Этапы длинного пути

Из­давна в ли­тера­туре су­щес­тву­ет та­кой  ху­дожес­твен­ный    при­ём, суть  ко­торо­го  тол­ко­вый сло­варь рус­ско­го язы­ка объ­яс­ня­ет как спо­соб осу­щест­вле­ния че­го – то. При­ем этот  зак­лю­ча­ет­ся в мгно­вен­ном пе­реме­щении ли­тера­тур­но­го ге­роя из од­ной  ис­то­ричес­кой эпо­хи в дру­гую с целью сде­лать сю­жет бо­лее ди­намич­ным и ин­те­рес­ным бла­года­ря воз­никшей воз­можнос­ти опи­сать дан­ную эпо­ху под уг­лом взгля­да на­шего сов­ре­мен­ни­ка, вне­зап­но очу­тив­ше­гося в той сфе­ре оби­тания

     Как пра­вило, это пе­реме­щение про­ис­хо­дит вследс­твие по­луче­ния ли­тера­тур­ным ге­ро­ем смер­тель­ной трав­мы; он по­гиба­ет, но вос­кре­ша­ет в дру­гой эпо­хе или в сво­ем же об­ли­ке, или в об­ли­ке со­вер­шенно­го дру­гого че­лове­ка, не­ред­ко да­же дру­гого воз­раста.

 Мо­жет быть, су­щес­тву­ют бо­лее ран­ние при­меры та­кой ре­ин­корна­ции, но я лич­но стол­кнул­ся впер­вые с та­ким яв­ле­ни­ем при чте­нии ро­мана «Ян­ки из Кон­некти­кута при дво­ре ко­роля Ар­ту­ра », на­писан­но­го Мар­ком Тве­ном в 1889 го­ду, од­ном из пер­вых пу­тешес­твий во вре­мени в ли­тера­туре, за 6 лет до «Ма­шины вре­мени» Гер­берта У­эл­сса (1895). Глав­ный ге­рой  из ро­мана Мар­ка Тве­на а дра­ке по­луча­ет удар ло­мом по го­лове, те­ря­ет соз­на­ние, и по­пада­ет в эпо­ху бри­тан­ско­го ко­роля Ар­ту­ра ( 6й век), ге­роя мно­гих ры­цар­ских ро­манов.

    В на­ше вре­мя этот ли­тера­тур­ный при­ем по­лучил ши­рокое рас­простра­нение: Дмит­рий Даш­ко на­писал це­лую обой­му ми­лицей­ских бо­еви­ков, пе­ремес­тив сво­его ге­роя май­ора ми­лиции из мос­ков­ской по­лиции 2022 го­да в гу­берн­ский уго­лов­ный ро­зыск 1922 го­да од­но­го из го­родов РСФСР, пог­ру­зив его в ат­мосфе­ру на­чала НЭ­Па

  А Гри­горий Крас­ницкий пе­рено­сит сво­его ге­роя, жду­щего ис­полне­ния су­деб­но­го при­гово­ра умуд­ренно­го жиз­ненным  опы­том сов­ре­мен­но­го уп­равлен­ца из тю­рем­ной боль­ни­цы.  зна­мени­тых  «Крес­тов» 1999 го­да в эпо­ху Сред­не­вековья  в пер­вой чет­верти 12 ве­ка, и по­селя­ет его ду­шу в те­ло юно­го от­ро­ка, вну­ка сот­ни­ка, в бо­лотис­тых ок­рес­тнос­тях  При­пяти.

   Но  в рос­сий­ском ки­носе­ри­але «Обо­рот­ная сто­рона лу­ны»- 2012г за ос­но­ву при­нят дру­гой ва­ри­ант:

 При­дя в се­бя пос­ле ава­рии ( прес­ле­ду­емый офи­цером ми­лиции мань­як сби­ва­ет его ав­то­моби­лем); при этом ми­лици­онер об­на­ружи­ва­ет, что пе­ремес­тился во вре­мени и ока­зал­ся в 1979 го­ду в те­ле сво­его от­ца Ми­ха­ила Ива­нови­ча. При этом те­ло Ми­ха­ила Ми­хай­ло­вича ( сы­на) фи­зичес­ки ос­та­ет­ся 2011 го­ду в. боль­ни­це в сос­то­янии  ко­мы, бла­года­ря че­му он, на­ходясь в прош­лом, мо­жет пе­ри­оди­чес­ки слы­шать раз­го­воры, ко­торые ве­дут с ним его близ­кие, кол­ле­ги и вра­чи. Не по­нимая до кон­ца, что же та­кое с ним прик­лю­чилось, он ста­ра­ет­ся адап­ти­ровать­ся к но­вым ус­ло­ви­ям.

  И есть еще один ва­ри­ант, ко­торый из об­ласти не­на­уч­ной фан­тасти­ки пе­рехо­дит в ре­аль­ность, прав­да, ещё не­дос­та­точ­но изу­чен­ную и объ­яс­ненную на­укой. Суть это­го яв­ле­ния зак­лю­чена в клю­чевой  фра­зе  «пе­ред смертью вся жизнь про­ходит пе­ред гла­зами».

  Мно­гие лю­ди со­об­ща­ли о схо­жем опы­те, пе­режи­том на гра­ни жиз­ни и смер­ти, в том чис­ле о во­рохе вос­по­мина­ний, про­нося­щих­ся пе­ред гла­зами. И те­перь ис­сле­дова­тели смог­ли объ­яс­нить, по­чему это про­ис­хо­дит: меж­ду жизнью и смертью у не­кото­рых лю­дей уве­личи­ва­ет­ся час­то­та сер­дечных сок­ра­щений и воз­раста­ет ак­тивность моз­га.

 Лю­ди, в ка­кой-то мо­мент сво­ей жиз­ни, ока­зав­ши­еся на гра­ни смер­ти, пе­режи­ва­ют по­хожие ощу­щения: в раз­ные вре­мена и в раз­ных угол­ках зем­но­го ша­ра они рас­ска­зыва­ют о све­те в кон­це тун­не­ля, ощу­щении па­рения над собс­твен­ным те­лом, встре­че с умер­ши­ми близ­ки­ми или ка­лей­дос­ко­пе вос­по­мина­ний о про­шед­шей жиз­ни. Все это ука­зыва­ет, что за фра­зой «вся жизнь про­ходит пе­ред гла­зами» сто­ит кон­крет­ный би­оло­гичес­кий ме­ханизм, чью при­роду ис­сле­дова­телям еще пред­сто­ит изу­чить.

 Пред­став­ляя ме­му­ары сво­его ли­тера­тур­но­го ге­роя,  я вы­нуж­ден ис­поль­зо­вать нес­коль­ко ви­дов опи­сан­но­го вы­ше ху­дожес­твен­но­го при­ема, по­тому что че­лове­чес­кая па­мять - это уди­витель­ная вещь: она очень из­би­ратель­на. При­чем, в раз­ные пе­ри­оды жиз­ни: ран­нее детс­тво, школь­ные го­ды, от­ро­чес­тво, юность и т.д. из­би­ратель­ная спо­соб­ность па­мяти ме­ня­ет­ся, а по­тому поч­ти не­воз­можно вос­создать цель­ную кар­ти­ну вос­по­мина­ний, осо­бен­но ран­не­го, ещё дош­коль­но­го детс­тва.

   Имен­но по­это­му, опи­ра­ясь на собс­твен­ный опыт, я с боль­шим не­дове­ри­ем от­нёсся к вос­по­мина­ни­ям Юрия Вой­но­вича, ко­торый в вос­по­мина­ни­ях о ран­нем пе­ри­оде сво­ей жиз­ни, соз­да­ёт, рас­ска­зывая от пер­во­го ли­ца, до­воль­но связ­ное по­вес­тво­вание. Со стоп­ро­цен­тной уве­рен­ностью мож­но ут­вер­ждать, что в соз­да­нии вос­по­мина­ний учас­тво­вали уже взрос­лые в опи­сыва­емое вре­мя чле­ны его семьи.

