Антисемитизм В РФ и в ФРГ (всё тот же российский)

Мне, ви­димо, прос­то вез­ло: с са­мого ран­не­го детс­тва и вплоть лет до двад­ца­ти двух ни в на­шей ком­му­нал­ке, ни во дво­ре, ни на ули­це, ни 10 лет в шко­ле, ни по­том еще 5 лет в ин­сти­туте я не пом­ню ка­кого-то к се­бе осо­бого от­но­шения как к ев­рею.

В ком­му­нал­ке

В 40-60-е го­ды в до­воль­но тес­ной ком­му­наль­ной квар­ти­ре но­мер 12 на вто­ром эта­же пя­ти­этаж­но­го кир­пично­го до­ма но­мер 24 по мос­ков­ской ули­це Ду­рова мы - ро­дите­ли и нас двое с млад­шим бра­том Бо­рей - бы­ли единс­твен­ной ев­рей­ской семь­ей. Об­ре­тались мы чет­ве­ро в 16-мет­ро­вой ком­на­те с ок­ном на ули­цу, по ко­торой то и де­ло гро­мыхал трам­вай 50-го мар­шру­та, все те са­мые упо­мяну­тые 22 го­да. До то­го как ро­дите­ли, взяв с со­бой млад­ше­го бра­та (ко­торый вско­ре ушел в ар­мию), всту­пили в ко­опе­ратив и пе­ре­еха­ли в двух­комнат­ную квар­ти­ру в тог­дашний но­вый рай­он Мед­ведко­во. А я еще нес­коль­ко лет пос­ле это­го ос­та­вал­ся жить в этой ком­му­нал­ке. И ря­дом с на­ми все эти го­ды жи­ли, ста­ло быть, еще че­тыре семьи, со­вер­шенно рус­ские.

Жи­ли мы все, каж­дая семья, сво­ей весь­ма скром­ной и при­мер­но оди­нако­во не­бога­той жизнью, тес­но не сбли­жа­ясь, но и осо­бо не кон­флик­туя на об­щей кух­не. Хо­тя, ко­неч­но, не всег­да бы­ло все в на­ших вза­имо­от­но­шени­ях глад­ко, слу­чались вре­мя от вре­мени спо­ры и да­же не­боль­шие бои мес­тно­го зна­чения, но в ос­новном на чис­то бы­товой поч­ве: кто-то их жиль­цов за­был вык­лю­чить свет в убор­ной, кто-то слиш­ком на­дол­го ее за­нимал, в то вре­мя как ту­да уже выс­тро­илась оче­редь, кто-то про­лил свой суп на со­сед­ский сто­лик (сто­яли эти сто­лики весь­ма плот­но один к дру­гому вви­ду край­ней тес­но­ты на ма­лень­кой кух­не), кто-то ус­тро­ил сквоз­няк в ко­ридо­ре, кто-то вы­ходил ку­рить на эту кух­ню, за­бывая при этом от­крыть фор­точку, кто-то про­пус­тил свою оче­редь в убор­ке по­меще­ний "об­ще­го поль­зо­вания"… и т. д. Все эти ло­каль­ные и не очень час­тые вспыш­ки и скан­да­лы, иног­да, впро­чем, до­воль­но нер­вные и гром­кие, не пе­рехо­дили, од­на­ко, оп­ре­делен­ную грань, об­хо­дились без битья по­суды, плев­ков в чу­жие кас­трю­ли и мор­до­бития в кровь. Но­сили ог­ра­ничен­ный по те­мати­ке ку­хон­но-ко­ридор­ный ха­рак­тер.

А, что при­меча­тель­но, учас­тни­ками этих раз­бо­рок бы­ли ис­клю­читель­но жен­щи­ны. Прав­да, и муж­чин-то взрос­лых в на­шей квар­ти­ре в те вре­мена бы­ло лишь двое - мой па­па и муж Мо­исе­евой, со­сед­ки из уг­ло­вой, че­рез стен­ку с кух­ней, ком­на­ты, вред­ной и всег­да го­товой к скло­ке ба­бы, уса­той и гор­ба­той. Она, кста­ти, и бы­ла са­мой час­той за­чин­щи­цей кон­флик­тов. Муж­чи­ны не вме­шива­лись в ку­хон­ные ба­талии, бы­ли, как го­ворит­ся, над схват­кой. Мой же па­па, ес­ли был в это вре­мя до­ма, весь про­цесс ку­хон­но­го скан­да­ла с учас­ти­ем ма­мы вос­при­нимал на слух, плот­но прис­ло­нив­шись в ком­на­те к две­ри ухом, чут­ко, бо­ясь про­пус­тить хоть сло­во, от­слу­шивал ход бо­евых дей­ствий, ана­лизи­руя и вор­чли­во ком­менти­руя про се­бя ус­лы­шан­ные ар­гу­мен­ты обе­их сто­рон. А по воз­вра­щении из кух­ни в ком­на­ту с оче­ред­но­го ра­ун­да ма­мы, рас­крас­невшей­ся от нер­вной пе­репал­ки, под­робно инс­трук­ти­ровал ее и разъ­яс­нял ей, как на­до бы­ло хлес­тко и убе­дитель­но от­ве­тить на то или иное ос­кор­бле­ние про­тив­ни­ка, ча­ще все­го той са­мой уса­той Мо­исе­евой. На что ма­ма ре­аги­рова­ла всег­да оди­нако­во: "Вот по­шел бы сам-то и от­ве­тил. Че­го ж ты под дверью тор­чишь? Бо­яка! Сме­лый толь­ко здесь со­вето­вать и учить?".

С ос­таль­ны­ми со­седя­ми - оди­нокой Мат­рё­ной Ми­хай­лов­ной, Кар­та­шовы­ми Алек­сан­дрой Ива­нов­ной, ее по­лус­ле­пой ста­рухой ма­терью Клав­ди­ей Алек­сан­дров­ной, пе­ри­оди­чес­ки за­бывав­шей вык­лю­чать свет, газ и во­об­ще всё, их дву­мя до­черь­ми-внуч­ка­ми - без­ба­шен­ной кра­сави­цей Свет­кой и её бо­лее бла­гора­зум­ной стар­шей сес­трой Ли­лей, а так­же тё­тей Ню­рой Ле­оно­вой, вдо­вой по­гиб­ше­го на вой­не сол­да­та, жив­шей в ма­лень­кой ком­на­те с дву­мя сы­новь­ями, стар­шим Лё­вой и его ше­бут­ным бра­том Шу­риком, бы­ло у на­шей семьи, как я вспо­минаю, весь­ма и весь­ма мир­ное со­сущес­тво­вание. А с пос­ледней, очень доб­ро­жела­тель­ной и ти­хой тё­тей Ню­рой и во­об­ще все го­ды ма­ма под­держи­вала впол­не дру­жес­кие и да­же эпи­зоди­чес­ки де­ловые от­но­шения: ма­ма за­казы­вала ей, прек­расной пор­тни­хе, ра­ботав­шей, ес­тес­твен­но, вти­харя, прос­то для под­ра­бот­ки, муж­ские со­роч­ки, ко­торые она де­лала очень доб­ро­совес­тно, ка­чес­твен­но и в сжа­тые сро­ки, при этом, что не­мало­важ­но, бра­ла за это весь­ма не­доро­го. Это бы­ло для нас очень удоб­но, не го­воря уж о том, что в те го­ды в ма­гази­нах, да­же мос­ков­ских, та­кой то­вар был в боль­шом де­фици­те.

Так что, нес­мотря на пе­ри­оди­чес­ки воз­ни­кав­шие жен­ские ку­хон­ные меж­до­усо­бицы, в них не бы­ло, ка­жет­ся, ни­како­го пе­рехо­дяще­го на лич­ности на­ци­ональ­но­го от­тенка. Хо­тя, как я сей­час по­нимаю, бы­ло за­мет­но, что мрач­ная че­та Мо­исе­евых (а веч­но "ра­зог­ре­тый" ко­ротыш­ка гла­ва семьи все же иног­да вы­совы­вал­ся из две­рей сво­ей ком­на­ты, как бы вы­казы­вая мол­ча­ливую мо­раль­ную под­дер­жку ла­ющей уса­той суп­ру­ги), так вот, че­та эта, пы­шущая зло­бой на ма­му, а за­од­но и на все на­ше се­мей­ство, по­хоже, силь­но нас­ту­пала на гор­ло собс­твен­ной пес­ни, чтоб из это­го гор­ла не выр­вался в ка­чес­тве уже пос­ледне­го и, ста­ло быть, ре­ша­юще­го до­вода в ку­хон­ном дис­пу­те с мо­ей ма­мой са­мый убе­дитель­ный и тра­дици­он­ный ар­гу­мент на те­му на­шего про­тив­но­го эт­ни­чес­ко­го про­ис­хожде­ния…

А не де­лали они это­го пос­ледне­го ша­га в жар­кой дис­куссии, как я те­перь знаю, по од­ной прос­той при­чине: из под­спуд­но­го стра­ха, ко­торый на­вевал на них не­понят­ный им об­раз мо­его мол­ча­ливо­го, ни­ког­да не по­яв­лявше­гося на кух­не и внеш­не су­рово­го и зак­ры­того для со­седей па­пы, ко­торо­го они, со­седи, на вся­кий слу­чай сто­рони­лись, счи­тая его не­ким боль­шим на­чаль­ни­ком, а, зна­чит, вли­ятель­ным че­лове­ком и да­же, как од­нажды про­гово­рилась по­лус­ле­пая ста­руха Кар­та­шова, ско­рее все­го ко­мис­са­ром… Та­кое впе­чат­ле­ние от мо­его от­ца вы­зывал у со­седей преж­де все­го его внеш­ний вид. Оде­вал­ся отец всег­да стро­го, как чи­нов­ник: в по­луво­ен­ный френч за­щит­но­го цве­та, зас­тегну­тый на все пу­гови­цы, или в чер­ный дву­бор­тный кос­тюм обя­затель­но с гал­сту­ком, нев­зи­рая на по­году (да­же, пом­ню, на пля­же в Су­хуми, ку­да он как-то при­ехал за на­ми с ма­мой в ав­густе, он по­явил­ся имен­но в та­ком кос­тю­ме, в 30-гра­дус­ную жа­ру).

