Американские сюжеты

НО­ВЫЙ АВ­ТОР "КРУ­ГОЗО­РА" О СЕ­БЕ

Я про­живаю в Сан-Фран­циско, ра­ботаю в пор­ту, имею сте­пень ма­гис­тра фи­лосо­фии, по­лучен­ную в Уни­вер­си­тете Сан-Фран­циско. Яв­ля­юсь чле­ном "Об­щес­тва фран­цуз­ских по­этов" (Poetes Francais), а так­же "Об­щес­тва фран­цуз­ских по­этов и ху­дож­ни­ков" (La Societes des Poetes et Artistes de France). На­писал бо­лее ты­сячи сти­хот­во­рений и по­эм, а так­же 156 рас­ска­зов. Опуб­ли­ковал 6 книг, по пре­иму­щес­тву во Фран­ции. В 1998 го­ду в из­да­тель­стве Cahiers de Nuit опуб­ли­ковал сбор­ник сти­хов Les Putains Cocainomanes ("Ко­ка­ино­вые шлю­хи"). В 1999 го­ду в том же из­да­тель­стве из­дан ро­ман Prostitutees au bord de La Route ("Прос­ти­тут­ки на обо­чине"). В 1998 го­ду был удос­то­ен пре­мии име­ни Вик­то­ра Гю­го за кни­гу Une Lancia rouge d?vale Lombard Street tombeau ouvert ("Крас­ная "лян­чия", не­суща­яся с рё­вом по Лом­бард-стрит").

ЛА­ЗАНЬЯ-СТРИТ
На рус­ском язы­ке пуб­ли­ку­ет­ся впер­вые

Бы­ло уже поч­ти два ча­са но­чи, ког­да я на­конец рас­про­щал­ся со сво­ими друзь­ями До­ном Мил­лзом и Ро­ном Гер­хар­дтом и по­ехал до­мой. За пи­вом и раз­го­вора­ми мы за­сиде­лись до­поз­дна. Дон и Рон жи­ли на прис­та­ни Са­уса­лито, до­мом им слу­жил ло­доч­ный са­рай, сто­яв­ший в ок­ру­жении по­доб­ных же хи­бар, ста­рых фур­го­нов и прог­нивших ло­док. Меж­ду этих не­казис­тых оби­талищ рос бурь­ян, ва­лялись ржа­вые ве­лоси­пед­ные ра­мы, пус­тые боч­ки из-под со­ляр­ки, стер­тые ав­то­мобиль­ные пок­рышки и про­чие объ­ек­ты пос­тиндус­три­аль­но­го ис­кусс­тва.

Дождь, лив­ший чуть не всю ночь, поч­ти за­кон­чился; на вет­ро­вой стек­ло па­дали ред­кие кап­ли. На Ма­рин­шип-у­эй я свер­нул на­лево, на Хар­бор-драйв, за­тем - еще раз на­лево, на Брид­жу­эй. Про­ез­жая ми­мо ав­то­бус­ной ос­та­нов­ки мар­шру­та Гол­ден-гейт Тран­зит, я за­метил сто­яв­шую под на­весом жен­щи­ну, ко­торая го­лосо­вала про­ез­жавшим ми­мо ма­шинам. По­рой прос­ти­тут­ки та­ким не­хит­рым спо­собом под­ма­нива­ют кли­ен­тов, но я по­думал, что для это­го биз­не­са вре­мя уже слиш­ком поз­днее, да и по­года край­не сквер­ная. Я подъ­ехал, ос­та­новил­ся. Нас­коль­ко я мог за­метить, оде­та она бы­ла сов­сем не по по­годе. Рос­ту в ней бы­ло при­мер­но метр семь­де­сят, влаж­ные кон­цы рас­тре­пан­ных ры­жих во­лос при­лип­ли к неб­режно на­кину­тому си­нему дож­де­вику. Она жад­но ку­рила, ве­ро­ят­но, прос­то что­бы хоть как-то сог­реть­ся.

- Под­брось ме­ня до Ла­занья-стрит, - ска­зала она, заб­равшись ко мне в ма­шину.

