КАПИТАН

В  по­лик­ли­нике на уг­лу Боль­шой и Ма­лой Брон­ной, где мне мно­го лет   до­велось ле­чить­ся, на треть­ем эта­же, про­тив фи­зи­ока­бине­та,  ви­села в свое вре­мя стан­дар­тная Дос­ка по­чета, раз­граф­ленная, как тог­да бы­ло при­нято, на две рав­ные по­лови­ны:  на­ши пе­редо­вики и на­ши ве­тера­ны. Под ве­тера­нами под­ра­зуме­вались учас­тни­ки Ве­ликой Оте­чес­твен­ной вой­ны, но пос­коль­ку кол­лектив был по пре­иму­щес­тву жен­ский, пох­ва-стать ими по­лик­ли­ника не мог­ла, и фо­тог­ра­фий на этой сто­роне дос­ки бы­ло раз-два и об­челся. И по­тому не­воль­но прив­ле­кал к се­бе взгляд  пор­трет бра­вого ка­пита­на с  ка­зац­ки­ми уса­ми и  об­ви­той зме­ей ча­шей на по­гонах. У всех ос­таль­ных бы­ли толь­ко сер­жант­ские лыч­ки.

Зва­ли  ка­пита­на с фо­тог­ра­фии Бо­рис Вла­дими­рович Бон­дарь, и для за-всег­да­та­ев по­лик­ли­ники не сос­тавля­ло сек­ре­та, что ра­ботал он в сто­ма-то­логи­чес­ком от­де­лении, а ес­ли точ­нее - зуб­ным хи­рур­гом. Ра­ботал столь­ко, сколь­ко я се­бя пом­нил, по­жалуй, что с са­мого от­кры­тия это­го уч­режде­ния. Но до по­ры до вре­мени нуж­ды мне в его спе­ци­аль­нос­ти не бы­ло, и, про­сижи­вая в оче­реди к зуб­ным те­рапев­там, я лишь кра­ем гла­за фик­си­ровал нес­пешно вы­ходя­щего из со­сед­не­го ка­бине­та се­дова­того муж­чи­ну с на­руж­ностью гно­ма в наг­лу­хо за­вязан­ном за спи­ной ха­лате и об­на­жен­ны­ми до лок­тей креп­ки­ми, как кле­щи, ру­ками  да слы­шал его  скри­пучий, без мо­дуля­ций, го­лос: "На уда­ление есть кто-ни­будь?". И су­рово об­ве­дя гла­зами при­тих­шую, как бы сжав­шу­юся под этим  взгля­дом оче­редь, он скры­вал­ся на "жен­ской по­лови­не", за дверью сво­их кол­лег, у ко­торых, в от­ли­чие от хи­рур­гов, па­уз в ра­боте поч­ти, как из­вес­тно, не бы­ва­ет.

Но од­нажды прис­пи­чило и мне, и слу­чилось это как раз под Но­вый год, трид­цать пер­во­го де­каб­ря под ве­чер. Не мо­гу ска­зать, что­бы зуб этот у ме­ня бо­лел, да и за­шел я в по­лик­ли­нику сов­сем по дру­гому по­воду. Но под­нявшись за­чем-то на пос­ледний этаж, я об­на­ружил, что у две­рей сто­мато­логов ни­кого, и вспом­нил без­на­деж­ный вер­дикт сво­его вра­ча на-счет мо­его раз­ру­шен­но­го зу­ба.  "Вот сей­час бы од­ним ма­хом  с  ним и раз­де­лать­ся", по­думал я и сбе­жал в ре­гис­тра­туру, что­бы за­казать кар-точ­ку. А по­том опять под­нялся на лиф­те и стал об­ре­чен­но ждать, ког­да ее при­несут.

На ми­ру,  го­ворят, и смерть крас­на, и ми­нуты ожи­дания в пус­том ко­ридо-ре по­каза­лись мне  осо­бен­но тя­гос­тны. А ког­да над мо­ей го­ловой рявк-нул гром­ко­гово­ритель, приг­ла­шая вой­ти, я вздрог­нул, как от уда­ра элек-три­чес­ким то­ком. Го­лос у Бон­да­ря, и без то­го не от­ли­чав­ший­ся ме­ло-дич­ностью, мно­гок­ратно уси­лен­ный ди­нами­ком на­поми­нал гроз­ный глас у вхо­да в пре­ис­поднюю.

