ПАНСИОНАТ

Пан­си­онат "Ук­ра­ина" в аме­рикан­ском го­род­ке Эн рас­ко­лол­ся на три "ла­геря". Пер­вый - за Ук­ра­ину, вто­рой - за Рос­сию, тре­тий... а треть­ему бы­ло всё рав­но. Про­изош­ло это сра­зу же пос­ле лек­ции ук­ра­ин­ско­го по­лито­лога, чу­дом за­ехав­ше­го в эту аме­рикан­скую глу­бин­ку. Пуб­ли­ка пан­си­она­та со­лид­ная и по воз­расту, и по жи­тей­ско­му опы­ту. О сво­их на­ци­ональ­нос­тях до той прок­ля­тущей лек­ции ник­то и не вспо­минал, да и за­чем?

Поч­ти все "поль­зо­вате­ли" пан­си­она­та жи­ли ду­мами о том, с ка­ким ба­гажом пред­ста­нут пред Все­выш­ним. Все, кро­ме двух убеж­дённых ате­ис­тов - Аро­на Бо­рисо­вича и Ива­на Ле­они­дови­ча. Они бы­ли в прош­лом пар­тий­ны­ми ра­бот­ни­ками, - оба бы­ли людь­ми ум­ны­ми, пи­сали сти­хи, иг­ра­ли в шах­ма­ты и в ду­шу "со­поль­зо­вате­лям" пан­си­она­та со сво­им без­верbем не лез­ли.   

"Нас­то­ящих рус­ских", вер­нее жи­телей Рос­сии, в Пан­си­она­те бы­ло ма­ло, все­го двое: Сте­пан Пе­ребе­насов из Рос­то­ва и Ах­мет Ах­ме­тович из Мос­квы. Все ос­таль­ные ста­рич­ки при­еха­ли в Шта­ты кто из Ук­ра­ины, кто из Бе­лорус­сии, а кто и из Сред­ней Азии. Ах­мет Ах­ме­тович был дей­стви­тель­но рус­ским, так у не­го бы­ло про­писа­но в быв­шем со­вет­ском пас­порте, а фа­милию он "под­це­пил" в ми­лиции, ку­да его кто-то под­ки­нул. Маль­чик был смуг­лым, вре­мя во­ен­ное, ну и по­дума­ли, что не рус­ский, вот и наз­ва­ли так в честь глав­вра­ча род­до­ма, с ко­торым на­чаль­ник ми­лиции был не в ла­дах. Го­ворят, что ког­да же­на Ах­ме­та Ах­ме­тови­ча, ну то­го, ко­торый был глав­вра­чом, уз­на­ла про это, то креп­ко по­била бед­но­го мен­та. Она бы­ла от­ку­да-то из При­бал­ти­ки, в мо­лодос­ти тол­ка­ла яд­ро, а Ах­мет Ах­ме­тович был ма­лень­ким, и спра­вить­ся с суп­ру­гой ему бы­ло не под си­лу.

 Ах­метку млад­ше­го быс­трень­ко оп­ре­дели­ли ку­да сле­ду­ет, и все друж­но про не­го за­были. Ах­метка вы­рос пар­нем кра­сивым, ум­ным. Жизнь у не­го сло­жилась хо­рошо, но раз­ва­лил­ся Со­юз и ему, да­же с его "ти­туль­ной" фа­мили­ей, ста­ло не­воз­можно жить в од­ном из су­верен­ных "ста­нов". Он у­ехал в Рос­сию, но и там ах­ме­товых не очень-то при­веча­ли. Стал Ах­метка ду­мать, как бы фа­милию сме­нить, но не хва­тило тер­пе­ния на рос­сий­ский бю­рок­ра­тизм:  слиш­ком мно­го до­кумен­тов на­до бы­ло со­бирать на ро­дине, а ехать опять в тот "стан" не хо­телось.

 Не­ожи­дан­но ему под­фарти­ло, единс­твен­ная дочь выш­ла за­муж за аме­рикан­ца и пе­ревез­ла его в Шта­ты. Ла­дил Ах­мет Ах­ме­тович с зя­тем неп­ло­хо, в де­ла мо­лодых не вме­шивал­ся, но скуч­но ему бы­ло, не его это бы­ла стра­на. Стал он по­думы­вать о воз­вра­щении хоть и на пло­хую, но свою, "ис­то­ричес­кую", ро­дину, и вот тут-то по­явил­ся Сте­пан Сте­пано­вич, ко­торый поз­на­комил его со сво­ими друзь­ями, по­том при­вёл в пан­си­онат "Ук­ра­ина", и Ах­мет Ах­ме­тович как-то по­об­вык, пе­рес­тал тер­зать­ся по прош­ло­му.