Я тро­нул с мес­та, по­том, ког­да мы уже про­еха­ли па­ру квар­та­лов, по­ин­те­ресо­вал­ся:

- А где эта чер­то­ва Ла­занья-стрит?

- Не хо­чешь ма­лость по­раз­влечь­ся? - от­ве­тила она воп­ро­сом на воп­рос.

- Не осо­бен­но, - ска­зал я. - Да и де­нег у ме­ня поч­ти не ос­та­лось.

- А сколь­ко у те­бя есть?

- Шесть дол­ла­ров.

- Ну, - по­мед­лив, ска­зала она. - За шесть дол­ла­ров мо­жешь по­лучить ми­нет.

Мож­но по­думать, я тор­го­вал­ся, что­бы сбить це­ну…

- Ес­ли те­бе так силь­но нуж­ны день­ги, - ска­зал я, - мо­гу дать те­бе пя­тер­ку прос­то так. Дол­лар мне ну­жен, что­бы зап­ла­тить за про­езд по мос­ту.

Она ми­нуту по­раз­мышля­ла над мо­ими сло­вами, по­том ска­зала:

- Тор­мозни воз­ле "Се­вен-эле­вен", я хо­чу взять чаш­ку ко­фе.

К то­му вре­мени, как мы подъ­еха­ли к Милл-Вэл­ли, она уже зад­ре­мала, при­валив­шись к мо­ему пле­чу. Я да­же слы­шал, как она ле­гонь­ко пох­ра­пыва­ет во сне.

Я про­ехал по шос­се Шор-лайн, на Тэм-джанкшн по­вер­нул на­лево и вско­ре при­пар­ко­вал­ся воз­ле су­пер­марке­та. Она прос­ну­лась, по­тер­ла гла­за. Я вы­шел из ма­шины, она вы­лез­ла вслед за мной. Свой дож­де­вик она сня­ла и ос­та­вила в ма­шине; я об­ра­тил вни­мание на тем­ные пят­на у нее на ру­ках. Они бы­ли очень по­хожи на си­няки. Впро­чем, эти пят­на впол­не мог­ли ока­зать­ся приз­на­ками ка­кой-ни­будь бо­лез­ни. Уж и не знаю, ка­кой из двух ва­ри­ан­тов был бы ху­же, со­вер­шенно ни­куда не год­ная ди­лем­ма.

Я ку­пил ей ста­кан­чик ко­фе за пять­де­сят цен­тов и черс­твый шо­колад­ный пон­чик за со­рок. "Рэй­нир эль" за­кон­чился, приш­лось взять бу­тыл­ку "Бад­вай­зе­ра" за пять­де­сят де­вять цен­тов, и еще я ку­пил па­кет со­леных крен­дель­ков "Ролд Голд" за трид­цать пять. Я поз­во­лил ей заб­рать всю сда­чу с пя­тер­ки - наб­ра­лось три дол­ла­ра шес­тнад­цать цен­тов. И у ме­ня еще ос­тался дол­лар в бу­маж­ни­ке - на про­езд по мос­ту.

Мы вер­ну­лись к мо­ему уни­вер­са­лу. Я сгру­зил по­куп­ки на ле­жав­ший в ба­гаж­ни­ке мат­рац. Он слу­жил под­клад­кой для вся­кого ба­рах­ла, что­бы оно не гре­мело, пе­река­тыва­ясь по го­лому же­лезу. Хо­тя мат­рац мож­но бы­ло ис­поль­зо­вать с боль­шим тол­ком и при­ят­ностью.

Я по­думал, что те­перь моя по­пут­чи­ца хо­чет вер­нуть­ся на ав­то­бус­ную ос­та­нов­ку, и по­вез ее об­ратно.

- Не на­до, - ска­зала она. - От­ве­зи ме­ня до­мой.

- Ку­да, на Ла­занья-стрит? - спро­сил я в пол­ной уве­рен­ности, что наз­ва­ние ули­цы вы­думан­ное.

- Нет, я по­кажу до­рогу.

