Утро в парке

(Окон­ча­ние. На­чало)

Но по­ра вер­нутся к зе­леног­ла­зым, длин­но­воло­сым, дол­го­руким, блед­но­лицым про­вод­ни­цам меж­ду явью и навью, меж­ду жизнью и смертью.  Ру­сал­ка на слух зву­чит как на­каты­ва­ющая вол­на, как про­тяж­ный стон: ру-сал­ка. Та­кой ее уви­дел Лер­монтов: "Ру­сал­ка плы­ла по ре­ке го­лубой, / Оза­ря­ема пол­ной лу­ной; / И ста­ралась она доп­леснуть до лу­ны / Се­реб­ристую пе­ну вол­ны."

Ру­салия - язы­чес­кий праз­дник вес­ны, на ла­тыни "rosalia" - праз­дник роз. В сказ­ках ру­сал­ки - де­воч­ки-утоп­ленни­цы, оби­та­ющие в во­де и лишь на Тро­иц­кие свят­ки пе­реби­ра­ющи­еся в ле­са и по­ля, где они на ко­рот­кое вре­мя прев­ра­ща­ют­ся в бе­лок, ля­гушек и мы­шек.(На днях мне прис­ни­лась мыш­ка с игол­ка­ми - кро­шеч­ная ежи­ха с хвос­том. Она не мог­ла обе­жать  раз­легшу­юся  на по­докон­ни­ке, как сфинкс, ры­жую кош­ку и от ужа­са за­билась в угол, хо­тя кош­ка-сфинкс ее не тро­гала.Ноч­ные стра­хи под­созна­ния…) Бо­яз­ли­вые ша­луньи лю­бят рас­ка­чивать­ся на де­ревь­ях, пры­гать с ве­ток на лю­дей и ще­котать их до смер­ти. Де­вуш­ки двой­ствен­ной при­роды. "В ва­ших жи­лах те­чет ру­салочья кровь, будь­те же ру­сал­кой! - пи­шет Че­хов об од­ной из сво­их пре­лес­тных ге­ро­инь. - Дай­те се­бе во­лю хоть раз в жиз­ни, влю­битесь пос­ко­рее в ка­кого-ни­будь во­дяно­го по са­мые уши - и бул­тых с го­ловой в омут…". Ру­сал­ки  бла­гос­клон­ны к са­мым древ­ним из нимф дри­адам (ним­фы бы­ва­ют пя­ти ви­дов: не­ба, во­ды, зем­ли, рас­те­ний и под­земно­го царс­тва) - ду­шам де­ревь­ев. Они зна­ют, что их дре­вес­ные под­ру­ги смер­тны: уми­ра­ют вмес­те со  сво­ими сруб­ленны­ми те­лами,  и по­тому ру­сал­ки их жа­ле­ют. А доб­ро­душ­ные дри­ады бла­гос­клон­ны ко всем, кто о них за­ботить­ся, им они ока­зыва­ют свое пок­ро­витель­ство. Не про­ходи­те рав­но­душ­но ми­мо де­ревь­ев, за­дер­жи­те на мгно­вение на них свой взгляд - для собс­твен­но­го же бла­га! Вхо­дя в парк,пер­вым де­лом, хо­тя бы мыс­ленно, сле­ду­ет пок­ло­нить­ся де­ревь­ям. У нас с Ша­риком был свой ут­ренний ри­ту­ал: по­ка он оро­шал кор­ни вет­вистых ве­лика­нов, я, зад­рав го­лову, при­ветс­тво­вала их кро­ны, гла­дила  ко­жу-ко­ру, об­ни­мала, ра­зуме­ет­ся, ког­да ни­кого вок­руг не бы­ло, вер­нее, бы­ли все, кро­ме лю­дей. Сей­час этот ри­ту­ал я про­делы­ваю од­на, но ду­ша Ша­рика то­же но­сит­ся  где-то ря­дом.

Две бел­ки в са­ду вы­тас­ки­ва­ют из гор­шков нар­циссы, раз­ры­ва­ют лу­кови­цы кро­кусов: боль­ше все­го им нра­вят­ся жел­тые, в них со­дер­жится шаф­ран. Ко мне они при­вык­ли, не об­ра­ща­ют вни­мания:  с раз­бе­га зап­ры­гива­ют на паль­му, рас­ту­щую пос­ре­ди мо­его са­дика, и от­ту­да де­монс­три­ру­ют свое бе­личье  мас­терс­тво - саль­то-мор­та­ле с ку­выр­ка­ми. Не­кото­рые из них ос­ме­лива­ют­ся да­же зап­ры­гивать в дом. Как бы сей­час по-хо­зяй­ски по­гонял их мой ми­лый Ша­рик!  В пар­ке при сло­ве "бел­ка" он сры­вал­ся и нес­ся за ней; ин­стинкт сра­баты­вал от­менно, да­же ког­да он пос­та­рел, прав­да, тог­да его хва­тало все­го на нес­коль­ко мет­ров, пос­ле че­го он ос­та­нав­ли­вал­ся и по­ражен­чески тя­жело взды­хал. Од­нажды я бы­ла сви­дете­лем жут­кой сце­ны: на со­сед­ней ули­це  на пол­ной ско­рос­ти ма­шина сби­ла пе­ребе­гав­шую до­рогу бел­ку с бель­чон­ком на спи­не.  Ма­шина скры­лась, воз­можно, да­же не за­метив, что ста­ла при­чиной страш­ной бе­ды. Я под­бе­жала к бел­ке и уви­дела ос­текле­нев­шие от ужа­са гла­за: ши­роко от­кры­тые и смот­ревшие сквозь ме­ня. Вдруг на те­ло ма­тери зап­рыгнул бель­чо­нок и стал ее те­ребить, из­да­вая ис­пу­ган­ные пис­кли­вые зву­ки; но те­ло ма­тери ос­та­валось ле­жать без дви­жения. Бель­чо­нок был так на­пуган, что бесс­траш­но смот­рел на ме­ня, про­ся о по­мощи. Все, что я мог­ла сде­лать, пе­ренес­ти уби­тую бел­ку с про­ез­жей час­ти на тро­ту­ар, что­бы не за­дави­ли и его. В ру­ки бель­чо­нок не да­вал­ся, но и не убе­гал. Бро­сить его од­но­го оз­на­чало вер­ную ги­бель. Я сто­яла в пол­ной бес­по­мощ­ности, ста­ли под­хо­дить лю­ди, бель­чо­нок зап­рыгнул на де­рево и скрыл­ся.

В по­верь­ях ма­лорос­сов ру­сало­чек на­зыва­ют мав­ка­ми и нав­ка­ми. Ими ста­нови­лись мер­тво­рож­дённые или за­душен­ные сво­ими ма­теря­ми де­воч­ки, умер­шие без кре­щения. Их за­бира­ли к се­бе взрос­лые ру­сал­ки, уно­сили в во­ды и прев­ра­щали в сво­их прис­лужниц.  Имя "нав­ка" про­ис­хо­дит от "навь" - "смерть".  Нес­час­тные крош­ки пи­щат, виз­жат; из­да­ва­емые ими зву­ки по­ходят на ду­шераз­ди­ра­ющее ко­шачье мя­уканье: так они зо­вут на по­мощь сво­их ма­терей-убийц. На спи­не у них, как у скан­ди­нав­ских лес­ных нимф хуль­др ( "huldra" - от древ­нескан­ди­нав­ско­го "тай­на", "скры­тое" ) - ды­ра без кож­но­го пок­ро­ва, че­рез ко­торую мож­но заг­ля­нуть во все их тай­ны. Но то­му, кто их уви­дит со спи­ны, нес­добро­вать! У хуль­дры есть ма­лень­кий хвос­тик с кис­точкой, как у ко­ровы или ли­сицы. В Шве­ции, во вре­мя под­го­тови­тель­но­го пе­ри­ода ра­боты над "Жер­твоп­ри­ноше­ни­ем", Ан­дрей Тар­ков­ский, ус­лы­шав рас­ска­зы о хуль­драх,  да­же со­бирал­ся наз­вать так свой фильм. Жен­щин съ­емоч­ной груп­пы - "бер­гма­нов­скую ма­фию", как он их ок­рестил, Ан­дрей про­сил по­вер­теть­ся, что­бы удос­то­верить­ся в це­лос­тнос­ти их спин и от­сутс­твия хвос­ти­ков с кис­точкой. "Так мы те­бе и приз­на­лись!" - сме­ялись швед­ки, ко­кет­ли­во ис­полняя его по­жела­ние.

Нав­ки скры­ва­ют­ся в ле­сах, по­лях, ре­ках и озё­рах; они мстят лю­дям, за то, что до­пус­ти­ли их ран­нюю смерть: сби­ва­ют пут­ни­ков с до­роги, за­водят в топ­кие бо­лота, неп­ро­ходи­мые ле­са и да­же уби­ва­ют, вы­бирая для это­го из­люблен­ный спо­соб - ще­кота­ние до смер­ти. Осо­бен­но дос­та­ет­ся муж­чи­нам. У встре­ча­юще­гося на до­роге пут­ни­ка они про­сят гре­бешок; ес­ли про­хожий удов­летво­ря­ет их прось­бу, они рас­чё­сыва­ют свои за­путан­ные во­лосы, зе­леные, как во­дорос­ли (не­кото­рые во­дорос­ли так и на­зыва­ют­ся "на­яда­ми"),  и мир­но уда­ля­ют­ся; в про­тив­ном слу­чае мо­гут и "за­щеко­тать".
  
