ДОРОГА НА ГЕГАРД

Ве­лики ис­пы­тания, вы­пав­шие на до­лю Ар­ме­нии в пос­ледние го­ды. И всё ча­ще в па­мяти всплы­ва­ют име­на ум­ных, доб­ро­жела­тель­ных лю­дей, с ко­торы­ми ав­то­ру до­велось повс­тре­чать­ся, си­деть за праз­днич­ным сто­лом, вес­ти нес­пешные бе­седы — Су­рен, Вик­тор, Гам­лет, Шо­гик, Рип­си­ме… Эти за­мет­ки — дань ува­жения стра­не и её лю­дям.

Мно­го лет на­зад в Хос­тин­ском са­нато­рии ху­дож­ни­ков при­нимал я по кур­совке ма­цес­тин­ские ван­ны. Как вся­кий кур­со­воч­ник, я ощу­щал се­бя здесь че­лове­ком вто­рого сор­та — ле­чеб­ные про­цеду­ры да­вались во вто­рую оче­редь, обе­ды и ужи­ны — то­же. Но осо­бен­но уг­не­тало то, что жилье при­ходи­лось сни­мать в не­уют­ной час­тной хи­баре, ли­шён­ной эле­мен­тарных жи­тей­ских удобств. Хо­зяй­ка, вы­сокая ис­сохшая ста­руха, по боль­шей час­ти не­доб­ро мол­ча­ла. Ког­да же на неё на­ходил стих по­гово­рить, нап­равля­ющим стер­жнем ока­зыва­лись мрач­ные вос­по­мина­ния о коз­нях пос­то­яль­цев: му­сори­ли, за­тап­ты­вали по­лови­ки, по­чём зря ли­ли во­ду из ру­комой­ни­ка, не га­сили элек­три­чес­тво в сор­ти­ре.

Од­нажды ве­чером, ког­да я в уны­лом нас­тро­ении си­дел в са­натор­ном скве­рике, стре­мясь от­тя­нуть вре­мя сви­дания с хо­зяй­кой, ко мне под­сел не­высо­кий че­ловек с по­сереб­рённой бо­род­кой и прос­то, как со ста­рым зна­комым, за­гово­рил:

— Слу­шай, — энер­гично про­из­нес он, очень ес­тес­твен­но пе­рехо­дя на «ты». — За­чем скуч­ный? Док­тор го­ворит: хо­роший нас­тро­енье — Ма­цес­та по­мога­ет, пло­хой нас­тро­енье — не по­мога­ет.

Гла­за мо­его со­бесед­ни­ка, ши­рокие ова­лы с не­ожи­дан­но си­ними зрач­ка­ми смот­ре­ли при­вет­ли­во и прос­то­душ­но и сра­зу рас­по­ложи­ли по­ведать ему о мо­их пе­чалях.

— Пой­дем, слу­шай, к ди­рек­то­ру, — за­горя­чил­ся он. — Я ему ска­жу…

На дру­гое ут­ро, ког­да я под­хо­дил к вес­ти­бюлю, он ме­ня уже под­жи­дал. Пыл его за ночь нис­коль­ко не унял­ся, и че­рез две ми­нуты мы си­дели в ка­бине­тике ди­рек­то­ра са­нато­рия, и мой пок­ро­витель убеж­дал то­го ока­зать по­доба­ющее гос­тепри­имс­тво его дру­гу, ува­жа­емо­му че­лове­ку, ле­нин­градско­му про­фес­со­ру… Я пы­тал­ся вста­вить, что я не про­фес­сор, но в его стре­митель­но ль­ющу­юся речь не­воз­можно бы­ло вот­кнуть ни сло­веч­ка. Ког­да я по­том ска­зал ему об этом, он ха­рак­терным жес­том, выб­ро­сив вверх ла­дони, го­рячо воз­ра­зил:

— Слу­шай, что ты го­воришь? Ты вы­литый про­фес­сор. Спро­си ко­го хо­чешь.

Как бы там ни бы­ло, наш ви­зит ока­зал­ся ус­пешным, и я тут же был по­жало­ван плат­ной мес­то-кой­кой в но­мере мо­его пок­ро­вите­ля, ар­мян­ско­го ху­дож­ни­ка Ра­фа­эля Нал­бандя­на. На дру­гой день во вре­мя «мер­тво­го ча­са», так на­зывал­ся обя­затель­ный пос­ле­обе­ден­ный от­дых, Ра­фа­эль нег­ромко поз­вал ме­ня:

— Ми­ка­эль, не спишь? Слу­шай, я за­писал те­бя на этю­ды. Зав­тра едем.

