ЛЕКАРСТВО ОТ МИГРЕНИ

О но­вом ав­то­ре "Кру­гозо­ра"

Зоя МАС­ТЕР ро­дилась и вы­рос­ла в Ки­шинё­ве. Учи­лась сна­чала в ки­шинёв­ком му­зучи­лище, за­тем в Мос­кве. По об­ра­зова­нию - му­зыко­вед. Пос­ледние 20 лет жи­вёт и ра­бота­ет в Ден­ве­ре. Её рас­ска­зы и по­вес­ти пуб­ли­ку­ют ос­новные аме­рикан­ские рус­ско­языч­ные из­да­ния, вклю­чая "Сло­во", "Но­вый жур­нал", "Па­нора­му", "Ле­бедь", "Чай­ку", "Рус­ский ба­зар". "По­бережье". По­мимо про­зы, ра­бота­ет в жан­ре пуб­ли­цис­ти­ки и ин­тервью. На­иболь­ший от­клик по­лучи­ли её бе­седы с пи­сате­лем Люд­ми­лой Улиц­кой, ак­три­сой Ве­рой Ва­силь­евой, вра­чом и пи­сате­лем Вла­дими­ром Ле­ви, ди­рижё­рами Са­улю­сом Сон­децки­сем и Мар­ком Го­рен­штей­ном, вдо­вой Ми­ка­эла Та­ривер­ди­ева - Ве­рой. В по­нима­нии Зои Мас­тер имен­но пи­сатель­ство да­ёт ощу­щение нас­то­ящей сво­боды, ког­да ав­тор - соз­да­тель ха­рак­те­ров и су­деб, ког­да вы­думан­ные или "под­смот­ренные" ге­рои, ожи­вая в про­зе, про­дол­жа­ют жить сво­ей собс­твен­ной жизнью. Это ощу­щение срод­ни то­му, ког­да ре­бёнок впер­вые об­на­ружи­ва­ет, что мож­но иг­рать не толь­ко по но­там, но и им­про­визи­ровать, что­бы не за­висеть от стро­гой, за­учен­ной на­изусть пос­ле­дова­тель­нос­ти зна­ков.

                                                                *     *     *

Рас­сказ ос­но­ван на ре­аль­ных со­быти­ях, слу­чив­шихся в кон­це 20-х го­дов.  

      1

С че­мода­ном в ру­ке, в ко­рот­ком дву­бор­тном паль­то, но­вых са­погах и па­руси­новой фу­раж­ке, Лё­ва шёл к вок­за­лу. Че­модан ока­зал­ся тя­жёлым да­же для та­кого силь­но­го че­лове­ка, как он, и тя­нул к зем­ле. По­тому вре­мя от вре­мени при­ходи­лось ста­вить его на зем­лю - ну не в грязь, ко­неч­но, всё же собс­твен­ность об­щи­ны, - и брать в дру­гую ру­ку. И то же са­мое де­лать с хол­що­вой сум­кой, ку­да же­на по­ложи­ла еду и бельё. Ша­гая по ры­жим от та­юще­го сне­га ули­цам, об­хо­дя лу­жи, по­дёр­ну­тые се­рым, как буль­он­ный на­вар, ль­дом, он осоз­на­вал важ­ность и от­ветс­твен­ность воз­ло­жен­но­го на не­го по­руче­ния, но ду­мал по­чему-то вов­се не об этом, а о не­дав­нем ви­зите к док­то­ру На­умен­ко. Во­об­ще-то, нас­то­ящая фа­милия док­то­ра бы­ла Рой­тман, но от­ца зва­ли На­ум, от­ку­да и вы­тек­ла на­тураль­ным об­ра­зом ук­ра­ин­ская фа­милия. Ког­да док­то­ра На­умен­ко вы­зыва­ли к То­ре, все си­дящие в си­наго­ге вздра­гива­ли, про­дол­жая в не­до­уме­нии пе­рег­ля­дывать­ся и не­одоб­ри­тель­но ка­чать го­лова­ми да­же пос­ле то­роп­ли­вого объ­яв­ле­ния ре­бе Шти­цем его име­ни - Мо­исей. Это про­ис­хо­дило каж­дый раз как впер­вые, и каж­дый раз отец док­то­ра, ко­торо­му в прош­лом ме­сяце ис­полни­лось де­вянос­то, воз­во­дил к се­ро-жёл­то­му по­тол­ку тря­сущи­еся от Пар­кинсо­на ру­ки и не­ес­тес­твен­ным для та­кого ссох­ше­гося те­ла ба­сом, се­товал: " В мо­ей мо­лодос­ти эти сте­ны не слы­шали та­ких фа­милий!"

И имен­но к Мо­исею На­умен­ко Лё­ве по­сове­това­ла об­ра­тить­ся тё­ща, с его по­мощью из­ле­чив­ша­яся от прик­лю­чив­шей­ся с ней пос­ле ссо­ры с со­сед­кой, нес­конча­емой икот­ки. А её в свою оче­редь нап­ра­вила к не­му од­на мо­лодая осо­ба, стра­да­ющая нес­лы­хан­ным для ев­рей­ской жен­щи­ны не­дугом - не­пере­носи­мостью к муж­ской спер­ме. Эти и мно­гие дру­гие слу­чаи ут­верди­ли за Мо­исе­ем На­умо­вичем сла­ву вра­ча по ред­ким бо­лез­ням.

Док­тор уса­дил Лё­ву в ши­кар­ное, оби­тое си­ним бар­ха­том, крес­ло. Сам валь­яж­но рас­по­ложил­ся нап­ро­тив в чёр­ном ко­жаном, при­выч­но, крест-нак­рест, сло­жив на сто­ле ко­рот­кие, в ры­жих во­лосах и вес­нушках ру­ки. Боль­ше, чем бо­гатая ме­бель, не­веро­ят­ное ко­личес­тво книг и от­кры­тые вы­ше ко­лен, мус­ку­лис­тые, как у муж­чи­ны, но­ги  гор­ничной в филь­де­пер­со­вых чул­ках, Лё­ву пот­рясли хо­лёные, ак­ку­рат­но под­пи­лен­ные ног­ти док­то­ра. Он пе­ревёл взгляд на свои ло­патис­тые ла­дони и сжал их в ку­лаки.
 
- Ну, - мяг­ко спро­сил док­тор, гля­дя Лё­ве в гла­за, - что нас бес­по­ко­ит?

- Нас? - ото­ропел Лё­ва, впер­вые за свои трид­цать с не­боль­шим лет, по­сеща­ющий вра­ча.

Он ос­то­рож­но ог­ля­нул­ся и, уви­дев за со­бой лишь плот­но зак­ры­тую ду­бовую дверь, от­ве­тил, - У нас бо­лит го­лова. Час­то. И силь­но.
 
- У вас? Го­лова? - не­довер­чи­во пе­рес­про­сил На­умен­ко. - Да, слу­чай обе­ща­ет быть ин­те­рес­ным. Рас­ска­жите-ка под­робнень­ко.

