ДВА ПИСЬМА НА ОДНУ ТЕМУ

Со­фия Пер­ли­на, под­писчи­ца «Кру­гозо­ра»,
Worcester, МА

Все мы ока­зались в этой стра­не по-раз­но­му и по раз­ным при­чинам. Од­ни у­ез­жа­ли ОТ ЧЕ­ГО-ТО, дру­гие стре­мились К ЧЕ­МУ-ТО. Но есть об­щее: прош­лое. И вос­по­мина­ния о нём. При­ят­ные и тя­жёлые. Раз­ве сот­рёшь их из па­мяти? Это не­воз­можно, как и вы­чер­кнуть са­мо прош­лое — часть собс­твен­ной жиз­ни. Не­мало ис­то­рий в чи­татель­ской поч­те, при­быв­шей на­кану­не не­дав­не­го Дня По­беды. Вот две из них, ко­торые, вви­ду по­ка ещё не­боль­шо­го объ­ёма «Кру­гозо­ра», не уда­лось опуб­ли­ковать в май­ском но­мере.
Ува­жа­емая ре­дак­ция!
Я с нас­лажде­ни­ем чи­таю ваш кра­соч­ный и ин­те­рес­ный жур­нал, по­явив­ший­ся сов­сем не­дав­но. В пред­две­рии го­дов­щи­ны Дня По­беды, пред­ла­гаю вам ис­то­рию, рас­ска­зан­ную мо­ей сес­трой Зи­на­идой Эвель­сон, жи­вущей ны­не в Стей­тен Ай­лен­де (Нью-Й­орк).
Ува­жа­емая ре­дак­ция! Ваш жур­нал нам нра­вит­ся, под­пи­сались на не­го. Хо­тим пред­ло­жить за­мет­ки о быв­шем ев­рей­ском мес­течке Го­рош­ки, ко­торый те­перь яв­ля­ет­ся рай­цен­тром Жи­томир­ской об­ласти на Ук­ра­ине, Во­лодарск-Во­лын­ском. С ним свя­зана на­ша «прош­лая» жизнь. Быв­шие «во­лодар­ча­не», жи­вущие нын­че пре­иму­щес­твен­но в Шта­тах, зна­ют о на­писа­нии за­писок, мно­гие свя­зыва­лись с на­ми и со­об­ща­ли, что ждут пуб­ли­кации с не­тер­пе­ни­ем.

ШКОЛЬ­НЫЙ УРОК

В од­ной из ешив Стей­тен Ай­лен­да учи­тель­ни­ца чет­вёрто­го клас­са ре­шила про­вес­ти урок, пос­вя­щен­ный па­мяти Вто­рой Ми­ровой вой­ны и Хо­локос­ту.

Я не пред­став­ляю, ка­кие она наш­ла сло­ва, ко­торые мог­ли дой­ти до сер­дец та­ких ма­лень­ких де­тей — ведь боль, вы­пав­шую на во­ен­ное по­коле­ние, под­слас­тить не­воз­можно. Тем не ме­нее, мой внук Алекс со всей серь­ёз­ностью го­товил­ся и нас­той­чи­во про­сил нас рас­ска­зать что-ни­будь, что мы пом­ним о вой­не. Мои вос­по­мина­ния он сам пе­ревёл на ан­глий­ский, озаг­ла­вив рас­сказ «Буб­ли­ки». Вот он в ори­гина­ле, на рус­ском.

Каж­дое ле­то по за­ведён­но­му в со­вет­ской стра­не по­ряд­ку де­ти у­ез­жа­ли на ка­нику­лы в ла­геря, что­бы по­весе­лить­ся, от­дохнуть, за­вес­ти но­вых дру­зей и по­лучить зна­ния о при­роде. 21 и­юня 1941 го­да нас — стар­шую груп­пу дет­ско­го са­да, 7-8-лет­них де­тей — от­пра­вили в лет­ний ла­герь под Ки­ев. Пер­во­го сен­тября мы все дол­жны бы­ли бы пой­ти пер­вый раз в пер­вый класс. Для каж­до­го ре­бён­ка это бы­ло ог­ромное со­бытие, и, как пра­вило, за­поми­на­юще­еся на всю жизнь.

По­езд наш шёл быс­тро, уво­зя нас всё даль­ше от Мос­квы. За ок­ном мель­ка­ли до­ма, ле­са, по­ля, мы ви­дели па­сущих­ся ко­ров и та­буны ло­шадей, ма­лень­кие де­ревуш­ки. Мно­гие де­ти, нес­мотря на раз­но­об­ра­зие пей­за­жа, бы­ли плак­си­вы и грус­тны, ма­лень­кие сер­дца их сжи­мались от раз­лу­ки с до­мом.

