­пилеи, аго­ра, ам­фи­те­атр на 25 ты­сяч зри­телей, мо­за­ики…

Здесь, в Эфе­се, поз­днее И­оанн Бо­гос­лов до­писы­вал свое Еван­ге­лие, и в Эфе­се же на­ходит­ся то, что ос­та­лось от гран­ди­оз­ной ба­зили­ки, пос­тро­ен­ной Юс­ти­ни­аном — пер­вым хрис­ти­ан­ским им­пе­рато­ром Ви­зан­тии, из­давшим за­коны, по­рицав­шие во­ров и ма­тема­тиков (а во­ров-то за что?!..) Ког­да-то здесь соб­рался Все­лен­ский со­бор, а за три ве­ка до это­го в Эфе­се по­явил­ся на свет "отец ис­то­рии" Ге­родот.

Мы бы­ли во Фри­гии — здесь в Гор­ди­оне зи­мовал в ми­нус 333 го­ду Алек­сандр Ма­кедон­ский, здесь он раз­ру­бил Гор­ди­ев узел, а за­вязал его здесь же царь Гор­дий — по­томок ца­ря Ми­даса, то­го са­мого, что по­лучил от коз­ло­ного­го Си­лена в дар спо­соб­ность прев­ра­щать в зо­лото все, к че­му он при­касал­ся. Из­му­чен­ный Ми­дас смыл свой дар в ручье. Во­да стру­илась, жел­тея, зо­лотой по­ток сла­бел, сме­шива­ясь с пес­ком, пе­сок раз­но­сил­ся по до­лине, пог­ло­щая зо­лото. Царь сто­ял в ре­ке и ждал, са­тиры по хол­мам иг­ра­ли на иво­вых сви­релях. Вмес­те с по­током ухо­дило зак­ля­тие Си­лена — ис­че­зало и "при­кос­но­вение Ми­даса". Sic transit gloria mundi… А за­тем вы­рос­ли у Ми­даса ос­ли­ные уши, и он но­сил шап­ку, но бра­доб­рей, зная об этом и не в си­лах скрыть свое зна­ние, про­шеп­тал ка­мышу: "У ца­ря Ми­даса ос­ли­ные уши" — и весь свет уз­нал об этом, и мы то­же. Но как мож­но бы­ло пред­ста­вить, что все эти по­луле­ген­ды име­ют точ­ную ге­ог­ра­фичес­кую при­вяз­ку?.. Ка­мыш там и сей­час рас­тет, про­бива­ясь сквозь та­кыр — усе­ян­ную яш­мой ка­менис­тую гли­нис­тую поч­ву. Гли­на сох­нет и трес­ка­ет­ся на вет­ру, та­кыр бор­мо­чет что-то за­уныв­но-вос­точное, а ка­мыш до сих пор шеп­чет: "У ца­ря Ми­даса ос­ли­ные уши, уши, уши…"

Я по­шел к бе­регу ре­ки и нат­кнул­ся на пре­лес­тный кре­мень. В его фак­ту­ре явс­твен­но прос­ту­пали си­лу­эты ок­рес­тных гор. Та­кой об­ра­зец — всег­да ред­кая уда­ча. Сер­дце уча­щен­но за­билось — это лез­ли ос­ли­ные уши фа­нати­ка-кол­лекци­оне­ра, ког­да-то пря­тав­ше­го лю­бимый ка­мень на ночь под по­душ­ку…

Мы про­еха­ли и пос­мотре­ли не­ис­числи­мые нек­ро­поли Ли­кии — "стра­ны вол­ков", ведь Ли­кос по-гре­чес­ки — волк. Пре­дание, свя­зан­ное с наз­ва­ни­ем стра­ны, вкрат­це — а ля Тэф­фи — выг­ля­дит так. Зевс од­нажды по­любил Ле­то — не вре­мя го­да ко­торое лю­бят все, а ти­тани­ду Ле­то, и она ро­дила ему двух близ­не­цов, Ар­те­миду и Апол­ло­на. Рев­ни­вая Ге­ра — а это ус­той­чи­вое сло­восо­чета­ние, ну при­мер­но как "и прим­кнув­ший к ним Ше­пилов" — рев­ни­вая Ге­ра, пок­ро­витель­ни­ца до­маш­не­го оча­га, ре­шила из­вести Ле­то. Зевс соз­дал для Ле­то ос­тров у бе­регов Ма­лой Азии — Де­лос, там близ­не­цы и ро­дились. В при­дачу к ос­тро­ву Зевс соз­дал спе­ци­аль­ное ус­трой­ство для ох­ра­ны внеб­рачных де­тей — же­ну свою Ге­ру и ее нак­лоннос­ти Зевс знал хо­рошо… По­том­ки наз­ва­ли ус­трой­ство вол­ком. Прос­то так при­выч­нее, по­нят­нее, да и спо­кой­нее. Ну, что за вол­ки в Сре­дизем­но­морье?.. Та­кие це­ленап­равлен­ные ус­трой­ства во­об­ще бы­ли в мо­де у бо­гов. Вспом­ним хо­тя бы И­ону и его ки­та. Ка­кие ки­ты око­ло бе­регов Егип­та? Это был не кит, хоть ки­том и на­зывал­ся, а пла­вучая гос­ти­ница, спе­ци­аль­но соз­данная для раз­ду­мий И­оны о его пред­назна­чении. Уни­каль­ный ме­ханизм в од­ном эк­зем­пля­ре. Каж­дой тва­ри, как из­вес­тно, по па­ре, а этот — один оди­неше­нек. Ра­бота­ет все­го три дня, мор­ское ис­полне­ние, в чре­ве си­дит про­рок и ду­ма­ет — ид­ти ему в Ни­невию, не ид­ти ему в Ни­невию, где эта Ни­невия… Так и с вол­ком: раз­ра­ботан спе­ци­аль­но Зев­сом для его де­тей, жи­вет при них, не спит, не дрем­лет, все вре­мя бдит да зу­бами щел­ка­ет. Сов­сем как ГПУ при Со­вет­ской влас­ти. Вот ох­ра­нял волк Апол­ло­на с Ар­те­мидой, ох­ра­нял — и по­яви­лись на свет ли­кий­цы, де­ти вол­ков. Вид­но, бы­ло у не­го все же сво­бод­ное вре­мя…

За этим ми­фом сто­ит ре­аль­ная ис­то­рия воз­никно­вения об­ра­за древ­не­го, не эл­ли­нис­ти­чес­ко­го бо­га Апол­ло­на, и мож­но прос­ле­дить, как этот об­раз при­об­ре­тал чер­ты бла­город­но­го эл­ли­на. Апол­лон и Ар­те­мида — не­сом­ненные ли­деры в пан­те­оне ма­ло­ази­ат­ских бо­гов. Но мы ви­дели еще и сме­шение вос­точных куль­тов с эл­лин­ски­ми, и Ар­те­мида в них свя­зыва­лась с сек­су­аль­ной — вос­ток! — фри­гий­ской бо­гиней Ки­белой.

В Ли­кии ар­хи­тек­турно-ис­то­ричес­кие чу­деса сып­лются, слов­но иг­рушки из но­вогод­не­го меш­ка Де­да Мо­роза. Не зря свя­той Ни­колай — Сан­та Кла­ус — Ба­ба Но­эл — Де­душ­ка Мо­роз Крас­ный-Нос ро­дил­ся здесь, в Па­таре. В Ми­ре на­ходил­ся тот со­бор, где в IV ве­ке он был ар­хи­епис­ко­пом и по доб­ро­те ду­шев­ной клал на Но­вый Год бес­при­дан­ни­цам ме­шоч­ки с день­га­ми в ды­мохо­ды — вот так все и на­чина­лось. Ны­неш­ний храм пос­тро­или в Х ве­ке ви­зан­тий­цы, и, спус­ка­ясь по мра­мор­ным сту­пеням, чувс­тву­ешь не­кую ро­бость пе­ред всплес­ком чь­его-то ар­хи­тек­турно­го ге­ния. В со­боре хра­нились мо­щи Св.Ни­колая, но уже в XI ве­ке их ук­ра­ли спе­ци­аль­но прис­ланные ко­ман­дос из италь­ян­ско­го го­рода Ба­ри. По до­роге па­ра кос­тей бы­ла по­теря­на — вот они-то и хра­нят­ся сей­час в му­зее Ан­тальи. Злые язы­ки го­ворят, что кос­ти раз­но­полые… но что нам злые язы­ки ка­ких-то не­ради­вых сту­ден­тов — тех, что Мар­кса от Эн­гель­са по бер­цо­вой кос­ти от­ли­чить не мо­гут.

В трех ки­ломет­рах от со­бора в Ми­ре на­ходит­ся нек­ро­поль и рим­ский ам­фи­те­атр. В Тур­ции ам­фи­те­ат­ры и те­ат­ры мож­но кол­лекци­они­ровать, как мар­ки, или, ска­жем, спи­чеч­ные эти­кет­ки. Сна­чала они все на од­но ли­цо, что ки­тай­цы в по­ле, но по­том по­яв­ля­ет­ся тя­га к раз­гля­дыва­нию осо­бен­ностей ар­хи­тек­ту­ры, лан­дшаф­та, сти­ля. На­ряду с вы­зыва­ющи­ми ува­жение рес­таври­рован­ны­ми ги­ган­та­ми ти­па Ас­пендо­са мож­но нат­кнуть­ся на под­линные ше­дев­ры, за­терян­ные в го­рах, ле­сах или прос­то в ту­рец­ких се­лах, где до них нет ни­кому ни­како­го де­ла. Без­людные, а по­тому та­инс­твен­ные и прив­ле­катель­ные, они ждут, ког­да про­явят­ся длин­ные те­ни, а кам­ни ста­нут теп­лы­ми и шер­ша­выми. Вок­руг ти­шина, за­пах сос­ны и ра­зог­ре­той тра­вы, ред­кие го­лоса ве­чер­них птиц. На­до най­ти ко­лон­ну, же­латель­но из бе­лого мра­мора — ведь ко­лон­ны, да­же упав­шие, об­ла­да­ют осо­бой энер­ге­тикой. Мож­но к ней прис­ло­нить­ся и нас­тро­ить во­об­ра­жение, как нас­тра­ива­ют скрип­ку. Ми­келан­дже­ло го­ворил, что кар­рар­ский мра­мор об­ла­да­ет скры­тым дви­жени­ем, ко­торое ос­во­бож­да­ет­ся уда­ром рез­ца. Точ­но так же ан­тичные мра­моры на­деле­ны скры­той па­мятью, ко­торую мож­но ос­во­бодить си­лой во­об­ра­жения. Ра­зог­ре­тый ка­мень сколь­зит под ру­кой, ис­крясь крис­талли­ками каль­ци­та. Вот тре­щина на кам­не — это, на­вер­ное, зем­летря­сение, а вот и вы­бо­ина — это уже че­ловек, мо­жет быть перс или ас­си­ри­ец. Пос­те­пен­но ритм ушед­шей жиз­ни зву­чит все от­четли­вее, а ас­со­ци­ации ста­новят­ся все ме­нее пря­моли­ней­ны­ми. Ни­ког­да — ни­ког­да! — не ощу­тить та­кой мо­мент ис­ти­ны в Ко­лизее или на аре­не Ве­роны, ни­ког­да — ни­ког­да! — не вер­нуть ис­крен­ность кам­ням Ак­ро­поля. Там — дру­гое; мо­жет, это и хо­рошо.