 Пан­си­онат наз­ван был в честь стра­ны на ок­ра­ине Рос­сии от­то­го, что вла­делец его был ро­дом из Ук­ра­ины, или, ес­ли быть по­лити­чес­ки кор­рек­тным - с Ук­ра­ины. Ук­ра­ин­цем он не был, но день­ги умел де­лать и там, и здесь - на но­вой ро­дине, в цен­тре "ка­пита­лис­ти­чес­кой ци­таде­ли". Од­нажды в пан­си­она­те по­яви­лась Изоль­да Мо­исе­ев­на и за­вела со ста­рика­ми друж­бу. По­тихонь­ку все трое ста­ли не-раз­лей-во­да друзь­ями. Они встре­чались не толь­ко в пан­си­она­те, но и вне его. Все трое бы­ли вдо­вые, все трое жи­ли от­дель­но от де­тей и вну­ков, не­дале­ко от пан­си­она­та и вре­мени для об­ще­ния бы­ло у них мно­го.

  Изоль­да Мо­исе­ев­на бы­ла жен­щи­ной не­обык­но­вен­ной, пи­сала сти­хи, не­дур­но пе­ла. Её по­кой­ный муж был фи­зиком, ра­ботал в ка­ком-то зак­ры­том ин­сти­туте. Она всю се­бя пос­вя­тила ему и пос­ле его смер­ти (хо­тя бы­ла ещё мо­лода и кра­сива) не выш­ла боль­ше за­муж. В Шта­ты её так­же при­вез­ли де­ти.

Сте­пана Сте­пано­вича и Ах­ме­та Ах­ме­тови­ча она на­зыва­ла маль­чи­ками и им это очень нра­вилось. Ста­рость не ис­порти­ла Изоль­ду Мо­исе­ев­ну, она при­дала ей бла­городс­тво и то неб­роское изя­щес­тво, ко­торое про­яв­ля­ет­ся к ста­рос­ти у не­кото­рых жен­щин. Её гла­за бы­ли не­обык­но­вен­но доб­ры­ми, да и цвет их прос­то по­корял лю­бого, кто в них смот­рел. Они бы­ли тём­но-ры­жими, с ис­крин­ка­ми. С ней бы­ло лег­ко и ин­те­рес­но. Оба "ка­вале­ра" в её при­сутс­твии ста­рались быть эле­ган­тны­ми и пре­дуп­ре­дитель­ны­ми. Лю­бить или влюб­лять­ся (хоть и го­ворят, что этим чувс­твам "все воз­расты по­кор­ны"), бы­ло поз­дно­вато, но эта тро­ица про­жить друг без дру­га не мог­ла и дня. Они на­чина­ли свой день со звон­ков "как спа­лось, всё ли оке­юш­ки?", по­том встре­чались в "Стар­баксе", что был то­же ря­дыш­ком с пан­си­она­том. Они за­казы­вали ко­фе, чай и раз­го­вари­вали. Раз­го­вари­вали обо всём на све­те. Иног­да, где-ни­будь в пар­ке, Изоль­да Мо­исе­ев­на впол­го­лоса чи­тала сти­хи. Го­лос у неё был кра­сивым, глу­боким и неж­ным. Ах­мет Ах­ме­тович лю­бил рас­суждать о по­лити­ке, а Сте­пан Сте­пано­вич умел тра­вить анек­до­ты.

 Так они и жи­ли, де­лились сво­ими ра­дос­тя­ми и пе­чаля­ми до той лек­ции об Ук­ра­ине, ко­торая раз­де­лила Ах­ме­та Ах­ме­тыча и Сте­пана Сте­паны­ча, как де­лит Днепр два бе­рега.

 На­чалось всё вро­де бы мир­но. Лек­тор об­ви­нил Пу­тина и Рос­сию в ан­нексии Кры­ма. Сте­пан Сте­пано­вич в кон­це лек­ции при­нял­ся хло­пать лек­то­ру, вот тут-то Ах­мет Ах­ме­тович его и оса­дил:

 - По­дож­ди, Стё­па, че­го ты рас­хло­пал­ся! У ме­ня есть воп­рос к то­вари­щу лек­то­ру. А ска­жите, ува­жа­емый, име­ет ли на­род пра­во на са­мо­оп­ре­деле­ние, или та­кое пра­во име­ют толь­ко те, кто гром­че все­го крик­нет: я не­нави­жу Рос­сию?

