КАРТИНА

Са­молёт ле­тел над оке­аном, и я ле­тела в нём, на­мер­тво вце­пив­шись в под­ло­кот­ни­ки. По всей ви­димос­ти, я не бы­ла пти­цей в прош­лой жиз­ни. А мо­жет, как раз бы­ла, и что-то страш­ное прер­ва­ло по­лёт. И с то­го мгно­вения ду­ша сох­ра­нила ощу­щение жут­кой не­от­вра­тимос­ти стре­митель­но приб­ли­жа­ющей­ся зем­ли, не­выно­симой тош­но­ты, ос­та­новив­шей ды­хание, и стра­ха, ос­та­новив­ше­го сер­дце. Страх вы­соты - это у ме­ня врож­дённое.

Я не люб­лю лиф­ты и всег­да пред­по­читаю лес­тнич­ные про­лёты, по­тому что сту­пень­ки - это ус­той­чи­во, хоть и уто­митель­но, а лифт - это сколь­же­ние и за­виса­ние в воз­ду­хе, в плос­кости, ко­торую нель­зя пот­ро­гать, а зна­чит ко­торой нель­зя до­верять. Я не на­хожу ни­чего при­тяга­тель­но­го в го­рах. То есть, я не от­ри­цаю их не­обык­но­вен­ную снеж­но-сол­нечную кра­соту и ро­ман­ти­ку, но кра­сота эта слиш­ком хо­лод­ная, не­уют­ная и тре­бу­ет слиш­ком мно­го уси­лий, что­бы ею нас­ла­дить­ся. То ли де­ло - мо­ре… Впро­чем, в шта­те, где я жи­ву, луч­ше дер­жать по­доб­ные мыс­ли при се­бе. Ска­лис­тые го­ры д  ля жи­телей Ко­лора­до - это свя­тое.

На­ходясь в са­молё­те, я как-бы ста­нов­люсь его частью, чут­ко ре­аги­руя на ма­лей­шие из­ме­нения в шу­ме мо­торов, под­ра­гива­ние крыль­ев и вне­зап­ные из­ма­тыва­ющие тур­бу­лен­тные сод­ро­гания и швы­ряния. Я от­но­шусь к не­му, как к жи­вому су­щес­тву, пад­ко­му на лесть, и по­тому мыс­ленно за­ис­ки­ваю, уп­ра­шивая не по­ломать­ся. А ещё есть Он, с кем я наш­ла осо­бый путь об­ще­ния. При взлё­те и по­сад­ке я пы­та­юсь зак­рыть гла­за та­ким об­ра­зом, что­бы за­тем, в то­чеч­ной тем­но­те, уви­деть яр­кое пят­но. И вот ес­ли удас­тся это сде­лать, то вре­мен­ный кон­такт на­лажен и Его мож­но про­сить о ми­лосер­дии.

Тот по­лёт в Из­ра­иль был мо­им вто­рым тран­сатлан­ти­чес­ким по­лётом в жиз­ни. Пер­вый - Мос­ква-Нью-Й­орк - ос­та­вил са­мые неп­ри­ят­ные вос­по­мина­ния по мно­гим при­чинам. Пос­ле это­го я не ле­тала че­тыре го­да, и толь­ко наш пе­ре­езд в Ден­вер вы­нудил ме­ня за­лезть в са­молёт, что­бы, отор­вавшись от зем­ли, сно­ва ис­пы­тать мер­зкое ощу­щение бес­по­мощ­ности и стра­ха.

Ре­шение съ­ез­дить в Из­ра­иль зре­ло дав­но, но ре­аль­ная воз­можность  по­яви­лась толь­ко в 99-м го­ду. Би­леты бы­ли куп­ле­ны за три ме­сяца до по­ез­дки, и всё это вре­мя я бук­валь­но жи­ла её ожи­дани­ем, пред­вку­шая дол­гождан­ную встре­чу с друзь­ями, Сре­дизем­ным мо­рем и зем­лёй, ко­торую, ни­ког­да не ви­дела, но всег­да счи­тала сво­ей. Од­на­ко, про­пор­ци­ональ­но приб­ли­жению дня по­ез­дки рос­ли мои пред­са­молёт­ные стра­хи. По­тому пос­ледние па­ру не­дель я прак­ти­чес­ки не спа­ла, и вот в та­ком воз­буждён­но-деп­рессив­ном сос­то­янии по­яви­лась на бор­ту са­молё­та.   - Мой от­пуск на­чина­ет­ся с той ми­нуты, ког­да я са­жусь в крес­ло са­молё­та, - го­ворит моя под­ру­га детс­тва. - Ра­бота, хоть и вре­мен­но, ос­та­лась там, вни­зу, под об­ла­ками, вмес­те с бос­сом и его жлоб­ски­ми шут­ка­ми, вмес­те со все­ми ос­таль­ны­ми проб­ле­мами. Те­перь нас­та­ло моё вре­мя от­ды­хать, и имен­но са­молёт - от­личное мес­то, что­бы на­чать рас­слаб­лять­ся и по­чувс­тво­вать се­бя че­лове­ком.