Ам­фи­те­атр Ми­ры соп­ря­жен с ли­кий­ским нек­ро­полем. Та­ких скаль­ных нек­ро­полей, тем­не­ющих про­ема­ми по скло­нам гор, мно­го по всей Ли­кии. Сна­чала от каж­дой ру­кот­ворной дыр­ки в ска­ле ждешь но­вых эмо­ций, но по­том по­тихонь­ку при­выка­ешь и об­ра­ща­ешь вни­мание лишь на что-ли­бо гран­ди­оз­ное или та­инс­твен­ное, та­кое как нек­ро­поли в Фет­хие или Ми­ре. Нек­ро­поль Ми­ры — осо­бен­ный. Око­ло не­го раз­бро­саны фраг­менты не­воз­можных по со­вер­шенс­тву ис­полне­ния мра­мор­ных ма­сок. Мо­жет быть, это де­кор быв­ше­го здесь рим­ско­го те­ат­ра, а мас­ки — его пер­со­нажи, не име­ющие ни­како­го от­но­шения к нек­ро­полю? Но они со­вер­шенно не рим­ские, с вос­точным ко­лори­том и тем­пе­рамен­том. Рты очер­че­ны и на­пол­не­ны страстью, глаз­ни­цы — пус­тые и опас­ные. Кто зна­ет, как здесь все выг­ля­дело ког­да-то? Уны­лый вид ок­ру­жа­юще­го по­сел­ка по­рож­да­ет мыс­ли о ты­сячах жи­телей, за­пол­нявших ам­фи­те­атр в ожи­дании при­ез­да в Ми­ру Гер­ма­ника, о при­хожа­нах ба­зили­ки, о стро­ите­лях нек­ро­поля; о том, как на мес­то рас­цве­та при­ходит убо­жес­тво, и что есть рас­цвет, а что — ту­пик.

Мы пла­вали над за­тонув­шим ли­кий­ским го­родом око­ло ос­тро­ва Ке­кова: плы­вешь, а под дни­щем ко­раб­ля до­ма, ули­цы, ам­фо­ры… а во­да — би­рюзо­во-ин­ди­говая. Не­понят­но, как во­об­ще та­кое мог­ло сох­ра­нить­ся. Мес­то изу­митель­ной кра­соты, слег­ка на­поми­на­ет ла­дож­ские шхе­ры. В мо­ре и на бе­регу сто­ят ли­кий­ские сар­ко­фаги. У них по­лук­руглые крыш­ки и иде­аль­ные про­пор­ции. Над ос­тро­вом Си­мена гос­подс­тву­ет ту­рец­кая кре­пость. Ко­неч­но, это но­вос­трой по срав­не­нию с сар­ко­фага­ми, но но­вос­трой та­лан­тли­вый по сво­ему рас­по­ложе­нию. Идешь к кре­пос­ти вверх ми­мо оран­же­вых нас­турций, ми­мо рас­ки­нутых по теп­лым бо­кам за­боров яр­ко-крас­ных ков­ров, ми­мо пер­си­ковых и аб­ри­косо­вых са­дов, ми­мо гроб­ниц и ка­мено­ломен, "Мек­ки и Ри­ма ми­мо…" И вот ввер­ху ос­та­ет­ся толь­ко ту­рец­кий флаг, а вни­зу — вид на про­лив меж­ду ос­тро­вами. Сол­нце па­лит не­щад­но, но вид на "Ат­ланти­ду" зас­тавля­ет за­быть обо всем.

Од­нажды мы бы­ли не­дале­ко от Ке­ковы зи­мой, не в се­зон, и поч­ти все ях­ты сто­яли су­хими на бе­регу. По­ис­кав, мы на­няли ка­кого-то мо­лодо­го тур­ка. Пар­ню на вид бы­ло лет 25 и чувс­тво­валось, что он твер­до хо­чет за­рабо­тать за из­воз на Ке­кову по дол­ла­ру за каж­дый про­житый им год. Его фе­люкa — ры­бац­кий ка­тер с ши­роким но­сом и ка­ютой, но без бор­тов — бы­ла как раз на пла­ву. Но для на­чала он по­садил ее на мель пе­ред при­чалом. Мгно­вен­но соб­ра­лось из­рядное ко­личес­тво уса­тых гал­дя­щих муж­чин. Как по ко­ман­де, они сня­ли все три па­ры сво­их шта­нов и, свер­кая бе­лыми под­штан­ни­ками, сов­мес­тны­ми уси­ли­ями сня­ли ка­тер. На­мок­шие каль­со­ны яви­ли ми­ру упи­тан­ные фор­мы и пол­ное от­сутс­твие тру­сов. Вот за­чем тур­кам столь­ко хлоп­ка — на каль­со­ны!

По­том "наш" ту­рок пос­те­лил на нос кош­му и уса­дил на нее ро­дите­лей, а нас — на кры­шу ка­юты. Оче­вид­но, он хо­тел, как луч­ше… И мы выш­ли в мо­ре. Я дер­жал ро­дите­лей но­гами за пле­чи, слег­ка ма­терил­ся, но ду­мал, что ког­да зай­дем в вет­ро­вую тень ар­хи­пела­га, бу­дет нор­маль­но. Дей­стви­тель­но, че­рез нес­коль­ко ми­нут все стих­ло, а кра­сота бы­ла та­кая, что да­же уда­лось за­быть, как и на чем плы­вем. Мо­ре — очень и очень бо­гатое, это не Из­ра­иль и не, ска­жем, Ис­па­ния. Из­ре­зан­ные бе­рега, в во­де вид­ны ось­ми­ноги, ле­ниво пе­реби­ра­ющие крас­ны­ми щу­паль­ца­ми, звез­ды, ежи, мно­го про­чей жив­ности. Ког­да же доп­лы­ли до ос­тро­вов, то — о чу­до! — из-под но­са лод­ки вспор­хну­ли ле­тучие ры­бы. Mахая плав­ни­ками, как крыль­ями, и ис­крясь си­нева­тым се­реб­ром, они от­ле­тели мет­ров на 15. Ну, а по­том су­деныш­ко вош­ло в про­лив меж­ду ос­тро­вами и на­лете­ла бо­ра, тре­мон­та­на, что там угод­но — злой ве­тер с гор, а не с мо­ря. Ка­тер стал про­вали­вать­ся меж­ду вол­на­ми, ро­дите­ли, не имея во­об­ще ни­какой опо­ры, кро­ме мо­их ног, цеп­ля­лись за нас­тил, мы на кры­ше бы­ли в шо­ке, ту­рок ви­нова­то раз­во­дил ру­ками — а хоть но­гами, тол­ку-то! Но са­мое глав­ное — на­до бы­ло по­вер­нуть к ос­тро­ву, и этих пя­ти ми­нут бор­то­вой кач­ки я не за­буду ни­ког­да! Всех мог­ло ски­нуть в во­ду как ко­тят. В об­щем, доп­лы­ли…

В Ли­кии есть свой Олимп и свой Олим­пос. Не знаю, ка­кие бо­ги жи­ли на вер­ши­не ту­рец­ко­го Олим­па, а в Олим­по­се во вре­мя од­ной из сво­их по­ез­док жил им­пе­ратор Ад­ри­ан. По­чему-то мне ка­жет­ся, что он пол­то­ра го­да пи­сал в Олим­по­се кни­гу. Во­об­ще, стран­ный был че­ловек — стро­ил до­роги, го­рода, пу­тешес­тво­вал, ин­те­ресо­вал­ся куль­ту­рой, на­укой. При этом И­удей­ское вос­ста­ние по­давил без сан­ти­мен­тов, жес­то­ко и эф­фектив­но, а о его мер­зо­пакос­тном ха­рак­те­ре хо­дили ле­ген­ды. Бро­дя сре­ди поч­ти не­види­мых сре­ди ли­ан раз­ва­лин, труд­но пред­ста­вить, что здесь был го­род на су­доход­ной ре­ке, став­ший на вре­мя ре­зиден­ци­ей влас­ти­теля ог­ромной им­пе­рии. Сей­час все выг­ля­дит ка­мер­но и про­вин­ци­аль­но. Но ка­кие от­ра­жения пле­щут­ся в быс­трой во­де, ис­ку­шая, слов­но бе­сята, лю­бого, кто ока­жет­ся в их влас­ти!..

В сред­ние ве­ка в Олим­по­се бы­ли ве­неци­ан­цы, ге­ну­эз­цы, ро­дос­цы. Ге­ну­эз­ская кре­пость над бух­той и ан­тичным го­родом смот­рится прек­расным сов­ре­мен­ным зда­ни­ем, при­мер­но как Эй­фе­лева баш­ня на фо­не сред­не­веко­вого Па­рижа.

Очень пон­ра­вил­ся ли­кий­ский Фа­селис, ру­ины ко­торо­го за­нима­ют жи­вопис­ней­ший по­лу­ос­тров ки­ломет­рах в 70 от Ан­та­лии. Силь­ней­шее впе­чат­ле­ние ос­тавля­ет гар­мо­ния трех га­ваней это­го не­ког­да пи­рат­ско­го го­рода, трех за­ливов би­рюзо­вого цве­та; ря­дом те­атр, про­пилеи, аго­ра — это тор­жес­тво се­рого, вкрап­ленно­го в зе­леную вол­ну ве­лико­леп­ных со­сен; и, на­конец, над всем этим воз­вы­ша­ет­ся двух­ки­ломет­ро­вый Олимп со снеж­ной вер­ши­ной, до­бав­ляя бе­лой крас­ки в и без то­го неп­равдо­подоб­ный пей­заж.

А сов­сем ря­дом, в мес­течке Хи­ма­ера, ли­кий­ский ге­рой Беллeро­фонт на сво­ем ко­не — Пе­гасе — по­бедил ог­не­дыша­щую Хи­меру… Хи­мера бы­ла гиб­ри­дом коз­ла, ль­ва и дра­кона — дей­стви­тель­но, неп­ри­ят­ное со­чета­ние, не­зави­симо от по­ряд­ка сле­дова­ния час­тей. Беллeро­фонт, пом­нится, был по­рядоч­ным мер­завцем, но по за­казу мог со­вер­шить лю­бой под­виг. Вот он и заг­нал Хи­меру глу­боко под зем­лю, от­ку­да она злоб­но ды­шит сквозь тол­щу кам­ня. Смот­реть ды­хание Хи­меры сле­ду­ет ночью, и пер­вый по­ход к ней не за­быва­ет­ся. Сна­чала дол­го едешь ка­кими-то ту­рец­ки­ми ого­рода­ми, по­том пе­ресе­ка­ешь вброд ре­ку, по­том что-то вро­де лес­ка на тем­ном скло­не — и ту­пик. На­до най­ти тро­пу и пол­зти в тем­но­те вверх, пос­то­ян­но сом­не­ва­ясь в пра­виль­нос­ти пу­ти, здра­вос­ти ума и трез­вости рас­судка. Все сом­не­ния за­быва­ют­ся, как толь­ко на­чина­ют ма­ячить впе­реди жел­то-го­лубые ог­ни на скло­не го­ры. Ка­жет­ся, вся по­ляна све­тит­ся си­нева­тым хо­лод­ным пла­менем. Но про­за жиз­ни бе­рет свое да­же тем­ной ту­рец­кой ночью: в том мес­те, где ког­да-то ле­тал Пе­гас и Бел­ле­рофонт с копь­ем по­ражал Хи­меру — там те­перь мес­тные тур­ки гре­ют на ее ог­ненном ды­хании чай… А ведь имен­но от­сю­да про­изо­шел Ге­ор­гий По­бедо­носец, по­ража­ющий змия — и он име­ет ту­рец­кие по ге­ог­ра­фии кор­ни.