Но важ­нее все­го, ви­димо, бы­ло то, о чем всег­да пом­ни­ли все на­ши со­седи. Де­ло в том, что от­цу по дол­жнос­ти (а ра­ботал он в сис­те­ме Ми­нис­терс­тва пу­тей со­об­ще­ния, на­чаль­ни­ком от­де­ла ма­тери­аль­но-тех­ни­чес­ко­го снаб­же­ния, во вре­мя вой­ны, нап­ри­мер, от­ве­чал за снаб­же­ние фрон­та бо­евой тех­ни­кой и про­доволь­стви­ем) по­лагал­ся до­маш­ний те­лефон для воз­можнос­ти опе­ратив­ной свя­зи с ним вы­шес­то­яще­го на­чаль­ства, что бы­ло, ко­неч­но, боль­шой ред­костью в те скуд­ные вре­мена. Так вот, ког­да в кон­це 1946-го нам про­вели в ком­на­ту те­лефон, отец тут же вы­нес его в ко­ридор, чтоб им мог­ли поль­зо­вать­ся все жиль­цы. Это был, ко­неч­но, с его сто­роны весь­ма ши­рокий жест и убе­дитель­ный фак­тор в под­твержде­ние мне­ния со­седей о зна­чимос­ти па­пы для стра­ны в гла­зах со­седей, вы­зывав­ший пи­етет и вмес­те с тем яв­ную ото­ропь скрыт­ных не­доб­ро­жела­телей на­шей семьи, та­ких, в час­тнос­ти, как все та же сум­рачная че­та Мо­исе­евых.

А во дво­ре,

где я не­час­то, но все же по­яв­лялся (ма­ма, яс­ное де­ло, воз­ра­жала, зная впол­не ху­лиган­ские нра­вы то­го вре­мени и на­шего дво­ра в час­тнос­ти), так как там пос­ле уро­ков иг­ра­ли мои друзья-од­ноклас­сни­ки Вов­ка Ор­лов и Леш­ка Ро­гов. Сре­ди дво­ровой бра­тии я был, по­жалуй, единс­твен­ным ев­ре­ем (ос­таль­ных, жи­вущих в на­шем до­ме, ро­дите­ли не пус­ка­ли во двор ни под ка­ким пред­ло­гом). Од­на­ко ме­ня, чу­жака, как это ни стран­но, прак­ти­чес­ки не до­нима­ли по на­ци­ональ­но­му воп­ро­су. Нет, бы­ли, ко­неч­но, ка­кие-то из­на­чаль­но сла­бые по­пыт­ки вы­вес­ти ме­ня из се­бя и уко­лоть мое са­молю­бие та­кими, нап­ри­мер, реп­ли­ками, про­из­но­сив­ши­мися, ес­тес­твен­но, силь­но кар­та­во и с осо­бен­ной рас­певной ин­то­наци­ей:

- Аб­гам, а ты ку-го-чку хо-чешь?

На что я от­ве­чал:

- Хо­чу, ко­неч­но, а ты?

…И то­му по­доб­ное. Но па­ру раз, на­тал­ки­ва­ясь на мою спо­кой­ную ре­ак­цию, тем бо­лее я ни­как не кар­та­вил и не го­ворил на­рас­пев, пос­те­пен­но от­ста­вали. А про­яв­лять ка­кую-ли­бо аг­рессию по от­но­шению ко мне, в том чис­ле и фи­зичес­кую, по­ба­ива­лись. Но бо­ялись, ко­неч­но, не ме­ня: я был до­воль­но хи­лым па­цаном и слыл яв­ным "ма­мень­ки­ным сын­ком". А опа­сались они мо­его за­щит­ни­ка - со­седа Шу­рика, сы­на той са­мой пор­тни­хи тё­ти Ню­ры, ко­торый по стар­шинс­тву (я го­да на три был мо­ложе его) взял ме­ня под свое пок­ро­витель­ство, ска­зав свои дво­ровым ко­решам (ма­ма счи­тала их всех ху­лига­нами, что бы­ло во­об­ще-то не­дале­ко от ис­ти­ны), что, мол, "это­го ма­лого не трожь­те, нор­маль­ный мой со­сед". Ма­ма нас­тавля­ла ме­ня дер­жать­ся от дво­ровой ком­па­нии по­даль­ше, я и дер­жался, но "кры­ша" со сто­роны Шу­рика да­вала мне во дво­ре не­кото­рую до­пол­ни­тель­ную сте­пень сво­боды и всерь­ез га­ран­ти­рова­ла от не­жела­тель­ных цеп­ля­ний из­вне.

В шко­ле

Что ка­са­ет­ся шко­лы № 254 Дзер­жин­ско­го рай­она, то мо­раль­ная об­ста­нов­ка в те го­ды в ней бы­ла, на мой взгляд, до­воль­но здо­ровая, ни о ка­ких раз­борках на меж­на­ци­ональ­ной поч­ве и да­же на­меках на них, а тем бо­лее по­пыток ан­ти­семит­ских про­яв­ле­ний лич­но я тог­да знать не знал и да­же вов­се не за­думы­вал­ся над этой проб­ле­мой. В на­шем клас­се "А" во все го­ды уче­бы, как я те­перь по­нимаю зад­ним чис­лом, бы­ла чуть ли не треть уче­ников-ев­ре­ев. При­чем я, нап­ри­мер, да­же не знал тог­да, что они ев­реи, нес­мотря, ка­залось бы, на та­кие ти­пич­ные их фа­милии, как Ра­бино­вич, Спек­тор, Ро­зен­фельд, Бер­ман, Шней­дер… И ни­кому в го­лову не при­ходи­ло ак­центи­ровать на этом об­сто­ятель­стве свое вни­мание, ни­каких нез­до­ровых ас­со­ци­аций ни у ко­го, по­хоже, это не вы­зыва­ло. Как и то, что бы­ли, пом­ню, ев­реи и сре­ди на­ших учи­телей. Нап­ри­мер, су­ровая и гром­кая ма­тема­тич­ка Ма­рия Аб­ра­мов­на, пол­ная чер­но­воло­сая да­ма, с тру­дом но­сив­шая свое груз­ное те­ло с объ­емис­той, вот-вот гро­зив­шей вы­валить­ся из вы­реза на пу­лове­ре грудью, об­ла­дав­шую очень стро­гим, до­ходив­шим в от­дель­ные ми­нуты до виз­га го­лосом, ста­новя­щим­ся чуть ли не на­халь­ным, да­же ба­зар­ным, и лег­ко наг­раждав­шая прош­тра­фив­шихся уче­ников ос­тро­ум­ны­ми, как ей ка­залось, проз­ви­щами, и вправ­ду по­рой та­кими хлес­тки­ми, что они по­том прик­ле­ива­лись к ре­бятам на­дол­го. Об­ра­щалась, к при­меру, к сво­ему лю­бим­цу и спо­соб­но­му к ма­тема­тике, но очень рас­се­ян­но­му Лёв­ке Си­галу так: "Ну ты, Лё­ва из Мо­гилё­ва, со­берись на­конец и сту­пай к дос­ке!"

Был еще учи­тель-ев­рей - плот­ный муж­чи­на сред­них лет, с круг­лой кур­ча­вой го­ловой, но стран­ный та­кой, веч­но крас­невший от сму­щения, не знав­ший как се­бя с на­ми вес­ти, пре­пода­ватель пси­холо­гии по име­ни Юзеф Аро­нович. С пер­во­го же его по­яв­ле­ния наш ос­тряк Ма­рик Спек­тор, зна­ток ис­то­рии рус­ской ох­ранки, ок­рестил пси­холо­га обид­ным проз­ви­щем "Азеф Аро­нович"… Учи­тель ока­зал­ся сов­сем нез­ло­бивым и ан­гель­ски тер­пе­ливым че­лове­ком, про­из­во­див­шим, од­на­ко, та­кое впе­чат­ле­ние, буд­то он по­пал про­тив сво­ей во­ли в ка­кое-то аб­со­лют­но чуж­дое ему прос­транс­тво, то есть яв­но не в свою та­рел­ку, ко­торой яв­ля­лась в его гла­зах эта кош­марная шко­ла с ее не­уп­равля­емы­ми, впол­не су­мас­шедши­ми уча­щими­ся. Чем мы, жес­то­кие под­рос­тки, прек­расно на­учи­лись поль­зо­вать­ся, ус­тра­ивая на уро­ках нес­час­тно­го пси­холо­га нас­то­ящие бои с гон­ка­ми по все­му клас­су на пар­тах-тан­ках и, ес­тес­твен­но, соп­ро­вож­давши­мися во­инс­твен­ны­ми воз­гла­сами ти­па "Впе­ред!", "В ата­ку!", "За Ро­дину!!!", ре­шитель­но нас­ту­пая не толь­ко друг на дру­га, но и на бед­но­го, при­жато­го к дос­ке Юзе­фа Аро­нови­ча, мол­ча взи­рав­ше­го на всю эту вак­ха­налию в пол­ней­шей рас­те­рян­ности и ни­как не ре­шав­ше­гося её прек­ра­тить и прис­ту­пить на­конец к из­ло­жению ма­тери­ала собс­твен­но пси­холо­гии, не­понят­но­го нам и, на наш взгляд, бес­по­лез­но­го пред­ме­та.

