СТАРУХИ

Ста­руха си­дела в крес­ле на ма­лень­кой тер­ра­соч­ке, щу­рила свои поч­ти ни­чего не ви­дящие глаз­ки, гре­ла кос­точки.  Сол­нышко в эту вес­ну бы­ло сов­сем не щед­рое, та­кое же под­сле­пова­тое как и она. Но все-та­ки это был свет. Свет по­могал ей раз­ли­чать хо­тя бы кон­ту­ры пред­ме­тов, а при очень яр­ком - она мог­ла раз­гля­деть да­же ли­ца.

- По­есть бы че­го...

- Ты же толь­ко что ела.

- Не пом­ню.

- На-ко вот кон­фетку.  Па­мять сыг­ра­ла с ней злую шут­ку. Ей с тру­дом уда­валось вспом­нить и по­нять, че­го от нее хо­тят эти лю­ди, пос­то­ян­но му­ча­ющие её воп­ро­сами: ка­кой день, как зо­вут, сколь­ко лет? Да от­ку­да ей бы­ло знать, сколь­ко ей лет. Мно­го. 65? 80? Ко­го же на­поми­на­ет эта крик­ли­вая, тем­но­воло­сая жен­щи­на, нер­вно рас­че­сыва­ющая ей во­лосы:

- Ты ма­ма моя?  Иног­да в от­вет на му­читель­ные по­пыт­ки что-то вспом­нить, па­мять вых­ва­тыва­ла из не­бытия та­кие яр­кие и раз­ные кус­ки её жиз­ни - детс­тво, ба­буш­ка, до­чень­ка.  - Нас­тасья, да как же ты с ма­лыми-то уп­ра­вишь­ся? Бать­ка-то их, по­ди же­нил­ся? Мо­жа к се­бе за­берет?

- За­бирал уж. Од­но­го в дет­дом, дру­гого в ФЗУ, а на дев­чонку кра­ля ево­на оз­ли­лась. Грех-то ка­кой - си­роты ить.

- Ни­чё не си­роты, и не при­читай мне тут. Вну­чата мои, кро­вин­ки род­ные. Вы­дюжим.  Хо­рошо-то как! Теп­ло в из­бе. Пи­рога­ми пах­нет. В шко­лу се­год­ня не ид­ти. Учи­тель­ни­ца ска­зала, что­бы не при­ходи­ли, по­ка в шко­ле печь не по­чинят - за­дыми­ла. Вот бы её по­доль­ше на­лажи­вали.

- Ты бы, де­вонь­ка, вста­вала, сол­нышко вон как вы­соко.

- Ба, да ра­но еще. А с чем пи­роги?

- Под­ни­май­ся, ми­лая, возь­ми пи­рогов, да к Тай­ке сне­си ей­ным пос­то­яль­цам, на­голо­дались в сво­ем Ле­нин­гра­де.

- Ба­буль, а как по­ют-то  слы­шала? Вче­ра они в клу­бе все соб­ра­лись и да­вай на раз­ные го­лоса вы­водить - чуд­но! На­ши-то сов­сем не так по­ют.

- Ну, эти-то по-уче­ному,  ка­пела-ли как, а на­ши по-прос­то­му, по-де­ревен­ски. Да­вай-ка, не­си. С пи­рога­ми-то ве­селей за­по­ют, а! 

Су­нула но­ги в ва­лен­ки, за­кута­лась ба­буш­ки­ным пу­ховым плат­ком - один нос тор­чит.  

- Ба, я ско­ро...    - чуть при­от­кры­ла дверь, что­бы из­бу не выс­ту­дить, прош­мыгну­ла сквозь щель, бла­го, ма­хонь­кая, и бе­гом к  со­седям. Мо­роз щип­лется, под­го­ня­ет. А сол­нце та­кое, что гла­за заж­мурь.

У Та­исьи дом боль­шой, на­роду пол­но: млад­ших двое, да эва­ку­иро­ван­ных двое - жен­щи­на с маль­чиш­кой. Тае не­дав­но пят­надцать ис­полни­лось, она стар­шая в семье - и за мать, и за от­ца. Мать хво­рая, поч­ти не вста­ет, отец на фрон­те. Вот и уп­равля­ет­ся Та­исья са­ма и с до­мочад­ца­ми, и по хо­зяй­ству. 

Пи­роги раз­ле­телись вмиг. Тая ма­лышей за книж­ки уса­дила, пос­то­яль­цы на ре­пети­цию уш­ли, а са­ма к ней с воп­ро­сами.