  "Рас­че­сывать коль­ца шел­ко­вых куд­рей
  Мы лю­бим во мра­ке но­чей,
  И в че­ло и в ус­та мы в по­луден­ный час
  Це­лова­ли кра­сав­ца не раз."

На Ру­саль­ную не­делю (Тро­иц­кую) нав­ки бе­га­ют по по­лям и на­пева­ют: "Ме­не ма­ти по­роди­ла, нех­ре­щену схо­рони­ла!"  В это вре­мя жен­щи­ны  из­бе­га­ют про­палы­вать ого­роды, по­лагая, что вмес­то ово­щей, в их стряп­ню мо­жет по­пасть ля­гуш­ка или мышь. Эти про­каз­ни­цы спо­соб­ны с лег­костью взле­тать и па­рить в воз­ду­хе, на­поми­ная зло­вещих чер­ных птиц с ос­тры­ми клю­вами и ког­тя­ми, ко­торы­ми они мо­гут зад­рать лю­дей до смер­ти. Но ес­ли на них брыз­нуть свя­той во­дой и пе­рек­рестить с мо­лит­вой: "Кре­щу те­бя во имя От­ца, Сы­на и Свя­того Ду­ха…"  -они об­ра­ща­ют­ся в ан­ге­лов и ока­зыва­ют сво­ему бла­годе­телю по­мощь. Жаль, не зна­ла об этом ге­ро­иня хич­ко­ков­ско­го филь­ма "Пти­цы" Тип­пи Хед­рен. По­доб­ная ме­тамор­фо­за воз­можна лишь в те­чение се­ми лет, ес­ли же за этот пе­ри­од мав­ку-нав­ку ник­то не пе­рек­рестит, она нав­сегда ос­та­нет­ся пла­чущим, мя­ука­ющим су­щес­твом. Ес­ли ве­рить пре­дани­ям, то на Лы­сую го­ру в Ки­еве сле­тались ведь­мы со всей ок­ра­ины; а ук­ра­ин­ская зем­ля - с ее "гар­ны­ми див­чи­нами" яв­ля­лась прис­та­нищем­ведьм, на­подо­бие го­голев­ской "пан­ночки". Как тут не вспом­нить­его мет­кую ре­мар­ку:"у нас в Ки­еве все ба­бы, ко­торые си­дят на ба­заре, - все ведь­мы…"

Хо­дить по на­шему хол­му ран­ней вес­ной, не бу­дучи втя­нутым по щи­колот­ку в гряз­ную жи­жу - хлю­па­ющую, чмо­ка­ющую, мож­но лишь по ас­фаль­ти­рован­ным до­рож­кам, по ко­торым, кло­коча на сво­ем гор­танном язы­ке, про­гули­ва­ют­ся тай­ланд­ские те­туш­ки, вы­гули­ва­ющие чу­жих со­бак (тай­ланд­ские "вы­гуль­щи­цы" - мо­да пос­ледних лет).  В ру­ках у них ве­ера раз­ноцвет­ных по­вод­ков, с тя­нущи­ми в раз­ные сто­роны раз­но­пород­ны­ми со­бака­ми с вы­мазан­ны­ми ла­пами и мор­да­ми. Во­лей-не­волей при­ходит­ся ус­ту­пать им до­рогу, вле­зать в грязь, осо­бен­но, ког­да две или три те­туш­ки  по­дол­гу не мо­гут рас­стать­ся. По­ка они кло­кочут меж­ду со­бой, со­баки не дрем­лют - об­ню­хива­ют друг дру­га, де­лят­ся пос­ледни­ми из­вести­ями, а там, гля­дишь, и сюр­приз в ви­де неж­данно­го по­томс­тва в дом при­несут. Но тай­ланд­ских те­тушек это не вол­ну­ет. Об­ла­да­ющие свер­хо­боня­ни­ем со­баки ок­ру­жа­ют ме­ня: об­ли­зыва­ют ру­ки, про­сят по­чесать за ухом - пом­нят сво­его дру­га Ша­рика, хо­тя его - чис­тю­лю нель­зя бы­ло зас­та­вить в дождь хо­дить по по­лю, он был до пе­дан­тичнос­ти ак­ку­рат­ным, пред­по­читал ас­фаль­ти­рован­ную до­рож­ку и сто­ронил­ся мур­за­тых нез­на­ком­цев,  ко­торые не прочь об­ва­лять­ся в гря­зи, как "в кля­ре".

Над хол­мом низ­ко плы­вут свин­цо­вые об­ла­ка. Отец на­яд Зевс - бог об­ла­ков и дож­дя, та­щит на се­бе тя­желый во­дяной бур­дюк. Из-за чрез­мерно­го оби­лия  дож­дей Ан­глия дол­го не мо­жет оп­ра­вить­ся от на­вод­не­ний. Но Прим­ро­уз хол­му­навод­не­ния не гро­зят: с не­го, как с гу­ся во­да, все сте­ка­ет вниз. Час­то по ут­рам в пар­ке сто­ит пар. Это ды­шит зем­ля, ис­тоско­вав­ша­яся по вла­ге.Вы­ходит сол­нце. При­пека­ет. Но вот сно­ва отов­сю­ду плы­вут ту­чи. Мир за­мол­ка­ет. А по­том треск… сна­чала да­лекий, а по­том ог­лу­шитель­ный. Гре­мит гром, и ос­лепля­ет все вок­руг мол­ния. Не­беса шу­мят, вспы­хива­ют. Не­бо - про­литая чер­ниль­ни­ца - Ар­ма­гед­дон не­бес­ный. Кра­сиво и страш­но. Пос­ледняя бит­ва доб­ра со злом в кон­це вре­мен. Не­бо соч­но оро­ша­ет зем­лю. Но ско­ро все ус­по­ка­ива­ет­ся, за­тиха­ет. Кап­ли зас­ты­ва­ют на листь­ях, ле­пес­тках, тра­ве. Сол­нце рвет в клочья ту­чи. Под ду­бом, где еще не­дав­но мож­но бы­ло за­метить бе­лые крош­ки пра­ха Ша­рика, ли­вень смы­ва­ет их.Под­хо­жу к де­реву, сло­ва са­ми вы­рыва­ют­ся: "Ша­руш­ка… мой ми­лый, доб­рый, лю­бимый друг…"

Зи­мой Прим­роз-хилл прев­ра­ща­ет­ся в вол­шебную го­ру. Снег в бри­тан­ской сто­лице ред­кость: ког­да он вы­пада­ет, пол-Лон­до­на вы­сыпа­ет­на вер­хушку хол­ма, а сам склон прев­ра­ща­ет­ся в гор­но­лыж­ную трас­су, где, кро­ме са­нок и лыж, в ход идут плас­ти­ковые меш­ки, мел­кие та­зы, крыш­ки от му­сор­ных бач­ков и да­же плос­кие ско­вород­ки для бли­нов; сло­вом,  кто на чем ска­тыва­ет­ся вниз по иде­аль­но­му скло­ну хол­ма, по­ка не ого­лит­ся зем­ля, ко­торая в та­кие ми­нуты на­поми­на­ет сод­ранну­юбо­ляч­ку на ко­ленях. Воз­дух чис­тый, мо­роз­ный, с де­ревь­ев сып­лется бе­лая, ко­лючая пыль­ца.Ув­сех стол­бняк от сва­лив­шихся с не­бес кра­сот.  Втро­ем, сЛе­ной и Ша­риком,мы ска­тыва­ем­ся с гор­ки, си­дя на чер­ном му­сор­ном меш­ке, виз­жа от вос­торга и ка­кого-то со­бачь­его счастья! Зи­мой да­же лай со­бак зву­чит по-дру­гому: к не­му при­меша­но зим­нее эхо. Ска­тив­шись вниз, воз­вра­ща­ем­ся, хрус­тим, топ­чем сне­жок. В од­но­часье на ска­мей­ках, тро­пин­ках и  по­белев­ших по­лянах по­яв­ля­ют­ся сне­гови­ки-оди­ноч­ки в бе­ретах и чер­ных пла­щах от му­сор­ных меш­ков. Си­дят влюб­ленные па­роч­ки в об­нимку, за­мотан­ные од­ним шар­фом; встре­ча­ют­ся и це­лые се­мей­ства раз­ных раз­ме­ров, воз­растов и ха­рак­те­ров. У ан­гли­чан прек­расный юмор и ос­тро­ум­ные на­ход­ки вы­сокой мо­ды! Есть сре­ди сне­гови­ков Шер­ло­ки Хол­мсы с си­гарой и тростью - отор­ванной вет­кой; есть мод­ные пе­вицы с ко­нусо­об­разным бюс­том Жа­на-По­ля Готье; есть Дар­ты Вей­де­ры и Джей­мсы Бон­ды с пис­то­лета­ми из суч­ков и пус­тых си­гарет­ных па­чек.