Мы про­еха­ли Ло­рел-у­эй, свер­ну­ли на Ма­рин-аве­ню, по­том ока­зались воз­ле не­опи­су­емо вет­хой хи­бары.

- Идем, - ска­зала она. Пош­ла к до­му пер­вой, от­кры­ла дверь.

- Это ты, Крис? - пос­лы­шал­ся дре­без­жа­щий го­лос.

- Как ты, па? - отоз­ва­лась она.

Я та­кого не ожи­дал. Ско­рее по­думал бы, что она жи­вет с чер­ным су­тене­ром или под­ружкой-лес­би­ян­кой.

Па­паша Крис си­дел на про­дав­ленном ди­ване, смот­рел те­леви­зор. Груз­ный, пле­шивый дядь­ка, ко­торый дав­но пе­рес­тал за со­бой сле­дить. Не знаю, ка­кие меж­ду от­цом и до­черью бы­ли до­гово­рен­ности нас­чет то­го, мо­жет ли она при­водить пос­то­рон­них му­жиков к се­бе в ком­на­ту. Он си­дел, ку­рил си­гаре­ту и, ка­жет­ся, ему бы­ло все рав­но.

Крис прош­ла в свою ком­на­ту. Я пос­ле­довал за ней, чувс­твуя се­бя нез­ва­ным гос­тем, не­уве­рен­ным сто­ит ли уй­ти, или сто­ит ос­тать­ся. Она на­чала раз­де­вать­ся, и я сно­ва уви­дел эти чер­то­вы пят­на на ее ру­ках. Па­паша ее по­кола­чивал, что ли? Или она бы­ла нар­ко­ман­кой? По­ка я тер­зался раз­думь­ями, она сколь­зну­ла под оде­яло.

И как мне на­до бы­ло пос­ту­пить? А как муж­чи­на всег­да пос­ту­па­ет в та­ких си­ту­аци­ях? Я из тех лю­дей, что веч­но му­ча­ют­ся сом­не­ни­ями: что пра­виль­но, что неп­ра­виль­но, мыс­ленно воз­вра­ща­ясь к ним сно­ва и сно­ва, без кон­ца. Вот до че­го до­водит сте­пень ма­гис­тра фи­лосо­фии.

К счастью, она да­ла мне вер­ную под­сказ­ку, прос­то пох­ло­пав ла­донью по оде­ялу ря­дом с со­бой. Я быс­тро раз­делся; те­ло мое уже бы­ло на­гото­ве. Она при­тяну­ла ме­ня к се­бе, стис­ну­ла в креп­ких объ­яти­ях.

И дол­го не от­пуска­ла.

ЭМИ
На рус­ском язы­ке пуб­ли­ку­ет­ся впер­вые

Эми шку­рит тра­улер. Дра­ит ржа­вые бор­та гру­бой наж­дачной бу­магой. Ра­бота тя­желая, но Эми упор­но трет изо всех сил.

Гряз­ну­ля ка­та­ет по при­чалу ста­рый вин­ный бо­чонок, ко­торый раз­до­была на дру­гой сто­роне до­роги, на пе­пели­ще ви­нокур­ни Мэй­со­на*. Бо­чонок гро­мыха­ет на весь при­чал; лю­ди выг­ля­дыва­ют из сво­их фур­го­нов и ло­док, кри­чат: "Прек­ра­ти не­мед­ленно!" Но Гряз­ну­ля их не слу­ша­ет, она про­дол­жа­ет ка­тать бо­чонок, по­тому что ей нра­вит­ся это за­нятие. В бо­чон­ке, по­хоже, еще ос­та­лось чу­точ­ку вис­ки, слыш­но, как что-то пле­щет­ся внут­ри.

- Пот­рясно! - вос­кли­ца­ет Гряз­ну­ля.

Она пы­та­ет­ся влезть на кру­той бок бо­чон­ка. Ус­то­ять не по­луча­ет­ся.

- Ос­то­рож­но, - пре­дуп­режда­ет ее Эми. - Рас­ши­бешь­ся.

Гряз­ну­ля про­бу­ет сно­ва. Но, в кон­це кон­цов, бро­са­ет эту за­тею.