   Мо­жет быть, и наш ге­рой  по­шел бы по это­му пу­ти, будь у не­го та­кая воз­можность. Но, бу­дучи пос­тавлен­ным ав­то­ром, т.е. мною в очень жёс­ткие ус­ло­вия для вос­по­мина­ний о про­шед­шей жиз­ни, т.е. на грань жиз­ни и смер­ти, вос­про­из­во­димые им вос­по­мина­ния но­сят та­кой спон­танный, т.е. воз­ни­ка­ющий вследс­твие внут­ренних при­чин, без не­пос­редс­твен­но­го воз­дей­ствия из­вне, ха­рак­тер. От­сю­да и та­кая от­ры­воч­ность эпи­зодов  и  от­дель­ных фраг­ментов.

А для обос­но­вания при­мене­ния та­кого жан­ра и при­менен со­от­ветс­тву­ющий ху­дожес­твен­ный при­ём: по­вес­тво­вание ве­дёт­ся от ли­ца че­лове­ка, на­ходя­щего­ся в бес­созна­тель­ном по­ложе­нии, в сос­то­янии ко­мы, ког­да, по сви­детель­ству вы­жив­ших пе­ред гла­зами про­ходят кар­ти­ны про­шед­шей жиз­ни, из­вле­ка­емые из под­корки соз­на­ния.

    Итак, по­вес­тво­вание, как и по­лага­ет­ся в та­ком  жан­ре, ве­дёт­ся от пер­во­го ли­ца. И в фор­ме рас­ска­за об уви­ден­ном и тран­сли­ру­емом ви­димым толь­ко ему  слу­шате­лям.

    Пом­ню я се­бя при­мер­но с 3-4 лет. Ра­зуме­ет­ся, да­леко не всё, толь­ко от­дель­ные эпи­зоды.

Нап­ри­мер, отец за­ходит в спаль­ную ком­на­ту, ко­торая с бoль­шим ос­но­вани­ем зас­лу­жива­ла, вви­ду сво­их ма­лых га­бари­тов, по­чёт­но­го на­име­нова­ния спа­лен­ка ( жи­ли мы вчет­ве­ром: ма­ма, па­па, я и сес­тра, стар­ше ме­ня на 7лет, за­нимая две ком­натки в 7 и 13 кв.мет­ров в ком­му­наль­ной квар­ти­ре, где оби­тало, кро­ме нас ещё пять се­мей, Эта квар­ти­ра бы­ла рас­по­ложе­на на чет­вёртом эта­же пя­ти­этаж­но­го  до­ма еще до­рево­люци­он­ной пос­трой­ки в са­мом цен­тре Ки­ева на ул. Со­фи­ев­ской, со­еди­ня­ющей пл. Бог­да­на Хмель­ниц­ко­го, кон­ная ста­туя ко­торо­го рас­по­лага­лась нап­ро­тив Со­фи­ев­ско­го со­бора, и Дум­скую пло­щадь , по­лучив­шей свое наз­ва­ние от рас­по­ложен­но­го на ней зда­ния Го­род­ской Ду­мы, вы­ходя­щего сво­им глав­ным фа­садом на Кре­щатик), и ви­дит, что я не сплю, а прос­то ле­жу в сво­ей кро­ват­ке с от­кры­тыми гла­зами и за­дум­чи­во смот­рю в по­толок.

  -Ты по­чему не спишь?

 - Я ду­маю.

 - О чем же ты ду­ма­ешь?

 - По­чему у Кли­ма Во­роши­лова так мно­го ор­де­нов…

А нуж­но ска­зать, что в те го­ды этот че­ловек имел боль­шую по­пуляр­ность у де­тей млад­ше­го дош­коль­но­го воз­раста бла­года­ря дет­ской ли­тера­туре, где он был чрез­вы­чай­но, как сей­час го­ворят, рас­кру­чен. Я до сих пор пом­ню сти­хот­во­рение,  на­чина­юще­еся сло­вами: «Кли­му Во­роши­лову пись­мо я на­писал…»

    Уже го­раз­до поз­же я уз­нал, что сти­хот­во­рение это на­писал ев­рей­ский по­эт Лев Квит­ко, пи­шущий на язы­ке идиш, а в пе­рево­де  Са­му­ила Мар­ша­ка оно бы­ло опуб­ли­кова­но в дет­ском жур­на­ле «Мур­зилка» в 1936 го­ду. Что же ка­са­ет­ся са­мого по­эта, то Квит­ко с дру­гими чле­нами Ев­рей­ско­го Ан­ти­фашист­ско­го ко­мите­та по­гиб в ста­лин­ских зас­тенках в 1952го­ду.

    Ко­неч­но, не по­зови тог­да  отец в спаль­ню ма­му и сес­тру для об­сужде­ния это­го со­бытия, эпи­зод та­кой нав­ряд ли вре­зал­ся бы так в мою па­мять.

  Сле­ду­ющий фраг­мент из мо­его ро­зово­го детс­тва при­ходит­ся на хму­рое ут­ро 22 и­юня 1941го­да. Вер­нее, да­та эта оз­на­чала уже ко­нец это­го детс­тва: ок­раска его рез­ко из­ме­нилась как и у мил­ли­онов  не толь­ко мо­их ро­вес­ни­ков – а мне тог­да бы­ло ме­нее 4,5лет, - но и все­го на­рода.

     Пе­редаю ощу­щения ре­бен­ка, а не взрос­ло­го че­лове­ка.

На ис­хо­де но­чи вы­ход­но­го дня 22 и­юня  мы бы­ли раз­бу­жены гро­хотом да­леких взры­вов. Впро­чем, это ни­кого осо­бен­но не взвол­но­вало: в то вре­мя час­то бы­ли уче­ния с мас­со­вым учас­ти­ем на­селе­ния, да­же до­мохо­зяй­ки бы­ли за­писа­ны в груп­пы ПВХО –про­тиво­воз­душная и хи­мичес­кая обо­рона: и моя ма­ма име­ла бре­зен­то­вую сум­ку с про­тиво­газом.

   Ещё рань­ше де­тям бы­ло обе­щано по­сеще­ние  зо­опар­ка, и ме­ня с стар­шей сес­трой ро­дите­ли спо­кой­но от­пусти­ли в рас­по­ложен­ный в те вре­мена на ок­ра­ине го­род зо­опарк.

 Са­мо по­сеще­ние зо­опар­ка у ме­ня в па­мяти не от­ло­жилось, но от­лично пом­ню, как мы с сес­трою, уже воз­вра­ща­ясь до­мой, сош­ли с трол­лей­бу­са на Дум­ской пло­щади  и ку­пили мо­роже­ное. Вдруг на­чал нак­ра­пывать дож­дик, мо­роже­ное по­тек­ло, а мы по­бежа­ли до­мой, спа­са­ясь от дож­дя.

  Обог­нув зда­ние Го­род­ской Ду­мы, мы уви­дели ма­му, ко­торая нас уже под­жи­дала у про­ез­да  с пло­щади на Со­фи­ев­скую ули­цу. Ее пер­вые сло­ва: «Вой­на!» на ме­ня осо­бого впе­чат­ле­ния на ме­ня тог­да не про­из­ве­ли, но… в пос­ле­ду­ющие дни и осо­бен­но но­чи…

   Да, осо­бен­но но­чи вре­зались в мою дет­скую па­мять. Раз­бу­жен­но­го ночью, под гро­хот раз­ры­вов, ме­ня ве­ли, по­лусон­но­го, по тем­ной лес­тни­це  чер­но­го хо­да с чет­верто­го эта­жа в под­вал. Лес­тнич­ная клет­ка  стре­митель­но на­пол­ня­лась людь­ми, вы­бега­ющи­ми по­лураз­де­тыми из сво­их квар­тир, не­ся в ру­ках свеч­ки, фо­нари­ки и лам­пы с не­понят­ным и пу­га­ющим наз­ва­ни­ем «ле­тучая мышь».

   Под­вал, дос­туп в ко­торый был со дво­ра, в мир­ное вре­мя был за­бит вся­ким хла­мом; вход в под­вал нам, де­тям, был ка­тего­ричес­ки зап­ре­щен. Но сей­час был гос­тепри­им­но рас­пахнут, но про­бирать­ся ту­да при­ходи­лось че­рез не уб­ранные еще ку­чи то­го са­мого хла­ма и му­сора.