Я ог­ля­нул­ся. В ко­ридо­ре по-преж­не­му  ни ду­ши. Из ка­бине­та при мне то-же ник­то не вы­ходил, так что ви­деть ме­ня там не мог­ли, а фа­милия на кар­точке им ни­чего  не го­вори­ла.  В об­щем, свой от­сту­патель­ный ма­невр я мог со­вер­шить ано­ним­но и без сви­дете­лей. И, ос­то­рож­но прив­став, я сде­лал нес­коль­ко как бы слу­чай­ных ша­гов по ко­ридо­ру,   а по­ров­няв-шись с  вход­ной дверью, кру­то свер­нул на лес­тни­цу.
Не знаю, сколь­ко бы еще я тя­нул с этой ви­сев­шей на­до мной, как да­мок-лов меч,  про­цеду­рой, ес­ли б не не­ча­ян­но под­слу­шан­ный раз­го­вор в по-лик­ли­ничес­кой оче­реди. По­жилая жен­щи­на уте­шала мо­лодую: "Это он толь­ко с ви­ду та­кой мрач­ный да су­ровый, а ру­ки у не­го зо­лотые". Это и ре­шило де­ло. И уже день спус­тя я вы­ходил из  ка­бине­та Бон­да­ря с оде-ре­венев­шей че­люстью, но с  при­ят­ной лег­костью в гру­ди, убе­див­шись, что ру­ки у не­го дей­стви­тель­но зо­лотые. А су­ровость, как ста­ло яс­но в даль­ней­шем, бы­ла на­пус­кная, что так час­то  встре­ча­ет­ся у стес­ни­тель-ных от при­роды на­тур.

И те­перь уже  со спо­кой­ным сер­дцем (мо­жет быть, да­же слиш­ком спо-кой­ным) са­дил­ся я вся­кий раз в его крес­ло при оче­ред­ном уда­лении, по-то­му что зу­бы у ме­ня так и ле­тели. Но од­нажды слу­чилось ЧП: он выр­вал мне не тот зуб.

Мо­ей ви­ны в том не бы­ло ни­какой. Я при­шел к не­му с кар­точкой, где все бы­ло про­писа­но чер­ным по бе­лому, сел в крес­ло и рас­крыл рот. При­дир-чи­во его ос­мотрев и све­рив­шись с за­писью, Бо­рис Вла­дими­рович по­тя-нул­ся за шпри­цем. Бо­ли я, как всег­да, не ощу­тил, но ус­пел за­метить, как не­лег­ко да­ет­ся  этот  зуб мо­ему дан­тисту. Собс­твен­но, мне еще ни­ког­да так зу­бы не рва­ли: он  дол­го изо всех сил его рас­ка­чивал, по­ка тот не ока­зал­ся у не­го в ру­ках, что не дос­та­вило, ко­неч­но, удо­воль­ствия и его па­ци­ен­ту. Воз­можно, будь я сто­мато­лог,  по­жалуй, со­об­ра­зил бы, что по-доб­ным ма­нером уда­ля­ют толь­ко ниж­ние клы­ки, но не мно­го ли тре­бо-вать от обыч­но­го те­рапев­та? И лишь при­дя до­мой и заг­ля­нув в зер­ка­ло, я об­на­ружил свой раз­ру­шен­ный ко­рен­ной  кра­су­ющим­ся на преж­нем мес­те, а ря­дом с ним зи­яющую ды­ру.

Спра­вед­ли­вос­ти ра­ди сле­ду­ет ска­зать, что и уда­лен­ный и ос­тавший­ся зу­бы ма­ло чем  от­ли­чались друг от дру­га: ка­кие-то бес­формен­ные  пень-ки на мес­те вы­сив­шихся   ког­да-то ли­тых кра­сав­цев. И, ес­ли уж на то пош­ло,  зуб, ос­тавлен­ный мне Бон­да­рем, боль­ше по­ходил на свой то­че-ный про­об­раз, тог­да как им выр­ванный не был уже по­хож ни на что. А ис­тинное их от­ли­чие бы­ло от­кры­то не гла­зу, но рен­тге­ну: в уда­лен­ном зу­бе сох­ра­нялись еще креп­кие кор­ни, на ко­торые мой врач Ва­лен­ти­на Ни­кола­ев­на име­ла ви­ды на слу­чай про­тези­рова­ния. Уце­лев­ший же зуб прог­нил до са­мых кор­ней. Сло­вом, вра­чеб­ная ошиб­ка име­ла не­кото­рое оп­равда­ние и бы­ла внут­ренне мной про­щена -  мол с кем не бы­ва­ет, ведь все ж как-ни­как кол­ле­ги. За­то с ней ни­как не хо­тела ми­рить­ся моя Ва­лен­ти­на, и сколь­ко я ее ни удер­жи­вал, по­бежа­ла-та­ки на сле­ду­ющее ут­ро в со­сед­ний ка­бинет вы­яс­нять от­но­шения.