- Что де­ла­ешь? - лю­бопытс­тву­ет она.

- От­чи­щаю ржав­чи­ну, - го­ворит Эми.

- За­чем?

- Что­бы за­тем пок­ра­сить.

- А в ка­кой цвет?

- Об этом я еще не ду­мала, - приз­на­ет­ся Эми. - В лю­бом слу­чае, спер­ва на­до все при­вес­ти в по­рядок, а уж по­том от­прав­лять­ся в пла­вание.

- А ку­да? - Гряз­ну­ле неп­ре­мен­но нуж­но знать все.

- Да­леко-да­леко. На край све­та.

- А, - пре­неб­ре­житель­но бро­са­ет Гряз­ну­ля.

- Да-да, - го­ворит Эми. - Так и бу­дет, вот уви­дишь.

- Не, я те­бе не ве­рю, - го­ворит Гряз­ну­ля.

- Это по­чему?

- По­тому что ты ни­ког­да не за­кон­чишь шку­рить.

- Тог­да за­чем же я этим за­нима­юсь?

- По­тому что те­бе боль­ше не­чем за­нять­ся.

- Это не зна­чит…

- Нет, зна­чит. Ты трешь этот тра­улер уже не пер­вый год.

- Зна­ешь, ты пра­ва, - сог­ла­ша­ет­ся Эми, про­дол­жая шку­рить. - Боль­ше мне за­нять­ся не­чем. Но луч­ше де­лать хоть что-то, чем вов­се ни­чего.

Гряз­ну­ля бе­рет в ру­ки ку­сок наж­дачной бу­маги.

- Нуж­но обер­нуть наж­дачкой де­ревян­ный бру­сок, - го­ворит Эми и по­казы­ва­ет Гряз­ну­ле, как это де­ла­ет­ся.

Ка­кое-то вре­мя они дра­ят тра­улер вмес­те. По­том Гряз­ну­ля го­ворит:

- Ску­кота.

- Тут еще пол­но ра­боты, - го­ворит Эми.

- Ус­пе­ет­ся, - от­ве­ча­ет Гряз­ну­ля, воз­вра­ща­ясь к сво­ему бо­чон­ку. Тол­ка­ет его, и бо­чонок ка­тит­ся вдоль при­чала, гро­мыхая.

- Ку­да пой­дешь? - ин­те­ресу­ет­ся Эми.

- Ду­маю, на­до про­ведать мам­ку.

- На пе­рек­рес­тке, что ли?

Мам­ка Гряз­ну­ли сто­ит на пе­рек­рес­тке, где све­тофор. Под­жи­да­ет мо­ряков и мор­ских пе­хотин­цев. Плюх-плюх - бо­чонок ка­тит­ся по при­чалу. "Прек­ра­ти! - сер­ди­то во­пит ка­кой-то лы­сый тол­стяк. - Прек­ра­ти не­мед­ленно!" Гряз­ну­ля не об­ра­ща­ет на не­го вни­мания, про­дол­жая тол­кать бо­чонок.

- Ну, как там де­ла? - спра­шива­ет мам­ка.

- Эми сно­ва трет тра­улер, - го­ворит Гряз­ну­ля. - Она все трет его и трет. По-мо­ему, она уже ма­лость око­села.

- Мне то­же так ка­жет­ся, - сог­ла­ша­ет­ся мам­ка. По­рыв­шись в су­моч­ке, она дос­та­ет лис­ток бу­маги. - Эрих кое-что для те­бя на­писал. И да­же пе­ревел с не­мец­ко­го.

Из-за уг­ла по­казы­ва­ет­ся ли­музин, ог­ромный, как лин­кор. И да­же по­хоже­го цве­та.

- Шо­фер при­вез са­мого ка­пита­на, - ро­ня­ет мам­ка.

Ли­музин ос­та­нав­ли­ва­ет­ся, за­тем на све­тофо­ре за­жига­ет­ся зе­леный, и мам­ка у­ез­жа­ет.

Гряз­ну­ля воз­вра­ща­ет­ся на при­чал. Сно­ва при­нима­ет­ся ка­тать бо­чонок.