Я ре­шила рас­сла­бить­ся и при­няла снот­ворное. Все вок­руг спа­ли: мой муж, мои дочь и сын, мно­гочис­ленные араб­ские де­ти с их за­вёр­ну­тыми в чёр­ные во­роньи ба­лахо­ны ма­теря­ми, и не ме­нее мно­гочис­ленные ев­рей­ские де­ти, об­ле­пив­шие сво­их чуть бо­лее раз­ноцвет­но оде­тых ма­терей. Су­дорож­но вжав­шись в крес­ло, я си­дела в по­лутём­ном са­молё­те, ос­ве­щён­ном лишь скуд­ным све­том де­жур­но­го ос­ве­щения, жда­ла дей­ствия таб­летки, при­нятой ещё три ча­са на­зад, и ощу­щала се­бя сто­роже­вым ан­ге­лом, не­сущим вы­нуж­денную служ­бу по ох­ра­не са­молё­та и его пас­са­жиров.

На­до же, есть на све­те счас­тли­вые лю­ди, ко­торые мо­гут спать в лю­бое вре­мя и при лю­бых об­сто­ятель­ствах. К при­меру, мно­го лет на­зад в Ки­шинё­ве у нас был при­ятель, ко­торый умуд­рился прос­пать силь­ней­шее, се­мибаль­ное зем­летря­сение. Де­ло бы­ло поз­дним лет­ним ве­чером. На­до ска­зать, что весь этот вос­крес­ный день Са­ша про­вёл, по­могая тё­ще де­лать зак­рутки на зи­му. Ну, как по­ложе­но, ги­веч, си­нень­кие и, ко­неч­но, со­лёные огур­чи­ки. К но­чи, спа­са­ясь от ду­хоты и ку­хон­но­го па­ра, он при­лёг от­дохнуть на лод­жии, пред­ва­ритель­но плот­но зак­рывшись из­нутри. (А жи­ли они на пер­вом эта­же.) При­мер­но в 11 был пер­вый тол­чок, и уже че­рез де­сять ми­нут весь го­род, во вся­ком слу­чае, вся хо­дячая часть на­селе­ния, бы­ла на ули­це. Но Са­ша спал. На ка­кое-то вре­мя же­на Са­ши и её ро­дите­ли упус­ти­ли из ви­ду его от­сутс­твие, так как бы­ли за­няты пя­тилет­ней Эве­линой. Ког­да же, бла­гопо­луч­но вы­бежав из вол­но­об­разно дёр­га­юще­гося до­ма, они от­бе­жали на бе­зопас­ное рас­сто­яние и пе­реве­ли дух, со­сед­ка сер­до­боль­но спро­сила Ми­лоч­ку:  "А что, муж твой се­год­ня до­ма не но­чу­ет?" Та ах­ну­ла и бро­силась к до­му, но тут опять трях­ну­ло, и на гла­зах у оне­мев­ших жиль­цов лод­жия со спя­щим на ней Са­шей слег­ка от­де­лилась от сте­ны и мед­ленно спол­зла на га­зон.

- Са­ша! - за­голо­сила тё­ща. - Вы­ходи не­мед­ленно!

- Да он бы вы­шел ес­ли бы смог, - мрач­но за­метил тесть.

- Са­ша! - уже в два го­лоса во­пили Ми­лоч­ка с ма­мой.

- Па­па не лю­бит, ког­да его бу­дят, - на­пом­ни­ла Эве­лина. В эту ми­нуту с бал­ко­на на­конец-то вы­суну­лась го­лова зас­панно­го, не­доволь­но­го Са­ши. На го­лове у не­го зре­ла вну­шитель­ных раз­ме­ров шиш­ка.

- Са­ша, те­бе что, упал на го­лову кир­пич?  - по­ин­те­ресо­валась тё­ща.

- Нет, ма­ма. Это ва­ши бан­ки с огур­ца­ми по­сыпа­лись мне на го­лову. Чес­тное сло­во, прос­то не­воз­можно от­дохнуть. Уже ушёл спать на бал­кон так то­же дос­та­ёте.

- При чём тут я!- взви­лась тё­ща. - Зем­летря­сение! Мы тут чуть не по­гиб­ли все. А он спит, как слон!

- Вы ещё ска­жите, что вой­на на­чалась! - ряв­кнул Са­ша и с гро­хотом зад­ви­нул стек­ло.

- Я же ска­зала, па­па не лю­бит, ког­да его бу­дят, - зе­вая по­дыто­жила Эве­лина.

Я бы хо­тела об­ла­дать по­доб­ным уме­ни­ем рас­слаб­лять­ся, но, к со­жале­нию, мне это не да­но. Нап­ро­тив, я ещё умуд­ря­юсь и всех ок­ру­жа­ющих до­вес­ти до нер­вно­го сос­то­яния. Как-то мы воз­вра­щались из Ка­лифор­нии и, про­летая над Ска­лис­ты­ми го­рами, по­пали в гро­зу. Са­молёт пот­ря­хива­ло, но на­род не осо­бен­но ре­аги­ровал и мир­но дре­мал…до тех пор, по­ка я не за­мети­ла, что пра­вое кры­ло, на мой взгляд, как-то не­обыч­но фун­кци­они­ру­ет. Сна­чала я нап­ря­жён­но вгля­дыва­лась, пы­та­ясь по­нять пос­ле­дова­тель­ность этих стран­ных по­дёр­ги­ваний и по­воро­тов. Но не най­дя это­му объ­яс­не­ний, на­чала энер­гично ози­рать­ся и го­ворить как бы са­ма с со­бой: " Хм, очень стран­но. Сколь­ко ле­таю, ни­ког­да та­кого не ви­дела…"