И Лё­ва рас­ска­зал о вне­зап­но воз­ни­ка­ющих в пра­вом вис­ке, от­да­ющих в ухо и глаз бо­лях. О том, как, уси­лива­ясь, боль ста­новит­ся ту­пой и свер­ля­щей, и тог­да не­выно­симо смот­реть на свет, и стыд­но пе­ред же­ной за та­кую сла­бость, и хо­чет­ся на­пить­ся, нак­рыть­ся по­душ­кой и прос­нуть­ся толь­ко ког­да всё за­кон­чится. Пы­та­ясь по­мочь док­то­ру до­копать­ся до су­ти, он сму­щён­но приз­нался, что боль по­яв­ля­ет­ся пос­ле при­ёма оп­ре­делён­ной пи­щи - жир­но­го буль­она, шква­рок и виш­нё­вого ва­ренья, а так­же от за­паха оде­коло­на, ко­торым упор­но и в боль­ших до­зах поль­зу­ет­ся его же­на, осо­бен­но во вре­мя менс­тру­аций, и ещё от гро­мог­ласной тё­щиной трес­котни. Тем не ме­нее, из опа­сения прос­лыть су­мас­шедшим, он не ре­шил­ся по­сове­товать же­не прек­ра­тить ва­рить буль­оны и ва­ренье, а тё­ще, слег­ка ог­лохшей пос­ле пе­рене­сён­ной в детс­тве скар­ла­тины,  - ещё и оне­меть на то вре­мя, по­ка он на­ходил­ся до­ма. Док­тор На­умен­ко вни­матель­но слу­шал, вре­мя от вре­мени пос­ту­кивая по сто­лу. Лё­ва по­чему-то на­чал раз­дра­жать­ся и за­мол­чал. Мо­исей На­умо­вич на­пос­ле­док щёл­кнул ног­тем по зо­лочё­ному гвоз­ди­ку ко­жано­го крес­ла и про­из­нёс: "Ос­матри­вать вас я не ви­жу смыс­ла, и так вид­но, что здо­ровья тут на тро­их. Тем бо­лее, вы ут­вер­жда­ете, что на ра­боте трав­мы не по­луча­ли. Поп­ро­бу­ем ги­рудо­тера­пию - вы­пишу вам пи­явок. При­ложи­те к го­лове, они са­ми най­дут, ку­да при­сосать­ся и на­ладят кро­во­об­ра­щение." Лё­ва пред­ста­вил се­бя дос­та­ющим из стек­лянной бан­ки сколь­зких, из­ви­ва­ющих­ся пи­явок и сра­зу вспом­нил ба­буш­ку, её пок­ры­тый пи­яв­ка­ми сре­ди ред­ких слип­шихся пря­дей во­лос, не­под­вижный пос­ле ин­суль­та за­тылок.
 
- Нет, - рез­ко ска­зал он, - толь­ко не эту га­дость. С ме­ня и так есть ко­му кровь со­сать.
 
- Ну хо­рошо, - лег­ко сог­ла­сил­ся док­тор, - тог­да ос­та­ёт­ся кле­вер. Сто­ловая лож­ка на ста­кан ки­пят­ка. За­вари­те и пей­те три ра­за в день. Для луч­ше­го ре­зуль­та­та, на ночь при­вяжи­те ко лбу све­жий ка­пус­тный лист. Дру­гого средс­тва от миг­ре­ни по­ка нет. И при­ходи­те че­рез ме­сяц.

- Но по­чему имен­но кле­вер? - не­до­умен­но спро­сил Лё­ва, бе­реж­но рас­прав­ляя ку­пюры пе­ред тем, как по­ложить их в пред­назна­чен­ную для это­го хрус­таль­ную ва­зоч­ку, о ко­торой пре­дуп­ре­дила и ещё раз де­сять на­пом­ни­ла тё­ща.
 
- Это ведь ло­шади­ная еда.
 
- Вот имен­но, ми­лей­ший, вы ког­да-ни­будь слы­хали, что­бы у ло­шадей бо­лела го­лова? - дру­желюб­но ос­ве­домил­ся док­тор На­умен­ко и обод­ря­юще пох­ло­пал его по пле­чу.

      2
 
И вот сей­час, по до­роге на вок­зал Лё­ва мыс­ленно воз­вра­щал­ся к то­му ви­зиту, сно­ва и сно­ва вос­хи­ща­ясь умом и обе­зору­жива­ющей ло­гикой это­го че­лове­ка. Что зна­чит учё­ность! Ведь ес­ли по­думать, в си­наго­ге их раз­де­ля­ют все­го нес­коль­ко ска­мей, а на са­мом де­ле - про­пасть. И тем бо­лее по­чёт­но, что имен­но Мо­исей На­умо­вич по­реко­мен­до­вал его для вы­пол­не­ния та­кого от­ветс­твен­но­го по­руче­ния. На ба­заре к Лё­ве по­дошёл са­пож­ник Бень­ямин и, прив­став на цы­поч­ки, шеп­нул: "Ве­лели пе­редать. Ты это, при­ходи ве­чером в рес­то­ран на Фун­дукле­ев­ской - де­ло есть." Не за­ходя до­мой пос­ле ра­боты, во из­бе­жание лиш­них воп­ро­сов, Лё­ва при­шёл к рес­то­рану и тут же был нап­равлен слов­но ожи­дав­шим его швей­ца­ром в не­боль­шую ком­натку, скры­тую от пос­то­рон­них глаз чёр­ной в зо­лотых пти­цах, порть­ерой. Сю­да поч­ти не до­носи­лась му­зыка, бы­ло тем­но­вато и ти­хо, хо­тя на­роду соб­ра­лось че­ловек трид­цать. И док­тор На­умен­ко - сре­ди них. Лё­ве пред­ло­жили сесть, по­дод­ви­нули та­рел­ку с на­мазан­ны­ми и уты­кан­ны­ми вся­кой вся­чиной кро­шеч­ны­ми бу­тер­бро­дика­ми. Он мол­ча прог­ло­тил один, вто­рой, так и не рас­про­бовав вку­са, за­пил ста­каном слад­ко­го ви­на и, как бы да­вая по­нять, что оце­нил ока­зан­ное ему гос­тепри­имс­тво, вы­тер под­бо­родок нак­рахма­лен­ной сал­феткой и по­ложил её на стол. А даль­ше за­гово­рил че­ловек, име­ни ко­торо­го Лё­ва не знал, но час­то ви­дел про­ез­жа­ющим по Кре­щати­ку в чёр­ном свер­ка­ющем ав­то. Речь его бы­ла крат­кой, по­тому да­же при­дя до­мой, Лё­ва пом­нил её сло­во в сло­во и в точ­ности пе­рес­ка­зал же­не с тё­щей, взяв с них клят­ву мол­ча­ния. Нес­мотря на пре­дель­но яс­но из­ло­жен­ную Лё­вой суть слу­чив­ше­гося, же­на, как за­ведён­ная, про­дол­жа­ла за­давать воп­ро­сы и что осо­бен­но раз­дра­жало, са­ма же на них от­ве­чала.
 