Ли­тера­туру и рус­ский язык у нас пре­пода­вали нес­коль­ко учи­телей, в том чис­ле за­гадоч­ный Бо­рис На­умо­вич, всег­да очень эле­ган­тный не по тог­дашним со­вет­ским пред­став­ле­ни­ям о школь­ном пе­даго­ге, ка­кой-то чуть-чуть за­пад­ный, блед­но­лицый с веч­но пе­чаль­ны­ми гла­зами ма­га и яр­ко очер­ченным ртом с нес­коль­ко брез­гли­вым вы­раже­ни­ем. По слу­хам, он и сам был че­ловек пи­шущий, по­это­му, ве­ро­ят­но, имен­но ему пед­со­вет по­ручил вес­ти ред­колле­гию школь­ной стен­га­зеты.

А ис­пан­ский и, по сов­мести­тель­ству, не­мец­кий язы­ки пре­пода­вал мо­лодой, изыс­канно фран­то­ватый, чуть ли не "сти­ляж­но­го" ви­да, в свет­ло-се­ром мод­ном пид­жа­ке с дву­мя шли­цами, шей­ным цве­тас­тым каш­не и неп­ре­мен­ным пла­точ­ком в бо­ковом кар­машке Се­мён Ми­хай­ло­вич (толь­ко че­рез мно­го лет, ког­да мы с ним слу­чай­но сбли­зились и под­ру­жились, я уз­нал от не­го, что Се­мён Ми­хай­ло­вич ока­зал­ся по пас­порту не столь­ко Се­мёном Ми­хай­ло­вичем, сколь­ко Со­ломо­ном Мов­ше­вичем, пе­ревел и опуб­ли­ковал на рус­ском нес­коль­ко ис­пан­ских ро­манов и в кон­це се­миде­сятых, же­нив­шись на зна­мени­той со­вет­ской скри­пач­ке, у­ехал с ней жить в Гер­ма­нию).

Сло­вом, в мои школь­ные го­ды об­ста­нов­ка в сред­нем учеб­ном за­веде­нии № 254 бы­ла впол­не то­леран­тной. И да­же в мрач­ные дни на­чала 1953-го, ког­да в СССР на­бира­ло си­лу ин­спи­риро­ван­ное влас­тя­ми "де­ло вра­чей-от­ра­вите­лей", в чис­ле ко­торых боль­шинс­тво "убийц в бе­лых ха­латах" бы­ло с ев­рей­ски­ми фа­мили­ями, в шко­ле на­шей это эпо­халь­ное со­бытие как-то обош­лось без ре­аги­рова­ния. То есть тог­дашняя си­ту­ация в шко­ле, как пом­нится мне, се­мик­лас­сни­ку-ев­рею, ни­чем осо­бен­ным не за­пом­ни­лась: ни­кого из пе­даго­гов-ев­ре­ев под это "де­ло" вро­де не уво­лили, ни­как пуб­лично не клей­ми­ли ни на ка­ких из­вес­тных мне соб­ра­ни­ях, все они бла­гопо­луч­но про­дол­жа­ли ра­ботать с на­ми в шко­ле в преж­нем ка­чес­тве и в даль­ней­шем. И уж сре­ди уче­ников клас­са то­же не мо­гу вспом­нить как в свя­зи с "де­лом вра­чей", так и пос­ле ра­зоб­ла­чения по­дон­ков, спро­воци­ровав­ших эту кам­па­нию, ни­каких ан­ти­семит­ских про­яв­ле­ний с чь­ей бы то ни бы­ло сто­роны. Вот уж дей­стви­тель­но про­нес­ло.

Ко­неч­но, в то страш­ное вре­мя "де­ла вра­чей" внут­ри мо­ей семьи я стал за­мечать не­кото­рое не­обыч­ное нап­ря­жение: ро­дите­ли ча­ще обыч­но­го при мо­ём и бра­та по­яв­ле­нии в ком­на­те ста­ли пе­рехо­дить на ев­рей­ский язык (они и рань­ше, но зна­читель­но ре­же, так пос­ту­пали, ког­да хо­тели что-то скрыть от дет­ских ушей), а сло­во "ев­рей" во­об­ще, как и всег­да, про­из­но­сили по­чему-то сдав­ленным шё­потом, как что-то не сов­сем при­лич­ное или зап­ретное… Но всё это не­обыч­ное по­веде­ние ро­дите­лей не вы­ходи­ло за пре­делы на­шей ком­на­ты и не име­ло, к счастью, для на­шей семьи ни­каких "ор­гпос­ледс­твий": ра­бота­юще­го в ми­нис­терс­тве на весь­ма от­ветс­твен­ной дол­жнос­ти от­ца не уво­лили, сла­ва бо­гу, не арес­то­вали, не об­ли­чали и во­об­ще ни­как не от­ме­тили… Обош­лось, к счастью.

А до нас, де­тей, во­об­ще эта проб­ле­ма ро­дите­лями не до­води­лась.