- Те­бе пош­то имя та­кое да­ли? Ро­зоч­ка - вро­де не­нашин­ское.

- Опять ты, Та­исья! Го­вори­ла же те­бе, не знаю. Мам­ке нра­вилось, вид­но.

- А от бать­ки-то тво­его пи­сем не бы­ло?

- Нет. Ни от дядь­ки, ни от па­пань­ки. Как уш­ли, так и не шлют вес­точки. Ба­буш­ка из­ве­лась вся, ду­ма­ет, я сплю, не слы­шу, как она мо­лит­вы бор­мо­чет всю ночь: Гос­по­дипо­илуй, Гос­по­дипо­милуй. А пи­сем-то все рав­но нет. А ваш пи­шет?

- Да, бы­ло в том ме­сяце. Го­ворит, ско­ро при­едет, толь­ко фри­цев добь­ет.

- Ско­рей бы... Ты пи­сать бу­дешь. так спро­си, мо­жет, он там где на­ших встре­тит, так пусть пе­редаст пап­ке, что я во вто­рой класс-то с од­ни­ми пя­тер­ка­ми пе­реш­ла, как он на­казы­вал. Та­исья гля­дит за­говор­щицки, вро­де хо­чет спро­сить что-то  страш­ное, на­конец, ре­ша­ет­ся   и шеп­чет вплот­ную при­жав­шись к Роз­ки­ному уху:

- А то ба­ют, что те­точ­ка твоя - враг на­род­ный...

- Ду­раки, не верь, ба­буля ска­зала, что ошиб­лись, ско­ро раз­бе­рут­ся и вы­пус­тят. Вра­ги - это фри­цы, а те­точ­ка-то что, она же доб­рая, ка­кой же она враг те­бе!

- Вот и я го­ворю, что доб­рая, бра­тика тво­его из дет­до­ма заб­ра­ла. И ве­селая ка­кая - и час­ту­шек сколь­ко зна­ет, а анек­дот как рас­ска­жет - ухо­хочешь­ся. Она ведь в сель­со­вете луч­шей ма­шинис­ткой бы­ла. 

- Ба­буля ска­зала, вра­ки все, ско­ро вер­нется.

- Толь­ко тет­ка Ав­густа то­же го­вори­ла, что ошиб­ка, ког­да её Мат­ре­ну заб­ра­ли, столь­ко го­дов прош­ло и где она?.. Ты, Нас­тасье-то не го­вори, что я спра­шива­ла, ей и так тяж­ко.

- Угу, не ска­жу. Тай, а ты как ду­ма­ешь, ско­ро вой­на кон­чится? Вот ба­буля об­ра­ду­ет­ся, она так ждет, так ждет, го­ворит, вот по­бедим и все до­мой при­дут и ве­село бу­дет и счас­тли­во за­живем.  - Ма­ма, да­вай-ка ле­карс­тво выпь­ем...  Вер­ка пы­та­ет­ся под­держать чаш­ку в не­пос­лушных ста­рухи­ных ру­ках, но во­да все-та­ки рас­плес­ки­ва­ет­ся и, пе­ре­оде­вая  мать в су­хое, она ду­ма­ет: Гос­по­ди, за что? Бед­ная ты моя.

- Ве­роч­ка, это ты что ли?

- Уз­на­ла!

- Ты ме­ня не бро­сишь?

- А ты ме­ня?  Хо­лод­но. Ох, как хо­лод­но. В из­бе. На ули­це.