В под­ва­ле же, тус­кло ос­ве­щен­ном эти­ми «ле­тучи­ми мы­шами», за­пол­ненном жен­щи­нами, деть­ми и ста­рика­ми (мо­лодые муж­чи­ны поч­ти от­сутс­тво­вали: они, как и мой  отец, 34х лет , уже бы­ли мо­били­зова­ны в Дей­ству­ющую ар­мию), слы­шал­ся дет­ский плач, кри­ки взрос­лых при каж­дом близ­ком взры­ве.

    Сле­ду­ющий эпи­зод, от­ло­жив­ший­ся в па­мяти, - это эва­ку­ация, ещё од­но не­обыч­ное для ре­бен­ка сло­во, обо­гатив­шее наш лек­си­кон с на­чала вой­ны. Чем за­пом­ни­лось это сло­во?

Об эва­ку­ации за­гово­рили бук­валь­но че­рез 3-4 дня пос­ле на­чала вой­ны. При­чем го­вори­ли по-раз­но­му: нап­ри­мер, зуб­ной врач, к ко­торо­му ме­ня по­вели из-за очень нек­ста­ти раз­бо­лев­ше­гося зу­ба, на воп­рос ма­мы, со­бира­ет­ся ли он эва­ку­иро­вать­ся, от­ве­тил: «Нет. Вы ду­ма­ете, что у нем­цев не бо­лят зу­бы?» ( Поз­днее, уже вер­нувшись из эва­ку­ации, мы уз­на­ли, что и его не обош­ла сто­роной судь­ба мас­сы ки­ев­ских ев­ре­ев - Ба­бий яр: ис­кусс­тво зу­бов­ра­чева­ния ос­та­лось не  вос­тре­бован­ным)

Но мои те­ти, ма­мины сес­тры, жив­шие на со­сед­ней ули­це, еди­ног­ласно ре­шили: «На­до ехать!»

   За­бегая впе­ред, ска­жу, что поч­ти пять­де­сят лет спус­тя, их де­ти ( ро­дите­ли уже уш­ли в луч­ший мир), ана­логич­но, ре­шая воп­рос о ре­пат­ри­ации в Из­ра­иль, вы­нес­ли та­кой же вер­дикт: «На­до ехать!» Ис­то­рия пов­то­ря­ет­ся, и воп­ре­ки Мар­ксо­вой те­ории, не всег­да как фарс. Бы­ту­ет мне­ние, что в не­кото­рых слу­ча­ях и при пов­то­рении со­бытий их мож­но трак­то­вать как тра­гедии.

   Не мо­гу не упо­мянуть ещё один за­пом­нивший­ся эпи­зод то­го же вре­мени, пе­ред отъ­ез­дом из Ки­ева. В на­шей ком­му­наль­ной квар­ти­ре, как уже бы­ло ска­зано вы­ше, про­жива­ло шесть се­мей, в т.ч. две ев­рей­ские.

  А гла­ва од­ной из се­мей ти­туль­ной на­ци­ональ­нос­ти, дя­дя Ва­ся, бу­дучи пь­яным , про­рычал нам, ухо­дящим из квар­ти­ры, вслед: «Дра­па­ете? Дра­пай­те, дра­пай­те, а то я всем жи­дам жи­воты  рас­по­рю!» И это ска­зал тот са­мый дя­дя Ва­ся, ко­торый ме­ня всег­да щед­ро ода­ривал кон­фе­тами. Я тог­да не всё, ра­зуме­ет­ся, по­нял,  но что эта уг­ро­за  от­но­силась имен­но к нам, ура­зумел дос­та­точ­но от­чётли­во.

Пос­леднее впе­чат­ле­ние от ухо­да из квар­ти­ры: пе­ред тем, как ма­ма зак­ры­ла две­ри на ключ, я заг­ля­нул внутрь, и эта кар­ти­на за­печат­ле­лась в дет­ском соз­на­нии нав­сегда – стол, нак­ры­тый бе­лой ска­тертью; блес­тел  на­тер­тый мас­ти­кой пар­кет; сол­нечные бли­ки иг­ра­ли на гра­фине с во­дой.

   Нес­коль­ко су­ток мы про­вели у де­бар­ка­дера воз­ле реч­но­го вок­за­ла, до­жида­ясь сво­ей оче­реди для пог­рузки на па­роход, иду­щий в Днеп­ро­пет­ровск. Сто­яла ужас­ная жа­ра, да­же ночь не при­носи­ла же­лан­ной прох­ла­ды.

 Не­од­нократ­но бы­ли на­леты не­мец­ких са­моле­тов, и ожи­да­ющие отъ­ез­да рас­сы­пались по всей при­лега­ющей к вок­за­лу тер­ри­тории, спа­са­ясь от бом­бё­жек в от­ры­тых тран­ше­ях А в чер­ном не­бе бы­ли вид­ны лу­чи про­жек­то­ров, ло­вящие вра­жес­кие са­моле­ты, и раз­ры­вы сна­рядов от зе­ниток Эта кар­тинка то­же вре­залась в па­мять ма­ло что по­нима­юще­го ре­бен­ка.

   На­конец при­шел и наш че­ред на пог­рузку. Прав­да, вмес­то па­рохо­да по­дали боль­шую бар­жу с бук­си­ром, не­боль­шим па­рохо­диком. Люд­ская  тол­па хлы­нула на де­бар­ка­дер и, не об­ра­щая вни­мание на ох­ра­ну, быс­тро за­пол­ни­ла трю­мы бар­жи. Па­рохо­дик дал гу­док и на­ше пу­тешес­твие на­чалось. Мы по­кину­ли Ки­ев 10 и­юля.

   Под ве­чер на­чал­ся на­лет.  Эки­паж бар­жи, пос­пешно пос­та­вив ее на якорь поч­ти на се­реди­не ре­ки, пе­решел на бук­сир, ко­торый от­со­еди­нил­ся от бар­жи и ушел к бе­регу, ук­ры­ва­ясь от опас­ности.

 Что тут на­чалось…  Я прос­то ни до, ни пос­ле это­го не слы­шал та­ких ду­шераз­ди­ра­ющих кри­ков. Де­ти не очень по­нима­ли, что же здесь про­ис­хо­дит, но, гля­дя на сво­их кри­чащих мам и ба­бушек, при­со­еди­нялись к это­му шу­му.

Од­на из сбро­шен­ных бомб упа­ла сов­сем ря­дом с бар­жей, и вол­на зах­лес­тну­ла на­шу по­суди­ну. Но обош­лось… Вско­ре мы про­дол­жи­ли на­ше пу­тешес­твие, и спус­тя не­кото­рое вре­мя,  бла­гопо­луч­но доб­ра­лись до Днеп­ро­пет­ров­ска.

   Нас приш­варто­вали к при­чалу уголь­но­го тер­ми­нала реч­но­го пор­та и пог­ру­зили в уголь­ные по­лува­гоны, ко­торые толь­ко-толь­ко бы­ли раз­гру­жены: в них по­лы ещё  бы­ли пок­ры­ты тол­стым  сло­ём  уг­ля.

   Не пом­ню точ­но, сколь­ко вре­мени мы про­вели в до­роге, но еха­ли очень быс­тро, поч­ти без ос­та­новок, часть пу­ти про­вели под дож­дём, а по­тому, ког­да сос­тав ос­та­новил­ся на ко­неч­ной стан­ции на­шего мар­шру­та - ста­ница Ти­машев­ка Крас­но­дар­ско­го края, и мы на­конец–то по­кину­ли свои уголь­нык ко­пи, то все выг­ля­дели, как шах­тё­ры пос­ле окон­ча­ния  ра­бочей сме­ны. Уви­дев ка­кой–то во­до­ём, все бро­сились смы­вать с се­бя грязь с та­ким ста­рани­ем, что во­да в нем быс­тро по­чер­не­ла: ес­ли в пру­ду и во­дилась ка­кая–то жив­ность, то это был её пос­ледний день.