 Лек­тор что-то про­мям­лил, от­ве­тил ещё на па­ру воп­ро­сов, раз­да­лись жид­кие ап­ло­дис­менты. Ди­рек­тор пан­си­она­та поб­ла­года­рил его и вы­шел про­вожать "до­рого­го" гос­тя.

 На­род по­тянул­ся бы­ло то­же к вы­ходу, но воз­никшие де­баты меж­ду дву­мя друзь­ями, при­ос­та­нови­ли тол­пу, вер­ну­ли на­зад.

 - На этот воп­рос я те­бе от­ве­чу, друг мой, по­луч­ше лек­то­ра - Сте­пан Сте­пано­вич встал и вы­шел на се­реди­ну за­ла и, не гля­дя по­чему-то на Ах­ме­та Ах­ме­тови­ча, ска­зал:

 - Есть пра­во на­ции на са­мо­оп­ре­деле­ние, но не пра­во тол­пы.

 Ах­мет Ах­ме­тович да­же под­ско­чил на крес­ле! - А чем тол­па в Ки­еве луч­ше тол­пы на юго-вос­то­ке? Она что, осо­бен­ная? Зна­чит, в Ки­еве тол­па име­ла пра­во за­бирать власть, име­ла пра­во гро­мить го­сударс­твен­ные уч­режде­ния, уби­вать сво­их оп­по­нен­тов, а в дру­гих час­тях стра­ны нет?

 Под­нявший­ся шум в за­ле, Сте­пан Сте­пано­вич ос­та­новил эле­ган­тно, од­ним дви­жени­ем ру­ки, слов­но ди­рижёр ор­кестр.

 - Там бы­ла не тол­па! - Его го­лос сор­вался на фаль­цет.

 - А кто же там был? - не сда­вал­ся Ах­мет Ах­ме­тович. - Я сам ви­дел по те­леви­зору, как все эти, май­да­нутые, швы­ряли бу­тыл­ки Мо­лото­ва в бе­зоруж­ных ми­лици­оне­ров!

 - Что же Вы врё­те, ува­жа­емый? - гроз­но под­ня­лась со сво­его мес­та чер­но­окая Свет­ла­на Бан­ник, ук­ра­ин­ка из Ль­во­ва, чем-то по­хожая на Ак­синью из Ти­хого До­на. - Ник­то не ки­дал в этих прес­тупни­ков, как их там?

 - "Бер­кут" - Под­ска­зал Сте­пан Сте­пано­вич.

 - Да, в этот са­мый рас­прок­ля­тый "Бер­кут"! Они стре­ляли по лю­дям, вон сколь­ко уби­ли мир­ных де­монс­тран­тов их снай­пе­ры! Прес­тупни­ки они! Их всех там на­до бы­ло пе­ре­уби­вать! У ме­ня сын на Май­да­не, а Вы на­зыва­ете ге­ро­ев "май­да­нуты­ми", как Вам не стыд­но?

 - Ни в ко­го они не стре­ляли, и стре­лять не мог­ли! Этот ду­рачи­на, Яну­кович, ос­та­вил их с ва­шими бан­дю­гами бе­зоруж­ны­ми! Там, сре­ди них и мой сын, он ни­какой не прес­тупник, он ис­полнял свой долг! И стре­ляли, как- раз ва­ши бен­де­ров­цы! - за­шумел вдруг Иван Ле­они­дович - быв­ший пар­тра­бот­ник.

 - Ты бен­де­ров­цев не тро­гай, мы здесь не при­чём. Те бы­ли бан­де­ров­цы! - вык­рикну­ла Со­фия, се­дая ста­руш­ка.

 - Долг? Да зна­ешь ли ты, что та­кое долг, ком­му­няка хре­нов! - Это уже взбу­шевал­ся Фи­лимон Ка­менец­кий, ещё креп­кий ста­ричок из Мол­да­вии. - Вас, рус­ских, на­до гнать из Ев­ро­пы! Не дос­той­ны вы в ней жить! Вон у нас - от­тя­пали Прид­нес­тровье, а те­перь кром­са­ете Ук­ра­ину?

 - Из­ви­ните. Но это не по ад­ре­су, я бе­лорус!

 - Это кто от­тя­пал у вас Прид­нес­тровье, ма­малы­га ты, без­моз­глая? Эта зем­ля ни­ког­да не бы­ла ни рус­ской, ни мол­дав­ской, она ук­ра­ин­ская! - вме­шал­ся Сте­пан Сте­пано­вич.