Вско­ре наш по­езд за­мед­лил ход, а за­тем сов­сем ос­та­новил­ся на ма­лень­ком по­лус­танке. Де­тей вы­сади­ли. Уже сто­яла тём­ная ночь. Де­тиш­ки ста­ли пла­кать и вос­пи­тате­лям с боль­шим тру­дом уда­валось их ус­по­ко­ить. Не­дале­ко от стан­ции, на при­гор­ке, вид­не­лись цер­ковь и нес­коль­ко бе­лых хат. Ник­то не мог объ­яс­нить, что же про­ис­хо­дит. В кро­меш­ной ть­ме мы доб­ра­лись до цер­кви, где уже бы­ло мно­го 12-14-лет­них ре­бят, то­же зас­тряв­ших в пу­ти.

Цер­ковь ос­ве­щало нес­коль­ко тус­клых све­чей, при­чуд­ли­вые те­ни дви­гались по сте­нам, бы­ло жут­ко. Стар­шим ре­бятам нра­вилось пу­гать ма­лышей страш­ны­ми ис­то­ри­ями. Ре­бятиш­ки хо­тели есть, пить, спать, но от этих рас­ска­зов и не­обыч­ной си­ту­ации ник­то не сом­кнул глаз. Цер­ковь вы­сокая, с хо­рошей акус­ти­кой, и го­лос рас­сказ­чи­ка, как эхо, раз­да­вал­ся со всех сто­рон. На рас­све­те пос­лы­шал­ся не­веро­ят­ной си­лы гро­хот, зад­ро­жали сте­ны, по­сыпа­лись стёк­ла, на­чалась нас­то­ящая па­ника. Это бы­ла пер­вая бом­ба, сбро­шен­ная с фа­шист­ско­го са­молё­та. Рас­те­ряв­ши­еся вос­пи­тате­ли по­сади­ли всех де­тей опять в ва­гоны, и мы дви­нулись в об­ратном нап­равле­нии — на Мос­кву. По пу­ти по­езд пос­то­ян­но бом­би­ли — он был хо­рошей дви­жущей­ся ми­шенью. Нес­коль­ких ре­бят уби­ло, не­кото­рых ра­нило. До Мос­квы мы до­бира­лись очень дол­го. На пер­ро­не нас ник­то не встре­чал.

Ока­залось, 21 и­юня 1941 го­да был са­мый страш­ный день в ис­то­рии на­шей стра­ны. На­чалась вой­на, длив­ша­яся че­тыре го­да и унёс­шая 60 мил­ли­онов че­лове­чес­ких жиз­ней, 6 мил­ли­онов ев­ре­ев и сре­ди них — один мил­ли­он ев­рей­ских де­тей. Вся стра­на жи­ла обыч­ной на­лажен­ной жизнью, и вдруг — всё рух­ну­ло. Па­па мой был ко­ман­ди­рован в Си­бирь для на­лажи­вания вы­пус­ка тан­ков Т-34, са­мых мощ­ных за всю ис­то­рию вой­ны. Ма­му с мо­ей го­дова­лой сес­трён­кой эва­ку­иро­вали в Куй­бы­шев.

На ру­ках у двух ру­ково­дите­лей дет­ско­го са­да, долг ко­торых не поз­во­лял им бро­сить нас, ока­залось двад­цать де­тей. Нас опять пог­ру­зили в ва­гон для пе­ревоз­ки ско­та, наб­ро­сав нем­но­го со­ломы на ды­рявый пол. Ни­какой одеж­ды, оде­ял у нас не бы­ло. Де­ти ве­ли се­бя му­жес­твен­но, сра­зу пов­зрос­лев. При­еха­ли в го­род Че­лябинск, на­ходя­щий­ся на рас­сто­янии 1795 ки­ломет­ров от Мос­квы.

Нас ста­ли раз­во­зить на под­во­дах по де­ревуш­ке и прис­тра­ивать в ха­ты, где ещё бы­ли ка­кие-то сво­бод­ные мес­та. Я по­пала в очень бед­ную семью, там уже бы­ло пя­теро де­тей.