Сей­час тро­пу обус­тро­или, сде­лали сту­пень­ки, ука­зате­ли. Ско­ро, на­вер­ное, и пла­мя бу­дут вы­пус­кать пор­ци­ями: сто­ит ав­то­мат, бро­сил дол­лар — Хи­мера вы­дох­ну­ла, бро­сил два – под­жа­ла ла­пу, бро­сил три — по­яв­ля­ет­ся го­лог­ра­фичес­кий Бел­ле­рофон­тик на го­лог­ра­фичес­ком Пе­гаси­ке…

От Хи­ма­еры не­дале­ко до Тер­мессо­са — а это уже Пам­фи­лия. Вот это и стран­но — как близ­ко на са­мом де­ле жи­ли очень раз­ные на­роды! А на­роды и в са­мом де­ле раз­ные; хоть и вос­при­няли эл­ли­низм, но каж­дый по-сво­ему. Тер­мессос ле­жит сре­ди гор на вы­соте око­ло 1000 мет­ров. Го­род хо­рош всем, и осо­бен­но тем, что его во­об­ще не рес­таври­рова­ли: что упа­ло — то упа­ло, что сто­ит — то сто­ит, а что под зем­лей или сре­ди ле­са — то до сих пор там. Для тех, кто по­видал вся­кие рес­тавра­ции, ре­конс­трук­ции и кон­серва­ции — это как баль­зам на ду­шу. Го­ры пок­ры­ты ду­бами, сре­ди ду­бов ле­жат се­рые кам­ни, с не­ба на все это флег­ма­тич­но смот­рят ор­лы.

На са­мом вер­ху на­ходит­ся ам­фи­те­атр. Он сов­сем не ли­кий­ский — все гру­бо, но доб­ротно вы­сече­но из кам­ня, нет при­мор­ской ви­ти­ева­тос­ти, ки­лометр с лиш­ним вы­соты под­ра­зуме­ва­ет ла­конич­ность. В Тер­мессо­се хо­рошо по­бывать в дождь. Воз­дух мож­но пить, сма­куя. Но глав­ное — мож­но взять не­боль­шую ло­пат­ку или прос­то пал­ку и по­копать зем­лю не­дале­ко от ка­ких-ли­бо ру­кот­ворных кам­ней. Нес­коль­ко мо­нет рим­ской эпо­хи — обыч­ная вещь в этих кра­ях. Тем бо­лее, в дождь здесь ни­кого нет, и это обод­ря­ет. На са­мом де­ле не сто­ит ув­ле­кать­ся: тур­ки боль­шие лю­бите­ли брать в а­эро­пор­ту ту­рис­тов за со­от­ветс­тву­ющие мес­та в свя­зи с умы­кани­ем "ис­то­ричес­ких цен­ностей", ко­торых они не соз­да­вали, но ко­торы­ми об­ла­да­ют по пра­ву.

В Тер­мессо­се не­обыч­ный нек­ро­поль. Мно­гие сар­ко­фаги сто­ят не­вос­тре­бован­ны­ми, с от­кры­тыми вы­рази­тель­ны­ми крыш­ка­ми. Та­кое чувс­тво, что Страш­ный суд уже сос­то­ял­ся, и все, что мог­ло, дав­но вос­ста­ло и уш­ло. Сре­ди сар­ко­фагов есть еще не­доде­лан­ные, поп­росту на­поло­вину вы­руб­ленные в ска­ле. В эти яв­но ник­то не въ­ез­жал. За­чем тог­да де­лали?.. Стран­ное ощу­щение, осо­бен­но ког­да мы бы­ли там од­ни. Ти­шина, го­ры, сар­ко­фаги… ма­шина вре­мени.

Мы бы­ли в Ле­та­оне, где сто­ял ког­да-то храм Ле­то с Апол­ло­ном и Ар­те­мидой. Сей­час сре­ди пос­та­мен­тов пла­ва­ют ты­сячи за­бав­ных че­репа­шек. Они вы­леза­ют на ка­пите­ли ушед­ших в во­ду ко­лонн, гре­ют­ся на сол­нце и са­мозаб­венно по­зиру­ют. Мо­жет, нам прос­то по­вез­ло и у них там про­ходил ка­кой-то че­репа­ший кон­курс кра­соты, а мо­жет, они наш­ли зо­лотой клю­чик и ис­ка­ли под­хо­дящую двер­цу.

Ря­дом, в Ксан­то­се, бы­ла сто­лица Ли­кии. Раз­ва­лины го­рода и сей­час да­ют прос­тор для фан­та­зии, осо­бен­но пос­ле по­сеще­ния Бри­тан­ско­го му­зея, где выс­тавле­ны все слив­ки мес­тно­го ак­ро­поля.

Тем, у ко­го име­ют­ся бла­гие ав­то­мобиль­ные на­мере­ния, сто­ит съ­ез­дить в Сел­ге. Вна­чале до­рога идет вдоль кра­сиво­го кань­она — по не­му пред­при­им­чи­вые рус­ские хлоп­цы ор­га­низо­вали раф­тинг для же­ла­ющих. Но это ле­том, а зи­мой здесь за­бытое мес­то, спя­щее в го­рах в ожи­дании гря­дуще­го счастья. До­рога за­гиба­ет­ся и упи­ра­ет­ся в рим­ский мост и ука­затель: "11 км Сел­ге". До Сел­ге поч­ти ки­лометр вер­ти­каль­но­го подъ­ема, мер­зкая грун­товка, и лишь две мыс­ли вол­ну­ют по-нас­то­яще­му: не на­вер­нуть­ся бы (ну, это по­нят­но) и — не­уже­ли в кон­це это­го бе­зоб­ра­зия бу­дет го­род? До­рога идет вдоль уз­ко­го хреб­та, ни од­но­го по­селе­ния вок­руг, мно­го прос­то­ра для по­лета и сов­сем ма­ло для жиз­ни.

Уди­витель­но, но на вер­ши­не го­ры на­ходит­ся се­ло. Tурок-по­лиг­лот про­сит де­нег на хо­рошем ан­глий­ском и пло­хом рус­ском. Мес­тные дет­ки — ша­калы, го­товы коз­ла вы­до­ить из-за ка­кой-ли­бо цве­тас­той нак­лей­ки. Уже по­том я про­чел, что жи­тели Сел­ге на об­щем ту­рец­ком гос­тепри­им­но-раз­гиль­дяй­ском фо­не от­ли­ча­ют­ся сво­ей наг­ло­ватостью. На ок­ра­ине де­рев­ни — здо­ровен­ный ам­фи­те­атр, цер­ковь, еще ка­кие-то стро­ения. Вид­но, что здесь, сре­ди снеж­ных гор Тав­ра, был го­род ты­сяч на 20 че­ловек. Ин­те­рес­но, тав­рос — это бык; ку­да они де­лись, дав наз­ва­ние хреб­ту? Что здесь де­лали лю­ди? Жи­ли — но с кем, и как об­ща­лись, о чем ду­мали, чем за­нима­лись, че­му ра­дова­лись? Всег­да в го­рах воз­ни­ка­ют мыс­ли об обо­соб­леннос­ти жиз­ни, но ру­ины, ка­залось бы, сви­детель­ству­ют об об­ратном.

Ощу­щение не­пони­мания ис­то­рии очень ро­ман­тично и поч­ти не за­висит от ге­ог­ра­фии. На бе­регу озе­ра Вол­го, что на Вал­дае, сто­ит ко­лос­саль­ных раз­ме­ров де­ревян­ный Шир­ков по­гост XVI ве­ка, а ря­дом гро­мад­ный ка­мен­ный храм XIX-го. Пос­тро­или ког­да-то — и они су­щес­тву­ют, не­зави­симо от то­го, кто и за­чем их стро­ил. Есть в этом ка­кой-то ир­ра­ци­ональ­ный смысл. Сколь­ко сей­час ни гля­ди на по­гост или ам­фи­те­атр, ни­чего яс­нее не ста­новит­ся. Что в Сел­ге, что на Вал­дае.

В Сел­ге стем­не­ло, по-нас­то­яще­му, как в пус­ты­не. По­хоже, здесь и элек­три­чес­тва нет. Об­ратная до­рога вниз бы­ла в пол­ной тем­но­те — и слав­но…

Мы бы­ли в Га­ликар­на­се и ви­дели то, что ос­та­лось от еще од­но­го чу­да све­та — Мав­зо­лея. А ря­дом, в Ка­рии, был сат­ра­пом тот са­мый хмырь — Мав­зол, от чь­его име­ни и пош­ло са­мо наз­ва­ние — Мав­зо­лей: вот ку­да, ока­зыва­ет­ся, во­дили пи­оне­ров на ту­ман­ной за­ре на­шей юнос­ти…

Мы про­еха­ли мес­тность, ко­торую Марк Ан­то­ний по­дарил Кле­опат­ре. Го­ворят, ца­рица бы­ла нек­ра­сива, но страс­тна и ум­на. Влюб­ленный Марк Ан­то­ний да­рил Кле­опат­ре все, что зах­ва­тывал — то И­ери­хон, то ку­сок Ки­ликии.

Мы бы­ли в мес­течке, где умер им­пе­ратор Тра­ян, пе­ресек­ли реч­ку, где уто­нул во вре­мя крес­то­вого по­хода Фрид­рих Бар­ба­рос­са, бы­ли в го­род­ке, где ро­дил­ся Савл, став­ший апос­то­лом Пав­лом. Сю­да же, до­мой, в Тар­сус, он при­вел пос­ле из­вес­тных со­бытий Де­ву Ма­рию…

Мы, мы, мы — это зву­чит как-то нес­кром­но, но в Тур­ции мощь ис­то­рии дей­стви­тель­но на­каты­ва­ет­ся на каж­до­го, кто хо­чет ее вос­при­нять. В бес­числен­ном ря­ду впе­чат­ле­ний бы­ли три вер­ши­ны, три пи­ка, ко­торые осо­бен­но за­пом­ни­лись: Стам­бул, Ка­падо­кия и Нем­рут Даг. Да, и Па­мука­ле, ко­неч­но — чет­вертый пи­чок, осаж­денный ту­рис­та­ми, но вы­жив­ший, бла­года­ря си­ле сво­его оча­рова­ния.