 - Не прав­да, - Ах­мет Ах­ме­тович по­дал зыч­ный го­лос и, рас­пра­вив пле­чи, то­же встал. - Зем­ля эта рус­ская, на­до знать ис­то­рию. Да и Ки­ев - мать го­родов рус­ских, за­были? - И он пос­мотрел в сто­рону, где си­дела Изоль­да Мо­исе­ев­на. Она си­дела как-то пе­чаль­но, опус­тив го­лову. Ах­ме­ту Ах­ме­тови­чу за­хоте­лось по­дой­ти к ней и увес­ти её от­ту­да. Но Сте­пан Сте­пано­вич не дал ему это­го сде­лать.

 - Ты, мой друг, не сме­ши лю­дей! Ук­ра­ин­цы ни­чего об­ще­го с мос­ка­лями не име­ют. Рус­ские - это по­месь уг­ро-фин­нов и та­тар, а мы - чис­тые сла­вяне, ва­ряги! Чи­тать на­до но­вые дан­ные, а не ци­тиро­вать здесь сов­ко­вые из­мышле­ния!

 У Ах­ме­та Ах­ме­тови­ча да­же че­люсть опус­ти­лась. Он поб­леднел и хрип­ло спро­сил:

 - Ук­ра­ин­цы и рус­ские не име­ют ни­чего об­ще­го? Это ты где же та­кую хрень вы­читал, на май­да­не, что ли? Так там и не та­кое кри­чали, там ваш Пра­вый сек­тор и про Ве­ликую Ук­ра­ину "без жи­дов и мос­ка­лей"

при­зывал стро­ить! По­дож­ди, а ты, Сте­пан, ког­да же стал ук­ра­ин­цем?

 - Да всег­да им был. Я, ес­ли ты хо­чешь знать, не Пе­ребе­насов, а Пе­ребий­нос. Мо­его ба­тюш­ку твои крас­но­пузые рас­ку­лачи­ли и в Си­бирь упек­ли, где они и умер­ли. Ме­ня схо­вала од­на рус­ская семья и вос­пи­тала. А фа­милию я пе­рев­рал, ког­да уте­рял мет­ри­ки, что­бы рус­ским стать, что­бы и ме­ня не сгу­били.

 - Да ко­му ты ну­жен был, мог­ли нос пе­ребить - точ­но, а из­га­лять­ся над деть­ми мог­ли толь­ко фа­шис­ты, да бан­де­ров­цы! - опять вкли­нил­ся Иван Ле­они­дович.

 - А что Вы зна­ете про бан­де­ров­цев? - опять вме­шалась в их спор Бан­ник. - Бы­ли они нор­маль­ны­ми людь­ми, пат­ри­ота­ми Ук­ра­ины! Да, бы­ли сре­ди них и те, кто сот­рудни­чал с нем­ца­ми, но боль­шинс­тво из них бы­ли чес­тны­ми хлоп­ца­ми, бо­ров­ши­мися с рус­ски­ми ок­ку­пан­та­ми.

 - То, как они бо­ролись, я знаю по сво­ей судь­бе! Всех взрос­лых и де­тей в на­шем мес­течке сог­на­ли в один дом и по­дож­гли эти "нас­то­ящие ук­ра­ин­ские хлоп­цы"! - ти­хо ска­зал Арон Бо­рисо­вич и, опус­тив го­лову, вы­шел из за­ла.

 На­род за­шумел. Вот здесь-то и про­изош­ло де­ление на "ла­геря". Ста­рич­ки при­нялись обиль­но осы­пать сво­их оп­по­нен­тов и нас­мешка­ми, и кол­костя­ми. "Так же нель­зя!"... За­чем оби­дела че­лове­ка?"... "А что я та­кого ска­зала? Это бы­ли фа­шис­ты, а не на­ши у­онов­цы, ко­торые ни­ког­да не уби­вали ев­ре­ев! Рус­ских - да, а ев­ре­ев нет!"... "Врёшь ты, уби­вали! Имен­но они и бы­ли ка­тами, нем­цы сто­яли и смот­ре­ли, а ва­ши бен­де­ров­цы и глу­мились!"... " Не бен­де­ров­цы, бан­де­ров­цы!"... "Хрен редь­ки не сла­ще!"... "Са­ма врёшь, стер­ва ка­цап­ская!"... "Я не ка­цап­ка, я на­поло­вину та­тар­ка, и ви­дела сво­ими гла­зами ва­ших ка­тов!"... "А что, рус­ских, зна­чит, мож­но уби­вать?"... "Тех, кто на нас на­пал в 39 го­ду - да мож­но и нуж­но бы­ло!"... "Это ещё по­чему?"... "Жаль, те­бя са­му не уби­ли там, бан­де­ров­ка!"... "А ты - мос­каль­ка!"... "Да, и гор­жусь этим!"... Ещё ми­нута и про­изош­ла бы дра­ка, но в это вре­мя по­явил­ся Ви­талий - ди­рек­тор Пан­си­она­та. Он был мо­лод и по­это­му его зва­ли зап­росто, без от­чес­тва Ви­тали­ем, или Ви­тали­ком.  По­вер­нувшись к од­но­му хлоп­чи­ку, ко­торый до­жидал­ся сво­ей ба­буси, что­бы от­везти её ку­да-то по де­лам пос­ле обе­да, он спро­сил:

 - Это что здесь та­кое про­ис­хо­дит?