Са­мо со­бой, за­метив мои ёр­за­ния и при­шёп­ты­вания, ко мне нап­ра­вилась стю­ар­десса, с ко­торой я не­мед­ленно и уже в пол­ный го­лос раз­де­лила свои опа­сения. Тут пас­са­жирам ста­ло не до сна: кто-то за­мет­но нап­рягся, ко­му-то сроч­но за­хоте­лось в ту­алет, не­кото­рые ста­ли при­дир­чи­во срав­ни­вать син­хрон­ность ра­боты обо­их крыль­ев, а осо­бо впе­чат­ли­тель­ные да­же ус­пе­ли об­су­дить ста­тис­ти­ку и при­чины ави­ака­тас­троф пос­ледних лет. Стю­ар­десса по­дари­ла мне ко­сую улыб­ку и ска­зала: " Имен­но так крылья и дол­жны ра­ботать. Не соз­да­вай­те па­нику."

Мой муж уко­риз­ненно пос­мотрел на ме­ня и прис­ты­дил: " Ну, ты ни се­бе, ни лю­дям по­коя не да­ёшь."

И вот в этот раз я мол­ча­ла. К то­му же не ела и не пи­ла. Всю до­рогу. Все че­тыр­надцать ча­сов.

Но все­му при­ходит ко­нец, и ког­да шас­си всё-та­ки кос­ну­лось бе­тон­ной по­лосы, я мо­мен­таль­но ожи­ла и за­торо­пилась на во­лю - толь­ко те­перь, по ту сто­рону са­молё­та, на­чинал­ся от­счёт вы­меч­танно­го, дол­гождан­но­го пу­тешес­твия.

С пер­вой же ми­нуты я чувс­тво­вала се­бя как до­ма. Та­кое стран­ное, двой­ствен­ное ощу­щение: вок­руг го­ворят на не­понят­ном язы­ке, а ты по­чему-то уве­рена, что прос­то за­была этот гор­танный язык мно­го по­коле­ний на­зад, но вот ещё нем­но­го вре­мени по­будешь здесь - и неп­ре­мен­но вспом­нишь его, как вне­зап­но вспо­мина­ют своё прош­лое вы­ныр­нувшие из ам­не­зии лю­ди.

На­ша гос­ти­ница в Тель-Ави­ве на бе­регу мо­ря… Дав­ным-дав­но, в по­сыл­ке от Джой­нта, вмес­те с ис­кусс­твен­ной дуб­лёнкой, мы по­лучи­ли цвет­ной фо­то-аль­бом "Зна­комь­тесь, Из­ра­иль." ( Я хра­ню его до сих пор.) Там под од­ним из сним­ков бы­ло на­писа­но Тель-Авив, на­береж­ная. На ней, не­закон­ченным по­лук­ру­гом вы­сились бе­лока­мен­ные гос­ти­ницы, а пе­ред ни­ми пе­сок и по­лос­ка мо­ря, слег­ка за­горо­жен­ная све­жевык­ра­шен­ны­ми гриб­ка­ми. Я выш­ла на за­литое сол­нцем зад­нее крыль­цо Мар­ри­от­та и ах­ну­ла: вот же он, этот пляж, за­жатый меж­ду реб­ристы­ми оте­лями и без­мя­теж­ной го­лубиз­ной мо­ря. Тот же топ­та­ный-пе­ретоп­танный пе­сок, те же гри­боч­ки, воз­можно те же, но уже вы­рос­шие де­ти, и я, слов­но по­явив­ша­яся на этом сним­ке из дру­гого из­ме­рения. А ког­да спус­ти­лась по трём рас­ка­лён­ным сту­пень­кам и по­дош­ла к во­де, фо­тог­ра­фия и вов­се ста­ла па­норам­ной: мо­ре бы­ло пов­сю­ду, а за по­лосой вы­соток от­кры­вал­ся вид на Яф­фо - при­чуд­ли­вые до­ма с плос­ки­ми кры­шами и приш­варто­ван­ны­ми под ни­ми лод­ка­ми. Имен­но тог­да приш­ло явс­твен­ное ощу­щение сме­щён­ности, не­оп­ре­делён­ности прос­транс­тва и вре­мени, уже не по­кидав­шее ме­ня на про­тяже­нии де­сяти пос­ле­ду­ющих дней.

