Я ВСПОМИНАЮ

КОРЧАК

1

Опять вы про "это"?
За­чем вы про "это"?
Пог­ро­мы и смер­ти, стра­дания, гет­то…
Дру­гие на­роды не лю­бят, уч­ти­те,
чтоб кто-то кри­чал о сво­ем ге­ноци­де.
Как буд­то из­гна­ние - ва­ша зас­лу­га.
С яр­мом от­чужденья из­вечно по кру­гу
уп­ре­ком, на­меком, бель­мом на пла­нете
Из­ра­иля не­уго­мон­ные де­ти.
Не прав­да ль, удоб­но, что по­пере­мен­но
иные на­роды схо­дили со сце­ны?
Без воп­лей и сто­нов, бес­шумно и прос­то,
сбе­гая с до­щатых де­шевых под­мос­тков…

2

Кор­чак - имя кор­не­вое,
креп­кое, при­мет­ное,
слов­но пу­лемет стре­кочет,
слов­но крик бро­са­ет ко­чет
в те­мень пред­рас­свет­ную.
Кор­чак… Мо­жет, бли­же к кор­чам?
Кор­мче­му - да к га­вани?
Нет, ско­рее - ко­локоль­чик,
ба­боч­ка за став­ня­ми.

3

Не строй­но, не в но­гу,
не так, как сол­да­ты,
по ули­це в не­бо
ухо­дят ре­бята.
Еще не нас­со­рив­шись,
не на­иг­равшись,
ухо­дят на не­бо
по Хим­мель­фартштрас­се.
Ко­лышут­ся в по­ле
цве­ты и бы­лин­ки,
но в не­бо нас тре­бу­ет
кто-то с Треб­линки.
Гла­за без сле­зин­ки,
а ру­ки без хле­ба…
Ухо­дим, ухо­дим
по ули­це в не­бо.

Ведь кто-то упор­но
зо­вет нас на не­бо.
Нас всех и еще
грус­тног­ла­зого ре­бе…

4

Я не уз­наю, док­тор си­нег­ла­зый,
как вы по­гиб­ли, за­дох­нувшись га­зом,
что на­пос­ле­док вы ска­зали де­тям -
на­вер­но, пом­нит толь­ко Ан­гел Смер­ти.
А смерть, она всег­да пре­безоб­разна.
Вы слы­шали ль про док­то­ра Га­аза?
А док­тор Швей­цер, что вам  это имя?
Зна­комы ль вы с соб­рать­ями сво­ими?
"Как мож­но жить, ког­да по­гиб­нут де­ти?" -
шеп­нул вам то­роп­ли­во Ан­гел Смер­ти.
"Кто их при­обод­рит и ус­по­ко­ит?
И что за жизнь, ког­да тер­за­ет со­весть?"
Не ду­маю, чтоб бы­ли ко­лебанья.
Ваш путь и пос­ти­женья и приз­ванья
так до­лог, что и смерть не обор­ва­ла,
но все же вас на све­те, док­тор, ма­ло…

5

По­ка на зем­ле нет не­бес­но­го царс­тва,
и пыт­ки как аль­тер­на­тива ле­карс­твам,
и брат­ских мо­гил гро­моз­дятся ла­феты
мы бу­дем (вы слы­шите?), бу­дем про "это".
По­ка еще есть по­чита­тели То­ры,
по­ка не пред­ста­ли на суд мы нес­ко­рый,
по­ка бу­дут жить чу­даки и по­эты
мы бу­дем, мы бу­дем, мы бу­дем про "это".

* * *

Я сно­ва вспо­минаю дом.
На ку­хон­ной сте­не кар­ти­ну:
ар­буз и се­меч­ки на нем,
блес­тя на­ив­ностью ста­рин­ной.
Что ны­не мне в ар­бу­зе том?
Об­луплен­ное крес­ло. В нем
я си­жива­ла у ка­мина,
а ря­дом от­чий друг ста­рин­ный
сме­ял­ся, си­дя за сто­лом.
А си­ний ба­буш­кин аль­бом,
сце­пив зас­тежки из ме­тал­ла,
хра­нил пор­тре­ты чьи по­пало,
нак­ле­ен­ные на кар­тон.

