Мастер из Филадельфии

ОБ АВ­ТО­РЕ

Пан­ченко Ири­на Гри­горь­ев­на - ли­тера­туро­вед, кри­тик, пе­дагог, жур­на­лист. Ро­дилась в Ярос­лавле. Окон­чи­ла Ки­ев­ский уни­вер­си­тет им. Т. Г. Шев­ченко. Кан­ди­дат фи­лоло­гичес­ких на­ук, до­цент. Член Со­юза жур­на­лис­тов Ук­ра­ины. Пре­пода­вала рус­скую ли­тера­туру в Ки­ев­ском пе­даго­гичес­ком уни­вер­си­тете им. М. П. Дра­гома­нова, за­тем в Ки­ев­ском уни­вер­си­тете им. Т. Г. Шев­ченко, и, на­конец, в Ки­ев­ском уни­вер­си­тете усо­вер­шенс­тво­вания учи­телей им. Б. Д. Грин­ченко.

 С 1997 го­да - в Фи­ладель­фии. Член AATSEEL - Аме­рикан­ской Ас­со­ци­ации сла­вис­тов и пре­пода­вате­лей язы­ков стран Вос­точной Ев­ро­пы. Ре­гуляр­но выс­ту­пала с док­ла­дами на еже­год­ных меж­ду­народ­ных на­уч­ных кон­фе­рен­ци­ях этой ас­со­ци­ации.

 Ав­тор пя­ти книг ("В по­ис­ках со­вер­шенс­тва. Про твор­чес­тво Юрия Оле­ши". Ки­ев, 1974; "Вик­тор Ас­тафь­ев", Ки­ев, 1980; "Прак­ти­кум по ора­тор­ской ре­чи", Пен­за, 1990; "Ми­фы и фоль­клор на­родов ми­ра", Ки­ев, 2003; "Влюб­лённые в те­атр" (в со­ав­торс­тве с К. Га­мар­ник), Фи­ладель­фия, 2014).

Сос­та­витель и ав­тор ком­мента­ри­ев (в со­ав­торс­тве с В. Ску­ратов­ским) 640-стра­нич­ной ан­то­логии "Се­реб­ря­ный век" (Ки­ев, 1991). Ав­тор свы­ше двух­сот ста­тей в об­ласти ли­тера­туро­веде­ния и куль­ту­роло­гии.

Пе­чата­лась в рос­сий­ских, ук­ра­ин­ских, не­мец­ких, дат­ских и аме­рикан­ских из­да­ни­ях на трёх язы­ках (рус., укр., англ.), в том чис­ле, в жур­на­лах "Воп­ро­сы ли­тера­туры", "Ли­тера­тур­ное обоз­ре­ние", "Collegium", "Лiте­рату­роз­навс­тво", "Всесвiтня лiте­рату­ра", "Рус­ский язык и ли­тера­тура в ву­зах Ук­ра­ины", "Су­часність", "Вiдрод­ження", "Ре­нес­санс", "Но­вый бе­рег", "Мос­ты", Symposion - A Journal of Russian Thought ("Сим­по­зи­он - Жур­нал рос­сий­ской мыс­ли"), "Но­вый жур­нал", "По­бережье", "Рос­сий­ская эмиг­ра­ция: прош­лое и сов­ре­мен­ность" (изд. На­уч­но­го со­вета Рос­сий­ской Ака­демии На­ук), "Сло­во/Word", "Зер­ка­ло" и др.; в га­зетах "Но­вое рус­ское сло­во", "Па­нора­ма", "Мир", "Фи­ладель­фия" и др.

Из-за не­показ­ной скром­ности это­го че­лове­ка нем­но­гие зна­ют, что в Фи­ладель­фии жи­вёт щед­ро ода­рён­ный та­лан­том, сво­еоб­разно мыс­ля­щий ли­тера­тор Фи­липп Иса­ак Бер­ман. Ему под­властна фор­ма рас­ска­за, ро­мана, дра­мы. Он пи­шет ску­по, взве­шен­но, пе­режи­вая и об­ду­мывая каж­дое сло­во. За каж­дым его ху­дожес­твен­но-точ­ным сло­вом - умуд­рённость жизнью, опыт ра­дос­тей, го­ря, ре­лиги­оз­ных пе­режи­ваний и... слад­кая му­ка са­мовы­раже­ния.

