Украинцы и "америкосы". ХХ век

С рос­си­яна­ми се­год­ня слож­но спо­рить на по­доб­ные те­мы. Прак­ти­чес­ки всех их, и осо­бен­но тех, кто нас­тро­ен про­путин­ски и ве­рит в мощь Им­пе­рии, труд­но убе­дить в чем-ли­бо, кро­ме их, рос­сий­ско­го собс­твен­но­го ве­личия и судь­бо­нос­ной ро­ли Рос­сии в ис­то­рии.  По­это­му пе­редаю сло­во од­но­му из са­мых ува­жа­емых в ми­ре "аме­рико­сов". Он - ла­уре­ат Но­белев­ской пре­мии по ли­тера­туре. Он так­же...  Кста­ти, поп­ро­буй­те и вы вспом­нить или до­гадать­ся, ко­му имен­но на са­мом де­ле при­над­ле­жали эти сло­ва об ук­ра­ин­цах, ска­зан­ные, а да­же ес­ли  точ­нее, то на­писан­ные 70  лет то­му на­зад: 

"Пос­коль­ку зем­ля бы­ла не очень пло­дород­ной, уро­жай пше­ницы по­лучи­ли не­высо­кий. Зер­но вы­сыпа­лось из мо­лотил­ки на ши­рокое по­лот­но бре­зен­та. По кра­ям си­дели де­ти, и они под­би­рали каж­дое зер­но, ко­торое, слу­чалось, па­дало в грязь ― ведь каж­дое зер­но на сче­ту. Ту­чи со­бира­лись все ут­ро, и на­конец стал ка­пать дождь. Лю­ди бро­сились зак­ры­вать пше­ницу от дож­дя.

Муж­чи­ны зас­по­рили, кто из них приг­ла­сит нас на обед. У ко­го-то в до­ме был боль­шой стол, же­на дру­гого се­год­ня с ут­ра пек­ла. Один го­ворил, что его дом толь­ко что отс­тро­или, он сов­сем но­вый и что имен­но он дол­жен при­нимать гос­тей. Все сог­ла­сились. Но у это­го че­лове­ка бы­ло ма­ло по­суды. Ос­таль­ные дол­жны бы­ли соб­рать для не­го ста­каны, та­рел­ки и де­ревян­ные лож­ки. Ког­да бы­ло ре­шено, что гос­тей бу­дут при­нимать в его до­ме, жен­щи­ны из этой семьи под­хва­тили юб­ки и пос­пе­шили в де­рев­ню.

Ког­да мы воз­вра­тились из Рос­сии, ча­ще все­го мы слы­шали та­кие сло­ва: «Они вам ус­тро­или по­казу­ху. Они все ор­га­низо­вали спе­ци­аль­но для вас. То­го, что есть на са­мом де­ле, вам не по­каза­ли». И эти кол­хозни­ки дей­стви­тель­но кое-что ус­тро­или для нас. Они ус­тро­или то, что ус­тро­ил бы для гос­тей лю­бой фер­мер из Кан­за­са. Они ве­ли се­бя так, как ве­дут се­бя лю­ди у нас на ро­дине..." 

"Они дей­стви­тель­но рас­ста­рались ра­ди нас. Приш­ли с по­ля гряз­ны­ми, сра­зу вы­мылись и на­дели луч­шую одеж­ду, а жен­щи­ны дос­та­ли из сун­ду­ков чис­тые и све­жие плат­ки. Они по­мыли но­ги и обу­лись, на­дели све­жевыс­ти­ран­ные юб­ки и блу­зы. Де­воч­ки соб­ра­ли цве­ты, пос­та­вили их в бу­тыл­ки и при­нес­ли в свет­лую гос­ти­ную. А из дру­гих до­мов при­ходи­ли де­лега­ции ре­бяти­шек со ста­кана­ми, та­рел­ка­ми и лож­ка­ми. Од­на жен­щи­на при­нес­ла бан­ку огур­цов осо­бого за­сола, и со всей де­рев­ни при­сыла­ли бу­тыл­ки вод­ки. А ка­кой-то муж­чи­на при­нес да­же бу­тыл­ку гру­зин­ско­го шам­пан­ско­го, ко­торую он при­пас бог зна­ет к ка­кому гран­ди­оз­но­му тор­жес­тву.

На кух­не вов­сю хло­пота­ли жен­щи­ны. В но­вой бе­лой пе­чи гу­дел огонь ― там пек­лись ров­ные ка­раваи доб­ро­го ржа­ного хле­ба, жа­рилась я­ич­ни­ца, ки­пел борщ. За ок­ном лил дождь, по­это­му на­ша со­весть бы­ла спо­кой­на ― ведь мы не от­ры­вали лю­дей от убо­роч­ных ра­бот, во вся­ком слу­чае, во вре­мя дож­дя ра­ботать с зер­ном не­воз­можно

.***********

В ком­на­ту вош­ли муж­чи­ны, оп­рятно оде­тые, чис­тые, по­мытые, поб­ри­тые и обу­тые. На ра­ботах в по­ле бо­тин­ки не но­сят.