Пер­вым ви­дом спор­та, ко­торо­му пре­дава­лись в пар­ках бла­город­ные ту­зем­цы, былa стрель­ба из лу­ка. Ве­ликий ре­фор­ма­тор Ген­рих XVIII при­ез­жал в свои ко­ролев­ские угодья пос­тре­лять­ко­суль и ка­банов, ког­да не из­да­вал при­казы ру­бить го­ловы сво­им же­нам, а их у не­го бы­ло шесть. Ан­ну Бо­лейн с его бла­гос­ло­вения обез­гла­вили в Та­уэре 19 мая 1536 го­да, ей не бы­ло и трид­ца­ти; Ека­тери­не Го­вард ед­ва ис­полни­лось двад­цать, ее каз­ни­ли там же, в Та­уэре, 11 фев­ра­ля 1542 го­да на гла­зах у лю­бопытс­тву­ющей тол­пы. "Лю­бопытс­тву­ющая" тол­па и се­год­ня гла­зе­ет на мес­то каз­ни нес­час­тных жен­щин, а так­же на кро­вавые пир­шес­тва чер­ных во­ронов. По­мимо обыч­ной сы­рой мяс­ной ди­еты та­уэр­ские во­роны на де­серт по­луча­ют пе­ченье, об­мо­чен­ное двор­цо­выми стра­жами би­фите­рами(от фран­цуз­ско­го buffetier - ох­ра­на бу­фетап­ро­визии ко­роля)в сви­ной кро­ви. Дол­жность  би­фите­ра бы­ла уч­режде­на по ука­зу ко­роля Кар­ла II в XVII ве­ке;имен­но он при­казал дер­жать в зам­ке шес­те­рых во­ронов.Ко­роль­был че­лове­ком су­евер­ным (и обо­жав­шим по­роду Ша­рика - Ка­вале­ров-Кинг-Чарль­зов), а ро­ковое пред­ска­зание гла­сило: ес­ли пти­цы уле­тят, рух­нет цен­траль­ная баш­ня Та­уэра, а за ней и вся бри­тан­ская мо­нар­хия; по­это­му в це­лях пре­дос­то­рож­ности во­ронамс тех са­мых вре­мен под­ре­за­ют крылья. В пе­рево­де с ан­глий­ско­го"би­фитер" ("beef-eater")оз­на­ча­ет "мя­со­ед". Би­фите­ры слу­жили при дво­ре с од­ной целью - про­бовать мя­со, по­дава­емое к мо­нар­ше­му сто­лу;рис­ку­ясобс­твен­ной жизнью,они оп­ре­деля­ли от­равле­но оно или нет. Се­год­ня в Та­уэре жи­вет трид­цать шесть би­фите­ров и во­семь во­ронов (два за­пас­ных); наз­ва­ны они в честь скан­ди­нав­ских и кель­тских бо­гов. Нес­коль­ко лет на­зад, ког­да в Ев­ро­пе  сви­репс­тво­вал пти­чий грипп, во­роны са­ми ста­ли уз­ни­ками зна­мени­той тюрь­мы: их зак­лю­чили в спе­ци­аль­ные клет­ки на вре­мя ка­ран­ти­на. И бри­тан­ская мо­нар­хия ос­та­лась це­лой и нев­ре­димой.

Бес­пре­цеден­тное по жес­то­кос­ти со­бытие про­изош­ло 9 фев­ра­ля 2014 го­дав бла­гоп­ристой­ной Да­нии, ког­да на гла­зах у "лю­бопытс­тву­ющей тол­пы", сре­ди ко­торой бы­ли де­ти, каз­ни­ли по­луто­раго­дова­лого жи­рафа Ма­ри­уса и скор­ми­ли его ль­вам. "О вре­мена! О нра­вы!" Вы ос­та­етесь не­из­менны.

Не­дав­но я заш­ла в На­ци­ональ­ную га­лерею взгля­нуть кар­ти­ны Ван Го­га и Па­уло Учел­ло и об­на­ружи­ла са­мую боль­шую тол­чею у пор­тре­та По­ля Де­ларо­ша "Казнь ле­ди Джейн Грей". Она бы­ла из­вес­тна как "ко­роле­ва де­вяти дней", пос­ле ко­торых на трон всту­пила ко­роле­ва Ма­рия I Кро­вавая. Сем­надца­тилет­ней пред­шес­твен­ни­це от­ру­били го­лову в Та­уэре 12 фев­ра­ля 1554 го­да. Го­ворят, свя­щен­ник вып­ро­сил у су­дей три дня, что­бы вер­нуть   "пер­вую про­тес­тант­скую му­чени­цу" в ка­толи­чес­тво, но та от­ка­залась. Джейн  Грей при­гово­рили к сож­же­нию за­живо или к обез­глав­ли­ванию - на ус­мотре­ние ко­роле­вы. Че­рез че­тыре го­да пос­ле каз­ни Джейн Грей са­мой Ма­рии Кро­вавой приш­лось ис­пы­тать му­читель­ную смерть от чу­мы. Сов­ре­мен­ни­ки рас­це­нива­ли это как божью ка­ру.  Иро­ния судь­бы: враж­ду­ющих свод­ных сес­тер, до­черей Ген­ри­ха VIII, Ма­рию - дочь от Ека­тери­ны Ара­гон­ской (от­равлен­ной, сог­ласно нас­той­чи­вым двор­цо­вым слу­хам, Ан­ной Бо­лейн) и  Ели­заве­ту - дочь от Ан­ны Бо­лейн по­хоро­нили в Вес­тминстер­ском аб­батс­тве в од­ной мо­гиле, под од­ним над­гро­би­ем, на ко­тором ус­та­нов­ле­на единс­твен­ная скуль­пту­ра Ели­заве­тыI. Ла­тин­ская эпи­тафия на мо­гиле гла­сит: "Со­юз­ни­цы на тро­не и в мо­гиле, сес­тры Ели­заве­та и Ма­рия ле­жат здесь в на­деж­де на вос­кре­шение". Ос­танки обез­глав­ленной Ма­рии Стю­арт так­же по­ко­ят­ся в  не­пос­редс­твен­ной бли­зос­ти от мо­гилы её веч­ной со­пер­ни­цы - "ко­роле­вы-де­вы" Ели­заве­ты, под­пи­сав­шей ее смер­тный при­говор. Кро­вавая па­ути­на ан­глий­ских двор­цо­вых ин­триг.

Бы­ту­ет ле­ген­да, что под на­шим хол­мом за­хоро­нена пер­вая кро­лева Ан­глии Бо­удик­ка (от кель­тско­го Boudicсa - "по­беди­тель­ни­ца") - или Бо­уди­цея (от ла­тин­ско­го Boadicea), во­евав­шая с древ­ни­ми рим­ля­нами. Ес­ли ве­рить так­систам чер­ных кэ­бов, а им в Лон­до­не ве­рят не мень­ше, чем ис­то­рикам, и имен­но они яв­ля­ют­ся раз­носчи­ками слу­хов и ле­генд, то холм ис­кусс­твен­ный, схо­жий со скиф­ским кур­га­ном, а ес­ли это так, то в его нед­рах, воз­можно, сок­ры­ты нес­метные бо­гатс­тва. Ле­том здесь бро­дят ис­ка­тели кла­дов с пи­щащи­ми ме­тал­ло­ис­ка­теля­ми. Од­нажды мне прис­нился сон с точ­ным мес­том за­хоро­нения Бо­уди­цеи. Вый­ти ночью с ло­патой ко­пать сок­ро­вища не ко­миль­фо, а вот по­лежать на трав­ке с мыслью, что под то­бой за­рыты сун­ду­ки с зо­лотом ве­селит без шам­пан­ско­го. Бо­удик­ка бы­ла ок­ру­жена ро­ман­ти­чес­ким куль­том: при прав­ле­нии ко­роле­вы Вик­то­рии (име­на обе­ихоз­на­ча­ют "по­беду") по­яви­лись мно­гочис­ленные скуль­птур­ные изоб­ра­жения сво­бодо­люби­вой во­итель­ни­цы. Па­радокс в том, что об­раз Бо­удик­ки, при­нес­шей се­бя в жер­тву в борь­бе с ве­личай­шей им­пе­ри­ей Древ­не­го ми­ра, был пе­ре­ос­мыслен как сим­вол не­побе­димой Бри­тан­ской им­пе­рии - круп­ней­шей в ис­то­рии че­лове­чес­тва. Ле­топис­цы ут­вер­жда­ют, что Бо­удик­ка уп­равля­ла сво­ими вой­ска­ми с ко­лес­ни­цы, к ко­лесам ко­торой бы­ли прик­репле­ны ос­трые саб­ли - так она рас­прав­ля­лась с не­покор­ны­ми. Пе­ред бит­вой Бо­удик­ка об­ра­щалась к сво­ему вой­ску с речью, в ко­торой про­сила счи­тать ее не ко­роле­вой, мстя­щей за по­терян­ное ко­ролевс­тво, а обыч­ной ос­кор­блен­ной жен­щи­ной, мстя­щей за уби­того му­жа и от­ня­тую сво­боду. По­мес­тив на ко­лес­ни­це впе­реди се­бя до­черей, приб­ли­жа­ясь к то­му или ино­му пле­мени, она вос­кли­цала: "Се­год­ня мы спол­на рас­пла­тим­ся с Ри­мом! Мщу не как ца­рица, за по­терян­ную власть и бо­гатс­тва, но как прос­тая жен­щи­на, за свое из­би­тое плеть­ми те­ло, за по­руган­ную честь до­черей! В этом сра­жении нуж­но по­бедить или пасть. Так ре­шено жен­щи­ной! Пусть же муж­чи­ны цеп­ля­ют­ся за жизнь, что­бы про­зябать в рабс­тве…" А эта бесс­траш­ная жен­щи­на шла мстить! Сог­ласно Та­циту, Бо­удик­ка бы­ла при­люд­но вы­поро­та, а ее до­чери из­на­сило­ваны у нее на гла­зах. По­тер­пев в ре­ша­ющем сра­жении по­раже­ние, Бо­удик­ка при­няла яд бо­лиго­лова. Не­кото­рые спе­ци­алис­ты-ток­си­коло­ги по­лага­ют, что и Сок­рат вы­пил ядо­витый сок бо­лиго­лова, а не ци­куты, как при­нято счи­тать. В "Оде со­ловью" Джо­на Кит­са есть та­кие стро­ки: "От бо­ли сер­дце за­мереть го­тово, / И ра­зум - на по­роге за­бытья, / Как буд­то пью нас­той бо­лиго­лова, / Как буд­то в Ле­ту пог­ру­жа­юсь я…'

