Миттельшпиль

Окон­ча­ние. На­чало

IV

Слов­но вход,
Слов­но дверь -
И сей­час же за нею
На­чина­ет­ся вре­мя.
/Б. Слуц­кий/

Я вгля­дывал­ся в стро­ки, как в мор­щи­ны
за­дум­чи­вос­ти, и ча­сы под­ряд
сто­яло вре­мя или шло на­зад.
Как вдруг я ви­жу, крас­кою кар­минной
В них наб­ра­но: за­кат, за­кат, за­кат.
/Рай­нер Ма­риа Риль­ке/

Вре­мя всег­да за­висит от пос­тавлен­ных це­лей. Его - Яко­во Вре­мя - бы­ло сжа­тым, плот­ным, тя­желым, на­сыщен­ным рит­мом с аб­со­лют­ны­ми и жес­тки­ми мет­ка­ми - лек­ция - час двад­цать ми­нут, за­щита кан­ди­дат­ской дис­серта­ции - 20 ми­нут, за­щита док­тор­ской - 40 ми­нут, под­го­тов­ка ас­пи­ран­та - три го­да и ни ме­сяцем боль­ше, серь­ёз­ны­ми и опас­ны­ми для жиз­ни и здо­ровья эк­спе­римен­та­ми, об­лу­чени­ем и взры­вами, сот­ня­ми ста­тей в цен­траль­ных жур­на­лах, на­писан­ны­ми кни­гами и пря­мыми тре­бова­ни­ями в ре­дак­ци­ях: сфор­му­лируй­те со­дер­жа­ние кни­ги в од­ной фра­зе.

И всё это - в гро­зовой, неп­рестан­но штор­мя­щей об­ста­нов­ке пе­рифе­рий­ных ву­зов. И всё это в рев­ни­вом и ни­чего не про­ща­ющем, за­вис­тли­вом, без­донном ому­те сво­еко­рыс­тия вок­руг оди­ноко­го, кро­хот­но­го ос­тров­ка доб­ротной и приз­нанной в стра­не ка­фед­ры и её бес­партий­но­го за­веду­юще­го, да к то­му же еще и ев­рея, пос­то­ян­но­го пар­тий­но­го, иде­оло­гичес­ко­го и чи­нов­ничь­его прес­синга, ди­вер­ген­тной, злоб­но още­рив­шей­ся да още­тинив­шей­ся пи­ками во все сто­роны, что древ­нее и сов­сем не ры­цар­ское во­инс­тво, тол­пы и вза­им­но не­нави­дящей, про­низан­ной спо­лоха­ми ярос­ти, ат­мосфе­ры до­носов и ано­нимок.

Её вре­мя бы­ло иным. Рых­лым и не­тороп­ли­вым. Это бы­ло то са­мое вре­мя, о ко­тором по­ет­ся в слав­ной, но не боль­но-то муд­рой пес­не: "Есть толь­ко миг меж­ду прош­лым и бу­дущим. Имен­но он на­зыва­ет­ся жизнь". В этом-то вре­мени, выр­ванном из Ве­лико­го кон­тек­ста, из бес­ко­неч­ной че­реды Вре­мен, из пол­но­вод­ной и неп­ре­рыв­ной его ре­ки, в ко­торой пря­мо и об­ратно вза­имос­вя­заны ис­ток и вы­ход в оке­ан, ког­да за­вал рус­ла ввер­ху по те­чению обез­во­жива­ет се­год­няшний по­ток и ис­ся­ка­ет жизнь, а ле­дяной за­тор впе­реди, - за­мер­зло, ос­та­нови­лось вре­мя, - за­лива­ет бе­рега и унич­то­жа­ет сво­им бу­меран­гом то, что для не­го бы­ло "вче­ра", а для нас "жизнь се­год­ня", в этом вре­мени она и жи­ла...

Жи­ла, как жи­ли и жи­вут мил­ли­оны, не за­думы­ва­ясь над ве­лики­ми кос­ми­чес­ки­ми ме­чами Вре­мен и Прос­транств, скрес­тивши­мися над на­ми, по­ляз­ги­ва­ющи­ми да пог­ро­мыхи­ва­ющи­ми и, иной раз, тер­пе­ливо, а, ча­ще, не­тер­пе­ливо жду­щими сво­его Ча­са...

Прос­пект всег­да гро­хотал. Как ог­ромная ни­ког­да не ос­та­нав­ли­ва­юща­яся лен­та кон­вей­ера, бес­смыс­ленно не­суще­го встреч­ные ве­рени­цы же­леза и ре­зины - от шус­трых и убо­гих ста­рых за­порож­цев с вы­тара­щен­ны­ми ба­зеди­чес­ки­ми гла­зами-фа­рами и од­но­руко гре­бущих под се­бя эго­ис­тов-эк­ска­вато­ров до го­ленас­тых ле­сово­зов с го­лыми стра­уси­ными но­гами и подъ­ем­ни­ков-офи­ци­ан­тов, ла­виру­ющих с тя­желым под­но­сом на под­ня­той ру­ке. Про­лета­ли поч­ти дву­хэтаж­ные, бле­щущие ни­келем и стек­лом ав­то­бусы, из ко­торых вы­соко­мер­но и от­чужден­но взи­рали ту­рис­ты, сколь­зя без­различ­ны­ми и ус­та­лыми гла­зами по те­ням лю­дей, сну­ющих по обо­чине кон­вей­ера, и лишь из­редка на ос­та­нов­ках и пе­рехо­дах пе­ресе­кались с ним.

А на­кану­не праз­дни­ков прос­пект ры­чал, про­пус­кая нес­конча­емую ве­рени­цу бро­нет­ран­спор­те­ров. И тог­да про­хожие мол­ча­ливо зас­ты­вали, а к ок­нам при­жима­лись рас­плю­щен­ные но­сы лю­бопыт­ных оби­тате­лей это­го цен­траль­но рас­по­ложен­но­го, а по­тому прес­тижно­го в го­роде прос­пекта. Не поз­во­лял за­быть о се­бе он и ночью. Толь­ко виз­ги тор­мо­зящих шин бы­ли те­перь ре­же, вы­ше и ос­трее, тре­вож­ны­ми и вол­ни­тель­ны­ми тол­чка­ми-кван­та­ми из­лу­чая в прос­транс­тво обес­по­ко­ен­ность. Ог­ромные ди­зель­ные гру­зови­ки с при­цепа­ми, дож­давшись где-то в за­саде, на­конец, тем­но­ты, ус­трем­ля­лись нес­конча­емой че­редой на юг, от­талки­ва­ясь, как ра­кеты, от собс­твен­но­го шлей­фа ды­ма и ко­поти, и наг­не­тали в каж­дую щель и фор­точку тош­нотвор­ную смрадь. Нуж­но бы­ло об­ла­дать мно­голет­ней при­выч­кой спать, не слы­ша этой дь­яволь­ской ка­кофо­нии, это­го бе­зум­но­го апе­ри­одич­но­го рэ­па и не ощу­щая уду­ша­юще­го за­паха. Яков так и не смог! Сон его был нег­лу­боким и рва­ным. Сно­виде­ния че­редо­вались с про­буж­де­ни­ями, ког­да хо­телось за­вопить: Га­зовая ата­ка, га­зы! Вста­вал по­ут­ру он раз­би­тым. А Ти­на, на­обо­рот, не мог­ла прис­по­собить­ся к поч­ти де­ревен­ской ти­шине его ок­ра­ины. Он не по­нимал это­го, а она пос­ме­ива­лась:

  - Ты не зна­ешь ста­рого фран­цуз­ско­го анек­до­та? Как во­дит­ся, во вре­мя не­ожи­дан­но­го воз­вра­щения му­жа лю­бов­ник за­перт в шкаф, где хра­нились нес­коль­ко фла­конов ду­хов Ко­ти. Ког­да муж, на­конец, ушел, лю­бов­ник выр­вался из за­точе­ния с воп­лем: "Дерь­ма, ку­сочек дерь­ма!"

Яко­ву, при­вык­ше­му к ти­хим и мяг­ким зву­кам го­род­ской обо­чины, пре­рыва­емым лишь ред­ки­ми шу­мами про­лета­ющих са­молё­тов, прос­пект ка­зал­ся адом. Срод­нить­ся с этим во­допа­дом бы­ло не­воз­можно. Он да­же про­гова­ривал это сло­во по-дру­гому - ма­шино­пад, шу­мопад, виз­го­пад, пси­хопад, на­конец. Этот бе­зум­ный прос­пект и стал мес­том, где их с Ти­ной поз­на­коми­ли. При­яте­лю, ко­торый взял на се­бя неб­ла­годар­ную обя­зан­ность свод­ни, приш­лось не­мало пот­ру­дить­ся, уго­вари­вая Ти­ну поз­на­комить­ся со "ста­рым вдов­цом". Ве­чером она с сы­ном про­дол­жа­ли нес­конча­емый ре­монт сво­ими си­лами - шла нуд­ная, но при­ят­ная про­цеду­ра ок­лей­ки обо­ями, - и Ти­на дол­го ко­леба­лась, по­ка соб­ра­лась с си­лами и об­ра­тилась к сы­ну:
  - Ты не воз­ра­жа­ешь, ес­ли я пой­ду на сви­дание?