   Всех эва­ку­иро­ван­ных раз­мести­ли в до­мах ста­нич­ни­ков, тог­да я впер­вые ус­лы­шал сло­ва: «пос­та­вить на пос­той». На­шу семью из трех че­ловек оп­ре­дели­ли на пос­той к по­жилой се­мей­ной па­ре, я за­пом­нил имя толь­ко муж­чи­ны: дя­дя Яша. Я с ним под­ру­жил­ся, он брал ме­ня в лод­ку ло­вить ры­бу, ря­дом был же­лез­но­дорож­ный  мост с во­ору­жен­ной ох­ра­ной, ко­торая не раз­ре­шала ры­бакам приб­ли­жать­ся к мос­ту.

   Дет­ская па­мять сох­ра­нила не­кото­рые под­робнос­ти: фрук­то­вый сад с мас­сой ва­ля­ющих­ся на зем­ле аб­ри­косов; змею, ко­торую дя­дя Яша за­рубил ло­патой; се­бя, за­дыха­юще­гося в прис­ту­пе каш­ля из-за под­хва­чен­но­го где-то кок­лю­ша.

   Я всё ещё не осоз­на­вал, в ка­ком мы на­ходим­ся по­ложе­нии, и час­то прис­та­вал к ма­ме с воп­ро­сом, ког­да же мы вер­нёмся до­мой. Она ни­чего не от­ве­чала, но у неё на гла­зах  по­яв­ля­лись сле­зы,

  От­но­ситель­но спо­кой­но­му ти­машев­ско­му пе­ри­оду на­шей жиз­ни ско­ро при­шел ко­нец: в во­ен­ных свод­ках о по­ложе­нии на фрон­тах по­яви­лось рос­тов­ское нап­равле­ние, и мы за­соби­рались в до­рогу. На сей раз мы дол­жны бы­ли ехать в Си­бирь, в го­род Омск: имен­но ту­да из Ки­ева был эва­ку­иро­ван за­вод, к ко­торо­му мы бы­ли при­писа­ны.

    Я точ­но не знаю, по­чему так по­лучи­лось (спро­сить  сей­час не у ко­го: - «од­них уж нет, а про­чие да­лече»), - что пер­вые два эта­па эва­ку­ации про­ходи­ли в фор­ма­те ка­кой–то ор­га­низо­ван­ности, а на си­бир­ском эта­пе мы бы­ли  вы­нуж­де­ны  на­де­ять­ся толь­ко на свои воз­можнос­ти: бес­ко­неч­ные пе­ресад­ки с по­ез­да на по­езд, дли­тель­ные ожи­дания на стан­ци­ях, оче­реди да­же за ки­пят­ком. И опять-та­ки чет­ко вре­залось в па­мять: нуж­ный по­езд при­был да­леко не на пер­вый путь, вре­мя сто­ян­ки его ог­ра­ниче­но, нуж­но ус­петь доб­рать­ся до не­го, и вот кар­ти­на… мас­лом, за­печат­ленная в дет­ском соз­на­нии: ма­ма, не­сущая ме­шок с ве­щами на пле­чах; с од­ной сто­роны её – моя  сес­тра с ка­кой-то  пок­ла­жей, с дру­гой сто­роны- я, с бре­зен­то­вой сум­кой из под про­тиво­газа, в ко­торой  то­же что-то ле­жит.

 Ру­ки у ма­мы за­няты меш­ком, по­это­му я и сес­тра дер­жимся за по­лы её паль­то. и это все под дож­дем впе­ремеж­ку со сне­гом, по чав­ка­ющей под но­гами гря­зи. Бр- р- р!

   А эти то­вар­ные теп­лушки, на­пол­ненные раз­но­шерс­тной пуб­ли­кой… Их оби­тате­ли, в ос­новном, де­ти, жен­щи­ны и ста­рики. Но из­редка встре­чались и мо­лодые муж­чи­ны. Пом­ню дра­ку меж­ду ни­ми, и од­но­го ок­ро­вав­ленно­го, с пе­ревя­зан­ной го­ловой.

Уже  в го­раз­до бо­лее поз­дние вре­мена вы­яс­нил, что это бы­ли жи­тели за­пад­ных об­ластей Ук­ра­ины и Бе­лорус­сии, быв­шие под­данные Поль­ши, ко­торые ста­ли со­вет­ски­ми граж­да­нами и ко­торых де­пар­ти­рова­ли в глу­бин­ные  рай­оны Со­юза: из-за не­дове­рия к ним их по­нача­лу не бра­ли в ар­мию, по­том и до них дош­ла оче­редь -  их оп­ре­деля­ли, в ос­новном, в строй­ба­ты.

    Еха­ли мы очень дол­го, в до­роге я за­болел вос­па­лени­ем лег­ких и копью, и в по­мут­ненном соз­на­нии от­ло­жилась лишь кар­тинка при­ез­да в уже за­сыпан­ный сне­гом Омск.

Сно­ва про­цеду­ра ус­трой­ства на пос­той к мес­тным жи­телям: на­шу семью оп­ре­дели­ли в до­мик, где жи­ла мо­лодая жен­щи­на – муж её был на фрон­те - с сы­ном Ви­тей, он был еще млад­ше ме­ня.

    Про­болел я око­ло по­луто­ра ме­сяцев, выз­до­ровел бла­года­ря ка­кими-то судь­ба­ми до­быто­му суль­фи­дину, но ког­да встал с пос­те­ли,  был нас­толь­ко слаб, что не мог  са­мос­то­ятель­но хо­дить: маль­чик Ви­тя во­дил ме­ня за ру­ку по ком­на­те.

   Сле­ду­ющая кар­ти­на  от­ло­жилась в дет­ском соз­на­нии… Зи­ма  про­дол­жа­ет­ся, но мы  жи­вём  уже не на квар­ти­ре, а в па­латоч­ном го­род­ке, не­пода­лёку от за­вода, где ра­бота­ет ма­ма.

    Что та­кое па­лат­ка на нес­коль­ко де­сят­ков че­ловек? Кар­кас из де­ревян­ных брусь­ев, на по­лови­ну заг­лублён в зем­лю и  об­тя­нут дву­мя сло­ями бре­зен­та с окош­ка­ми в вер­хней час­ти. Внут­ри –   пла­ниров­ка ти­пово­го ба­рака, фа­нер­ные пе­рего­род­ки де­лят ба­рак на уз­кие ку­пе с дву­хярус­ны­ми на­рами, меж­ду дву­мя ря­дами ку­пе – не­широ­кий про­ход.

Нес­коль­ко кир­пичных пе­чей круг­ло­суточ­но то­пят­ся де­жур­ны­ми, что­бы под­держи-вать снос­ную тем­пе­рату­ру. В па­лат­ках про­жива­ют за­вод­ские ра­бочие, час­тично эва­ку­иро­ван­ные из Ки­ева, час­тично наб­ранные на мес­те,- очень раз­ный кон­тингент. За­пом­ни­лись пь­яные кри­ки и пес­ни. Да­же сей­час пом­ню та­кие  сло­ва:

                                                 Отор­ви­те ру­ки, нос,
                                                 Не  вступ­лю я в ваш кол­хоз..

    Не­боль­шое от­ступ­ле­ние от те­мы. В ре­аль­ной жиз­ни су­щес­тву­ют яв­ле­ния, ко­торые труд­но пред­ста­вить се­бе в са­мых фан­тасти­чес­ких сце­нари­ях. Де­ло в том, что спус­тя 20 с лиш­ним лет, уже пос­ле окон­ча­ния ин­сти­тута судь­ба сно­ва заб­ро­сила ме­ня в Омск.

   И в 1972 го­ду мне до­велось при­сутс­тво­вать при зак­ладке ог­ромно­го кор­пу­са (пло­щадь  зас­трой­ки бо­лее 110 ты­сяч кв.м) це­ха круп­но­габа­рит­ных шин. Про­ект це­ха был сос­тавлен  на­шим про­ек­тным ин­сти­тутом, и я на про­тяже­нии бо­лее де­сяти лет осу­щест­влял ав­тор­ский над­зор за его стро­итель­ством.