 Тот, ед­ва сдер­жи­вая смех, ска­зал - Да, эти стар­пё­ры так об­сужда­ют меж­ду­народ­ную си­ту­ацию...

 Быс­тро оце­нив си­ту­ацию, Ви­талий, под­мигнув пар­ню, гром­ко ско­ман­до­вал:

 - От­ста­вить! Ста­рая гвар­дия, на­ша гор­дость, в ше­рен­гу ста­новись! Вой­на - вой­ной, обед - обе­дом! В сто­ловую на борщ, ша­гом марш!

 Эта шут­ли­вая ко­ман­да зас­та­вила лю­дей не­воль­но рас­сме­ять­ся. Из сто­ловой за­пах­ло чем-то вкус­ным и ста­рич­ки, за­быв на вре­мя свои "де­баты", пос­пе­шили к уже нак­ры­тым сто­лам , где хо­зяй­ни­чала ма­ма Ви­талия - Ци­ля, по­вар и бух­галтер по сов­мести­тель­ству. Она ког­да-то ра­бота­ла в це­ков­ской сто­ловой у са­мого Щер­бицко­го и её ку­линар­ные спо­соб­ности бы­ли из­вес­тны всей рус­ско­языч­ной об­щи­не го­род­ка Эн.

 Пос­ле обе­да ста­рич­ки раз­бре­лись по ком­на­там, кто в кар­ты по­иг­рать, кто в шах­ма­ты, а кто прос­то по­чесать язы­ки. В са­мой боль­шой ком­на­те обыч­но со­бира­лись лю­бите­ли ли­тера­туры. Ве­дущей бы­ла Изоль­да Мо­исе­ев­на. Она иног­да чи­тала свои сти­хи, иног­да рас­ска­зыва­ла про но­вин­ки ли­тера­туры, про но­вые филь­мы, иног­да и прос­то все си­дели и слу­шали му­зыку. Од­ним сло­вом, в эту ком­на­ту со­бира­лись "ин­телли­ген­ти­ки", как их на­зыва­ли те ста­руш­ки, ко­торым та­кие "по­сидел­ки" не нра­вились. Обыч­но, Изоль­да Мо­исе­ев­на са­дилась у ка­мина, и на­чина­ла ти­хим го­лосом свою лек­цию-бе­седу, пос­те­пен­но втя­гивая в раз­го­вор по ду­шам сво­их слу­шате­лей. Де­лала она это уме­ло, без мен­торс­тва в го­лосе, без из­лишне­го па­фоса, с ду­шой.

 На этот раз она не се­ла у ка­мина, а выш­ла впе­рёд пе­ред соб­равши­мися людь­ми и, ог­ля­дев их сво­ими ис­крис­ты­ми гла­зами, ска­зала:

 - Я ду­мала се­год­ня по­гово­рить о по­эзии Ан­ны Ах­ма­товой, но то, что про­изош­ло пос­ле лек­ции об Ук­ра­ине, вы­било ме­ня из ко­леи, я не смо­гу ни чи­тать сти­хи, ни прос­то го­ворить о прек­расном. Всё, что я уви­дела - это, из­ви­ните ме­ня, вар­варс­тво, это не кра­сит нас. Мы все за­были сло­ва од­но­го ве­лико­го че­лове­ка, ко­торый ска­зал, я ци­тирую по па­мяти: мне не нра­вит­ся, что Вы го­вори­те, но я жизнь свою от­дам за ва­ше пра­во это ска­зать... - Она ти­хонь­ко опус­ти­лась на крес­ло.

 Нас­ту­пила ти­шина. Слыш­но бы­ло, как в со­сед­ней ком­на­те Ви­талий и его мать уби­ра­ют по­суду.

 Пер­вым опом­нился Сте­пан Сте­пано­вич.

 - Из­ви­ните, Изоль­да Мо­исе­ев­на, ко­неч­но, мы все по­горя­чились, но как здесь смол­чишь, ког­да там - и он по­казал ру­кой в сто­рону ком­на­ты иг­ра­ющих в кар­ты, - там, в Ук­ра­ине, Пу­тин тво­рит ге­ноцид ук­ра­ин­ско­го на­рода?