По дру­гой вер­сии Бо­удик­ка умер­ла от го­ря, не вы­дер­жав по­беды вра­гов. Как бы то ни бы­ло, ле­топис­цы схо­дят­ся в од­ном: по­хоро­ны её бы­ли пыш­ны­ми.Бо­удик­ка бы­ла ко­ролев­ских кро­вей, вы­соко­го рос­та и "об­ла­дала умом го­раз­до боль­шим, чем обыч­но жен­щи­ны". У неё бы­ли пря­мые ры­жие во­лосы, спа­да­ющие ни­же по­яса, гром­кий го­лос и про­ница­тель­ный взгляд. Она но­сила цвет­ную ту­нику, мас­сивное шей­ное ук­ра­шение из зо­лота и плащ, за­коло­тый брошью. Да­та ее рож­де­ния не­из­вес­тна, а умер­ла она при­мер­но в 61 го­ду н.э. Брон­зо­вая ко­лес­ни­ца, в ко­торой мчит­ся Бо­удик­ка со сво­ими до­черь­ми, воз­вы­ша­ет­ся на на­береж­ной Тем­зы, не­дале­ко от Биг-Бе­на и зда­ни­яПар­ла­мен­та, на­поми­ная о том, что ко­роле­вы не про­ща­ют ос­кор­бле­ний и сра­жа­ют­ся до кон­ца.

В 43 го­ду н.э. Бри­танию за­во­евал рим­ский им­пе­ратор Клав­дий.Тог­да же рим­ля­нами был за­ложен Лон­ди­ни­ум или Лон­ди­ний (от ла­тин­ско­го Londinium - "lond" -"ди­кое, за­рос­шее ле­сом мес­то"), став­ший впос­ледс­твии Лон­до­ном. Воз­можно про­ис­хожде­ние от кель­тских слов: "llyn -"озе­ро" и "dun"- ук­репле­ние" - "ук­репленнoe oзерo".Кель­тское наз­ва­ние Лон­до­на - Три­новант.

С вер­ши­ны жи­вопис­но­го Прим­ро­уз-хил­ла от­кры­ва­ет­ся ве­лико­леп­ная па­нора­ма Лон­до­на с Пар­ла­мен­том, баш­ней Биг-Бен ("Боль­шой Бен" наз­ван в честь сэ­ра Бен­джа­мена Хол­ла - ку­рато­ра стро­итель­ных ра­бот); с со­бором свя­того Пав­ла  ар­хи­тек­то­ра Крис­то­фера Ре­на; не­бос­кре­бами Си­ти  - са­мым вы­соким в Ев­ро­со­юзе (310 мет­ров); "Ос­ко­локом" (The Shard) Рен­цо Пи­ано; "Oгур­цом" (The Gherkin) Нор­ма­на Фос­те­ра; "Лон­дон­ским оком"  (London Eye)и баш­ней "Бри­тиш Те­леком". Для лон­донцев, и не толь­ко для них, Прим­ро­уз-хилл - из­люблен­ное мес­то для про­веде­ния пик­ни­ков. У под­но­жия хол­ма мож­но по­гонять мяч, на вер­ши­не - за­пус­тить  в не­бо воз­душно­го змея, а по но­чам свя­тящи­еся ки­тай­ские фо­нари­ки. Од­нажды, си­дя в са­ду, мы с друзь­ями при­няли та­кой фо­нарик за ле­та­ющую та­рел­ку.

На лу­жай­ках в фут­бол иг­ра­ют и со­баки.Фут­бол был лю­бимым за­няти­ем   Ша­рика. Иног­да, не рас­счи­тав, он по­лучал мя­чом пря­мо по сво­ей "ко­жаной пер­чатке"  (так Дов­ла­тов на­зывал со­бачий нос), что, не­сом­ненно,  при­носи­ло  ему ос­трую боль, но он не сда­вал­ся и тут же рвал­ся в бой. А мне бы­ло  лень сог­нуть­ся и под­бро­сить ему мя­чик. Ког­да яви­жу в пар­ке со­бак, не сво­дящих глаз с мя­чика и сво­их хо­зя­ев, мне ста­новит­сястыд­но за на­ше рав­но­душие к доб­ро­душ­ным псам, жду­щих от нас од­но­го - вни­мания, а мы… как час­то мы из­бе­га­емих взгля­дов.  По­чему-то со­баки всег­да чувс­тву­ют се­бя ви­нова­тыми пе­ред хо­зя­ева­ми. Пос­ле смер­ти Ша­рика я по­няла, что зна­чат для лю­дей со­баки, и что зна­чил для ме­ня мой вер­ный друг. Со­вер­шая наш ут­ренний ри­ту­ал в пар­ке, я не мо­гу сдер­жать улыб­ки, пог­ля­дывая на дру­гих со­бак, не­сущих­ся за мя­чиком, за вет­кой, за ре­зино­вой иг­рушкой.Те­перь я знаю, что они нас учат люб­ви. Ни­какая че­лове­чес­кая лю­бовь, ни­какие мо­раль­ные нас­тавле­ния не срав­нятся с их бес­ко­рыс­тной,еже­секун­дной лю­бовью. Да­леко нам до му­равь­ев, как за­метил Фе­дор Ми­хай­ло­вич, а уж до со­бак… В пар­ке не встре­тишь ни од­ной со­баки, ко­торая не по­виля­ла бы че­лове­ку хвос­том (ви­ля­ют да­же те, ко­го че­ловек обес­хвос­тил). Это их спо­соб улы­бать­ся, тог­да как дву­ногие, про­ходя ми­мо,  ред­ко смот­рят друг на дру­га, а тем бо­лее улы­ба­ют­ся: они в сво­ей го­лове - в сво­их серь­ез­ных и мел­ких проб­ле­мах. 

Ша­рик в со­бачь­ем ми­ре был по­роды арис­токра­тов, жив­ших в ко­ролев­ских двор­цах и поль­зо­вав­ший­ся бла­гос­клон­ностью мо­нар­хов. Ро­диной Ка­вале­ров-Кинг-Чарль­зов счи­та­ет­ся Бри­тания, ку­да их за­вез­ли кель­ты еще в IX ве­ке. Да­же из­вес­тный ти­ран, Ген­рих VIII Тю­дор,  ру­бив­ший го­ловы сво­им же­нам, пи­тал сла­бость к ним. На про­тяже­нии  сто­летий "ка­вале­ров" дер­жа­ли пред­ста­вите­ли ко­ролев­ских се­мей не толь­ко Ан­глии. В им­пе­ратор­ском до­ме Ни­колая II у каж­до­го чле­на его семьи бы­ла своя лю­бимая со­бака. Лю­бим­цем Анас­та­сии был по­дарен­ный ей в гос­пи­тале ра­неным офи­цером Ка­валер-Кинг-Чарльз. Го­ворят, что она но­сила его в муф­те. Ан­гли­чане по­лага­ют, что ни­какие дру­гие со­баки не сни­ма­ют стресс луч­ше, чем "ка­вале­ры".

Ле­том Прим­ро­уз-хилл бук­валь­но уто­па­ет в зе­лени пла­танов, бу­ков, лип, ду­бов, гра­бов, кон­ских каш­та­нов, вя­зов и ясе­ней. Вдоль ас­фаль­ти­рован­ных до­рожек сто­ят ска­мей­ки с над­пи­сями в па­мять о лю­дях, не­ког­да от­ды­хав­ших на них (как ни стран­но, с ми­фичес­ки­ми име­нами Хлои, Ди­аны, То­ра и Ар­ту­ра).  На каж­дой ска­мей­ке раз в го­ду мож­но уви­деть при­вязан­ный к спин­ке бу­кет цве­тов. Час­то ря­дом с хо­зя­ева­ми на ска­мей­ках си­дят и их пи­том­цы. При­жав­шись ко мне, Ша­рик  ры­чал с вы­соты да­же на боль­ших сво­их соп­ле­мен­ни­ков.