Толь­ко мно­го поз­же мне ста­ла из­вес­тна од­на, как ока­залось, весь­ма ха­рак­терная ис­то­рия то­го пе­ри­ода "де­ла вра­чей", кос­нувша­яся на­шей семьи. Вер­нее, на­ших бли­жай­ших родс­твен­ни­ков - млад­ше­го бра­та мо­его от­ца, то есть мо­его род­но­го дя­ди, и его же­ны. Дя­дя Аб­рам вер­нулся с вой­ны тя­желым ин­ва­лидом, по­лучив ра­нение в го­лову в пер­вые же не­дели вой­ны, в сра­жении под Мос­квой. Дол­го ле­чил­ся в гос­пи­талях, по­том в боль­ни­це в Свер­дловске (ны­не Ека­терин­бург), пе­ренес нес­коль­ко опе­раций, в том чис­ле тре­пана­цию че­репа. Пос­ле окон­ча­ния вой­ны отец с боль­шим тру­дом по­мог ему с Ура­ла вер­нуть­ся в Мос­кву, ус­тро­ить­ся на ра­боту пе­реп­летчи­ком на фаб­ри­ку. Го­ду в 50-м он же­нил­ся на хо­рошей рус­ской жен­щи­не (ро­дом, как она всег­да не за­быва­ла под­черки­вать, "из быв­ших") - Ели­заве­те Ива­нов­не Ми­хай­ло­вой. Она очень по­люби­ла мо­его дя­дю и, не за­думы­ва­ясь, взя­ла пос­ле ре­гис­тра­ции бра­ка его ев­рей­скую фа­милию. Они жи­ли, что на­зыва­ет­ся, ду­ша в ду­шу, не учи­няя друг дру­гу скан­да­лов. По край­ней ме­ре, ник­то из нас, бли­жай­ших родс­твен­ни­ков, ни­ког­да не был сви­дете­лем их раз­молвок. Хо­тя, на­до ска­зать, у обо­их бы­ли те еще ха­рак­те­ры, каж­дый со сво­ими прин­ци­пами, но, ка­жет­ся, нас­то­ящим гла­вой семьи (де­тей у них не бы­ло) бы­ла все же Ели­заве­та Ива­нов­на, к мне­нию ко­торой дя­дя Аб­рам всег­да прис­лу­шивал­ся. Ели­заве­та Ива­нов­на чувс­тво­вала се­бя бо­лее уве­рен­но в их до­ме, ви­димо, еще и по­тому, что ра­бота­ла тог­да на весь­ма от­ветс­твен­ном мес­те: в Про­кура­туре РСФР, где ее очень це­нили (я это знал не с ее слов, а по от­зы­вам нес­коль­ких сос­лу­живиц, с ко­торы­ми мне до­велось по­об­щать­ся, при­дя од­нажды к ней на служ­бу в зда­ние на Куз­нецком мос­ту). Она счи­талась вы­сокок­ва­лифи­циро­ван­ной ма­шинис­ткой-сте­ног­ра­фис­ткой, бы­ла гор­да сво­им по­ложе­ни­ем, что, на­вер­ное, от­кла­дыва­ло не­воль­ный от­пе­чаток ка­ким-то об­ра­зом и на ее ощу­щении се­бя и, ес­тес­твен­но, по­веде­нии в семье. Во вся­ком слу­чае, на ра­боте у нее был пол­ный по­рядок, пох­ва­лы на­чаль­ства, гра­моты и не­боль­шие пре­мии по праз­дни­кам. По­это­му она вос­при­няла как со­вер­шенно ес­тес­твен­ное, ког­да од­нажды, где-то в на­чале ян­ва­ря 1953-го, ее не­пос­редс­твен­ное на­чаль­ство пе­реда­ло ей прось­бу еще бо­лее вы­шес­то­яще­го ру­ководс­тва явить­ся на­зав­тра в зда­ние Цен­траль­но­го Ко­мите­та КПСС, Ста­рая пло­щадь, дом 4, с пас­портом, в ка­бинет но­мер та­кой-то. В об­щем-то, в са­мом этом рас­по­ряже­нии не бы­ло ни­чего сверхъ­ес­тес­твен­но­го: Ели­заве­ту Ива­нов­ну и рань­ше приг­ла­шали в раз­ные вы­сокие ка­бине­ты, ког­да речь шла о по­руче­нии ей ка­кой-ли­бо осо­бо от­ветс­твен­ной ра­боты по пе­репе­чат­ке важ­но­го до­кумен­та или сте­ног­ра­фиро­вании сек­ретной бе­седы. Но тут был, как поз­же вы­яс­ни­лось, сов­сем дру­гой слу­чай. На­зав­тра, прой­дя че­рез нес­коль­ко про­ход­ных с предъ­яв­ле­ни­ем каж­дый раз  пас­порта офи­церам-ох­ранни­кам, она бы­ла нап­равле­на в ка­бинет са­мого… сек­ре­таря ЦК КПСС Сус­ло­ва. Как она по­том рас­ска­зыва­ла мо­им ро­дите­лям, Ми­ха­ил Ан­дре­евич при­нял ее хо­тя и весь­ма су­хо и мрач­но, но веж­ли­во. Ти­хим го­лосом пред­ло­жил ей сесть. В ка­чес­тве пре­дис­ло­вия ска­зал ей нес­коль­ко лес­тных слов про ка­чес­тво ее ра­боты и о том, как на­чаль­ство Про­кура­туры вы­соко це­нит ее мно­голет­нюю про­фес­си­ональ­ную де­ятель­ность. За­тем так­же су­хо и мрач­но пе­решел к де­лу: "Ели­заве­та Ива­нов­на, учи­тывая все это, мы хо­тели бы пред­ло­жить вам слу­жеб­ное по­выше­ние: пе­рей­ти на ра­боту в ЦК на­шей пар­тии, сек­ре­тарем-ма­шинис­ткой. Вы, на­де­юсь, сог­ласны?". Ели­заве­та Ива­нов­на, по ее сло­вам, рас­те­рялась от та­кого по­воро­та раз­го­вора, ни­чего не мог­ла вы­мол­вить. Сус­лов пос­мотрел на нее и, по­няв ее сос­то­яние по-сво­ему, ре­шил, что она, ко­неч­но же, сог­ласна, но тут же ска­зал, что есть тут у "на­шей пар­тии" к ней, дес­кать, од­но не­боль­шое ус­ло­вие, ме­лочь, чис­тая фор­маль­ность: она дол­жна по­менять ны­неш­нюю - муж­нюю, ев­рей­скую - фа­милию на свою де­вичью и, кро­ме то­го, раз­вестись с му­жем… Как она вспо­мина­ла, она чуть не за­дох­ну­лась от та­кого "за­ман­чи­вого пред­ло­жения" ру­ково­дите­ля пар­тии, ска­зала, что, мол, из­ви­ните, но ни­как не смо­жет это­го сде­лать, не смо­жет уй­ти от му­жа, ко­торо­го лю­бит, от му­жа, боль­но­го че­лове­ка, учас­тни­ка и ин­ва­лида Ве­ликой Оте­чес­твен­ной вой­ны. С тем и по­кину­ла ЦК КПСС. Бы­ло это, пов­то­рюсь, в на­чале 1953-го, в раз­гар ан­ти­семит­ской кам­па­нии в свя­зи с де­лом вра­чей-от­ра­вите­лей. Ели­заве­та Ива­нов­на, воз­вра­тясь пос­ле это­го ви­зита на свое ра­бочее мес­то в Про­кура­туру РСФСР, со стра­хом жда­ла пос­ледс­твий раз­го­вора с Сус­ло­вым, но… как ни стран­но, сра­зу ни­чего та­кого не пос­ле­дова­ло, а вско­ре умер "вождь и учи­тель", ра­зоб­ла­чили и на­каза­ли ор­га­низа­торов де­ла вра­чей, и пос­те­пен­но ту­чи над Ели­заве­той Ива­нов­ной, ка­залось, рас­се­ялись… Но так толь­ко ка­залось: че­рез пол­то­ра го­да ее под ка­ким-то бла­говид­ным пред­ло­гом все-та­ки вы­нуди­ли уй­ти из Про­кура­туры. Но вот что пом­ню уже лич­но я: по­том, в те­чение всей сво­ей даль­ней­шей жиз­ни рус­ская жен­щи­на Ели­заве­та Ива­нов­на не мог­ла без от­вра­щения вспо­минать о Сус­ло­ве и всей его ком­па­нии в "ЦК на­шей пар­тии".   

В ин­сти­туте и даль­ше

Шко­лу я окон­чил с се­реб­ря­ной ме­далью (до зо­лотой не хва­тило од­ной пя­тёр­ки по ге­омет­рии; а зо­лотую по­лучи­ли мои хо­рошие друзья, в чис­ле ко­торых был и ста­биль­ный круг­лый от­личник Ра­бино­вич). Но в ге­оло­гораз­ве­доч­ный ин­сти­тут я не пос­ту­пил. Да­же не до­шел до эк­за­менов, нес­мотря на ме­даль: ин­сти­тут­ская мед­ко­мис­сии для аби­тури­ен­тов не до­пус­ти­ла ме­ня к эк­за­менам по при­чине об­на­руже­ния у ме­ня проб­лем со… щи­товид­кой. А с та­кой хво­робой, дес­кать, как объ­яс­ни­ли мне, труд­но мне бу­дет в бу­дущих ге­оло­гичес­ких эк­спе­дици­ях… Прав­да, по­том ока­залось, что ни­какой щи­товид­ки у ме­ня нет (вер­нее, проб­лем с ней), а в ин­сти­тут ме­ня не при­няли - врач мед­ко­мис­сии про­гово­рилась - по­тому что им не пон­ра­вилась моя ан­ке­та. Моя муд­рая ма­ма ска­зала про­ще: "По­тому что ты, сы­ночек, ев­рей"… И ма­ма по­сове­това­ла не те­рять вре­мени и пос­ту­пать в стро­итель­ный ("По­том, как стро­итель, квар­ти­ру быс­трее по­лучишь", это был ма­мин до­вод).

Я пос­лу­шал­ся и от­нёс до­кумен­ты в стро­итель­ный. Прав­да, с ль­го­той, су­щес­тву­ющей для ме­далис­тов, я во всей этой су­мато­хе со щи­товид­кой опоз­дал, приш­лось сда­вать все эк­за­мены, что я и сде­лал, бла­гопо­луч­но наб­рав про­ход­ной балл. Был при­нят в МИ­СИ, о чем за пять лет по­том ни ра­зу не по­жалел: ат­мосфе­ра в этом ин­сти­туте бы­ла та­кая же здо­ровая, как и до это­го в шко­ле № 254. Окон­чив ин­сти­тут по спе­ци­аль­нос­ти "гид­ро­тех­ни­чес­кое стро­итель­ство", 15 лет про­рабо­тал по рас­пре­деле­нию в про­ек­тных ин­сти­тутах, од­новре­мен­но, в сво­бод­ное вре­мя, за­нима­ясь жур­на­лис­ти­кой (пи­сал и пуб­ли­ковал рас­ска­зы и фель­ето­ны), ко­торая всё боль­ше ме­ня ув­ле­кала. И в кон­це кон­цов тя­га к жур­на­лис­ти­ке и ли­тера­туре пе­ретя­нула, и я стал по­думы­вать, чтоб окон­ча­тель­но сме­нить про­фес­сию, а для это­го пос­ту­пить в штат ка­кой-ни­будь ре­дак­ции га­зеты или жур­на­ла, где уже вов­сю пе­чатал­ся как внеш­татный ав­тор.

В жур­на­лис­ти­ке

…Как-то, гу­ляя вдоль Чис­тых пру­дов, заг­ля­нул в ре­дак­цию га­зеты "Ве­чер­няя Мос­ква", час­тым и до­воль­но при­веча­емым ав­то­ром-фель­ето­нис­том ко­торой уже был в то вре­мя. За­шел в зна­комый от­дел фель­ето­нов, ку­да дня три на­зад пе­редал для пуб­ли­кации оче­ред­ной свой опус. От­де­лом ру­ково­дил бла­гово­лив­ший мне Ана­толий Ле­они­дович. Сам он, прав­да, фель­ето­нов не пи­сал, это был не его ко­нёк, но от­де­лом за­ведо­вал весь­ма уме­ло, то и де­ло за­казы­вая мне, как од­но­му из пос­то­ян­ных ав­то­ров га­зеты, выс­тупле­ния на те или иные зло­бод­невные те­мы, ча­ще все­го в прес­тижную, по­пуляр­ную у чи­тате­лей и хо­рошо оп­ла­чива­емую руб­ри­ку "Суб­ботний фель­етон". Обод­ренный тем, что оче­ред­ное мое со­чине­ние бла­гопо­луч­но одоб­ре­но ред­колле­ги­ей к сда­че в но­мер, я об­наглел до то­го, что спро­сил его нап­ря­мую:

- А сла­бо вам, Ана­толий Ле­они­дович, взять ме­ня в штат?