- Зна­чит, те­бя приг­ла­сили са­мые ува­жа­емые лю­ди го­рода? Ну, это ты так ду­ма­ешь. Си­дели, смот­ре­ли, за­дава­ли воп­ро­сы. Чтоб, зна­чит, ре­шить, или те­бе мож­но до­верить их­нее зо­лото. И одол­жи­ли че­модан...Чтоб ты его та­щил до гра­ницы. И сам док­тор На­умен­ко за те­бя по­ручил­ся!  А что ему ос­та­валось, не са­мому же та­щить! Он в сво­ей жиз­ни тя­желее клиз­мы ни­чего не по­дымал!
 
- А что им так прис­пи­чило вы­возить зо­лото? - оза­дачен­но гар­кну­ла тё­ща, от­ло­жив в сто­рону фар­ши­рован­ную шей­ку с тор­ча­щей из неё игол­кой. - Я вот на­обо­рот ме­няю ста­рые чер­вонцы на бу­маж­ные. Очень удоб­но - кар­ма­ны не об­ры­ва­ешь. Так чер­во­нец, и так чер­во­нец - це­на од­на, на рын­ке то же са­мое ку­пишь что на тот, что на этот.
 
- Как вы не по­нима­ете, ма­ма, это вре­мен­ное яв­ле­ние. Ва­ши бу­маж­ки уже те­ря­ют це­ну, ско­ро вы на них и дох­лую ку­рицу не ку­пите, а мо­нета - это поч­ти де­вять грамм чис­то­го зо­лота. Вы бы по­чаще с ум­ны­ми людь­ми го­вори­ли, тог­да не от­да­вали бы цар­ские мо­неты за му­сор.

- А ты уже час как по­ум­нел, - съ­яз­ви­ла же­на. - Ты кто та­кой, чтоб в это ввя­зывать­ся? Наш­ли доб­ро­го дур­ня, иша­ка, ко­торый в тюрь­му за спа­сибо сесть го­тов.

- Те­бе не по­нять, ка­кая честь мне ока­зана, по­тому что моз­ги у те­бя ку­риные и мыс­лишь, как ку­рица! - Лё­ва стук­нул ку­лаком по раз­де­лоч­ной дос­ке. Не­доши­тая ку­риная шей­ка под­прыг­ну­ла и шмяк­ну­лась на пол.

Же­на вздрог­ну­ла и за­мор­га­ла.
 
- Си­моч­ка, ты толь­ко не дер­жи ды­хание, - за­су­ети­лась тё­ща, - не дай Б-г икот­ка нач­нётся. Ты по­думай, раз та­кие лю­ди до­вери­ли Лё­воч­ке та­кую мыс­сию, зна­чит, он то­го сто­ит. А что, - она прис­таль­но пос­мотре­ла на зя­тя, - есть на­деж­да, что та власть вер­нётся?

- Ка­кая та, ма­ма, - зак­ри­чала при­шед­шая в се­бя Си­ма, - бе­лые, зе­лёные, пет­лю­ров­цы, царь?! От зав­тра они вер­нутся, и Лё­ва об­ратно зо­лото пе­рета­щит. Чес­тное сло­во, хо­рошо, что па­поч­ка, пусть ему там бу­дет спо­кой­но, это не слы­шит.

Она зап­ла­кала, и Лё­ве на се­кун­ду ста­ло жаль и её, и се­бя.

      
3

Лё­ва от­дал кур­но­сой, ко­рот­ко стри­женой про­вод­ни­це би­лет, и за­шёл в ва­гон. Ог­ля­нув­шись, пой­мал её взгляд, но не уди­вил­ся - знал, что нра­вит­ся жен­щи­нам. А эта бы­ла мо­лодень­кая, лет двад­ца­ти, и да­же гру­бая, пе­ретя­нутая ши­роким рем­нём фу­фай­ка, не мог­ла скрыть её женс­твен­ности. Ку­пе ока­залось пус­тым. Лё­ва бе­реж­но прис­тро­ил че­модан под си­день­ем и ус­та­вил­ся в ок­но, наб­лю­дая за по­сад­кой в со­сед­ний плац­кар­тный ва­гон. Вот так и он рань­ше ез­дил, в тес­но­те и во­ни, меж­ду меш­ка­ми и кор­зи­нами, но об­щи­на не пос­ку­пилась, оп­ла­тила са­мое луч­шее мес­то, как бы вы­дав аванс в дру­гую жизнь. И он не про­пус­тит этот шанс, сде­ла­ет всё как на­до и, вер­нувшись, обес­пе­чит се­бе мес­то сре­ди са­мых ува­жа­емых лю­дей го­рода. И раз­ве не ре­бе Штиц так лю­бит пов­то­рять сло­ва од­но­го из бес­числен­ных ев­рей­ских муд­ре­цов: "Ко­го ува­жа­ют лю­ди? То­го, кто ува­жа­ет дру­гих."

По­езд тро­нул­ся. Дверь мед­ленно по­пол­зла, и в ку­пе боч­ком про­тис­нулся мо­лодой че­ловек. Одет он был бед­но и не осо­бен­но ак­ку­рат­но: по­ношен­ные бо­тин­ки, длин­но­ватые, яв­но не по раз­ме­ру, брю­ки, су­кон­ное сту­ден­ческое паль­те­цо и ват­ная ушан­ка, с опу­щен­ным на оч­ки ко­зырь­ком. Он веж­ли­во поз­до­ровал­ся, по-ще­нячьи от­ряхнул­ся всем те­лом и при­сел нап­ро­тив Лё­вы.

- Чуть не опоз­дал, - ска­зал он, по­ложил за­потев­шие оч­ки на край сто­лика и про­тянул уз­кую ла­донь, - Да­ни­ил.

- А я уж ду­мал, сам по­еду, - ши­роко улыб­нулся Лё­ва, - смот­рю, все ку­пе пе­репол­ненные, а в этом - ни­кого. Ку­да путь дер­жим?

- Па­рень за­мял­ся, шмыг­нул но­сом. - Да вот не ре­шил ещё, где но­вую жизнь на­чать. Ка­кая стан­ция пон­ра­вит­ся, там и вый­ду.

О как! - уди­вил­ся Лё­ва. - Сме­ло, од­на­ко. Хва­лю. Я то­же в твои го­ды од­ним ма­хом всё от­ре­зал. Ока­залось, труд­но не это, труд­но на­зад не смот­реть.

Они по­мол­ча­ли.

- Ты, я ви­жу, то­же на­лег­ке, - не вы­дер­жал па­рень, кив­нув на сум­ку.

- Ага, - сог­ла­сил­ся Лё­ва, - толь­ко вот ещё кни­ги там, в че­мода­не, тя­желен­ные, те­бе их и с мес­та не сдви­нуть. Я ведь кни­гами тор­гую, се­год­ня тут - зав­тра там.