К то­му вре­мени он стал чем-то вро­де ка­лифа на час - ли­дера семьи-мо­леку­лы. Мать он лю­бил, но не боль­ше се­бя, а по­тому пос­то­ян­но зон­ди­ровал и про­верял си­ту­ацию. Мог он стать за спи­ной обе­да­ющей Ти­ны и, скло­нив­шись над ней и над сто­лом, сле­дить за вы­раже­ни­ем её ли­ца, ког­да, не та­ясь, утя­гивал с её та­рел­ки са­мое вкус­ное. Пра­вила иг­ры пред­по­лага­ли, что­бы Ти­на не за­меча­ла про­ис­хо­дяще­го или, на­обо­рот, с обо­жани­ем смот­ре­ла на эк­спе­римен­ти­ру­юще­го сы­на. Сей­час си­ту­ация не ка­залась ему опас­ной и он ре­шил слег­ка от­пустить вож­жи:

  - Ну вот, мать, мы же толь­ко раз­верну­лись. "Опеть" же - рас­твор клея вот я при­гото­вил... А кто он? Не зна­ешь? Но ин­те­рес­но? Ну, лад­но, ва­ляй! Глав­ное, смот­ри на зу­бы! Му­жиков, как и ло­шадей, на­до вы­бирать по зу­бам и дес­нам! Смот­ри, что­бы не бы­ло па­родон­то­за! И во­об­ще, из­бе­гай ин­фекци­он­ных за­боле­ваний, осо­бен­но мо­золей!

 Здесь же, в ста мет­рах от её до­ма, под ши­зоф­ре­ничес­кие воп­ли всег­да не­доволь­ных, спе­шащих и дер­га­ющих­ся ав­то­бусов и трол­лей­бу­сов, их и сос­ты­кова­ли. Зу­бы Яко­ва Ти­не пон­ра­вились, но сер­дечной бе­седы не по­лучи­лось. Уло­вила Ти­на лишь нас­той­чи­вость и во­лю но­вого зна­комо­го и за­бес­по­ко­илась:
  - Вы­бираю по зу­бам, а по зу­бам ли?

Две не­дели Яков хо­дил к ней в гос­ти, гу­ляли ве­чера­ми и сын её не воз­ра­жал. Всё что он поз­во­лял се­бе в эти дни, это быть в го­тов­ности к от­по­ру-за­щите - ведь те­перь, хоть и не­надол­го, глав­ным та­раном семьи-мо­леку­лы ста­новил­ся он, как дли­тель­ное вре­мя пе­ред тем и ве­рени­цу лет поз­днее, эту роль доб­ро­совес­тно иг­ра­ла Ти­на, без­жа­лос­тно от­бра­сывав­шая всех жен­щин, с ко­торы­ми пос­ле не­удач­но­го бра­ка сбли­жал­ся сын. Лю­бя мать, се­бя и свою стран­ную семью-мо­леку­лу, он сей­час, в свою оче­редь, был го­тов к неп­ра­вед­но­му бою за неё. Она же ви­дела это в дру­гом, стран­ном све­те и час­то го­вори­ла: "единс­твен­ный муж­чи­на, ко­торый ме­ня не пре­даст, - это мой сын". Прош­ло мно­го лет, и они ос­та­лись вдво­ем, и об­ра­зова­ли мо­леку­лу-ди­поль, взор­вавшу­юся под дав­ле­ни­ем нор­маль­ной жиз­ни, нор­маль­ных лю­дей и нор­маль­ных ус­трем­ле­ний... Но это бы­ло по­том... Мно­го, мно­го лет поз­же. Сей­час же, по­ка, он лишь ле­гонь­ко по­кусы­вал мать, что­бы та не за­быва­лась:

  - Ма, а ма! Вот у тво­его ха­халя не­боль­шие и со­вер­шенно оди­нако­вые уши. От­ку­да он зна­ет тог­да, где пра­во и ле­во?

Ти­на ви­нова­то выс­каль­зы­вала за дверь и они опять, как час­ти­цы в бро­унов­ском дви­жении, пет­ля­ли по уз­ким и тем­ным улоч­кам. Дер­жал се­бя Яков с ней на рас­сто­янии во всех смыс­лах - шли ря­дом, да и всё. И го­вори­ли, го­вори­ли... По свет­ло­му цен­тру не хо­дили - Яков не был к это­му го­тов. Да и не от­ве­чала жен­щи­на его по­нима­нию кра­соты.... И он час­то вспо­минал из­вес­тно­го си­бир­ско­го ака­деми­ка-фи­зика. Тот, го­ворят, ста­вил де­вуш­кам, эк­за­мену­ющим­ся у не­го в уни­вер­си­тете, не удов­летво­ритель­но, а УДОВ­ЛЕТВО­РИТЕЛЬ­НАЯ. Ти­не же Яков нра­вил­ся, и она ста­ла за­мечать за со­бой бес­по­кой­ство, ког­да они дол­го шли ря­дом.

Ей хо­телось пог­ла­дить его и по­жалеть. И эта своя умиль­ность ос­кор­бля­ла её и раз­дра­жала, на­поми­ная по­чему-то сло­во "су­саль­ность", и она ста­ралась не под­да­вать­ся се­бе. По­это­му прос­чи­тыва­ла спут­ни­ка, отыс­ки­вая в нем сбои и не­сим­па­тич­ности, неб­режнос­ти в одеж­де и соз­на­тель­но и не­од­нократ­но вспо­миная, ка­кое ра­зоча­рова­ние ис­пы­тала, ког­да он снял свою ме­ховую шап­ку. Ей да­же по­каза­лось, что на этой го­лой по­вер­хнос­ти, как в зер­ка­ле от­ра­зилась его жизнь с дру­гой жен­щи­ной, и она фи­зичес­ки ощу­тила чуж­дость ей его прош­ло­го, та­кого не­нуж­но­го и лиш­не­го в этих род­ных её сте­нах. Но он про­дол­жал сби­вать её с тол­ку сво­ей спо­кой­ной пас­сивностью и ей не при­ходи­лось обо­ронять­ся, сни­мая его ру­ку или мяг­ко от­талки­вая его, от­кло­няя ли­цо и гу­бы. В ней на­рас­та­ло не­тер­пе­ние и она, как мог­ла, га­сила его, по­ка он прос­то и спо­кой­но не ска­зал:

  - Да­вай по­целу­ем­ся!

 Ког­да их гу­бы ра­зор­ва­лись, он дот­ро­нул­ся паль­цем до сто­яче­го во­рот­ничка её коф­точки:

  - Щи­товид­ка?

 Она мед­ленно рас­стег­ну­ла пу­гови­цу:

  - Смот­ри, всё в по­ряд­ке.

 Он при­тянул её к се­бе, по­том при­жал­ся го­ловой к гру­ди и так про­сиде­ли они с пол­ча­са:

  - Мне не прос­то. За спи­ной смерть и ме­ня она по­ка не ос­та­вила. Зна­ешь, ког­да умер­ла мать, отец был с нею один и ни­чего не по­нял. Тог­да он поз­во­нил при­яте­лям и, пос­матри­вая на за­ос­тря­ющий­ся на гла­зах про­филь ма­мы и прик­ры­вая ла­донью труб­ку, ска­зал:

  - Мне ка­жет­ся её уже нет!

По­нима­ешь, ему ка­залось, что её нет. А мне сей­час ка­жет­ся, что же­на есть и здесь, и смот­рит, и боль­но ей, и рев­ну­ет она, и ни­чего сде­лать не мо­жет. А ду­ша её сто­нет, так страш­но сто­нет...

... Это то, что - вслух. А внут­ри... Внут­ри бы­ло ку­да как ху­же... Ночью при­ходи­ла Со­неч­ка и на­дева­ла ему коль­цо, его коль­цо. Края у не­го бы­ли ос­трые и сса­дина ос­та­лась при­лич­ная... Це­лый день моз­жи­ла... Как же бы­ло боль­но ей и страш­но по но­чам, ос­ве­щен­ным ни­ког­да не гас­ну­щим све­тиль­ни­ком, ког­да она нап­ря­жен­но вгля­дыва­лась в ци­фер­блат в ожи­дании спа­ситель­но­го уко­ла... Её вре­мя бы­ло дру­гим... Оно са­дист­ски мед­ли­тель­ной че­репа­хой тек­ло че­рез бес­ко­неч­ный рас­ка­лен­ный, по­лыха­ющий жгу­чей нут­ря­ной болью, ку­да спря­чешь­ся от неё, мир, от уко­ла до уко­ла, ибо "нет прос­транс­тва, ши­ре чем боль и нет ши­ре ми­ра, ко­торый кро­вото­чит"... Дай ей во­лю, стя­нула бы вре­мя-пыт­ку меж­ду уко­лами в точ­ку... Но что мог­ла сде­лать она, ког­да час­ти её ор­га­низ­ма нес­лись с раз­личны­ми ско­рос­тя­ми, жи­ли по раз­личным вре­менам и раз­ры­вали её. А пу­ще все­го, зло, не­ук­ро­тимо, а, воз­можно, и ос­мыслен­но, стре­митель­но, рос па­лач её - хищ­ная опу­холь-ось­ми­ног и бес­числен­ные щу­паль­цы-ме­тас­та­зы его но­жами, по жи­вому, рас­се­кали тка­ни и наб­ра­сыва­лись ал­чны­ми хищ­ни­ками на клет­ки, не ус­пе­вав­шие увер­нуть­ся от них. Рав­нопроч­ность бы ей, ког­да всё в ор­га­низ­ме раз­ви­ва­ет­ся син­хрон­но, од­новре­мен­но рож­да­ясь и од­но­момен­тно уми­рая... Ко­му та­кого не по­жела­ешь? Ей - тем бо­лее!

 Со­неч­ка зна­ла, твер­до зна­ла, что с ней... Иной раз, ког­да Яков во­зил­ся со стир­кой, а её всё при­быва­ло, и, кро­ме прос­ты­ней и по­доде­яль­ни­ков, при­бави­лись ок­ро­вав­ленные под­стил­ки от про­леж­ней, - она го­вори­ла ему:

  - Бро­сай ты там. Иди сю­да. Всё страш­ное про­ис­хо­дит в этой ком­на­те...