- Ба, ба, не бро­сай ме­ня-а-а-а-а...  Та­исья от­та­щила от мер­твой Нас­тасьи ре­вущую Роз­ку, за­вер­ну­ла в теп­лый пла­ток ма­лого и уве­ла к се­бе, на­казав до­маш­ним ни­куда их не от­пускать. Са­ма вер­ну­лась и зах­ло­пота­ла о по­хоро­нах. Приш­ла ста­рая Ав­густа - дво­юрод­ная сес­тра Нас­тасьи, да бли­жай­шие со­седи.  Не гус­то. Что ни го­вори, а доч­ка-то - враг на­рода. Ма­ло ли че­го. От гре­ха по­даль­ше. Лю­ди... Нас­тасью соб­ра­ли быс­тро, по­ложи­ли в нас­ко­ро ско­лочен­ный гроб. Ста­рухи по­бор­мо­тали мо­лит­вы, крыш­ку ре­шили за­бить сра­зу, что­бы на клад­би­ще не за­дер­жи­вать­ся - в ян­ва­ре мо­розы злые. За­сыпа­ли мер­злой зем­лей, вы­вели не крес­те да­ту и имя, по­топ­та­лись око­ло,  кто ук­радкой пе­рек­рестил­ся, кто-то из баб под­выл чуть и по­тяну­лись на­зад. Заг­ля­нули в из­бу - не топ­ле­но, зер­ка­ло по­лотен­цем прик­ры­то. Та­исья по­дала по стоп­ке за упо­кой Нас­тась­иной ду­ши. По­мяну­ли мол­ча. Вспом­ни­ли, что стар­шая дочь Нас­тасьи где-то в Сред­ней Азии. Да раз­ве её най­дешь. А де­ти-то как? У всех сво­их ртов пол­но, да эва­ку­иро­ван­ных. Та­исья, оки­нув взгля­дом оси­ротев­шую вдруг из­бу, от­ре­зала:

- У ме­ня по­ка по­живут, а там вид­но бу­дет.

Все об­легчен­но вздох­ну­ли. Ра­зош­лись по до­мам. Хо­лод­ным был ян­варь 45-го го­да.  Отец  и дя­дя Во­лодя про­пали без вес­ти, тет­ка бы­ла в ГУ­ЛАГе. Ро­зоч­ка у Та­исьи до кон­ца вой­ны жи­ла. В 49-м наш­лась стар­шая дочь Нас­тасьи и заб­ра­ла де­воч­ку в Сред­нюю Азию. Чуть поз­же, ос­во­бодив­шись, ту­да же при­еха­ла и те­точ­ка. Ро­за за­кон­чи­ла ве­чер­нюю шко­лу и пос­ту­пила в зем­ле­ус­тро­итель­ный тех­ни­кум в Са­мар­канде. Жи­ли на квар­ти­ре. Ве­селое бы­ло вре­мя. Уче­ба да­валась лег­ко.

-Те­бе бы, Но­восе­лова, кар­ти­ны пи­сать, а не пла­ны чер­тить, - го­ворил пре­пода­ватель кар­тогра­фии, рас­смат­ри­вая с об­ратной сто­роны ват­ма­нов ее ка­ран­дашные наб­роски пор­тре­тов то поч­ти фо­тог­ра­фичес­ки уз­на­ва­емых сту­ден­тов и учи­телей, то за­бав­ные шар­жи.

- Ну что Вы, Ке­росин Бен­зи­нович, кто же Го­лод­ную степь под­ни­мать бу­дет!  Ве­ра бе­реж­но раз­гла­дила слег­ка по­жел­тевшие тет­радные лис­точки - ри­сун­ки ма­тери - смеш­ные че­лове­ки, кра­сивая алая ро­за, до­мик с кош­кой на ок­не.

- Ве­роч­ка, иди до­мой, жар­ко. Смот­ри, что я те­бе на­рисо­вала.

Это бы­ла единс­твен­ная воз­можность за­манить доч­ку до­мой от­дохнуть от по­луден­но­го зноя. "Стре­коза моя ка­рег­ла­зая. Как же по­хожа на не­го,"- ду­мала Ро­зоч­ка неж­но пог­ла­живая спя­щую Ве­ру по го­лов­ке, руч­кам, нож­кам.

- Ве­ра у ме­ня фар­то­вая, - это уже поз­же с гор­достью го­вори­ла ста­руха сво­ей нянь­ке, ког­да та, доб­рая жен­щи­на, пе­ре­оде­вала, кор­ми­ла, да­вала ле­карс­тва и ве­ла дол­гие раз­го­воры, ко­ротая день и ожи­дая при­хода с ра­боты Ве­ры.

Ку­да толь­ко не за­носи­ла ее судь­ба с му­жем-ме­хани­зато­ром: ка­кие-то сов­хо­зы, киш­ла­ки, по­сел­ки. Съ­ем­ные уг­лы, ком­на­ты в об­ща­ге, кот­теджи, квар­ти­ры. Ссо­ры, пь­яный муж, раз­во­ды, при­мире­ния. Что вспом­нить? Единс­твен­ное свет­лое пят­но - до­чень­ка. Де­воч­ка рос­ла хо­рошень­кой, рез­вой, тол­ко­вой. В шко­лу на соб­ра­ния хо­дить - од­но удо­воль­ствие - круг­лая от­лични­ца, ум­ни­ца. Вся жизнь в ней, ее за­ботах и тре­вогах.

