Опалённые солнцем

НО­ВЫЙ АВ­ТОР "КРУ­ГОЗО­РА" О СЕ­БЕ

1983 го­да ож­де­ния. Сти­хи и рас­ска­зы пи­шу с трех лет. Пуб­ли­кова­лась в бе­лорус­ских га­зетах и жур­на­лах. Сти­хот­во­рения на про­тяже­нии пя­ти лет зву­чали в эфи­ре бе­лорус­ско­го ра­дио. Фи­налист меж­ду­народ­ных фес­ти­валей ис­кусств: "Сла­вян­ские тра­диции"- 2013, Маг­реб  Аль - Ак­са (Ма­рок­ко) - 2016," Ба­рабан Стра­дива­ри" (Из­ра­иль, Не­тания), ко­торый прой­дет в ап­ре­ле - мае 2017 го­да.

Об­ра­зова­ние выс­шее: по­лито­лог - юрист. Жи­ву в рес­публи­ке Бе­ла­усь, в г. Го­меле. При­нимаю учас­тие в меж­ду­народ­ных про­ек­тах, нап­равлен­ных на под­держа­ние ми­ра, без­возмез­дно­го до­норс­тва кро­ви и по­пуля­риза­цию ин­форма­ции о пос­ледс­тви­ях ава­рии на Чер­но­быль­ской А­ЭС.

  Жизнь - очень уди­витель­ная и стран­ная вещь. По­рой со­бытия, про­ис­хо­дящие в ней, ка­жут­ся со­вер­шенно нез­на­чимы­ми, бес­смыс­ленны­ми и не свя­зан­ны­ми друг с дру­гом. Но ес­ли взгля­нуть на них под дру­гим ра­кур­сом, ос­та­вив глу­боко внут­ри все воп­ро­сы и скеп­тизм, как вдруг ве­рени­ца их спле­та­ет­ся в тон­чай­шие ту­гие ни­ти, пе­ресе­чен­ные меж ду со­бой. И вот уже из пе­ресе­чений этих яв­ля­ет­ся не­кий за­мыс­ло­ватый узор, имя ко­торо­му - судь­ба.

  С эти­ми дву­мя ме­ня свел слу­чай, вер­нее, да­же не слу­чай, а вы­нуж­денн ая не­об­хо­димость. Мы с му­жем от­ды­хали в са­нато­рии, ко­торый на­ходит­ся в са­мой юж­ной час­ти на­шей сов­сем не юж­ной стра­ны.  Нас раз­мести­ли в кор­пу­се, на­поми­на­ющем ста­рый за­мок с дву­мя ве­лико­леп­ны­ми баш­ня­ми. Но­мер, за­нима­емый на­ми, был двух­комнат­ным с не­боль­ши­ми окош­ка­ми, по­ходив­ши­ми на бой­ни­цы, в ко­торые ред­ко про­никал сол­нечный свет, и гор­до име­новал­ся "люк­сом". Мы вы­ложи­ли круп­ную сум­му де­нег за не­го и за все, что к не­му при­лага­лось, вклю­чая про­цеду­ры, бас­сейн и трех­ра­зовое пи­тание прес­ной пи­щей в сто­ловой. Этих де­нег нам впол­не хва­тило бы на по­ез­дку в мой род­ной го­род у мо­ря, но по не­кото­рым при­чинам путь ту­да для нас ока­зал­ся зак­рыт. По­это­му все, что мы со­бира­ли це­лый год, бы­ло ак­ку­рат­но дос­тавле­но в со­вер­шенно обыч­ный бе­лорус­ский са­нато­рий с не­обыч­ны­ми цен­ни­ками на ле­чение и ус­лу­ги.

 Эти двое яв­ля­лись те­нями, нез­ри­мыми си­лу­эта­ми, тай­но про­ника­ющи­ми в наш тем­ный люкс, ког­да он ос­та­вал­ся пус­тым, ох­ра­ня­емым лишь до­рож­ны­ми сум­ка­ми, что­бы при­вес­ти его в над­ле­жащий вид: до блес­ка на­тереть сан­техни­ку, про­вет­рить по­меще­ния и раз­вести сы­рость на и так всег­да сы­ром по­лу. Мы воз­вра­щались пос­ле обе­да, и нас встре­чал си­яющий чис­то­той но­мер, бла­го­уха­ющий все­воз­можны­ми аро­мата­ми хи­мичес­кой про­мыш­леннос­ти. Кто они, эти нез­ри­мые те­ни? Кто они, эти си­лу­эты, чей труд всег­да не­заме­тен, но так ва­жен? Что при­нуж­да­ет их к это­му со­вер­шенно неб­ла­годар­но­му тру­ду? Это все я уз­наю нем­но­го поз­же. А по­ка мы нас­лажда­лись прек­расным от­ды­хом, сол­нечны­ми лет­ни­ми день­ка­ми, пе­шими про­гул­ка­ми, ве­лико­леп­ны­ми при­род­ны­ми пей­за­жами.

Ом­ра­чало ме­ня лишь од­но: та­кой до­рогос­то­ящий от­дых пов­ле­чет за со­бой вы­нуж­денную эко­номию на всем в те­чение пос­ле­ду­юще­го го­да. Так бы­ло всег­да. Я не умею прос­то ра­довать­ся то­му, что есть, мне не­об­хо­димо неп­ре­мен­но заг­ля­нуть в бу­дущее, что­бы убе­дить­ся, что су­щес­тво­вание на­шей семьи не бу­дет ни­щен­ским. Ни­щеты я бо­ялась. Я люб­лю быть уве­рен­ной в зав­траш­нем дне. А где же взять этой уве­рен­ности, ког­да все на­ши сбе­реже­ния ос­тавле­ны в са­натор­ской кас­се, а в семье ра­бота­ет один муж, ибо я пи­сатель - су­щес­тво ра­нимое и го­рячо ох­ра­ня­емое им ото всех тя­гот тре­бова­тель­но­го ми­ра.

Еще па­ру лет на­зад у ме­ня бы­ла ра­бота пре­пода­вате­ля в уни­вер­си­тете - весь­ма прес­тижная, но низ­ко­оп­ла­чива­емая. День и ночь я пи­сала ин­те­рес­ные и не очень лек­ции и бы­ла пол­ностью пог­ру­жена в проб­ле­мы сво­их ле­нивых сту­ден­тов. Муж не смог тер­петь дол­го мо­их на­уч­ных ста­раний и пред­по­чел, что­бы я си­дела до­ма, не рас­тра­чивая се­бя по пус­тя­кам. Без­думно си­деть до­ма у ме­ня не по­луча­лось. И я за­нялась де­лом всей сво­ей жиз­ни, ко­торое бы­ло заб­ро­шено из-за сту­ден­тов - а имен­но ли­тера­тур­ным твор­чес­твом. Ну и что­бы еще чем-то ук­ра­сить свою до не­воз­можнос­ти иде­аль­ную жизнь, я бра­ла уро­ки лан­дшафтно­го ди­зай­на. Вот с та­ким ком­плек­том твор­ческих изыс­ка­ний пыт­ли­вого ума и по­шат­нувше­гося здо­ровья я  при­была на от­дых в ком­па­нии  сво­его му­жа.

Мыс­ли о бу­дущем ме­ня тя­готи­ли с каж­дым днем. Все ча­ще я ста­ла со­жалеть о не­воз­можнос­ти вер­нуть­ся в свой род­ной юж­ный го­род, и тем бо­лее, си­ту­ация эта усу­губ­ля­лась от­сутс­тви­ем де­нег. Так как сда­вать­ся я не умею и не дер­жу при­выч­ки лег­ко рас­ста­вать­ся со сво­ими меч­та­ми и на­деж­да­ми, то внут­ри ме­ня стал за­рож­дать­ся сла­бый ого­нек тай­ной идеи по­дыс­кать се­бе се­зон­ную ра­боту имен­но в этом са­нато­рии. Муж до дро­жи бо­ял­ся мо­их идей, ибо все, что я ге­нери­рую - час­то ста­новит­ся его го­лов­ной болью. Но пе­ре­убе­дить ме­ня не пред­став­ля­ет­ся воз­можным, ког­да пла­мя тре­вож­ных и вол­ну­ющих мыс­лей сжи­га­ет сла­бую грудь.