 Иног­да в са­мые пос­ледние дни она до­бав­ля­ла, по­казы­вая гла­зами в даль­ний угол меж­ду шка­фом и сте­ной:

  - Пос­мотри ту­да. Он там! Ты ви­дишь его?

  - Что ты, дет­ка, - там ни­кого нет. Те­бе по­каза­лось.

  - Ес­ли бы... Вон он с ко­рот­ки­ми рож­ка­ми, нас­то­рожил­ся, как пе­ред прыж­ком, ух­мы­ля­ет­ся... Не­уже­ли ты не ви­дишь его?..

Яков отор­вался от Ти­ны и встал:

  - Я час­то воз­вра­ща­юсь к од­но­му слу­чаю. А де­ло бы­ло так. По ин­сти­тут­ским де­лам мне нуж­но бы­ло нес­коль­ко раз на ма­шине смо­тать­ся до­мой и об­ратно. Так вот, еду до­мой. На обо­чине ас­фаль­ти­рован­но­го шос­се счас­тли­во сце­пились две со­баки. Ког­да воз­вра­щал­ся, она бы­ла уби­та ка­ким-то мер­завцем. А пес, не по­нимая это­го, про­дол­жал дви­гать­ся над ней. Еще че­рез 10 ми­нут я опять про­ез­жал ми­мо то­го мес­та, те­перь был убит и он. Гос­по­ди, сколь­ко же не­годя­ев сре­ди нас! И как тра­гичен и не осоз­на­ва­ем наш уход. И друг для дру­га то­же! Хо­тя, в сущ­ности, так всё прос­то. И для то­го, кто осоз­на­ет эту ве­ковую из­на­чаль­ную прос­то­ту и об­ре­чен­ность, уход - не тра­гедия. За ме­сяц до смер­ти при­шел к дя­де сво­ему, че­лове­ку ред­кос­тной чу­дес­ной доб­ро­ты и теп­ло­ты, крот­ко­му, слав­но­му, все­ми до­мочад­ца­ми и род­ны­ми лю­бимо­му. Ле­жал он уже вос­ко­вой, но свет­лый весь, ис­кря­щий­ся доб­ро­жела­тель­ностью. Не бы­ло в нём ни стра­ха, ни да­же оза­бочен­ности.

  - Как жи­вешь, дя­дя?

  - Я не жи­ву, Яшень­ка, я уже про­жил. Дай-то Бог до­тянуть до го­дов­щи­ны По­беды, с друзь­ями по­видать­ся...

  - По­нимал он, что вре­мя кон­чи­лось... Он жил, су­щес­тво­вал, но... уже за пре­дела­ми его обор­вавшей­ся, об­ло­мив­шей­ся ча­совой, ми­нут­ной да се­кун­дной ли­ней­ки... Мо­жет быть да­же в кре­дит, в прос­транс­тве уже без­вре­менья и, не то, что не пы­тал­ся, не хо­тел он ни вер­нуть ушед­шее вре­мя, ни, тем бо­лее, длить его доль­ше по­ложен­но­го. Я иног­да ду­маю, а по­желай он, мо­жет ему и бы­ло бы Да­но. Как знать, мо­жет бы­ло бы ему Поз­во­лено... Слу­чай-то ис­клю­читель­ный - чис­тый он был, чис­тый... Один из тех не­замет­ных свя­тых, что жи­вут око­ло нас... Кто, зна­ет, что бы­ло бы, по­желай он?

В тот ве­чер Яков ушел. А сле­ду­ющим днем прош­лое от­пусти­ло его и они бы­ли вмес­те. Глу­бокой ночью они си­дели на кух­не и пи­ли чай. Ку­хонь­ка бы­ла кро­хот­ной и они, то и де­ло, с ви­димым удо­воль­стви­ем за­дева­ли друг дру­га, по­ка ос­то­рож­ни­чая в сло­вах, но уже зах­ва­чен­ные ми­ром ощу­щений и пе­репол­ненные неж­ностью. Она прис­ло­нялась к не­му, че­рез ми­нуту са­дилась на ко­лени, за­чем-то бро­салась к уже ос­тывше­му чай­ни­ку, при­жима­ла его го­лову к сво­ему жи­воту и гру­ди и на­поми­нала ис­крен­не­го ре­бен­ка. Он же рас­те­рян­но улы­бал­ся, и все вре­мя ста­рал­ся к ней при­кос­нуть­ся и по­цело­вать. Ухо­дил он око­ло пя­ти. Она об­хва­тила его шею и, при­жима­ясь, всем те­лом, про­шеп­та­ла на ухо:

  - Я жда­ла те­бя всю жизнь, всю жизнь!

Бы­ло ли это прав­дой? Да, в том смыс­ле, что сей­час она не иг­ра­ла! При­рож­денная ак­три­са влю­билась! И ис­крен­не хо­тела она в эти ми­нуты ра­зор­вать поч­ти ме­тал­ли­чес­кий кон­тур, сталь­ную ре­шет­ку семьи-клет­ки. И соз­дать свою мо­леку­лу-ди­поль! И не раз, и не два пов­то­ряла она по­том Яко­ву: "Мавр ра­зор­вет це­пи и око­вы!". Но всё это про­ис­хо­дило на же­лезо­бетон­ном фун­да­мен­те её стран­ных от­но­шений с ма­мой-ба­буш­кой-сы­ном и с са­мого на­чала не бы­ла она уве­рена, что ей бу­дет раз­ре­шено-поз­во­лено... Мо­жет по­тому и пов­то­ряла зак­ли­нание, что­бы убе­дить са­моё се­бя, ук­ре­пить­ся в сво­ём не­осу­щес­тви­мом ре­шении... Да, она бы­ла ак­три­сой в жиз­ни, но ам­плуа и ро­ли её бы­ли - тра­гичес­ки­ми... Прак­ти­чес­ки во всех сво­их спек­таклях она пы­талась со­еди­нить не­сов­мести­мое - зам­кну­тую струк­ту­ру не­доб­рой семьи - мо­леку­лы со сво­ими мужь­ями.

До­мой на про­тиво­полож­ный край го­рода он доб­рался лишь в седь­мом ча­су. Про­возил­ся с кон­спек­та­ми и бу­мага­ми до де­вяти и к де­сяти по­явил­ся в сво­ём ка­бине­те. Всё ждал, что на­валит­ся сей­час ус­та­лость, а её не бы­ло. И сна не бы­ло, ни в од­ном гла­зу. И дви­гал­ся он в неп­ри­выч­но праз­днич­ном ми­ре, омы­том све­жим и дол­гождан­ным про­лив­ным дож­дём, а по­тому ис­крис­то бле­щущим неп­равдо­подоб­ной чис­то­той, и до пре­дела на­сыщен­ным озо­ном, как пос­ле раз­ря­див­шей всю нап­ря­жен­ность, весь элек­три­чес­кий по­тен­ци­ал зем­ли и жиз­ни на­шей мол­нии. И лю­ди вок­руг не­го бы­ли дру­гие, сов­сем дру­гие, не отя­желен­ные жизнью, деть­ми и нев­зго­дами, а нап­ле­ватель­ски и бесс­траш­но оп­ти­мис­ти­чес­кие ве­сель­ча­ки ка­кие-то, зу­бос­ка­лы и ос­трос­ло­вы. За­шел к ас­пи­ран­там и ух­ва­тил ос­татки фра­зы Ле­ны, бро­шен­ные ею меж­ду де­лом из-за мик­роско­па:

  - На физ­фа­ке уже дав­но нет мес­та без­дель­ни­кам. Все мес­та за­няты.

  - Вот по­годи, - ре­шил вме­шать­ся Яков, соб­лю­дения ра­ди тех­ни­ки на­уч­ной бе­зопас­ности, - они те­бе чер­тей на за­щите да­дут!

  - Ни­чего они мне не сде­ла­ют - я их оча­рую и оба­яю!

  - Ну что же, вклю­чи кван­ты шар­ма в вы­воды к дис­серта­ции. Вот у ме­ня есть друзья, так их сы­нок, пер­воклаш­ка, на­писал план сво­ей до­маш­ней ра­боты. За каж­дым вто­рым пун­ктом сто­яло - "Лас­ка­ния с ма­мой". Ос­та­ет­ся на­де­ять­ся, что вмес­то ма­мы у те­бя не бу­дет оп­по­нент или пред­се­датель со­вета.

  - По­жалуй­ста, не вол­нуй­тесь, я их об­ни­му сло­вом!

  - Сло­вом мож­но. Это сой­дет, лишь бы не прос­то так, ос­таль­ные чле­ны со­вета воз­ревну­ют и на­кида­ют чер­ных ша­ров!

В ком­на­те ка­фед­ры, где соб­ра­лись те­оре­тики, встре­тили его ра­дос­тно и на мгно­венье да­же от­влек­лись от дис­ло­каций, дис­кли­наций, дис­пи­раций. Они всег­да нуж­да­лись в эк­спе­римен­та­торах и при слу­чае до­или их, как толь­ко мог­ли, но, как во­дит­ся сре­ди те­оре­тиков, нем­но­го пре­зира­ли их за­зем­ленность, за­виси­мость от об­сто­ятель­ств, фи­нан­си­рова­ния и пло­щадей. Меж­ду со­бой да­же наш­ли фор­му­лу сво­его пре­вос­ходс­тва, све­дя её, как го­вори­ли, в пер­вом приб­ли­жении, к Б - П. Рас­шифро­выва­ли они её, толь­ко ес­ли их очень про­сили, да и то не­охот­но: эк­спе­римен­та­тор для те­оре­тика - что-то сред­нее меж­ду быд­ло и пад­ло.