У тра­уле­ра Эми про­тяги­ва­ет ей де­ревян­ный бру­сок и но­вый ку­сок наж­дачной бу­маги.

- Что, опять? - воп­ро­ша­ет Гряз­ну­ля.

- Ко­неч­но, - ки­ва­ет Эми. - Ско­ро мы поп­лы­вем на край све­та. Но до той по­ры на­до ста­рать­ся как сле­ду­ет.

- Ни­куда ты не поп­лы­вешь, - за­яв­ля­ет Гряз­ну­ля. - Ты бу­дешь тор­чать здесь и без кон­ца дра­ить этот прок­ля­тый тра­улер.

- А ты хо­чешь сто­ять на пе­рек­рес­тке и смот­реть на све­тофор?

- Ты ос­та­нешь­ся здесь нав­сегда.

- Хо­чешь пас­ти ма­шины, что ос­та­нав­ли­ва­ют­ся на крас­ный?

- Да, хо­чу!

Гряз­ну­ля от­во­рачи­ва­ет­ся. Раз­во­рачи­ва­ет за­пис­ку, ко­торую пе­реда­ла мам­ка. Чи­та­ет: "Три пря­хи. Жи­ла-бы­ла де­вуш­ка, ле­ниви­ца да прясть не охот­ни­ца; и что ей мать ни го­вори­ла, а зас­та­вить ее ра­ботать ни­как не мог­ла…"** Гряз­ну­ля бро­са­ет за­пис­ку, и ее уно­сит вет­ром. У Гряз­ну­ли есть бо­чонок, ко­торый мож­но ка­тать по при­чалу.

Плюх-плюх.

Хоть це­лый день.

ГРЯЗНУЛЯ

Но­ги у нее бы­ли гряз­ные-прег­рязные. Ли­чико то­же чу­мазое, об­рамлен­ное свет­лы­ми куд­ряшка­ми, так­же дав­но ску­чав­ши­ми по го­рячей во­де и мы­лу.

 С па­лубы ста­рого тра­уле­ра, встав­ше­го на веч­ный при­кол в су­хом до­ке, я мог наб­лю­дать, как Гряз­ну­ля но­сит­ся по пир­су, за­вален­но­му вся­ким хла­мом. Гру­ды ста­рых пок­ры­шек, мот­ки ка­беля, ди­кое ко­личес­тво ржа­вых ве­лоси­пед­ных час­тей, ку­чи из­но­шен­ной одеж­ды и еще мно­го все­го про­чего.

Она мог­ла заб­рать­ся ку­да угод­но. Без приг­ла­шения за­леза­ла и в лод­ки, и в трей­ле­ры, и в ла­чуги, где об­ре­тались мес­тные ко­рабе­лы, а так­же воль­ные ху­дож­ни­ки всех мас­тей.

Не­кото­рые гна­ли Гряз­ну­лю прочь. Но, лю­бопыт­ная, как кош­ка, она при­ходи­ла сно­ва. А мно­гие уже при­вык­ли, что она бро­дит са­ма по се­бе. Мяу-мяу.

Мам­ка Гряз­ну­ли ра­бота­ла на пе­рек­рес­тке. Пас­ла ма­шины, что ос­та­нав­ли­ва­ют­ся на крас­ный свет. Пред­ла­гала за двад­цать дол­ла­ров про­катить­ся в ук­ромное мес­течко. И так - це­лый день, ту­да-сю­да-об­ратно.

Жи­ли они не­пода­леку от тра­уле­ра, в сло­ман­ном хлеб­ном фур­го­не. Фур­гон ког­да-то при­над­ле­жал пе­кар­не брать­ев Лар­ра­буру, на­тураль­ная вин­тажная клас­си­ка. Внут­ри был га­зовый при­мус и двухъ­ярус­ная ко­рабель­ная кой­ка. Гряз­ну­ля спа­ла на вер­хней; у кой­ки бы­ли бор­ти­ки, что­бы ночью не сва­лить­ся во сне.