- Шу­тишь, Гри­ша? Ты что, ре­бенок? Сам, что ли, не зна­ешь, что я те­бе от­ве­чу? У нас здесь и без те­бя нас­то­ящая си­наго­га. Сам-то не знаю, как еще дер­жусь… И че­го те­бе не хва­та­ет-то: пе­чата­ют те­бя вов­сю, го­норар пла­тят. Пи­ши не хо­чу!

- Не хо­чу. Так не хо­чу. Хо­чу в штат, на пос­то­ян­ный ок­лад.

- Это­го мно­гие хо­тят. Ска­жу те­бе как ев­рей ев­рею: прек­ра­ти свои фан­та­зии. Ты ж всё по­нима­ешь. И так в гор­ко­ме пар­тии ("Ве­чёр­ка" ведь их га­зета) вор­чат, что мно­гова­то ев­ре­ев в ре­дак­ции… Глав­ный ре­дак­тор - ев­рей, за­вот­де­лами ев­реи, сот­рудни­ков-ев­ре­ев пол­но… Да, кста­ти, тут Се­мён Да­видо­вич (глав­ный) ме­ня поз­вал, го­ворит: га­зета, мол, у нас всё-та­ки рус­ская, а ваш ав­тор Гри­горий под­пи­сыва­ет­ся под фель­ето­нами сво­ей ев­рей­ской фа­мили­ей. Не­поря­док. На­мек­ни­те ему, пусть возь­мет се­бе рус­ский псев­до­ним… Усёк, ста­рик? В об­щем, при­думай се­бе хо­роший псев­до­ним и бу­дем пуб­ли­ковать те­бя даль­ше. По­нял?

По­нял. Я ж не ре­бёнок, всё по­нимаю… Что де­лать - при­думал се­бе "хо­роший" псев­до­ним, про­дол­жал еще бо­лее ши­роко пе­чатать­ся. И это­му вре­мени мною бы­ло опуб­ли­кова­но нес­коль­ко де­сят­ков юмо­рис­ти­чес­ких рас­ска­зов, фель­ето­нов, кор­респон­денций, сце­нари­ев и проч., боль­шинс­тво в жан­ре са­тиры и юмо­ра, в раз­ных со­вет­ских га­зетах, жур­на­лах, на ра­дио и те­леви­дении. В том чис­ле и в та­кой га­зете, как "Ли­тера­тур­ная Рос­сия". В ред­колле­гии этой га­зеты юмор, как го­вори­ли тог­да, ку­риро­вал очень из­вес­тный пи­сатель-юмо­рист, мож­но ска­зать, нас­то­ящий со­вет­ский клас­сик Ле­онид Ленч. И тут я уз­наю, что к то­му мо­мен­ту в ре­дак­ции "Лит­России" ос­во­боди­лось мес­то за­веду­юще­го от­де­лом юмо­ра (ну, за­веду­ющий от­де­лом - это так наз­ва­но для со­лид­ности: на са­мом де­ле весь от­дел сос­то­ял из од­но­го это­го сот­рудни­ка, за­веду­юще­го), и им тре­бовал­ся че­ловек, же­латель­но мо­лодой и име­ющий опыт пуб­ли­каций в этом жан­ре. А как раз в эти же дни ред­колле­гия - и сам Ле­онид Ленч - ут­верди­ла в оче­ред­ной но­мер мой са­тири­чес­кий рас­сказ. Ме­ня, ав­то­ра, вы­зыва­ет к се­бе Ле­онид Сер­ге­евич:

- Гри­ша, я дав­но сле­жу за ва­шими пуб­ли­каци­ями. По-мо­ему, вы - пер­спек­тивный ав­тор. Чем вы сей­час за­нима­етесь в жиз­ни?

- Я ин­же­нер-гид­ро­тех­ник. Ра­ботаю по спе­ци­аль­нос­ти в про­ек­тном ин­сти­туте. Но ув­ле­ка­юсь жур­на­лис­ти­кой, са­тирой, юмо­ром. Внеш­татно, ко­неч­но, в сво­бод­ное от гид­ро­тех­ни­ки вре­мя.

- Вот и слав­но, - улыб­нулся клас­сик. - Это нам под­хо­дит. А не хо­тели бы вы поп­ро­бовать за­ведо­вать юмо­ром в на­шей га­зете? То есть пе­рей­ти к нам в штат? Я бы мог ре­комен­до­вать вас ред­колле­гии.

- Ко­неч­но, - го­ворю, - с удо­воль­стви­ем. Спа­сибо.

- Зна­чит, до­гово­рились. Вот вам бланк ан­ке­ты - "Лис­ток по уче­ту кад­ров", чис­тая фор­маль­ность. За­пол­ни­те его не спе­ша вон за тем сто­лом, от­да­дите мне, а я пе­редам в от­дел кад­ров и ред­колле­гии со сво­ей ре­комен­да­ци­ей. А зав­тра при­ходи­те в ре­дак­цию, и всё ре­шим.

Я, во­оду­шев­лённый, при­хожу на­зав­тра, и - пря­мо в ка­бинет Лен­ча: вот я при­шёл, как до­гова­рива­лись, как, мол, мои де­ла?

- Зна­ете, Гри­ша… - Как-то за­мял­ся клас­сик, на­чал же­вать гу­бами, не смот­рит мне в гла­за. - Пред­став­ля­ете, мы с ва­ми чуть опоз­да­ли. Мес­то-то, ока­зыва­ет­ся, уже за­нято, а я и сам не знал. В об­щем, не от­ча­ивай­тесь, про­дол­жай­те пи­сать для нас и - будь­те здо­ровы…

По­том я слу­чай­но уз­нал, что мес­то ни­кем еще не за­нято, про­дол­жа­ют ис­кать за­веду­юще­го, а прос­то… в от­де­ле кад­ров не пон­ра­вилась моя ан­ке­та, осо­бен­но её пя­тый пункт…

Тем вре­менем я про­дол­жал слу­жить ин­же­нером и од­новре­мен­но пи­сать рас­ска­зы и фель­ето­ны, мно­го пе­чатал­ся где по­пало. И боль­ше все­го - и так уже лет де­сять - в глав­ном и единс­твен­ном со­вет­ском са­тири­чес­ком из­да­нии - жур­на­ле "Кро­кодил". Пос­то­ян­но вы­пол­нял за­дания "Кро­коди­ла", ез­дил от не­го в ко­ман­ди­ров­ки, ког­да это не ме­шало ра­боте в ин­сти­туте, да час­то брал от­пуска за свой счет, чтоб съ­ез­дить в ко­ман­ди­ров­ку от "Кро­коди­ла", и ре­дак­ция бы­ла мной, су­дя по все­му, до­воль­на: нес­коль­ко раз она от­ме­чала ме­ня пре­ми­ями за луч­ший фель­етон или рас­сказ, да­вала все но­вые и но­вые за­дания. Ко­неч­но, я уже в "Кро­коди­ле" был сво­им че­лове­ком, знал на­чаль­ство и всех сот­рудни­ков, с не­кото­рыми да­же при­ятель­ство­вал, при­сутс­тво­вал на раз­ных праз­дно­вани­ях в ре­дак­ции и пь­ян­ках по вся­ким по­водам и т. д. Од­нажды мне до­нес­ли, что на од­ной из ред­колле­гий, где об­суждал­ся в чис­ле про­чих и мой фель­етон в но­мер, кто-то из ре­дак­то­ров выс­ка­зал­ся в том смыс­ле, что я у них пер­вый на оче­реди для приг­ла­шения в штат… По­пасть в штат глав­но­го - и единс­твен­но­го - са­тири­чес­ко­го из­да­ния стра­ны бы­ло весь­ма прес­тижно, а для ме­ня, мно­го лет за­нимав­ше­гося этим жан­ром, ко­неч­но, пре­делом меч­та­ний.

Из­вестие о фра­зе, ска­зан­ной на ред­колле­гии, по­буди­ло ме­ня зай­ти к тог­дашне­му пар­торгу "Кро­коди­ла", за­веду­юще­му от­де­лом, чле­ну ред­колле­гии и, по сов­мести­тель­ству, мо­ему при­яте­лю Эди­ку П. с воп­ро­сом, мо­гу ли я рас­счи­тывать быть при­нятым на штат­ную ра­боту в "Кро­кодил" в ка­чес­тве спе­ци­аль­но­го кор­респон­дента.

 Пар­торг-при­ятель Эдик, с ко­торым мы, од­но­год­ки, дав­но бы­ли на "ты", вдруг на­дел на се­бя пар­тий­ную мас­ку, нах­му­рил­ся, ог­ля­нул­ся по сто­ронам, от­вел ме­ня в уго­лок и по­чему-то по­низил го­лос:

- Ста­рик, не оби­жай­ся, ты же дол­жен по­нимать: у нас же, как и вез­де, про­цент! Кто ж нам поз­во­лит?

- Про­цент? Ка­кой про­цент? - не вру­бил­ся я.

Он опять пуг­ли­во ог­ля­дел­ся и ска­зал еще ти­ше:

- На ев­ре­ев про­цент. Ты что, ма­лень­кий? У нас и так пе­ребор. Ты ж дол­жен по­нимать.