Спа­са­ясь от дож­дя, в дом при­бежа­ли де­воч­ки с пол­ны­ми фар­ту­ками яб­лок и груш.

--********************

На­конец нас приг­ла­сили к сто­лу. Ук­ра­ин­ский борщ, до то­го сыт­ный, что им од­ним мож­но бы­ло на­есть­ся. Я­ич­ни­ца с вет­чи­ной, све­жие по­мидо­ры и огур­цы, на­резан­ный лук и го­рячие плос­кие ржа­ные ле­пеш­ки с ме­дом, фрук­ты, кол­ба­сы ― все это пос­та­вили на стол сра­зу. Хо­зя­ин на­лил в ста­каны вод­ку с пер­цем ― вод­ка, ко­торая нас­та­ива­лась на го­рош­ках чер­но­го пер­ца и пе­реня­ла его аро­мат. По­том он поз­вал к сто­лу же­ну и двух не­вес­ток ― вдов его по­гиб­ших сы­новей. Каж­дой он про­тянул ста­кан вод­ки.

Мать се­мей­ства про­из­несла тост пер­вой. Она ска­зала:

― Пусть бог нис­пошлет вам доб­ро.

И мы все вы­пили за это. Мы на­елись до от­ва­ла, и все бы­ло очень вкус­но.

Те­перь наш хо­зя­ин про­воз­гла­сил тост, ко­торый мы уже слы­шали очень мно­го раз, ― это был тост за мир во всем ми­ре. Стран­но, но нам ред­ко уда­валось слы­шать бо­лее ин­тимные, час­тные тос­ты. Ча­ще зву­чали тос­ты за неч­то бо­лее об­щее и гран­ди­оз­ное, чем за бу­дущее ка­кого-то от­дель­но­го че­лове­ка. Мы пред­ло­жили вы­пить за здо­ровье чле­нов семьи и проц­ве­тание кол­хо­за. А круп­ный муж­чи­на в кон­це сто­ла встал и вы­пил за па­мять Фран­кли­на Д. Руз­вель­та…

*************

Нас приг­ла­сили к се­бе в гос­ти Алек­сандр Кор­ней­чук и его же­на, из­вес­тная в Аме­рике поль­ская по­этес­са Ван­да Ва­силев­ская. Они жи­ли в хо­рошем до­ме с боль­шим са­дом. Обед был нак­рыт на ве­ран­де под тенью рас­ки­дис­той ви­ног­радной ло­зы. Пе­ред ве­ран­дой рос­ли цве­ты, ро­зы и цве­тущие де­ревья, а чуть по­даль­ше рас­по­ложил­ся боль­шой ого­род.

Обед при­гото­вила Ван­да Ва­силев­ская. Он был вкус­ный и очень обиль­ный. Еда сос­то­яла из бак­ла­жан­ной ик­ры, днеп­ров­ской ры­бы, при­готов­ленной в то­мат­ном со­усе, стран­ных на вкус фар­ши­рован­ных я­иц и стар­ки ― жел­то­ватой вод­ки с тон­ким вку­сом. По­том по­дали креп­кий нуж­ный буль­он, жа­реных цып­лят, на­подо­бие тех, что го­товят у нас на юге, с той лишь раз­ни­цей, что этих сна­чала об­ва­ляли в су­харях. За­тем был пи­рог, ко­фе, ли­кер, и, на­конец, Кор­ней­чук вы­ложил уп­маннов­ские си­гары в алю­мини­евых фут­ля­рах.

Обед был пре­вос­ходным. Приг­ре­вало сол­нце, в са­ду бы­ло очень при­ят­но.

Ве­чером мы сно­ва пош­ли на «Ривь­еру», тан­це­валь­ную пло­щад­ку над ре­кой, и смот­ре­ли свер­ху, как на рав­нинные прос­то­ры Ук­ра­ины над­ви­га­ет­ся ночь, как на­чина­ет се­реб­рить­ся ре­ка…

Об­ратно мы пош­ли че­рез парк. Сот­ни лю­дей все еще си­дели и слу­шали му­зыку.

Мы поп­ро­сили, что­бы нас от­везли на дру­гую фер­му, на зем­ле по­бога­че, чем та, где мы бы­ли, и не так силь­но ра­зорен­ную нем­ца­ми. И на сле­ду­ющее ут­ро мы от­пра­вились в нап­равле­нии, про­тиво­полож­ном то­му, что в прош­лый раз.