Па­мука­ле для ме­ня иг­ра­ет осо­бую роль сре­ди ту­рец­ких кра­сот. Он был пер­вым из "не­воз­можных", "не­дос­тупных", "книж­ных" ту­рец­ких мест, став­ших ре­аль­ностью. Подъ­езд к не­му не пред­став­ля­ет ни­чего не­обыч­но­го. Сна­чала воз­ни­ка­ет го­род Де­низ­ли, чем-то на­поми­на­ющий Урю­пинск, по­том идет уз­кая нев­зрач­ная до­рога, вся об­леплен­ная три­котаж­ны­ми ма­гази­нами, по­том не­боль­шой подъ­ем сре­ди жел­тых по­логих хол­мов. Пер­вой лас­точкой приб­ли­жа­юще­гося чу­да слу­жит ка­кой-то уди­витель­но ком­пак­тный, поч­ти кар­манный рим­ский мос­тик в глу­бине ов­ра­га. А за­тем по­яв­ля­ют­ся жел­то-бе­лые на­теки на из­вес­тня­ках и ос­татки рим­ских по­селе­ний вок­руг них. До­рога под­ни­ма­ет­ся, и не­ожи­дан­но бе­лый са­хар­ный холм пред­ста­ет во всей кра­се. Это и есть, без вся­ких ски­док, чу­до — не толь­ко тер­ра­сы, пок­ры­тые ос­ле­питель­ным из­вес­тко­вым ту­фом, с бас­сей­на­ми го­рячей ми­нераль­ной во­ды, но и не­объ­ят­ный ан­тичный Хи­ера­полис над ни­ми. Го­род ни­как не мень­ше Пом­пей. Ес­ли бы там по­копать… Ин­те­рес­но, что его ос­но­вал пер­гам­ский царь Ев­мен — и он сов­сем дру­гой, чем близ­ле­жащие ли­кий­ские го­рода. Мно­го слож­ной при­чуд­ли­вой резь­бы по мра­мору, бо­гатей­ший де­кор хра­мов Апол­ло­на и Ар­те­миды, гро­мад­ный нек­ро­поль, ви­зан­тий­ские ули­цы — все, аб­со­лют­но все сох­ра­нилось.

Те­атр в Хи­ера­поли­се за­нима­ет склон вы­соко­го хол­ма. На его вер­хушку мож­но подъ­ехать, и не­мед­ленно по­яв­ля­ет­ся ту­рок, пред­ла­га­ющий что-ли­бо ку­пить. Неб­ри­тый про­давец пред­ло­жил мне для на­чала пач­ку аль­бо­мов, а за­тем, да­же не слу­шая от­ка­за, быс­тро ог­ля­дел­ся по сто­ронам и по­казал ан­тичную го­лов­ку ве­личи­ной с ку­лачок. Я не ожи­дал — обыч­но за та­ким взгля­дом во всем сре­дизем­но­морье сле­ду­ют мо­неты. Ис­ку­шение ве­лико, а че­ловек, как из­вес­тно, слаб — я про­тянул ру­ку пос­мотреть и был пле­нен кра­сотой мра­мора. "Сколь­ко?" — спро­сил я, ожи­дая, что сум­ма бу­дет дол­ла­ров 400, и мож­но бу­дет спо­кой­но ска­зать, что — боль­шое спа­сибо, по­гово­рим в сле­ду­ющий раз. Ту­рок сно­ва ог­ля­нул­ся и ска­зал: "Че­тырес­та дол­ла­ров" — все шло по сце­нарию. Я ска­зал "спа­сибо" и по­вер­нулся к те­ат­ру, и тут ту­рок ска­зал: "Трис­та". Это был зап­ре­щен­ный при­ем, но еще в рам­ках при­личия, так как что 400, что 300 – все еди­но для про­лета­ри­ата от пре­пода­вания. Про­давец все же не от­ста­вал и пе­решел на ту­рец­кий — ви­димо, от вол­не­ния. Я то­же от вол­не­ния ска­зал, что стра­на очень кра­сивая, что Па­мука­ле во­об­ще — нет слов, и что боль­шое спа­сибо, но — не на­до. Ту­рок с ува­жени­ем смот­рит на ме­ня, как на уме­лого по­купа­теля, и го­ворит: "Трид­цать дол­ла­ров". Это яв­но удар ни­же по­яса. Го­лов­ка на­вер­ня­ка под­дель­ная, но очень ду­шев­ная, трид­цатка — это все­го в три ра­за боль­ше, чем ту­рист­ский шир­потреб ти­па бес­ко­неч­ных штам­по­ван­ных При­апов. Но нель­зя рас­слаб­лять­ся — сто­ит на­чать, и удер­жу не бу­дет. "Де­сять дол­ла­ров", — го­ворю я и заж­му­рива­юсь — нель­зя же про­дать та­кую го­лов­ку за та­кую це­ну. И тут ту­рок го­ворит: "За­бирай!" Я сто­ял, дер­жал в ру­ках го­лов­ку че­лове­ка с во­ло­оки­ми гла­зами и нем­но­го бок­сер­ским но­сом и спра­шивал се­бя: ну как та­кое по­лучи­лось, ведь не хо­тел же! А, вид­но, хо­тел…

Ту­рок рас­тво­рил­ся. Те­перь уже я ог­ля­дел­ся по сто­ронам и по­шел в те­атр, на га­лер­ку. В те­ат­ре бы­ла груп­па ко­рей­ских ту­рис­тов. Ко­рей­цы обыч­но очень зем­ные и кон­крет­ные ре­бята. Не­ожи­дан­но од­на из ту­рис­ток выш­ла на сце­ну (или, вер­нее, ске­ну), как буд­то со­бира­лась петь, и — за­пела. Звук за­мирал и воз­вра­щал­ся, поч­ти как в цер­кви Ге­хар­да в Ар­ме­нии. Я на­щупал в кар­ма­не куп­ленную го­лов­ку, пог­ла­дил ее и по­шел вниз – по­ра сма­тывать­ся, по­ка не про­изош­ло еще что-ни­будь.

Рань­ше из­вес­тко­вые тер­ра­сы Па­мука­ле бы­ли пол­ны во­ды. По­том во­ды ста­ло мень­ше, а лю­дей боль­ше. Во­ду пус­ка­ют пе­ри­ода­ми, не во все тер­ра­сы и не всег­да. Ку­пать­ся в них нель­зя, для это­го су­щес­тву­ет спе­ци­аль­ная стро­го плат­ная ку­паль­ня Кле­опат­ры. Это до­воль­но глу­бокий бас­сейн, на дне ко­торо­го ле­жат мра­моры, а на по­вер­хнос­ти рез­вятся же­ла­ющие поп­ра­вить здо­ровье или прос­то по­лучить удо­воль­ствие. Мы с Иго­рем прис­тро­ились на мос­ти­ке и, ра­зом­лев, ста­ли об­суждать бес­спор­ные ана­томи­чес­кие дос­то­инс­тва фи­лей­ной час­ти од­ной юной сим­па­тич­ной осо­бы, бук­валь­но в по­луто­ра мет­рах под на­ми. За гра­ницей соз­да­ет­ся ил­лю­зия, что тво­его род­но­го язы­ка ник­то не по­нима­ет. Это боль­шая ошиб­ка. Осо­ба по­вер­ну­лась не ме­нее сим­па­тич­ной пе­ред­ней частью и ска­зала на бе­зуко­риз­ненном рус­ском: "Я прек­расно по­нимаю все, что вы го­вори­те!" Игорь от­ве­тил, не мор­гнув гла­зом: "И что, мы ска­зали что-ни­будь пло­хое?" Де­вуш­ка бы­ла, что на­до — во всех смыс­лах: "Да нет, про­дол­жай­те, мне при­ят­но", – и уп­лы­ла вслед за по­током це­леб­ной из­вес­тко­во-ра­доно­вой во­ды. Пос­ле бес­ко­неч­ных да­вящих па­мят­ни­ков эл­ли­низ­ма так хо­рошо по­лучить меж­ду глаз от юной фе­мины! Чувс­тву­ет­ся — жизнь идет, не все еще раз­ва­лилось, есть шанс у че­лове­чес­тва.

За­кат в Па­мука­ле — от­дель­ное зре­лище, ко­торо­го ждут, фо­тог­ра­фиру­ют, а по­том не за­быва­ют. Сол­нце от­ра­жа­ет­ся в бас­сей­нах на тер­ра­сах. Цвет бас­сей­нов эво­люци­они­ру­ет от не­бес­но-го­лубо­го к зо­лотис­то-фи­оле­тово­му. Из­вес­тко­вый туф сме­ня­ет свои бе­лые одеж­ды на ро­зовые. Си­деть, смот­реть на сол­нце, на до­лину, на из­вес­тко­вые по­ля, опус­тив ус­та­лые ступ­ни в теп­лую ми­нераль­ную во­ду и ни о чем не ду­мать во­об­ще — вот ис­тинное счастье.

Ка­падо­кия на­чина­ет­ся с плос­кой, как блин, рав­ни­ны. Все ли­нии та­кие пря­мые, слов­но зем­ля — ват­ман, а при­рода — чер­тежник. До­рога идет, как ле­тит, а вок­руг клу­бят­ся смер­чи и смер­чи­ки. Они не­боль­шие, не страш­ные, им не то что до­мик Эл­ли — сур­ка с обо­чины не унес­ти, но их мно­го, и они за­тяги­ва­ют сво­им кру­говым дви­жени­ем, как во­да или огонь. Ес­ли на них на­цепить ос­тро­конеч­ные шап­ки и одеть в бе­лые юбоч­ки — точь-в-точь эк­ста­тичес­кие вра­ща­ющи­еся дер­ви­ши из не­дале­ких ок­рес­тнос­тей. Впро­чем, рав­ни­на — это еще не Ка­падо­кия, а лишь пре­людия к ней. Мы воз­бужде­ны, ждем сме­ны де­кора­ций и раз­ви­тия Дей­ствия.

И вот впе­реди… Ка­падо­кия — иг­ра при­роды, сказ­ка пей­за­жей, при­чуда бо­жес­твен­но­го ге­ния, ды­шащая ощу­щени­ем сво­ей не­воз­можнос­ти, вся в аб­ри­косо­вом бе­зумии. О, аб­ри­косы вед­ра­ми, аб­ри­косы ящи­ками, аб­ри­косо­вые са­ды, аб­ри­косы — оран­же­вые пло­ды сре­ди зе­лени листь­ев на фо­не бе­лых, жел­тых, крас­ных — и сно­ва бе­лых гор!