Бон­дарь при­шел с из­ме­нив­шимся ли­цом. Бы­ла за­дета его про­фес­сио-наль­ная честь, и, сколь­ко я ус­пел по­нять, слу­чай, по­доб­ный ны­неш­не­му, был в его прак­ти­ке впер­вые. За­вяза­лось бур­ное объ­яс­не­ние, на ко­торое стя­нулись вра­чи от со­сед­них кре­сел, при­чем сам я для тя­жущих­ся сто-рон как бы пе­рес­тал су­щес­тво­вать - име­ла зна­чение лишь моя зуб­ная фор­му­ла. Шел скру­пулез­ный под­счет всех при­сутс­тву­ющих и от­сутст-ву­ющих зу­бов, пе­ри­оди­чес­ки све­ря­емый с за­писью в кар­точке.

Ки­пяти­лась Ва­лен­ти­на Ни­кола­ев­на, но и Бон­дарь об­на­ружил не­шуточ-ный тем­пе­рамент, ко­торый  труд­но бы­ло пред­по­ложить за его всег­даш-ней не­воз­му­тимостью - слов­но прос­нулся в нем тот са­мый ка­питан с фо-тог­ра­фии. И толь­ко один я,  воз­можно, по лег­ко­мыс­лию, сох­ра­нял фи­ло-со­фичес­кое спо­кой­ствие пос­ре­ди этих бур­ля­щих  страс­тей: ут­ра­чен­ный зуб, как ка­залось мне, их не сто­ил.   
Сто­роны ра­зош­лись, так и не при­дя к сог­ла­сию, а Бон­дарь ушел к се­бе мрач­нее ту­чи, ошиб­ки сво­ей не приз­нав, но, мо­жет быть, лишь пуб­лично. По­тому что, встре­ча­ясь со мной в ко­ридо­ре, он те­перь не толь­ко от­ве­чал на мое при­ветс­твие, но иног­да и здо­ровал­ся пер­вым. Чувс­тво­вал ли он все-та­ки за со­бой ви­ну или оце­нил мое по­веде­ние во вре­мя той раз­бор-ки, но, ка­залось, он ко мне по­теп­лел, что я ус­пел  за­метить в хо­де на­ших, ра­зуме­ет­ся,   не прер­вавших­ся с то­го слу­чая "сви­даний" в его ка­бине­те. Но глав­ное, он сде­лал­ся сво­бод­нее  в мо­ем при­сутс­твии, ког­да за­ходил на по­лови­ну сво­их "де­вочек", как он их на­зывал, и я, си­дя в крес­ле с рас­кры­тым ртом, ло­вил кра­ем уха их неп­ри­нуж­денный треп, ко­торый они умуд­ря­лись вес­ти не от­ры­ва­ясь от  бор­ма­шины.

Здесь он был прос­то Бо­ря, и здесь он слу­жил объ­ек­том пос­то­ян­ных под-ка­лыва­ний и под­тру­нива­ний, на ко­торые, од­на­ко,  не оби­жал­ся, ле­ниво и как бы  не­хотя от­шу­чива­ясь. А еще, как я стал это пос­те­пен­но по­нимать, его здесь  лю­били. Быть мо­жет, за этим он и хо­дил сю­да преж­де все­го, что­бы пог­реть­ся  в лу­чах этой люб­ви. По­тому что ес­ли в те­чение трид­ца­ти лет изо дня в день за­нимать­ся од­ним и тем же де­лом, от это­го мож­но в кон­це кон­цов и ус­тать. К то­му же, в от­ли­чие от сво­их жен­щин, он из­бе­гал брать боль­нич­ные лис­ты и за трид­цать лет, ка­жет­ся, так ни од­ним и не вос­поль­зо­вал­ся.

Но раз в го­ду, обыч­но в сен­тябре, в так на­зыва­емый бар­хатный се­зон, Бо­рис Вла­дими­рович брал от­пуск и  у­ез­жал в Гаг­ру. Со­об­ра­зовы­вать с кем-то свой от­пуск на­доб­ности ему не бы­ло, по­тому что на всю по­лик­ли-ни­ку он был  та­кой один, и на вре­мя его от­сутс­твия хи­рур­ги­чес­кий ка­би-нет прос­то зак­ры­вали. Ну а боль­ным ни­чего не ос­та­валось, как тер­пе­ли-во ждать его воз­вра­щения (тем, кто мог ждать) или же брать нап­равле-ние в дру­гую по­лик­ли­нику. Но боль­шинс­тво пред­по­чита­ло все-та­ки ждать.