 Эк­спе­римен­та­торы не ос­та­вались в дол­гу, и нем­но­го за­видуя лег­кой жиз­ни мас­те­ров ка­рика­тур­ных ис­ходных по­сылок, ша­рико­вой руч­ки и по­роч­ных вы­водов, в ли­цо на­зыва­ли их сно­бами, са­мими по­хот­ли­во раз­дра­жа­ющи­ми свои моз­го­вые и про­чие цен­тры, ге­донис­та­ми, она­нис­та­ми. При всём этом, дру­жили эти два кла­на и на ра­боте, и до­мами. И зас­лу­гу эту Яков от­но­сил в свой ад­рес. В ком­на­ту вор­ва­лась ас­пи­ран­тка - эк­спе­римен­та­тор и она же - же­на од­но­го из те­оре­тиков. В ру­ках у неё бы­ли клей и нож­ни­цы. Яков от­ре­аги­ровал мо­мен­таль­но:

  - За­чем ты с нож­ни­цами? Он же ис­пу­га­ет­ся!
 Ушел с ра­боты ра­но и, не то­ропясь, раз­магни­чен­но как-то, сов­сем по мо­лодо­му по­махи­вая пор­тфе­лем, лег­ко и с удо­воль­стви­ем об­хо­дя лу­жи по уз­ко­му бор­дю­ру, дви­нул­ся кру­говой до­рогой че­рез даль­ние ал­леи пар­ка до­мой.

 Ид­ти бы­ло лег­ко, но ду­малось толь­ко об од­ном. На фо­не его счас­тли­вой но­чи всплы­вали лю­ди и ли­ца... Вот даль­няя зна­комая:

  - Я с ним всю жизнь. Ро­дила двух де­тей... А что та­кое счастье - не знаю...
 По­том близ­кий друг, чу­дес­но про­жив­ший с лю­бящей и лю­бимой же­ной мно­го де­сят­ков лет, на пря­мой его воп­рос:

  - Ты счас­тлив?

 От­ве­тил:

  - Я не нес­час­тлив!

 А сколь­ко лю­дей из его ок­ру­жения не бы­ли счас­тли­вы или бы­ли поп­росту и от­кро­вен­но нес­час­тны в пос­те­ли, в ру­тин­ной суп­ру­жес­кой пос­те­ли... То сам эго­ис­ти­чен и, не же­лая ни­чего дать, тре­бу­ет фе­ерич­но­го от за­моро­чен­ной деть­ми и не име­ющей ни­како­го, кро­ме суп­ру­жес­тва, опы­та же­ны. То же­на, не приз­на­ющая ни­чего, не же­ла­ющая ни слы­шать, ни чи­тать, и до­пус­ка­ющая му­жа в ви­де ог­ромно­го снис­хожде­ния по боль­шим го­сударс­твен­ным праз­дни­кам и лишь в хрес­то­матий­ном по­ложе­нии. Дру­гая же, ум­ная, эман­си­пиро­ван­ная, ра­ци­ональ­но хо­лод­ная и рас­четли­вая, вот уже пят­надцать лет их суп­ру­жес­тва вдал­бли­вала в го­лову му­жа:

  - Ты ду­ма­ешь, что ты по­сол? Нет, ты вре­мен­ный по­верен­ный!

 Сей­час Яко­ву бы­ло хо­рошо, и он жа­лел и оп­ла­кивал их. Под­ни­мая го­лову, он про­сил не­бо:

  - Пусть они бу­дут счас­тли­вы и бла­гопо­луч­ны! Путь при­несут друг дру­гу сол­нце и ра­дость! Пусть ис­пы­тыва­ют в объ­яти­ях тре­пет лю­бимо­го те­ла и нас­ла­дят­ся са­мо­от­ре­чени­ем! Пусть бли­зость - этот ве­ликий по­дарок при­роды, - ос­ве­тит ду­ши ва­ши и сер­дца теп­лым све­том неж­ности и вза­им­но­го уми­рот­во­рения! Да бу­дет так!

Но не был бы он со­бой, ес­ли бы тут же не спра­шивал се­бя: Так-то так... Но в чем де­ло? По­чему это, столь ред­ки слу­чаи пол­ной гар­мо­нии пар? По­чему это, боль­шинс­тво се­мей мед­ленно раз­ди­ра­ет­ся, раз­ры­вая ус­та­новив­ши­еся, и, ка­залось бы, не­руши­мо проч­ные свя­зи неп­ри­мири­мыми но­жом, зу­билом, кле­щами, тис­ка­ми и ды­бой ан­та­гониз­ма. И длит­ся эта ви­висек­ция всю жизнь, - по жи­вому всё, по жи­вому, - что сред­не­веко­вая пыт­ка, не прек­ра­ща­юща­яся ни на мгно­венье, ни днем на све­ту, ни ночью в пос­те­ли. А иные семьи - рас­ка­лыва­ют­ся как хруп­кое стек­ло - вмиг, нав­сегда и не­об­ра­тимо? А всё от­то­го, что век­то­ры мы, век­то­ры... И со­дер­жи­мое на­ше, - ве­личи­ны, зна­чимос­ти, са­мо­оцен­ки, - мо­дули, и нап­равле­ния на­ши раз­личны, и судь­бы на­ши рас­пи­саны не на­ми, и вре­мена у нас раз­ные... Вот и ле­тим в прос­транс­тве кос­ми­чес­ком стре­лами... Иной раз пе­ресе­ка­ем­ся... Ес­ли, в луч­шем-то из слу­ча­ев, сов­па­да­ем по всем па­рамет­рам, дви­жем­ся в од­ном нап­равле­нии, объ­еди­ня­ем­ся... Но не­ровен час…. Вду­май­тесь в два сло­ва эти, не­ровен час, - вре­мена у нас раз­ные, ско­рос­ти не­оди­нако­вые. Тог­да тя­нет один впе­ред, а дру­гой при­тор­ма­жива­ет и ра­бота­ют об­ру­чи свя­зи в та­ком Тя­ни-Тол­кае на срез... Сколь­ко-то вре­мени про­дер­жатся? Да и про­дер­жатся ли? Ну, а уж ес­ли угол есть меж­ду на­ми и век­то­рами на­шими, а то и в сов­сем про­тиво­полож­ных нап­равле­ни­ях ле­тим, бу­дем всё вре­мя тя­нуть в свою сто­рону, на раз­рыв. Тут уж нич­то не по­может - ни кра­сота, ни да­чи да квар­ти­ры, ни нас­ледс­тво, ни ба­лы-бан­ке­ты, ка­фе-рес­то­раны... Всё взрыв­чаткой обер­нется и раз­ме­чет по раз­ным кон­цам-кра­ям-пе­река­там все­лен­ной, а то и поп­росту унич­то­жит...

 - Ну, лад­но, спо­рил он сам с со­бой: а где же здесь пос­тель в умс­тво­вани­ях тво­их? Где она? - Всё там же, всё там! - от­ве­чал он се­бе, - своё мес­то у неё в на­шем ми­ре. "Связь", го­ворят. И пра­виль­но го­ворят - связь это - ме­хани­чес­кая, фи­зичес­кая и ду­хов­ная. Пер­вая, хоть смей­ся, хоть плачь, хоть иро­низи­руй с ут­ра до ве­чера, обес­пе­чива­ет проч­ность, да, да, ме­хани­чес­кую проч­ность. Вто­рая - да­ёт ор­га­ничес­кое единс­тво тел - хо­рошая семья ста­новит­ся еди­ной, толь­ко что не хи­мичес­кой и би­оло­гичес­кой сис­те­мой. А пос­ледняя, ду­хов­ная ком­по­нен­та, и то­го важ­ней. В под­линной бли­зос­ти род­ных тел, от­кры­ва­ем­ся мы и ду­ши на­ши Гос-ду! Не прос­то друг дру­гу рас­кры­ва­ем­ся - Гос-ду На­шему! В эти-то свя­тые ми­нуты ор­газма - за­бытья, вы­рыва­ют­ся на­ши ду­ши из обо­лоч­ки тел на­ших, ле­тят Они в бес­ко­неч­ном Кос­мо­се и пря­мо вли­яет на них Выс­шее На­чало, и пря­мо оп­ре­деля­ет и ук­репля­ет Их и Нас в Единс­тве на­шем!

V

Пей­за­жи Вре­мени, те­куще­го ле­ниво, поч­ти
нед­вижно, а по­рою буд­то вспять.
/Ан­ри Ми­жо/

Ввер­ху - та­кая тем­но­та -
Ты ска­жешь -вре­мя оп­ро­кину­ла
И, слов­но ночь, на день нах­лы­нула
Хол­мов хо­лод­ная чер­та.
/Осип Ман­дель­штам/

Се­год­ня они бы­ли приг­ла­шены на день рож­де­ния и он, мол­ни­енос­но на­пялив свой единс­твен­ный кос­тюм, с неп­ре­ходя­щим ин­те­ресом смот­рел, как опе­ратив­но и, вмес­те с тем, ме­тодич­но со­бира­лась его же­на. Они ни­ког­да и ни­куда из-за неё не опаз­ды­вали, нер­вов на её сбо­ры и ожи­дание он не тра­тил, а вот удо­воль­ствие от этих нем­но­гих ми­нут по­лучал, и не­малое. Она быс­тро при­бира­ла всё лиш­нее в ком­на­те и ус­трем­ля­лась в спаль­ню, где сбра­сыва­ла ха­латик - го­лубой, лег­кий и сим­па­тич­ный, - он от­те­нял её гла­за и ли­цо и был фо­ном, на ко­тором смот­ре­лась она не­серь­ёз­но и ко­кет­ли­во. Яков шел за ней, как на дей­ство. Да и бы­ло, в дей­стви­тель­нос­ти, это спек­таклем, раз­ра­ботан­ным Ти­ной дав­но, и се­год­ня сос­то­ялась от­нюдь не премь­ера, да­валось оче­ред­ное пред­став­ле­ние, от­по­лиро­ван­ное да­леко не один раз и не пе­ред од­ним зри­телем... Преж­де все­го де­монс­три­рова­лось не­кото­рое сму­щение от его при­сутс­твия, ко­торое сле­дова­ло ка­муф­ли­ровать. На этот раз она из­рекла:

  - Я поч­ти без ни­чего, но в ду­хе!