— Ра­фа­эль, — рас­сме­ял­ся я, — по­бой­ся Бо­га. Вче­ра ты ме­ня вы­дал за про­фес­со­ра, се­год­ня — за ху­дож­ни­ка. Уго­лов­щи­на ка­кая-то!

— Слу­шай, за­чем та­кой прин­ци­пи­аль­ный. Ка­кой ху­дож­ник? Ка­кой этю­ды? Так пи­шет­ся: «На этю­ды». Для пси­цы.

— Ка­кой пси­цы?

— Ка­кой, ка­кой! Чер­ный. Бол­шой клув. Во­рон на­зыва­ет­ся.

— Для га­лоч­ки, — до­гадал­ся я.

— Для га­лоч­ки, — за­улы­бал­ся Ра­фа­эль, и вок­руг глаз раз­бе­жались по­лук­ру­жия ве­сёлых мор­щи­нок. — Для га­лоч­ки! Сам зна­ешь, сам спра­шива­ешь, — уп­рекнул он ме­ня по­пут­но. — Конь­як возь­мём, шаш­лык возь­мем, пик­ник де­ла­ем.

Так я ока­зал­ся в груп­пе ху­дож­ни­ков, ко­торые, наг­ру­зив­шись сум­ка­ми со снедью и пить­ем, на двух от­кры­тых ли­музи­нах по­кати­ли с ве­тер­ком по кра­сивым и опас­ным до­рогам Кав­каз­ско­го вы­соко­горья. Клас­сные шо­фёры зна­ли свое де­ло, и до­роги, как жи­вые, из­ви­вались и кор­чи­лись под мча­щими­ся ко­лёса­ми, ки­да­ясь по из­ло­мам уще­лий из сто­роны в сто­рону. Вни­зу, в про­пас­ти, пры­гали по кам­ням и шу­мели ди­кие гор­ные реч­ки, вок­руг кру­жили гор­ные ле­са, а над ни­ми вда­леке воз­ни­кали и про­пада­ли си­нева­тые снеж­ные вер­ши­ны.

На од­ном из при­валов, ког­да конь­як был вы­пит, шаш­лы­ки съ­еде­ны и мяг­кая рас­кре­поща­ющая ис­то­ма по­вали­ла всех на тра­ву, Ра­фа­эль сон­но спро­сил:

— Ми­ка­эль, слу­шай! Гик­сос зна­ешь?

Воп­рос был не из тех, что обыч­но мель­те­шили на ус­тах от­ды­ха­ющих, и я пе­рес­про­сил:

— Ко­го, ко­го?

— Гик­сос, го­ворю. На­ция та­кой. Не зна­ешь?

В дан­ной ку­рор­тной эку­мене я, воз­можно, был единс­твен­ным, кто хоть что-то об этом знал. По­доб­но ме­те­ору мель­кну­ли гик­со­сы на не­бос­во­де древ­ней­шей ис­то­рии Вос­то­ка и по­доб­но ме­те­ору бес­след­но за­теря­лись. Так что уже в древ­ности вос­по­мина­ния о них ста­ли смут­ны и не­оп­ре­делён­ны.

— Не зна­ешь, — удов­летво­рен­но ух­мыль­нул­ся Ра­фа­эль. — Гик­сос — очень ста­рин­ный на­ция, са­мый ста­рин­ный. От гик­сос ар­мен по­шел — ар­мян­ская на­ция.

— От­ку­да ты это зна­ешь? — изу­мил­ся я.

— За­чем «от­ку­да зна­ешь»? За­чем так го­воришь?

— Не сер­дись, Ра­фа­эль, — от­ве­тил я. — Дей­стви­тель­но, ник­то не зна­ет, кто та­кие гик­со­сы.

— За­чем ник­то не зна­ет? — воз­ра­зил он. — Кни­га зна­ет.