За­чем из это­го гнез­да,
ка­кой сти­хи­ей, чь­им соз­нань­ем
те­перь я выр­ва­лась сю­да,
го­ня впе­ред вос­по­минанья,
как не­пос­лушные ста­да?!

РУС­СКОЕ КА­ФЕ
  
Ва­лерии Ко­рен­ной

В рус­ском ка­фе, что бы­ва­ют и кра­ше,
где кор­мят при­лич­но греч­не­вой ка­шей
(впро­чем, не ду­маю, что­бы спар­жу
там по­дава­ли да­же вла­дель­цу) -
офи­ци­ант вы­мога­ет по­дать,
в ды­му ку­риль­щи­ков вя­нет по­хоть,
и в по­лум­ра­ке сгу­щен­ном ло­коть
мо­жет про­сыпать на ска­терть пер­ца -

пе­ла ак­три­са го­лосом низ­ким,
и кто-то упор­но же­вал ре­дис­ку,
и па­рень ло­вил сло­ва ги­тарис­тки,
од­новре­мен­но лю­бу­ясь со­сед­кой.
Но пе­ла де­ва не в хо­ре цер­ковном
сво­им зна­комым и нез­на­комым,
и бы­ло это да­леко от до­ма -
Боль­шой Са­довой иль Па­велец­кой.

И по­забыл­ся чу­жой Ман­хэттен,
что хо­лод­но в ми­ре фев­раль­ском этом,
что ма­риху­ану ку­рят где-то
не да­лее, чем за квар­тал от пенья.
Но пе­ла при­ехав­шая с Вос­то­ка
о грус­тной люб­ви, и пе­нилась ко­ка,
и бы­ло то слад­ко или жес­то­ко? -
кто сле­зы лил, кто те­рял тер­пенье.

А пос­ле оче­ред­но­го куп­ле­та
друж­но схва­тились за си­гаре­ты,
и зер­ка­ло за­пес­тре­ло кло­зета
отоб­ра­жень­ем спе­шаще­го лю­да.
Ее поз­драв­ля­ли и жа­ли руч­ку.
Пор­ха­ла ба­боч­кой ав­то­руч­ка,
ав­тогра­фы вы­давая пош­тучно
пок­лонни­кам, этим смеш­ным за­нудам.

По­том выс­ту­пал вос­торжен­ный кри­тик,
и нек­то от­крыл под па­рами ми­тинг,
и мы, па­мятуя о Ге­рак­ли­те,
про­щались  с уг­рю­мым офи­ци­ан­том.
И дол­го, в хо­лод­ном тря­сясь саб­вее,
мне слы­шал­ся го­лос и ны­ла шея,
же­лая скло­нить­ся и все ж не смея
пе­ред Мор­фе­ем или та­лан­том.

МУЗЫКАЛЬНЫЙ ПРОСМОТР

Прос­мотр. Иг­ра в че­тыре дла­ни
по длин­но­зубой фор­тепь­яне.
Пар­тнер мой стра­хом при­ар­ка­нен,
впе­чатан в чер­ный круг­лый стул.
Пе­даго­гини ба­сови­той,
оса­нис­той и бо­еви­той,
с мно­гоз­на­читель­ною сви­той
бо­им­ся. Каж­дый б дра­панул!

Как буд­то не­кие шпи­оны,
как буд­то во­ры вне за­кона,
как буд­то на­ша роль по­зор­на -
в ис­па­рине си­дим и ждем.
До за­мыс­ла ли нам Кле­мен­ти?
Мы - заб­лу­див­ши­еся де­ти
на лю­до­едов­ском бан­ке­те.
Еще ми­нута - про­падем.

Ну, все! Итак, мы на­чина­ем,
мы про­мыс­лу се­бя вве­ря­ем,
и друг на дру­га смот­рим кра­ем,
кра­ями бе­га­ющих глаз.
Но вдруг из пя­ток иль из по­чек
воз­никло то, что в нас хо­хочет,
что нас оча­ян­но мо­рочит,
до ко­лик пот­ря­са­ет нас.