 - Про ка­кой ге­ноцид ты го­воришь, Сте­пан? Ты хоть зна­ешь, что та­кое ге­ноцид? - опять воз­му­тил­ся Ах­мет Ах­ме­тович. - Это не Пу­тин, а твои май­дан­цы нат­во­рили та­кого, что те­перь са­ми не мо­гут рас­хле­бать, дя­дю Ян­ки про­сят. Они до сих пор не мо­гут по­нять, что бес­плат­но­го сэн­дви­ча, в их слу­чае - бес­плат­но­го са­ла - не бы­ва­ет!

 Изоль­да Мо­исе­ев­на ос­та­нови­ла наз­ре­ва­ющий опять спор, - по­дож­ди­те, маль­чи­ки! Что же вы опять? Хо­тите по­гово­рить на эту те­му - так на­до это де­лать ци­вили­зован­но, по-че­лове­чес­ки, дос­той­но на­шего воз­раста, а не как на май­да­не!

 - А что Вы, Изоль­да Мо­исе­ев­на, про май­дан зна­ете, что­бы его осуж­дать? - пе­реби­ла её Ли­ва При­мак, ко­торую все бо­ялись за её длин­ный язык и сов­кое хамс­тво и на­зыва­ли за гла­за "Лив­кой-при­митив­кой".

 - Из­ви­ните, Ли­ва, я не про ки­ев­ский май­дан, а про... во­об­ще. Ког­да тол­па, а не ра­зум ре­ша­ют всё... Итак, ес­ли вы все се­год­ня хо­тите по­гово­рить о си­ту­ации вок­руг Ук­ра­ины, что ж, да­вай­те, но не на уров­не "сам ду­рак", а пос­тро­им на­шу бе­седу так: раз­де­лим­ся на две груп­пы, од­на за по­зицию Рос­сии, а дру­гая за этих, ну ... май­да­нов­цев. Вы­берем ве­дуще­го, ко­торый бу­дет ней­траль­ным, а в кон­це про­голо­су­ем за ре­золю­цию и от­пра­вим её пре­зиден­там Рос­сии, США и Ук­ра­ины.

 - Это Яну­кови­чу, что ли, - ус­мехнул­ся Га­рик Пет­ро­сян - ар­мя­нин из Ба­ку, чу­дом уце­лев­ший от пог­ро­мов там. Был он не­боль­шо­го рос­та, чем-то по­хожим на ар­тиста Гаф­та, толь­ко со­вер­шенно се­дым. Все зна­ли, что оз­ве­рев­шая тол­па уби­ла его же­ну и ста­рень­кую мать, а ему уда­лось спас­тись чу­дом, бла­года­ря со­седу-азер­бай­джан­цу, ко­торый спря­тал его со взрос­лым сы­ном у се­бя в до­ме. Га­рик вна­чале от­ка­зывал­ся пря­тать­ся, по­рывал­ся пой­ти за же­ной и ма­терью, ко­торые уш­ли ку­да-то до его при­хода с ра­боты, но ког­да уви­дел ог­ромную тол­пу, рыс­кавшую по квар­ти­рам, он под­дался уго­вору со­седа. Тот ус­по­ко­ил Га­рика и сы­на, ска­зав, что жен­щин ни один азер­бай­джа­нец не тро­нет. Чуть поз­же Га­рик уз­нал, что тро­нули всё-та­ки жен­щин эти прес­тупни­ки. Же­на и мать воз­вра­щались из ма­гази­на, ког­да тол­па опоз­на­ла в них ар­мя­нок... Уз­на­ли они это уже в Мос­кве, ку­да им уда­лось бе­жать. Что по­том с ни­ми бы­ло, Га­рик не рас­ска­зывал ни­кому. По слу­хам, сы­на он от­пра­вил к родс­твен­ни­кам в Ка­лифор­нию, а сам во­евал в Ка­раба­хе, хо­дил в ата­ку впе­реди всех, не пря­чась от пуль, слов­но ис­кал смер­ти. Но она его ми­нула, по­щади­ла. Аме­рикан­ское по­соль­ство по­мог­ло ему с ви­зой, и он с сы­ном пе­ре­ехал в го­родок Эн. Те, кто его пом­нил как ве­сёло­го не­уны­ва­юще­го пар­ня, ди­вились его пе­реме­нам. Га­рик весь по­седел, раз­го­вари­вал ма­ло. К азер­бай­джан­цам злос­ти не имел, да­же спо­кой­но, без нап­ря­га, раз­го­вари­вал с вла­дель­цем рес­то­ран­чи­ка в их го­род­ке, ро­дом из Ка­раба­ха, то­же пос­тра­дав­шим там, толь­ко от ар­мян.