И вот нас­ту­пило ког­да-то так ожи­да­емое 1 сен­тября, и я пош­ла в шко­лу. На но­гах у ме­ня бы­ли боль­шие ре­зино­вые га­лоши, пе­ревя­зан­ные ве­рёв­ка­ми, и оде­яль­це вмес­то коф­точки. Зи­ма в этих кра­ях ран­няя и су­ровая. Вся дро­жа от мо­роза и ле­дяно­го вет­ра, я бе­жала в шко­лу, по­тому что там да­вали го­рячую кар­тошку «в мун­ди­рах». В ту зи­му я от­мо­рози­ла ру­ки и но­ги и по­том дол­гие го­ды ле­чилась. В се­реди­не зи­мы я тя­жело за­боле­ла, бре­дила и зва­ла свою ма­му. Ког­да оч­ну­лась — чу­до: уви­дела её, си­дящую ря­дом. Она дол­го ме­ня ра­зыс­ки­вала. Ей бы­ло не­пос­ти­жимо труд­но отыс­кать ме­ня в том во­ен­ном кош­ма­ре, ког­да бом­би­ли ва­гоны, де­ти гиб­ли, за­мер­за­ли, не­кото­рые от стра­ха за­быва­ли да­же свои име­на. Бы­ло боль­шим счасть­ем не по­терять­ся в кро­меш­ном аду дви­га­ющих­ся в раз­ных нап­равле­ни­ях ис­пу­ган­ных и ис­терзан­ных лю­дей.

Че­рез не­кото­рое вре­мя нас отыс­кал па­па, и с 1942 го­да мы все вмес­те жи­ли в Куй­бы­шеве. Как нем­но­го на­до бы­ло тог­да ма­лень­ко­му че­ловеч­ку для ра­дос­ти: в шко­ле нам да­вали ку­сочек чёр­но­го хле­ба и кон­фетку «по­душеч­ка». Как вку­сен был тот хлеб, на­поло­вину сме­шан­ный с от­ру­бями! А на 1 Мая мы по­лучи­ли да­же два буб­ли­ка. Ка­кая не­ожи­дан­ная уда­ча: я смо­гу угос­тить свою ма­лень­кую сес­трен­ку! Я бе­жала до­мой, как буд­то у ме­ня вы­рос­ли крылья. Вот и дом наш по­казал­ся. А вес­на в том го­ду бы­ла поз­дняя, ещё не рас­та­яли гряз­ные снеж­ные суг­ро­бы. И вдруг, от­ку­да ни возь­мись — две де­воч­ки. Они вых­ва­тыва­ют у ме­ня пор­тфель с буб­ли­ками, бро­са­ют в снег, бь­ют ме­ня по го­лове и, сме­ясь, убе­га­ют. Бы­ли лю­ди, ко­торые де­лились пос­ледним кус­ком хле­ба, но бы­ли и та­кие, ко­торые этот пос­ледний ку­сок от­би­рали. Как это жес­то­ко и нес­пра­вед­ли­во! От­ча­янию не бы­ло гра­ниц. Со мной слу­чилась ис­те­рика. Та дет­ская оби­да нав­сегда вре­залась в мою па­мять. По­том я по­няла, как мно­го в жиз­ни бу­дет обид и зла, и прав­да не всег­да по­беж­да­ет.

Уче­ники еши­вы, прос­лу­шав мои вос­по­мина­ния, за­дали толь­ко один воп­рос: по­чему рас­сказ на­зыва­ет­ся «Буб­ли­ки»? Их не тро­нула бом­бежка, за­кутан­ная в оде­яло де­воч­ка, го­лод и ра­дость ку­соч­ка хле­ба. Счас­тли­вые! И я по­дума­ла: как хо­рошо, что они не зна­ют ужа­са нес­час­тных де­тей вой­ны. И дай Бог, что­бы ни­ког­да на­ши де­ти, вну­ки и пос­ле­ду­ющие по­коле­ния не уз­на­ли то­го го­ря, ко­торое вы­пало нам. Пусть хле­ба всег­да бу­дет вдо­воль им, жи­вущим в столь счас­тли­вой стра­не, пол­ной дос­татка! Нель­зя срав­нить их жизнь с жизнью той го­лод­ной де­воч­ки, ка­кой я бы­ла 65 лет на­зад; они не по­нима­ют чувс­тва го­лода, по­тому что на каж­дом уг­лу лю­бого аме­рикан­ско­го го­род­ка мож­но ку­пить еду. А со сто­роны ос­тро­ва всег­да вид­на Ста­туя Сво­боды, оли­цет­во­ря­ющая мир зем­но­го изо­билия.

Ещё дол­гие го­ды пос­ле вой­ны мос­ков­ское ра­дио ве­щало на всю стра­ну пе­реда­чу о по­теряв­шихся родс­твен­ни­ках: «Ра­зыс­ки­ва­ет­ся ре­бёнок с крес­ти­ком на шее…».

А ведь и я мог­ла ока­зать­ся в их чис­ле.

