Mедаль

О НОВОМ АВТОРЕ "КРУГОЗОРА"

Назар Шохин родился в 1962 году. Окончил с отличием философский факультет Ташкентского государственного университета. Занимался проблемами истории литературы конца  XIX - начала XX веков, судьбами репрессированных литераторов. Автор статей о Л.Толстом, И.Гете, Б.Расселе, А.Ахматовой, Л.Гумилеве, В.Некрасове, И.Ильфе, Е.Петрове. Печатать повести и рассказы начал с 1993 года. Работы изданы в США, Швеции, Израиле, России, Узбекистане, Таджикистане.

От автора: в основу рассказа положены реальные события декабря 2014 года. Имена, обстоятельства и место действия изменены.

Every medal has two sides

Старик тревожно смотрел на монитор компьютера. Ожидание очередных писем от учеников было томительно: Томсон ругал себя, что в последнее время все больше давал волю немощи, не сопротивлялся поспешности подопечных. Но более всего тревожило, что полувековые исследования останутся без денег. Испытания в знаменитой лаборатории переживали не лучшие времена, разразившийся кризис сокращал все расходы, приходилось урезывать даже зарплату.

Молодые не понимали, что надо жить по средствам - да их по большому счету никто и не заставлял экономить. Одно время Томсон научил бухгалтеров перекидывать деньги из одной статьи бюджета в другую, но все это казалось им далеким и малоактуальным. Сотрудники предпочитали дорогие, хотя и подержанные иномарки, отдых на заморских островах или просто большие бонусы. И убедить в чем-то молодежь, которая становилась все меркантильнее, старик не мог, ибо все обязательно заканчивалось проблемами самих испытаний: сначала сотрудники начнут возмущаться, потом угрожать переходом в другие коллективы, а затем и вовсе увольняться по собственному желанию... Престиж лаборатории, и без того становившейся малопривлекательной для начинающих, грозил падать, доставшиеся дорогой ценой приборы могли остаться без владельцев, перед взором маячили дни или даже месяцы простоя. 

Сейчас, по-прежнему вглядываясь на экран, профессор ломал голову, почему умирают фанатизм и порядочность в науке. Ведь новая истина всегда рождалась как ересь. И еще Томсон размышлял о том, что скоро не сможет уберечь учеников от множества наплодившихся компаний-посредников, которые приманкой увлекали исследователей в производство какого-то массового ширпотреба… И вообще, как молодые будут жить, когда профессора-старики жить уже не будут?

Замигал долгожданный желтый значок нового письма в правом конце монитора, старик поспешил на свой почтовой ящик. Открыл его и стал внимательно читать. Обычных для писем приветствий с каждым месяцем становилось все меньше, хотя самих посланий не убывало - кажется, это было единственное, в чем Томсон сумел убедить учеников. Тут помог случай: как-то срочно понадобилось рекомендательное письмо, а руководителя, привыкшего к редеющим обращениям, не могли найти аж два дня. После этого учеников беспокоило даже однодневное отсутствие их профессора.

Письмо начиналось шутливо: "Уважаемый профессор, разрешите доложить, что мы в скором времени перестанем считать монеты и получим солидный грант от нового восточного фонда".

Перед мысленным взором старика мигом пронеслась вереница известных ему, авторитетных и надежных фондов - экзотических там никогда не было.

""Восточный" фонд? Зачем такому самые передовые западные технологии, если они не могут дать выручку в ближайшей перспективе?" - подумал старик, еще раз прочитал начало письма, раздумывая читать ли его дальше. Ему вдруг стало холодно, и на какое-то время он будто остолбенел: перед ним встала неожиданная проблема, с которой он не знал, как справиться.

"Эта, хотя еще совсем молодая, структура успешно работает в третьих странах". После скобки шло перечисление каких-то далеких и солнечных государств с островами. "Так что мы со своим престижем вполне потянем работу с ней".

Автор принялся радостно рассказывать, как ему удалось "засечь" фонд и "удостоиться его внимания". И как удалось "дозвониться и добиться приема" у "всесильного председателя правления", "к удивлению знавшего все научные достижения нашей лаборатории", и велевшего своим помощникам "оказать всяческое содействие в с оставлении заявки"

"Ставьте бутылку шампанского, сэр! Скоро мы будем праздновать продолжение финансирования". Томсон как будто слышал возбужденный от своего сверхуспеха голос собеседника, и уже боялся, что переубедить его будет трудно.

Стараясь не показывать свой страх, и, как всегда, спокойно старик ответил: "А, может, это была предрождественская шутка?".

"Нет и нет! Это - очень серьезные люди, с которыми можно работать на долгие годы".

В переписке началась первая долгая пауза.

Профессор, конечно, знал, сколько ни говори, ни убеждай учеников, все сейчас будет только раздражать их, поэтому с упавшим сердцем, думая только о том, как бы не наделать глупостей, прошел в спальную комнату, лег там на кровать и, уткнувшись в потолок, изо всех сил попытался отвлечься. Он слышал, как за стеной вновь звенел музыкальным переливом значок, предупреждая о продолжении переписки.

Старик не мог уснуть всю ночь. Он понимал, что уже не сможет уберечь учеников от поисков подозрительных фондов. Уже шесть лет, как Томсон свыкся со своей долей, редко встречается с любимой женой. Привык, что раз в год ему приходится ходить обивать пороги кабинетов важных чиновников и богатых бизнесменов, и фактически выкупать там продолжение исследований, в очередной раз напоминая о своих научных заслугах. Давно примирился, что доля ученого в этом веке мало кого озолотила, добив при этом здоровье многих; для него не осталось ничего более-менее ценного от прежней жизни, которая, может, и казалась порой скудной, но всегда воспринималась стариком как счастье для любого истового служителя науки.

