ПРОДОЛЖАТЕЛИ

 Память в большом смысле – это засевшая в голове и в сердце жизнь, прожитая нашими предками и нами, а будущее, как известно, без прошлого невозможно. И надо помнить. И передавать эту память о предках потомкам.

Я хочу рассказать о моей семье, о деде и отце. Их роль в образовании и просвещении евреев Кавказа трудно переоценить, и нельзя забывать. Эти двое, великие по ими сделанному, повторили судьбу многих прогрессивных людей того времени, но их вера и преданность своему народу были безграничны.

Отец – потомок знатного рода раввинов, чья родословная восходит к знаменитому Амору Равви (отсюда и фамилия – Раввиновичи). А дед – Исай Бен Ревуен Раввинович – был последним главным раввином Кавказа до 1920 г., то есть до установления там Советской власти. Для того времени он был достаточно прогрессивным человеком и прекрасным педагогом. Дед руководил ешивой при синагоге Дербента с 1901 года и, несмотря на протесты многих раввинов, добился официального разрешения на открытие светской школы для кавказских евреев с преподаванием на русском языке. И по примеру Дербентской, подобные школы начали появляться в других городах Кавказа, где были еврейские общины. В этих школах, основанных кропотливым трудом моего деда и его сподвижников, училась почти вся еврейская молодежь Восточного Кавказа.

Несколько раз дед ездил в Польшу на конгрессы раввинов. Из этих поездок привозил книги на иврите и на русском и распространял их среди учеников. А при школах он организовал кружки театральной самодеятельности.

Его дети – дочь и сын – также стали педагогами. Дочь – Мира Исаевна – была на Кавказе одной из первых женщин-педагогов. Школе она отдала почти полвека: преподавала математику, потом была директором. Сына, Михаила Исаевича (моего отца), дед послал учиться в Польшу в еврейский педагогический институт. Но в 1914 году началась Первая мировая война, Польша отошла от России и отца выслали.

Не будь войны и последующей революции в России, мой отец, по всей вероятности, тоже стал бы раввином. Но судьба распорядилась иначе. Вернувшись из Польши, он занялся педагогической деятельностью. Работал в Баку и Махачкале: сначала школьным учителем, а затем инспектором-методистом Наркомпроса Дагестанской АСР’В­СР. Писал учебники, занимался научной работой в Дагестанском педагогическом институте. Фамилию Раввинович сменил на Бен-Герарий (сын гор). Писал стихи, поэмы, пьесы на еврейские темы. Организовал театральный кружок, где был постановщиком пьес и своих, и переведенных с других языков.

Ещё до революции папа был редактором первых еврейских газет: «Кадима» («Вперед») и «Шахарит» («РасР’В­свет»); а с 1928 года стал сотрудничать в издававшихся на Восточном Кавказе еврейских и русских газетах. Но в 1929-ом мир для нашей семьи рухнул: папу по доносу арестовали, обвинив в сионизме, и четыре года – по 1932-й – он отбывал срок в лагерях Кольского полуострова. Там собрал прекрасную коллекцию апатитов и, вернувшись в Баку, подарил её школе, в которой прежде трудился. Но в городе обстановка была неблагоприятная, и вскоре наша семья переехала в Махачкалу, где отец продолжил свою педагогическую деятельность.

Мама моя – Елизавета Давидовна Анисимова – закончила акушерско-фельдшерский техникум, три года проработала и поступила в Дагестанский медицинский институт.

А доносы на отца всё продолжали писать. Надвигалась угроза ареста. Папа перевёз нас в Баку, а сам уехал сначала в Среднюю Азию к сестре, а потом в Подмосковье. Маме было очень трудно учиться и содержать двоих детей – меня и сестру. Она ушла из института и уехала с нами в Азербайджан работать акушеркой.

Шёл недоброй памяти 1937 год. В стране – повальные аресты. Арестовали папиного двоюродного брата Герцля Горского, известного публициста, лектора марксизма-ленинизма в вузах Баку. Его жену сослали на 10 лет в лагеря Казахстана, а детей отправили в детский дом. Чтобы преследования отца не отозвались на нас, мама сменила нашу фамилию Бен-Герарий на свою девичью – Анисимова, которую я ношу до сих пор и которой горжусь.

Уехав из Баку, отец долго нигде не мог устроиться на работу. Ещё бы: с клеймом сиониста. От безысходности он впал в депрессию. И без того редкая перед войной переписка с ним вдруг прервалась. Неизвестность нас удручала, всё более вселяя беспокойство за его судьбу.

Я к тому времени уже была студенткой Азербайджанского медицинского института, по окончании которого оказалась на Втором Украинском фронте в качестве ординатора глазного отделения Полевого подвижного госпиталя. В 1946-ом, демобилизовавшись, я принялась разыскивать отца. Ни на один свой запрос я не получила ответа. Обратиться в КГБ я не могла, так как уже была замужем за подполковником вооруженных сил СР’В­ССР, и моё обращение в органы могло отрицательно на нём отразиться. Но мне было ясно: отца уже в живых нет. Иначе он непременно дал бы о себе знать каким-то путём. Лишь в период перестройки нам удалось узнать, что в июне 1941-го отца арестовали без права переписки.

Много лет спустя, уже в Америке, после бесконечных запросив, мы узнали дату его гибели: 17 апреля 1942 года. Впоследствии он был реабилитирован. Всю жизнь папа мечтал о создании еврейского государР’В­ства. Жаль, что ему не довелось увидеть его своими глазами.

Знатоки литературы чтят память о моем деде Исайе Бен Реувене Раввиновиче и его сыне Михаиле Исаевиче Бен-Герарии. Их имена занесены в Еврейскую Энциклопедию.

Папа гордился бы потомками нашего рода, ставшими блестящими учёными, инженерами, врачами, педагогами, юристами... Среди них есть даже юный художник-рекордсмен Книги рекордов Гиннесса.

Достойные продолжатели дел своих предков.

Жизнь продолжается!..