Вос­ход. Мы в кем­пинге, в Го­реме, в са­мом цен­тре Ка­падо­кии. Сол­нце лу­пит по здо­ровен­ной виш­не над па­лат­ка­ми. Пти­цы уже ма­родерс­тву­ют сре­ди ягод, а мы еще ле­жим, как тю­лени. Виш­ни круп­ные, тем­ные и соч­ные — ни­какой под­москов­ной хи­лос­ти или пе­тер­бург­ской ане­мич­ности, все яд­ре­ное, обиль­ное и слад­кое. Вста­вай­те, граф, нас ждут ве­ликие де­ла!.. Ско­ро вся фи­зи­оно­мия лип­кая и до­воль­ная, по­ра в ту­алет­ный блок, facilities, так ска­зать, но дой­ти до них труд­но, поч­ти не­воз­можно — жел­тые, с крас­ны­ми кра­пин­ка­ми, спе­лые аб­ри­косы прег­ражда­ют до­рогу. Сколь­ко же мож­но с ут­ра ло­пать не­мытых да­ровых фрук­тов? Труд­но ска­зать… на­вер­ное, ча­са пол­то­ра-два… Но за­ряд бод­рости — на це­лый день! Со смот­ро­вой пло­щад­ки за кем­пингом от­кры­ва­ет­ся вид на до­лину вни­зу. В ра­зог­ре­том воз­ду­хе слег­ка под­ра­гива­ет и ко­леб­лется неп­ри­выч­ный лан­дшафт нез­на­комой стра­ны. Как-то на­до его по­нять…

Вок­руг дей­стви­тель­но не­веро­ят­ные пей­за­жи. Здесь бы­ло вул­ка­ничес­кое пла­то, за­сыпан­ное пеп­лом и за­литое ла­вой. Вре­мя и Э­ол сде­лали свое де­ло: вмес­то гор сто­ят гри­бы, стол­бы, ка­мен­ные ис­ту­каны; фор­мы нас­толь­ко при­чуд­ли­вы и изощ­ренны, что хоть стой на го­лове, хоть кру­тись вол­чком — мир вок­руг не ста­нет при­выч­нее. Но, в об­щем, все по­нят­но — во­да, ве­тер, вре­мя. Вре­мя, во­да, ве­тер… Это бы­ва­ет. Gutta cavat lapidem — кап­ля ка­мень то­чит. Вре­мя мо­жет мно­гое…

На­до дож­дать­ся за­ката или вос­хо­да – за­ката про­ще. Тог­да в нуж­ных точ­ках на круг­лые фор­мы бе­лых волн хол­мов ло­жат­ся ос­трые те­ни. Есть в этом что-то вос­хи­титель­но сек­су­аль­ное, слег­ка не­во­об­ра­зимое, но бес­ко­неч­но гар­мо­нич­ное — как эк­стаз. Те­ни уд­ли­ня­ют­ся, тем­нея, аро­мат ин­жи­ра пь­янит, ду­ша пь­яне­ет, ра­зум за­сыпа­ет. Нет вет­ра, ти­хо, как в на­чале чувс­твен­ной юж­ной но­чи. При­рода го­това на лю­бое бе­зумс­тво. Так, на­вер­ное, и ро­дилась Ка­падо­кия.

…A вре­мя ду­шу не опь­яня­ет, вре­мя, как и ве­тер, ее су­шит…

Го­реме свер­ху боль­ше все­го на­поми­на­ет ги­гант­ский тер­митник. Из всей ге­омет­рии ре­шитель­но до­мини­ру­ют ко­нусы. В не­кото­рых вид­ны ок­на, две­ри, ар­ки, а лю­ди из­да­ли ка­жут­ся му­равь­ями. Но ко­ничес­кий мир ха­рак­те­рен лишь для рай­она Го­реме, ка­падо­кий­ские фор­мы очень раз­но­об­разны и раз­ноцвет­ны. Ка­мен­ные стол­бы, де­ревья, гри­бы, вер­блю­ды, че­репа­хи, пти­цы, дра­коны — все во­дит­ся в изо­билии. Сре­ди это­го зве­рин­ца рас­сы­паны пе­щер­ные цер­кви, мо­нас­ты­ри, се­ла и це­лые пе­щер­ные го­рода. Сю­да приш­ли хрис­ти­ане стран­ных кон­фессий, где-то в VII ве­ке — из Ме­сопо­тамии, Си­рии, Ви­зан­тии — и здесь сох­ра­нились фрес­ки этих вре­мен. Сох­ра­нились пе­щер­ные цер­кви — ты­сячи. Сох­ра­нились под­земные го­рода — де­сят­ки. Мы спус­ти­лись в один из них: на глу­бине 60 мет­ров жи­ли лю­ди — вид­но, очень страш­но бы­ло жить на­вер­ху. Сей­час на­вер­ху шу­мит ба­зар и про­да­ют ку­кол в на­ци­ональ­ных одеж­дах. У них ин­диффе­рен­тные ли­ца и рос­кошные платья сель­ских кра­соток. У каж­до­го на­рода кук­лы, как и сказ­ки — свои.

В Ка­падо­кии хо­чет­ся пить, есть и смот­реть, смот­реть до из­не­може­ния. Ви­но про­да­ют, в ос­новном, ма­кедон­ские тур­ки. Го­ворят, они бе­жали сю­да из род­ной Югос­ла­вии, спа­са­ясь от сла­вян. Вин­ные под­ва­лы вы­руб­ле­ны в мяг­кой по­роде. За­ходишь в та­кой под­вал, в по­лум­ра­ке ни­чего не вид­но, чи­черо­не по­ка нет — си­дишь и смот­ришь, как зо­лотит­ся вход­ная дверь, как маль­чик иг­ра­ет с кош­кой, и кош­ка то­же вся по­золо­чен­ная, от мор­дочки до хвос­та, и маль­чик со­вер­шенно пас­то­раль­ный… Ви­но сов­сем неп­ло­хое, бе­рем пя­ток бу­тылок, по­купа­ем еще па­хучий пше­нич­ный хлеб — и едем смот­реть за­кат.

Для за­ката име­ет­ся спе­ци­аль­ная за­кат­ная точ­ка. Пла­тишь — и едешь. На за­кате тур­ки уже при­гото­вили стулья, не­доро­го, чувс­тву­ешь се­бя Ки­сой Во­робь­яни­новым и Ос­та­пом Бен­де­ром од­новре­мен­но… Рас­ку­пори­ва­ем бу­тыл­ки ви­на, нам хо­рошо от кра­соты, от ви­на и от то­го, что мы хо­тим и мо­жем, мо­жем и хо­тим. Ви­но крас­ное, с лег­ким аро­матом виш­ни, пить его лег­ко, и го­лова по­тихонь­ку на­чина­ет от­клю­чать­ся. Вне­зап­но воз­ни­ка­ет ту­рок с боль­шой чер­ной ка­мерой. "Ту­рец­кое те­леви­дение, — го­ворит он, — не хо­тите ли ска­зать па­ру слов, как вам на­ша стра­на". По­чему не ска­зать с ви­дом на за­кат — и мы го­ворим что-то ба­наль­но-вос­торжен­ное. Ту­рок до­волен и на про­щанье спра­шива­ет, от­ку­да мы. И в са­мом де­ле, от­ку­да? Прос­той воп­рос, а нап­ря­га­ет. Все мы ро­дом из детс­тва, мы, ко­неч­но, "от­ту­да", но на по­лус­танке "от­ку­да-ку­да" с ге­ог­ра­фи­ей проб­ле­мы, и за­пад с вос­то­ком схо­дят­ся, как го­ра с Ма­гоме­том. Или, мо­жет, как ишак с эми­ром…

Сол­нце, меж­ду тем, са­дит­ся, и вся Ка­падо­кия от нас на­лево — на за­пад — на­поми­на­ет "этюд в баг­ро­вых то­нах". Нап­ра­во же крас­ки неж­но ро­зовые, с го­лубо­ватой ажур­ной ву­алью. Над ни­ми па­рит че­тырех­ки­ломет­ро­вый вул­кан Ар­хе­ос. Вдруг сол­нце цеп­ля­ет ли­нию хол­мов и стре­митель­но, по юж­но­му, ска­тыва­ет­ся. Finita, по­ра до­пивать ви­но. Но нет — еще один яр­кий крас­ный луч вы­рыва­ет­ся из-за го­ризон­та и го­ворит “farewell” это­му чу­дес­но­му дню.

Хо­рошо жи­вет на све­те Вин­ни-Пух, ут­ром ра­но три ста­кана — бух, бух, бух… Сол­нце вста­ло, и по­ка все спят в па­лат­ках, мож­но сде­лать но­ги из ла­геря ча­са на два — в бе­лый свет, как в ко­пе­еч­ку. Ока­зыва­ет­ся, ра­но ут­ром в ка­падо­кий­ских хол­мах нет ту­рис­тов, нет пас­ту­хов, нет су­еты и жа­ры. Едешь, по­ка до­рога вь­ет­ся. Уже от ас­фаль­та не ос­та­лось да­же вос­по­мина­ний, но про­ехать все еще мож­но. Вы­хожу из ма­шины и по­нимаю, что ви­жу се­ло в ска­лах, че­ловек на 700-800, но аб­со­лют­но пус­тое, при­чем пус­тое уже очень дав­но. И ни­кого вок­руг. По­лураз­ру­шен­ная пе­щер­ная цер­ковь нем­но­го пу­га­ет, лезть ту­да со­вер­шенно не хо­чет­ся. Единс­твен­ный от­четли­вый звук — го­луби­ное "кур­лы-кур­лы". Воз­дух на­чина­ет прог­ре­вать­ся, и в не­бе по­яв­ля­ют­ся де­сят­ки воз­душных ша­ров. Это вер­ный приз­нак то­го, что по­ра об­ратно, день на­чал­ся.

На ут­ро зап­ла­ниро­ван ос­мотр до­лины мо­гучих ка­мен­ных фал­ло­сов, а на ве­чер — ущелья ка­мен­ных же бюс­тов. По­рядок ос­мотра оп­ре­деля­ет­ся прос­ты­ми, как гвоздь, ре­али­ями: бюс­ты с ут­ра со­вер­шенно плос­кие, нет те­ней — нет во­об­ра­жения, а фал­ло­сы — они и с ут­ра фал­ло­сы. Идем по ущелью, фор­мы вы­вет­ри­вания ста­новят­ся все ха­риз­ма­тич­нее. Ко­нусы сме­ня­ют­ся стол­би­ками, стол­би­ки — гри­боч­ка­ми, гри­боч­ки — пя­ти-де­сяти­мет­ро­выми "ана­томи­чес­ки­ми по­соби­ями". Все ров­ные, слов­но ин­ку­батор­ские, и на­тура­лис­тичные, как с учеб­ни­ка по об­ре­занию. Впро­чем, нет та­кого учеб­ни­ка, но все рав­но — их фор­ма удов­летво­рит са­мого дре­муче­го рав­ви­на. Все, что на­до, об­ре­зано "под по­лубокс" мил­ли­онов сто лет на­зад, ввер­ху — твер­дые по­роды, вни­зу — бо­лее по­дат­ли­вые и пок­ла­дис­тые. Фал­ло­сы сто­ят груп­па­ми, как гри­бы пос­ле дож­дя. К од­но­му из них при­вязан за ве­рев­ку ос­лик. Ря­дом хо­дят пред­ста­вите­ли от­ря­да ку­риных. Пе­тухи в ос­новном. Апу­лея бы сю­да. И Ла­фон­те­на.