     По­чему так дол­го его стро­или? Ос­новная при­чина дол­гос­троя – ти­пич­ная для все­го со­вет­ско­го ка­питаль­но­го стро­итель­ства: мощ­ности под­рядных стро­итель­ных ор­га­низа­ций  не ох­ва­тыва­ли все­го фрон­та стро­итель­ства. По­тому - то про­ек­ти­ров­щи­кам, по сог­ла­сова­нию с за­каз­чи­ком, при­ходи­лось раз­би­вать воз­ве­дение боль­ших объ­ек­тов на ряд пус­ко­вых­ком­плек­сов.

     Я при­шел на стро­итель­ную пло­щад­ку, ког­да на учас­тке пер­во­го пус­ко­вого ком­плек­са  на­чина­ли за­бив­ку свай, а на ос­таль­ной час­ти строй­пло­щад­ки за­вер­шался снос дву­хэтаж­ных шла­коб­лочных жи­лых зда­ний, воз­ве­ден­ных в пер­вые пос­ле­во­ен­ные го­ды на мес­те па­латоч­но­го го­род­ка, да-да, то­го са­мого па­латоч­но­го го­род­ка, в ко­тором мы пе­режи­ли  страш­ную зи­му  1941-1942 го­дов.

Вот та­кой по­ворот ис­то­ричес­ко­го раз­ви­тия!
 
     И воз­вра­ща­ем­ся в ле­то 1942 го­да.

Сле­ду­ющее дей­ствие, из­вле­чен­ное из глу­бин па­мяти. Мы жи­вем сно­ва на пос­тое. Уже в па­мяти сох­ра­нил­ся ад­рес:  6я Ли­ния №86. Дом рас­по­ложен в квар­та­ле меж­ду  го­род­ским клад­би­щем и ули­цей Пе­ревоз­ной. Свое наз­ва­ние эта ули­ца по­лучи­ла по­тому, что упи­ралась в тот учас­ток бе­рега Ир­ты­ша, где па­ром осу­щест­влял пе­реп­ра­ву на ле­вый бе­рег ре­ки.

     Ули­ца эта для нас, маль­чи­шек, бы­ла ин­те­рес­на тем, что по ней час­то про­ходи­ли мар­ше­вые ро­ты, от­прав­ля­ющи­еся на фронт.

Имен­но там я впер­вые ус­лы­шал пес­ню «Свя­щен­ная вой­на», ко­торую пе­ли сол­да­ты этих мар­ше­вых рот.

    Дом, в ко­тором мы про­жива­ли, сос­то­ял из двух по­ловин: на од­ной жи­ли хо­зя­ева, ко­то  рых уп­лотни­ли из-за эва­ку­иро­ван­ных, раз­ме­щен­ных на вто­рой по­лови­не до­ма. Эта по­лови­на име­ла от­дель­ный вход че­рез се­ни в ко­ридор, где бы­ли две­ри двух ком­нат.

    В пер­вой жи­ла семья из Ле­нин­гра­да: муж, за­вод­ской ра­бочий, ко­торый че­рез не­кото­рое  вре­мя по­гиб от по­раже­ния элек­тро­током; его же­на, и доч­ка Га­ля, моя ро­вес­ни­ца.

    Во вто­рой ком­на­те – мы втро­ём и ма­мина род­ная сес­тра с до­черью, ро­вес­ни­цей мо­ей  сес­тры. Как-то так по­лучи­лось, что к это­му вре­мени в Омск при­еха­ли еще три ма­мины  род­ные сес­тры с деть­ми и же­на  ма­мино­го род­но­го бра­та с дву­мя деть­ми. Они жи­ли в  дру­гих мес­тах го­рода, но мы час­то встре­чались, и у ме­ня по­яви­лось сра­зу нес­коль­ко дво­юрод­ных брать­ев и сес­тра, все  поч­ти мои ро­вес­ни­ки.

     В этом до­ме мы про­жили до ле­та 1944 го­да, до на­шего воз­вра­щения в ос­во­бож­денный  Ки­ев. Но я нем­но­го за­бегаю впе­ред.

     С сен­тября моя род­ная сес­тра Ира и дво­юрод­ная сес­тра Же­ня, жив­шая со сво­ей ма­мой  вмес­те с на­ми ( Ира и Же­ня  про­пус­ти­ли це­лый учеб­ный год из-за эва­ку­ации ), на­чали хо­дить в шко­лу, а я в дет­ский сад, ко­торый, кста­ти, был рас­по­ложен бук­валь­но ря­дом с этой шко­лой №38.

   По­это­му мы вмес­те вы­ходи­ли из до­ма ра­но ут­ром: на­ибо­лее ко­рот­кий путь к на­шей це­ли ле­жал че­рез го­род­ское клад­би­ще. До­рога в об­ход клад­би­ща за­нима­ла вре­мени  в нес­коль­ко  раз боль­ше.

Осо­бен­но страш­но бы­ло хо­дить зи­мой, по­тому что в эти ут­ренние ча­сы бы­ло ещё тем­но.

   Пред­ставь­те се­бе: в тем­но­те, по пус­тынно­му без­людно­му по­гос­ту идут трое де­тей, в воз­расте от 5 до 12 лет, ми­мо све­жих мо­гил ( нуж­но за­метить, что смер­тность в го­роде бы­ла очень ве­лика: и от го­лода и от бо­лез­ней сре­ди мир­но­го на­селе­ния и от ран у во­ен­нослу­жащих в мно­гочис­ленных во­ин­ских гос­пи­талях), ко­торые в ус­ло­ви­ях си­бир­ской зи­мы,  из-за про­мер­за­ния грун­та на глу­бину бо­лее 2х мет­ров, очень не прос­то бы­ло ко­пать до  тре­бу­емых раз­ме­ров. По­это­му ве­сен­нее сол­нце, рас­тапли­вая  днем глы­бы мер­злых комь­ев  зем­ли, не­ред­ко об­на­жало тор­ча­щие ко­неч­ности тру­пов, за­хоро­нен­ных впо­вал­ку, без гро­бов, в брат­ских мо­гилах. Всё это дей­ство­вало на дет­скую пси­хику  не са­мым по­ложи­тель­ным об­ра­зом, тем бо­лее, что де­ти в та­ком воз­расте ве­рят в «воз­вра­щение жи­вых мер­тве­цов».

     Эти  стра­хи под­креп­ля­лись впол­не ре­аль­ны­ми слу­хами о том, что в го­роде ору­ду­ет  бан­да, чле­ны ко­торой охо­тят­ся за деть­ми с целью их умерщ­вле­ния для из­го­тов­ле­ния пи­рож­ков. В об­щем, при­чин для стра­ха бы­ло пре­дос­та­точ­но.

     За­пом­ни­лось и по­сеще­ние ки­ноте­ат­ра под Но­вый год, где де­тям вы­дали праз­днич­ные  по­дар­ки, а по­том по­каза­ли сра­зу два филь­ма: «Два бой­ца» и до­кумен­таль­ный «Ле­нин­град  в борь­бе» о жиз­ни го­рожан в ус­ло­ви­ях бло­кады. Этот фильм про­из­вёл очень силь­ное впе­чат­ле­ние. Не­кото­рые кад­ры на­дол­го вре­зались в па­мять.

     Вре­мя шло… Жизнь на­лажи­валась по­нем­но­гу, фрон­то­вые свод­ки ста­нови­лись бо­лее оп­ти­мис­тичны­ми. Но по­хорон­ки шли с фрон­та бе­зос­та­новоч­но: две ма­мины сес­тры по­лучи­ли из­ве­щения о ги­бели суп­ру­гов, та­кая же участь пос­тигла и му­жа зо­лов­ки, т.е. ма­мино­го стар­ше­го род­но­го бра­та, кро­ме то­го у ма­мы  по­гиб и млад­ший род­ной брат.