Пи­тались они кон­серва­ми, ра­зог­ре­тыми на при­мусе. Кон­серви­рован­ная ту­шеная фа­соль. Кон­серви­рован­ный ту­шеный го­рошек. Кон­серви­рован­ные сар­ди­ны. Вся­кая та­кая дрянь. Иног­да они ели не ра­зог­ре­тое. Еще пи­ли раз­ве­ден­ное су­хое мо­локо.

Мам­ка гре­ла кон­сервы на при­мусе до сос­то­яния, ког­да бан­ка бы­ла го­това лоп­нуть. От­кры­вала бан­ку осо­бым кон­сер­вным но­жом. Кру­тила руч­ку, по­ка раз­рез не за­мыкал­ся в коль­цо, сни­мала с бан­ки жес­тя­ной круг­ляш. И тог­да Гряз­ну­ля за­пус­ка­ла в бан­ку свою лож­ку, чер­пая го­рячее чи­ли или что там у них в этот раз бы­ло на зав­трак. Выс­кре­бала все до дна, ук­ра­шая фи­зи­оно­мию но­выми раз­во­дами. Пус­тые бан­ки, как и про­чий му­сор, мам­ка Гряз­ну­ли скла­дыва­ла в плас­ти­ковый ме­шок, что­бы за­тем от­нести его в му­сор­ный кон­тей­нер воз­ле су­пер­марке­та "Сей­фу­эй". Ага, на этот счет у нее бы­ли свои прин­ци­пы.

За­тем мам­ка от­прав­ля­лась ра­ботать на пе­рек­ресток. Наб­лю­дать за сиг­на­лами све­тофо­ра. Ждать.

Гряз­ну­ле иног­да хо­телось пос­мотреть, как мам­ка сто­ит на пе­рек­рес­тке. Как ло­вит уда­чу.

Впро­чем, и без это­го на пир­се хва­та­ет мес­та для за­бав. Мож­но иг­рать сре­ди бро­шен­ных фур­го­нов, ржа­вых ве­лоси­педов, прог­нивших ло­док. На ру­ках и но­гах Гряз­ну­ли от­четли­вые сле­ды от соп­ри­кос­но­вений со мно­жес­твом ста­рых ве­щей. Вро­де тех бо­чек из-под вис­ки, что сва­лены на дру­гой сто­роне до­роги. Они еще хра­нят слад­кий за­пах аме­рикан­ской меч­ты.

На пир­се жи­вет мно­го раз­но­го на­роду. Жан де Люс ро­дом из Бель­гии, нас­то­ящий вал­лон. Мис­тер Пирз - ху­дож­ник, ри­су­ет кло­унов. Сэм­ми стро­ит лод­ки, а его под­ру­га Эми це­лый день дра­ит наж­дачной бу­магой борт тра­уле­ра.

Есть да­же пи­сате­ли. Дон Миллз и его друг Рон Гер­хардт, ко­торые ра­бота­ют в лис­тоштам­по­воч­ном це­ху. Еще Эрих фон Нефф, ко­торый жи­вет на ста­ром тра­уле­ре. Ту­да то­же мож­но заб­рать­ся, к пра­вому бор­ту прис­ло­нена лес­тни­ца.

Гряз­ну­ля под­ни­ма­ет­ся по лес­тни­це, пе­реби­ра­ет гряз­ны­ми нож­ка­ми. Сту­пень­ка за сту­пень­кой, все вы­ше и вы­ше. Пе­релезть че­рез борт, пе­рей­ти на дру­гой ко­нец па­лубы - там дру­гая лес­тни­ца, что ве­дет вниз, внутрь ко­раб­ля.

Я си­жу в единс­твен­ной обус­тро­ен­ной ка­юте, пи­шу ис­то­рии из жиз­ни. За­вер­шенные ис­то­рии ак­ку­рат­но рас­кла­дываю в стоп­ки пря­мо на по­лу. Ма­лень­кие ров­ные стоп­ки бу­маги.

- Что де­ла­ешь? - спра­шива­ет Гряз­ну­ля.

- Пи­шу про жизнь, - от­ве­чаю я.