  Я об­ра­тилась к са­натор­ским ра­бот­ни­кам с пред­ло­жение при­чесать га­зоны в проп­ле­шинах, ук­ра­сить клум­бы но­выми ви­дами цве­тов и при­вес­ти в по­рядок ве­лико­леп­ное озе­ро, за­пущен­ное до та­кой сте­пени, что на не­го бы­ло жал­ко смот­реть. И, о, чу­до! На­чаль­ник хо­зяй­ствен­ной час­ти, а точ­нее на­чаль­ни­ца, сог­ла­силась пре­дос­та­вить мне а­уди­ен­цию. Эта са­мая а­уди­ен­ция, как ни стран­но, про­ходи­ла в на­шем тем­ном люк­се.  Ед­ва взгля­нув на ме­ня при ин­тимном ос­ве­щении бой­ниц, жен­щи­на ой­кну­ла и зап­ри­чита­ла, то ли со­бира­ясь зап­ла­кать, то ли рас­сме­ять­ся: "Ка­кая кра­сави­ца, ка­кая кра­сави­ца!" И по­чему-то зах­ло­пала в ла­доши.

Я по­доз­ри­тель­но наб­лю­дала за ней, нап­рягшись всем те­лом. Мо­жет, моя внеш­ность и прав­да ни­чего, но ка­кое от­но­шение это име­ет к ра­боте на не­объ­ят­ной са­натор­ской тер­ри­тории? Как ока­залось, от­вет был до неп­ри­личия прост. Ди­зай­не­ры са­нато­рию не тре­бова­лись, а вот хо­рошень­кие гор­ничные бы­ли прос­то не­об­хо­димы. К со­жале­нию, я не сра­зу по­няла, в чем кро­ет­ся под­вох, да и не сов­сем от­четли­во по­нима­ла  зна­чение  ра­боты гор­ничной. Мне ка­залось, что мои обя­зан­ности, ес­ли я сог­ла­шусь при­нять эту дол­жность, бу­дут зак­лю­чать­ся в ода­рива­нии гос­тей лу­чезар­ной улыб­кой, за­селе­нии в но­мера, де­журс­тве в кор­пу­сах и обес­пе­чении от­ды­ха­ющих всем са­мым не­об­хо­димым, на­чиная от мы­ла и по­лоте­нец и за­кан­чи­вая соп­ро­вож­де­ни­ем ба­бушек в бас­сейн.

О, глу­пая моя го­лова! О чем я толь­ко ду­мала?! Ведь я да­ла свое сог­ла­сие, так и не уточ­нив, чем мне при­дет­ся за­нимать­ся. В этом вся моя бе­да - сна­чала сде­лать, а по­том по­думать. И по­ка ве­селая на­чаль­ни­ца, об­ра­дован­ная мо­им сог­ла­си­ем, что-то ще­бета­ла мне на ухо, тро­гала ха­латик и вос­хи­щалась во­лоса­ми, я уже ти­хо внут­ренне ли­кова­ла и под­счи­тыва­ла в уме, сколь­ко де­нег смо­гу на­копить за год. По­том по­лёт не­обуз­данной фан­та­зии ув­лек ме­ня еще даль­ше, и вот я уже пред­став­ляю, ка­кую го­ловок­ру­житель­ную карь­еру смо­гу здесь сде­лать с мо­им-то блес­тя­щим по­лити­чес­ким об­ра­зова­ни­ем и все­ми на­выка­ми го­суп­равлен­ца, ко­торые я так тща­тель­но от­та­чива­ла в сво­ем прес­тижном сто­лич­ном ВУ­Зе аж це­лых шесть лет.

  Ли­цо му­жа вы­тяну­лось, ког­да ве­чером я рас­ска­зала ему обо всех сво­их пер­спек­тивных пла­нах и за­дум­ках, он пок­ру­тил у вис­ка и вздох­нул:

  - Да зна­ешь ли ты, что та­кое гор­ничная?!

  - Нет, - чес­тно от­ве­тила я, - ка­жет­ся, это та­кие ухо­жен­ные кра­сивые де­вуш­ки, ко­торые встре­ча­ют гос­тей…

  - Ох, ди­тя мое горь­кое, да как же ид­ти те­бе в жизнь? В ка­ком ми­ре ты жи­вешь, в ка­ких об­ла­ках ви­та­ешь? Иди и от­ка­жись, это ра­бота обыч­ной убор­щи­цей. Как вам, мисс-всез­най­ка?

  - Убор­щи­цей?  - та­ращи­ла я гла­за на му­жа.

  - Да, имен­но ею, пря­мо как в тво­ем лю­бимом филь­ме "Вок­зал для дво­их", "шны­рем", так ска­зать.

  -А-а-а… - про­тяж­но вздох­ну­ла я и се­ла на стул, - вот оно что по­луча­ет­ся!

Я - и убор­щи­ца, ни­чего се­бе шу­точ­ки здесь у на­чаль­ства, а за­чем тог­да им нуж­на моя внеш­ность? Вот это да!  

 Но го­рева­ла я не­дол­го. Что зна­чит - ре­бенок со­вет­ско­го прош­ло­го! Мне ста­ли при­ходить на ум раз­ные ло­зун­ги ти­па: "Все ра­боты хо­роши, вы­бирай на вкус!" Я вспом­ни­ла, как моя пер­вая учи­тель­ни­ца жу­рила весь наш класс, ког­да мы сме­ялись над од­ной из уче­ниц из-за то­го, что у той ба­буш­ка убор­щи­ца. Это бы­ло во вто­ром клас­се, и на­ша учи­тель­ни­ца ус­тро­ила нам нас­то­ящую го­лово­мой­ку, в кон­це ко­торой нам ста­ло очень стыд­но и мы все из­ви­нялись пе­ред од­ноклас­сни­цей. Но это­го бы­ло не дос­та­точ­но, нас еще от­ве­ли на эк­скур­сию к ее ба­буш­ке на ра­боту, точ­нее в подъ­езд, где она мы­ла лес­тнич­ные про­леты. Там уже весь класс, грус­тно опус­тив гла­за в си­яющий чис­то­той пол, про­сил про­щения у су­хой ста­руш­ки, сог­ну­той по­полам ка­кой-то не­объ­яс­ни­мой бо­лезнью. Ее труд нам так пон­ра­вил­ся, что воз­вра­ща­ясь в шко­лу, мы все, и маль­чи­ки и де­воч­ки, меч­та­ли стать убор­щи­ками, ког­да вы­рас­тем. А на­ша пер­вая учи­тель­ни­ца еще всех и пох­ва­лила, ска­зав, что кос­мо­навт - это по­чет­но, но прос­то: все те­бя ви­дят, все зна­ют, все лю­бят. А, вот ты возь­ми, да и поп­ро­буй стать бой­цом не­види­мого фрон­та! Де­лай чес­тно свою ра­боту, и ког­да-ни­будь лю­ди это оце­нят! В этом и есть ве­ликое счастье - ра­ботать на бла­го все­го на­рода! Толь­ко ра­бота эта на­чина­ет­ся с ма­лого, а уж пос­ле из та­ких кру­пинок скла­дыва­ет­ся ве­ликий под­виг - имя ко­торо­му че­лове­чес­кий труд. Пос­ле та­ких слов, убор­щи­ки ста­ли для нас чуть ли не Ге­ро­ями Со­вет­ско­го Со­юза, и мы кол­лектив­но осоз­на­вали, что так оно и есть.

  Приз­нать­ся чес­тно, я об­ла­даю уди­витель­ным да­ром убеж­де­ния, ко­торый поз­во­ля­ет мне убе­дить ко­го угод­но в чем угод­но. И вот со­бесед­ник мой уже ис­крен­не ве­рит в то, о чем я ему го­ворю, будь то на­личие сущ­ностей, ко­торые нас ок­ру­жа­ют, ша­та­ющи­еся сре­ди прос­тых смер­тных ан­ге­лы, поль­за редь­ки для ис­то­щен­но­го ор­га­низ­ма и ка­пус­ты, го­товой за­менить все ос­таль­ные про­дук­ты. Но еще силь­нее я спо­соб­на убеж­дать в этом са­му се­бя. Од­нажды я ста­ла ве­ганом и уве­рова­ла, что мо­гу про­жить всю жизнь, пи­та­ясь лишь ово­щами, по­том ве­ганс­тво раз­ба­вилось пра­но­едень­ем и пок­ло­нени­ем сол­нцу. Ок­ру­жа­ющие, наб­лю­дая ме­тамар­фо­зы про­ис­хо­дящие с мо­им те­лом, лишь удив­ленно по­жима­ли пле­чами, но в фи­лософ­ские уче­ния, из­ре­ка­емые мною, ис­крен­не по­вери­ли, хо­тя и не ре­шались про­водить столь сом­ни­тель­ные эк­спе­римен­ты над со­бой, от­да­вая пред­почте­ние пусть и вред­ным, но все же столь по­нят­ным про­дук­там. По­это­му я по сей день ос­та­юсь со сво­ими убеж­де­ни­ями один на один в ми­ре го­лубых еди­норо­гов, ка­мен­ных идо­лов и все­лен­ских зна­ков.