Ущелье нап­ро­тив Уч­хи­сара при­об­ре­та­ет жен­ские фор­мы к за­ходу сол­нца. Есть в этом что-то пер­во­быт­но-прос­тое, как рус­ский ро­манс. "Лишь толь­ко ве­чер…" Под ве­чер в глу­бине ущелья воз­ни­ка­ют об­ра­зы мно­гог­ру­дой вос­точной Ар­те­миды Эфес­ской. Ока­зыва­ет­ся, скуль­пто­ры Эфе­са бы­ли ре­алис­та­ми, поч­ти пе­ред­вижни­ками. Я всег­да по­доз­ре­вал, что фан­та­зия у му­жиков, по боль­шо­му сче­ту, от­сутс­тву­ет. Прос­то кто-то из древ­них скуль­пто­ров по­бывал в Ка­падо­кии, в этом ущелье, ве­чером, клюк­нул, про­шел­ся по ок­рес­тнос­тям — и по­том уме­лой ру­кой за­печат­лел то, что уви­дел. А ис­то­рики до сих пор спо­рят о ма­ло­ази­ат­ской Ар­те­миде, как о сим­во­ле пло­доро­дия, о зо­оло­гич­ности куль­та, о фиг зна­ет чем. А все­го-то на­до прид­ти под ве­чер в ущелье, рас­крыть гла­за, за­быть о воз­расте и уви­деть бо­жес­твен­ные фор­мы Ар­те­миды — а так­же всех ок­ру­жа­ющих жен­щин…

От Ка­падо­кии ду­ре­ешь, вос­хи­ща­ешь­ся и сно­ва ду­ре­ешь — и не по­хоже, что это схо­дящий­ся про­цесс. Вер­нуть­ся бы, пос­мотреть вул­ка­ничес­кие го­лубые озе­ра, по­соби­рать ага­ты в пой­мах рек, по­лазить по от­да­лен­ным ущель­ям, по­фотог­ра­фиро­вать де­фили­ру­ющих по мел­ко­водью фла­мин­го, по­ез­дить по по­лиро­ван­ной по­вер­хнос­ти со­ляных пла­то, под­нять­ся на Ар­хе­ос — мо­жет, про­цесс и сой­дет­ся, как ле­ги­оны Сул­лы с вой­ска­ми Мит­ри­дата… Брод­ский пи­шет, что это то­же бы­ло здесь.

Кста­ти, о Мит­ри­дате или о Ме­сопо­тамии — вер­нее, о них обо­их. Ме­сопо­тамия на­ходит­ся в Тур­ции — ко­неч­но, не вся, но боль­шая часть, к все­об­ще­му изум­ле­нию, ока­залась в Тур­ции.

Мы ку­пались в при­токе Ев­фра­та и пи­ли из не­го во­ду — боль­шая глу­пость, но пить хо­телось так, что вы­пили бы и Ев­фрат, и мо­ре. И уро­жен­цу этих мест, Эзо­пу, не о чем бы­ло бы пи­сать бас­ню. "Пой­ди и вы­пей мо­ре…" — страс­тно го­ворил Юр­ский в мои сту­ден­ческие го­ды — так это то­же бы­ло здесь???

Мы бы­ли в 20 км от Ур­фы и лишь от об­ще­го обал­де­ния и ди­кой ус­та­лос­ти не за­еха­ли в нее — а жаль, ведь имен­но здесь был ле­ген­дарный Ур Хал­дей­ский, здесь жил пра­отец Ав­ра­ам и сох­ра­нилась его пе­щера (а как же!) — здесь ему яви­лось по­веле­ние ид­ти со сво­им на­родом в зем­лю Ха­на­ан­скую, и вот все ев­реи идут, идут, идут… Я всег­да ду­мал, это бы­ло в Ме­сопо­тамии — все так, но в Тур­ции.

Мы под­ня­лись на вер­ши­ну Нем­рут Даг — ночью, при све­те лу­ны, на два с лиш­ним ки­ломет­ра. Я не знаю, с чем это срав­нить — мо­жет, с рас­све­том над Си­на­ем на го­ре Мо­исея или с ви­дом на Ти­бет или Ла­дак, не знаю… На вер­ши­не Нем­рут Да­га на­ходит­ся нек­ро­поль семьи Мит­ри­дата — ца­ря Ком­ма­гены. Его пос­тро­ил Ан­ти­ох, сын Мит­ри­дата, в при­пад­ке ма­нии ве­личия и вви­ду от­сутс­твия вся­кой кри­тики по от­но­шению к се­бе, лю­бимо­му. В ре­зуль­та­те на свет по­явил­ся нек­ро­поль, где Ан­ти­ох сто­ит в ок­ру­жении близ­ких родс­твен­ни­ков. В сво­ей ан­ке­те он на­вер­ня­ка бы на­писал: со­ци­аль­ное про­ис­хожде­ние – из ца­рей, род­ные по ма­терин­ской ли­нии — гре­чес­кие бо­ги, по от­цов­ской — пер­сид­ские.

Нек­ро­поль сос­то­ит из на­сып­но­го хол­ма — ту­мулу­са — и двух скуль­птур­ных тер­рас. Вот они — нас­то­ящее чу­до све­та, не вклю­чен­ное в ре­естр из се­ми по при­чине сво­ей труд­но­дос­тупнос­ти. Ан­ти­ох вел свой род от Алек­сан­дра и от Ахе­мени­дов, то есть от гре­ков и пер­сов — и, как час­то в Ме­сопо­тамии, пос­тро­ил неч­то, со­чета­ющее в се­бе вос­точные и эл­ли­нис­ти­чес­кие куль­ты. На вер­ши­не Нем­ру­та оби­тали бо­ги и их воп­ло­щения — не­веро­ят­ные фи­гуры: ор­лы, лю­ди, ль­вы. Все де­ло в том, что они и сей­час там сто­ят. Ник­то их ни­ког­да не ло­мал, не от­би­вал но­сы, не от­ла­мывал по­ловые чле­ны, не ца­рапал гла­за, как это слу­чалось в хрис­ти­ан­ском ми­ре по от­но­шению к сво­им Зев­сам и Аф­ро­дитам. Я не знаю, по­чему. Это за­гад­ка. Мо­жет, прос­то за­были? Или жар­ко слиш­ком, или бо­ялись? Зву­чит не­убе­дитель­но — нo не ху­же лю­бого дру­гого от­ве­та. На тер­ра­се сто­ит Зевс — Ораз­мунд (Аху­ра Маз­да), сто­ит Ге­ракл, сто­ит Апол­лон — Мит­ра, еще кто-то — не пом­ню. Ли­ца не­обык­но­вен­но вы­рази­тель­ные и на­чис­то ли­шены бо­жес­твен­ной от­ре­шен­ности. В них и сей­час есть чувс­тво и не­рас­тра­чен­ная энер­гия.

Ког­да-то сю­да приш­ли рим­ля­не — и лет че­рез 30 пос­ле это­го не­боль­шое царс­тво Ком­ма­гены рас­сы­палось. Сей­час приш­ли мы. Нек­ро­поль на вер­ши­не луч­ше смот­реть на рас­све­те. Это оз­на­ча­ет на прак­ти­ке по­ез­дку при лун­ном све­те, подъ­ем на хо­лод­ном вет­ру, бес­сонную ночь — и пол­ный кайф от пре­одо­ления тех труд­ностей, ко­торые са­ми же и соз­да­ли. С вер­ши­ны от­кры­ва­ет­ся вид на зем­лю. Где же тог­да на­ходим­ся мы?..

Нем­рут Даг — это, по-ви­димо­му, за­пад­ный Кур­дистан. На вер­ши­не го­ры бы­ли кур­ды — двое в на­ци­ональ­ных кос­тю­мах и, глав­ное, с ли­цами, не ме­нее на­ци­ональ­ны­ми и не ме­нее кра­сивы­ми, чем эти кос­тю­мы. Они при­ветс­тво­вали вос­ход сол­нца над Ме­сопо­тами­ей. Я так и не знаю, кто они — ак­те­ры, же­них с не­вес­той или сот­рудни­ки мес­тных спец­служб, но они уди­витель­но гар­мо­ниро­вали в этот мо­мент с ир­ре­аль­ностью вос­хо­да сол­нца над нек­ро­полем Ан­ти­оха, над быв­шим царс­твом Ком­ма­гены, над Меж­ду­речь­ем Тиг­ра и Ев­фра­та, над Уром Хал­дей­ским в Тур­ции…

Пос­ле вер­ши­ны мы по­еха­ли смот­реть Ар­са­мею — лет­нюю сто­лицу Ком­ма­гены. Най­ти ее не прос­то, осо­бен­но пос­ле бес­сонной но­чи, но на вхо­де сто­ит неп­ри­мет­ная буд­ка по отъ­ему де­нег — вер­ный приз­нак то­го, что вы на вер­ном пу­ти. В Ар­са­мее сох­ра­нилась сте­ла, где Мит­ри­дат по­жима­ет ру­ку Ге­рак­лу, или на­обо­рот. Вид­но, и у па­пы Ан­ти­оха с ма­ни­ей ве­личия все бы­ло в по­ряд­ке. Но сте­ла сох­ра­нилась ве­лико­леп­но. Обыч­но та­кого ро­да па­мят­ни­ки уже дав­но сто­ят в му­зе­ях, а тут все на во­ле, в пер­во­род­ной кра­се. Са­мое ин­те­рес­ное в сте­ле — ли­цо Мит­ри­дата. Мор­дочка пух­лая, бри­тая, маль­чи­шес­кая, чувс­твен­ные гу­бы чуть изог­ну­ты в по­лу­улыб­ке-по­лу­ух­мылке, нос во­об­ще не гре­чес­кий и не рим­ский, и уж точ­но не се­мит­ский. Ин­те­рес­но! Ге­ракл же — кря­жист и низ­ко­росл, ну пря­мо ар­тист Ду­ров, но толь­ко го­лый, на­качан­ный, и с ду­биной. Смот­реть хо­телось еще и еще, но сол­нце лу­пило не ху­же гер­ку­лесо­вой ду­бины. Приш­лось сроч­но уно­сить но­ги.

Мы по­еха­ли вниз и су­мели до­пол­зти до бли­жай­шей кош­мы, где и рух­ну­ли. Пос­леднее, что пом­ню — ту­рок в бес­ко­неч­ных шта­нах, тень от гре­чес­ко­го оре­ха в са­ду и что-то зе­леное вмес­то по­душ­ки — ви­димо, зем­ля…

По­ка во­дите­ли спа­ли, на­род су­мел, кла­цая зу­бами и раз­ма­хивая ру­ками, объ­яс­нить, че­го мы хо­тим. Ту­рок ин­ту­итив­но по­нял, что пос­ле Нем­рут Да­га по-нас­то­яще­му нас вол­ну­ют толь­ко бас­сейн и еда. Ту­рец­кий сель­ский бас­сейн — это не­зем­ной кайф. Бе­решь шланг, под­клю­ча­ешь к во­доп­ро­воду, за­лива­ешь во­дой це­мен­тную яму де­сять на де­сять и с виз­гом пры­га­ешь в хо­лод­ную во­ду… Что ка­са­ет­ся обе­да, то хо­зя­ин с сом­не­ни­ем пос­мотрел на бе­га­ющих в са­ду без­мя­теж­ных кур и ска­зал, что еда бу­дет го­това че­рез пол­ча­са. Хо­рошо, что мы не из об­щес­тва ох­ра­ны до­маш­них жи­вот­ных.