Изоль­да Мо­исе­ев­на удив­лённо пос­мотре­ла на Га­рика. Он обыч­но си­дел мол­ча. Толь­ко од­нажды, ког­да Изоль­да Мо­исе­ев­на за­была строч­ку из ка­кой-то по­эмы Лер­монто­ва, он ей под­ска­зал.

 - Ну, ка­кому влас­ти­телю в Ук­ра­ине, ре­шать Вам, - и се­ла на этот раз в угол­ке, на стуль­чик.

 Идея Изоль­ды Мо­исе­ев­ны вна­чале не пон­ра­вилась ста­рич­кам. Они опять бы­ло на­чали спо­рить, ссо­рить­ся, об­зы­вать друг дру­га, но по­том, все приш­ли к сог­ла­сию и да­же ре­шили соз­дать ми­ни О­ОН, с её рег­ла­мен­том и ува­жени­ем к мне­нию дру­гих. Эта идея бы­ла под­хва­чена по­дошед­шим Ви­тали­ем, и он по­обе­щал ор­га­низо­вать в ак­то­вом за­ле что-то на­подо­бие Ге­нас­сам­блеи - с три­буной и мик­ро­фоном.

 Пер­вое за­седа­ние бы­ло наз­на­чено на сле­ду­ющую сре­ду. С этим и ра­зош­лись.

 Всю не­делю Пан­си­онат ак­тивно го­товил­ся к "пре­ни­ям". Ста­рич­ки пе­рез­ва­нива­лись, груп­пи­рова­лись то по на­ци­ональ­но­му приз­на­ку, то по ин­те­ресам; ссо­рились, ми­рились, не­кото­рые, в по­ис­ке ар­гу­мен­тов, за­сижи­вались за компь­юте­рами. Тот, кто мог, уз­на­вали че­рез Ин­тернет мне­ние рос­сий­ских и ук­ра­ин­ских, а тот, кто знал язык, и аме­рикан­ских СМИ.

Ах­мет Ах­ме­тович и Сте­пан Сте­пано­вич пы­тались бы­ло пе­рета­щить каж­дый на свою сто­рону Изоль­ду Мо­исе­ев­ну, но она неж­нень­ко улы­балась и за­яв­ля­ла о сво­ём глу­боком "швей­цар­ском" ней­тра­лите­те.

Приш­ла сре­да. На­роду в за­ле на­билось мно­го. Приш­ли да­же те, кто ни­ког­да не при­ходил на соб­ра­ния "ин­телли­ген­ти­ков" - иг­ро­ки в кар­ты, до­мино, шах­ма­ты.

 "Сес­сию" от­кры­ла Изоль­да Мо­исе­ев­на. Она по­яс­ни­ла пра­вила "ас­сам­блеи", и рег­ла­мент "ра­боты Сес­сии". Её тут же из­бра­ли "Ген­се­ком". Она, бы­ло, опять прит­во­рилась ней­траль­ной Швей­ца­ри­ей, но Арон Бо­рисо­вич пос­та­вил точ­ку над её ко­леба­ни­ями, на­пом­нив, что ини­ци­ати­ва ис­хо­дила от неё, а она, как из­вес­тно, на­казу­ема.

 - Ну что ж, - ве­село объ­яви­ла Ген­сек, - да­мы и гос­по­да, нач­нём по по­ряд­ку. Со­бытия пос­ледних дней взбу­дора­жили весь наш Пан­си­онат, пар­дон, весь мир. Со­бытия на... в Ук­ра­ине, гро­зят но­вой ми­ровой вой­ной. Я это го­ворю, не пре­уве­личи­вая!

 Мы соб­ра­лись здесь за­тем, что­бы не до­пус­тить её. Кто, ес­ли не мы смо­жем это сде­лать? Мы - стар­шее по­коле­ние, про­шед­шее вой­ны и хо­локос­ты, го­лодо­мор и гу­лаги, зна­ем луч­ше лю­бого по­лити­кана, что по­рох, скон­цен­три­рован­ный там, в Ук­ра­ине, толь­ко и ждёт од­ной ма­лень­кой ис­кры. Шу­тить спич­ка­ми око­ло ядер­но­го по­роха - прес­тупле­ние. Мы, а не мо­лодые, не ис­пы­тав­шие ли­холе­тий войн, де­ти и вну­ки, дол­жны ос­та­новить ге­нера­лов, по­лити­ков. Ос­та­новить зло...