Мес­течко в По­лесье

За­меча­тель­ный край — По­лесье. По­ля че­реду­ют­ся с ле­сами, при­рода ска­зоч­но-кра­сивая, кли­мат хо­роший, зем­ля пло­дород­ная. В По­лесье на Жи­томир­щи­не есть не­боль­шое мес­течко Во­лодарск-Во­лын­ский. Се­год­ня это по­сёлок го­род­ско­го ти­па, но ког­да я в 1955 го­ду при­еха­ла ту­да, то убе­дилась в том, что это нас­то­ящее ста­рин­ное ев­рей­ское мес­течко.

Ког­да-то там, не бе­регу реч­ки Ир­ши, бы­ло име­ние Ми­ха­ила Ил­ла­ри­оно­вича Ку­тузо­ва, по­дарен­ное ему в 1805 го­ду Ека­тери­ной II. Тог­да оно на­зыва­лось Го­рош­ка­ми. Три го­да про­жил в нём Ми­ха­ил Ил­ла­ри­оно­вич. Сме­нялись эта­пы ис­то­рии, а вмес­те с ни­ми и наз­ва­ния это­го на­селён­но­го пун­кта. В 1912-ом, ког­да праз­дно­вали 100-ле­тие по­беды над На­поле­оном, Го­рош­ки пе­ре­име­нова­ли в Ку­тузо­во; в 1924-ом — уже при Со­ветах — в честь ре­волю­ци­оне­ра-боль­ше­вика Во­лодар­ско­го, ко­торый ро­дил­ся в этих мес­тах, Го­рош­ки ста­ли на­зывать­ся Во­лодарск-Во­лын­ским. Есть не­пода­леку его де­ревуш­ка, ко­торая и се­год­ня но­сит наз­ва­ние Ма­лые Го­рош­ки (Ма­лого­рош­ки в прос­то­речье). И ог­ромные древ­ние ду­бы и ли­пы на хол­мистом бе­регу Ир­ши на тер­ри­тории име­ния Ми­ха­ила Ил­ла­ри­оно­вича сох­ра­нились. Там же — брон­зо­вый бюст Ку­тузо­ва на пь­едес­та­ле из чёр­но­го мес­тно­го габ­ро-лаб­ра­дори­та. Бо­гат этот край по­лез­ны­ми ис­ко­па­емы­ми. В 1934-ом об­на­ружи­ли там круп­ное мес­то­рож­де­ние квар­ца, го­лубо­го и ро­зово­го то­паза и свет­ло­зелё­ного бе­рил­ла.

В 1955 го­ду пос­ле окон­ча­ния Одес­ско­го Го­суни­вер­си­тета мы с му­жем бы­ли нап­равле­ны по рас­пре­деле­нию в Во­лодарск-Во­лын­ский. Я — в шко­лу ра­бочей мо­лодё­жи пре­пода­вать хи­мию и би­оло­гию, а муж — ге­оло­гом в Во­лын­скую Эк­спе­дицию. В то же вре­мя при­еха­ли по рас­пре­деле­нию и две учи­тель­ни­цы: Софья Ку­пер­ман — пре­пода­ватель ук­ра­ин­ско­го язы­ка и ли­тера­туры и Фа­ина Шнай­дер — пре­пода­ватель рус­ско­го язы­ка и ли­тера­туры. А че­рез нес­коль­ко ме­сяцев при­был, де­моби­лизо­вав­шись из ар­мии, Яков Трос­ман, пре­пода­ватель фи­зики и ма­тема­тики. Он мес­тный. Все трое во вре­мя Вто­рой ми­ровой Вой­ны по­быва­ли в раз­ных гет­то, а от­цы их во­ева­ли на фрон­те. Вот та­кой сло­жил­ся друж­ный мо­лодёж­ный кол­лектив. Са­мые тёп­лые вос­по­мина­ния ос­та­лись об этом пе­ри­оде жиз­ни.

В на­шей ма­лень­кой шко­ле учи­лись взрос­лые ре­бята и де­вуш­ки. Мно­гие да­же стар­ше нас, с ни­ми бы­ло лег­ко и ин­те­рес­но.

В том ев­рей­ском мес­течке жи­ли ра­душ­ные, доб­ро­жела­тель­ные лю­ди, сох­ра­нив­шие теп­ло­ту и юмор, нес­мотря на стра­дания, ко­торые приш­лось им пе­ренес­ти. Ока­зав­шись в Во­лодарск-Во­лын­ском, мы бы­ли по­раже­ны тем, что во мно­гих до­мах ок­на, вы­ходя­щие на про­ез­жую часть улиц, за­коло­чены дос­ка­ми. Нам объ­яс­ня­ли: та­кими они ос­та­лись ещё со вре­мён… пог­ро­мов. Пред­став­ля­ете!? Ев­реи, оби­тав­шие в тех де­ревен­ских до­миках, пе­режи­ли го­ря столь­ко, что да­же в 1955 го­ду не рис­ко­вали ок­на от­кры­вать.