Бер­ман ра­но ощу­тил своё ли­тера­тур­ное приз­ва­ние. Ему хо­телось де­лить­ся с чи­тате­лем. Он ни­ког­да не был толь­ко "бе­лым во­рот­ничком", нес­мотря на своё ин­же­нер­ное об­ра­зова­ние. За свою жизнь ра­ботал ле­сору­бом, бе­тон­щи­ком, шту­кату­ром, ас­фаль­ти­ров­щи­ком, мас­те­ром на строй­ке, ин­же­нером на ста­лели­тей­ном за­воде, за­веду­ющим ла­бора­тори­ей. Его пер­вые выс­тупле­ния в пе­чати на­чались в 1960 го­ду в мно­готи­раж­ной га­зете. Со вре­менем нес­коль­ко его рас­ска­зов по­яви­лись в "Ли­тера­тур­ной Рос­сии", "Мос­ков­ской прав­де", жур­на­ле "Че­ловек и при­рода".

В ли­тера­тур­ную шко­лу при Со­юзе пи­сате­лей (се­минар Юрия Три­фоно­ва) Бер­ман при­нёс свои бесс­траш­но прав­ди­вые рас­ска­зы, зас­лу­жив пох­ва­лы не толь­ко ру­ково­дите­ля се­мина­ра, но и та­ких ав­то­ритет­ных ли­тера­торов тех лет, как Юрий На­гибин, Сер­гей Ан­то­нов. Дру­гой вли­ятель­ный в из­да­тель­ских де­лах пи­сатель, бе­зоши­боч­но по­чу­яв та­лант Фи­лип­па, в раз­го­воре  с гла­зу на глаз обе­щал "рас­кру­тить" его имя, ес­ли он от­ка­жет­ся от сво­ей фа­милии и возь­мёт сла­вян­ский псев­до­ним.

Та­кая пер­спек­ти­ва не соб­лазни­ла Фи­лип­па. Ему бы­ла про­тив­на са­ма мысль о карь­ере офи­ци­аль­но­го, пос­лушно­го влас­ти, "при­кор­млен­но­го" пи­сате­ля. Хмель ча­емой сво­боды сло­ва, без ко­торой не­мыс­ли­ма под­линная ли­тера­тура, кру­жил его го­лову так же, как и соз­на­ние его дру­зей-еди­номыш­ленни­ков (Е. По­пов, Е. Коз­лов­ский, В.Кор­мер, Е.Ха­рито­нов, Н. Кли­мон­то­вич, Д. При­гов). Они ор­га­низо­вали в Мос­кве не­зави­симую груп­пу "Ка­талог", сос­та­вили ан­то­логию сво­их про­из­ве­дений, за­думав её из­дать вне цен­зу­ры. Это был сме­лый пры­жок в ли­тера­туру нравс­твен­но­го соп­ро­тив­ле­ния. Меж­ду тем "на дво­ре" сто­ял глу­хой 1980-й, неп­ри­мири­мо и жес­то­ко бо­ров­ший­ся с ина­комыс­ля­щими. В 1981 го­ду КГБ раз­гро­мили "Ка­талог". Бер­ма­ну в этой же ор­га­низа­ции  убе­дитель­но приг­ро­зили уго­лов­ной стать­ёй - и он в те­чение нес­коль­ких дней вы­нуж­ден был по­кинуть стра­ну. 

 В США Фи­липп ра­ботал ин­же­нером, пре­пода­вал в уни­вер­си­тете, не прек­ра­щая тру­дить­ся над ру­копи­сями, ус­та­нав­ли­вая ли­тера­тур­ные свя­зи. В аме­рикан­ском из­да­тель­стве "Ар­дис" вы­шел аль­ма­нах "Ка­талог" (не взи­рая на кон­фиска­цию КГБ ру­копис­но­го эк­зем­пля­ра этой кни­ги у Бер­ма­на  до его отъ­ез­да). Там же, в "Ар­ди­се", в 1984 го­ду вы­шел ро­ман Бер­ма­на "Ре­гис­тра­тор", от­ры­вок из ко­торо­го был на­печа­тан в "Ка­тало­ге".