    В кон­це 1943 го­да мы по­лучи­ли пись­мо от па­пы, ко­торый со­об­щил, что на­ходит­ся в Ки­еве, в гос­пи­тале, пос­ле ра­нения, по­лучен­но­го при ос­во­бож­де­ния го­рода и что он был в  уце­лев­шем на­шем до­ме на ули­це  Со­фи­ев­ской. В на­ших ком­на­тах в ком­му­наль­ной квар­ти­ре жи­ли ка­кие-то лю­ди, он пре­дуп­ре­дил их, что его семья жи­ва и обя­затель­но вер­нется  в Ки­ев: по­это­му они дол­жны ис­кать се­бе но­вое жи­лище.

    В на­чале ле­та 1944 го­да все фор­маль­нос­ти с вы­зовом в Ки­ев бы­ли ула­жены, за­вод то­же  го­товил­ся к воз­вра­щению в свой род­ной го­род и от­прав­лял ту­да свою теп­лушку с груп­пой ра­бочих, и на­ша семья по­лучи­ла раз­ре­шение на про­езд.

     На­ше пу­тешес­твие в Ки­ев про­дол­жа­лось це­лый ме­сяц.  Теп­лушку  час­то от­цепля­ли от по­ез­дов и воз­ни­кала не­об­хо­димость  по нес­коль­ко дней, на­ходясь на за­пас­ных  пу­тях, ожи­дать по­пут­ных мар­шру­тов. Из-за от­сутс­твия ма­нев­ро­вых па­рово­зов не­ред­ко пас­са­жирам на­шего ва­гона при­ходи­лось вруч­ную пе­рего­нять теп­лушку по ука­занию дис­петче­ра к  сос­та­вам, иду­щим в нуж­ном нам нап­равле­нии.

  А под Пол­та­вой мы да­же уго­дили под на­лет не­мец­ких са­молё­тов. За­пом­ни­лись сре­ди до­рож­ных впе­чат­ле­ний и по­куп­ки че­реш­ни и ран­ней виш­ни, что пос­ле  си­бир­ско­го фрук­то­вого де­фици­та выг­ля­дело эк­зо­тикой.

    В и­юне мы при­были в Ки­ев. Мне уже ис­полни­лось семь лет, и вос­по­мина­ния при­об­ре­ли бо­лее осоз­нанное пред­став­ле­ние.

На ок­нах во всём до­ме ви­сели све­томас­ки­ровоч­ные што­ры: ре­жим све­томас­ки­ров­ки сох­ра­нял­ся до кон­ца вой­ны. 

  Не­боль­шое от­ступ­ле­ние.

     Пом­ню фильм «Го­род за­жига­ет ог­ни», вы­шед­ший в про­кат ещё в 1958 го­ду, и сня­тый по по­вес­ти Вик­то­ра Нек­ра­сова «В род­ном го­роде» Там идет речь о Ки­еве, в ко­тором от­ме­нили све­томас­ки­ров­ку и от­кры­то «заж­глись ог­ни» толь­ко  в День По­беды.

 И то, что это не миф и не ле­ген­да, и так бы­ло на са­мом де­ле, мо­гу лич­но зас­ви­детель­ство­вать.

    Итак, при­быв в Ки­ев, в и­юне 1944 го­да, мы ещё дваж­ды по­пада­ли под бом­барди­ров­ку с воз­ду­ха, так что не­об­хо­димость соб­лю­дения ре­жима све­томас­ки­ров­ки  су­щес­тво­вала объ­ек­тивно.

    В этой свя­зи вспо­мина­ет­ся та­кой эпи­зод. В один из ве­черов, ус­лы­шав шум со дво­ра, я вы­шел  на бал­кон.

(А нуж­но ска­зать, что наш двор на­поми­нал глу­бокий ко­лодец, об­ра­зован­ный с трёх сто­рон  на­шим, име­ющим П-об­разную фор­му, пя­ти­этаж­ным до­мом, а с  чет­вёртой сто­ро ны -  дво­ровым фа­садом 9ти этаж­но­го до­ма, рас­по­ложен­но­го на Ми­хай­лов­ском про­ул­ке, иду­щем па­рал­лель­но ул. Со­фи­ев­ской.)

   Вый­дя на бал­кон, я уви­дел не зак­ры­тые све­томас­ки­ров­кой яр­ко ос­ве­щен­ные ок­на квар­ти­ры на вто­ром эта­же до­ма с Ми­хай­лов­ско­го про­ул­ка. А шу­мели под­рос­тки из на­шего до­ма, тре­бу­ющие вык­лю­чить свет. Вы­шед­шая на бал­кон этой квар­ти­ры жен­щи­на в от­вет крик­ну­ла:  «Я толь­ко вче­ра вер­ну­лась с фрон­та, а вы, соп­ля­ки, бу­дете ме­ня учить!»

Но эта па­фос­ная ти­рада не про­из­ве­ла впе­чат­ле­ния на ре­бят, и они за­яви­ли, что ра­зобь­ют  стек­ла в ок­нах. Это по­дей­ство­вало, и свет в квар­ти­ре по­гас.

Нуж­но ска­зать, что по­сеще­ние бом­бо­убе­жищ во вре­мя этих,  уже пос­ле воз­вра­щения из  эва­ку­ации, на­летов мне не при­поми­на­ет­ся.

     Про­дол­жим же  на­ши вос­по­мина­ния.

   В на­ших двух ком­натках  уже ник­то не жил: за­нимав­шая её семья вы­еха­ла до на­шего воз­вра­щения, ос­та­вив клю­чи со­седям. Со­седи же, кро­ме семьи дя­ди Ва­си, бы­ли все но­вые.

    Прав­да, на­ци­ональ­ный сос­тав ос­тался преж­ним, прос­то вмес­то од­ной ев­рей­ской семьи
 по­яви­лась дру­гая.

Ме­бель на­ша час­тично сох­ра­нилась. А вот наш трель­яж, т.е. трехс­твор­ча­тое зер­ка­ло, мы с чь­ей-под­сказ­ки,  ра­зыс­ка­ли в со­сед­нем до­ме, и нам его вер­ну­ли.

   Приб­ли­жалось пер­вое сен­тября, и ме­ня, уже дос­тигше­го млад­ше­го школь­но­го воз­раста, за­писа­ли в пер­вый класс шко­лы №6, рас­по­ложен­ной на ны­неш­ней Ми­хай­лов­ской пло­щади ( Не пом­ню её тог­дашне­го наз­ва­ния) меж­ду кор­пу­сами При­сутс­твен­ных мест, где и по сей день квар­ти­ру­ет МВД и об­ко­ма пар­тии, ко­торое сей­час за­нима­ет МИД Ук­ра­ины. На эту пло­щадь вы­ходят ули­цы Жертв конт­рре­волю­ции, Боль­шой Жи­томир­ской, Ми­хай­лов­ской и Вла­димир­ской, с неё же – про­ход к фу­нику­леру. Под­робнос­ти упо­минаю по­тому, что, под­хо­дя к пло­щади с про­тиво­полож­ной по от­но­шению к зда­нию  шко­лы сто­роны, я всег­да ис­пы­тывал труд­ности с пре­одо­лени­ем пу­ти к шко­ле по крат­чай­ше­му нап­равле­нию: при­ходи­лось оги­бать пло­щадь по пе­римет­ру.

    Бли­же к кон­цу го­да в Ки­ев вер­ну­лись из эва­ку­ации и дру­гие родс­твен­ни­ки, и у нас по­сели­лись две ма­мины сес­тры с деть­ми: маль­чи­ком, стар­ше ме­ня год и де­воч­кой, стар­ше на два го­да, а так­же ма­мин па­па, со сво­ей вто­рой же­ной ( ма­мина ма­ма умер­ла ещё до вой­ны), её до­черью с ре­бен­ком пя­ти лет. Все они вре­мен­но по­сели­лись у нас, в ожи­дании про­пис­ки, по­ис­ках жилья и ус­трой­ства на ра­боту, по­это­му мож­но се­бе пред­ста­вить сте­пень уп­лотне­ния на­ших бы­товых ус­ло­вий и ко­сые взгля­ды со­седей: их мож­но бы­ло по­нять, т.к. на­ши «гос­ти» соз­да­вали до­пол­ни­тель­ную наг­рузку на мес­та об­ще­го поль­зо­вания в ком­му­наль­ной квар­ти­ре!