По­чему-то ни вна­шем пар­ке, ни в Рид­жентс-пар­ке­не раз­ре­шено ка­тать­ся на ве­лоси­педах, о чем мы с  Ле­ной уз­на­ли пос­ле то­го, как, сле­дуя при­зыву мэ­ра Лон­до­на "всем друж­но пе­ресесть на ве­лоси­педы!", ку­пили их, в на­деж­де под­держать се­бя в фор­ме, но тут же бы­ли ос­та­нов­ле­ны по­лици­ей. На воп­рос: где ж еще ка­тать­ся? - пос­ле­довал от­вет: на про­ез­жей час­ти до­роги.Тол­ко­вый со­вет то­му, кто уме­ет ез­дить толь­ко по пря­мой и в пос­ледний раз ка­тал­ся на ве­лоси­педе трид­цать лет на­зад на пус­тынных гот­ланд­ских бе­регах. Тог­да у ме­ня был за­бот­ли­вый нас­тавник, учив­ший, ку­да ру­лить, а, ког­да я все же шле­палась на зем­лю, вра­чевал сса­дины на ко­лен­ках и ла­донях. Ве­лоси­пед­ные про­гул­ки с Ан­дре­ем Тар­ков­ским - са­мые свет­лые вос­по­мина­ния о съ­ем­ках "Жер­твоп­ри­ноше­ния".  До не­дав­не­го вре­мени мой но­вень­кий ве­лоси­пед сто­ял в па­ути­не, вкла­дов­ке, по­ка Ле­нане заб­ра­ла его в Ок­сфорд. Нам еще по­вез­ло: мы от­де­лались пре­дуп­режде­ни­ем, а на­шего за­коно­пос­лушно­го со­седа на ви­ду все­го чес­тно­го на­рода ош­тра­фова­ли на 50 фун­тов. Зап­рет ве­лоси­педов в пар­ке - за­бота о со­баках, ко­торые име­ют те же пра­ва, что и дву­ногие по­сети­тели. Со­баки бе­га­ют в пар­ке без по­вод­ков и рис­ку­ют по­пасть под ко­леса ве­лоси­педис­тов. Ко­рот­ко и яс­но, а, глав­ное, гу­ман­но.

Те, кто хоть раз по­бывал в на­шем пар­ке, в один го­лос за­яв­ля­ют, что нет луч­ше мес­та во всем Лон­до­не. Ве­ликий ан­глий­ский ху­дож­ник, по­эт и мис­тик У­иль­ям Блейк, на­ходясь на вер­ши­не хол­ма, вос­клик­нул: "I have conversed with the spiritual Sun: I saw him on Primrose Hill." ("Я об­щался с ду­хов­ным сол­нцем: я его уви­дел на Прим­ро­уз-хил­ле"). Лю­бимый по­эт Брод­ско­го У.Х. Оден, наз­ванный им сво­им ду­хов­ным нас­тавни­ком  и "ве­личай­шим из по­этов XX ве­ка", пос­вя­тил хол­му свое пер­вое сти­хот­во­рение, на­писан­ное в 1922 го­ду, ког­да Оде­ну бы­ло пят­надцать лет. Оно на­зыва­ет­ся "Evening and Night on Primrose Hill" ("Ве­чер и ночь на Прим­ро­уз-хил­ле).

  Splendid to be on Primrose Hill
  At evening when the world is still!
  And City men, in bowler hats, return now day is done,
  Rejoicing in embers of the sun.

  The City men they come, they go,
  Some quick, some slow.
  Then silence; the twinkling lights are lit upon the hill,
  The moon stands over Primrose Hill.

(Про­за­ичес­кий пе­ревод зву­чит так: "Прек­расно быть на хол­ме Прим­ро­уз-xилл, / Ве­чером, ког­да за­тиха­ет мир! / Муж­чи­ны из Си­ти, в ко­тел­ках, воз­вра­ща­ют­ся пос­ле ра­боче­го дня, / Нас­лажда­ясь ян­тарным сол­нцем. / Муж­чи­ны из Си­ти при­ходят и ухо­дят, / Кто быс­тро, кто мед­ленно. / По­том ти­шина;  над хол­момза­жига­ют­ся мер­ца­ющие ог­ни, / Лу­на вста­ет над Прим­ро­уз-хилл.") 
Вспо­мина­ют­сядру­гие стро­ки:

  Пос­лу­шай­те!
  Ведь, ес­ли звез­ды
  за­жига­ют -
  зна­чит - это ко­му-ни­будь нуж­но?
  Зна­чит - это не­об­хо­димо,
  что­бы каж­дый ве­чер
  над кры­шами
  за­гора­лась хоть од­на звез­да?!

Эти сти­хи на­писа­ны двад­ца­тилет­ним Ма­яков­ским в 1914 го­ду.

В сад при­лете­ли два си­зок­ры­лых лес­ных го­лубя, они вор­ку­ют и в по­ряд­ке оче­реди пь­ют во­ду из мис­ки Ша­рика с над­писью DOG (со­бака), а ес­ли про­читать об­ратно, то по­лучит­ся GOD (бог).

И сно­ва я в пар­ке. Мо­росит. Неж­ное не­бес­ное при­кос­но­вение вла­ги на де­ревь­ях, тра­ве, перь­ях птиц, на ли­це и ру­ках. Ог­ля­дыва­юсь, в на­деж­де уви­деть за со­бой пос­лушно пле­туще­гося Ша­рика, но его нет. Све­жее ут­ро; как буд­то впер­вые уви­ден­ные де­ревья, рас­кры­ва­ющие свои ла­пы-объ­ятья, не­бо, всег­да но­вое и веч­ное с ми­молет­ны­ми об­ла­ками и на­деж­ная, все тер­пя­щая зем­ля. В пар­ке ког­да-то был пруд, в ко­тором дру­гой ве­личай­ший ан­глий­ский  по­эт, эс­тет-ро­ман­тик П.Б. Шел­ли пус­кал бу­маж­ные ко­раб­ли­ки. Веч­ным Дон-Ки­хотом и прек­расным ан­ге­лом на­зывал его Бай­рон; ге­ни­аль­ным про­роком - Эн­гельс и Маркс. О сти­хах Шел­ли пи­сали, что они пол­ны бо­жес­твен­ной тре­воги, воз­но­сящей чи­тате­ля к выс­шей кра­соте и к доб­ру; и да­же, ес­ли мы их ни­ког­да не дос­тигнем, мы дол­жны к ним стре­мить­ся. В "Стан­сах, на­писан­ных в уны­нии вбли­зи Не­апо­ля", есть про­рочес­кие стро­ки:
 
  Как в детс­тве, б на­земь по­валить­ся
  И пла­кать, пла­кать в ти­шине
  О том, что я - по чь­ей ви­не? -
  Вла­чу в тре­вогах век бес­плод­ный,
  По­ка к зем­ле, в пос­леднем сне,
  Не при­паду ще­кой хо­лод­ной
  Мо­ре не спо­ет усоп­ше­му от­ходной.

Не умев­ший пла­вать Шел­ли страс­тно лю­бил мо­ре и вмес­те с Бай­ро­ном при­об­рел шху­ну, наз­ванную "Ари­эль". В раз­гар ле­та 8 и­юля  1822 го­да Шел­ли уто­нул в Сре­дизем­ном мо­ре; ему не ис­полни­лось и трид­ца­ти. Че­рез нес­коль­ко дней на бе­регу об­на­ружи­ли его труп; в кар­ма­нах Шел­ли бы­ли най­де­ны то­мики Со­фок­ла и Джо­на Кит­са - мо­лодо­го по­эта-ро­ман­ти­ка, умер­ше­го от ча­хот­ки го­дом рань­ше в воз­расте двад­ца­ти пя­ти лет. Оба по­эта пре­воз­но­сили культ кра­соты, оба по­хоро­нены на про­тес­тант­ском клад­би­ще в Ри­ме. "Кра­сота, - пи­сал Китс, - есть прав­да, прав­да - кра­сота; это все, что че­ловек зна­ет на зем­ле и что он дол­жен знать".

  Ког­да мы сги­нем в бу­дущем, как дым,
  И сно­ва скорбь люд­скую ра­нит грудь,
  Ты ска­жешь по­коле­ни­ям иным:
  "В прек­расном - прав­да, в прав­де - кра­сота.
  Вот зна­ния зем­но­го смысл и суть".