- Но, Эдик, я же вро­де как ав­тор под­хо­жу для "Кро­коди­ла", столь­ко лет пе­чата­юсь, вон пре­мий сколь­ко за фель­ето­ны…

- Да при чем тут твои фель­ето­ны и пре­мии! Да, ты дей­стви­тель­но у нас пер­вый на оче­реди сре­ди внеш­татни­ков. По­тер­пи. Кто-ни­будь с та­ким же пя­тым пун­ктом уй­дёт или пом­рёт, ос­во­бодит­ся мес­то, тог­да при­ходи. ПРО­ЦЕНТ! Свя­тое де­ло. Ну, ты же дол­жен по­нимать си­ту­ацию.

Аб­сурд в том, что я дол­жен был этот аб­сурд еще и по­нимать. В са­мом де­ле, что это я? С ума со­шел?! Дей­стви­тель­но, как же мож­но та­кого брать в штат глав­но­го жур­на­ла стра­ны? Тем бо­лее, что в "Кро­коди­ле"-то, ока­зыва­ет­ся, и без ме­ня пе­ребор с этим мо­им неп­ри­лич­ным пя­тым пун­ктом и с про­цен­том. Вон ведь и сам пар­торг Эдик П. - из этих же неп­ри­лич­ных, из пе­ребо­ра…

Так я и ока­зал­ся по уши втя­нутым в си­ту­ацию с не су­щес­тво­вав­шим в стра­не со­ци­ализ­ма ан­ти­семи­тиз­мом, но жи­вучим и при­том на весь­ма вы­соком уров­не: "Кро­кодил"-то был - по офи­ци­аль­но­му ста­тусу - жур­на­лом из­да­тель­ства ЦК КПСС "Прав­да". Ку­да уж офи­ци­аль­ней…

…И тут, пос­ле всех этих про­цен­тов, пе­ребо­ров, псев­до­нимов и пол­но­го от­ча­яния по­пасть с мо­ей про­кажен­ной ан­ке­той в ка­кую-ли­бо со­вет­скую ре­дак­цию мне вро­де бы сквозь плот­ную за­весу туч чуть-чуть прог­ля­нуло сол­нышко: поз­во­нил друг и со­об­щил но­вость:

- Из ре­дак­ции на­уч­но-тех­ни­чес­ко­го жур­на­ла "Энер­ге­тичес­кое стро­итель­ство" (это же как раз по тво­ей спе­ци­аль­нос­ти, а од­новре­мен­но и ка­кая-ни­какая жур­на­лис­ти­ка), ушел один из ре­дак­то­ров, Эдель­штейн, у­ехал в Из­ра­иль или в США, точ­но не знаю. Но знаю точ­но, что мес­то его ос­во­боди­лось, зво­ни ско­рей ту­да. Вот те­бе те­лефон глав­но­го ре­дак­то­ра, Зи­новия Ль­во­вича, то­же, кста­ти, ев­рея. Ду­маю, пой­мё­те друг дру­га. Уда­чи те­бе!

Ко­неч­но, на­уч­но-тех­ни­чес­кий жур­нал это не жур­нал ЦК КПСС "Кро­кодил", не "Лит­Россия" и да­же не аб­со­лют­но рус­ская га­зета Мос­ков­ско­го гор­ко­ма пар­тии "Ве­чёр­ка", но в ка­чес­тве мос­ти­ка от ин­же­нерии к жур­на­лис­ти­ке, по­жалуй, под­хо­дит. И я, по­пыт­ка - не пыт­ка, наб­рал но­мер глав­но­го ре­дак­то­ра.

Зи­новий Ль­во­вич как че­ловек де­ловой, не стал дол­го рас­су­соли­вать, наз­на­чил мне встре­чу в ре­дак­ции на сле­ду­ющий же день. На­зав­тра я во­шел в его ка­бинет. Ре­дак­тор, лет под пять­де­сят, ока­зал­ся плот­ным, ни­же сред­не­го рос­та, но яв­но на­качен­ным че­лове­ком, с шиш­ко­ватой лы­сой го­ловой, ог­ромным крас­ным но­сом, на­висав­шим над вы­тяну­той впе­ред ниж­ней гу­бой и крас­ны­ми же гла­зами на­выка­те. Мель­ком взгля­нув на мою ан­ке­ту, кри­во улыб­нулся, яв­но не ожи­дая уви­деть в ней ни­чего для се­бя сверх-не­ожи­дан­но­го, и про­пел как бы сам се­бе:

- Ну яс­но, ис­шо один на мою бед­ную жо­пу, ха-ха-ха! Да ис­шо и бес­партий­ный, твою мать…

Я по­нял, что и тут об­лом, под­нялся, что­бы уй­ти. Но он ос­та­новил ме­ня жес­том и, ма­тюк­нувшись, ска­зал:

- Ну, та­ки шо…Ин­же­нер-гид­ро­тех­ник и ис­шо жур­на­лист - это неп­ло­хо. Хо­тя и ев­рэй…У ме­ня ж тут си­наго­га, ха-ха-ха, пол­ре­дак­ции, бл…, та­кие же уро­ды, как вы и я… Лад­но, ни х… не по­дела­ешь. Бу­ду про­бивать. Зво­ните че­рез не­дель­ку.

Спус­тя не­дель­ку зво­ню ему, и он мне:

- Про­бил! Бу­дем ра­ботать, да­вай­те при­ходи­те.

Я при­шел, стал на­уч­ным ре­дак­то­ром гид­ро­тех­ни­чес­ко­го раз­де­ла жур­на­ла. А Зи­новий Ль­во­вич был кру­того нра­ва. Очень лю­бил по лю­бому по­воду со­бирать всех сот­рудни­ков у се­бя в ка­бине­те, пуб­лично рас­пе­кать под­чи­нен­ных длин­ны­ми мо­ноло­гами. Мне в пер­вые дни бы­ло неп­ри­выч­но слу­шать раз­да­ющи­еся то и де­ло из-за зак­ры­тых две­рей ка­бине­та его ис­тошные кри­ки, мат, ка­кие-то трес­ки и шу­мы, на­поми­нав­шие бро­сание стуль­ев или ру­коп­рикладс­тво… До по­ры до вре­мени я слу­шал эти зву­ки со сво­его ра­боче­го мес­та. Ви­димо, по­нача­лу моя ра­бота его ус­тра­ива­ла, а мо­жет, он прос­то прис­матри­вал­ся к но­вому сот­рудни­ку… Но, ка­жет­ся, нас­тал и мой че­рёд пос­ле двух­не­дель­но­го пре­быва­ния в ре­дак­ции: не­ожи­дан­но (по край­ней ме­ре для ме­ня) в се­реди­не дня глав­ный поз­вал всех на об­щее соб­ра­ние. Я чуть за­меш­кался в ту­але­те и от­крыл дверь его ка­бине­та, ког­да все уже сто­яли вок­руг сто­ла на­чаль­ни­ка, опус­тив го­ловы. А он рас­па­лял сам се­бя:

- Вы шо, бля­ди, теп­ло ус­тро­ились, да?! Кто бу­дет за вас ра­ботать? Я, да? Один за вас всех? А вот это ви­дели? (он по­казал из­вес­тный жест, сог­нув ру­ку в лок­те и сжав ку­лак) И я то­же, ста­рый му­дак, раз­вел тут жи­дов­ню! Всех по­выго­няю к е… ма­тери!!!

Я как-то не сра­зу по­нял, о чем, собс­твен­но, весь сыр-бор. Ока­залось: из от­расле­вого ми­нис­терс­тва, чь­им офи­ци­аль­ным ор­га­ном счи­тал­ся жур­нал, приш­ла ка­кая-то "те­лега", ука­зыва­ющая на ошиб­ки в све­жем но­мере. Ошиб­ки-то, по прав­де го­воря, бы­ли пус­тя­ковые, ско­рее опе­чат­ки кор­ректор­ские, но бе­да в том, что нат­кнул­ся на них… зам­ми­нис­тра! И "вот­кнул" на­шему глав­но­му. А тот, ес­тес­твен­но, нам:

- Без­дель­ни­ки, бл…! Всех вы­гоню с го­лой жо­пой на ули­цу! На х… вы мне та­кие тут нуж­ны!

Жен­ская часть ре­дак­ции, в ос­новном мо­лодые кор­ректор­ши, смот­рю, ни­как на этот бе­зоб­разный мат не ре­аги­ру­ют, мол­чат, в пол ус­та­вились. Му­жики, все крас­ные, то­же, ко­неч­но, ни зву­ка. Зна­чит, здесь это обыч­ная фор­ма раз­го­вора… Вер­нее, мо­ноло­га. Ото­рав­шись еще ми­нут де­сять, ка­залось, стал вы­дыхать­ся глав­ный. Но нет, под­няв гла­за на му­жиков, взвил­ся с но­вой си­лой:

- А вы, жи­ды, рас­сла­бились, да? Так я вам по­кажу! Всех вып­ру от­сю­да к е… ма­тери! Ку­да ж вы де­нетесь? Це­нить на­до, что я вас приг­рел тут, на ан­ке­ту не пос­мотрел, еще и день­ги пла­чу… Кто ж вас та­ких возь­мет-то, усе­ка­ете? С го­лоду пом­рё­те, е… ва­шу мать! Вон от­сю­да, ра­ботай­те!

Я, на­до приз­нать, впер­вые стол­кнул­ся с та­кими ме­тода­ми ру­ководс­тва, тем бо­лее в ре­дак­ции жур­на­ла. А уг­роз по по­воду ев­рей­ства слы­шал с тех пор в свой ад­рес от на­чаль­ни­ка-ев­рея чуть ли не каж­дый день. И каж­дый раз его раз­носный мо­нолог за­вер­шался од­ним и тем же убе­дитель­ным те­зисом:

- Да ку­да ж ты от ме­ня де­нешь­ся? Ка­кой же от­дел кад­ров те­бя, бес­партий­но­го ев­рэя, про­пус­тит?!