     До сих пор для ме­ня ос­та­ет­ся за­гад­кой, как у нас  мог­ло раз­местить­ся один­надцать че­ловек, толь­ко для спаль­ных мест не хва­тало да­же пло­щади по­ла, тем бо­лее, что ма­мин па­па за­болел вос­па­лени­ем прос­та­ты, и он один рас­по­лагал­ся в спаль­не.

…Пер­вый класс в шко­ле.. До сих пор вспо­минаю его с ужа­сом и сод­ро­гани­ем.  Я не мог на­учить­ся чи­тать: бук­вы у ме­ня не скла­дыва­лись в сло­ги, а сло­ги – в сло­ва.  Со­дер­жа­ние бук­ва­ря я прос­то, бла­года­ря хо­рошей па­мяти, за­учил на­изусть, но сто­ило дать мне дру­гую кни­гу, как я на­чинал «плыть».

На­ша учи­тель­ни­ца тре­бова­ла, что­бы я за­нимал­ся до­маш­ним чте­ни­ем, но я смог где-то раз­до­быть  толь­ко  тол­стен­ную  кни­гу для взрос­лых, с не по­нят­ным для ме­ня со­дер­жа­ни­ем. И ник­то не по­сове­товал мне за­писать­ся в дет­скую биб­ли­оте­ку!

Впро­чем, при тех ус­ло­ви­ях жиз­ни у взрос­лых прос­то не бы­ло ни вре­мени, ни ма­лей­шей воз­можнос­ти уде­лять вни­мание де­тям: в жиз­ни то­го вре­мени шла борь­ба за эле­мен­тарное вы­жива­ние.

Мой дво­юрод­ный брат, ко­торый был стар­ше ме­ня  на год, но учил­ся то­же в пер­вом клас­се, и мы си­дели за од­ной пар­той, ус­пе­вал в учё­бе не луч­ше: в об­щем, ти­пич­ная  «слад­кая па­роч­ка»

    Осо­бен­но пло­хо об­сто­яли де­ла с  тет­ра­дями и учеб­ни­ками, их прос­то не бы­ло. В на­шем шка­фу наш­лась единс­твен­ная, ещё до­во­ен­ная тет­радь в ко­сую ли­ней­ку, для пра­вопи­сания – пред­мет за­вис­ти для од­ноклас­сни­ков. Для за­даний по ос­таль­ным пред­ме­там ис­поль­зо­валась обер­точная бу­мага.

    В фев­ра­ле 1945 го­да ма­мин па­па умер,- и горь­кая иро­ния! - че­рез два дня пос­ле его смер­ти приш­ло из­ве­щение из пас­пор­тно­го сто­ла ми­лиции о раз­ре­шении на про­пис­ку его семьи.

    Спус­тя ме­сяц же­на де­да с до­черью и внуч­кой, ко­торые пос­ле смер­ти де­да фор­маль­но ока­зались для нас аб­со­лют­но чу­жими людь­ми, до­каза­ли в су­де свое пра­во на свою еще до­во­ен­ную жил­пло­щадь и по­кину­ли на­шу пе­рена­селен­ную квар­ти­ру. Ды­шать ста­ло нем­но­го лег­че: часть лю­дей пе­ресе­лились в ос­во­бодив­шу­юся спаль­ню.

 Од­нажды ночью ме­ня раз­бу­дили, и ма­ма, взяв ме­ня на ру­ки из кро­ват­ки, вы­нес­ла в сто­ловую, и я уви­дел трех муж­чин в во­ен­ной фор­ме.

 «Сы­нок, - ска­зала она, - ты уз­на­ешь сво­его па­пу?» Я  тут же по­тянул­ся к… чу­жому че­лове­ку: не уз­нал род­но­го от­ца! Впро­чем, удив­лять­ся не­чему: за че­тыре го­да вой­ны он из­ме­нил­ся нас­толь­ко, что с мо­им  еще  до­во­ен­ным пред­став­ле­ни­ем о нем, со­вер­шенно не сов­па­дал.

  Ока­зыва­ет­ся,  па­па со сво­ей ко­ман­дой был пос­лан на ка­кой-то за­вод для по­луче­ния во­ен­ной тех­ни­ки и по до­роге зас­ко­чил к нам бук­валь­но на па­ру ча­сов: ут­ром, ког­да я прос­нулся, его уже не бы­ло. Я да­же спра­шивал, не прис­ни­лось ли все это мне. Нет. не прис­ни­лось..

   Вой­на бли­зилась к по­бед­но­му за­вер­ше­нию… Мне за­пом­ни­лось се­мей­ное праз­дно­вание Пер­во­го мая. Мы бы­ли приг­ла­шены в семью па­пиной сес­тры, ко­торая не­дав­но вер­ну­лась из эва­ку­ации, из Уфы.

Жи­ли они в са­мом кон­це Вла­димир­ской ули­цы, ни­же ул. Сак­са­ган­ско­го, в де­ревян­ном дву­хэтаж­ном фли­геле во дво­ре боль­шо­го до­ма.

У всех бы­ло праз­днич­ное нас­тро­ение, гос­ти за­сиде­лись до­поз­дна, и я зас­нул на ди­ван­чи­ке в уг­лу ком­на­ты. Ме­ня не ста­ли бу­дить, тран­спорт уже не хо­дил, а ид­ти по Вла­димир­ской до Со­фи­ев­ской ул. всё-та­ки бы­ло да­леко­вато, тем бо­лее для ре­бен­ка. По­это­му взрос­лые ре­шили, что я ос­та­нусь до ут­ра, а ут­ром  ме­ня от­пра­вят до­мой.

И ут­ром я от­пра­вил­ся до­мой, бла­го, до­рогу знал хо­рошо. Вре­мя бы­ло ран­нее, лю­дей на ули­це  поч­ти не бы­ло, и толь­ко воз­ле зда­ния уни­вер­си­тета мне повс­тре­чалась груп­па лю­дей, ко­торые гром­ко поз­драв­ля­ли друг дру­га и ра­дос­тно сме­ялись.

Приб­ли­зив­шись, я ус­лы­шал: «На­ши взя­ли Бер­лин, Гит­лер умер, ско­ро  По­беда! Ур-ра!»

    Да, о По­беде объ­яви­ли спус­тя не­делю… Да, это бы­ло все­народ­ное тор­жес­тво, но для ме­ня лич­но и для на­шей семьи оно бы­ло ом­ра­чено. По­чему? Это грус­тная ис­то­рия.

Но по по­ряд­ку обо всем..

Ве­чера этой не­дели я, как и все ре­бята с на­шего дво­ра, про­вел на ули­це, бе­гая с пло­щади Бог­да­на Хмель­ниц­ко­го на пло­щадь Ка­лини­на: на этих пло­щадях пе­ред­вижные ки­но­ус­та­нов­ки кру­тили до­кумен­таль­ные филь­мы с во­ен­ной хро­никой и муль­тфиль­мы: мне за­пом­ни­лась «Сказ­ка о ца­ре  Сал­та­не». Тог­да мы не бы­ли из­ба­лова­ны зре­лищ­ны­ми ме­роп­ри­яти­ями, и бы­ли ра­ды лю­бой ока­зии встре­чи с ки­но­эк­ра­ном. По­тому и бе­гали вверх – вниз по Со­фи­ев­ской.

   А ра­но ут­ром мы прос­ну­лись уже при объ­яв­ленной по­беде. Ма­ма ещё рань­ше уш­ла на ра­боту, а я с бра­том пос­пе­шил на ули­цу.

Ули­ца бы­ла зап­ру­жена ра­дос­тным на­родом: все ли­кова­ли. На дру­гой сто­роне ули­цы, у до­ма №15, стар­шие ре­бята, под­рос­тки 15-16 лет, ус­та­нови­ли най­ден­ную где-то грам­мо­фон­ную тру­бу, и на­чали ду­рачить­ся, ве­дя по­бед­ный «ре­пор­таж», на­подо­бие: «Вни­мание, вни­мание! Го­ворит Мос­ква! Поз­драв­ля­ем всех с По­бедой над Гер­ма­ни­ей! Бер­лин взят, Гит­лер убит, но его за­мес­ти­тель Геб­бельс до сих пор жи­вёт в со­сед­нем до­ме №17».