На­чиная с 1990-х го­дов, Фи­лип­па пуб­ли­ку­ют в Рос­сии. В 1991 го­ду его ро­ман "Ре­гис­тра­тор" пе­ре­из­да­ли в Мос­кве. Рас­ска­зы Фи­лип­па Бер­ма­на (у не­го их бо­лее 50-ти) пе­чата­лись в за­рубеж­ных рус­ско­языч­ных жур­на­лах  "Кон­ти­нент", "Стре­лец", "Вре­мя и мы". Он пос­то­ян­ный ав­тор фи­ладель­фий­ско­го еже­год­ни­ка "По­бережье". В ан­то­логии рус­ско­го за­рубежья "Третья вол­на" (1991) про­из­ве­дения Бер­ма­на на­печа­таны вмес­те с про­из­ве­дени­ями та­ких из­вес­тных ав­то­ров, как Ге­ор­гий Вла­димов, Ва­силий Ак­сё­нов, Фрид­рих Го­рен­штейн, Сер­гей Дов­ла­тов, Ана­толий Гла­дилин, Са­ша Со­колов и др., ко­торые сос­тавля­ют цвет рус­ской эмиг­рант­ской про­зы пос­ледних де­сяти­летий. В 2005 го­ду рас­сказ Бер­ма­на опуб­ли­ковал прес­тижный ли­тера­тур­но-ху­дожес­твен­ный жур­нал "Мир Па­ус­тов­ско­го" (Мос­ква).

Сти­лис­ти­чес­кая ма­нера и со­дер­жа­ние про­из­ве­дений Фи­лип­па Бер­ма­на по­ража­ет сво­им мно­го­об­ра­зи­ем. Стиль его мо­жет быть стро­го ре­алис­ти­чес­ким, от­ли­чать­ся пси­холо­гичес­кой точ­ностью, ког­да вни­мание ав­то­ра не­пос­редс­твен­но при­кова­но к со­ци­аль­ным ас­пектам неп­ри­ук­ра­шеной рос­сий­ской жиз­ни  ("Ко­сын­ка в бе­лый го­рошек", "Квад­рат", "Две жиз­ни" и др.), а мо­жет быть и сов­сем иным: ис­тончён­но мно­гомер­ным, об­ра­щён­ным к уни­вер­саль­ным "веч­ным смыс­лам" и сим­во­лам, мер­ца­ющим та­инс­твен­ной кра­сотой и дра­мати­чес­ким под­тек­стом. Тог­да неч­то за­гадоч­ное и мис­ти­чес­кое прос­ту­па­ет сквозь ткань по­вес­тво­вания. Имен­но к та­кого ро­да про­из­ве­дени­ям от­но­сит­ся прит­ча Фи­лип­па Бер­ма­на "Не­бес­но-Де­ревян­ная до­рога". Впер­вые она бы­ла опуб­ли­кова­на в аль­ма­нахе "По­бережье".

"Не­бес­но-Де­ревян­ная до­рога" - это  по­эти­чес­кая прит­ча с ми­фоло­гичес­ким под­тек­стом. Не слу­чай­но ав­тор в глав­ные ге­рои прит­чи вы­бира­ет ти­хого су­мас­шедше­го пар­ня Иса­ака. Ду­шев­ная бо­лезнь ос­во­бож­да­ет че­лове­ка от об­щепри­нятых та­бу ("Он за­был страх, он стал сво­бод­ным че­лове­ком. Не­ожи­дан­но для всех он стал силь­ным и кра­сивым че­лове­ком"). У Иса­ака чрез­вы­чай­но раз­ви­та ин­ту­иция, в нём ос­тро про­яв­ля­ет­ся под­созна­тель­ное. Ок­ру­жа­ющие зо­вут его "Иса­ак-ду­рачок", од­на­ко Иса­ак в прит­че Бер­ма­на, по­доб­но Ива­ну-ду­раку в рус­ских сказ­ках, ока­зыва­ет­ся ку­да муд­рее, та­лан­тли­вее и про­ница­тель­нее ок­ру­жа­ющих его так на­зыва­емых нор­маль­ных лю­дей. Ав­то­ру та­кой ге­рой ну­жен для мо­тиво­ров­ки  все­го не­обыч­но­го, что про­ис­хо­дит в его рас­ска­зе.