   Лег­ко и неп­ри­нуж­денно мне уда­лось до­казать му­жу, да и са­мой се­бе, что ра­бота гор­ничной - это чуть ли не цель всей мо­ей жиз­ни, ко­торая ис­пра­вит ма­тери­аль­ное по­ложе­ние на­шей семьи, даст гло­ток све­жего воз­ду­ха от­но­шени­ям и при­ведет, без сом­не­ния, к быс­тро­му взле­ту по карь­ер­ной лес­тни­це. Ок­ры­лен­ная я бе­гала на про­цеду­ры, оп­ра­шива­ла пер­со­нал, как им здесь тру­дит­ся, те веж­ли­во улы­бались, сму­щались, крас­не­ли и ко­рот­ко от­ве­чали: "Ни­чего…" Ни­чего для ме­ня - это все. Ко­неч­но, пре­бывая под впе­чат­ле­ни­ем, я не мог­ла за­метить, что лю­ди доб­ры ко мне и об­хо­дитель­ны лишь по­тому, что я  гость са­нато­рия, и, ра­зуме­ет­ся, ник­то мне не рас­ска­жет на чис­то­ту обо всех тон­костях сво­ей ра­боты.

  Пос­те­пен­но наш от­дых с му­жем пе­решел в рус­ло обу­чения ме­ня но­вым на­выкам. "По­дума­ешь! - храб­ри­лась я, - Мне, да и не спра­вить­ся! Вот до­ма все хо­зяй­ство на мне, каж­дая ком­на­та си­яет чис­то­той, сле­дова­тель­но, нуж­но все­го на все­го де­лать ра­боту, к ко­торой я дав­но при­вык­ла, и ни­чего осо­бен­но­го в этом нет! Раз­ве что, мо­жет быть, есть оп­ре­делен­ные нор­мы и пра­вила убор­ки по­меще­ний, на­ходя­щих­ся, как-ни­как, в ве­домс­тве са­мого Ми­нис­терс­тва здра­во­ох­ра­нения?" И я ста­ла час­тым по­сети­телем биб­ли­оте­ки, где вы­ис­ки­вала та­кого ро­да ин­форма­цию и, ко­неч­но же, на­ходи­ла. Еще в уни­вер­си­тете ме­ня на­учи­ли прос­то­му пра­вилу: "Кто вла­де­ет ин­форма­ци­ей, тот вла­де­ет ми­ром". Ми­ром мне на дан­ном жиз­ненном эта­пе вла­деть не хо­телось, а вот пра­виль­но уб­рать но­мер - ста­ло зо­лотой меч­той.

  - Гла­зам сво­им по­верить не мо­гу! - сме­ял­ся муж. - Ты ни­как уже к ра­боте прис­ту­пила, че­го ты пол­за­ешь по но­меру с тряп­кой?

  А я, прав­да, пол­за­ла. От­шли­фовы­вала свои зна­ния по­лучен­ные из книг. Гор­ничным в наш люкс с это­го вре­мени до­рога бы­ла зак­ры­та. Вот толь­ко с пас­тель­ным бель­ем у ме­ня бы­ла веч­ная проб­ле­ма. Муж ста­рал­ся на­учить ме­ня ак­ку­рат­но за­тал­ки­вать оде­яло в по­доде­яль­ник, а у ме­ня это ни­как не вы­ходи­ло. Я пла­кала, зли­лась, все бро­сала и вновь воз­вра­щалась к цве­тас­то­му сит­цу.

  По воз­вра­щении до­мой я бы­ла пол­ностью го­това к ис­полне­нию слу­жеб­ных обя­зан­ностей. На ра­боту мне сле­дова­ло явить­ся че­рез пять дней. Муж бес­по­ко­ил­ся, я улы­балась. Вот она уда­ча! И от­дохну­ли, и ме­ня прис­тро­или. О чем еще мож­но толь­ко меч­тать?!

  В пер­вый ра­бочий день ра­дость моя по­уба­вилась. Я еха­ла в са­натор­ском ав­то­бусе со всем ме­дицин­ским пер­со­налом, у ко­торо­го про­ходи­ла ле­чение. Ав­то­бус был слу­жеб­ный, мест не бы­ло. И я од­на сто­яла всю до­рогу пол­то­ра ча­са. Лю­без­ные вра­чи сесть не пред­ло­жили. И здесь до ме­ня мед­ленно ста­ло до­ходить, что жизнь, кра­сивая, сол­нечная, улы­ба­юща­яся, ко­торую я ви­дела, по­ка бы­ла гос­тем, вов­се не та­кая, ког­да я ста­ла од­ной из них, но го­раз­до низ­ше­го ран­га. Гор­ничных они не ува­жали, за лю­дей не счи­тали, по­лагая, что та­ким тру­дом мо­гут за­нимать­ся лишь нич­то­жес­тва. Я слиш­ком гор­дый че­ловек, к та­кому от­но­шению не при­вык­ший. На мои воз­ра­жения, что убор­щи­ки - час­то лю­ди вы­сокон­равс­твен­ные, мои оп­по­нен­ты от­ве­чали лишь ехид­ным хи­хикань­ем. "Ну и лад­но, то­же мне "Ави­цен­ны"! Двой­ное дно, и боль­ше ни­чего!" - вы­нес­ла я свой ди­аг­ноз,- Боль­ше в жиз­ни раз­го­вари­вать с ни­ми не ста­ну!"

  Ме­ня вве­ли в не­боль­шую об­шарпан­ную ка­мор­ку, ко­торая на­зыва­лась ком­на­той гор­ничных, где на­ходи­лось нес­коль­ко со­вер­шенно оди­нако­вых жен­щин без воз­раста. И вы­дали фор­му, что­бы я ста­ла та­кой же оди­нако­вой. Я взгля­нула на тем­но-си­ний кос­тюм и внут­ренне сод­рогну­лась: "Слов­но в тюрь­му по­пала!" С грустью я пе­ре­оде­лась и выс­лу­шала це­лую ти­раду по по­воду зап­ре­тов. Зап­ре­щалось все, кро­ме убор­ки, осо­бен­но по­падать­ся от­ды­ха­ющим на гла­за. Мне за­хоте­лось рас­пла­кать­ся. Еще вче­ра я бы­ла той, от ко­го пря­чут­ся, а се­год­ня са­ма вы­нуж­де­на скры­вать­ся ото всех. Вот она, моя блес­тя­щая карь­ера! На­ходя­щи­еся в по­меще­нии да­мы шеп­та­лись, од­ни мне со­чувс­тво­вали, дру­гие не­до­уме­вали, а третьи го­вори­ли, что так оно и нуж­но, по зас­лу­гам тол­сто­сумам, на ко­торых они гнут свои спи­ны. Вы­ходи­ло, что я и есть тот са­мый тол­сто­сум, изо дня в день прок­ли­на­емый бед­ны­ми жен­щи­нами. Моль­бы их бы­ли ус­лы­шаны, и хоть од­но­го из та­ких де­неж­ных меш­ков ка­ра все-та­ки нас­тигла. Ме­ня поп­ро­сили пред­ста­вить­ся, и я уве­рен­но ска­зала, как сот­ню раз го­вори­ла сво­им за­быв­чи­вым сту­ден­там:

   - Оль­га Фе­доров­на!

  Все хо­ром за­хохо­тали.

  - Окей, мы бу­дем звать те­бя Оль­кой!