 За­тем на­чала по од­но­му  вы­тас­ки­вать платья - их бы­ло все­го че­тыре, - и прик­ла­дывать к се­бе:

  - Идет?

  - Неп­ло­хо.

  - А это?

  - По­луч­ше.

  - Мо­жет быть это, на­конец?

  - Ты в нём са­мая кра­сивая, прос­то ста­туй­ка! - под та­кой до­маш­ней клич­кой про­ходи­ла од­на их зна­комая, - ог­ромная и не­помер­но туч­ная и не­пово­рот­ли­вая жен­щи­на, не­веро­ят­но гор­дая со­бой:

  - Я се­год­ня, - го­вари­вала она, - ну, прос­то ста­туй­ка!

 Отоб­рав на­ряд, Ти­на на­чала за­совы­вать в шкаф це­лофа­новые куль­ки с коф­точка­ми, ког­да ме­тал­ли­чес­кий удар о пол вы­пав­ше­го из креп­ле­ния вин­та на мгно­венье оза­дачил её. Но она бы­ла на­ход­чи­ва, и экс­промт (впро­чем, воз­вра­ща­ясь к это­му эпи­зоду не­од­нократ­но, Яков так окон­ча­тель­но и не ре­шил, был ли это дей­стви­тель­но экс­промт или утон­ченная и даль­но­вид­ная за­готов­ка) не зас­та­вил се­бя ждать:

  - Стран­но, вро­де я не на бол­тах?

 Еще че­рез мгно­венье, наб­ро­сив платье, она пе­ред зер­ка­лом взби­вала ше­велю­ру, не за­бывая еже­секун­дно обо­рачи­вать­ся к не­му, строя ро­жи или на­супив бро­ви и под­жав гу­бы, и уг­ро­жа­юще ка­чая го­ловой из сто­роны в сто­рону, пу­гая его:

  - Бу-у-у! Бо­ишь­ся?

Пос­ледним, за­вер­ша­ющим эта­пом про­цеду­ры бы­ло нак­ра­шива­ние губ. Ти­на мог­ла де­лать это в лю­бых си­ту­аци­ях: с зер­ка­лом, без не­го, в тем­но­те, на ули­це... Но пе­ред зер­ка­лом всё выг­ля­дело праз­днич­но. Вы­тащив и от­крыв тю­бик, она от­ки­дыва­ла го­лову на­зад и вбок, де­лала серь­ёз­ное и важ­но-неп­риступ­ное ли­цо и - оп! В од­но эле­ган­тное дви­жение по­яв­лялся ниж­ний баг­ро­вый серп лу­ны. Еще один хи­рур­ги­чес­кий жест - и воз­ни­кал ан­ти­сим­метрич­ный ята­ган. Еще мгно­венье ухо­дило на при­тир­ку губ и ле­гонь­кое их об­ли­зыва­ние - при этом гу­бы нем­но­го при­от­кры­вались и вы­тяги­вались, го­лова от­ки­дыва­лась на­зад рыв­ком, чуть-чуть под­ра­гивая из сто­роны в сто­рону, при­чес­ка при этом взды­малась вол­ной. А ког­да она, на­конец, ос­та­нав­ли­валась, сле­дова­ла и фи­наль­ная, ито­говая фра­за спек­такля:

  - Ну, я го­това! Быс­тро? Ну, ска­жи, прав­да я быс­трая?

 Яков чмок­нул её в не зак­ра­шен­ную часть мор­дашки:

  - Де­воч­ка моя! С та­ким ко­личес­твом по­мады с го­лоду ты не ум­решь!

 ... Не ум­решь... Вче­ра он впер­вые за мно­го лет ис­пы­тал ужас. Воз­вра­щал­ся с со­бакой с про­гул­ки. Бы­ло уж око­ло один­надца­ти ве­чера. На пос­леднем лес­тнич­ном мар­ше из квар­ти­ры проз­ве­нел те­лефон; за­торо­пил­ся, быс­тро от­крыл за­мок и, схва­тив труб­ку, ус­лы­шал го­лос... Со­неч­ки:

  - Яшень­ка!

 Но­ги не слу­шали его и, прис­ло­нив­шись к ко­сяку, он прох­ри­пел сра­зу сев­шим го­лосом:

  - Кто это?

 На том кон­це про­вода,... на ка­ком кон­це?... - на ми­нуту опе­шили, а за­тем... за­тем пос­лы­шалось умо­ля­ющее:

  - Яшень­ка, ты не уз­нал ме­ня? Это же я - Со­ня, Со­неч­ка... - И гуд­ки... гуд­ки... гуд­ки... Яков сто­ял ог­лу­шен­ный. Сер­дце сту­чало, от­да­вая в го­лову и, пок­рывшись вне­зап­но ис­па­риной, он сел, не то сло­во - рух­нул, - на сто­яв­шую здесь, к счастью, та­бурет­ку...

За скром­ным сто­лом соб­ра­лась раз­но­мас­тная ком­па­ния, в ко­торой вза­им­но не сма­чива­емы­ми ос­тров­ка­ми обо­соби­лись два ли­тера­тур­ных ра­бот­ни­ка из мес­тной га­зеты, пи­сав­шие к то­му же сти­хи и нес­по­соб­ные мол­чать о них, один, как го­вори­ли, пер­спек­тивный ак­тёр, дав­но пе­репу­тав­ший ре­аль­ную жизнь с мо­ноло­гами из иг­ра­емых пь­ес, ста­рый друг име­нин­ни­ка, сва­деб­ный ге­нерал - член-кор­респон­дент, - му­жик прос­той и ве­селый, но в этих об­сто­ятель­ствах раз­давли­ва­емый гру­зом собс­твен­ной зна­чимос­ти и на­дежд хо­зя­ина про­из­вести впе­чат­ле­ние. На­конец, не­боль­шая стай­ка до­цен­тов и трое стро­ите­лей. Про­цеду­ра вру­чения по­дар­ков бы­ла для Яко­ва и Ти­ны му­читель­ная и неп­ри­выч­ная - в две­рях не взя­ли, нуж­но бы­ло про­из­нести за сто­лом тост и вру­чить. Приш­лось пе­рес­тра­ивать­ся на хо­ду и всё вре­мя, по­ка не дош­ла их оче­редь, пре­быва­ли в нап­ря­жении.

 Кто-то из стро­ите­лей, быв­ший сту­дент хо­зя­ина, нуд­но за­вел Воз­не­сен­ско­го:

   Мы рас­ста­ем­ся, По­литех­ни­чес­кий!
   Нам жить не дол­го. Суть не в ова­ци­ях...

Сбо­ку от них жур­на­лис­ты и ак­тер за­тара­тори­ли о гас­тро­лях в го­роде те­ат­ра Не­миро­вича - Дан­ченко и Ти­на, ко­торой это ме­шало го­товить­ся к тос­ту, бро­сила:

  - Ме­еро­вича?

 Те удив­ленно пос­мотре­ли на неё и рас­те­рян­но за­мол­ча­ли. Впро­чем, это бы­ло им нес­вой­ствен­но, и ког­да нас­тал их че­ред, они это до­каза­ли:

   Хо­чу быть ду­ха гра­фом,
   Бо­юсь гра­фоманс­тва су­дорог...

 Ти­на нак­ло­нилась к Яко­ву:

  - По-мо­ему, у не­го в го­лове та­ракан... Зна­ешь, мне вся эта ме­туш­ня на­до­ела, ска­жи па­ру слов и сли­ня­ем.

 Яков встал и, про­из­не­ся нес­коль­ко теп­лых слов в ад­рес из­го­лодав­ше­гося за фи­ми­амом и ал­чу­щего пох­вал име­нин­ни­ка, пе­реб­ро­сил счас­тли­во вспом­ненны­ми строч­ка­ми эс­та­фету:

   Не бу­ду вам лек­ции дол­го чи­тать
   Под вя­лые ап­ло­дис­менты.
   На то есть до­цен­ты - мы им не че­та,
   И чле­ны-кор­респон­денты.

Воз­вра­щались они око­ло две­над­ца­ти. Ста­рая не­ухо­жен­ная ули­ца бы­ла пус­та, в ма­лень­ких до­миш­ках за зак­ры­тыми став­ня­ми уже дав­но по­гас­ли огонь­ки, и лишь од­нажды их обог­нал дре­без­жа­щий трам­вай, спуг­нувший на мгно­венье неп­равдо­подоб­ную ти­шину и неп­рогляд­ную лет­нюю те­мень. Ноч­ная прох­ла­да опус­ти­лась на го­род и приш­ла бод­рость, поч­ти ут­ренняя мо­лодая бод­рость. И он вспом­нил, как ма­лышом лю­бил вы­бирать­ся ран­ним лет­ним ут­ром во двор, где ещё не бы­ло ни­кого, и хо­лод­ная све­жесть про­ника­ла под лег­кую ма­еч­ку и тру­сиш­ки. Всю­ду ле­жали длин­ные и глу­бокие те­ни, и он вы­бирал сте­ну до­ма, уже ос­ве­щён­ную сол­нцем, и при­жимал­ся к ней, не дви­га­ясь, сог­ре­ва­емый ран­ни­ми лу­чами, а спи­ной чувс­твуя не ос­тывшую за ночь теп­ло­ту шер­ша­вого кир­пи­ча. И у­ют и без­мя­теж­ность оку­тыва­ли его... Он не ис­пы­тывал со­жале­ния по ушед­шей мо­лодос­ти, по про­шед­шим в су­ровой, тя­желой, бес­по­кой­ной, но счас­тли­вой ра­боте го­дам. Он при­нимал свой воз­раст, не стес­ня­ясь и не бо­ясь его, и вряд ли выб­рал бы двад­ца­тиле­тие и да­же ше­велю­ру, дай ему кто-ни­будь та­кую воз­можность. Но вспом­нить, оку­нуть­ся в све­жий оке­ан чувств и ожи­даний бы­ло прек­расно...