Страх от­зы­ва­ет­ся вдруг сме­хом,
что дре­без­жит, чре­ватый эхом,
и каж­дый, был бы че­лове­ком -
нас по­жалел за этот смех,
что, по­рож­ден из­вес­тным стра­хом,
нам уг­ро­жа­ет яв­ным кра­хом
и все вот-вот рас­сыплет пра­хом -
мы ста­нем дур­ня­ми для всех.

Мы сби­лись к ужа­су соб­ранья.
Бо­им­ся встре­тить­ся гла­зами,
и на­ши жал­кие ста­ранья
увен­ча­ны (увы!) ни­чем.
Наш пе­дагог ме­та­ет гро­мы.
Нам не смеш­но. Что ска­жут до­ма?
Что ска­жет тот и тот зна­комый?
Что мы с ума сош­ли сов­сем?

Кле­мен­ти ж нам ска­зал, це­луя:
"Май за ок­ном дав­но ли­ку­ет.
Ска­жите, де­ти, алил­луйя:
все зе­лене­ет и цве­тет.
К че­му то­мить се­бя нап­расно?
Вы не для му­зыки, что яс­но.
Она ж без вас впол­не прек­расно
на этом све­те про­живет".
    12-13 мая 1992 г.

* * *

Еще до встре­чи мы раз­лу­чены.
Ко­му угод­но бы­ло так - не знаю.
На­вер­но, прав­да, что судь­ба сле­пая.
Еще до встре­чи мы раз­лу­чены.

Мы неж­ностью, мы го­речью пь­яны,
а за спи­ной уже дав­но су­дачат.
Нап­расно нам за­виду­ете, знай­те:
еще до встре­чи мы раз­лу­чены.

Ког­да твой взгляд я на се­бе лов­лю,
тот взгляд, что вос­хи­щен­но-дол­го длит­ся,
чью му­зыку мы обор­вать дол­жны,
я по­нимаю, как те­бя люб­лю.
Мне от тво­их объ­ятий не ук­рыть­ся.
Еще до встре­чи мы раз­лу­чены.

* * *

Рим­ме Ко­ган

Пой­дем на Брай­тон в рес­то­ран, моя род­ная.
Нам ну­жен этот ба­лаган, за­чем - не знаю.
Там бу­дет мно­го раз­ных блюд и с вы­пен­дре­жем.
И про­пита­ет рус­ский дух белье и ко­жу.
Офи­ци­ан­ты бу­дут там,  -  что вы­шиба­лы.
Там бу­дет шум, там бу­дет гам, и го­ря ма­ло.
Брил­ли­ан­ты бу­дут - будь здо­ров, в об­тяжку - ляж­ки,
у ка­вале­ров от прыж­ков мок­ры ру­баш­ки.
Там бу­дет чей-то юби­лей или бар-миц­ва,
и сре­ди мно­жес­тва гос­тей лег­ко за­быть­ся.
Про­пах­нем вод­кой, та­баком, ду­хами, по­том,
а мыс­ли - слов­но по­мелом: од­на ико­та.
Ве­селье бу­дет та­мада взды­мать на­туж­но,
ему по­кор­ные ста­да ох­рипнут друж­но.
Там по­золо­та, мра­мора, как в хан­ской ба­не,
и шоу бле­щет до ут­ра, увы, те­лами.
Пе­вец в жи­лет­ке слез­но так спо­ет о шмо­не,
что раз­ры­да­ет­ся зав­маг, как вор в за­коне.
И на­тол­кавшись до сты­да со всей ор­дою,
мы ска­жем: боль­ше ни­ког­да и ни но­гою.

24 и­юля 2001 г.
 

* * *

Алек­сан­дру Куш­не­ру

В наш Брук­лин при­ехал по­эт зна­мени­тый
И све­тит­ся го­род, дож­дя­ми умы­тый:
При­ехал ма­эс­тро, прек­расный По­эт!
А я Пе­нело­па,  при­кова­на к пря­же,
Не встре­чусь с по­этом и он не под­ска­жет
И мне не рас­кро­ет ис­кусс­тва сек­рет.

Ра­боты, за­боты - ка­кая до­сада!
Мне ви­деть его обя­затель­но на­до:
Ко­гор­та бес­смертных не так уж длин­на.
Но так уж судь­бе бли­зору­кой угод­но,
Что я не сво­бод­на, увы, не сво­бод­на
И в этом, от­части, моя есть ви­на.