- Сняв паль­то, Да­ни­ил про­тёр оч­ки кон­чи­ком нес­ве­жей ру­бахи. Этот нев­зрач­но оде­тый, неп­ригляд­ной на­руж­ности и нес­час­тно­го ви­да па­рень вы­зывал у Лё­вы жа­лость и да­же не­кое чувс­тво ви­ны за то, что ему-то по­вез­ло ро­дить­ся силь­ным, рос­лым, удач­ли­вым.

- Да­вай по­ужи­на­ем, что ли, - пред­ло­жил он.

- Па­рень с го­тов­ностью сог­ла­сил­ся и без до­пол­ни­тель­но­го приг­ла­шения по­тянул­ся к раз­ло­жен­ным на га­зете пи­рож­кам и кар­тошке. Он ел жад­но: про­дол­жая до­жёвы­вать один ку­сок, уже тя­нул­ся за сле­ду­ющим, то и де­ло дос­та­вая зас­тре­вав­шую в зад­нем зу­бе еду длин­ным ног­тем ми­зин­ца.

- То ли го­лод­ный, то ли про­жор­ли­вый, - по­думал Лё­ва и дос­тал ба­ноч­ку с мо­чёны­ми яб­ло­ками, ко­торую со­бирал­ся от­крыть сле­ду­ющим ут­ром. И по­ка па­рень сос­ре­дото­чен­но их по­едал, по-птичьи об­ку­сывая мя­коть вок­руг ко­чана, Лё­ва по­пытал­ся за­вязать раз­го­вор. Он рас­ска­зал о сво­ей ра­боте в мас­тер­ских, о не­дав­ней по­лом­ке па­рово­го кот­ла, о тё­ще, ко­торая хоть и дей­ству­ет на нер­вы, но в глав­ных воп­ро­сах - на его сто­роне.

- А ты что же, ра­бота­ешь, учишь­ся, же­нат?

- Па­рень от­махнул­ся, - Да что тут го­ворить? Де­нег - ни гро­ша, семьи нет, хо­зя­ин сво­лочь - с ра­боты выг­нал и не зап­ла­тил, с квар­ти­ры, зна­чит, вы­кину­ли, не­вес­та наш­ла се­бе дру­гого, при день­гах. И вот с ка­кой сто­роны ни смот­ри, од­но ра­зоча­рова­ние. Ни­чего сво­его нет, ни­кому не ну­жен, про­падёшь - ник­то и не за­метит.

Он с ап­пе­титом при­кон­чил пос­леднее яб­лочко. - Не­ин­те­рес­ная я лич­ность. Луч­ше ты рас­ска­жи, где то­вар бе­рёшь, свой или поп­ро­сил кто про­дать? Ка­кого тол­ка кни­ги - на­ших, ре­волю­ци­он­ных пи­сате­лей или на­уч­ные? А мо­жет, ре­лиги­оз­ные ка­кие?

- Лё­ва рас­те­рял­ся. - Моё де­ло - пе­рево­зить их в це­лос­ти, а про что они - гра­мот­ным лю­дям вид­нее.

Он на­рочи­то гром­ко зев­нул и лёг, под­ло­жив сум­ку под го­лову. Не спа­лось.
Нап­ро­тив на скамье, ук­рывшись паль­тиш­ком, при­от­крыв рот, хра­пел со­сед, и на мгно­вение этот храп, из­редка пре­рыва­емый по­каш­ли­вани­ем, по­казал­ся Лё­ве на­рочи­тым. Из нев­нятно­го рас­ска­за Да­ни­ила бы­ло не­яс­но, как тот, не имея в кар­ма­не ни гро­ша, по­пал в ку­пей­ный ва­гон, и Лё­ва по­жалел, что не спро­сил об этом, но, вспом­нив его го­лод­ные гла­за, ус­ты­дил­ся сво­их по­доз­ре­ний. За­хоте­лось пить, и Лё­ва по­шёл за ки­пят­ком. Его ок­ликну­ла про­вод­ни­ца,

- Ты там бэ­рэжись то­го со­седа.

- По­чему? - в вис­ке как буд­то ста­ли зак­ру­чивать игол­ку.

- Та чуд­ный он ка­кой-то, его по­садив на по­езд один из цих, у ко­жан­цих.
С то­бой дру­гие лю­ди дол­жны бы­ли иха­ты, а в пос­леднюю ми­нуту их в плац­кар­тный впых­ну­лы. А ты вкрав щось? Во­рова­ты с та­кой внеш­ностью нэ з ру­ки - ду­же ты вид­ный.

- Да не вор я, - от­махнул­ся Лё­ва, по­тирая ви­сок, - мо­жет, спу­тали с кем. Ты луч­ше ска­жи, ког­да сле­ду­ющая стан­ция.

- Ско­ро Фас­тов, - от­ве­тила де­вуш­ка.

Лё­ва вер­нулся в ку­пе, на­сыпал в круж­ку су­шено­го кле­вера, за­лил ки­пят­ком, по­дож­дал нес­коль­ко ми­нут и вы­пил зал­пом. По­том, ста­ра­ясь не шу­меть, выд­ви­нул че­модан. По­езд стал за­мед­лять ход, прос­чи­тывая тём­ные, без­ли­кие при­город­ные до­мики. Лё­ва уви­дел ос­ве­щён­ное единс­твен­ным фо­нарём зда­ние вок­за­ла. Да­ни­ил от­ки­нул паль­то, спус­тил на пол но­ги, зев­нул.

- Чё-то жи­вот бо­лит, - ска­зал он, щу­рясь и на­щупы­вая за­валив­ши­еся за пол­ку оч­ки. Это что за стан­ция?

Не знаю, - прит­во­рил­ся Лё­ва, зад­ни­ком са­пога за­тал­ки­вая че­модан под пол­ку. - А ты что, вы­ходишь?

- Не, я ещё не ре­шил. Мо­жет нам и вов­се луч­ше друг-дру­га дер­жать­ся? Ты мне на мес­те с ра­ботой по­можешь, а я те­бе - с че­мода­ном.

Он вы­шел в ко­ридор, ос­та­вив вне­зап­но вспо­тев­ше­го Лё­ву си­деть, бес­смыс­ленно ус­та­вив­шись на зах­ва­тан­ную дверь.

Лё­ва за­пани­ковал. Но­ги на­лились тя­жестью и ста­ло не­чем ды­шать. Бо­лел ви­сок - ту­по и дёр­га­но. Не­уже­ли кто-то сдал, и те­перь его па­сёт этот ник­чемный, вы­зыва­ющий брез­гли­вую жа­лость, че­лове­чек? И ес­ли это прав­да, то как во­об­ще мож­но бы­ло так без­застен­чи­во и бес­це­ремон­но есть из рук прес­ле­ду­емо­го? Ведь да­же волк не возь­мёт еды у че­лове­ка пе­ред тем, как его заг­рызть. Хо­тя раз­ве не ел Петь­ка Они­щен­ко из рук Лё­вино­го от­ца, а по­том из­бил его, уже тог­да боль­но­го, до по­лус­мерти? Из-за не­го, вер­нее из-за его всплыв­ше­го Петь­ки­ного тру­па, Лё­ве приш­лось нав­сегда у­ехать из Аба­зов­ки, где он ро­дил­ся и про­жил двад­цать пять лет.