   Не­обыч­но ощу­щение вре­мени, ко­торое да­но Иса­аку. Он од­новре­мен­но осоз­на­ёт своё вре­мя как си­юми­нут­ную дан­ность и как та­инс­твен­ное "вре­мя жиз­ни", в ко­тором он, че­ловек, "ког­да-то был". Та­инс­твен­ное  "ког­да-то" ока­зыва­ет­ся биб­лей­ским вре­менем его от­ца Ав­ра­ама, ко­торый хо­тел че­тыре ты­сячи лет то­му на­зад при­нес­ти сво­его сы­на Иса­ака в жер­тву Бо­гу. Иса­ак се­год­ня прос­тил и по­нял от­ца, тос­ку­ет о нём. Че­тыре ты­сячи лет ищет Иса­ак Не­бес­но Де­ревян­ную - ду­хов­ную и од­новре­мен­но зем­ную - До­рогу жиз­ни, ко­торую на­шёл его отец, а "де­ти де­тей его де­тей по­теря­ли её". По­иск смыс­ла жиз­ни че­лове­ком ве­чен и тя­жек, ког­да рас­па­да­ет­ся связь вре­мён.

Не­бес­но-Де­ревян­ная до­рога - это глав­ный, ём­кий и мно­гомер­ный  сим­вол в прит­че Бер­ма­на. Смыс­лы сим­во­ла каж­дый чи­татель во­лен по­нимать по-сво­ему. Ес­ли че­ловек смо­жет по­пасть на Не­бес­но Де­ревян­ную до­рогу (бесс­траш­но пой­ти по пред­назна­чен­но­му ду­хов­но­му и жиз­ненно­му пу­ти, "взле­теть в не­бо"), ему от­кро­ет­ся "тай­на жиз­ни", как от­кры­лась Иса­аку прав­да о его от­це Ав­ра­аме и Бо­ге в той жиз­ни, в ко­торой он, Иса­ак, "ког­да-то был".

Бог в прит­че Бер­ма­на - это всё су­щее: "он есть всю­ду". "Все го­ры и хол­мы и все де­ревья. Всё, что пол­за­ет и что ле­та­ет, и всё, что хо­дит и бе­жит". Та­кое пан­те­ис­ти­чес­кое вос­при­ятие все­лен­ной дик­ту­ет че­лове­ку до­верие к  Бо­гу. Че­ловек вмес­те с де­ревь­ями, го­рами и хол­ма­ми дол­жен бла­гос­ловлять Бо­га и петь ему пес­ню.

  В прит­че яв­но раз­ли­чимы два ми­ра, один ре­аль­ный, обы­ден­ный, где Иса­ак жи­вёт вмес­те с ма­терью и ра­бота­ет так­систом, и дру­гой - не­обыч­ный, мис­ти­чес­ки-ир­ре­аль­ный (Ино­мирье, как в на­род­ных за­гово­рах), в ко­торый и ве­дёт Не­бес­но Де­ревян­ная до­рога. За­зер­каль­ное Ино­мирье по­хоже и та­инс­твен­но не­похо­же на обык­но­вен­ный мир. Мир ре­аль­ный, где двор, дом Иса­ака, го­род с рес­то­рана­ми и а­эро­пор­том, на­ходит­ся вни­зу. Ир­ре­аль­ное Ино­мирье рас­по­лага­ет­ся ввер­ху, где-то в не­бесах, над быс­трой проз­рачной на кам­нях ре­кой, над Че­реш­не­вой го­рой, там, где "пла­вилась, ва­рилась зем­ля, тек­ла жизнь, рож­да­лись и уми­рали лю­ди, ли­лись дож­ди и тек­ли ре­ки, и бы­ли крас­но-зе­лёные рас­све­ты". "Это там всё сот­во­рялось...". Внук Иса­ака (ещё не­рож­дённый Дэ­ни­эл - вспом­ним осо­бое вос­при­ятие этим ге­ро­ем вре­мени) го­ворил, что это от­сю­да ле­тали вниз па­да­ющие звёз­ды. 