Од­на­ко в ту осень ждать приш­лось по­чему-то дол­го. Ми­нова­ли уже все сро­ки, а Бон­дарь  все не по­яв­лялся. Кол­ле­ги его как-то не­оп­ре­делен­но от­малчи­вались. А по­том на две­ри по­яви­лось ма­лень­кое объ­яв­ле­ние, что уда­ление зу­бов бу­дет те­перь про­водить­ся толь­ко дваж­ды в не­делю. И в бли­жай­ший же по­недель­ник на по­роге зна­комо­го ка­бине­та воз­ник но­вый, оче­вид­но, вре­мен­ный его хо­зя­ин, то­нень­кий прак­ти­кант в оч­ках и в свер­ка­ющем все­ми от­тенка­ми си­невы ха­лате. Боль­ные пов­зды­хали, пов­зды­хали, но - ку­да де­нешь­ся - по­тяну­лись на при­ем к мо­лодень­ко­му хи­рур­гу.

И все-та­ки Бон­дарь по­явил­ся. Не­уз­на­ва­емо из­ме­нив­ший­ся, с зем­листым ли­цом, он, как обыч­но, во­зоб­но­вил свой  при­ем, прав­да, те­перь уже толь­ко в  пос­ле­обе­ден­ную сме­ну. Вы­ходить, как преж­де, к вось­ми ут­ра, ста­ло ему, оче­вид­но, не под си­лу.

И сно­ва си­дели под его дверью  груп­пки страж­ду­щих. И все так же, за-став­ляя вздра­гивать, раз­да­вал­ся из ди­нами­ка его скри­пучий го­лос, при-гла­шая вой­ти оче­ред­ную "жер­тву". Толь­ко вот на­роду пе­ред хи­рур­ги­че-ским ка­бине­том день ото дня все убы­вало. Но дос­ти­галось  это ско­рее все­го ис­кусс­твен­но: прос­то кол­ле­ги, ви­дя его сос­то­яние, изыс­ки­вали все­воз­можные пу­ти, при­дер­жи­вая боль­ных или нап­равляя их в об­ход Бо­риса Вла­дими­рови­ча  в дру­гие ме­дуч­режде­ния. А он, хоть и до­гады-вал­ся, дол­жно быть, об этой так­ти­чес­кой хит­рости, но не по­давал ви­да.

И так про­дол­жа­лось по­лови­ну но­яб­ря и весь де­кабрь. А по­том за­болел я сам и ме­сяца два не по­яв­лялся в по­лик­ли­нике. Бы­ло, как го­ворит­ся, не до зу­бов. А ког­да вновь под­нялся на пя­тый этаж, то сра­зу все по­нял. До-но­сив­ший­ся из ди­нами­ка бар­хатный ба­ритон крас­но­речи­во сви­детель­ство­вал, что в хи­рур­ги­чес­ком ка­бине­те во­царил­ся но­вый его хо­зя­ин. Толь­ко уже не вре­мен­ный, а пос­то­ян­ный.

С ис­чезно­вени­ем Бон­да­ря жизнь в сто­мато­логи­чес­ком от­де­лении, ко-неч­но, не ос­та­нови­лась. Все так же пол­ны бы­ли его ко­ридо­ры и слы­шал-ся из-за две­рей "обод­ря­ющий"  визг и свист  бор­ма­шин. Но что-то все же не­уло­вимо пе­реме­нилось. Пос­кучне­ли что ли вра­чи? По­тус­кнел ли их обыч­ный неп­ри­тяза­тель­ный треп, по­теряв­ший свою бы­лую ис­кро­мет-ность? Те­перь док­то­ра об­ме­нива­лись реп­ли­ками все боль­ше по де­лу: кто что дос­тал из то­вар­но­го де­фици­та, у ко­го ка­кие проб­ле­мы со здо­ровь­ем и т.д.

Нет, не рис­кну ска­зать, что­бы  был он, как те­перь го­ворят, не­фор­маль-ным ли­дером или ду­шой это­го ма­лень­ко­го кол­лекти­ва. Но ка­залось, что имен­но эта не под­да­юща­яся оп­ре­деле­нию суб­стан­ция и уш­ла с его смертью из этих стен. А осо­бен­но, ког­да их, один за дру­гим, ста­ли по­ки-дать ста­рые сот­рудни­ки… 

А вско­ре на­рос­ла и но­вая ге­нера­ция боль­ных, ко­торым уже ни­чего не го­вори­ло имя ста­рого хи­рур­га. Как и та неп­ри­тяза­тель­ная Дос­ка по­чета, выб­ро­шен­ная, дол­жно быть, дав­ным-дав­но за не­надоб­ностью, на ко­то-рой кра­сова­лась ког­да-то его фрон­то­вая фо­тог­ра­фия.