- Мам, ты по­чему не кра­сишь­ся, платья се­бе не шь­ешь?

- А ты что, сты­дишь­ся ста­рой ма­тери?

Как же ей объ­яс­нить, что вся ее жизнь - это она, Ве­ра и сы­ниш­ка. Пос­ле раз­во­да с му­жем Ро­за раз­ры­валась меж­ду ра­ботой и деть­ми: на­кор­мить, одеть не ху­же дру­гих. Ши­ла по но­чам Вер­ке об­но­вы. Ког­да о се­бе-то ду­мать?

Ког­да Ве­ра пос­ту­пила в уни­вер­си­тет, жизнь прев­ра­тилась в ожи­дание при­ез­дов до­чери и пи­сем. При­ез­жа­ла Ве­ра ре­гуляр­но, а пи­сала ко­рот­ко и су­хо. Она за­ранее зна­ла, что в оче­ред­ном длин­ном пись­ме ма­тери бес­ко­неч­ные жа­лобы на тос­ку и оди­ночес­тво. Вер­ка зли­лась и не до­читы­вала их до кон­ца. Она не по­нима­ла, по­чему мать так ску­ча­ет по ней, ведь до­ма был бра­тиш­ка и тет­ка ма­тери все вре­мя жи­ла с ни­ми.  Брат, мать и баб­ка и она с сы­ниш­кой - так они и жи­ли все вмес­те. Жизнь у  Вер­ки не сло­жилась, сы­на ее рас­ти­ли все вмес­те. "Ра­дость на­ша - вну­чок",- го­вори­ли баб­ки. А она ра­бота­ла, ра­бота­ла, ра­бота­ла... Сын вы­рос, мать сос­та­рилась, час­то бо­лела, ее тет­ка дер­жа­лась мо­лод­цом, да­же по до­му по­мога­ла. Брат от­де­лил­ся.  Заг­ля­дывал с ут­ра и ве­чером про­ведать па­рали­зован­ную Ро­зоч­ку. И она за­сыпа­ла с од­ним и тем же воп­ро­сом:

- А зав­тра при­дешь?  Те­перь всю свою лю­бовь она пе­ренес­ла на сво­его сы­на, все ос­таль­ные су­щес­тво­вали в ее су­жен­ном соз­на­нии как те­ни, ка­кие-то лю­ди, зас­тавля­ющие ее пить ле­карс­тво, умы­вать­ся, от­ве­чать на ду­рац­кие воп­ро­сы, пре­рывая  бес­ко­неч­ные мыс­ли и вос­по­мина­ния о чем-то и ни о чем. 

Тет­ка умер­ла вдруг. Не бо­лела, не жа­лова­лась. Прос­то из­жи­ла се­бя, 93 го­да - это дол­го.

Ро­зе ска­зали, что она у­еха­ла.

И тут Вер­ку поз­ва­ли за­муж. Ког­да ей бы­ло не это­го. Ког­да она уже и не жда­ла. 

- Мам, я за­муж вы­хожу.

- Да ты ведь ста­рая уже...

- Ты бла­гос­ло­вишь ме­ня?

- Ну да, ко­неч­но. Бла­гос­ловляю... 

Ста­руха ле­жала уже нес­коль­ко дней без соз­на­ния. Не­надол­го при­ходя в се­бя, она то го­вори­ла, что до­чень­ка где-то бе­га­ет, жар­ко, на­до бы схо­дить по­ис­кать ее, то вдруг ей ка­залось, что это она са­ма, дев­чушка с об­лу­пив­шимся но­сиком, и мать или ба­буш­ка ищет ее, ра­зом­левшую  и ус­нувшую под сол­нцем у ре­ки.

- До­чень­ка, Ве­роч­ка. Мам, Ба­уш­ка...  - Ву­ууу ... - во­ет ве­тер, хле­щет вет­ка­ми по стек­лу.

- Ма­аа...  - во­ет Вер­ка.  Ве­ра си­дит в крес­ле, сол­нышка в этом го­роде ма­ло. Книж­ка ле­жит у нее на ко­ленях, не чи­та­ет­ся. Гла­зами про­бежа­ла по стра­нице, еще раз и еще. Нет, ни­как не по­луча­ет­ся. Мыс­ли да­леко,  там, где жи­вет сын. Как он там, маль­чик мой? Дав­но нет пи­сем, за­нят, на­вер­ное. На­до на­писать ему.