Дру­гим мо­им со­седом, жи­вущим не­пода­леку от хол­ма, был ла­уре­ат Но­белев­ской пре­мии ир­ланд­ский по­эт У.Б Й­ейтс. В его до­ме на ули­це 23 Fitzroy Streetпо­кон­чи­ла с со­бой ос­но­ватель­ни­ца "ис­по­ведаль­ной по­эзии" аме­рикан­ская по­этес­са Силь­вия Плат, хо­тяса­ма счи­тала доб­рым зна­ком, что жи­вет в до­ме лю­бимо­го по­эта; ей бы­ло трид­цать лет.  "Унич­то­жить мир, унич­то­жив са­мое се­бя: вот она, ил­лю­зор­ная вер­ши­на эго­из­ма… Я хо­чу убить се­бя, что­бы спас­тись от от­ветс­твен­ности, уни­жен­но впол­зти об­ратно в мат­ку…"Зна­мени­тый скан­даль­ный­по­эти­чес­кий тан­дем не­обы­чай­но кра­сивых по­этов - Те­да Хь­юзa и Силь­вии Плат был из­вестен все­му Лон­до­ну.  Влюб­ленная в сти­хи Те­да Хь­юза Силь­вия Плат на од­ной ве­черин­ке пря­мо во вре­мя тан­ца до кро­ви уку­сила его в ще­ку; "мун­ков­ский по­целуй" стал сим­во­лич­ным для их бур­ных от­но­шений. Из­ме­на му­жа при­вела к то­му, что преж­ние мо­тивы са­мораз­ру­шения в ее по­эзии ста­ли поч­ти на­вяз­чи­выми. "Dying / is an art, like everything else. / I do it exceptionally well." ("Уми­рать / Это то­же ис­кусс­тво, впро­чем, как и все ос­таль­ное. / Я это де­лаю блес­тя­ще.") Так пи­сала Силь­вия Плат не­задол­го до смер­ти в "Ле­ди Ла­зарь", од­ном из са­мых сво­их из­вес­тных сти­хот­во­рений. Силь­вию Плат  наш­ли ут­ром 11 фев­ра­ля 1963 го­да мер­твой на кух­не, с го­ловой, за­суну­той в ду­хов­ку с вклю­чен­ным га­зом. На рас­све­те за­бот­ли­вая ма­ма при­нес­ла двум сво­им ма­лолет­ним де­тям по ста­кану мо­лока с бу­тер­бро­дами, тща­тель­но зак­ры­ла мок­ры­ми по­лотен­ца­мид­ве­ри в их ком­на­ту, при­няла боль­шую до­зу снот­ворно­го и…Это про­изош­ло при­мер­но в по­лови­не пя­того ут­ра. Друзья го­вори­ли, что вдох­но­вение при­ходи­ло к ней ран­ним ут­ром: она на­чина­ла пи­сать в че­тыре ут­ра и ра­бота­ла, по­ка не прос­нутся де­ти. Дру­гая зна­мени­тая со­оте­чес­твен­ни­ца и под­ру­га Силь­вии Плат - по­этес­са Анн Сек­стон пи­сала, что "Силь­вия ук­ра­ла у ме­ня са­мый иде­аль­ный спо­соб са­мо­убий­ства!" Час­то за бо­калом ви­на они в де­талях опи­сыва­ли друг дру­гу свои ран­ние, не­удав­ши­еся по­пыт­ки ли­шить се­бя жиз­ни. Анн Сек­стон умер­ла в сво­ем га­раже, в ма­шине, от вых­лопных га­зов в 1974 го­ду.

Пок­лонни­ки твор­чес­тва аме­рикан­ской по­этес­сы об­ви­нили Тэ­да Хь­юза в ее смер­ти, на­зывая его "убий­цей Силь­вии Плат".  Судь­ба сыг­ра­ла с ним злую шут­ку: шесть лет спус­тя по­кон­чи­ла жизнь са­мо­убий­ством его из­бран­ни­ца­Ася Уeвилл,ра­ди ко­торой он ос­та­вил Силь­вию Плат.Ей бы­ло со­рок два го­да. Она от­ра­вила га­зом се­бя и их с Те­дом­че­тырех­летнюю дочь Шу­ру. Прок­ля­тия кол­хид­ской ца­рицы Ме­деи.

Сын Силь­вии Плат Ни­колас Хь­юз - мор­ской би­олог, про­фес­сор уни­вер­си­тета Аляс­ки по­весил­ся в собс­твен­ном до­ме пос­ле нес­коль­ких ме­сяцев деп­рессии, ему не бы­ло и пя­тиде­сяти. Деп­рессии бы­ла под­верже­на и его мать. Те­ма ее дип­ломной ра­боты,  за ко­торую она по­лучи­ла выс­шую наг­ра­ду - обу­чение в Кем­брид­же, на­зыва­лась: "The Magic Mirror: A Study of the Double in Two of Dostoevsky's Novels" - "Двой­ни­чес­тво в ро­манах Дос­то­ев­ско­го" (дос­ловно: "Вол­шебное зер­ка­ло: ис­сле­дова­ние двой­ни­ка в двух ро­манах Дос­то­ев­ско­го"). В пол­но­луние я при­хожу к до­му Й­ейтса, на фа­саде ко­торо­го все­го лишь од­на го­лубая ме­мори­аль­ная дос­ка; име­ни Силь­вии Платт там нет. Иног­да на ог­ра­де ви­жу ос­тавлен­ные кем-то цве­ты. Ме­мори­аль­ная дос­ка Силь­вии Плат и Те­да Хь­юза есть на дру­гом до­ме (3 Chalcot Square), где бо­гем­ная па­ра про­вела счас­тли­вую по­ру сво­ей люб­ви. 

По дру­гую сто­рону от мо­его до­ма - на 39 Elsworthy Roadсра­зу по при­ез­де из Ве­ны в 1938 го­ду про­живал ан­гло­фил Зиг­мунд Фрейд. Свою квар­ти­ру в Ве­не на Бер­гассе 19 он вы­нуж­ден был ос­та­вить, спа­са­ясь от при­шед­ших к влас­ти на­цис­тов и из-за го­нения на ев­ре­ев, хо­тя по­нача­лу дол­го от­ка­зывал­ся по­кинуть Авс­трию. Эмиг­ри­ровать в Ан­глию бы­ло неп­росто: на­цис­ты пот­ре­бова­ли вну­шитель­ную сум­му, Фрей­ду, не рас­по­лагав­ше­му та­кими день­га­ми, по­мог­ли друзья. К счастью, Фрей­ду уда­лось вы­вез­ти из Ве­ны все куль­то­вые пред­ме­ты ан­тичной кол­лекции, ко­торую он со­бирал  всю жизнь. Его ка­бинет в лон­дон­ском до­ме бук­валь­но пов­то­ря­ет об­ста­нов­ку вен­ской квар­ти­ры со зна­мени­той ку­шет­кой, пот­рескав­шимся ко­жаным крес­лом, ков­ра­ми, кни­гами, кар­ти­нами и ты­сяча­ми ан­тичных ста­ту­эток, ко­торые не­сом­ненно спо­собс­тво­вали рас­кры­тию под­созна­ния его па­ци­ен­тов. В Лон­дон Фрейд при­ехал тя­жело боль­ным. Ле­чащий врач по­обе­щал об­легчить его стра­дания и по­мочь уме­реть, ког­да по­ложе­ние ста­нет кри­тичес­ким. 23 сен­тября врач ввел Фрей­ду нес­коль­ко ку­биков мор­фия. С кон­ца сен­тября 1939 го­да прах Фрей­да по­ко­ил­ся в ко­лум­ба­рии в эт­рус­ской ва­зе, воз­раст ко­торой нас­чи­тывал око­ло 2300 лет. В но­вогод­нюю ночь 2014 го­да не­из­вес­тные проб­ра­лись в кре­мато­рийв рай­оне Гол­дерс-грин, где сто­яла ва­за с пра­хом Зиг­мунда Фрей­да и его же­ны Мар­ты, и раз­би­ли её. По­лиция пред­по­лага­ет, что зло­умыш­ленни­ки хо­тели ук­расть прах ос­но­вате­ля пси­хо­ана­лиза.

По­ка Фрейд жил в Прим­ро­уз-хил­ле, к не­му на­веды­вал­ся Гер­берт У­эллс; вмес­те они от­прав­ля­лись в парк  по­любо­вать­ся  прек­расным ви­дом с хол­ма; имен­но сю­да ан­глий­ский фан­таст "при­зем­лил" при­шель­цев-мар­си­ан в сво­ей зна­мени­той кни­ге "Вой­на ми­ров". Дру­гим "фан­тасти­чес­ким" по­сети­телем от­ца пси­хо­ана­лиза был Саль­ва­дор Да­ли, о ком Фрейд ска­зал: "Этот мо­лодой че­ловек фа­натик. Не уди­витель­но, что в Ис­па­нии про­изош­ла граж­дан­ская вой­на, ес­ли они все, та­кие же, как он". Сто­ит уточ­нить, что раз­го­вор меж­ду ни­ми в об­щем-то не сос­то­ял­ся из-за нез­на­ния Да­ли ни не­мец­ко­го, ни ан­глий­ско­го, к то­му же Фрейд был глу­ховат. Oб этой встре­че эпа­таж­но­го ге­ния с уми­ра­ющим Фрей­дом  на­писа­на ин­те­рес­ная пь­еса "Ис­те­рия: или фраг­менты ана­лиза одер­жи­мого нев­ро­за" ("Hysteria:  оr Fragments of an Analysis of an Obsessional Neurosis")Тер­ри Джон­со­на. Ох­ва­чен­ный ис­те­ри­ей мир схо­дит с ума, и бо­лезнь этас­та­новит­ся не­под­властной пси­хо­ана­лизу. Мир ока­зал­ся го­раз­до слож­ней, и смер­тель­но боль­ной док­тор Фрейд в пь­есе тер­пит по­раже­ние.