Той ночью я поч­ти не спа­ла - сто­яла на бал­ко­не до трёх ча­сов и раз­гля­дыва­ла тол­пы лю­дей на на­береж­ной, в пе­репол­ненных рес­то­ранах под тен­та­ми. Там, вни­зу, ки­пела ЖИЗНЬ, от ко­торой я так от­выкла в за­мол­ка­ющем пос­ле шес­ти ве­чера Ден­ве­ре. Толь­ко к ут­ру на­береж­ная пос­те­пен­но опус­те­ла, а я всё ни­как не мог­ла зас­нуть - от пе­рена­сыщен­но­го рас­тво­ра впе­чат­ле­ний и осоз­на­ния без­гра­нич­но­го счастья. Оно ос­та­валось со мной и в ко­рот­ком цвет­ном сне: лё­жа на пес­ке ли­цом к мо­рю, я тро­гала, рас­ти­рала меж­ду паль­цев бе­лые гре­беш­ки волн. А по­том на ла­донь упа­ла тём­ная дож­де­вая кап­ля. За ней дру­гая - на грудь. Рас­полза­ясь, они тя­желе­ли, при­чиняя боль, и ког­да ды­шать ста­ло не­воз­можно, я прос­ну­лась. Сер­дце би­лось уже где-то вне мо­его стис­ну­того спаз­ма­ми те­ла. Взгля­нув на свои скрю­чен­ные су­доро­гой паль­цы, ещё се­кун­ды на­зад иг­равшие с вол­на­ми, я  по­няла, что чер­та, от­де­ля­ющая ре­аль­ность от суб­стан­ции, не име­ющей наз­ва­ния, весь­ма раз­мы­та, и что зыб­кая эта ли­ния мо­жет иног­да ра­зом­кнуть­ся, что­бы впус­тить странс­тву­ющую ду­шу, а по­том вы­тол­кать её об­ратно, в смя­тении и нев­нятной тос­ке. Меж­ду спаз­ма­ми я пы­талась по­нять, что со мной про­ис­хо­дит. И будь про­межут­ки меж­ду ни­ми ко­роче, мо­жет, я бы и до­гада­лась, что зах­ва­тив­ший ме­ня врас­плох прис­туп па­ники - не что иное, как пост-ре­ак­ция мо­его ор­га­низ­ма на 14-ча­совой пе­релёт и все это­му пред­шес­тву­ющие стра­хи. Но как из­вес­тно, ис­пуг по­рож­да­ет ещё боль­ший ис­пуг. И по­тому моя мыс­ли­тель­ная де­ятель­ность на тот мо­мент ог­ра­ничи­валась лишь од­ним на­зой­ли­вым вы­водом - вот оно, ев­рей­ское счастье - за­дох­нуть­ся от это­го са­мого счастья на зем­ле пред­ков, что­бы всем ис­портить от­дых.

Че­рез час мы с друзь­ями уже еха­ли в гос­пи­таль.Чес­тно го­воря, в мои пла­ны не вхо­дило зна­комс­тво со стра­ной и её обы­ча­ями нас­толь­ко из­нутри, и уж во вся­ком слу­чае не в ка­чес­тве па­ци­ен­та ско­рой по­мощи.

Тель-Авив­ский гос­пи­таль сво­ей ску­чен­ностью и мно­гоча­совы­ми ожи­дани­ями силь­но на­поми­нал ав­то­вок­зал. Раз­ве что на­род был яв­но об­щи­тель­нее. Па­ци­ен­ты об­сужда­ли друг с дру­гом свои сим­пто­мы, ана­лизи­рова­ли их раз­ви­тие, а за тех, кто был не в сос­то­янии или нас­тро­ении раз­го­вари­вать, это де­лали при­шед­шие с ни­ми родс­твен­ни­ки. Вок­руг ока­залось мно­го рус­ских, и вся ат­мосфе­ра на­поми­нала по­сидел­ки, ког­да жа­лу­ясь и за­од­но под­бадри­вая друг-дру­га, лю­ди от­вле­ка­ют­ся от бо­ли и тре­воги.

Ря­дом с на­ми си­дели две по­жилые жен­щи­ны, бла­го­об­разные "рус­ские ев­рей­ки". Од­на - пол­ногру­дая, с ак­ку­рат­ным, круп­ным пер­ма­нен­том, дру­гая - по­мель­че, с по­редев­ши­ми ры­жева­тыми во­лоса­ми и стран­ной для её воз­раста чёл­кой, в про­боре ко­торой прос­ту­пала силь­ная се­дина. Я так и не ра­зоб­ра­лась, ко­торая из них бы­ла па­ци­ен­ткой, а кто соп­ро­вож­да­ющей, пос­коль­ку обе они тер­пе­ливо, без ма­лей­ших приз­на­ков раз­дра­жения, жда­ли сво­ей оче­реди. Бе­седо­вали они о жиз­ни и смер­ти. При­чём, у той, с чёл­кой, го­лос был, как и­ери­хон­ская тру­ба. Она рас­сужда­ла о том, что каж­дый че­ловек дол­жен иметь пра­во уй­ти из жиз­ни тог­да, ког­да сам при­мет ре­шение это сде­лать. Нап­ри­мер, док­то­ра дол­жны вы­дать всем же­ла­ющим по шесть таб­ле­ток (по­чему имен­но шесть, а не три или во­об­ще од­ну для прос­то­ты?), и ес­ли че­ловек уз­нал, что не­из­ле­чимо бо­лен и об­ре­чён на стра­дания, он прос­то при­мет эти вы­дан­ные за­годя таб­летки - и всё. Не на­до му­чить­ся от нес­терпи­мых бо­лей и му­чить ок­ру­жа­ющих. И бук­валь­но сра­зу, на том же ды­хании: " Зи­на, вы лю­бите мас­ли­ны? А мас­ли­ны с хле­бом? Да? Так я вас уго­щу бу­тер­бро­дом." - и она энер­гично по­лез­ла в сум­ку. В те­чение пос­ле­ду­ющих де­сяти ми­нут Зи­на сос­ре­дото­чен­но пе­режё­выва­ла бу­тер­брод вмес­те с по­лучен­ной ин­форма­ци­ей, а за­тем за­дум­чи­во про­из­несла: "Вы та­ки пра­вы, Рая, толь­ко эти таб­летки дол­жны иметь боль­шой срок год­ности".