 Верх и низ ми­фоло­гичес­кой все­лен­ной вза­имоп­ро­ница­емы. Как и в клас­си­чес­кой мо­дели ми­ра в ми­фах, они свя­заны в прит­че Бер­ма­на вер­ти­калью с по­мощью "де­рева жиз­ни", ко­торое оди­ноко рас­тёт во дво­ре Иса­ака. Па­рень лю­бит за­бирать­ся на "своё де­рево", что­бы взгля­дом оки­нуть как мож­но боль­шее зем­ное прос­транс­тво вмес­те с не­бом над го­ловой, "что­бы най­ти что-то, что он ис­кал..."

Од­на­ко "тай­ны жиз­ни" от­кры­ва­ют­ся не пас­сивным со­зер­ца­телям, а тем, кто сме­ло от­ва­жит­ся нес­тись по Не­бес­но Де­ревян­ной до­роге, где "ос­та­нов­ки зап­ре­щены. А ес­ли ос­та­новишь­ся, то и по­гиб­нешь". В прит­че ав­тор соз­да­ёт це­лые це­поч­ки до­чер­них об­ра­зов-сим­во­лов по от­но­шению к глав­но­му сим­во­лу. Это проз­рачная и опас­ная ре­ка с быс­трым те­чени­ем; это пти­ца, лег­ко взле­та­ющая с де­рева жиз­ни вы­соко в не­бо, за ко­торой бе­жит и жад­ным взо­ром сле­дит Иса­ак; это ди­кие су­мас­шедшие ло­шади со­седа-ков­боя, вы­иг­ры­ва­ющие все скач­ки, "не ве­дая зем­ли, где ро­дились и жи­ли"; это, на­конец, "клас­сик-мус­танг", ав­то­маши­на Иса­ака, ко­торая, "буд­то приш­по­рен­ная не­сёт­ся к Не­бес­но Де­ре­ян­ной до­роге", что­бы взле­теть над ней в не­бо. Все эти об­ра­зы стре­митель­но­го дви­жения, по­лёта сим­во­лизи­ру­ют из­вечный, не­уга­симый, жад­ный до но­виз­ны по­рыв че­лове­ка в не­из­ве­дан­ное и зап­ре­дель­ное, пер­воздан­ное и кос­ми­чес­кое, за ко­торым, как он на­де­ет­ся, сот­во­ря­ет­ся счастье.