Она ки­ва­ет, как буд­то ей все по­нят­но. Раз­гля­дыва­ет кни­ги на пол­ках, од­ну за дру­гой. Бе­рет в ру­ки сказ­ки брать­ев Гримм. Но кни­га на не­мец­ком. Гряз­ну­ля все рав­но лис­та­ет стра­ницы, ее за­вора­жива­ет го­тичес­кий шрифт.

- По­читай мне, - про­сит она.

Я бе­ру в ру­ки кни­гу.

- "Goldkinder ." Es war einmal ein armer Mann und eine arme Frau; die hatten weiter nichts als ein Hutte, - чи­таю я и сра­зу пе­рево­жу. - "Зо­лотые де­ти". У од­но­го бед­ня­ка и его же­ны не бы­ло за ду­шой ни­чего, кро­ме ма­лень­кой хи­жины, а пи­тались они от рыб­ной лов­ли: что до­будут, то и съ­едят.

По­ка я чи­таю, Гряз­ну­ля об­хва­тыва­ет ме­ня сво­ими ру­чон­ка­ми. Ди­тя, тос­ку­ющее по от­цов­ской люб­ви.

- Der Mann was ein Fisher, und wie er einmal am Wasser sass und sein Netz ausgeworfen hatte, das fing er einem goldenen Fisch. - Я про­дол­жаю чи­тать и пе­рево­дить. - Слу­чилось, од­на­ко же, что од­нажды, ког­да муж си­дел у во­ды и сеть свою за­киды­вал, он вы­ловил ры­бу, сов­сем зо­лотую…

Вско­ре чте­ние на не­мец­ком и пос­ле­ду­ющий пе­ревод на­чина­ет ме­ня утом­лять. Гряз­ну­ля смот­рит на ме­ня, на пи­сате­ля, чьи рас­ска­зы раз­ло­жены на по­лу в ма­лень­кие ак­ку­рат­ные стоп­ки. Ее мам­ка где-то там, ждет, ког­да на све­тофо­ре за­горит­ся крас­ный. Мой мед­ленный пе­рес­каз с не­мец­ко­го Гряз­ну­ле на­до­ел. Она воз­вра­ща­ет­ся к лес­тни­це и ле­зет на­верх, к сол­нечно­му све­ту, бро­сив мне один ко­сой взгляд на­пос­ле­док.

Мам­ка Гряз­ну­ли воз­вра­ща­ет­ся с пе­рек­рес­тка, от­ра­ботав пол­дня внут­ри ма­шин и сна­ружи. Приш­ла до­мой на ланч, по пу­ти зас­ко­чила в су­пер­маркет. В па­кете у нее кон­сер­вные бан­ки, мо­локо и пи­во.

Гряз­ну­ля про­вор­но пе­реби­ра­ет но­гами, спус­ка­ясь по прис­ло­нен­ной к бор­ту лес­тни­це. Под­бе­га­ет к мам­ке, вцеп­ля­ет­ся в ее кур­тку.

- Дон Миллз на­писал пь­есу, - со­об­ща­ет Гряз­ну­ля с важ­ностью.

- А Эрих что на­писал? - нас­мешли­во спра­шива­ет мам­ка.

- Он сказ­ки чи­та­ет, - го­ворит Гряз­ну­ля.

Мам­ка с по­нима­ни­ем ки­ва­ет.

Ко­тенок трет­ся о ее гряз­ные но­ги. Мур­лы­чет. Лас­ка­ет­ся ра­ди объ­ед­ков. Про­ситель­но заг­ля­дыва­ет в гла­за.

Мяу-мяу.

___________________
* Ви­ноку­рен­ный за­вод Мэй­со­на (Mason Distillery) - пред­при­ятие по про­из­водс­тву креп­ких ал­ко­голь­ных на­пит­ков, при­над­ле­жав­шее American Distilling company. На­ходи­лось в Са­уса­лито, при­горо­де Сан-Фран­циско. Унич­то­жено по­жаром в 1963 г. (прим. пе­рев.)

** "Три пря­хи" - сказ­ка брать­ев Гримм. При­веден­ный фраг­мент дан в пе­рево­де Гри­гория Пет­ни­кова (прим. пе­рев.)