У под­но­жия Нем­ру­та те­чет при­ток Ев­фра­та. Че­рез не­го пе­реки­нут рим­ский мост — ка­жет­ся, его пос­тро­ил Сеп­ти­мий Се­вер. Хо­рошее имя для та­кого юж­но­го мес­та.

Не­ожи­дан­но мы ус­лы­шали не­сом­ненно рус­скую речь. Мень­ше все­го ожи­да­ешь это­го, на­ходясь на краю све­та меж­ду Се­вером и Ан­ти­охом. Ре­бята ока­зались из Мос­квы, два пре­пода­вате­ля и ре­бенок лет вось­ми. Пу­тешес­тву­ют семь­ей на ве­лоси­педе-тан­де­ме. Де­нег — ну, по­нят­но, ка­кие день­ги у до­цен­та… По­это­му они раз­ра­бота­ли тех­но­логию: при­лета­ют ку­да-то — ска­жем, в Стам­бул, ищут под­хо­дящее мес­то на ок­ра­ине и за­капы­ва­ют там лиш­ние ве­щи, ос­тавляя лишь са­мый ми­нимум и про­дук­ты. Со­бира­ют ве­лоси­пед — и впе­ред, с пес­ней! Вот до­еха­ли до Нем­рут Да­га и сей­час со­бира­ют­ся стар­то­вать на вер­ши­ну. Я ду­маю, Ге­рак­лу та­кие под­ви­ги и не сни­лись…

Жа­ра сто­яла не­пот­ребная, мы ски­нули одеж­ду и поп­лы­ли по мел­ко­водью в прох­ладной и быс­трой Ев­фратской во­де. Нем­рут Даг ос­тался по­зади!

Те­перь нем­но­го о Стам­бу­ле. Стам­бул — это, ра­зуме­ет­ся, не Тур­ция, Стам­бул — это Стам­бул.

Са­мое ин­те­рес­ное мес­то Стам­бу­ла – не Ая Со­фия, а Под­земная Цис­терна Й­ере­ботан. Свер­ху ее не вид­но, пу­пырь с не­выра­зитель­ной ко­лон­ной, кас­са, це­на уме­рен­ная. И вот — мет­ров 15 спус­ка в под­зе­мелье, и… ог­ромный зал в по­лум­ра­ке, и ко­лон­ны, ко­лон­ны, ко­лон­ны — ты­сячи ко­лонн (на са­мом де­ле штук этак 350), выс­ту­па­ющие из во­ды — пов­сю­ду во­да, она ка­па­ет свер­ху, она об­ра­зу­ет бас­сейн это­го за­ла — 140 мет­ров в дли­ну, но в тем­но­те не вид­но, все то­нет в по­лум­ра­ке и ка­жет­ся бес­ко­неч­ным, в во­де пла­ва­ют приз­рачные здо­ровен­ные ры­бы, иг­ра­ет му­зыка, пе­рек­ли­ка­ясь со зву­ком ка­пель. Ви­валь­ди (или не Ви­валь­ди…) Пе­ри­оди­чес­ки за­жига­ющи­еся фо­нари ос­ве­ща­ют путь и вдруг вых­ва­тыва­ют пер­спек­ти­ву — свод­ча­тые ар­ки, от­ра­жа­ющи­еся в во­де, и ко­лон­ны. И му­зыка, и две страш­но­вато-уди­витель­ные мра­мор­ные го­ловы Ме­дуз Гор­гон в кон­це пу­ти.

На са­мом де­ле здесь бы­ло го­род­ское во­дох­ра­нили­ще в VI, зо­лотом, ве­ке Ви­зан­тии. Вот так бы­ва­ет: стро­или про­зу жиз­ни, а пос­тро­или — ше­девр. Прав­да, ча­ще бы­ва­ет на­обо­рот… Важ­но все же стро­ить вов­ре­мя. В зо­лотом ве­ке и во­дох­ра­нили­ще по­луча­ет­ся удач­но са­мо со­бой. Не зна­ли, что век зо­лотой, стро­или — как жи­ли, по­лучи­лось — на ты­сяче­летия.

Сле­ду­ющее за­меча­тель­ное мес­то — это цер­ковь Ка­рие, там ви­зан­тий­ские мо­за­ики под­стать мо­за­икам Ра­вен­ны, толь­ко стар­ше; они — за­меча­тель­ные… Жаль, я так и не ус­пел там по­бывать.

Дво­рец Дол­ма­бах­че — это на лю­бите­ля: здесь сул­тан ел, пил, при­нимал гос­тей, еще что-то та­кое важ­ное де­лал… Га­рем, опять же, за­нима­ет ком­нат трид­цать: кро­вать та­кая, кро­вать эта­кая, бань­ки раз­но­об­разные, ков­ры, люс­тры и про­чая ве­тошь — но кра­сиво, ко­неч­но. 19 жен у не­го бы­ло за­кон­ных, а все ос­таль­ные — бо­нус. Но это, так ска­зать, сул­та­ны XIX ве­ка — они си­дели на стуль­ях и да­же ели за сто­лом. Во двор­це Топ­ка­пи мож­но пос­мотреть, как жи­ли прос­тые па­диша­хи не в эпо­ху ква­зи­ев­ро­пей­ско­го де­кадан­са, а в пе­ри­од мо­гуче­го юно­шес­тва От­то­ман­ской им­пе­рии. Хо­рошо жи­ли, но нем­но­го стран­но.

В Стам­бу­ле есть ме­чети — мно­го ме­четей, очень мно­го очень кра­сивых ме­четей, ко­торые очень кра­сиво под­све­чены по но­чам. Они все де­лят­ся на две ка­тего­рии — те, ко­торые пос­тро­ил прид­ворный ар­хи­тек­тор Су­лей­ма­на Ве­лико­леп­но­го по име­ни Си­нан, и те, ко­торые он не пос­тро­ил. Си­нан был ге­ний, что там го­ворить; ему бы жить в эпо­ху Рим­ской рес­публи­ки — вот где эти мо­нумен­таль­ные фор­мы смот­ре­лись бы, как род­ные. А ос­таль­ные с фор­ма­ми мель­чи­ли — но то­же по­луча­лось неп­ло­хо.

В Тур­ции встре­ча­ют­ся са­мые раз­ные лю­ди. Стою в Стам­бу­ле ночью око­ло гос­ти­ницы. Ря­дом сто­ит му­жик, бри­тый, но ин­телли­ген­тный. Бы­ва­ет и та­кое. Раз­го­вори­лись, ока­залось, что у не­го дос­та­точ­но проз­рачные идеи. Он мне рас­ска­зал о ве­ликой Тур­ции, о том, что Тур­ция не про­иг­ры­вала ни од­ной бит­вы на сво­ей тер­ри­тории с XVI ве­ка, что бу­дущее ее в на­деж­ных ру­ках. По­том до­бавил: мы бу­дем rule the country, not govern, but rule. То есть — мы бу­дем уп­равлять стра­ной, не пра­вить, но уп­равлять… О'кей, это на­вер­ня­ка луч­ше, чем фун­да­мен­та­лизм. Он приг­ла­сил ме­ня вы­пить чаш­ку ко­фе в его ка­фе. Это не ка­фе — клуб, сде­лано все со вку­сом и лю­бовью. По­хоже, мой со­бесед­ник не зря го­ворит на хо­рошем ан­глий­ском, да и во­об­ще, не зря го­ворит…

Еще в Стам­бу­ле есть рай­он гос­ти­ниц в кон­це ста­рого го­рода, за­бав­ное мес­то. Ес­ли ты хо­чешь что-ли­бо уз­нать, то не­чего там вы­пен­дри­вать­ся, а на­до сра­зу го­ворить по-рус­ски. Ес­ли все же вам ка­жет­ся, что за гра­ницей на­до го­ворить на заг­ра­нич­ном язы­ке, то го­вори­те по-не­мец­ки, не­важ­но что, пусть да­же "ай­нц, цвай, драй" или "хен­де хох" — все рав­но вас пой­мут луч­ше, чем на ан­глий­ском. Хо­тя я шу­чу — как раз в Стам­бу­ле ан­глий­ский мо­жет при­годить­ся, я же ска­зал, что это не Тур­ция… На­конец, мож­но поп­ро­бовать по­об­щать­ся на ив­ри­те, или на фран­цуз­ском — для это­го есть две стан­дар­тные фра­зы: "ша­лом" — это ког­да вам хо­тят что-то про­дать, и "бон­су­ар" — это зна­чит, что ря­дом — до­рогой рес­то­ран. Кста­ти, о "про­дать-ку­пить". В пер­вую же ми­нуту, вый­дя из гос­ти­ницы, я ус­лы­шал: "А в ю­анях это бу­дет сто­ить сколь­ко?" Пос­ле пер­во­го изум­ле­ния по­нима­ешь, что ес­ли ты ту­рист, то и ва­ли сво­ей до­рогой, здесь лю­ди за­нима­ют­ся де­лом. При­чем выг­ля­дит это дос­та­точ­но прис­той­но — идет мел­ко­оп­то­вый биз­нес, где всем хо­рошо: и пос­тавщи­кам, и оп­то­викам, и нам с ва­ми…

В Стам­бу­ле при­нято чис­тить обувь чер­ным про­тив­ным гу­тали­ном и хо­дить в ко­же. Это что-то не­нор­маль­ное: ку­ча уса­тых му­жиков в ко­же, чувс­тву­ешь се­бя, как в ЧК. Сколь­ко же они ско­та из­во­дят еже­год­но! Но ес­ли че­ловек с тон­кой ду­шев­ной сис­те­мой хо­чет со­вер­шить ри­ту­аль­ное са­мо­убий­ство, тог­да ему на­до ид­ти с за­дани­ем ку­пить ко­жаный пид­жак на Стам­буль­ский кры­тый ры­нок — клас­сное и си­ту­атив­ное мес­то, где все­го 4000 ма­гази­нов, и из них по­лови­на тор­гу­ет этой са­мой ко­жей. Оп­ти­миза­ци­он­ная за­дача це­на-ка­чес­тво при­водит к вре­мен­но­му по­меша­тель­ству. Луч­ше сра­зу от­дать­ся ка­кому-ли­бо про­дав­цу по­сим­па­тич­нее и от­сту­пить к бли­жай­шей съ­ес­тной лав­ке. Еда — это свя­тое, ней­тра­литет соб­лю­да­ет­ся на тер­ри­тории хар­че­вен по ка­кому-то мес­тно­му же­нев­ско­му сог­ла­шению.

Язык в Тур­ции, как из­вес­тно, ту­рец­кий. По­пада­ют­ся зна­комые сло­восо­чета­ния. Сло­во "ос­та­нов­ка" про­из­но­сит­ся и пи­шет­ся оди­нако­во — "ду­рак", за­поми­на­ет­ся лег­ко. Кста­ти, "ду­рак" — сло­во ла­тин­ское и оз­на­ча­ет "су­ровый", "твер­дый". Что-то в этом есть нас­то­ящее. Не пы­тай­тесь в Тур­ции, как в Ита­лии, про­сить “one ticket”. Го­вори­те, как все — "бир би­лет", так про­ще и эф­фектив­нее. "Бир" — во­об­ще оз­на­ча­ет "один", упот­ребля­ет­ся, в ос­новном, в со­чета­нии "бир мил­ли­он", то есть один мил­ли­он, при­чем лир. Сей­час эти мил­ли­оны уш­ли в прош­лое, все ну­лики с бан­кнот стер­ли и "дай мил­ли­он" Па­ников­ско­го уже не зву­чит в Тур­ции так ак­ту­аль­но.