И теперь у Томсона оставалась только лаборатория. Она была в его жизни всем, тем, ради чего он ходил на бесконечные званые, скучные для него вечера, дипломатические приемы и унылые презентации, концерты авангардной музыки, надеясь сохранить прежние связи и как-то избежать дефолта, в который попала не одна лаборатория.

Но расшатанное здоровье профессора становилось все хуже. Дорогой врач, которого все чаще приходилось вызывать на дом, засиживался над историей болезни и рецептами подолгу, и все больше настаивал на диспансеризации. Медик отказывался от чека с дополнительным гонораром, каждый раз с тревогой бросал взгляд на стопки книг и бумаг на письменном столе, которые могли чудодейственным образом превратиться во флакончики для лекарств.

В эту ночь старик слышал, как до утра повторял получасовые новости телевизор, слышал противный вой сирены мчавшихся полицейских машин и реанимобилей, чередующиеся звуки автомобильной сигнализации, журчание воды в ванных верхних этажей, и джаз в кухнях начавших готовить завтраки соседей. И все думал о том, как уговорить учеников не греметь кружкой на паперти, не просить милостыню у потенциальных мошенников. И сон совсем не приходил, а если и наведывался, то с мыслью - как не пустить Туда учеников?! Взять самому поплакать и покаяться?

Долго лежать без движения было трудно - давила ночная тишина. Под самое утро старик все же забылся на несколько минут, но тут же встрепенулся, встал, обулся в тапочки, бросился в кабинет, к компьютеру. А там, в почтовом ящике среди других писем оказалась уже оформленная и подписанная заявка на сотрудничество с фондом.

"Не удержал!" - охнул старик.

Не зная, что ему теперь делать, профессор ходил по дому, ругался, и то и дело заглядывая в компьютер, словно там могло вдруг найтись опровержение.

Его взгляд упал на стену. Оттуда с фотографии в позолоченной рамке смотрела на него, в окружении ученых, царствующая чета. Фото это было сделано в далеком шестьдесят втором. И тут словно снизошло неожиданное. Старик открыл миниатюрный сейф.

Он прижал к груди темно-синий бархатный футляр, развернул его. Мелькнул греческий профиль Галена с изречением на латинице. Золотая медаль в тесном проеме, с атласной обивкой - знак самой престижной научной премии. Старик погладил барельеф, потом положил награду в портфель, оделся и вышел из квартиры.

До аукционного дома было недалеко: через площадь, сквер, сад и старинный дворец - минут двадцать. Но Томсон шел долго, дыхание то и дело прерывалось, а в висках стучало так громко, что, казалось, слышавшие прохожие то и дело бросали на него удивленный взгляд.

Он уже подходил к офису, когда мимо него, заполняя собой всю проезжую часть, прокатил черный, роскошный, с серебряными ободками, блестевший на солнце лимузин. На таких ездили обычно российские олигархи. Из машины вышел мужчина в дорогом пальто, каракулевой шапке-ушанке, чернобровый, и в очках, и профессор почему-то сразу подумал, что вот он то и станет потенциальным покупателем его раритета. Заокеанский гость вяло махнул рукой шоферу и нехотя вошел в здание.

А старик вдруг ощутил такую неловкость, мизерность и беспомощность, что не мог бы теперь сделать ни шагу. Однако позади были его ученики, и Томсон все же открыл дверь.

Здесь, чинно пересекали холл по диагонали известные торговцы, коллекционеры и антиквары. Натолкнувшись на их противные рожи, натужные и деланные улыбки, старик был готов уже повернуться и уйти, но вместо этого решительно направился к стоявшему в центре зала человеку с лимузина.

Почувствовав на себе напряженный взгляд, богатый гость аукциона занервничал, но, увидев человека в костюме с бабочкой, внимательно смотревшего на него, только сказал:

- Чем могу быть полезен?

- Вот, оцените, - жалко улыбнувшись, сказал Томсон и протянул футляр. - Это медаль полученной мной международной премии. Присуждена полвека назад. Она - золотая, это может подтвердить любой ювелир. Больше у меня ничего нет. Это вам… за науку. Прошу, помогите ей.

Будто вспоминая что-то, человек в шапке-ушанке смотрел на коробочку, потом взял ее и открыл. О, знакомое выгравированное имя владельца! Профессор Томсон собственной персоной. Это ему, изобретателю препаратов от рака, был благодарен больной отец. "Сын, смотри! Как ушла далеко вперед наука!", - любил повторять он, улыбаясь при этом как-то особенно счастливо. Новый владелец футляра уже почувствовал запах ароматной лепешки с маковыми зернами, уже видел, как отец, еще молодой, сидит у окна онкологической больницы и смотрит куда-то вдаль. Он видел голубое небо, усеянную елями гору над кишлаком - где-то там теперь лежали его отец и мать...

Когда богач пришел в себя, старика рядом уже не было. А ему хотелось сказать ему сейчас, что это плохо, очень плохо, когда выдающийся ученый продает награду, полученную за свои достижения. Что такая медаль стала предметом торга. Что этот символ настоящего величия должен принадлежать первому владельцу и остаться у него… Но газеты продолжали печатать интервью ученого, заявлявшего что он передаст полученные от некоего покупателя миллионы на благотворительные пожертвования родной лаборатории, университету и колледжу.