При­дут гра­фома­ны и пол­ные да­мы,
При­дет эмиг­ра­ция дрях­лая са­мая
И что по­моло­же. На­валит тол­па.
Все, кто рав­но­душ­ны и не­рав­но­душ­ны
При­дут неп­ре­мен­но по­эта пос­лу­шать.
А я не смо­гу. Вот та­кая судь­ба.

Я пре­дана прял­ке и пря­жей об­мо­тана
Увы, в вы­ход­ные я то­же ра­ботаю.
Нап­расно, дол­жно быть, но так уж стряс­лось.
По­эт же, пред­мет мо­его не­покоя,
Воз­никнет, ум­чится в тур­не до­рогое
И мне по­видать его не до­велось

А вре­мя ухо­дит под стук мет­ро­нома.
Ста­ре­ют ар­тисты, ста­ре­ют зна­комые.
Мы то­же ста­ре­ем нем­но­го, пус­тяк.
И Слу­чай маль­чиш­кой за­дор­ным драз­нится
Со ста­рой Судь­бою, ко­торая злит­ся,
Но все ж сор­ванца не ух­ва­тит ни­как.

28-29 сен­тября 2007 г.

СА­РАТО­ГА

Во мне рож­да­ет Са­рато­га
Не­об­хо­димость мо­ноло­га.
Бе­седы с Бо­гом и ду­шой.
Ста­реть не­выно­симо грус­тно,
О чем нам го­ворит ис­кусс­тво.
"Ба­наль­но, Хо­ботов", друг мой!

Здесь пруд, где был на­писан "Во­рон",
чей ав­тор Эд­гар По, кто пом­нит.
А кто не пом­нит -  не бе­да.
Сю­да спе­шил beau mond сто­лич­ный:
Бе­га и во­ды, все при­личья.
И узы бра­ка нав­сегда.

Кра­сивый го­род, слав­ный го­род,
Он, слов­но свет­ский лев, не­молод,
Свое дос­то­инс­тво блю­дя.
Осен­ний воз­дух свеж и го­рек.
Биб­ли­оте­кар­ши Нью-Й­ор­ка
Слег­ка по­кой его му­тят.

Тут кон­фе­рен­ция в раз­га­ре.
И выс­тавки и тра­ли-ва­ли,
И мно­го бес­по­лез­ных дел.
И все пол­ны эн­ту­зи­аз­ма -
Эмо­ции весь­ма за­раз­ной,
Бо­лез­ни вре­мен­ной прос­трел.

Они у­едут, эти да­мы.
И го­род от­ряхнет уп­ря­мой
Сво­ей ста­ре­ющей гла­вой,
И во­допад с де­рев об­ру­шит
На зем­лю мок­рую, на лу­жи,
И сно­ва об­ре­тет по­кой.

Но­ябрь 2008 г.

* * *

На­кану­не люб­ви ма­ета-су­ета.
Осоз­на­ешь, что жизнь, к со­жаленью, не та.
Ду­ет в ок­на, ноч­ник слиш­ком яр­ко го­рит
На­кану­не люб­ви, на­кану­не люб­ви.

И не ве­ришь, что ты че­лове­ка най­дешь,
Ты уве­рен: весь век бо­былем про­живешь,
И коль что по­забыл, на се­бя лишь пе­нять
Ос­та­ет­ся: те­бе од­но­му ку­ковать.

Слиш­ком стра­нен, и ни на ко­го не по­хож.
Что по­се­ял, ко­неч­но, то сам и пож­нешь.
Ты сми­рил­ся, за­был, что ког­да-то меч­тал.
Скрип­ку ты от­ло­жил и смы­чок по­терял.

И ког­да рав­но­душие всту­пит в пра­ва,
И ког­да ох­ла­де­ет твоя го­лова,
Вот тог­да-то вне­зап­но, неж­данно при­дет
То, что дол­го ис­кал, по­разит те­бя влет.

Аб­со­лют­но нек­ста­ти, нет, ты не го­тов...
Но лю­бовь не ща­дит, по­тому что лю­бовь
И всту­пив  в по­еди­нок, ввя­зав­шись в бои,
По­забу­дешь, как жил ты один, без люб­ви.

6 ок­тября 2010 г.