С по­доб­ны­ми на­деж­да­ми че­лове­ка свя­зан в прит­че об­раз Гон­чарни­цы из Ино­мирья. Эта не­обыч­ная стран­ная жен­щи­на жи­ла ввер­ху, на Не­бес­ной до­роге в том мес­те, где бы­ла Гон­чарная: "Это здесь сот­во­рял­ся весь су­щес­тву­ющий мир... Бе­ло-ро­зовая гли­на ста­нови­лась жизнью, а жизнь дол­гим вре­менем прев­ра­щалась в бе­ло-ро­зовую гли­ну... Там... сот­во­рялась жизнь. И лю­бовь". С Гон­чарни­цей  Иса­ак ис­пы­тал нес­лы­хан­ное по чис­то­те, ин­тенсив­ности и бе­зог­ляднос­ти чувс­тво рас­тво­рения в ли­ку­ющем жен­ском на­чале, чувс­тво пол­но­го сли­яния с жен­ским ес­тес­твом. Иса­аку бы­ла по­нят­на и близ­ка моль­ба-мо­лит­ва той жен­щи­ны: "Не­сите ме­ня, не­сите ме­ня в не­бо! В не­бо не­сите ме­ня, о Бо­же!". Ког­да они с Иса­аком нес­лись по Не­бес­но-Де­ревян­ной до­роге, своё страс­тное зак­ли­нание Гон­чарни­ца пов­то­ря­ет в прит­че мно­жес­тво раз, преж­де чем выс­ка­зать Иса­аку из­вечно-жен­ское, сок­ро­вен­ное: "...О Гос­по­ди! Свой ко­рень жиз­ни ос­тавь мне, ми­лый, что­бы он дал рос­ток от те­бя, что­бы жил там внут­ри от тво­его ство­ла жиз­ни, от это­го не­ба, ку­да мы вмес­те не­сём­ся, ку­да мы ле­тим, мо­жет быть в пос­ледний раз вмес­те с то­бой!". В этих эк­заль­ти­рован­ных сло­вах Гон­чарни­цы мож­но ус­лы­шать от­го­лос­ки об­на­жён­но-от­кро­вен­ных приз­на­ний Су­лами­ты (Су­ламифь), воз­люблен­ной ца­ря Со­ломо­на из вет­хо­завет­ной "Пес­ни Пес­ней": "По­ложи ме­ня, как пе­чать, на сер­дце твоё..."; "Боль­шие во­ды не мо­гут по­тушить люб­ви, и ре­ки не заль­ют её"; "Воз­люблен­ный мой про­тянул ру­ку свою сквозь сква­жину, и внут­ренность моя взвол­но­валась от не­го"; "...ска­жете вы ему, что я из­не­могаю от  люб­ви". Но есть и су­щес­твен­ное от­ли­чие: о ма­теринс­тве, о сот­во­рении но­вой жиз­ни нет ни сло­ва в "Пес­ни Пес­ней Со­ломо­на". 

Тем не ме­нее, сим­во­личес­кое зна­чение об­ра­за Гон­чарни­цы в прит­че Фи­лип­па Бер­ма­на, как мне пред­став­ля­ет­ся, кор­ня­ми сво­ими вос­хо­дит не к Су­лами­те, а к ар­хе­типу Бо­гини-ма­тери, древ­ней­шей оби­татель­ни­це не­ба, глав­но­му жен­ско­му язы­чес­ко­му бо­жес­тву в боль­шинс­тве ми­фоло­гий ми­ра. Прав­да, этот об­раз в ран­них ми­фоло­ги­ях ам­би­вален­тен - он воп­ло­щал  жен­ское со­зида­тель­ное на­чало в при­роде, пло­дови­тость, связь с умер­ши­ми ду­шами, учас­тие Ве­ликой бо­гини в кос­ми­чес­ких ак­тах тво­рения. Од­на­ко, од­новре­мен­но, Бо­гиня-мать бы­ла оли­цет­во­рени­ем гу­битель­ных страс­тей (злых чар, не­обуз­даннос­ти, вой­ны). В прит­че Фи­лип­па Бер­ма­на Гон­чарни­ца сим­во­лизи­ру­ет не гу­битель­ные, а ис­клю­читель­но ма­гичес­кие, це­литель­ные фун­кции. Она в прит­че "Не­бес­но-Де­ревян­ная до­рога" - ис­точник ви­таль­ной си­лы, воп­ло­щение лю­бов­ной энер­гии, про­повед­ни­ца за­чатия как бо­жес­твен­ной  ис­кры жиз­ни. Ра­зуме­ет­ся, у Фи­лип­па Бер­ма­на об­раз Гон­чарни­цы с ми­фоло­гичес­ки­ми чер­та­ми ни в ко­ем слу­чае не "за­имс­тво­ван­ный" (по сло­ву Сер­гея Аве­рин­це­ва), а свой, за­ново сот­во­рён­ный. 