Та­кого по­воро­та со­бытий я ни­как не ожи­дала. Мое от­чес­тво проч­но свя­залось с име­нем еще в воз­расте трех лет, ког­да я осоз­на­ла се­бя лич­ностью, и не прос­той, а пи­шущей. Оль­га Фе­доров­на - и точ­ка. Я так се­бя нес­ла ми­ру. Взрос­лые час­то улы­бались, но име­нова­ли ме­ня со­от­ветс­твен­но. А сей­час мое от­чес­тво пы­тались от­нять у ме­ня, на это я сво­его сог­ла­сия не да­вала. Но на чу­жой ро­ток не на­кинешь пла­ток, по­это­му приш­лось от­кли­кать­ся на умень­ши­тель­но-лас­ка­тель­кое "Оль­ка" или еще ху­же "Де­воч­ка из го­рода". В жиз­ни са­натор­ско­го пер­со­нала при­сутс­тво­вало стро­гое де­ление на го­род­ских и де­ревен­ских. Го­род­ские - выс­шая кас­та. Де­ревен­ские - лю­ди низ­менные, ду­хов­ны­ми цен­ностя­ми не об­ре­менен­ные, как и раз­ны­ми мыс­ля­ми о бу­дущем и пер­спек­ти­вах. Ра­бота­ют се­бе, да и лад­но. Глав­ное - вы­нос­ли­вые! А то, что от­ды­ха­ющим гру­бят, так это от не­об­ра­зован­ности.

  Рань­ше я ни­ког­да в та­кую сре­ду не по­пада­ла, а сей­час са­ма об­рекла се­бя на это. (О чем не жа­лею и по сей день). Я по­няла прос­тую вещь в ре­зуль­та­те это­го му­читель­но­го эк­спе­римен­та над сво­ей ду­шой - че­ловек всег­да ос­та­ет­ся че­лове­ком, со сво­ей внут­ренней болью, с раз­ру­шен­ным ми­ром и раз­би­тыми меч­та­ми, с тай­ны­ми на­деж­да­ми на луч­шее. Од­на­ко имен­но ок­ру­жа­ющая сре­да де­ла­ет час­то его уг­рю­мым, оз­лоблен­ным и гру­бым. Но ес­ли не по­ленить­ся и не по­бо­ять­ся за­пач­кать­ся, а прос­то вгля­деть­ся пов­ни­матель­нее, то час­то мож­но отыс­кать сре­ди та­ких ис­ка­лечен­ных душ - нас­то­ящие брил­ли­ан­ты.

  Гор­ничные ра­бота­ли груп­па­ми по два-три че­лове­ка. Ме­ня оп­ре­дели­ли треть­ей к са­мым мо­лодым де­вуш­кам. Я вни­матель­но ос­мотре­ла их, и сра­зу по­няла - это они, те са­мые те­ни, что уби­рали усер­дно наш люкс. На сей раз в на­ше са­нитар­ное ве­домс­тво по­пали кот­теджи - все­го их бы­ло шесть, по 400 квад­ратных мет­ров каж­дый. Нас - трое, у каж­дой две ру­ки, две тряп­ки и од­на шваб­ра на всех. Вре­мя убор­ки нас­ту­пало в 9, и все это пе­ребеж­ка­ми, бес­шумно, по-шпи­он­ски, что­бы ос­та­вать­ся не­заме­чен­ны­ми. Я не мо­гу ска­зать, что мои на­пар­ни­цы мне бы­ли сим­па­тич­ны. Они выз­ва­ли ско­рее ка­кое-то внут­реннее чувс­тво про­тес­та, по­тому что я им не нра­вилась, это сра­зу ста­ло за­мет­но, ед­ва мы вош­ли в пер­вый кот­тедж. Они раз­го­вари­вали о но­вом из­ме­нен­ном гра­фике ра­боты из-за ме­ня, о том, что та­кие не­жен­ки как я, ко­неч­но, ни­чего не уме­ют, по­это­му им, нес­час­тным, при­дет­ся тру­дить­ся за тро­их. Все это они го­вори­ли в мо­ем при­сутс­твии, так слов­но ме­ня ря­дом не бы­ло.

Я сто­яла в сто­роне и зло смот­ре­ла на них. "Дей­стви­тель­но, де­ревен­щи­на не­об­ра­зован­ная! Ка­кой вос­пи­тан­ный че­ловек ста­нет об­суждать дру­гого в его же при­сутс­твии?" - так ду­мала я и пи­лила их ор­ли­ным взгля­дом, ко­торо­го ок­ру­жа­ющие час­то бо­ялись. Это сра­бота­ло. Де­вицы под­ня­ли на ме­ня свои бес­сты­жие гла­за. "Ну, вот что, ува­жа­емые, - рез­ко вы­пали­ла я пря­мо в неп­ри­ят­ные мне ли­ца,- это­го я не по­тер­плю! Не нра­вит­ся - это ва­ши проб­ле­мы, ра­ботай­те от­дель­но от ме­ня. Я са­ма бу­ду де­лать убор­ку двух кот­теджей, а вы, ку­муш­ки, уби­рай­те ос­тавши­еся че­тыре! Все яс­но?! Тог­да за де­ло!" Де­вуш­ки не­до­умен­но смот­ре­ли на ме­ня. Их ли­ца ста­ли пур­пурны­ми. Тог­да я, уви­дев, как они сму­щен­ны, про­дол­жи­ла свои воз­му­щения, ко­торые за­кон­чи­лись при­зыва­ми к их со­вес­ти и вос­пи­танию. Прав­ду го­ворят, что пре­пода­вате­лей быв­ших не бы­ва­ет, ибо вся­кий раз, как толь­ко мне уда­ет­ся отыс­кать бла­годар­ную а­уди­торию, я неп­ре­мен­но ста­ра­юсь до­нес­ти до нее свои умо­зак­лю­чения. И вот уже пе­редо мной не па­ра удив­ленных не мор­га­ющих глаз, а ог­ромный лек­ци­он­ный зал раз­но­шерс­тных слу­шате­лей. Я ни­ког­да не по­нима­ла пре­пода­вате­лей, жа­лу­ющих­ся на сво­их сту­ден­тов, вни­мани­ем ко­торых тя­жело вла­деть в ча­сы лек­ций. Для ме­ня всег­да это бы­ло про­ще прос­то­го. Час­то во вре­мя мо­их за­нятий, мож­но бы­ло слы­шать, как зве­нит ти­шина, ес­ли я за­мол­каю, де­лая па­узу.  Ес­ли эта па­уза уж слиш­ком за­тяги­валась, ка­кой-ни­будь смель­чак обя­затель­но по­давал свой сла­бый го­лос, воп­ро­шая: "А что даль­ше, Оль­га Фе­доров­на?" И об­ра­дован­ная Оль­га Фе­доров­на го­рячо про­дол­жа­ла свою лек­цию, ожив­ляя ее при­мера­ми, кар­тинка­ми и ин­те­рес­ны­ми фак­та­ми.

  Де­вицы сто­яли пе­редо мной, как две не­ради­вые школь­ни­цы, по­лучив­шие двой­ки, чем ме­ня очень за­бав­ля­ли. Я про­дол­жа­ла свои нра­во­уче­ния и по­тихонь­ку рас­смат­ри­вала их. Од­на бы­ла сред­не­го рос­та, на вид лет 35, плот­ная и сим­па­тич­ная. Но в ли­це ее слов­но что-то ос­та­нови­лось, гла­за смот­ре­ли ку­да-то вглубь са­мой се­бя. Куд­ряшки свет­лых вык­ра­шен­ных во­лос иг­ри­во раз­бро­сались по пле­чам, а из-под си­ней фор­мы гор­ничной выг­ля­дыва­ла до­воль­но до­рогая одеж­да. Вто­рая бы­ла вы­ше пер­вой, но из-за силь­ной ху­добы ка­залась ма­лень­ко­го рос­та, вся ка­кая-то вы­сох­шая, сгор­блен­ная и ста­рень­кая, хо­тя по всем приз­на­кам ей бы­ло не боль­ше трид­ца­ти. Во­лосы тем­ные, ре­день­кие, ту­го пе­рех­ва­чен­ные сза­ди ре­зин­кой. Одеж­да с обувью - все, что не пря­тала фор­ма, ка­зались пот­ре­пан­ны­ми и здо­рово зас­ти­ран­ны­ми. Но боль­ше все­го ме­ня уди­вили гла­за. Преж­де я та­ких ни­ког­да не ви­дела. Они бы­ли по­гас­шие, буд­то этот че­ловек пос­тиг все тай­ны ми­ра, и в тай­нах этих нет, и ни­ког­да не бу­дет ни ра­дос­ти, ни счастья, ни люб­ви. Ког­да я, на­конец, умол­кла, имен­но эта ху­дыш­ка по­дош­ла ко мне сов­сем близ­ко и улыб­ну­лась, про­тяги­вая жел­тые ре­зино­вые пер­чатки. "Сра­бота­ем­ся! - ве­село ска­зала она и хлоп­ну­ла ме­ня по пле­чу смуг­лой ру­кой, - Ме­ня Ни­ной зо­вут, а вот ее На­таш­кой!" - и по­каза­ла тон­ким ука­затель­ным  паль­цем на вто­рую де­вуш­ку.