В прин­ци­пе, их се­ло бы­ло неп­ло­хое, да­же кра­сивое, на ле­вом бе­регу за­боло­чен­ной, ти­хой Бе­рес­товки, ок­ру­жён­ное сос­но­вым ле­сом. И жизнь там бы­ла неп­ло­хая, не ху­же, а мо­жет, и луч­ше, чем в дру­гих мес­тах. Во вся­ком слу­чае, та­ких пог­ро­мов, как в Харь­ко­ве, Одес­се, Ки­еве и да­же со­сед­ней Ни­кола­ев­ке, тут не слу­чалось. Так, на праз­дни­ки, или по пь­ян­ке од­но­сель­ча­не - те, что на­кану­не здо­рова­лись, де­ла об­сужда­ли, ря­дом на ба­заре тор­го­вали, - прой­дут­ся по ев­рей­ским ха­там. Где стёк­ла побь­ют, где пе­рело­ма­ют всё, пе­ревер­нут вверх дном. Глав­ное - под ру­ку не по­падать­ся, а то изу­вечить мо­гут. По­том пой­дут в трак­тир - до­пивать, и на­ут­ро - опять доб­рые со­седи. На се­ле жизнь скуч­ная - чем-то ведь на­до за­нять­ся. В один из та­ких дней при­бежа­ла на куз­ню мать,

- Лёв­ка, с от­цом пло­хо. Еле ды­шит. Петь­ка с друж­ка­ми при­ходил за швей­ной ма­шин­кой. Чтоб по­том на вод­ку вы­менять. Отец не дал. Они и ма­шин­ку заб­ра­ли, и от­ца из­би­ли.

За те ми­нуты по­ка к до­му бе­жал, Лё­ва по­нял, что та­кое не­нависть. Вспом­нил, как с Петь­кой на конь­ках-са­модел­ках ка­тал­ся, ко­торые отец им смас­те­рил, как тот в паль­то тёп­лом, ко­торое отец из сво­его ста­рого пе­решил, на­конец-то в шко­лу по­шёл, как он жил у них, ел за од­ним сто­лом, ког­да петь­ки­ну мать за во­ровс­тво по­сади­ли. По­тому уви­дев ок­ро­вав­ленно­го, ле­жаще­го на по­лу от­ца, ду­мать не стал. Мо­жет, ес­ли бы по­думал, пос­ту­пил ина­че. А так, взял са­ни, ве­рёв­ку по­тол­ще и по­ехал в трак­тир. Под ка­ким-то пред­ло­гом вы­манил Петь­ку, од­ним уда­ром уло­жил на са­ни и в лес от­вёз. А там к де­реву при­вязал и из­би­вал по­ка тот не за­тих. По­том в реч­ку под лёд сбро­сил. Ког­да вес­ной, на Пас­ху, труп всплыл, все ре­шили - Петь­ка по пь­ян­ке уто­нул. А Лё­ва, хоть и не жа­лел ни­ког­да о том, что сде­лал, и убий­цей се­бя не счи­тал, той же вес­ной у­ехал в Ки­ев. И вот так же, как сей­час, не бы­ло у не­го от­ве­та на глав­ный воп­рос - что есть ду­ша че­лове­чес­кая и за­чем Он все­ля­ет жизнь в та­кие ду­ши.

- Жи­томир, - заг­ля­нув в ку­пе, объ­яви­ла кур­но­сая про­вод­ни­ца и до­бави­ла, - а по­пут­нык твой час на­зад на по­лус­танку слиз.

- Как? - не по­верил Лё­ва. - Мо­жет, те­бе по­каза­лось?

- Як же, по­каза­лось! По­езд там сто­ял три ми­нуты. Он один ско­чив и так прыт­ко че­рез ко­лии по­биг. По­том ог­ля­нул­ся и за на­сып ныр­нув - чис­то сус­лик. А ты ес­ли об­ратно на­дума­ешь, мы зав­тра днём у Ки­ив вид­прав­ля­ем­ся. Я у треть­ем ва­гоне бу­ду.

Она всем те­лом при­жалась к спус­кавше­муся по сту­пень­кам Лё­ве. - Як не мой дру­жок в со­сед­нем ва­гоне, мо­же у нас з то­бою лю­бов вий­шла.

4

- Всё-та­ки не га­дом ока­зал­ся, - ра­довал­ся Лё­ва, нап­равля­ясь к Зам­ко­вой го­ре, где на ба­заре его дол­жен был встре­тить че­ловек без име­ни, - зря по­доз­ре­вал пар­ня, а он и прав­да ехал, ку­да гла­за гля­дят. Не хо­тел на­вязы­вать­ся, со­шёл не­из­вес­тно где, пос­теснял­ся по­мощи поп­ро­сить. Ну да лад­но. Глав­ное, мож­но ещё лю­дям ве­рить.

Лё­ва вдох­нул пол­ной грудью и за­шагал быс­трее. До­рогу не при­ходи­лось спра­шивать, по­тому что кос­тёл с ко­локоль­ней был ви­ден отов­сю­ду, и ба­зар, ста­ло быть, на­ходил­ся не­пода­лёку. Он свер­нул с Мель­нич­ной и кра­ем гла­за за­метил дво­их иду­щих за ним муж­чин. Они шли ле­ниво пе­рего­вари­ва­ясь, и сво­им ви­дом не бы­ли по­хожи ни на при­хожан, нап­равля­ющих­ся на служ­бу, ни на иду­щих за по­куп­ка­ми го­рожан.

- Лю­ди как лю­ди, - ус­по­ко­ил се­бя Лё­ва, - что ж те­перь, в каж­дом встреч­ном че­кис­та ви­деть?

Но ско­ро ста­ло яс­но, что те двое шли имен­но за ним и да­же не пы­тались это скрыть. Они ос­та­нав­ли­вались и тер­пе­ливо жда­ли, ког­да Лё­ва пе­рек­ла­дывал че­модан из ру­ки в ру­ку, за­мед­ля­ли шаг, ког­да он ог­ля­дывал­ся и ве­ли се­бя так, слов­но да­вали по­нять - не­куда от них деть­ся и да­же пы­тать­ся - бес­по­лез­но. Лё­ва об­ли­вал­ся по­том, он снял фу­раж­ку и вы­тер ею ли­цо.

- Па­сут, точ­но па­сут.
Вспом­ни­лись тё­щины сло­ва, ко­торые она лю­била пов­то­рять кста­ти и нек­ста­ти: " От су­мы и от тур­мы не за­рекай­ся." Но и ей бы не приш­ло в го­лову, что к тюрь­ме мо­жет при­вес­ти су­ма пол­ная зо­лотых мо­нет.

- На ба­зар ид­ти нель­зя, под­став­лю че­лове­ка, - су­дорож­но со­об­ра­жал Лё­ва. Обог­нув ба­зар­ные во­рота, он уви­дел чёр­но-жёл­тую вы­вес­ку " Ба­ня" и шаг­нул за по­рог. При­вык­ший ни­чему не удив­лять­ся бан­щик, вы­дал но­мерок, шай­ку и мы­ло. Лё­ва про­шёл в пред­банник, но от­ды­шать­ся не ус­пел - раз­дви­нув шир­му, те двое вы­жида­юще смот­ре­ли на не­го.