То ли осоз­на­ние то­го, что не­об­хо­димая по­мощь на­ходит­ся тут, ря­дом, на рас­сто­янии вы­тяну­той ру­ки, то ли сам по се­бе этот пе­рена­сыщен­ный люд­ской рас­твор при­дал мне уве­рен­ности, но че­рез три ча­са ожи­дания я по­чувс­тво­вала се­бя го­раз­до луч­ше, и тут ме­ня заз­ва­ли в от­де­лён­ную за­дёр­ги­ва­ющей­ся шир­мой ком­натку. По­явил­ся врач, су­дя по име­ни - араб. Да, ев­рей­ско­го счастья не бы­ва­ет ма­ло. А тут оно прос­то нас­ту­пало на пят­ки. Вот прав­да, удач­ная - при­ехать в Из­ра­иль, в стра­ну, ко­торая сла­вит­ся сво­ей ме­дици­ной во всём ми­ре и по­пасть имен­но к вра­чу-ара­бу! По-ан­глий­ски он го­ворил с тру­дом, му­читель­но под­би­рая сло­ва. Учи­тывая это об­сто­ятель­ство, я стра­лась как мож­но дос­тупнее объ­яс­нить ему, что про­изош­ло. Он дол­го мял мой жи­вот, по­чему-то в об­ласти уда­лён­но­го лет пят­надцать на­зад ап­пендик­са. По­том по­доз­вал мед­сес­тру и жес­том, не ос­тавля­ющим сом­не­ний в его бру­таль­ных на­мере­ни­ях, ука­зал на клиз­му, зме­ёй за­вис­шую на сте­не. Я ска­зала, что клиз­му де­лать ка­тего­ричес­ки от­ка­зыва­юсь.

- А что, он ещё там? - обес­по­ко­ен­но спро­сил врач, ука­зывая паль­цем на мой жи­вот.

- Кто?

- Ну он, animal.

Тут до ме­ня дош­ло, что врач при­нял про­из­не­сён­ное мной сло­во enema (клиз­ма) за animal (жи­вот­ное) и по­тому  ре­шил, что у ме­ня в жи­воте по­сели­лось не­кое жи­вот­ное, ко­торое и ста­ло при­чиной мо­его ви­зита в гос­пи­таль. Имен­но в тот мо­мент не­понят­ное за­боле­вание от­пусти­ло ме­ня: я на­чала хо­хотать, до ко­лик, до слёз. Мед­сес­тра, дос­та­вив­шая ка­тал­ку, на ко­торой ме­ня дол­жны бы­ли от­везти в рен­тген­ка­бинет для изу­чения же­лудоч­но­го монс­тра, с не­до­уме­ни­ем и не­кото­рым со­жале­ни­ем (как смот­рят на ду­шев­но­боль­ных) взи­рала на моё тря­суще­еся от сме­ха те­ло. В до­вер­ше­ние ко все­му, из-за шир­мы сбо­ку раз­дался скри­пучий го­лос: "Имей­те ува­жение, мне вот-вот нач­нут смот­реть в пря­мую киш­ку, а из-за вас я не мо­гу сос­ре­дото­чить­ся." Я уже не мог­ла сме­ять­ся, а прос­то сто­нала, дер­жась за жи­вот. В та­ком сос­то­янии ме­ня и уви­дел при­шед­ший на по­мощь ещё один врач, на этот раз - рус­ский. На ив­ри­те он пе­реки­нул­ся нес­коль­ки­ми сло­вами с ара­бом и, стро­го пос­мотрев на ме­ня, ска­зал: "Ту­рис­ты, а? Что, у нас тут кро­ме гос­пи­таля смот­реть боль­ше не­чего? Наш­ли мес­то цирк ус­тра­ивать!" Неп­ро­из­воль­но про­дол­жая пох­рю­кивать, я вве­ла его в курс де­ла, а ког­да не­пос­редс­твен­но дош­ла до enema-animal час­ти, его гла­за не­ожи­дан­но ок­ра­сились ев­рей­ской грустью и он про­из­нёс: " Вам ещё по­вез­ло, что он не наз­на­чил сроч­ную опе­рацию по из­вле­чению это­го са­мого зве­ря. А во­об­ще он хо­роший врач, ес­ли так быс­тро вас вы­лечил. Не знаю, прав­да, от че­го. И все­го за…" - Трис­та пять­де­сят дол­ла­ров, бод­ро за­кон­чи­ла я его мысль, взгля­нув на счёт.

С этим мы и у­еха­ли из гос­пи­таля. На вся­кий слу­чай, пос­ле­ду­ющие дни я си­дела на ди­ете, пи­та­ясь в ос­новном изу­митель­ной из­ра­иль­ской брын­зой, мас­ли­нами, по­мидо­рами и соч­ны­ми длин­нень­ки­ми яб­ло­ками, на­поми­нав­ши­ми дав­но за­бытую ан­то­нов­ку. Вся эта ис­то­рия, са­ма по се­бе на тот мо­мент, не очень важ­ная, име­ла своё про­дол­же­ние, и её вто­рой этап при­шёл­ся на сле­ду­ющий же пос­ле на­шего воз­вра­щения из Из­ра­иля день.