Ви­димо, три чет­верти Стам­бу­ла чем-то тор­гу­ет. По­это­му на­до вы­учить два важ­ных сло­ва: "й­ок", что оз­на­ча­ет "нет", и "гу­ляй-гу­ляй", что оз­на­ча­ет "до сви­дания", а не то, что при­ходит на ум. Хо­тя пу­тево­дитель го­ворит, что "нет" — это "хай­ыр", а "до сви­дания" — "ал­ла­хыс­ма­рала­дык". Сло­ва эти иног­да по­мога­ют, но луч­ше все же с иди­от­ским ли­цом го­ворить "спа­сибо" и стря­хивать тор­гу­ющих с се­бя.

Есть в Стам­бу­ле еги­пет­ский ры­нок. Он на­ходит­ся в ме­чети на бе­регу Зо­лото­го Ро­га. Тор­гу­ют там в ос­новном пря­нос­тя­ми и сла­дос­тя­ми. Вот где Вос­ток ши­ба­ет по ноз­дрям! Луч­ше все­го за­купить на нем "ту­рец­кой ви­аг­ры" — сме­си оре­хов, ме­да и ин­жи­ра, по­том схо­дить в ба­ню не­пода­леку, ну а по­том…

A во­об­ще, Стам­бул — за­меча­тель­ный го­род, в од­ном ря­ду с Ри­мом, Па­рижем, Лон­до­ном.

Ну, и на­конец нес­коль­ко за­рисо­вок для тех, кто уме­ет не вос­при­нимать ска­зан­ное всерь­ез.

Во­об­ще го­воря, ез­дить по Тур­ции прос­то, но… Ес­ли хо­тите по­лучить нас­то­ящий ав­то­мобиль­ный кайф — про­кати­тесь на арен­до­ван­ной ма­шине по Стам­бу­лу в ча­сы пик, же­латель­но око­ло ба­зара. Пос­леднее нет­рудно, так как ба­зар — всю­ду. Все кра­соты и ар­те­фак­ты ис­то­рии вы­летят из го­ловы, как луч све­та из тем­но­го царс­тва. И ес­ли впе­реди "кир­пич" и на вас идет трам­вай — ехать на­до как раз ту­да! Или трам­вай объ­едет, или не объ­едет: зна­чит, не по­вез­ло…

Тур­ки очень доб­ро­жела­тель­ны. Пом­ню, под Нем­рут Да­гом на воп­рос "How much?" мы по­лучи­ли от­вет "Й­ок how much", что оз­на­ча­ет "нет как мно­го, ка­кие там как мно­го, ког­да та­кая жа­ра, а эти бе­зум­ные рус­ские по­пер­лись на го­ру".

Тур­ция — стра­на неп­ростая. В Стам­бу­ле на на­береж­ной сто­ит ту­алет ти­па "ши­ракез", ну, на ко­пей­ку боль­ше. Дер­гаю руч­ку — за­нято. Че­рез ми­нуту вы­ходит от­ту­да неп­ри­меча­тель­ный та­кой ту­рок. Хо­рошо, сно­ва дер­гаю руч­ку — сно­ва за­нято… Ин­те­рес­но! Жду. Еще че­рез ми­нуту вы­ходит от­ту­да здо­ровен­ный де­тина рос­том мет­ра два. Я — к руч­ке. А там все еще за­нято… Че­рез па­ру ми­нут вы­пол­за­ет от­ту­да еще ту­рок, в фес­ке и на­ци­ональ­ных шта­нах. Я — к руч­ке, но уже с опас­кой, а там — сво­бод­но. За­хожу внутрь — вро­де ни­како­го лю­ка нет, да и мес­та нет, так что — ли­бо они ма­тери­али­зова­лись из воз­ду­ха, ли­бо вы­лез­ли из уни­таза, ли­бо, как го­ворит­ся, в тес­но­те, да не в оби­де…

Во­об­ще, чем даль­ше от ци­вили­зации, тем ту­але­ты эн­де­мич­нее. Ес­ли вы не со­бира­етесь по­зиро­вать для скуль­птур­ной груп­пы "Ла­око­он и змеи" — поль­зуй­тесь шлан­га­ми в ту­але­те де­ликат­но, с дол­жным ува­жени­ем к на­пору во­ды. Ина­че мож­но в луч­шем слу­чае ис­ку­пать­ся без ра­дос­ти, а в худ­шем… Но дру­гих ис­точни­ков во­ды, как пра­вило, нет, так что — во­лей-не­волей на­до пос­ти­гать эту на­уку. По­пыт­ки с пя­той все при­выка­ют, но для стра­хов­ки луч­ше пер­вое вре­мя хо­дить в ту­алет, как в раз­ведку — па­рами.

Ту­рец­кие жен­щи­ны очень со­об­ра­зитель­ны. Мы ос­та­нови­лись на ноч­лег в бух­те под Фо­чей: ска­зоч­ная бух­та, чис­тая во­да, ночью ныр­нешь — а из-под рук вы­рыва­ют­ся све­тящи­еся се­реб­ря­ные струи; был бы я Ио, так бы и поп­лыл на бы­ке… Впро­чем, это ме­ня за­нес­ло, ни бы­ка, ни Ио не бы­ло, а бы­ла прек­расная бух­та и кем­пинг в ней — все сре­ди гор. Ут­ром про­сыпа­юсь — нет сан­да­ля, лю­бимый сан­даль, 49-й но­мер, му­зей­ная ред­кость, фа­миль­ная гор­дость… А вто­рой как раз есть. Я го­ворю: его ук­ра­ла со­бака, мес­тный пес. Пом­ню, ночью кто-то ли­зал мне пят­ки; вид­но, кем­пингов­ский пес прис­трас­тился за ночь к мо­им пят­кам и стиб­рил сан­даль. Ну, лад­но, мы изоб­ра­зили так­су и пе­реры­ли весь пляж — нет ни­чего, не за­копал на чер­ный день, па­разит. А пес си­дит на при­зовом мес­те око­ло кух­ни и смот­рит не­вин­ны­ми гла­зами го­лубо­го во­риш­ки. На­вер­ное, он его уто­пил в мо­ре… Но у нас бы­ли мас­ки, ча­са за пол­то­ра мы наш­ли ку­чу ан­тичных че­реп­ков и про­чего му­сора но­вого вре­мени — но нет сан­да­ля! Тур­ки вок­руг ста­ли по­нимать, что что-то про­ис­хо­дит, но не по­нима­ли, что имен­но. Тог­да да­ли псу по­нюхать вто­рой сан­даль. Чес­тно го­воря, я ду­маю, что тот, кто хоть раз ню­хал мой сан­даль… Ну, ко­роче, вы­жить-то вы­живет, но за­пом­нит на­дол­го… Пес — ноль вни­мания, фунт през­ре­ния. В Тур­ции со­баки и лю­ди го­ворят по-ту­рец­ки, иног­да по-не­мец­ки. Нам го­ворят: это очень глу­пая ту­рец­кая со­бака, она ни­чего не по­нима­ет… Прош­ло 3 ча­са — и вдруг с близ­ле­жащих гор спус­ка­ет­ся прос­тая мес­тная жен­щи­на с сан­да­лем в ру­ке. Она пош­ла ту­да, вид­но, по­вину­ясь не­яс­но­му зо­ву — по­тому что ка­кого хре­на мож­но еще де­лать в по­луден­ную жа­ру сре­ди этих ко­лючек! — и наш­ла нез­на­комый пред­мет, ко­торый яв­но не с род­ной ту­рец­кой но­ги; со­об­ра­зила, что пос­ледние три ча­са эти стран­ные рус­ские лю­ди за­нима­лись по­ис­ка­ми не кла­да ца­ря При­ама и не физ­куль­ту­рой, и да­же не сда­чей норм ГТО, а ис­ка­ли этот за­вет­ный сан­даль — и при­нес­ла его. Ним­фа…

В де­рев­нях ту­рец­кие жен­щи­ны оде­ва­ют шта­ны ти­па "меч­та Та­раса Буль­бы" и но­сят в не­ведо­мых це­лях на спи­не вя­зан­ки ве­ток ве­личи­ной с дву­хэтаж­ный дом. Это неч­то — идет кус­тарник сво­им хо­дом, и лишь вбли­зи из-под не­го вид­ны но­ги в та­поч­ках. И все это на фо­не гор.

В Тур­ции ру­ины зак­ры­ва­ют­ся, как пра­вило, в 5 ве­чера. То есть, во мно­гих мес­тах зак­ры­ва­ют­ся толь­ко кас­сы, а вот вход на тер­ри­торию — как раз нет. Ле­том тем­не­ет поз­днее, а ру­ины пов­сю­ду, так что на сэ­коном­ленные день­ги впол­не мож­но от­тя­нуть­ся в при­дорож­ной хар­чевне.

Сту­ден­там и пре­пода­вате­лям да­ют­ся скид­ки, ма­гичес­кое сло­во "ЮНЕС­КО" на кси­ве во­об­ще ос­во­бож­да­ет от пла­ты.

Кем­пинги — раз­ные, час­то гряз­но­ватые, но ес­ли из­бе­гать га­дюш­ни­ков ти­па Ала­нии, Ку­шада­си и са­мого юга, то впол­не при­ем­ле­мые, а це­на от 1.5 до 4 дол­ла­ров за ночь при­мирит с чем угод­но. За 4 дол­ла­ра мож­но по­лучить уже кем­пинг с бас­сей­ном. Са­мый луч­ший из ви­ден­ных кем­пингов — в го­род­ке Каш, он прос­то впи­сан в мо­ре, го­ры и оли­вы. Во­об­ще, очень ми­лый го­родок, сю­да при­ез­жа­ет рез­вить­ся ту­рец­кая зо­лотая мо­лодежь из Ан­ка­ры.

До­роги, в об­щем, прис­той­ные. Единс­твен­ное — вмес­то ас­фаль­та на них мо­жет быть на­лит гуд­рон. Тог­да нуж­но сроч­но за­пас­тись 10 дол­ла­рами и ехать в бли­жай­шую мой­ку мыть­ся со­ляр­кой — ина­че чер­но­го ко­беля, как из­вес­тно, до­бела не от­мыть…

При въ­ез­де в курд­ские рай­оны на до­рогах по­пада­ют­ся бро­нет­ран­спор­те­ры. Луч­ше ос­та­новить­ся.

Всю­ду, где на­до, тур­ки по­могут, и всю­ду, где мож­но, вас пос­та­ра­ют­ся нем­но­го над­рать. Это вхо­дит в сер­вис.

В Тур­ции пос­то­ян­но хо­чет­ся пить. Сто­ит вы­учить стан­дар­тные це­ны на на­пит­ки. Прос­то что­бы не быть фра­ера­ми.