Мар­тов­ское сол­нце, рас­сы­пав­ше­еся яр­ки­ми бли­ками в та­ющем сне­гу, ос­лепля­ло Лё­ву игол­ка­ми, свер­ля­щими пра­вый глаз и ви­сок. Он шёл, опус­тив го­лову и прик­рыв гла­за. Че­кис­ты бе­реж­но нес­ли че­модан, от­ду­ва­ясь и пе­реда­вая его друг-дру­гу, каж­дый раз с ува­жени­ем пог­ля­дывая на Лё­ву.

- Тя­жело, чёрт, - ска­зал один, - мо­жет он его до учас­тка сам и до­тащит?

- Хо­рошо бы, но не по­ложе­но, - по­качал го­ловой тот, что пос­тарше, с уса­ми на ши­роком, в ос­пи­нах ли­це, - это те­перь как вро­де изъ­ятая ули­ка.

Лё­ва с об­легче­ни­ем за­шёл в по­лум­рак тес­ной ком­на­ты, сел на стул и зак­рыл гла­за.

- Ты луч­ше на скамью, она проч­нее, - по­сове­товал мо­лодой, - стул и так рас­ша­тан­ный, а под то­бой точ­но раз­ва­лит­ся.

- Ну чё, уде­лал­ся со стра­ху? - спро­сил уса­тый. - Аж на бе­лый свет смот­реть не мо­жешь.

- Го­лова раз­ла­мывет­ся. Миг­рень у ме­ня. - по­жало­вал­ся Лё­ва.

- Во сво­лочь, - воз­му­тил­ся мо­лодой, - как по­том и кровью за­рабо­тан­ные ре­волю­ци­он­ные день­ги вра­гам тас­кать, так здо­ровый, а как спой­ма­ли - так бар­ская бо­ляч­ка его за­мучи­ла. Ишь, мор­щится, буд­то фи­гу ему в нос ты­чут. А я вот ра­зом вы­лечу его луч­ше вся­ких ев­рей­ских док­то­ров.

Он схва­тил с кол­че­ного­го сто­ла упа­кован­ный в ко­жу "Ка­питал" Кар­ла Мар­кса и с раз­ма­ху уда­рил бе­зучас­тно си­дев­ше­го Лё­ву по го­лове. Удар при­шёл­ся в ви­сок, и, вы­пучив гла­за, тот упал, ста­щив за со­бой сто­ящий с краю че­модан. Гряз­ный до­щатый пол пок­рылся зве­нящей зо­лотой че­шу­ёй. А у скамьи, ли­цом вниз, в не­лепой по­зе ле­жал Лё­ва, и гор­дый ни­кола­ев­ский про­филь зо­лото­го чер­вонца ок­ра­шивал­ся кровью, со­чив­шей­ся из лё­вино­го ев­рей­ско­го, раз­би­того при па­дении но­са.

- Ой бля, - вы­дох­нул уса­тый, - ты че­го нат­во­рил! Да­вай зво­ни на­чаль­ству, до­ложись обо всём, возь­ми точ­ные инс­трук­ции.

Как сквозь ва­ту, оч­нувший­ся Лё­ва слы­шал от­ча­ян­ные есть, так точ­но, и бу­дет сде­лано, до­носив­ши­еся из со­сед­ней ком­на­ты. Ныл ви­сок, но та из­ма­тыва­ющая, ввин­чи­ва­юща­яся в мозг боль, уш­ла. Ос­тался прив­кус кро­ви во рту и про­тив­ное ощу­щение бес­по­мощ­ности.

- Ве­лено пос­чи­тать и сос­та­вить опись. К ут­ру при­едет сам из Ки­ева и про­верит. А этот - он пос­мотрел на Лё­ву, - их, по­хоже, не очень ин­те­ресу­ет. Так, ра­бочая ло­шадь. Хо­тя, хо­рошо бы его пус­тить в рас­ход как по­соб­ни­ка вре­дите­лей со­вет­ской влас­ти. Ну что, миг­рень, по­лег­ча­ла? - он ткнул Лё­ву в пле­чо. -  Мы, зна­чит, мо­неты счи­тать бу­дем, а ты но­сить и скла­дывать о-от в той ком­на­те.  Толь­ко дверь зап­ру.

Всю ночь они счи­тали и пе­рес­чи­тыва­ли чер­вонцы, жёл­ты­ми стол­би­ками скла­дывая их в же­лез­ный шкаф. К ут­ру бур­жуй­ка ос­ты­ла, и в по­меще­нии ста­ло хо­лод­но и сы­ро. От вы­пито­го са­мого­на, сме­шан­но­го с за­варен­ным до чер­но­ты ча­ем, тряс­лись ру­ки и пе­ресох­ло в гор­ле. Лис­ток с мно­гок­ратно пе­реп­равлен­ны­ми циф­ра­ми ле­жал под жес­тя­ной круж­кой.

- Ну лад­но, - не вы­дер­жал Лё­ва, - пос­чи­тали, я, по­жалуй, пой­ду.

- Я те пой­ду, - ик­нул уса­тый, - щас на­чаль­ник при­едет, доп­ро­сит те­бя.

- А чё его доп­ра­шивать, - вме­шал­ся тот что по­моло­же, - я ж тол­кую, их бан­ду в Ки­еве уже дав­но по­вяза­ли. И каж­дый из этих во­рюг дру­гую циф­ру на­зыва­ет. Вишь, га­ды ка­кие, спе­ци­аль­но, что­бы нас за­путать не го­ворят, сколь­ко зо­лота в че­мода­не бы­ло. Это кто ж по­верит, чтоб ев­реи в день­гах оши­бались?!

- По­дож­ди, Й­ося, - уса­тый за­дох­нулся от осе­нив­шей его идеи, - дык еже­ли они пу­та­ют, то и мы мо­жем. Так ведь?!  Я к то­му, что ду­раки бу­дем, ес­ли се­бе часть не за­берём. Та­кого слу­чая во­век не бу­дет. Да­вай возь­мём чу­ток се­бе по­ров­ну, а ос­таль­ное как по­ложе­но, вер­нём.

- По­луча­ет­ся, у род­ной со­вет­ской влас­ти во­ру­ем, - за­сом­не­вал­ся Й­ося, за­дум­чи­во ко­выряя в но­су.

- Дык мы ж и есть со­вет­ская власть, что ж, мы по-тво­ему, у се­бя во­ру­ем!? стук­нул по сто­лу стар­ший. Вы­пол­няй при­каз!

- А с этим шо?

- А шо, от­ве­ди за Го­роди­ще, к реч­ке, да и...сам зна­ешь. Ска­жем, при по­пыт­ке.
- Так вы ж бан­ди­ты, - воз­му­тил­ся Лё­ва и рез­ко вско­чил - вас са­мих на­до к стен­ке!