На этот раз до­рога от тель-авив­ской гос­ти­ницы до две­рей на­шего до­ма за­няла двад­цать три ча­са. Си­дя в а­эро­пор­ту, я изо всех сил ста­ралась не ду­мать о пред­сто­ящем по­лёте, заб­ло­киро­вать своё во­об­ра­жение, упор­но ри­су­ющее кар­ти­ну

ноч­но­го не­ба и на­шего са­молё­та, раз­ре­за­юще­го гряз­ную стек­ло­вату гус­тых об­ла­ков. Я прок­ру­чива­ла в па­мяти всё уви­ден­ное мною в Из­ра­иле: на­ши бес­ко­неч­ные эк­скур­сии, за­литые сол­нцем пля­жи, из­ви­лис­тые улоч­ки Ак­ко, пет­ля­ющую до­рогу на­верх к И­еру­сали­му, и сам го­род, вне­зап­но от­кры­ва­ющий­ся с хол­ма, как ис­ти­на, от­крыв­ша­яся пос­ле блуж­да­ний. Я по­дума­ла, что этих счас­тли­вых вос­по­мина­ний мне хва­тит на об­ратную до­рогу. И тут я ус­лы­шала раз­го­вор. Собс­твен­но, это был мо­нолог, по­тому что рас­по­ложив­ший­ся нап­ро­тив по­жилой че­ловек хоть и смот­рел на сво­его со­бесед­ни­ка, но ско­рее об­ра­щал­ся к се­бе.

- Нет, вы толь­ко пред­ставь­те, он рыл­ся в шка­фах. Ис­кал спря­тан­ные день­ги. Знал, что ста­рые лю­ди име­ют при­выч­ку за­совы­вать де­сят­ку-дру­гую под стоп­ку по­лоте­нец там, или в кар­ман ста­рой ду­шег­рей­ки. По­том за­быва­ют…

А на­ходят - ра­ду­ют­ся. Ну, вот и он ра­довал­ся. Там па­ру ше­келей, тут ещё за­нач­ка. И это на сле­ду­ющий пос­ле по­хорон день, вмес­то си­дения Ши­вы, ког­да ду­ша ещё не ра­зор­ва­ла свя­зи с те­лом и, воз­вра­ща­ясь, оп­ла­кива­ет его. И что эта ду­ша уви­дела? Ко­поша­шего­ся в белье пле­мян­ни­ка. Так вы мне ска­жите, где он есть, этот по­кой?

- Не мне вам го­ворить, - всту­пил его со­бесед­ник, - ког­да че­ловек хо­чет вы­валять­ся в гря­зи, ник­то не в си­лах его удер­жать.

- Прав­да, - вздох­нул пер­вый, - но этот пле­мян­ник со все­ми сво­ими гре­хами ле­тит с на­ми в од­ном са­молё­те. Вы ду­ма­ете, его гре­хи не при­тянут са­молёт к зем­ле рань­ше вре­мени?

Объ­яви­ли по­сад­ку. И сно­ва всё пов­то­рилось: бес­сонный пе­релёт, бе­зус­пешные по­пыт­ки рас­сла­бить­ся с по­мощью таб­ле­ток и ско­рая по­мощь, уже в Ден­ве­ре. Мес­тные вра­чи тща­тель­но про­вели все ис­сле­дова­ния, про­вери­ли всё, что мож­но, но ни­чего не наш­ли. Толь­ко че­рез пол-го­да, зи­мой, мне пос­та­вят пра­виль­ный ди­аг­ноз. А тог­да я ти­хонеч­ко ле­жала под ка­пель­ни­цей, и со мной про­ис­хо­дили стран­ные ве­щи. Я ви­дела, или в этом слу­чае пра­виль­нее ска­зать, смот­ре­ла сон. Да, имен­но смот­ре­ла, по­тому что это был не­обыч­ный сон, раз­во­рачи­ва­ющий­ся, как холст кар­ти­ны.

Я ви­дела до­рогу и бре­дущий по ней нед­линный ка­раван, по­гоня­емый нес­коль­ки­ми жен­щи­нами в длин­ных тём­ных одеж­дах. Они шли вдоль не­высо­кой из­го­роди, ми­мо дву­хэтаж­ных до­мов с бал­ко­нами, по уз­кой кри­вой улоч­ке, вы­мощен­ной бу­лыж­ни­ком, пок­ры­тым на­лётом пес­ка. Смер­ка­лось, и го­лубиз­на юж­но­го не­ба сме­нилась глу­бокой си­невой. Ка­раван дви­гал­ся в пол­ной ти­шине. Я ле­тела над ним и удив­ля­лясь то­му, как нес­лышно идут жи­вот­ные. Воз­дух был очень тёп­лым, и пах­ло ка­кими-то цве­тами.

По­чему-то, я бы­ла уве­рена, что на­ходи­лась в Из­ра­иле, хо­тя са­мо мес­то бы­ло мне нез­на­комо. Я вов­се не бы­ла заб­лу­див­шей­ся стран­ни­цей, а на­обо­рот, чувс­тво­вала се­бя аб­со­лют­но при­час­тной к про­ис­хо­дяще­му. Мне бы­ло очень хо­рошо, ком­фор­тно и ин­те­рес­но в этом сос­то­янии па­рения.