... Но уж ес­ли быть от­кро­вен­ным с са­мим со­бой, бы­ло и дру­гое... Де­ло в том, что ме­ня­ясь внеш­не, он не ме­нял­ся внут­ренне... Иног­да, ка­залось ему да­же, что он не ста­рел... Ду­шой-то уж оп­ре­делен­но... Но и те­ло от­сту­пало мед­ленно, поч­ти не­замет­но... Мо­жет всё оп­ре­деля­лось его стран­ной спо­соб­ностью иног­да, но всё же дви­гать­ся во вре­мени. Мо­жет, ска­зывал­ся его про­фес­си­она­лизм и вре­мя жи­ло в нем не как в дру­гих, а в оп­ре­делен­ных впол­не фи­зичес­ких ка­тего­ри­ях. И то, что для мно­гих ви­делось пе­ри­оди­чес­ки­ми и по­чему-то счас­тли­выми дня­ми рож­де­ний, стре­митель­но че­реду­ющи­мися от­рывны­ми с выб­ра­сыва­емы­ми лис­точка­ми ка­лен­да­рями, мель­ка­ющи­ми ци­фер­бла­тами, школь­ны­ми клас­са­ми де­тей и этим стран­ным и поч­ти ба­зар­ным "вре­мя - день­ги", в его пред­став­ле­нии бы­ло прек­расной Стре­лой Вре­мени, по­лиро­ван­ной стре­митель­ной кра­сави­цей, ко­торую он иног­да пы­тал­ся при­тор­мо­зить и, гре­хов­но, ос­та­новить... Но она, не­зави­симая от не­го, и не­ук­ро­тимо стре­мяща­яся в своё и его бу­дущее, лишь слег­ка за­дер­жи­валась в его ла­донях, выс­каль­зы­вала из них и сим­во­личес­ки, поч­ти шу­тя и иг­рая, дру­жес­ки, до­маш­не, по ко­шачьи оца­рапы­вала ему ру­ки сво­ими ко­ван­ны­ми ста­били­зато­рами и про­дол­жа­ла своё, не­ос­та­нови­мое дви­жение... Веч­ное-ли? Он был убеж­ден, что нет! Не ве­рил он в не­зави­симость вре­мени! Госп-дь - его хо­зя­ин! Да и не бы­ло оно, Вре­мя, еди­ным в его гла­зах. Од­но де­ло, вре­мя кам­ня, дру­гое - кор­ро­диру­юще­го ме­тал­ла и третье - че­лове­ка. А по­до всем этим бес­ко­неч­ный кос­ми­чес­кий фун­да­мент прос­транс­тва с его из­на­чаль­ным эфи­ром. У не­го, у эфи­ра, то­же свое вре­мя. И сам он, эфир ста­реть мо­жет; ус­та­ёт, ус­та­ёт ведь да­же са­мо прос­транс­тво! А сей­час, и вов­се, пи­шут уче­ные, что эфир этот мо­жет и мо­лодеть и тог­да по­бежит вре­мя на­зад, как в су­мас­шедших чер­ных ды­рах... Пред­став­лял да­же он се­бе об­разность эда­кую, ког­да стре­ла вре­мени ныр­ну­ла в чер­ную ды­ру и выс­ко­чила в ужа­се из неё, ис­пу­ган­но пя­тясь и рас­кру­чивая ру­лон вре­мени на­зад... А ес­ли да­вал во­лю се­бе, то и пы­тал­ся фор­му­лиро­вать про се­бя, что все ви­ды раз­ру­шения - эфи­ра, ма­терии, ве­щей и че­лове­ка, - это вре­мя впе­ред! А все фор­мы со­зида­ния - лю­дей, зве­рей, ма­шин и конс­трук­ций - вре­мя вспять! Раз­мно­жай­тесь, дес­кать, и Вре­мя ва­ше по­бежит на­зад; не слу­чай­но го­ворят ведь, что ря­дом с мо­лоды­ми, мо­лоде­ешь сам! Вот и соз­да­ет Гос-дь где-то в Чер­ных Ды­рах но­вые ми­ры, ка­тапуль­ти­ру­ет их в Кос­мос бес­пре­дель­ный и на­чина­ет всё с бе­лого лис­та - от­бра­сыва­ет Вре­мя на­зад, Кноп­ку Се­кун­до­мера на­жима­ет и опять за­пус­ка­ет оче­ред­ную Стре­лу Вре­мени впе­ред. Сколь­ко-то их у не­го в Кол­ча­не? - не счесть, на­вер­ное? Так и кру­тим­ся по спи­ралям, кру­гам да эл­липсам вре­мен, иной раз не то, что уку­сить за хвост се­бя спо­соб­ны, но и встре­тить­ся, не­ровен час, с са­мим со­бой но­сом к но­су!...

...Ти­на ря­дом заг­русти­ла - вспом­ни­ла семью-мо­леку­лу и ожи­дание поч­ти не­из­бежных реп­ресса­лий, - и он быс­тро вер­нулся к ней:

  - Де­воч­ка моя, а не ис­полнить ли нам марш шес­ти­деся­тилет­них?

 И не ожи­дая сог­ла­сия, глу­хова­то, стес­ня­ясь сор­вать­ся на те­норок, за­тянул:

   Как поз­дней осенью по­рою,
   Бы­ва­ют дни, бы­ва­ет час,..

 И Ти­на, ко­торая до­ма ни­ког­да не пе­ла, - сын не мог вы­носить, как она фаль­ши­вила, и с бо­лез­ненной гри­масой го­ворил, - "Ма, а ма, по­жалуй­ста, по­щади, а? - под­хва­тыва­ла, ра­ду­ясь воз­можнос­ти по­мур­лы­кать вмес­те с ним:

   Ког­да по­ве­ет вдруг вес­ною
   И что-то встре­пенёт­ся в нас.

  - Зна­ешь, я люб­лю это­го ве­лико­го Фе­дю. Дня­ми по­лез в его двух­томник и на­шел, что марш этот пос­вя­щен ба­ронес­се Крю­денер. Но вот ка­кая за­ковы­ка. Дос­ловно там на­писа­но К.Б. Ста­ло быть Крю­денер Ба­ронес­се. Мог ли че­ловек та­кой ра­фини­рован­ной куль­ту­ры, как Тют­чев, не пос­та­вить за­пятой, ес­ли уж ему в го­лову приш­ла идея на­писать не так, как зву­чало бы в рус­ском язы­ке - Ба­ронес­се Крю­денер? И по­дума­лось мне, а мо­жет быть он, Фе­дор Ива­нович, имел в ви­ду дру­гое. Сов­сем дру­гое. Мо­жет он от­да­вал дол­жное Сент-Бё­ву, а?

  - Вряд ли. Ведь то­го зва­ли Шарль Огюс­тен!

  - Да, по­жалуй, не вя­жет­ся.

  - Впро­чем, - раз­мышля­ла вслух Ти­на, - Шарль - это на не­мец­кий лад Карл. А пи­сал Тют­чев это сти­хот­во­рение в не­ког­да не­мец­ко­языч­ном Карл­сба­де - вдруг под­созна­тель­ная абер­ра­ция?

  - Воз­можно, но где тог­да Сент? Ведь во всех сло­варях Сент-Бёв, а не Бёв! Нет, по­жалуй, всё же Крю­денер!

 Эх, слу­чись Это сей­час, мо­жет быть и уз­нал бы сок­ро­вен­ные мыс­ли и са­мо­ощу­щения Тют­че­ва. Кто зна­ет, ка­ковы бы­ли под­линные от­но­шения утон­ченно­го арис­токра­та, дип­ло­мата и по­эта с А.М.Крю­денер. Из сти­хот­во­рения "Я пом­ню вре­мя зо­лотое" сле­ду­ет, что в мо­лодос­ти меж­ду по­этом и мо­лодой Ама­ли­ей Мак­си­мили­анов­ной, в де­вичес­тве, Лер­хенфельд был ро­ман в Ба­варии: "мы бы­ли двое", "И ве­тер ти­хий ми­моле­том тво­ей одеж­дою иг­рал...", "И ты с ве­селостью бес­печной счас­тли­во про­вожа­ла день; И слад­ко жиз­ни быс­тро­теч­ной над на­ми про­лета­ла тень". За дол­гие 34 го­да меж­ду сти­хот­во­рени­ями мно­гое из­ме­нилось. Воз­можно, слиш­ком мно­гое... Ведь в мо­мент на­писа­ния сти­хот­во­рения за её спи­ной был брак с сос­лу­жив­цем Тют­че­ва по рус­ской дип­ло­мати­чес­кой мис­сии в Мюн­хе­не ба­роном А.С.Крю­дене­ром и она уже сос­то­яла во вто­ром бра­ке с гра­фом Н.В.Ад­лербер­гом. Впол­не по­это­му ве­ро­ят­но, что для А.М всё слу­чив­ше­еся в да­леком прош­лом по­теря­ло ин­те­рес и бы­ло лишь со­быти­ем, о ко­тором луч­ше бы не вспо­минать. Поп­росту го­воря, воз­можно, А.М от­вер­гла его(!), ве­лико­го по­эта(!), и он - об­щеприз­нанный и мно­го­опыт­ный сер­дце­вед и сер­дце­ед, - был у­яз­влен... Мог­ло быть и дру­гое... Не слу­чай­но, в "Я встре­тил вас - и всё бы­лое..." есть строч­ки: "Ког­да по­ве­ет вдруг вес­ною и что-то встре­пенёт­ся в нас". "Встре­пенёт­ся" - это лишь сла­бая тень под­линно­го чувс­тва и ощу­щений... И тог­да сле­ду­ет приз­нать, что об­ратный по­рядок слов в наз­ва­нии сти­хот­во­рения, и от­сутс­твие за­пятой - это не ошиб­ка и не опе­чат­ка! Это от­но­шение! От­но­шение без­воз­врат­но ушед­ше­го, упу­щен­но­го вре­мени, злос­ти, пре­неб­ре­жения, иро­нии, рев­ности или че­го-то по­доб­но­го - Крю­денер, по­нима­ете-ли, ба­ронес-с-с-се! Итак, под­корка проз­ву­чала, под­корка, при том, не­доб­рая, не­до-о-об­рая!