Уса­тый вых­ва­тил на­ган.

- Сто­ять, сво­лочь! Й­ося, прик­рой сза­ди!

- Да я вас обо­их го­лыми ру­ками, - за­рычал Лё­ва и пе­ревер­нул стол. Пу­ля вош­ла в де­рево.

- Убью! - он под­ско­чил к уса­тому и вы­дер­нул на­ган из его рук. По­том сбил с ног мо­лодо­го и схва­тил его за шею. - Щас при­душу, как цып­лёнка, пад­ла ты зо­лотуш­ная. Те­бе ма­ма, не­бось, го­вори­ла, учись, Й­ося, че­лове­ком ста­нешь, а ты, нет, в че­кис­ты по­дал­ся.

- Фе­дя, по­моги, - прох­ри­пел мо­лодой.

- А чё, - го­гот­нул тот, - один жид дру­гого мо­чит! Это ж ког­да та­кое за бес­плат­но уви­дишь!

Лё­ва от­пустил по­синев­ше­го, меш­ком осев­ше­го на пол Й­осю и вплот­ную по­дошёл с стар­ше­му.

- Я бы те­бя сей­час при­кон­чил, гад ты уса­тый, но не хо­чу ещё один грех на ду­шу брать. Всё. Ухо­жу. По­дави­тесь тем зо­лотом, а че­модан за­бираю - я его от­дать дол­жен. На­ган в ре­ку бро­шу. На­чаль­ству сбре­шете че­го-ни­будь.

За­кинув сум­ку в пус­той че­модан, он пе­рес­ту­пил че­рез Й­осю, вы­бил но­гой за­пер­тую дверь и че­рез се­кун­ду рас­тво­рил­ся в зяб­кой се­рос­ти пред­рас­свет­но­го ту­мана.

      5

Лё­ва шёл пе­ре­ул­ка­ми и про­ход­ны­ми дво­рами, ос­та­нав­ли­ва­ясь и пе­режи­дая в чу­жих па­рад­ных, сно­ва и сно­ва по­доз­ри­тель­но ог­ля­дыва­ясь, в ты­сяч­ный раз убеж­да­ясь, что за ним ник­то не сле­дит, и по­тому по­явил­ся до­ма толь­ко три ча­са спус­тя пос­ле при­бытия по­ез­да. Его уди­вила не­запер­тая дверь и до­носив­ший­ся из кух­ни шум го­лосов.

- Стран­ное вре­мя для гос­тей, вро­де не шаб­бат, - по­думал он и прис­лу­шал­ся.

- Толь­ко не на­до его хо­ронить, - всхли­пывал го­лос тё­щи, - на­шего Лё­ву так прос­то не возь­мёшь.
- Ой, ма­ма, - зап­ри­чита­ла Си­ма, - я пре­дуп­режда­ла, а ты - мыс­сия, мыс­сия. Чер­вонцы сю­да, бу­маж­ки - об­ратно. И он ту­да же, ге­роя из се­бя кор­чить. А те­перь что, в ка­кой тюрь­ме или на ка­ком клад­би­ще его ис­кать?

- Ти­пун те­бе на язык, - всту­пила ка­кая-то жен­щи­на, го­лоса ко­торой Лё­ва не уз­нал.

- Вы, Со­фа, во­об­ще пос­ты­дились бы сю­да при­ходить, - за­выла же­на, - ес­ли бы не ваш док­тор На­умен­ко, ко­торо­го вы ре­комен­до­вали всем под­ряд, мой муж си­дел бы сей­час на ва­шем мес­те и ужи­нал. Су­дя по жи­воту, я ви­жу, те­перь вы, нев­ро­ко, прек­расно пе­рено­сите спер­му в не­ог­ра­ничен­ном ко­личес­тве и ждё­те двой­ню. А мой ре­бёнок, - она за­рыда­ла, - ро­дит­ся си­ротой.

- Не по­нял, - ска­зал Лё­ва, шаг­нув в кух­ню, - ка­кой ре­бёнок?

- Лё­воч­ка, - взвиг­ну­ла тё­ща, по­бед­но об­ве­дя взгля­дом за­мер­ших от не­ожи­дан­ности жен­щин, - ну, кто был прав? Си­ма, - она тут же пе­рек­лю­чилась на дочь, - как ты не ска­зала ма­ме та­кую но­вость? У те­бя точ­но ро­дит­ся де­воч­ка - ты в пос­леднее вре­мя пос­то­ян­но зе­ва­ешь.

Всю ночь Лё­ва хо­дил из уг­ла в угол, то и де­ло пог­ля­дывая в ок­но, прис­лу­шива­ясь к шо­рохам на лес­тнич­ной пло­щад­ке. Но, по­хоже, он боль­ше ни­кого не ин­те­ресо­вал, и это бы­ло по мень­шей ме­ре стран­но. Тем не ме­нее, ули­ца ос­та­валась аб­со­лют­но пус­тынной, мок­рый мар­тов­ский снег та­ял, не до­летая до чёр­ной брус­чатки, и ка­залось, нич­то не в си­лах на­рушить эту кра­соту и по­кой. Но Лё­ва уже знал, что по­кой из­ме­ря­ет­ся ми­нута­ми, и что не­ча­ян­ные ша­ги или мель­кнув­шая тень мо­гут стать пред­вес­тни­ками бе­ды, как про­бежав­шая по зер­ка­лу тре­щин­ка. Без­мя­теж­ность ноч­но­го без­молвия не­понят­ным об­ра­зом тре­вожи­ла и гна­ла из до­ма навс­тре­чу му­чив­шей Лё­ву не­из­вес­тнос­ти.

Рас­све­ло. Тё­ща в на­детой по­верх ноч­ной ру­бахи вя­заной коф­те, уже во­зилась у при­муса. По-дет­ски ут­кнув­шись в по­душ­ку, креп­ко спа­ла Си­ма - с ней в такт ды­шал их ре­бёнок, ко­торо­му он, Лё­ва, дал жизнь и за ко­торую был в от­ве­те. Взяв пус­той че­модан, Лё­ва по­шёл к док­то­ру На­умен­ко. Про­ходя по Фун­дукле­ев­ской ми­мо гос­ти­ницы, он за­метил, что вы­вес­ка рес­то­рана ис­чезла. Двое ра­бочих вы­тас­ки­вали из две­рей сто­лы, стулья и ящи­ки с бу­тыл­ка­ми, неб­режно прик­ры­тые чёр­ной с зо­лоты­ми цап­ля­ми тканью. Зас­тыв, он наб­лю­дал, как мо­лодой пар­нишка в ко­жан­ке вы­водил на ули­цу зна­комо­го ему швей­ца­ра.

- Встре­тишь­ся со сво­им хо­зя­ином, хо­луй­ская ты мор­да, авось вмес­те че­го и при­пом­ни­те, - при­гова­ривал он, под­талки­вая то­го к ма­шине.