На этом бес­про­иг­рышном ар­гу­мен­те дер­жал в ре­дак­ции са­мых нуж­ных ему - на са­мом де­ле са­мых ква­лифи­циро­ван­ных, ра­ботя­щих и бес­сло­вес­ных - сот­рудни­ков. В том чис­ле - до не­кото­рых пор - и ме­ня…

Но нас­тал мо­мент, ког­да мне все это уже по­ряд­ком на­до­ело. Этот мо­мент на­зывал­ся гор­ба­чев­ской пе­рес­трой­кой, ког­да ат­мосфе­ра в стра­не, ка­залось, ста­ла ме­нять­ся. В са­мом ее на­чале мне пред­ло­жили пе­рей­ти в "Кро­кодил": по­дош­ла, ви­дать, моя оче­редь. А мо­жет, к то­му вре­мени "про­цент" и "пе­ребор" пос­те­пен­но ста­нови­лись уже не столь оп­ре­деля­ющи­ми, и ра­бот­ни­ка при при­еме на ра­боту ста­ли оце­нивать боль­ше по его спо­соб­ностям, чем по ан­ке­те. И я, не раз­ду­мывая, по­кинул на­уч­но-тех­ни­чес­кую ре­дак­цию с ее су­мас­шедшим глав­ным ре­дак­то­ром - ма­тер­щинни­ком и пе­решел в са­мый глав­ный и все ещё единс­твен­ный са­тири­чес­кий жур­нал стра­ны, еще Со­вет­ско­го Со­юза, фор­маль­но ос­та­вав­ший­ся ещё из­да­ни­ем ЦК КПСС.

И на ка­кое-то вре­мя я со­вер­шенно за­был и о сво­ей ущер­бнос­ти, и о "про­цен­те", и о свя­зан­ных с ни­ми проб­ле­мах. Весь­ма ус­пешно тру­дил­ся нес­коль­ко лет в "Кро­коди­ле" (от спец­коррес­понден­та до­шел до дол­жнос­ти за­вот­де­лом эко­номи­ки, а по­том да­же - при­чем, яс­ное де­ло, пос­ле со­от­ветс­тву­юще­го ут­вер­жде­ния в ЦК КПСС - стал пер­вым в ис­то­рии са­тири­чес­ко­го жур­на­ла его пар­ла­мент­ским кор­респон­дентом, т. е. ра­ботал ак­кре­дито­ван ным жур­на­лис­том на всех съ­ез­дах на­род­ных де­пута­тов и т. д.), а за­тем, пос­ле ав­густов­ско­го (1991 го­да) пут­ча пе­решел в толь­ко что ос­но­ван­ный, рез­ко оп­по­зици­он­ный еже­недель­ник "Сто­лица", то­же на дол­жность пар­ла­мент­ско­го обоз­ре­вате­ля. Пе­чатал в этом и дру­гих из­да­ни­ях свои кри­тичес­кие статьи и до­воль­но хлёс­ткие фель­ето­ны и ре­пор­та­жи из Вер­ховно­го Со­вета СССР и Рос­сии, по­том из рос­сий­ской Гос­ду­мы и мос­ков­ской мэ­рии - о коз­нях ком­му­нис­тов, жи­ринов­цев и про­чих "ман­да­тонос­цах".

Тут-то и кон­чи­лись мои ра­дуж­ные ощу­щения по по­воду пе­рес­трой­ки и во­об­ще нас­тупле­ния но­вой жиз­ни, сво­бод­ной от шо­виниз­ма, на­ци­она­лиз­ма и, преж­де все­го, ан­ти­семи­тиз­ма в сов­ре­мен­ной Рос­сии. Дос­та­точ­но вспом­нить о гро­мог­ласно вы­ражав­шихся "точ­ках зре­ния" та­ких де­яте­лей, как Ва­силь­ев с его об­щес­твом "Па­мять", как ге­нерал Ма­кашов, как все гром­че о се­бе за­яв­лявшие не­офа­шис­ты и про­чее от­ребье (все они, в том чис­ле и де­пута­ты - на­род­ные из­бран­ни­ки пуб­лично и не скры­вали сво­его от­но­шения к ев­ре­ям; так, нап­ри­мер, Ва­силий Шан­ды­бин - был та­кой де­путат-ком­му­нист - пред­ва­рил моё с ним ин­тервью та­ким вступ­ле­ни­ем: "А вы, кста­ти, не ев­рей? А то я к ев­ре­ям не очень…"). Вспо­минаю ха­рак­терный эпи­зод: ге­нерал Фи­латов, в то вре­мя пресс-сек­ре­тарь Жи­ринов­ско­го (на­пом­ню, это тот са­мый ге­нерал Фи­латов, ко­торый до рас­па­да СССР был глав­ным ре­дак­то­ром скан­даль­но зна­мени­того "Во­ен­но-ис­то­ричес­ко­го жур­на­ла" Ми­нис­терс­тва обо­роны, в ко­ем опуб­ли­ковал от­рывки из гит­ле­ров­ской "Майн камф"), на пресс-кон­фе­рен­ци­ях Вла­дими­ра Воль­фо­вича то и де­ло под­ска­зывал вож­дю ев­рей­ские фа­милии, име­на и от­чес­тва - час­то им са­мим при­думан­ные - чле­нов рос­сий­ско­го пра­витель­ства, подс­тре­кая В.В.Ж. на мо­ноло­ги о за­силье аген­тов Из­ра­иля в вер­хушке рус­ско­го го­сударс­тва... Пос­ле оче­ред­но­го мо­его фель­ето­на о нем в жур­на­ле "Сто­лица" ге­нерал Фи­латов, бро­сил мне в зал:

- А с ва­ми, Кро­шин, все яс­но…

Смех в за­ле.

- Мо­жете, ко­неч­но, сме­ять­ся по­ка что... Но пос­мотрим, гос­по­дин Кро­шин, как вы бу­дете сме­ять­ся, ког­да мы при­дем к влас­ти…

А ли­деру ком­му­нис­тов Зю­гано­ву то­же не да­вали по­коя эти ино­род­цы. Он де­лил­ся с жур­на­лис­та­ми:

"Мне грус­тно смот­реть те­леви­зор: всё толь­ко ко­мик Ха­занов или па­родист Ива­нов. Где рус­ские?!.. 

…Все эти пер­со­нажи мо­их пуб­ли­каций ста­ли очень ак­тивни­чать по от­но­шению ко мне и мо­ей семье: дур­ны­ми го­лоса­ми зво­нили в мою квар­ти­ру по до­маш­не­му те­лефо­ну, уг­ро­жали вся­кими рас­пра­вами, со­об­щая при этом, что прек­расно зна­ют, где я жи­ву и где ра­бота­ют мои де­ти… Все ча­ще в труб­ке слы­шалось: "Ну, что, жи­ды, вы еще не в Из­ра­иле? Всем си­онис­там нет мес­та на рус­ской зем­ле. Уби­рай­тесь по­доб­ру - поз­до­рову". Звон­ка­ми де­ло не ог­ра­ничи­валось: то и де­ло на­ши до­маш­ние две­ри ока­зыва­лись раз­ма­леван­ны­ми ан­ти­семит­ски­ми над­пи­сями впе­ремеш­ку с ма­том. Пос­коль­ку ос­новной удар этих дей­ствий при­нима­ла на се­бя же­на (я в это вре­мя, как пра­вило, был на служ­бе), си­ту­ация ста­нови­лась уг­ро­жа­ющей. И про­дол­жа­лась она в те­чение нес­коль­ких лет, ста­новясь со вре­менем все ху­же и опас­ней. Мы с же­ной по­няли, что ждать улуч­ше­ния от "но­вой жиз­ни" нам не при­ходит­ся, и, спа­са­ясь от на­рас­тавше­го рос­сий­ско­го бы­тово­го ан­ти­семи­тиз­ма, ре­шились на пе­ре­езд в де­мок­ра­тичес­кую стра­ну Гер­ма­нию.

На сво­бод­ном За­паде…

Ан… Че­рез две не­дели пос­ле при­бытия в ФРГ, я поз­во­нил - на пред­мет воз­можно­го сот­рудни­чес­тва - в са­мую круп­ную и ти­раж­ную на то вре­мя рус­ско­языч­ную га­зету в Гер­ма­нии под наз­ва­ни­ем "Кон­тракт". Труб­ку снял сам вла­делец га­зеты Са­му­ил Шах­но­вич, свя­зать­ся с ко­торым мне ре­комен­до­вали еще мос­ков­ские кол­ле­ги. Его ра­душ­ный го­лос ме­ня об­ра­довал:

- А-а, при­вет, Гри­горий, мне о вас зво­нили из Мос­квы. Очень при­ят­но, что вы те­перь то­же здесь. Бу­дем сот­рудни­чать, ес­ли не воз­ра­жа­ете. Пи­шите нам по­ка как внеш­татный ав­тор, а по­том вид­но бу­дет.

- Спа­сибо. Те­мати­кой ме­ня не ог­ра­ничи­ва­ете?

- Нет, ко­неч­но. Нас ин­те­ресу­ет аб­со­лют­но всё, что ин­те­ресу­ет рус­ско­гово­рящих в этой сво­бод­ной стра­не.