В подъ­ез­де бы­ло свет­ло и Яков, нак­ло­нив го­лову и упер­шись ею в спи­ну Ти­ны, по­могал ей под­ни­мать­ся, а она всё но­рови­ла обер­нуть­ся и об­нять его за шею. На пос­леднем мар­ше что-то пе­рех­ва­тило его, мгно­вен­но ос­та­нови­ло, как за­моро­зило... И вна­чале на фо­не се­рых бе­тон­ных сту­пенек, в ко­торые упи­рал­ся его взгляд, а по­том и ми­мо них по­нес­лось всё пе­ред ним в не­далё­кую глубь... Сна­чала как-то стер­то, сма­зано, а за­тем сфо­куси­ровал­ся где-то объ­ек­тив и за­мель­ка­ли го­да его жиз­ни с Ти­ной, юж­ный по­лу сто­лич­ный го­род, ин­сти­тут... По­том вдруг ос­та­нови­лось всё, да так рез­ко, как на­летев­шая на бе­тон­ную сте­ну ма­шина... По­каза­лось ему - вы­падет, вы­летит он из са­ней вре­мени в сов­сем не­яс­ное и глу­бин­ное, толь­ко что не пер­воздан­ное прош­лое и ока­жет­ся в пус­то­те, ва­ку­уме кос­ми­чес­ком, в без­доннос­ти, в те­мени неп­рогляд­ной, про­падет... Так нет же пош­ло всё на­зад... Да всё быс­трее, быс­трее, быс­трее... В об­ратном по­ряд­ке по уже про­жито­му год на­зад, ме­сяц, а вот и се­год­няшний ве­чер, ноч­ная ули­ца, Тют­чев, лес­тни­ца... И опять страш­ный удар, но те­перь по кром­ке зас­тывше­го вре­мени бу­дуще­го, по еще не рас­та­яв­ше­му фу­туру­му. По­чуди­лось ему, да­же, что выб­ро­сило его на лед, с раз­го­на-то, и он жал­кий и рас­те­рян­ный сколь­зит по за­мер­зше­му не­ров­но­му ль­ду бе­лой пус­ты­ни, а да­леко по­зади за ним ос­та­лась кром­ка жи­вой во­ды, вре­мени, где он еще сов­сем не­дав­но, у­ют­но-ли, не­уют­но, но об­ре­тал­ся, пла­вал, жил, су­щес­тво­вал... Но то ка­залось ему, ми­ловал его Б-г, в дей­стви­тель­нос­ти креп­ко, по­жалуй, су­дорож­но дер­жался он по­белев­ши­ми от нап­ря­жения и от стра­ха, не уле­теть бы, ру­ками за ка­кие-то по­руч­ни и вре­зались они в ле­дяной за­тор и ма­шина их прев­ра­тилась в та­ран, ос­трый буш­прит ко­торо­го ко­луном вон­зился в сте­ну ль­да... Од­на­ко, проч­на кре­пость, ус­то­яло бу­дущее, не да­лось, не пус­ти­ло впе­ред, толь­ко нес­коль­ко тре­щинок по­бежа­ло по ле­дяно­му мо­ноли­ту, да и то, сов­сем, сов­сем не­дале­ко... Но ус­пел он раз­гля­деть, как тре­щин­ки эти заб­лесте­ли, прев­ра­тились в скаль­пе­ли хи­рур­гов и в раз­ных опе­раци­он­ных дваж­ды вон­зи­лись в те­ло Ти­ны... Ус­пел он что уви­деть, а что и до­думать, но по­нял от­четли­во - впе­реди две по­лос­тные опе­рации... Од­на вско­ре за дру­гой... Что по­том бу­дет, не раз­гля­дел, не ус­пел... Не да­но бы­ло... Обор­ва­лось...

VI

    Вче­ра нас­ту­пило зав­тра, в три ча­са по­полуд­ни.
    Се­год­ня уже "ни­ког­да", бу­дущее во­об­ще.
       /И­осиф Брод­ский/

    Я кон­чил кни­гу и пос­та­вил точ­ку
    И ру­копись пе­речи­тать не мог.
    Судь­ба моя сго­рела меж­ду строк,
    По­ка ду­ша ме­няла обо­лоч­ку.
    ..........
    Я тот, кто жил во вре­мена мои,
    Но не был мной. Я млад­ший из семьи
    Лю­дей и птиц, я пел со все­ми вмес­те
       /Ар­се­ний Тар­ков­ский/

    Ты - мол­ни­ей ляз­гнув­шее Вре­мя...
       /Ан­дрей Бе­лый/

... Де­ти по­сади­ли на мо­гиле Со­неч­ки ви­шен­ку. Нес­коль­ко дней по оче­реди ез­ди­ли по­ливать и при­жилась она. За­зеле­нели кро­хот­ные лис­ти­ки, и по­теп­ле­ло в уг­лу ог­радки... Сра­зу по­теп­ле­ло... Что бы это зна­чило? Что так? А мо­жет то са­мое, что знал и чувс­тво­вал всег­да - у де­ревь­ев свое вре­мя, не­тороп­ли­вое, мед­ли­тель­ное, спо­кой­ное, мо­жет да­же и спо­соб­ное ны­рять в свои глу­бины... В свою па­мять - жи­вут-то иные мно­гие сот­ни лет... Ря­дом с ним при­тор­ма­жива­ет­ся и на­ше бе­гущее не­понят­но ку­да и за­чем су­ет­ное че­лове­чес­кое Вре­мя... Тор­мо­зят его де­ревья, тор­мо­зят... Яков при­сел на ска­мей­ку, не от­ры­вая взгля­да от рос­тков кро­хот­но­го де­рев­ца, жизнью пе­реп­летше­гося те­перь со смертью. Так и Со­неч­ка на­чина­ла ког­да-то дав­ным-дав­но ма­лень­кой, лад­ной бе­локу­рой дев­чушкой с на­деж­дой жить и быть веч­ной, хоть и бы­ла при­гово­рена из­на­чаль­но. Всё Со­неч­ки­но жен­ское кры­ло по от­цов­ской ли­нии уми­рало от ра­ка. Кто быс­тро, а кто - му­читель­но с мно­гочис­ленны­ми опе­раци­ями. Ро­довое прок­ля­тие ви­село и над Со­неч­кой... Но от­ку­да бы­ло знать это в те да­лекие ве­сен­ние и зе­лёные, ка­залось, нес­конча­емые вре­мена, ког­да весь мир при­над­ле­жал им, слу­жил им и тол­кал их навс­тре­чу друг дру­гу. А он-то сам, ка­ким был щен­ком. Ведь поз­на­коми­ли их, так да­же сви­дания наз­на­чить не мог - ро­бел! Про­изош­ло это ме­сяцем поз­же, ког­да шел по Бас­сей­ной. Навс­тре­чу ле­тела вы­сокая и яр­кая жен­щи­на и Яко­ву за­хоте­лось обер­нуть­ся ей вслед. Сдер­жался же толь­ко по­тому, что по­думал: ну а вдруг сза­ди сей­час идет Со­неч­ка. Так оно и бы­ло - она быс­тро до­гоня­ла его... И вот се­год­ня - всё. Че­рез жизнь и смерть - опять жизнь. Ве­ликий цикл зам­кнул­ся, что­бы рвать­ся и вос­ста­нав­ли­вать­ся вновь и вновь, об­ра­зуя бес­ко­неч­ную цепь из ко­лечек-су­деб - без­на­чаль­ную и не­пос­ти­жимую... Вот толь­ко сплош­ные ли эти коль­ца на­ши? Ес­ли бы коль­цо - вре­мя, что ве­рете­но, что спин, кру­тящий­ся вих­рем вок­руг нас, за­коро­тилось бы на са­моё се­бя, мы бы кон­чи­ли там, где на­чали - в ран­нем детс­тве. Фо­кус толь­ко в том, что не коль­ца это, а ра­зор­ванные пру­жин­ные шай­бы со сдви­нуты­ми кра­ями. Ес­ли кру­жились мы в этой жиз­ни пра­виль­но, тог­да раз­рыв этот, не­вяз­ка - при­быль ду­ши на­шей. А вот, ес­ли вер­те­лись мы в дру­гом, не­доб­ром, да ко­рыс­тном, да са­мов­люблен­ном, гре­хов­ном нап­равле­нии, та же не­вяз­ка - убыль, и кон­чи­ли мы ху­же, чем на­чали, не на за­дум­ку Гос-да ра­бота­ли, а про­тив Его Госп-ей во­ли! Зло мы при­чини­ли тем, кто при­дет пос­ле нас! Зло!..