   Ра­бота бы­ла не­посиль­ной для ме­ня. Сер­дце бе­шено сту­чало, ког­да я со­вер­ша­ла гим­насти­чес­кие уп­ражне­ния со шваб­рой. Убор­ка сан­техни­ки да­валась нем­но­го лег­че, но пе­ребо­роть в се­бе от­вра­щение к че­лове­чес­кой не­ак­ку­рат­ности мне ни­как не уда­валось. Вся­кий раз, ког­да я нак­ло­нялась над бе­лым фа­ян­сом, заб­рызган­ным ко­рич­не­вой жи­жей, вол­на тош­но­ты нак­ры­вала ме­ня всю, и на пок­раснев­шие гла­за выс­ту­пали сле­зы. "Ни­чего, при­вык­нешь!" - ус­по­ка­ива­ли ме­ня на­пар­ни­цы. А я не бы­ла уве­рена, что к это­му сто­ит при­выкать. В пер­чатках  мне бы­ло жар­ко и не­удоб­но, и я вся­кий раз то сни­мала их, то вновь оде­вала на рас­пухшие от вла­ги ру­ки. Спус­тя ка­кое-то вре­мя я рас­серди­лась и бро­сила жел­тые ре­зин­ки в му­сор­ное вед­ро. Уж луч­ше без них, чем так му­чить­ся, и про­дол­жи­ла мыть и те­реть до блес­ка ду­шевые ка­бины и уни­тазы го­лыми ру­ками. Это бы­ло ошиб­кой, за ко­торую мне при­дет­ся впос­ледс­твии рас­пла­тить­ся  сво­им здо­ровь­ем.

   В этот день мы ра­бота­ли втро­ем, и по­это­му вре­мена­ми мож­но бы­ло от­ды­хать. С зав­траш­не­го дня, из-за нех­ватки ра­бочих рук, мы дол­жны бы­ли ра­ботать па­рами.  К по­луд­ню я ва­лилась от ус­та­лос­ти, ру­ки пок­ры­лись пят­на­ми от хи­мичес­ких средств, но­ги дро­жали и все вре­мя под­сту­пали по­зывы рво­ты. Мои на­пар­ни­цы чувс­тво­вали се­бя впол­не бод­ро. В обе­ден­ный пе­рерыв они раз­га­дыва­ли крос­свор­ды, пи­ли ко­фе и сме­ялись. Я же в расс­тро­ен­ных чувс­твах, си­дя в са­натор­ских кус­тах си­рени, что­бы ни­кому не по­падать­ся на гла­за, зво­нила му­жу и ры­дала в труб­ку. Муж вол­но­вал­ся, кри­чал и по­рывал­ся не­мед­ленно при­ехать за мной, что­бы заб­рать и пос­та­вить пос­леднюю точ­ку в этой не­удач­ной карь­ере. Я са­ма все прек­расно ви­дела, зна­ла, что ввя­залась в бес­по­лез­ное де­ло, из ко­торо­го те­перь не так-то прос­то вы­путать­ся, не по­теряв сво­его ли­ца и ре­пута­ции. Что де­лать даль­ше - вот это­го я не зна­ла. Гор­ничной ра­ботать боль­ше не хо­телось, хо­телось до­мой, что­бы за­нимать­ся при­выч­ны­ми де­лами, где все пре­дель­но прос­то и яс­но, где не нуж­но ни от ко­го пря­тать­ся, и да­же пла­кать мож­но от­кры­то и в го­лос, ле­жа в рос­сы­пи по­душек со стра­даль­чес­ким вы­раже­ни­ем на ли­це. Но толь­ко не так - в кус­тах, ря­дом с до­рож­кой, по ко­торой ту­да-сю­да сну­ют от­ды­ха­ющие и все ни­как не мо­гут взять в толк, по­чему пи­щит си­рень.

  Вер­нувшись до­мой на все том же слу­жеб­ном ав­то­бусе, я впа­ла в ка­кое-то стран­ное оце­пене­ние. Ну что со мной не так? Сколь­ко я бу­ду мы­кать­ся в этой жиз­ни, так и не най­дя сво­его мес­та в ней? По­чему они все мо­гут это де­лать, а я не имею ни­каких мо­раль­ных сил? Где она, моя карь­ера? Или все, что мне ос­та­ет­ся, это за­нимать­ся до­мом, да сту­чать по кла­ви­ату­ре, со­чиняя оче­ред­ной сю­жет? Ах ты, гос­по­ди, бо­же мой, не­уже­ли я боль­ше ни на что не го­жусь? Как тяж­ко все-та­ки мо­ему нес­час­тно­му му­жу: тя­нуть всю семью на се­бе, за­кусы­вая гу­бы, но мол­чать; все тер­петь и не­ис­то­во ве­рить в ме­ня, что од­нажды при­дет час, и я ре­али­зу­юсь как лич­ность.

  Ночью я так и не ус­ну­ла, смот­ре­ла в по­толок, на ко­торый мед­ленно ло­жились крас­ки сол­нечно­го ут­ра и но­вого дня, спе­шив­ше­го всту­пить в свои за­кон­ные пра­ва.

  Я пле­лась ря­дом с му­жем на ос­та­нов­ку. Ехать в не­навис­тном ав­то­бусе не хо­телось. Я ук­радкой вы­тира­ла сле­зы рас­пухши­ми ру­ками с пот­рескав­шей­ся ко­жей и прок­ли­нала са­ма се­бя за то, что веч­но ле­зу ту­да, ку­да не сле­ду­ет. Муж прис­таль­но пос­мотрел на ме­ня и встрях­нул за пле­чи.

  - Пос­лу­шай, те­бя ник­то не зас­тавля­ет, мо­жешь ос­тать­ся до­ма, я сам все ре­шу! 

  - Ага, - зах­лю­пала я мок­рым но­сом, - а как же долг и от­ветс­твен­ность?

  - Да в ка­ком ми­ре ты жи­вешь?! Ка­кая от­ветс­твен­ность? Еле на но­гах сто­ишь! В ка­кой эпо­хе ты зас­тря­ла, как жить те­бе, бе­дола­ге, с та­кой ду­шой?

  И он от­вернул­ся. А я сто­яла, гля­дя на род­ные тон­кие чер­ты, и про се­бя бла­года­рила бо­га, что у ме­ня та­кой муж, что на­ши судь­бы од­нажды пе­ресек­лись.

  Се­год­ня я ра­бота­ла с На­ташей. Во­ору­жен­ные бы­товой хи­ми­ей и тряп­ка­ми, мы вош­ли в пер­вый кот­тедж. Два ог­ромных эта­жа встре­тили нас уд­ру­ча­ющей ти­шиной. От­ды­ха­ющие при­нима­ли в сто­ловой зав­трак, и  в на­шем рас­по­ряже­нии бы­ло це­лых пол­ча­са.  На­таша сра­зу схва­тилась за шваб­ру: "Чур, я мою по­лы, а ты - сан­техни­ку!" Я не воз­ра­жала. И по­ка я во­зилась с уни­таза­ми и ду­шевы­ми ка­бин­ка­ми, На­таша ле­тала со шваб­рой по пар­кетным по­лам. Про се­бя я от­ме­тила, что она очень креп­кая. Здо­ровье в ней би­ло клю­чом. Ра­боту свою она вы­пол­ня­ла тща­тель­но и лег­ко. Ка­залось, что уби­рать за дру­гими ей да­же нра­вит­ся. Все дви­жения по­ходи­ли на стре­митель­ный та­нец, буд­то в ру­ках и не шваб­ра вов­се, а ве­лико­леп­ный джентль­мен, с ко­торым На­таша кру­жит в валь­се. Она на­пева­ла се­бе ка­кую-то смеш­ную пе­сен­ку и не об­ра­щала на ме­ня ни­како­го вни­мания.  Я пых­те­ла, пол­зая на чет­ве­рень­ках. Тош­но­та опять зав­ла­дела мной и, ду­малось, что этот ад ни­ког­да не за­кон­чится.