И он по­ведал, что в ере­ван­ском хра­нили­ще древ­них ру­копи­сей Ма­тена­дара­не есть ста­рин­ная кни­га, где го­ворит­ся, что ар­мя­не — от­прыс­ки гик­со­сов. И ев­реи — от­прыс­ки гик­со­сов. Две вет­ви, рас­ту­щие из од­но­го ство­ла, и зна­чит, эти два на­рода — братья. Это ему, Ра­фа­элю, рас­ска­зывал один ста­рый ува­жа­емый че­ловек, ко­торый слы­шал это от дру­гого ста­рого ува­жа­емо­го че­лове­ка. Родс­тво с по­рывис­тым, от­зывчи­вым, на­ив­ным Ра­фа­элем пред­ста­вилось мне, во вся­ком слу­чае, сим­па­тич­ной ра­бочей ги­поте­зой, и я не стал ему до­кучать от­но­ситель­но «гик­сос­ской» кни­ги Ма­тена­дара­на.

…Све­тило сол­нце. Сом­левшие от сы­тос­ти и по­коя ху­дож­ни­ки слад­ко по­сапы­вали, вос­ста­нав­ли­вая свои си­лы для но­вых этю­дов. Зас­нул на по­лус­ло­ве и Ра­фа­эль, пе­рева­лив свои гик­сос­ские за­боты на мой зад­рё­мыва­ющий мозг.

— А мо­жет, мы дей­стви­тель­но от од­но­го ство­ла, — ле­ниво ше­вели­лось в го­лове. — И внеш­не ар­мя­не и ев­реи как-то по­хожи… Де­ти в осо­бен­ности… Ге­нети­чес­кий код, он… Ты­сяче­летия…

Ког­да я по­кидал са­нато­рий, мы об­ме­нялись с Ра­фа­элем ад­ре­сами и ус­ло­вились при­ехать в гос­ти. Но как это час­то про­ис­хо­дит, доб­рые на­мере­ния от­кла­дыва­лись, по­том заг­лу­шались «тру­довы­ми буд­ня­ми», те­рялись свя­зи и ад­ре­са. Но что-то этой встре­чей бы­ло во мне за­роне­но, ка­кие-то древ­ние зо­вы вско­лых­ну­лись в ду­ше – Ар­ме­ния, Ара­рат, Ной, где-то в этих мес­тах по­кинув­ший свой ков­чег.

– И от­крыл Ной кров­лю ков­че­га, и вы­шел, и сту­пил на об­сохшую Зем­лю, и же­на его, и сы­новья, и жё­ны сы­нов, и вся­кая плоть из жи­вых и птиц, и ско­тов, и всех га­дов, прес­мы­ка­ющих­ся по зем­ле. И ра­зош­лись, и ста­ли пло­дить­ся и раз­мно­жать­ся на зем­ле.

– Так – в ев­рей­ской То­ре. В ан­на­лах же ре­аль­ной ис­то­рии за­печат­ле­лось, что око­ло че­тырёх ты­сяч лет на­зад вок­руг го­ры Ара­рат воз­никло го­сударс­тво, име­новав­ше­еся, соз­вучно го­ре, Урар­ту. Его пер­вой сто­лицей бы­ла кре­пость Эре­буни, и ру­ины её от­кры­лись ар­хе­оло­гам на од­ном из хол­мов Ере­вана.

Так спле­лось ми­нув­шее и су­щее. Эре­буни-Ере­ван ока­зал­ся сверс­тни­ком древ­не­го Ва­вило­на, стар­шим бра­том Ри­ма и млад­шим – И­еру­сали­ма. И на­ши с Ра­фа­элем да­лёкие пра­щуры впол­не мог­ли повс­тре­чать­ся, про­гули­ва­ясь по од­ной из улиц этих го­родов.

...И вот – счас­тли­вый слу­чай. Пос­ле поч­ти пя­ти ча­сов по­лёта, в сос­та­ве де­сан­та, воз­глав­ля­емо­го из­вес­тным риж­ским ма­тема­тиком, по­жало­вав­шим к сво­им ар­мян­ским уче­никам, и не­боль­шо­го от­ря­да его родс­твен­ни­ков, я всту­паю на зем­лю Ере­вана.

Нас встре­чали. Нас от­везли в гос­ти­ницу. Нас под­ня­ли в на­ши но­мера. Нам при­нес­ли че­мода­ны. Нас по­вели ку­шать.