На глав­ной ули­це на­шей де­рев­ни в до­ме 122 Regents Park Road поч­ти чет­верть ве­ка про­жил Фрид­рих Эн­гельс. K не­му ре­гуляр­но на­веды­вал­ся иде­олог клас­со­вой борь­бы Карл Маркс,  ока­зав­ший гро­мад­ное вли­яние на ход ми­ровой ис­то­рии XIX-XX ве­ков, осо­бен­но в Рос­сии. Вмес­те они со­чини­ли "Ма­нифест ком­му­нис­ти­чес­кой пар­тии". Маркс жил не­пода­леку от сво­его еди­номыш­ленни­ка ито­же лю­бил бро­дить по тро­пин­кам Прим­ро­уз-хил­ла,раз­мышляя над сво­им глав­ным тру­дом "Ка­пита­лом", на­писан­ном в Лон­до­не и из­данном пос­мер­тно­его вер­ным дру­гом Эн­гель­сом. "Без звон­ка" к Эн­гель­су при­ходи­ла  и ос­но­вопо­лож­ни­ца рус­ско­го тер­ро­риз­ма Ве­ра За­сулич. На­до за­метить, что лю­бимец Брод­ско­го Оден пос­ле окон­ча­ния Ок­сфор­да  страс­тно ув­лекся иде­ями Кар­ла Мар­кса и Зиг­мунда Фрей­да­На пу­ти к Хай­гей­тсо­му клад­би­щу, где по­хоро­нен Карл Маркс, на скло­нах Прим­ро­уз-хил­ла от­ды­хали вождь ми­рово­го про­лета­ри­ата Вла­димир Иль­ич Ле­нин с же­ной На­деж­дой Кон­стан­ти­нов­ной Круп­ской. Не­пода­леку жил те­оре­тик "рус­ско­го со­ци­ализ­ма" Гер­цен, из­да­вав­ший с Ога­ревым "ру­пор про­тес­та" - га­зету "Ко­локол". "Гер­цен гро­мил из Лон­до­на", - пи­сали о нем сов­ре­мен­ни­ки. Ле­том 1862 на­род­ный ге­рой Ита­лии - ре­волю­ци­онер и вы­соко ти­туло­ван­ный ма­сон-и­еро­фант Джу­зеп­пе Га­рибаль­ди по­сетил Лон­дон,  встре­чал­ся здесь с Гер­це­ном и то­же про­гули­вал­ся с ним в пар­ке, и да­же снял­ся на фо­токар­точку.

На ро­дине Че­хова в Та­ган­ро­ге ус­та­нов­лен па­мят­ник Га­рибаль­ди с над­писью: "В 1833 г. Д. Га­рибаль­ди, на­ходясь в Та­ган­ро­ге, пок­лялся пос­вя­тить свою жизнь де­лу ос­во­бож­де­ния и вос­со­еди­нения сво­ей Ро­дины - Ита­лии. Под ру­ководс­твом на­ци­ональ­но­го ге­роя Га­рибаль­ди стра­на бы­ла ос­во­бож­де­на и вос­со­еди­нена". В Та­ган­ро­ге двад­ца­тиче­тырех­летний Га­рибаль­ди про­был не­делю, ког­да италь­ян­ская шху­на с гру­зом апель­си­нов заш­ла в мес­тный мор­ской порт. В пор­то­вом трак­ти­ре он всту­пил в тай­ное об­щес­тво "Мо­лодая Ита­лия", ста­вив­шее сво­ими це­лями ос­во­бож­де­ние Ита­лии от авс­трий­ско­го вла­дычес­тва и ус­та­нов­ле­ние рес­публи­кан­ско­го прав­ле­ния. Вот та­кие судь­бо­нос­ные та­ган­рог­ские встре­чи. В 1861 го­ду кГер­це­нув Лон­дон при­ез­жал Тол­стой и на­вещал его ежед­невно. Алек­сандр Блок в статье "Сол­нце над Рос­си­ей" пи­сал: "Ведь ге­ний од­ним бы­ти­ем сво­им как бы ука­зыва­ет, что есть ка­кие-то твер­ды­ни, гра­нит­ные ус­тои: точ­но на пле­чах сво­их дер­жит и ра­достью сво­ею по­ит и пи­та­ет свою стра­ну и свой на­род… А ес­ли за­катит­ся сол­нце, ум­рет Тол­стой, уй­дет пос­ледний ге­ний, что тог­да?" Счи­та­ет­ся, что ис­кусс­тво - ди­алог, но го­ворит в нем один че­ловек. "Что тог­да?" Эти проб­ле­мы ре­шали рус­ские мыс­ли­тели и ре­волю­ци­оне­ры-эмиг­ранты, вклю­чая Тур­ге­нева, Ба­куни­на и мно­гих дру­гих, на­шед­ших в Лон­до­не в XIX ве­ке на­деж­ный при­ют. В раз­мышле­ни­ях о бы­лом и ду­мах, о судь­бе Рос­сии они, не­сом­ненно,  бро­дили по ал­ле­ям Прим­по­уз-хил­ла. Маль­ви­да фон Мей­зен­буг - но­минант пер­вой Но­белев­ской пре­мии по ли­тера­туре 1901 го­да и под­ру­га Лу Ан­дре­ас-Са­ломе, слыв­шая му­зой Ниц­ше ("ге­ни­аль­ной рус­ской" ок­рестил ее  влюб­ленный в нее фи­лософ), Риль­ке и Фрей­да, - ре­волю­ци­онер-де­мок­рат так­же наш­ла при­ют в Лон­до­не, где под­ру­жилась с Гер­це­ном.  В "Ох­ранной гра­моте", пос­вя­щен­ной "па­мяти Рай­не­ра Ма­рии Риль­ке" Бо­рис Пас­тернак опи­сыва­ет встре­чу с вы­сокой кра­сави­цей Лу Са­ломе и Риль­ке на вок­за­ле, ког­да те нап­равля­лись к Тол­сто­му в Яс­ную По­ляну.

Сов­ре­мен­ни­ки вспо­мина­ют, что Тол­стой при­дер­жи­вал­ся фа­талис­ти­чес­ких взгля­дов на ок­ру­жа­ющий мир. Он го­рячо спо­рил с Тур­ге­невым и Гер­це­ном, а ког­да спо­ры прек­ра­щались, в хо­рошем нас­тро­ении са­дил­ся за фор­те­пи­ано и, ак­компа­нируя се­бе, пел сол­дат­ские пес­ни, со­чинен­ные им в Кры­му во вре­мя вой­ны. Он рас­ска­зывал о бес­чинс­твах, со­вер­шавших­ся тог­да, о том, как без­дарным ге­нера­лам "лег­ко­мыс­ленно вру­чалась" участь ты­сяч сол­дат, как не­во­об­ра­зимое во­ровс­тво дос­тигло та­ких пре­делов, что­воро­вали да­же пе­ревя­зоч­ные ма­тери­алы и про­дава­ли вра­гам, ког­да свои сол­да­ты уми­рали…  "Ис­кусс­тво есть ложь, а я уже не мо­гу лю­бить прек­расную ложь", - со­об­щил Тол­стой в пись­ме к Фе­ту. Но в "Се­вас­то­поль­ских рас­ска­зах" бы­ла опи­сана не "прек­расная ложь", а страш­ная прав­да. "Спа­сибо, Се­вас­то­поль, - ты на­учил нас лю­бить ро­дину! - при­зыв вре­мен Крым­ской вой­ны, рас­ка­тис­тым эхом отоз­вался в не­дав­них со­быти­ях воз­вра­щения по­лу­ос­тро­ва в Рос­сию. Ниг­де кро­ме Рос­сии не быть боль­ше Се­вас­то­полю - "свя­щен­но­му, ве­личес­твен­но­му го­роду" (от гре­чес­ко­го - "се­вас­тос" - "свя­щен­ный"). Ла­тин­ский эк­ви­валент оз­на­ча­ет  "ав­густей­ший го­род", "им­пе­ратор­ский го­род".

Лон­дон был од­ним из го­родов, ко­торые по­сетил Тол­стой во вре­мя сво­ей вто­рой за­рубеж­ной по­ез­дки, ко­торая дли­лась бо­лее де­вяти ме­сяцев. В бри­тан­ской сто­лице, по­мимо по­сеще­ния Гер­це­на, Лев Ни­кола­евич по­бывал и на лек­ци­ях Чарль­за Дик­кенса. В сен­тябре 1872 го­да Тол­стой об­ра­тил­ся к сво­ей те­туш­ке с прось­бой дать ему ре­комен­да­тель­ные пись­ма к ее лон­дон­ским зна­комым, ко­торые бы от­кры­ли ему "две­ри хо­роше­го ан­глий­ско­го кру­га".Лев Ни­кола­евич пи­сал: " …я ре­шил­ся пе­ре­ехать в Ан­глию нав­сегда или до то­го вре­мени, по­ка сво­бода и дос­то­инс­тво каж­до­го че­лове­ка не бу­дет у нас обес­пе­чено... Го­ворят, что за­коны да­ют  securite. У нас нап­ро­тив. Я ус­тро­ил свою жизнь с на­иболь­шей securite. Я до­воль­ству­юсь ма­лым, ни­чего не ищу, не же­лаю, кро­ме спо­кой­ствия; я лю­бим, ува­жа­ем на­родом; во­ры и те ме­ня об­хо­дят; я имею пол­ную securite, но толь­ко не от за­конов..."