Здесь не­об­хо­димо по­яс­не­ние. При­рода-мать иног­да от­ка­лыва­ет не­во­об­ра­зимые ве­щи: дей­стви­тель­но, жи­вущий в  со­сед­нем до­ме под­росток был, как две кап­ли во­ды, по­хож на гит­ле­ров­ско­го ми­нис­тра про­паган­ды Геб­бель­са. Я так и не знал нас­то­яще­го име­ни это­го пар­ня, его все на­зыва­ли  Геб­бельс: мне не­из­вес­тно, как сло­жилась его даль­ней­шая судь­ба, но на­вер­ня­ка он был об­ре­чен до кон­ца сво­их дней но­сить это клей­мо. Не знаю, нас­коль­ко ско­ро нас­ту­пил этот ко­нец, но, ве­ро­ят­но, он не раз пов­то­рял сло­ва че­хов­ской ге­ро­ини по име­ни Каш­танка: «Так жить нель­зя, на­до уда­вить­ся!»

   Но, да­лее… Про­дол­жая слу­шать это смеш­ное объ­яв­ле­ние, я на­чал пос­те­пен­ное воз­вра­щение на свою сто­рону ули­цы, но де­лал это, пя­тясь спи­ной на­зад. И в это вре­мя мча­щий­ся с боль­шой ско­ростью во­ен­ный гру­зовик, -  как вид­но, хмель по­беды зас­та­вил во­дите­ля за­быть об ос­то­рож­ности - за­дел ме­ня сво­им пра­вым кры­лом: я взле­тел в воз­дух и при­зем­лился пря­мо ли­цом на бор­дюр тро­ту­ара. По­теряв соз­на­ние, я оч­нулся спус­тя сут­ки на боль­нич­ной кой­ке.
    Что же про­изош­ло за эти сут­ки?  Гру­зовик бес­пре­пятс­тве­но про­дол­жил свой бег: в праз­днич­ной су­мато­хе ник­то не смог его за­дер­жать, а, ве­ро­ят­но, и не  бы­ло та­кой воз­можнос­ти. В ка­кой- то кон­то­ре на пер­вом эта­же на­шего до­ма был те­лефон, и по не­му выз­ва­ли  «Ско­рую по­мощь», ко­торая и увез­ла ме­ня в боль­ни­цу.

Мой дво­юрод­ный брат, на гла­зах у ко­торо­го всё это и про­изош­ло, бро­сил­ся в дом и поз­вал свою ма­му: уви­дев эту кар­ти­ну, она на­чала так  пла­кать и кри­чать, что ок­ру­жа­ющие при­няли её за мать пос­тра­дав­ше­го. Тем не ме­нее в ма­шину «Ско­рой» её так и не взя­ли, а толь­ко со­об­щи­ли, что от­ве­зут ме­ня в Ок­тябрь­скую (б. Алек­сан­дровскую) боль­ни­цу.

      А в это вре­мя ра­дость от дол­гождан­ной По­беды про­дол­жа­ла  своё  три­ум­фаль­ное шес­твие по го­роду. Пред­при­ятия и уч­режде­ния ста­ли зак­ры­вать­ся, от­пуская сво­их ра­бот­ни­ков по до­мам. И уп­равле­ние «Ук­рком­би­корм», в ко­тором ра­бота­ла ма­ма, не бы­ло ис­клю­чени­ем.

     За­метим, что с ра­ботой в Ки­еве в то вре­мя бы­ла из­вес­тная нап­ря­жён­ка: мно­гие пред­при­ятия, вер­нувшись из эва­ку­ации, еще не во­зоб­но­вили свою де­ятель­ность, то же от­но­силось и к уч­режде­ни­ям, прос­то прер­вавшим свою ра­боту с на­чалом вой­ны. По­это­му  лю­ди бы­ли сог­ласны на лю­бую ра­боту: шла борь­ба за эле­мен­тарное вы­жива­ние.

     И вот ма­ма, вый­дя из сво­его уч­режде­ния, рас­по­ложен­но­го в са­мом кон­це буль­ва­ра Шев­ченко, поч­ти на гра­нице с Ев­ба­зом, пош­ла сво­им ежед­невным мар­шру­том до ул. Вла­димир­ской и да­лее, по­вер­нув на­лево, до Со­фи­ев­ской.

 Дой­дя до на­шей ули­цы, она встре­тила свою зна­комую из до­ма нап­ро­тив. Пос­ле вза­им­ных поз­драв­ле­ний с По­бедой и объ­ятий со­сед­ка по­веда­ла ей об ужас­ном про­ис­шес­твии, Ма­ма сра­зу за­бес­по­ко­илась:

- Там же мой сын!

- Нет, это не он. Его мать у ва­шего до­ма ужас­но кри­чала и пла­кала.

 (Со­сед­ка приш­ла поз­днее, ме­ня уже увез­ла «Ско­рая», а пла­чущую жен­щи­ну – мою тё­тю – при­няла за мою ма­му)

    В об­щем, ма­ма бро­силась бе­жать вниз по ули­це и, дос­тигнув наш дом, всё уз­на­ла. Но по­пасть в боль­ни­цу она смог­ла толь­ко ве­чером: Кре­щатик был уже пе­рек­рыт, на нём на­чались праз­днества.

В боль­ни­це она уп­ро­сила де­жур­но­го вра­ча раз­ре­шить ей толь­ко взгля­нуть на ме­ня. Я был еще без соз­на­ния, а ли­цо моё пред­став­ля­ло со­бой один сплош­ной си­няк. К то­му вре­мени мне уже за­шили раз­би­тый нос, на­ложив нес­коль­ко швов: этот шрам до сих пор ме­ня «ук- ра­ша­ет».

 Ма­ме пред­ло­жили дож­дать­ся ут­ренне­го об­хо­да, ибо толь­ко тог­да мож­но бы­ло вы­яс­нить, есть ли у ме­ня сот­ря­сение моз­га: это са­мая боль­шая трав­ма, ко­торая мог­ла мне уг­ро­жать, в об­щем, как ска­зал де­жур­ный врач, я срав­ни­тель­но лег­ко от­де­лал­ся: «Мог­ло бу­ты ще гир­ше!»

   К  ут­ренне­му об­хо­ду я уже оч­нулся, но гла­за не от­кры­вал: все те­ло нес­терпи­мо бо­лело, осо­бен­но го­лова. Ма­ма на­чала спра­шивать у глав­но­го, ве­дуще­го об­ход, есть ли у ме­ня сот­ря­сение моз­га.

-« А это мы сей­час про­верим. Спро­сите у не­го что-ни­будь», – ска­зал врач.

«Сы­нок,- ска­зала ма­ма,- все хо­рошо, вой­на окон­чи­лась. Па­па прис­лал те­лег­рамму, что он ско­ро при­едет.»

И тут я сре­аги­ровал: «Но ведь по­левая поч­та не при­нима­ет те­лег­раммы. Это­го не мо­жет быть».

Учас­тни­ки об­хо­да от не­ожи­дан­ности  за­мер­ли, а гла­ва об­хо­да  ска­зал: «О ка­ком сот­ря­сении моз­га мож­но го­ворить? Не все взрос­лые это зна­ют.»

  Че­рез не­делю ме­ня вы­писа­ли из боль­ни­цы и всю дол­гую до­рогу из Алек­сан­дровской боль­ни­цы до Бес­са­раб­ско­го кры­того рын­ка и да­лее по Кре­щати­ку, нес­мотря на мои воз­ра­жения, ма­ма нес­ла ме­ня на ру­ках. Еще не­делю я соб­лю­дал пос­тель­ный ре­жим, а ког­да си­няки сош­ли с ли­ца, я, на­конец-то, мог вый­ти на ули­цу.

Про­дол­же­ние: Часть 2