Гос­ти­нич­ный рес­то­ран за­кан­чи­вал ра­боту – был час зак­ры­тия. Но на­ши хо­зя­ева с кем-то по­гово­рили, и вско­ре офи­ци­ант стал сер­ви­ровать стол. По­яви­лись ви­на, конь­яки, еда. Мы бы­ли го­лод­ны, и нам поз­во­лили нем­но­го на­сытить­ся без це­ремо­ний. А по­том на­чалось та­инс­тво тос­тов.

Пер­вый тост был про­воз­гла­шён за на­ше бла­гопо­луч­ное при­бытие, на­пол­нившее сер­дца на­ших хо­зя­ев и их до­мочад­цев ра­достью, что они име­ют воз­можность при­ветс­тво­вать дол­гождан­ных столь ува­жа­емых дру­зей и поз­на­комить­ся с при­ехав­ши­ми с ни­ми ува­жа­емы­ми родс­твен­ни­ками, ко­торые ста­ли но­выми ува­жа­емы­ми друзь­ями и сво­им при­ез­дом ещё боль­ше ум­но­жили ра­дость и удо­воль­ствие, по­луча­емые от встре­чи со ста­рыми друзь­ями.

Тост был вос­точный, пыш­ный, ви ти­ева­тый на язы­ке рус­ском, но с сим па­тич­ной под­ли­вой ар­мян­ской ак­цен та­ции. Он, а так­же на­пит­ки, по­буди­ли к от­ветно­му тос­ту. И мы вы­пол­ни­ли его на дол­жном уров­не, быс­тро ус­во ив ха­рак­тер и рек­ви­зит это­го древ­не­го ис­кусс­тва.

По­том пош­ли тос­ты за каж­до­го из гос­тей в от­дель­нос­ти... Уже по­гас­ли все люс­тры, за ис­клю­чени­ем од­ной. Уже от­пра­вил­ся на по­кой рес­то­ран­ный пер­со­нал, за ис­клю­чени­ем на­шего бе­дола­ги-офи­ци­ан­та. А мы всё ку­пались и ку­пались в ам­бро­зии тос­тов, про­из­но­симых за нас, на­ших поч­тенных ро­дите­лей, за на­ших де­тей и их де­тей...

На­ут­ро мы дви­нулись в ав­то­моби­лях по Ар­ме­нии. За го­родом от­кры­вал­ся обыч­ный для этих мест пей­заж – ши­рокие су­хие до­лины, без­лесье, осы­пи кам­ней, се­ро-жёл­тая ис­сохшая от жаж­ды тра­ва, зе­лёные пят­на са­дов и ого­родов. Ран­няя осень. Сол­нце. Теп­ло. По пу­ти воз­ни­кали не­боль­шие по­сёл­ки с дву­хэтаж­ны­ми ка­мен­ны­ми до­мами. Лич­ны­ми – под­ска­зыва­ли нам хо­зя­ева. Ре­бятиш­ки с оре­ховы­ми гла­зами – сов­сем ев­рей­ские по ти­пу де­ти, при­ветс­твен­но ма­хали нам ру­чон­ка­ми. Де­вуш­ка на крыль­це до­ма зап­ле­тала от­ли­вав­шую брон­зой ко­су, пос­матри­вая с лёг­кой улыб­кой по­верх ок­ру­жа­юще­го её ми­ра – тру­сящих по до­роге ос­ли­ков с се­дока­ми, про­ез­жа­ющих ма­шин, со­сед­ских пар­ней. Она зна­ла, что на неё зас­матри­ва­ют­ся, что чьё-то сер­дчиш­ко уча­щён­но бь­ёт­ся от вос­торга, и не от­ве­чая взгля­дом ни­кому, мо­лодо нас­лажда­лась эти­ми флю­ида­ми обо­жания.

Бы­ло вос­кре­сенье, и оно раз­во­рачи­валось сра­зу в трёх ипос­та­сях. Во­пер­вых, в сво­ём не­пос­редс­твен­ном ка­чес­тве вос­кре­сенья – дня от­ды­ха, ког­да мож­но не то­ропить­ся и рас­сла­бить­ся, пос­мотреть на де­ла рук сво­их и ог­ля­деть тёп­лы­ми сы­нов­ни­ми гла­зами ок­ру­жа­ющую зем­ную твердь.