Сыр-бор раз­го­рел­ся из-за тол­стовско­го пле­мен­но­го бы­ка, слу­чай­но убив­ше­го пас­ту­ха, хо­тя сам Тол­стой в это вре­мя на­ходил­ся в отъ­ез­де и ни­чего о слу­чив­шемся не знал. Не ра­зоб­равшись, не­даль­но­вид­ный сле­дова­тель по­садил все­мир­но из­вес­тно­го пи­сате­ля под до­маш­ний арест, уг­ро­жая ему су­дом и тюрь­мой. Как тут не от­ча­ять­ся "зер­ка­лу рус­ской ре­волю­ции" по оп­ре­деле­нию вож­дя рус­ской ре­волю­ции?!

Без пре­уве­личе­ния мож­но ска­зать, что до­суг ли­деров ми­рово­го про­лета­ри­ата имел от­но­шение к лон­дон­ско­му хол­му, так­же, как и ста­рей­шая мюн­хен­ская пив­ная Hofbraunhaus ("Прид­ворная пи­вовар­ня"), по­сети­теля­ми ко­торой бы­ли Мо­царт, на­писав­ший здесь опе­ру "Идо­меней" в 1781го­ду; Гит­лер, ос­но­вав­ший здесь на­цист­скую пар­тию в 1920 го­ду; и Ле­нин, со­чинив­ший для Рос­сии ок­тябрь­скую ре­волю­цию 1917 го­да. В сти­хот­во­рении "На не­зави­симость Ук­ра­ины" И­осиф Брод­ский пи­сал: "Kак го­ворил кар­та­вый, вре­мя по­кажет 'кузь­ки­ну мать'…" Ле­нин  дей­стви­тель­но по­казал все­му ми­ру кузь­ки­ну мать! В Мюн­хе­не Вла­димир Иль­ич с суп­ру­гой не­легаль­но про­живал под псев­до­нимом Мей­ер, не­легаль­но из­да­вал га­зету "Ис­кра". Ку­да толь­ко смот­ре­ла не­мец­кая по­лиция? Здесь же ад­во­катом в из­гна­нии бы­ла на­писа­на кни­га "Что де­лать?". Воз­можно, за круж­кой пи­ва в при­ят­ном опь­яне­нии вождь пла­ниро­вал ве­лику­юок­тябрь­скую со­ци­алис­ти­чес­кую ре­волю­цию. Круп­ская пи­сала, что ее муж час­то вспо­минал прид­ворную пи­вовар­ню, го­воря, что их пре­вос­ходное пи­во сти­ра­ет клас­со­вые раз­ли­чия и зас­тавля­ет за­быть о клас­со­вой борь­бе. Да­же ла­тин­ские бук­вы - тор­го­вый знак пи­вовар­ни "H" и "B" под ко­роной - ее муж ин­тер­пре­тиро­вал как заг­лавные рус­ские бук­вы ре­волю­ци­он­ной ор­га­низа­ции "На­род­ная во­ля"! Дь­яволь­ское на­важ­де­ние ре­волю­ци­он­ной чу­мы! Па­радокс, но имен­но Гер­це­ну при­над­ле­жат стро­ки о ре­волю­ци­оне­рах - "спа­сите­лях ми­ра и че­лове­чес­тва": "Ког­да бы лю­ди за­хоте­ли вмес­то то­го, что­бы спа­сать мир, спа­сать се­бя, вмес­то то­го, что­бы ос­во­бож­дать че­лове­чес­тво, се­бя ос­во­бож­дать - как мно­го бы они сде­лали для спа­сения ми­ра и для ос­во­бож­де­ния че­лове­чес­тва".

24 фев­ра­ля 2013 го­да, че­рез 93 го­да пос­ле об­ра­зова­ния на­цис­ткой пар­тии в     пив­ной Hofbraunhaus, в куль­тур­ном цен­те Гас­тайг (Gasteig) в рам­ках фес­ти­валя Ста­нис­лав­ско­го прош­ла премь­ера спек­такля "По­вешен­ный" по мо­ей пь­есе с Зас­лу­жен­ной ар­тис­ткой Ук­ра­ины Та­марой Пла­шен­ко. Нам по­веда­ли, что те­атр, в ко­тором шел спек­такль, пос­тро­ен на мес­те по­куше­ния на Гит­ле­ра в 1939 го­ду. По при­ез­де в Мюн­хен мы от­пра­вились на цен­траль­ную пло­щадь Ма­ри­ен­плац  и наб­ре­ли на"прос­лавлен­ную" пив­ную Хоф­брой­ха­ус, где бы­ли ог­лу­шены ду­ховым ор­кес­тром, мар­ше­подоб­ны­ми пес­но­пени­ями и зво­ном пив­ных кру­жек раз­ме­ром с ды­ню. На­род, оче­вид­но, знал что праз­дно­вал в этот день. Нес­мотря на бе­зудер­жное ве­селье ок­ру­жа­ющих, а не­кото­рые из них пля­сали на длин­ных де­ревян­ных сто­лах, ме­ня ско­вало чувс­тво стра­ха пе­ред опь­янен­ной буй­ством тол­пой. Та­кой же ужас ме­ня ох­ва­тил от пля­сок (так и под­мы­ва­ет до­бавить "смер­ти") Май­да­на. Ис­то­рия сле­па, лег­ко­мыс­ленна и за­быв­чи­ва: со­бытия в ней име­ют обык­но­вение пов­то­рять­ся, а не же­ла­ющих за­мечать тре­вож­ные сим­пто­мы наз­ре­ва­ющей бе­ды слиш­ком мно­го. "Лег­че оду­рачить лю­дей, чем уве­рить их в том, что они оду­раче­ны", - точ­но за­метил мой лю­бимый дет­ский пи­сатель Марк Твен. Оче­ред­ная тре­щина меж­ду же­ла­емым и су­щес­тву­ющим. Честь и не­чисть. Oдин ко­рень и без­дна­меж­ду эти­ми по­няти­ями. Пе­чаль­нее все­го - тре­вож­ные пред­чувс­твия; зна­ние о тщет­ности не­ис­числи­мых жертв, ко­торые бу­дут при­несе­ны на ал­тарь ре­волю­ции.

Го­родам, как их лег­ким - пар­кам и са­дам, нуж­ны лю­ди, их за­бота, вни­мание. Не­отъ­ем­ле­мая вза­имос­вязь че­лове­ка и соз­данно­го им, его ру­ками, ми­ра.Без че­лове­ка смысл кра­соты те­ря­ет­ся и обес­це­нива­ет­ся. Кра­сотой дол­жно вос­хи­щать­ся. Ка­жет­ся, сов­сем не­дав­но я вос­хи­щалась­прек­расным го­родом Ки­евом, а по­том… как бы­ло боль­но смот­реть на изу­родо­ван­ный ис­то­ричес­кий центр, на унич­то­жен­ные "на нуж­ды ре­волю­ции" ве­ковые пар­ко­вые де­ревья. Воз­вра­ща­ясь не­дав­но со спек­такля "Fortune's Fool" (тур­ге­нев­ский "Нах­лебник") в те­ат­ре Old Vic, где ког­да-то иг­ра­ли Гам­ле­та Пи­тер О'Тул, Ри­чард Бер­тон и  Джон Гил­гуд, я, с сод­ро­гани­ем, пред­ста­вила се­бе по­дож­женный, тле­ющий, раз­би­тый центр Лон­до­на... и тут же прог­на­ла эту страш­ную мысль. Нель­зя да­вать го­род на рас­терза­ние да­же в са­мых "мир­ных" це­лях. Нель­зя со­вер­шать на­силие над ним. Го­род - жи­вой. Он стра­да­ет так­же, как пот­ре­вожен­ная че­лове­ком при­рода, и дол­го пом­нит - не про­ща­ет сво­их раз­ру­шите­лей. На днях я проч­ла, что "вой­на че­лове­ка про­тив че­лове­ка есть вой­на че­лове­ка про­тив Бо­га". И еще: "ес­ли бы на­ша жизнь бы­ла угод­на Бо­гу в мир­ное вре­мя, не­сом­ненно, не­дош­ло бы до вой­ны". Над этим сто­ит по­раз­мыслить. Зав­тра я сно­ва пой­ду в парк уто­пать в осен­ней кра­соте, учить­ся то­му, как об­ща­ют­ся де­ревья, учить­ся про­никать в бо­жес­твен­ное, что от­кры­ва­ет нам при­рода. Как ска­зал Ар­се­ний Тар­ков­ский: "Я учил­ся тра­ве, рас­кры­вая тет­радь, / И тра­ва на­чина­ла, как флей­та, зву­чать…" Для по­этов слу­жение кра­соте сов­ме­ща­ет­ся со слу­жени­ем Все­выш­не­му. "Кра­сота есть ис­ти­на, и ис­ти­на есть кра­сота".
____________________
На фо­то: Парк Прим­ро­уз-хилл, ког­да был жив Ша­рик.

Лон­дон, вес­на-осень 2014