...И вот се­год­ня - всё! Че­рез жизнь и смерть - опять жизнь... Со­неч­ка опять счас­тли­ва! Опять! Она выш­ла за­муж! От­ку­да? Ку­да? Он не за­давал се­бе этих воп­ро­сов. Не му­чила его и не­сос­ты­ков­ка вре­мен - прош­ло ведь все­го нес­коль­ко лет. Вся эта ма­тери­аль­ная ше­луха не зас­ло­няла, да и не мог­ла зас­ло­нить то­го оче­вид­но­го и бес­спор­но­го, что ви­дел он... Ви­дел сво­ими собс­твен­ны­ми гла­зами... По­желай он, на­вер­ное, и ру­ками мог бы при­кос­нуть­ся! Се­год­ня ночью он ви­дел их - её и её му­жа. Со­неч­ку в бе­лом сва­деб­ном на­ряде - как-то сза­ди, не раз­ли­чая черт, но явс­твен­но чувс­твуя её мо­лодость, и не сом­не­ва­ясь, что это она, она, она! Его же - вы­соко­го, бе­локу­рого, слав­но­го, лет со­рока - рас­смот­рел от­четли­во. Нас­толь­ко, что встреть на ули­це, по­жалуй и уз­нал бы... Вот толь­ко на ка­кой ули­це?.. Со­неч­ка бы­ла сму­щена, но Яков ощу­щал её ра­дость и ус­по­ко­ен­ность и по­тому улы­бал­ся... и пла­кал... Гос-ди, пусть она бу­дет счас­тли­ва! По­моги ей, Гос-ди!...По­моги!...

Ти­на быс­тро ста­нови­лась на но­ги. Но нап­ря­жение в семье-мо­леку­ле на­рас­та­ло. По­тому и дав­ле­ние по­шали­вало. Вот и се­год­ня под­ско­чило и приш­лось выз­вать ско­рую. Та, как во­дит­ся, не при­ез­жа­ла ча­са пол­то­ра и Ти­на поз­во­нила под­ру­ге. Ког­да спус­тя пят­надцать ми­нут Яков за­шел в ком­на­ту, она бы­ла ожив­ле­на и нем­но­го по­розо­вела.

  - О чем это вы го­вори­ли?

  - О чём мо­гут го­ворить две та­кие дрях­лые ста­руш­ки?

  - Как ска­зать, я вот, нап­ри­мер, вче­ра с од­ной ста­руш­кой об­сто­ятель­но бе­седо­вал - до сих пор при­ят­но... И на ду­ше то­же...

 Ког­да, на­конец, при­была ка­рета, Ти­на сов­сем по­весе­лела и в ней прос­ну­лась ак­три­са. Из во­роха ро­лей, как из ко­лоды карт, она вых­ва­тила од­ну. Сей­час это бы­ла роль ве­сёло­го, бе­зобид­но­го и без­за­бот­но­го (ес­ли бы так?), и слег­ка глу­пова­того чер­тёнка:

  - Ну, док­тор, вот и вы! А где ваш мо­лоток для ле­чения?

  - Ну, ес­ли боль­ная так нас­тро­ена, с ней всё в по­ряд­ке, - Весь меш­ком - те­ло, брю­ки, тем­но-ко­рич­не­вые от­висшие под­глазья, - не­моло­дой и ус­та­лый врач улыб­нулся:

  - Вы скро­ены на­дол­го. Дав­ле­ние у вас сов­сем не опас­ное, да и весь криз су­губо нев­ро­тичес­ко­го про­ис­хожде­ния. Не­боль­шой уколь­чик и все де­ла. Спо­кой­нее на­до, спо­кой­нее. В го­лову ни­чего не бе­рите, очи­щай­те её, очи­щай­те...

  - Для ме­ня здесь нет проб­лем - ко­кет­ли­во при­жала Ти­на го­лову к пле­чу, - она у ме­ня всег­да пус­та...

 Ча­сика два она вздрем­ну­ла, а за­тем пот­ре­бова­ла:

  - Дви­нем по ма­гази­нам, а? Се­год­ня суб­бо­та, люд­но, ин­те­рес­но, а?

  - Ты же не в фор­ме!

  - А вот и в фор­ме! Не ве­ришь? По­мерь дав­ле­ние!

 По­мерил, дей­стви­тель­но, бы­ла нор­ма.

Го­род­ских гру­зови­ков се­год­ня поч­ти не бы­ло и прос­пект ка­зал­ся спо­кой­нее. Но лишь нем­но­го - сто­ял он на трас­се и нес­конча­емая ла­вина на Кав­каз и с не­го по-преж­не­му круг­ло­суточ­но про­шива­ла его, слов­но иг­лой, тя­нущей за уш­ком сво­им ве­рени­цу га­зов и шу­мов. Яков и Ти­на быс­тро по­вер­ну­ли за угол и ока­зались на цен­траль­ной ули­це, по ко­торой хо­дили лишь ав­то­бусы, трол­лей­бу­сы да так­си. По­это­му, нес­мотря на узость её, воз­дух здесь был по­луч­ше и праз­днич­ная суб­ботняя тол­па валь­яж­но дви­галась, не об­ра­щая вни­мания на пра­во-ле­во, её встреч­ные по­токи раз­би­вались на мно­гочис­ленные ру­чей­ки, сво­бод­но про­тека­ющие друг че­рез дру­га и да­же по­перек. И в этой ла­минар­ности чувс­тво­вал Яков спо­кой­ствие лю­дей и их обез­ли­чен­ную и нап­равлен­ную во все сто­роны доб­ро­жела­тель­ность, сме­шав­шу­юся с пос­ле­обе­ден­ной ленью и сы­тостью. Им бы­ло поч­ти спо­кой­но. Поч­ти... Прес­синг семьи-мо­леку­лы ви­тал над ни­ми су­ровы­ми, ро­ковы­ми и без­жа­лос­тны­ми ре­али­ями... Ти­на, ка­залось, сов­сем рас­пра­вилась и, креп­ко при­жав его ру­ку к се­бе и, поч­ти по­вис­нув на ней, не то­ропясь вы­шаги­вала ря­дом и он ис­пы­тывал не­дол­гую уми­рот­во­рен­ность и ко­рот­кое за­тишье, пе­ред не­из­бежной, не­мину­емой бу­рей и не­от­вра­тимым тор­жес­твом зла... "Мне спо­кой­но с то­бой, так спо­кой­но с то­бой, как бы­вало в око­пе за ми­нуту до боя..." Са­мое уди­витель­ное, что он был дав­но го­тов к это­му, дав­но - что од­на мо­леку­ла в ми­ровом бес­пре­дель­ном кос­мо­се? И сов­сем не стра­шил­ся сво­его бу­дуще­го, ка­ким бы оно ни бы­ло... Он твер­до ве­рил в не­го... и в се­бя...

Они заш­ли в ма­газин по­дар­ков и Яков, не вы­носив­ший жа­ры и ду­хоты, вы­шел по­дож­дать её на ули­цу. Че­рез пять ми­нут по­яви­лась рас­па­рен­ная Ти­на и чмок­ну­ла его в щё­ку:

  - Яшень­ка, а ведь я знаю, по­чему не смог по­дож­дать ме­ня в ма­гази­не. Ты бо­ял­ся, что я поп­ро­шу брил­ли­ан­то­вое колье и за­кап­ризни­чаю!

 Воз­ле уни­вер­ма­га по­переч­ная тол­па с рын­ка ра­зор­ва­ла их, от­тесни­ла его к кром­ке тро­ту­ара и он уви­дел обес­по­ко­ен­ное и ищу­щее ли­цо же­ны... Же­ны…? Смуг­лый об­лик Ти­ны мгно­вен­но и не­пос­ти­жимо поб­лек и сквозь его проз­рачную не­весо­мость вна­чале заб­резжи­ло, а по­том и ма­тери­али­зова­лось чу­дес­ное, род­ное и не­пов­то­римое ли­цо Со­неч­ки, мо­лодой Со­неч­ки... Вре­мя мор­ским от­ли­вом ри­нулось на­зад: го­лод­ные пос­ле­во­ен­ные го­ды, ши­нель, в ко­торой он про­ходил весь ин­сти­тут, они с ма­лень­ким бра­том на сту­пень­ках быс­тро иду­щего по­ез­да, при­жав­ши­еся к зах­лопну­той пе­ред их но­сом сталь­ной две­ри, поб­леднев­шая ма­ма, осе­дав­шая на пол в кух­не, и они с от­цом, не спо­соб­ные удер­жать её об­мякшее те­ло, вой­на и за­дым­ленный и про­пах­ший злой хи­ми­ей си­бир­ский го­род, да­лекое пред­во­ен­ное детс­тво, и вдруг ока­зал­ся он на пус­том и мок­ром пес­ке, бро­шен­ный Вол­ной Вре­мени, быс­тро скрыв­шей­ся из ви­ду. Толь­ко не прош­ло и мгно­венья, как ус­лы­шал он гро­хот её воз­вра­щения и уви­дел чу­довищ­ное цу­нами, го­рой гро­моз­дивше­еся над ним, а по­том ма­лень­ким, бес­по­мощ­но ку­выр­ка­ющим­ся, про­топ­лазмой ка­кой-то не­офор­млен­ной, то у са­мого ос­но­вания, то на фос­фо­рес­ци­ру­ющем греб­не по­нес­ло его впе­ред. И не бы­ло, ка­залось, си­лы, спо­соб­ной ос­та­новить этот ус­трем­ленный в бу­дущее та­ран Вре­мени и ког­да, спус­тя миг, по­каза­лась бе­лое по­ле зас­тывше­го Фу­туру­ма, об­ру­шилась на не­го ти­тани­чес­кая вол­на, раз­дро­била кром­ку ле­дяно­го мас­си­ва, из­ло­мала ле­дяные по­ля, за­лило жи­вым Вре­менем мер­твен­ные и не­оби­та­емые прос­транс­тва и Яков уви­дел Бу­дущее. И был это дру­гой мир, не та зем­ля, иная стра­на... и... сов­сем, сов­сем дру­гая прек­расная жен­щи­на...