Нев­да­леке от нас жил ста­рик Но­рин­ский. Со сле­зами на гла­зах он и его же­на рас­ска­зали, как из­де­вались чер­но­сотен­цы, как уби­вали его ро­дите­лей и их ма­лень­кую вось­ми­месяч­ную де­воч­ку. А Из­ра­иль — отец Яко­ва Трос­ма­на — рас­ска­зывал о жут­ких из­де­ватель­ствах над его семь­ёй. Он сох­ра­нил фо­тог­ра­фию кра­сави­цы сес­тры, ко­торую чер­но­сотен­цы звер­ски уби­ли и бро­сили в реч­ку.

Бо­же, как же не со­чета­ют­ся по­лес­ские кра­соты с те­ми чёр­ны­ми ли­холеть­ями!

Со­бытие, о ко­тором хо­чу рас­ска­зать, про­изош­ло в 1958 го­ду. Дом, где жи­ли ге­оло­ги, в том чис­ле и на­ша семья, сто­ял в по­ле, на ок­ра­ине по­сёл­ка, вда­ли вид­нелся лес. Од­нажды ви­жу из ок­на: у ле­са груп­па ка­ких-то лю­дей и ра­бота­ющий эк­ска­ватор. Муж уди­вил­ся: ни­какие ге­оло­гичес­кие ра­боты там вес­тись не дол­жны. Ока­залось, где-то аж на Ура­ле пос­ле дли­тель­ных по­ис­ков арес­то­вали быв­ше­го здеш­не­го по­лицая Ми­хай­лен­ко и при­вез­ли его в Во­лодарск-Во­лын­ский для следс­твен­но­го эк­спе­римен­та: что­бы по­казал мес­та, где он и со­об­щни­ки-по­лицаи расс­тре­лива­ли мир­ное на­селе­ние, сбра­сыва­ли тру­пы в ямы и за­сыпа­ли зем­лёй. За­хоро­нения вскры­ли и уви­дели ос­танки де­тей и бе­ремен­ных жен­щин. При­чём, не толь­ко со сле­дами пуль в го­ловах, но и с про­лом­ленны­ми че­репа­ми. Этот из­верг ци­нич­но объ­яс­нял, что на ком­му­нис­тов и на ев­ре­ев жал­ко бы­ло тра­тить пу­ли, по­тому раз­би­вал им го­ловы ло­мом. В со­сед­нем се­ле, где на­ходил­ся не­боль­шой дет­ский дом, и ку­да Ми­хай­лен­ко при­вёз фа­шис­тов, он, по внеш­ним приз­на­кам отоб­рал один­надцать де­тей, по­хожих на ев­ре­ев и расс­тре­лял их. Ещё два за­хоро­нения бы­ли вскры­ты в ле­су близ се­ла Дво­рище.

Мно­го ещё кро­вавых дел на сче­ту это­го не­людя. Суд над из­вергом про­ходил в Жи­томи­ре и длил­ся нес­коль­ко ме­сяцев. В за­ле су­да бы­ли вы­веше­ны ве­щес­твен­ные до­каза­тель­ства его убий­ств, в том чис­ле ма­лень­кие пи­неточ­ки и рас­па­шон­ки унич­то­жен­ных им груд­ных де­тей. По­жилые сви­дете­ли из Во­лодар­ска-Во­лын­ско­го, чу­дом вы­жив­шие в гет­то, уви­дев Ми­хай­лен­ко, па­дали в об­мо­рок. Суд при­гово­рил его к выс­шей ме­ре на­каза­ния.

Прош­ли го­ды. Во­лодарск-Во­лын­ский уже не по­хож на то ев­рей­ское мес­течко, где мы жи­ли. Нет уже тех ми­лых ста­рич­ков, ко­торые столь­ко пе­режи­ли. Нет и мо­их до­рогих кол­лег — Со­фы и Фа­ины. Яков жи­вёт в Из­ра­иле, мы иног­да зво­ним друг дру­гу, вспо­мина­ем на­шу мо­лодость и жизнь в Во­лодар­ске-Во­лын­ском.

А мно­гие уче­ники на­ши жи­вут сей­час в Фи­ладель­фии, нас не за­быва­ют.