В кол­хоз и в де­рев­ню мы при­еха­ли око­ло по­луд­ня. Кол­хоз этот то­же был име­ни Шев­ченко. Нам приш­лось наз­вать его «Шев­ченко-2»!

В кол­хо­зе жи­ло око­ло ты­сячи двух­сот че­ловек, боль­шинс­тво муж­чин по­гиб­ло. Пред­се­датель ска­зал нам:

― Мы мо­жем вос­ста­новить по­головье ло­шадей, мо­жем да­же уве­личить его, но на­ших муж­чин не воз­вра­тить, а ка­лекам не вер­нуть но­ги и ру­ки.

Мы пош­ли на пше­нич­ное по­ле, где ра­бота­ла мас­са лю­дей. По­ле бы­ло очень боль­шое, и пов­сю­ду мы ви­дели, как лю­ди жа­ли пше­ницу ко­сами, ведь в кол­хо­зе бы­ла лишь од­на ма­лень­кая жат­венная ма­шина и трак­тор. По­это­му боль­шую часть пше­ницы жнут и вя­жут вруч­ную. Лю­ди ра­бота­ли не­ис­то­во. Они сме­ялись и пе­рек­ли­кались, ни на се­кун­ду не пе­рес­та­вая ра­ботать. И не толь­ко по­тому, что со­рев­но­вались меж­ду со­бой, а и от­то­го, что впер­вые за дол­гое вре­мя по­лучи­ли прек­расный уро­жай и хо­тели соб­рать все зер­но: ведь их до­ход це­ликом за­висит от это­го.

Са­ма де­рев­ня рас­по­ложи­лась на бе­регу озе­ра, в ко­тором ку­па­ют­ся, сти­ра­ют, мо­ют ло­шадей. Го­лые маль­чиш­ки за­ез­жа­ли в озе­ро вер­хом на ло­шадях, что­бы вы­чис­тить их. Вок­руг озе­ра сос­ре­дото­чились и об­щес­твен­ные за­веде­ния ― клуб с ма­лень­кой сце­ной, за­лом и танц­пло­щад­кой; мель­ни­ца и кон­то­ра, где хра­нят­ся сбе­реже­ния и вы­да­ют­ся пись­ма. В этом же уч­режде­нии есть ра­ди­оп­ри­ем­ник, реп­ро­дук­тор ко­торо­го вы­несен на кры­шу. А все до­маш­ние гром­ко­гово­рите­ли де­рев­ни под­клю­чены к это­му ос­новно­му. Эта де­рев­ня элек­три­фици­рова­на, здесь есть фо­нари и ра­бота­ют мо­торы.

До­ма с са­дами и ого­рода­ми сто­яли на скло­нах по­логих хол­мов. Де­рев­ня бы­ла очень кра­сива. До­ма не­дав­но по­бели­ли из­вестью, зе­лене­ли и пыш­но цве­ли са­ды, крас­не­ли по­мидо­ры на кус­тах, око­ло до­мов вы­силась ку­куру­за".

Итак, рас­крою имя ав­то­ра этих строк. Это Джон Стей­нбек, ко­торый по­бывал од­нажды  в СССР в не­обыч­ной ко­ман­ди­ров­ке... Все же тут не­об­хо­дим еще один ма­лень­кий ком­мента­рий. На­пом­ню, речь об од­ном ук­ра­ин­ском се­ле  Ки­ев­ской об­ласти. Дей­ствие про­ис­хо­дит в 47 го­ду, сра­зу пос­ле вой­ны. Ко­неч­но, ук­ра­ин­цев опи­сан­ных в этом бел­литрис­ти­чес­ком от­рывке мож­но опять-та­ки "трак­то­вать" как "аме­рикос­ких жо­поли­зов". Но мне бли­же и нор­маль­ней объ­яс­не­ние та­кого их по­веде­ние имен­но чер­та­ми ис­конной мен­таль­нос­ти: ува­жению к доб­рым гос­тям (а не тем, ко­торые нез­ванны), щед­ростью и  боль­шим дос­то­инс­твом в по­веде­нии, гу­биной ду­ши. Так­же оче­вид­ны склон­ность к  ме­лан­хо­лии, уме­ние по­нимать и ра­довать­ся  кра­соте  бы­тия, му­зыкаль­ность и тон­кость вос­при­ятия прек­расно­го. Та­ковы бы­ли, так выг­ля­дели в гла­зах за­оке­ан­ских гос­тей на­ши пред­ки.  Сов­сем не так дав­но это бы­ло. На­вер­ное, и се­год­ня они сох­ра­нили мен­таль­ность тех труд­ных, пос­ле­во­ен­ных 40-х...