За­вер­нув на Би­биков­ский Буль­вар и по­дой­дя к до­му, с бал­ко­нов ко­торо­го об­ре­чён­но взи­рали об­лу­пив­ши­еся леп­ные жен­ские ба­рель­ефы, Лё­ва за­мед­лил шаг, но всё же зас­та­вил се­бя под­нять­ся на вто­рой этаж. Дверь от­крыл сам Мо­исей На­умо­вич, вер­нее, его тень.

- А, это вы, - не­радос­тно про­бор­мо­тал он и про­пус­тил Лё­ву в при­хожую. - Про­ходи­те, толь­ко ос­то­рож­но, не за­день­те вот тут, ве­щич­ки.

По­тух­ший взгляд док­то­ра в кон­трас­те с су­ет­ли­вой ско­рого­вор­кой, так ему не при­сущей, оза­дачил Лё­ву не мень­ше, чем из­ме­нив­ший­ся вид квар­ти­ры. Вдоль стен при­хожей, на ещё па­ру дней на­зад на­тёр­том до блес­ка, а сей­час зас­ле­жен­ном по­лу, сто­яли тю­ки и ба­улы, от сва­лен­ной на ве­шал­ке одеж­ды нес­ло по­том, дверь в сто­ловую бы­ла от­кры­та нас­тежь, и от­ту­да во­няло па­пирос­ным ды­мом.  Док­тор прос­ле­дил за лё­виным взгля­дом.

- Да, не Па­риж. Но и не Лукь­янов­ская тюрь­ма. По­ка.

Из сто­ловой в даль­нюю ком­на­ту, слег­ка ко­сола­пя, прош­ла гор­ничная. Уз­кая се­рая юб­ка во­ен­но­го пок­роя, сме­нив­шая платье, уко­рачи­вала её на­качан­ные но­ги и де­лала их ещё мощ­нее. Зай­дя в ка­бинет сле­дом за док­то­ром, Лё­ва про­тянул че­модан.

- Вот, не знал, ко­му от­дать. Не выш­ло у ме­ня с по­руче­ни­ем, кто-то нас вы­дал, и зо­лото ос­та­лось в Жи­томи­ре, но кля­нусь, мо­ей ви­ны тут нет, и се­бе ни­чего не взял. Сам удив­ля­юсь, как жи­вым ос­тался. Знал бы кто нас­ту­чал, сво­ими ру­ками за­душил.

- А что тут знать, прер­вал его док­тор, нер­вно пе­реби­рая па­чеч­ку не­запол­ненных ре­цеп­тов, - вот она, хо­дит тут по хо­зяй­ски, как ни в чём не бы­вало. Ме­ня уп­лотни­ли - ей с со­жите­лем по­лови­ну квар­ти­ры от­да­ли. Да я не жа­лу­юсь, мог­ли бы по­садить или во­об­ще расс­тре­лять, ес­ли бы же­на их глав­но­го ко­мис­са­ра не бы­ла мо­ей па­ци­ен­ткой и хо­рошей зна­комой Лю­боч­ки, мо­ей по­кой­ной же­ны - счастье, что она не до­жила это всё ви­деть. А вот мой отец не вы­дер­жал - его па­рали­зова­ло в прош­лую суб­бо­ту, ког­да вмес­то ре­бе Шти­ца они - док­тор на­чал за­икать­ся - прис­ла­ли но­вого, а он ока­зал­ся че­кис­том.

- Как, - изу­мил­ся Лё­ва, - и сам приз­нался?

- Ко­му нуж­ны его приз­на­ния? Он так чи­та­ет на ив­ри­те, как я на ки­тай­ском. 

Дверь ка­бине­та рас­пахну­лась.

- Граж­да­нин Рой­тман-На­умен­ко, - раз­дался зна­комый го­лос. - Опять на­руша­ем ре­жим, а? При­нима­ем си­мулян­тов в ин­тимной об­ста­новоч­ке при зак­ры­тых две­рях? При­дёт­ся со­об­щить на­чаль­ству.

- Со­житель, по сов­мести­тель­ству - ко­мис­сар, - ви­нова­то вздох­нул док­тор.

Лё­ва мед­ленно по­вер­нул го­лову и встре­тил­ся взгля­дом с Да­ни­илом.

- Как по­жива­ешь, сво­лочь? На­до бы­ло те­бя, га­да, тог­да из по­ез­да вы­кинуть вмес­то то­го, что­бы кор­мить, по­ить, да бай­ки слу­шать. А ты всю, зна­чит, до­рогу, вы­нюхи­вал, выс­пра­шивал, что­бы по­том, как гни­да пос­ледняя, сбе­жать.

Да­ни­ил рас­хо­хотал­ся. - Да что там вы­нюхи­вать бы­ло! Ты ещё толь­ко на вок­зал на­ладил­ся, а мы уже зна­ли, ку­да едешь, к ко­му и за­чем. Я ж от са­мого до­ма за то­бой шёл, лю­бовал­ся, как ты гу­сем вы­шаги­вал. И вся твоя кон­спи­рация с кни­гами - это ж цирк сплош­ной, я прос­то имел на те­бя со­жале­ние.

Не го­воря ни сло­ва, Лё­ва схва­тил со сто­ла хрус­таль­ную вы­зоч­ку и швыр­нул её в го­лову Да­ни­ила. Тот рез­ко при­сел, и она, уда­рив­шись о сте­ну, с гро­хотом упа­ла на пол, не раз­бившись. Док­тор На­умен­ко про­тес­ту­юще за­махал ру­ками.

- Не на­до, прек­ра­тите! Не пач­кай­те свои ру­ки, Лев! А вам, мо­лодой че­ловек, - он пе­ревёл взгляд на поб­леднев­ше­го Да­ни­ила, - о ду­ше на­до по­думать. Вы ведь боль­ны. Я пре­дуп­реждал, у вас на­чаль­ная ста­дия ча­хот­ки, ту­бер­ку­лёз.

- Врёшь, - сквозь зу­бы ска­зал Да­ни­ил, - это ты ме­ня из клас­со­вой не­навис­ти пу­га­ешь. А не по­нима­ешь, что рань­ше ме­ня сдох­нешь, по­тому что я вот пря­мо сей­час те­бя кон­чу.

- Ви­дите, - об­ра­тил­ся док­тор На­умен­ко к Лё­ве, - бес­по­лез­но взы­вать к ра­зуму, ког­да се­рое ве­щес­тво при­нима­ет цвет их зна­мени. Иди­те, Лев, иди­те от­сю­да на све­жий воз­дух, а то эта нез­до­ровая об­ста­нов­ка мо­жет сти­мули­ровать но­вый прис­туп миг­ре­ни. Кста­ти, как ва­ша го­лова?

Лё­ва за­думал­ся. - Вы зна­ете, ска­зал он, вый­дя на лес­тнич­ную пло­щад­ку, ме­ня вы­лечи­ли там, в Жи­томи­ре.

- Что вы го­вори­те, - ожи­вил­ся Мо­исей На­умо­вич, - и кто этот врач?

- Карл Маркс, но вам вряд ли зна­комо это имя, - от­ве­тил Лё­ва и спус­тился на ули­цу.

У па­рад­но­го жда­ла ма­шина...