  Ког­да все кот­теджи бы­ли уб­ра­ны, мы вдво­ем, не спе­ша, дви­гались в сто­рону кор­пу­са, где на­ходи­лась ком­на­та гор­ничных. По­луден­ное жар­кое сол­нце опа­ляло все вок­руг, вы­жигая тра­ву, ко­жу и во­лосы. Са­натор­ская тер­ри­тория сла­вилась сво­ей не­объ­ят­ностью и раз­бро­сан­ностью кор­пу­сов. Не зная пла­на, на ней мож­но бы­ло лег­ко по­терять­ся. Мы шли по пет­ля­ющей до­рож­ке, ко­торая то пря­талась в кус­тах, то вы­бега­ла на при­горок, то не­ис­то­во ны­ряла в хвой­ный лес. Как вдруг На­таша впер­вые за все это вре­мя вни­матель­но пос­мотре­ла мне в гла­за и ос­та­нови­лась.

  -Пос­лу­шай, а ведь я те­бя здесь рань­ше ви­дела, ког­да вы с му­жем от­ды­хали! - та­инс­твен­но ска­зала она, - Да­вай при­сядем, - и по­каза­ла на скром­ную об­лу­пив­шу­юся ла­воч­ку, при­та­ив­шу­юся сре­ди подс­три­жен­но­го сам­ши­та.

  - Что, труд­но те­бе? - за­дала она воп­рос, и са­ма пос­пе­шила на не­го от­ве­тить,- Я ду­маю, что ко­неч­но труд­но, быть ко­роле­вой, а по­том слу­жан­кой - это не­лег­ко!

  - Да с че­го вы тут все взя­ли, что я ко­роле­ва?  Обыч­ный че­ловек. Прос­то у ме­ня есть цель и стрем­ле­ния к пу­тешес­тви­ям, а у вас нет! Каж­дая из вас мог­ла бы то­же ко­пить и ез­дить, а вы все день­ги про­еда­ете. Я, нап­ри­мер, луч­ше по­голо­даю, но мир пос­мотрю…

  Она не да­ла мне до­гово­рить. Слов­но не слы­шала ни­чего вок­руг.

  - А я ведь то­же не всег­да по­лы мы­ла. Еще год на­зад я бы­ла та­кая как ты. Оде­вала лю­дей. Мод­но, с изыс­ком, у ме­ня есть уди­витель­ное чувс­тво сти­ля. И, зна­ешь, я под­би­рала ве­лико­леп­ные кос­тю­мы да­же для звезд оте­чес­твен­ной эс­тра­ды!

  -Как? - уди­вилась я, - Врешь ты все!

  - Не вру! Это бы­ло в Тель-Ави­ве.

  И взгляд ее ус­тре­мил­ся в ка­кую-то толь­ко ей из­вес­тную даль, в ко­торой ви­делось ей вос­точное по­бережье Сре­дизем­но­го мо­ря, неж­ное по­луден­ное сол­нце, улы­ба­ющи­еся ухо­жен­ные лю­ди, яр­кие вы­вес­ки и стек­лянные вит­ри­ны ма­гази­нов. Ей ви­делось все то, что бы­ло, но че­го уже боль­ше нет и, воз­можно, ни­ког­да  не бу­дет. Ни­ког­да не слу­чит­ся с ней в этой жиз­ни. Она смот­ре­ла не мор­га­ющи­ми гла­зами в од­ну точ­ку и сле­зы тек­ли по ее ще­кам. Ка­залось, что все это она го­ворит не мне, а са­мой жиз­ни, ко­торая так нес­пра­вед­ли­во обош­лась с ней.

  Ед­ва На­таше ис­полни­лось во­сем­надцать, как она сбе­жала из ро­дитель­ско­го до­ма, где пь­ющий отец все вре­мя по­кола­чивал то ее, то из­дерган­ную мать. Оба ро­дите­ля тру­дились на сви­ноком­плек­се, и На­таша прек­расно по­нима­ла свои пер­спек­ти­вы ра­боты на ней же. Ни­кого не пос­та­вив в из­вес­тность, она уд­ра­ла, и не ку­да-ни­будь, а в Из­ра­иль. По­чему имен­но ее вы­бор пал на эту стра­ну, На­таша не го­вори­ла, да и как она обош­ла всю бу­маж­ную во­локи­ту, то­же не рас­ска­зыва­ла. Ми­молет­но упо­мяну­ла лишь то, что ее це­лый ме­сяц ра­зыс­ки­вали с ми­лици­ей по всей Рес­публи­ке. Чуть поз­же она прис­ла­ла ма­тери су­хое пись­мо и не­боль­шую сум­му де­нег, что­бы та ку­пила се­бе платье, кон­фет и пе­рес­та­ла го­ревать о по­терян­ной до­чери.

В Тель-Ави­ве вче­раш­няя школь­ни­ца за­нима­лась про­дажей муж­ской одеж­ды, за­нятие это ей дос­тавля­ло ис­тинное удо­воль­ствие. Ма­газин, где тру­дилась На­таша, был ис­клю­читель­но для важ­ных пер­сон, по­это­му ча­евые ос­та­вались в ее кар­ма­нах уж слиш­ком щед­ры­ми. Шус­трая бой­кая де­вуш­ка быс­тро ос­во­ила язык, прош­ла кур­сы сти­лис­тов, и вот уже к ней по­тяну­лись це­лые оче­реди кли­ен­тов, же­ла­ющих по­лучить опыт­ный со­вет из об­ласти мо­ды.

На­таша нас­толь­ко ок­ры­лилась сво­ими уда­чами, что во­зыме­ла сме­лость меч­тать о собс­твен­ном ма­газин­чи­ке, но нес­час­тный слу­чай при­ковал ее к боль­нич­ной кой­ке на це­лый год.  Из­ра­иль­ская фу­ра, ко­торая въ­еха­ла в ос­та­нов­ку, не спра­вив­шись с кру­тыми ви­ража­ми на до­роге, пе­рело­мала На­таше все кос­ти в но­гах. Од­на­ко, нев­зи­рая на проб­ле­мы со здо­ровь­ем, де­вуш­ка го­рева­ла не­дол­го. Она зна­ла на­вер­ня­ка, что до­мой не вер­нется, ибо боль­ше в сво­ем за­холустье ни­ког­да жить не смо­жет, где жен­щи­ны толь­ко и де­ла­ют, что ро­жа­ют, а му­жики - пь­ют. По­лучив ог­ромную ком­пенса­цию от го­сударс­тва, она уже ста­ла выс­тра­ивать свои биз­нес-пла­ны, но меч­там о собс­твен­ном де­ле не суж­де­но бы­ло ис­полнить­ся.

Ее пре­дали са­мые близ­кие лю­ди, прис­во­ив все день­ги, по­ка де­вуш­ка ле­жала в боль­ни­це. На­таша по­теря­ла все. По­том она со­вер­ши­ла ка­кой-то не сов­сем за­кон­ный пос­ту­пок, что­бы вы­путать­ся из сло­жив­шей­ся си­ту­ации. Глу­пое не­об­ду­ман­ное дей­ствие, ко­торое на ро­дине да­же не за­мети­ли бы, но толь­ко не здесь… Ее выс­ла­ли из стра­ны без пра­ва въ­ез­да. С со­бой она заб­ра­ла лишь два че­мода­на до­рогой одеж­ды, вос­по­мина­ния и кош­ку Стел­лу - единс­твен­ное, что ос­та­лось свя­зу­ющим зве­ном с го­рячо лю­бимой свя­щен­ной зем­лей. А Из­ра­илю на па­мять На­таша ос­та­вила во­сем­надцать лет сво­ей жиз­ни, слу­жения и пре­дан­ности. В свою глушь де­вуш­ка вер­ну­лась трид­ца­тишес­ти­лет­ней да­мой без му­жа, де­нег и де­тей, с од­ной толь­ко дым­ча­той Стел­лой и ис­терзан­ным сер­дцем.