  Ин­те­рес­но, что дру­гие жен­ские об­ра­зы в прит­че Бер­ма­на то­же об­ра­зу­ют сим­во­личес­кую це­поч­ку. Свя­заны с Го­чар­ни­цей и жен­щи­на в шёл­ко­вой зе­лёной блуз­ке, ко­торая "ког­да-то бы­ла же­ной Иса­ака"; и "од­на ху­дож­ни­ца", ко­торая на­учи­ла Иса­ака пи­сать мас­лом та­кие "гли­няные ли­ца", из глаз ко­торых "тек­ла их су­щес­тву­ющая жизнь" (так мог на­писать Ан­дрей Пла­тонов); и "од­на бо­гатая" це­нитель­ни­ца гли­няных пор­тре­тов, на­рисо­ван­ных Иса­аком. Есть в прит­че и тон­кие сим­во­личес­кие де­тали -зна­ки, под­чёрки­ва­ющие  родс­тво всех че­тырёх жен­ских об­ра­зов. На Гон­чарни­це во вре­мя по­лёта по Не­бес­но Де­ревян­ной до­роге с Иса­аком бы­ла "блуз­ка с зе­лёно-жёл­ты­ми из мяг­кой жес­ти цве­тами". На зе­лёной блуз­ке быв­шей же­ны Иса­ака "бы­ли на­рисо­ваны осен­ние жёл­то-крас­ные листья, буд­то вы­резан­ные из жес­ти". Та­кие "зе­лёно-зо­лотые цве­ты" де­лала в го­род­ке, где жил Иса­ак, "од­на ху­дож­ни­ца в день рож­де­ния Бо­га". Иса­ак изоб­ра­зил ху­дож­ни­цу, ко­торая его на­учи­ла пи­сать мас­лом, ря­дом с ва­зой, "а зе­лёно-жёл­тые цве­ты из мяг­кой жес­ти плы­ли ря­дом с ней в воз­ду­хе, не за­девая её". Бо­гатая жен­щи­на за­хоте­ла, что­бы Иса­ак на­рисо­вал и её по­доб­ным об­ра­зом. Ху­дож­ни­ца внут­ри Гон­чарной, где жи­ла Гон­чарни­ца, где "сот­во­рял­ся весь су­щес­тву­ющий мир", по­веси­ла сло­ва-плас­ти­ны. Каж­дый, кто при­ходил, мог про­читать: "Гос­подь Бог пра­вит Не­бес­но Де­ревян­ной до­рогой". Эти жен­щи­ны объ­еди­нены мо­лодостью, единс­твом эс­те­тичес­ких вку­сов, пок­ло­нени­ем Бо­жес­твен­ной кра­соте - при­роде, ис­кусс­тву, ис­ти­не. "Гли­няные ли­ца" и "гли­няные те­ла", ко­торые ри­совал Иса­ак, так­же не слу­чай­ны. Они свя­заны с той ма­тери­ей ("бе­ло-ро­зовой гли­ной"), из ко­торой с по­мощью Гон­чарни­цы "сот­во­рялась жизнь". Чем боль­ше вчи­тыва­ешь­ся в ткань прит­чи, тем с боль­шей яс­ность по­нима­ешь, как тес­но и убе­дитель­но, как ис­кусно в ней всё пе­реп­ле­тено, что­бы сде­лать наг­лядным и зри­мым единс­тво ми­ра и все­лен­ной.

Встре­чая в прит­че "Не­бес­но-Де­ревян­ная до­рога" по-сво­ему пе­ре­ос­мыслен­ные ми­фоло­гичес­кие и биб­лей­ские об­ра­зы-сим­во­лы, не­об­хо­димо пом­нить, что соп­ря­жение язы­чес­ких и биб­лей­ских об­ра­зов ха­рак­терно для пос­тмо­дер­низма, ко­торый стал поз­дней­шим нас­ледни­ком ми­фоло­гичес­кой эпо­хи.

Прой­дя неп­ростой до­рогой слож­ных смыс­лов сим­во­лики Фи­лип­па Бер­ма­на, мож­но сде­лать вы­вод, что ав­тор пи­сал своё по­вес­тво­вание не об от­дель­ном граж­да­нине кон­крет­но­го со­ци­ума. Он на­писал о че­лове­ке  в ми­ре (ро­довом, при­род­ном, кос­ми­чес­ком) как уни­вер­саль­ном яв­ле­нии. Ве­ликое ли­тера­тур­ное ис­кусс­тво по­надо­билось фи­ладель­фий­ско­му Мас­те­ру, что­бы спла­вить глу­бокие бы­тий­ствен­ные смыс­лы и осу­щес­твить син­тез боль­шой ху­дожес­твен­ной си­лы и ори­гиналь­нос­ти.