- Хо­рошо, да­вай­те поп­ро­бу­ем. Дня че­рез два-три что-ни­будь вам приш­лю.

- От­лично! Толь­ко, зна­ете… - Па­уза в труб­ке. Шах­но­вич, слы­шу, за­каш­лялся и ска­зал ка­ким-то, мне по­каза­лось, чуть из­ме­нен­ным го­лосом: - Да­вай­те сра­зу же до­гово­рим­ся: ни­каких ев­рей­ских сю­жетов. Во­об­ще - ни­чего о ев­ре­ях! На­де­юсь, по­нима­ете ме­ня?

- Не очень, - я рас­те­рял­ся ус­лы­шать та­кое от… Са­му­ила Шах­но­вича (!?).

- Ну, это от­то­го, что вы толь­ко что при­еха­ли в Гер­ма­нию и еще не в кур­се си­ту­ации. Га­зета это мой биз­нес преж­де все­го. То есть - ти­раж! Ну, смот­ри­те: здесь жи­вут на се­год­ня бо­лее трех с по­лови­ной мил­ли­онов рус­ско­гово­рящих, так? Из них ев­рей­ских им­мигран­тов все­го ты­сяч сто двад­цать, ос­таль­ные поч­ти три мил­ли­она - рос­сий­ские нем­цы, а так­же рус­ско­языч­ные из дру­гих быв­ших со­вет­ских рес­публик. На­ша га­зета, ес­тес­твен­но, рас­счи­тыва­ет на са­мую мас­со­вую а­уди­торию рус­ско­языч­ных чи­тате­лей, то есть на те са­мые три мил­ли­она, а не на ка­кие-то сто ты­сяч ев­ре­ев, по­нима­ете? Нам же ну­жен ти­раж! До­ход! А ка­кой до­ход, сог­ла­ситесь, от ни­щих ев­ре­ев?!.. До­гово­рились?

Не впол­не до­гово­рились. Хо­тя я вре­мя от вре­мени и пуб­ли­ковал­ся в "Кон­трак­те" у Са­му­ила (день­ги-то бы­ли нуж­ны), ме­ня по­ряд­ком сму­тил этот га­зет­ный биз­нес с яв­ным прив­ку­сом ан­ти­семи­тиз­ма, при этом ис­хо­дящим от… вла­дель­ца-ев­рея (!?). Я стал ис­кать дру­гие мес­та при­ложе­ния сво­их жур­на­лист­ских уси­лий, сво­бод­ных от на­ци­ональ­ных те­мати­чес­ких ог­ра­ниче­ний. Прав­да, в чем-то биз­несмен-вла­делец Са­му­ил был по-сво­ему, ви­димо, прав: боль­шинс­тво вы­ходив­ших в тот пе­ри­од в Гер­ма­нии рус­ских га­зет, не чу­рав­шихся об­ще­чело­вечес­кой, в том чис­ле и ев­рей­ской те­мати­ки, с ко­торы­ми и я пы­тал­ся сот­рудни­чать, фи­нан­со­во вла­чили жал­кое су­щес­тво­вание, а спус­тя ка­кое-то вре­мя мно­гие и вов­се ис­чезли с рын­ка рус­ско­языч­ной прес­сы.

Мне за­хоте­лось по­пытать­ся как-то оп­ро­вер­гнуть это уни­зитель­ное по­ложе­ние, и я при­нял пред­ло­жение од­ной дюс­сель­дорф­ской ту­рист­ской фир­мы стать глав­ным ре­дак­то­ром рус­ской га­зеты, ко­торую за­хоте­ла - для со­лид­ности, ви­димо - иметь в сво­ем рас­по­ряже­нии эта тур­фирма. Вла­дель­цы но­вой га­зеты, на­до ска­зать, не силь­но пред­став­ля­ли се­бе, что во­об­ще та­кое из­да­вать прес­су, в час­тнос­ти, не име­ли ни ма­лей­ше­го по­нятия о том, что в сов­ре­мен­ном ми­ре га­зету кор­мят в ос­новном до­ходы от рек­ла­мы. Вла­дель­цы, на­до от­дать им дол­жное, пе­редав в мое ве­дение всю твор­ческую часть - оп­ре­деле­ние кон­цепции га­зеты, те­мати­ки но­вого рус­ско­языч­но­го из­да­ния в ус­ло­ви­ях Гер­ма­нии, под­бор ав­тор­ско­го кол­лекти­ва и ра­боту с ним, про­паган­ду га­зеты и встре­чи с чи­тате­лями и проч., не вме­шива­ясь в га­зет­ную по­лити­ку, ор­га­низа­цию прив­ле­чения объ­яв­ле­ний от рек­ла­мода­телей и все от­но­шения с ни­ми пол­ностью взя­ли на се­бя.

В те­чение даль­ней­ших нес­коль­ких ме­сяцев де­ло с вы­пус­ком но­вой га­зеты, по­хоже, шло удов­летво­ритель­но. И мне, и кро­хот­но­му шта­ту га­зеты, и вла­дель­цам нра­вилось, что ин­те­рес чи­тате­лей га­зеты, рас­счи­тан­ной на весь ши­рокий спектр рус­ско­гово­ряще­го на­селе­ния стра­ны, быс­тро стал на­рас­тать, а зна­чит, рос и ти­раж, и не­кото­рые до­ходы от под­писки на из­да­ние и от его про­дажи в ки­ос­ках, и пос­те­пен­но уве­личи­вались, хо­тя и по­ка еще сла­бова­то, пос­тупле­ния от рек­ла­мы.

Но… не­ожи­дан­но для нас за­яв­ки от рек­ла­мода­телей (а сре­ди них уже по­яви­лись до­воль­но круп­ные, боль­шей частью рус­ско­языч­ные фир­мы, ра­ботав­шие на не­мец­ком рын­ке) ста­ли пос­ту­пать все ре­же, зак­лю­чен­ные ра­нее до­гово­ры с га­зетой рек­ла­мода­тели ста­ли вдруг рас­торгать и, сле­дова­тель­но, до­ходы от рек­ла­мы сни­жались и, в кон­це кон­цов, нес­мотря ни на ка­кие уси­лия по ее прив­ле­чению на стра­ницы, ис­сякли поч­ти сов­сем. А это оз­на­чало, что для про­дол­же­ния вы­пус­ка га­зеты (рас­хо­дов на ти­пог­ра­фию, рас­простра­нение, ма­тери­алы и тех­ни­ку, го­нора­ры ав­то­рам и зар­пла­ту сот­рудни­кам) вла­дель­цы дол­жны бы­ли тра­тить собс­твен­ные день­ги. Но к та­кому под­ви­гу они, как вы­яс­ни­лось, го­товы не бы­ли… И, как за­коно­мер­ное следс­твие, га­зета вско­ре прек­ра­тила свое су­щес­тво­вание.

Что же про­изош­ло с рек­ла­мода­теля­ми, поч­ти од­новре­мен­но, как по ко­ман­де, пе­рес­тавши­ми вдруг сот­рудни­чать с но­вой га­зетой? Ведь, ка­залось бы, по­ложи­тель­ная ди­нами­ка рос­та ее ти­раж­ности дол­жна бы­ла, на­обо­рот, за­ин­те­ресо­вать биз­несме­нов-фир­ма­чей в про­дол­же­нии и да­же сти­мули­ровать ак­ти­виза­цию на­шей сов­мес­тной де­ятель­нос­ти? Сек­рет рас­крыл­ся вско­ре. Ру­ково­дитель од­ной из рус­ских фирм-рек­ла­мода­телей бро­сил в те­лефон­ном раз­го­воре с на­шим вла­дель­цем убий­ствен­ный до­вод:

- Не со­бира­ем­ся да­вать на­шу рек­ла­му в жи­дов­скую га­зету.

Вот так. Прос­то и яс­но. От­кры­тым тек­стом.

Ко­неч­но, я был в кур­се си­ту­ации с кое-где под­ни­ма­ющим го­лову в нас­то­ящее вре­мя в Гер­ма­нии не­она­циз­мом, за­мешен­ном на эс­ка­лации не­навис­ти ко всем чу­жакам, инос­тран­цам и, уж ко­неч­но, ев­ре­ям, но знал, что пра­во­экс­тре­мист­ские груп­пы эти край­не ма­лочис­ленны, ни на что не вли­яют и вся­чес­ки ка­тего­рич­но прес­ле­ду­ют­ся за­коно­датель­но влас­тя­ми на всех уров­нях. И на бы­товом уров­не в се­год­няшней ФРГ, сла­ва бо­гу, ни­как на се­бе са­мом как на ев­рее это­го со сто­роны ко­рен­но­го на­селе­ния не по­чувс­тво­вал.

Но вот фо­кус так фо­кус: спа­са­ясь от рос­сий­ско­го ан­ти­семи­тиз­ма, при­быв на СВО­БОД­НЫЙ За­пад, так и, как ока­залось, не спас­ся от не­го - все то­го же рос­сий­ско­го - в… де­мок­ра­тичес­кой стра­не Гер­ма­нии.

______________________________

На фо­то (из ар­хи­ва ав­то­ра) :

Мои ро­дите­ли - Софья Фай­ве­лов­на и Макс Гри­горь­евич;

На ри­сун­ках ав­то­ра:

А. Ма­кашов, В. Шан­ды­бин, В. Жи­ринов­ский, Г. Зю­ганов.