  Я смот­ре­ла на нее в упор, и го­рева­ла об еще од­ной сло­ман­ной жиз­ни. Дол­жно быть, это очень боль­но и уни­зитель­но воз­вра­щать­ся ту­да, от­ку­да ког­да-то бе­жала в на­деж­де боль­ше не ог­ля­дывать­ся. Воз­вра­щать­ся не с по­бедой, а с опу­щен­ной го­ловой, сож­женны­ми крыль­ями  и раз­бивши­мися меч­та­ми. На ро­дине На­ташу ник­то не ждал, она ни­кому не бы­ла нуж­на. Один­надцать клас­сов об­ра­зова­ния - вот и все, что ви­дели за ее пле­чами по­тен­ци­аль­ные ра­бото­дате­ли, а про Из­ра­иль луч­ше во­об­ще по­мал­ки­вать, ни­кому те­перь не до­кажешь, чем имен­но ты там за­нима­лась. Мне бы­ло да­же страш­но пред­ста­вить, как хо­хота­ли над ней од­но­сель­ча­не, как раз­ма­хивал крас­ным ку­лаком пе­ред ли­цом пь­яный отец, как уп­ре­кала каж­дым съ­еден­ным кус­ком мать. Что­бы вы­жить На­таша ус­тро­илась ра­ботать гор­ничной в са­нато­рий. И это луч­шее, что мог­ло слу­чить­ся в ее те­переш­ней жиз­ни. В  го­род, та­ким как она, мож­но да­же не со­вать­ся, там всем выс­шее об­ра­зова­ние по­давай, да еще, что­бы опыт ра­боты был не ме­нее пя­ти лет. А ка­кой у На­таши опыт, ког­да тру­довой книж­ки и той ни­ког­да не бы­ло?

  Она си­дела ря­дом со мной и рас­ка­чива­лась как ма­ят­ник. Мне до бо­ли в сер­дце де­лалось жаль ее. Ра­бота гор­ничных сов­сем не слад­кая, и ес­ли ря­дом со мной есть на­деж­ное пле­чо, то у На­таши все­го это­го нет, она мо­жет рас­счи­тывать толь­ко на се­бя са­му. Вы­ходи­ло, что мои проб­ле­мы все­го лишь смеш­ной пус­тяк. На фо­не этой кра­сивой и очень нес­час­тной де­вуш­ки я выг­ля­дела  кап­ризным ре­бен­ком, ко­торый хо­чет дос­тать сол­нце с не­ба, об­жи­га­ет паль­цы, пла­чет и сно­ва хва­та­ет­ся за го­рящий шар. Для На­таши прос­то сог­реть­ся в лу­чах это­го ша­ра -  уже ве­ликая наг­ра­да.

  Всю до­рогу до­мой в слу­жеб­ном ав­то­бусе мыс­ли о че­лове­ке, до­верив­шем мне, пос­то­рен­ней, во­сем­надцать лет сво­ей жиз­ни, тер­за­ли вос­па­лен­ную го­лову. Как же так мог­ло по­лучить­ся? По­чему эта бед­ная де­вуш­ка, бе­жав­шая без ог­лядки от сво­его нас­то­яще­го и бу­дуще­го на зем­ле, где бы­ла рож­де­на, вновь приз­ва­на этой са­мой зем­лей? Приз­ва­на, но не приз­на­на. И об­ре­чена жить лишь прош­лым, сво­ими вос­по­мина­ни­ями, слов­но вся жизнь уже по­зади, слов­но ни на что боль­ше нель­зя  рас­счи­тывать. И все, что ос­та­ет­ся - так это при­бирать­ся за дру­гими. И, быть мо­жет, она са­ма вско­ре за­будет о том кем и как ра­бота­ла. Нап­рочь выб­ро­сит эти глу­пые мыс­ли о вы­сокой мо­де и ста­нет, как и дру­гие опыт­ные гор­ничные, пи­тать­ся объ­ед­ка­ми из гряз­ных та­релок от­ды­ха­ющих, со­бирать тай­ком в но­мерах ос­тавлен­ные по­лупус­тые ба­ноч­ки и бу­тылоч­ки с шам­пу­нем, жид­ким мы­лом и пе­ной для бритья и ра­довать­ся та­ким щед­рым цар­ским на­ход­кам.  А пос­ле бу­дет под­во­ровы­вать ту­алет­ную бу­магу, по­лотен­ца и пос­тель­ное белье - имен­но с это­го и нач­нется ее са­мое глу­бокое дно, ког­да ни­же уже не упасть. С это­го нач­нется ее лич­ный внут­ренний ад.

   Сле­ду­ющим ут­ром, ед­ва стрел­ки ча­сов в хол­ле глав­но­го кор­пу­са по­каза­ли де­вять, приш­ло вре­мя ис­по­веди Ни­ны. В этот ра­бочий день она бы­ла мо­ей единс­твен­ной на­пар­ни­цей. На­таша с об­легчен­ной ду­шой, но тя­желым сер­дцем взя­ла вы­ход­ной. По­сему в мо­ем рас­по­ряже­нии бы­ла шваб­ра и 2 400 квад­ратных мет­ров пар­кетно­го по­ла. А в рас­по­ряже­нии Ни­ны - 24 уни­таза и столь­ко же ду­шевых ка­бин. Имен­но здесь в этом са­нато­рии, в дол­жнос­ти убор­щи­цы, столь уни­зитель­ной для мо­ей чувс­твен­ной ра­нимой ду­ши, я от­кры­ла в се­бе еще один уди­витель­ный та­лант - лю­ди с лег­костью рас­ста­вались со все­ми сво­ими са­мыми сок­ро­вен­ны­ми же­лани­ями, тай­на­ми, мыс­ля­ми, бо­лями и стра­хами, гля­дя в мои серь­ез­ные чуть стро­гие гла­за.

    Ког­да мы толь­ко прис­ту­пили к ра­боте, Ни­на мол­ча­ла. Она из­редка, не­хотя, от­ве­чала од­нослож­но на мои воп­ро­сы, но в це­лом бы­ла пог­ру­жена в се­бя. Я ви­дела, нас­коль­ко от­то­чены все ее дви­жения, ум­ные ру­ки де­лали свою при­выч­ную ра­боты, не нап­ря­гая мыс­ля­ми го­лову. На ли­це зас­ты­ло стран­ное ис­ступ­ле­ние, од­но пле­чо все вре­мя нер­вно по­дер­ги­валось, и вся она са­ма име­ла жал­кий до бо­ли вид, на­поми­ная то аг­рессив­но­го зверь­ка, то су­хую ста­руш­ку, ко­торую в столь поч­тенном воз­расте зас­та­вили ра­ботать. По все­му бы­ло вид­но, что Ни­на ра­бота­ет здесь не  пер­вый год. Так оно и выш­ло. Я, мол­ча, вы­пол­ня­ла свои обя­зан­ности, уже не на­де­ясь на ка­кие ли­бо раз­го­воры с ней, как вдруг де­вуш­ка ше­потом спро­сила: "А те­бе мож­но до­верять? Ты ведь го­род­ская, на­вер­ное, ум­ная, мо­жет, что по­сове­ту­ешь?" Я, удив­ленно, кив­ну­ла. И по­тек­ла, по­бежа­ла пе­редо мною стре­митель­ная ре­ка чу­жой че­лове­чес­кой жиз­ни, ко­торой нет ни­како­го де­ла до со­ветов. Нуж­но бы­ло прос­то слу­шать и при­нять в свою ду­шу, при­чинив тем са­мым ей тяж­кие му­ки, этот стре­митель­ный по­ток слез и бо­ли.