Во-вто­рых, в этот день за­кан­чи­вал­ся все­со­юз­ный пла­новый ху­дожес­твен­но-му­зыкаль­ный фес­ти­валь, на Эч­ми­эд­зи­не к это­му дню (раз в семь лет) из олив­ко­вого мас­ла и 49 ин­дий­ских трав ва­рят елей, и со всех ар­мя­ног­ри­гори­ан­ских цер­квей ми­ра при­ез­жа­ют де­пута­ции, что­бы по­лучить и увез­ти к се­бе свою до­лю.

Это де­лало очень ожив­лённы­ми все до­роги и, ког­да на­ши хо­зя­ева вы­рули­ли на Ге­гард, ка­залось, вся Ар­ме­ния, кто на чём, дви­галась в эту сто­рону.

За­вер­ну­ли к Гар­ни. Здесь не­дав­но рес­тавра­торы воз­ро­дили из ру­ин древ­ний ан­тичный хра­мик, и на­ши хо­зя­ева не пре­мину­ли угос­тить им при­ез­жих. Чис­тень­кий, строй­ный, на вы­соком цо­коле кра­совал­ся он, как бы пох­ва­ля­ясь сво­ими изящ­ны­ми клас­си­чес­ки­ми фор­ма­ми – ко­лон­на­ми, ка­пите­лями, фрон­то­нами. Это бы­ла мес­тная ре­зиден­ция все­видя­щего гре­чес­ко­го бо­га сол­нца Ге­ли­оса, ежед­невно спо­зара­нок объ­ез­жа­юще­го на ог­не­дыша­щих ко­нях свои ла­тифун­дии. А ря­дом с хра­мом, на тра­ве, на лот­ках, на те­леж­ках вы­сились всхол­мле­ния да­ров ма­тери-зем­ли и бо­га-сол­нца – пыш­но­телые за­вид­но­го здо­ровья по­мидо­ры, за­вора­жива­ющие, как бы зо­вущие «съ­ешь ме­ня» пер­си­ки, пыш­ногру­дые, ис­то­ча­ющие не­гу гру­ши, мо­гучие гроздья ви­ног­ра­да, за­дирис­тый крас­но­мор­дый пе­рец, не­ведо­мые па­хучие тра­вы... Не в си­лах ус­то­ять, ту­рис­ты вы­тяги­вали из кар­ма­тила ог­ромные ва­луны, ог­ла­дила их до мяг­ких ова­лов и умер­ла. И сей­час меж кам­ней кра­дёт­ся хи­лый, неп­ри­мет­ный ру­че­ёк – всё, что ос­та­лось от той мо­гучей пра­мате­ри. Но эти вы­белен­ные дож­дя­ми и сол­нцем ва­луны, слов­но раз­во­рочен­ные кос­ти ги­гант­ско­го ди­нозав­ра, обоз­на­ча­ют «ске­лет» не­ког­да жи­вого рус­ла. Вок­руг ва­лунов нас­ло­илась поч­ва, про­рос­ли тра­вы, то тут, то там воз­ни­кали зе­лёные по­лян­ки, и к ним ус­тре­мились або­риге­ны в это праз­днич­ное вос­кре­сенье. С семь­ями, с му­зыкаль­ны­ми инс­тру­мен­та­ми, со снедью. Воз­жи­гались кос­терки, огонь сли­зывал жи­рок с на­низан­но­го на шам­пу­ры мя­са. И по всей до­лине тя­нуло тер­пким шаш­лычным дым­ком.

Ге­гард – один из са­мых ран­них па­мят­ни­ков древ­не­го хрис­ти­анс­тва в Ар­ме­нии. В IV в. здесь воз­ник мо­нас­тырь. Мно­го раз на про­тяже­нии ве­ков его дос­тра­ива­ли, рас­ши­ряли, жгли, унич­то­жали и сно­ва отс­тра­ива­ли. И сей­час этот ар­хи­тек­турный ан­самбль, как бы са­мой при­родой вжив­лённый в ска­лы, смот­рится как не­об­хо­димое до­пол­не­ние к ним. Ге­рард жив. Го­рят люс­тры в цер­квах. Идут служ­бы, про­да­ют­ся то­нень­кие вос­ко­вые све­чи-ма­каро­нины, и при­хожа­не не­сут их к по­любив­ше­муся мес­ту, за­жига­ют, при­леп­ля­ют к сте­не, что-то шеп­чут.