Но за­тем что-то ста­ло ме­шать мо­ему по­лёту. Неп­ри­ят­ный, на­до­ед­ли­во пов­то­ря­ющий­ися звук вры­вал­ся в моё сно­виде­ние, и кар­ти­на на­чала рвать­ся, как ста­рая ки­ноп­лёнка, по­ка и вов­се не ис­чезла. Очень не­доволь­ная, я от­кры­ла гла­за и по­няла, что раз­дра­жа­ющий звук ис­хо­дил от мо­нито­ра, из­ме­ря­юще­го моё дав­ле­ние. Мед­сес­тра кол­до­вала над ка­пель­ни­цей.

- У те­бя силь­но по­низи­лось дав­ле­ние, ни­же до­пус­ти­мой от­метки, - ска­зал мой муж, - и они ни­как не мог­ли при­вес­ти те­бя в чувс­тво. Ды­хания поч­ти не бы­ло. К то­му же, ты яв­но не хо­тела про­сыпать­ся и всё вре­мя, по­ка они те­бя тор­мо­шили, ста­ралась пок­репче заж­му­рить гла­за.

Я взгля­нула на при­щеп­ку, сжи­мав­шую мой па­лец и ве­дущий от неё тон­кий про­вод, со­еди­нив­ший на нес­коль­ко ми­нут боль­нич­ную ре­аль­ность с ре­аль­ностью ви­дения, и от­ве­тила: " Это прав­да. Я смот­ре­ла очень не­обыч­ный сон. Я в нём ле­тала, и мне там бы­ло хо­рошо и сов­сем не страш­но. По­чему нель­зя бы­ло ос­та­вить ме­ня там хоть не­надол­го?"

С тех пор прош­ли го­ды, но в от­ли­чие от мно­жес­тва дру­гих снов, ко­торые обыч­но лег­ко та­яли и ис­па­рялись из па­мяти, вы­тес­ненные рас­све­том и су­етой жиз­ни, этот сох­ра­нил­ся в мель­чай­ших де­талях, мо­жет быть бла­года­ря то­му, что я мно­го раз пе­рес­ка­зыва­ла его друзь­ям и зна­комым. Я во­об­ще не уве­рена, что это был имен­но сон, по­тому что у ме­ня ос­та­лось ощу­щение пе­реме­щения в дру­гое из­ме­рение и, что са­мое уди­витель­ное, ощу­щение ес­тес­твен­ности это­го сос­то­яния.

И как под­твержде­ние, поз­дней осенью прош­ло­го го­да, эта ис­то­рия не­ожи­дан­но по­лучи­ла про­дол­же­ние, ког­да са­мым стран­ным об­ра­зом вир­ту­аль­ный мост пе­реки­нул­ся из Из­ра­иля в мою те­переш­нюю жизнь.

В тот день, как обыч­но во вре­мя обе­ден­но­го пе­реры­ва, я за­лез­ла в ин­тернет, про­вери­ла поч­ту, а по­том пош­ла в Google и по­чему-то на­чала бро­дить по из­ра­иль­ским ху­дожес­твен­ным га­лере­ям. И вдруг…я уви­дела ту са­мую кар­ти­ну. Это бы­ло так не­ожи­дан­но, что в те­чение нес­коль­ких ми­нут я прос­то си­дела, ус­та­вив­шись на мо­нитор. Та же уз­кая, из­ви­лис­тая улоч­ка, пе­рете­ка­ющая из прош­ло­го в бу­дущее, та же нас­то­рожен­ная без­мя­теж­ность, раз­ли­тая в пред­ве­чер­нем воз­ду­хе. Вот толь­ко ка­рава­на нет: он, ви­димо, уже про­шёл, не ос­та­вив сле­дов на стёр­той ве­ками мос­то­вой.