  Ни­на рос­ла в дет­ском до­ме, оси­ротев пос­ле смер­ти ма­тери. Детс­тво без­ра­дос­тно тя­нулось сре­ди бро­шен­ных, ни­кому не­нуж­ных ми­ров. Все на­деж­ды де­вуш­ка воз­ла­гала на взрос­лую са­мос­то­ятель­ную жизнь. Но, как из­вес­тно, не уме­ющий от­де­лять доб­ро от зла, об­ре­чен всег­да стра­дать и мы­тарс­тво­вать. Сра­зу, как толь­ко Ни­на выш­ла за сте­ны дет­ско­го до­ма, пос­пе­шила свя­зать свою жизнь хоть с кем-ни­будь. Этим кем-ни­будь ока­зал­ся мес­тный де­ревен­ский ху­лиган. Ед­ва от­шу­мела, от­пля­сала хмель­ная угар­ная свадь­ба, Ни­на ро­дила маль­чи­ка, за ним дру­гого. Детс­тво окон­чи­лось. И все пош­ло сво­им че­редом, все как у всех. Муж ока­зал­ся че­лове­ком силь­но пь­ющим и час­то де­рущим­ся. Ни­на все тер­пе­ла. Да­же тог­да, ког­да де­ревен­ский ло­велас спус­кал на сво­их прин­цесс все дет­ские по­собия, де­вуш­ка мол­ча­ла и кля­лась са­ма се­бе, что ее де­ти си­рота­ми и бе­зот­цовщи­ной, как она, рас­ти не бу­дут. Но пь­яный муж, рас­сержен­ный и раз­го­рячен­ный, из­бил до по­лус­мерти стар­ше­го маль­чи­ка, и Ни­на уш­ла от не­го нав­сегда. Доб­рые со­седи по­мог­ли с ра­ботой в са­нато­рии, и жизнь, ка­жет­ся, ста­ла на­лажи­вать­ся. Те­перь в судь­бе де­вуш­ки по­явил­ся но­вый уха­жер, го­род­ской, но без­ра­бот­ный.  По­это­му и тя­нет она  лям­ку од­на за всех. Вот, ка­жет­ся, и вся ис­то­рия жиз­ни че­лове­ка. При­зем­ленная, пус­тая, обыч­ная. Но не тут-то бы­ло! В ру­ках Ни­на все же дер­жа­ла сол­нце, но не убе­рег­ла его. Это бы­ло в Ри­ме. На­вер­ное, еще мог­ло бы быть… "Рим­ские ка­нику­лы" как са­ма она го­вори­ла. Для дет­до­мов­ских это не в но­вин­ку. Там до сих пор ждет ее по­жилая се­мей­ная па­ра, ждет так, как ждут заб­лудшую дочь и ве­рят, что де­воч­ка их оду­ма­ет­ся. Ни­на сто­ит пре­до мной, ши­роко от­крыв гла­за, и я ви­жу, как гла­за ее за­дор­но сме­ют­ся. Но по­том все мер­кнет, и она вновь пог­ру­жа­ет­ся в свой хо­лод­ный веч­ный сон, где сол­нце Ита­лии боль­ше не гре­ет. Ни­на выб­ра­ла са­ма свою жизнь, ра­боту с пух­лы­ми ру­лона­ми ту­алет­ной бу­маги в си­них кар­ма­нах и на­волоч­ка­ми с са­натор­ской пе­чатью на по­душ­ках до­ма. Ни­на пред­почла Ита­лии свою лю­бовь, ко­торую там, в Ри­ме ник­то при­нять не го­тов. Лишь ее од­ну с деть­ми, но без люб­ви. Без люб­ви Ни­на жить не сог­ласна, и по­тому гла­за ее выц­ве­ли и по­гас­ли, но тре­вож­ное сер­дце час­то бь­ет­ся от од­но­го вос­по­мина­ния о тех теп­лых днях, ра­зук­ра­шен­ных жел­тым цве­том.

   Ни­на го­вори­ла и го­вори­ла, иног­да ос­та­нав­ли­ва­ясь пе­редо мной, но, не пе­рес­та­вая ра­ботать. Сна­чала она выд­ра­ила всю сан­техни­ку, по­том, са­ма то­го не за­мечая, заб­ра­ла у ме­ня шваб­ру и про­дол­жи­ла мыть по­лы. Лишь бы я толь­ко слу­шала, не пе­реби­вая, не за­давая лиш­них воп­ро­сов, и не от­во­дя от нее вни­матель­ных глаз. Я сто­яла у ок­на, опер­шись на по­докон­ник, и все внут­ри ме­ня рва­лось на кус­ки от бо­ли и жа­лос­ти к этой до сро­ка сос­та­рив­шей­ся де­воч­ке. Что мне еще ос­та­валось де­лать? Лишь слу­шать и стра­дать вмес­те с ней! Нет ни­чего бо­лее пе­чаль­но­го, чем ста­новить­ся не­мым сви­дете­лем кра­ха че­лове­чес­кой жиз­ни, но не иметь ни ма­лей­шей воз­можнос­ти  убе­речь эту жизнь от бо­ли.

  Каж­дый раз, ког­да я воз­вра­щалась до­мой и ва­лилась с ног от ус­та­лос­ти, мрач­ные те­ни этих дво­их тут же вста­вали ря­дом и не да­вали ус­нуть до ут­ра. И все по­чему?  Жизнь ни­чему ме­ня не учит! Боль чу­жая, пос­то­рон­няя всег­да вхо­дит в мое сер­дце, по­тому что я са­ма ту­да ее впус­каю, поз­во­ляю на­пол­нить все ве­ны, ар­те­рии и ка­пил­ля­ры и про­дол­жаю жить, му­ча­ясь  уже не сво­ими, а чу­жими бе­дами. Как бы мне хо­телось, что­бы сол­нце, ко­торое я так неж­но люб­лю, мог­ло раз­мно­жить­ся на сот­ню та­ких же, не опа­ля­ющих, а да­ющих  теп­ло всем нес­час­тным, го­лод­ным, ос­ту­пив­шимся и оси­ротев­шим.  Что­бы  каж­дый, кто пос­тиг боль, мог взять свое сол­нце в ла­дони, сог­ре­вать­ся и ос­ве­щать­ся им в тя­желом пу­ти, ко­торый зо­вет­ся жизнью.

  Не знаю, сколь­ко еще прод­ли­лись бы мои стра­дания, ес­ли бы не ки­шеч­ная ин­фекция, по­лучен­ная в ре­зуль­та­те ста­раний над уни­таза­ми, ко­торые я доб­ро­совес­тно чис­ти­ла без пер­ча­ток с для че­го-то от­кры­тым ртом, ви­димо, для этой са­мой ин­фекции. Бог ми­ловал ме­ня, а мо­жет, мой муж, ко­торый  в один из дней при­ехал в са­нато­рий сре­ди ра­боче­го дня и увез ме­ня пря­мо в си­ней фор­ме до­мой. Тем са­мым бы­ла пос­тавле­на жир­ная точ­ка в этой блес­тя­щей го­ловок­ру­житель­ной карь­ере. Свои стра­дания я про­дол­жи­ла сре­ди род­ных стен, ле­жа в пос­те­ли и сго­рая от ли­хорад­ки, ко­торая вла­дела соз­на­ни­ем и те­лом три не­дели. Но я бла­годар­на судь­бе за то, что все это бы­ло в мо­ей жиз­ни, о чем я мо­гу вспо­минать, иног­да с улыб­кой, иног­да с сод­ро­гани­ем. Я про­дол­жаю пи­сать, за­нимать­ся ге­нери­рова­ни­ем  но­вых идей и с ин­те­ресом ис­сле­довать уни­каль­ные свой­ства тык­вы и свек­лы. Ни­чего, ров­ным сче­том, не из­ме­нилось. Лишь уси­лилась во­ля к по­бедам, и за­калил­ся ха­рак­тер. Для ме­ня это был все­го лишь по­лез­ный опыт, бла­года­ря ко­торо­му я еще боль­ше це­ню труд лю­дей, нез­ри­мо соз­да­ющих сво­им кро­пот­ли­вым усер­ди­ем день за днем бла­го и ком­форт, будь то чис­тые ули­цы, ухо­жен­ные га­зоны или пес­трые цве­точ­ные ков­ры.  И еще боль­ше про­дол­жаю ве­рить в брил­ли­ан­ты че­лове­чес­ких душ. Это все­го лишь оче­ред­ной до­рож­ный ука­затель в мо­ем пу­ти, ве­дущем к пос­тавлен­ной це­ли. Для тех дво­их - это жизнь. Как точ­ка. Как ко­неч­ная ос­та­нов­ка. Как пос­ледний за­кат на го­ризон­те, до ко­торо­го не ус­петь доб­рать­ся до тем­но­ты.

Ав­густ 2016.