"Lanes of Safed" (Пе­ре­ул­ки Цфа­та) - так Moshe Yair (Мо­ше Я­ир) наз­вал свою кар­ти­ну. В об­щем-то, я нис­коль­ко не сом­не­валась, что уви­ден­ное мною в по­лу-бес­созна­тель­ном сос­то­янии мес­то, дей­стви­тель­но су­щес­тву­ет или, во вся­ком слу­чае, су­щес­тво­вало. Я бы­ла аб­со­лют­но уве­рена, что оно на­ходи­лось в Из­ра­иле, но Цфат? Все мои поз­на­ния об этом го­роде ог­ра­ничи­вались  всколь­зь об­ро­нён­ной фра­зой  мо­ей под­ру­ги из Бе­ер-Ше­вы о том, что Цфат - го­род ху­дож­ни­ков и что она при­об­ре­ла там нес­коль­ко кар­тин. Бо­лее то­го, к сво­ему сты­ду, я да­же не зна­ла, что Цфат и Сэй­фед - од­но и то же. Те­перь же мне не­об­хо­димо бы­ло уз­нать как мож­но боль­ше об этом мес­те, спря­тан­ном в го­рах Га­лилеи. Я вы­яс­ни­ла, что имен­но бла­года­ря сво­ему мес­то­поло­жению, Цфат ос­та­вал­ся хо­рошо скры­ва­емым, сек­ретным мес­том да­же для боль­шинс­тва из­ра­иль­тян. Сог­ласно ве­ликим ев­рей­ским те­оло­гам прош­ло­го, на сво­ём пу­ти в И­еру­салим Мес­сия прой­дёт че­рез Цфат. А ве­ликий каб­ба­лист Ари Ха­Кодеш ска­зал, что до то­го вре­мени, ког­да на­конец-то бу­дет воз­ве­дён тре­тий храм, имен­но над Цфа­том бу­дет силь­нее все­го ощу­щать­ся при­сутс­твие Б-га. Цфат, вмес­те с Хев­ро­ном, И­еру­сали­мом и Ти­вери­ей оли­цет­во­ря­ет од­но из че­тырёх свя­тых мест Из­ра­иля. Он сим­во­лизи­ру­ет воз­дух и, как ука­зыва­ет Зо­хар, один из ос­но­вопо­лож­ни­ков ев­рей­ско­го мис­ти­циз­ма, воз­дух Цфа­та - са­мый чис­тый в Из­ра­иле. Ре­бе Ме­нахем Мен­дель, ос­но­вав­ший в Цфа­те ха­сид­скую об­щи­ну, вы­нуж­ден был от­ту­да у­ехать, объ­яс­нив это тем, что из-за не­обык­но­вен­ной чис­то­ты и свя­тос­ти воз­ду­ха он неп­ре­рыв­но слы­шал не­бес­ные го­лоса, на­рушав­шие его сон. Я так же уз­на­ла, что в 16-м ве­ке мно­гочис­ленные зна­мени­тые ре­лиги­оз­ные учё­ные пе­ресе­лились в Цфат из Ис­па­нии, спа­са­ясь от ин­кви­зиции, и имен­но тог­да этот го­род стал ду­хов­ным цен­тром ев­рей­ско­го ми­ра, где Каб­ба­ла дос­тигла сво­его рас­цве­та.

Мо­ше Я­ир - как раз и яв­ля­ет­ся по­том­ком ис­пан­ских бе­жен­цев в седь­мом по­коле­нии. Его семья не­пос­редс­твен­но учас­тво­вала в стро­итель­стве Цфа­та, а

пра-пра­дед, ре­бе Мо­ше Ра­хамим, 400 лет на­зад пос­тро­ил там си­наго­гу, где Мо­ше-млад­ший мо­лит­ся и се­год­ня. Она на­ходит­ся в ста­рой час­ти го­рода, ко­торая пред­став­ля­ет со­бой уз­кие, мо­щёные бу­лыж­ни­ком улоч­ки, вдоль ко­торых тес­нятся мно­гочис­ленные ху­дожес­твен­ные га­лереи, сред­не­веко­вые си­наго­ги, гос­ти­ные дво­ры и час­тные до­мики. Сло­вом, имен­но ту­да ка­ким-то не­объ­яс­ни­мым об­ра­зом ме­ня за­нес­ло, ска­жем так, моё боль­ное во­об­ра­жение.

Каж­дый день я от­кры­вала ин­тернет, вгля­дыва­лась в кар­ти­ну, и каж­дый раз ме­ня ох­ва­тыва­ло стран­ное ощу­щение при­час­тнос­ти к это­му мес­ту. При­чём, рам­ка кар­ти­ны со­вер­шенно не ог­ра­ничи­вала её ди­апа­зон, по­тому что я прек­расно пом­ни­ла что на­ходит­ся за очер­ченным ею прос­транс­твом: я ведь тог­да смот­ре­ла на это свер­ху.

В ито­ге, я всё же пос­ла­ла Мо­ше Я­иру элек­трон­ное со­об­ще­ние. От­ве­та не бы­ло до­воль­но дол­го - нес­коль­ко не­дель. А по­том, не­ожи­дан­но, от­вет при­шёл :

" Из­ви­ни, был на сбо­рах." И я вспом­ни­ла, - чи­тая весь­ма ску­пые све­дения о Мо­ше, нат­кну­лась на упо­мина­ние о том, что он шесть лет слу­жил штур­ма­ном в лёт­ных вой­сках.

Ин­тернет не­веро­ят­но эко­номит вре­мя. Не нуж­ны боль­ше поч­то­вые гон­цы, тряс­кие по­ез­да, веч­но зас­тре­ва­ющие из-за не­пого­ды са­молё­ты и не­пово­рот­ли­вые оке­ан­ские лай­не­ры. Все­го лишь нес­коль­ких на­жатий кноп­ки дос­та­точ­но, что­бы обо всём до­гово­рить­ся.

И вот в один из пер­вых ве­сен­них дней, вер­нувшись с ра­боты и вой­дя в гос­ти­ную, я по­чувс­тво­вала ка­кую-то пе­реме­ну. Сна­чала не мог­ла по­нять, в чём де­ло, но, уви­дев за­гадоч­ные ли­ца де­тей и му­жа, ог­ля­нулась, под­ня­ла гла­за - и уви­дела на сте­не кар­ти­ну. А на сто­ле - кви­тан­цию о пе­ресыл­ке и за­пис­ку на ан­глий­ском: "Zoya, Shalom. This is the painting you've asked for. I hope you will enjoy it. This is the painting of the Holy City of Safed. Thank you for everything. Moshe Yair."*

______________________

* Здравс­твуй. Вот кар­ти­на, о ко­торой ты про­сила. На­де­юсь, она те­бе пон­ра­вит­ся. Это вид Свя­того го­рода Цфат. Спа­сибо за всё.