 Изоль­да Мо­исе­ев­на го­вори­ла прос­тые ве­щи и с удив­ле­ни­ем за­меча­ла, как зал ме­нял­ся, как ста­нови­лась хрус­таль­но-тор­жес­твен­ной ти­шина в этом не­боль­шом за­ле, как свет­ле­ли гла­за у её со­това­рищей. Она и са­ма ме­нялась, её го­лос, вна­чале прит­ворно-офи­ци­аль­ный, ста­новил­ся ис­крен­ним и шёл из са­мой ду­ши. Сло­во, за­бытая его биб­лей­ская си­ла, ста­нови­лось вновь Бо­гом в её ус­тах! Оно нап­ря­мую, обой­дя на­житые филь­тры вос­при­ятия пов­седнев­ности, вли­валось в ду­ши этих сог­бенных ста­ростью и бо­лез­ня­ми лю­дей. Они по­чувс­тво­вали се­бя ЛЮДЬ­МИ!

 - ... и мы это смо­жем! - Изоль­да Мо­исе­ев­на за­кон­чи­ла свою речь. В за­ле сто­яла пер­воздан­ная ти­шина. Кто-то нег­ромко всхлип­нул. Всем вдруг ста­ло по­чему - то со­вес­тно, ник­то не хо­тел спо­рить, де­бати­ровать.

 - Сло­во от ук­ра­ин­ской де­лега­ции пред­став­ля­ет­ся г-ну Сте­пану Пе­ребий­но­су, - на­конец объ­яви­ла, оп­ра­вив­ша­яся от та­кого по­воро­та дел, Изоль­да Мо­исе­ев­на.

 Сте­пан Сте­пано­вич мед­ленно встал, по­чесал за­тылок и не­хотя за­шёл на не­боль­шую три­буну, ко­торую Ви­талий мас­тер­ски ско­пиро­вал с нас­то­ящей, о­онов­ской.

 - Я вот здесь за­гото­вил спич. То есть речь. Хо­тел зак­лей­мить по­зором мос­ка­лей, за их веч­ное стрем­ле­ние к по­рабо­щению ук­ра­ин­ско­го на­рода. Вот она речь, - он под­нял над го­ловой тол­стую ки­пу ис­пи­сан­ных стра­ниц. - Здесь сто с лиш­ним стра­ниц об­ви­нений Рос­сии, рус­ских. Я на­писал там и о лич­ном, о слё­зах мо­ей ма­тери, ког­да нас гру­зили в ва­гоны как скот и вез­ли в Си­бирь. Я вспом­нил, как уби­вал­ся отец, ког­да хо­рони­ли ма­туш­ку, умер­шую от вос­па­ления лёг­ких в этой прок­ля­той Си­бири. Я вспом­нил и о том, как про­пал в Тру­дар­мии отец, и как я ос­тался один. Та­кое не за­быва­ет­ся... Я пи­сал этот до­кумент, эту ис­то­рию мо­ей горь­кой жиз­ни и пла­кал. Пла­кал, как пла­кала вся Ук­ра­ина от вы­сочай­шей нес­пра­вед­ли­вос­ти, ко­торая вы­пала на её до­лю. Вот эти слё­зы и оро­сили се­мена той не­навис­ти, ко­торая, как пе­рег­ной, да­ла рос­тки сво­боде, и эта сво­бода, на­конец-то, взош­ла на Май­да­не, где вста­ли во весь рост вну­ки и прав­ну­ки тех лю­дей, ко­торых рус­ские сгно­или в кон­цла­герях... Я не спал всю ночь. Я ду­мал о пе­режи­той жиз­ни, о тех не­имо­вер­ных стра­дани­ях, ко­торые вы­пали на до­лю мо­его на­рода. К ут­ру я зас­нул, и прис­ни­лось мне, что я стою пе­ред Бо­гом, стою со всей сво­ей не­навистью и оби­дой, а Он смот­рит на ме­ня и в его гла­зах один воп­рос: И это всё, с чем ты пред­стал пе­редо мной? И здесь я прос­нулся...

 Це­лый день этот сон не да­вал мне по­коя. Я, мно­гие здесь зна­ют, ве­ру­ющий че­ловек. Уви­ден­ное во сне я вос­при­нял серь­ёз­но, и не знал, что бы эти сло­ва Гос­по­да зна­чили? Но по­том, я отог­нал свои ду­мы, от­но­ся их к пос­ледс­тви­ям мо­их раз­мышле­ний о жиз­ни, ког­да я пи­сал эту речь. И вот сей­час, пос­ле Ва­ших слов, Изоль­да Мо­исе­ев­на, мне вдруг ста­ло стыд­но, стыд­но за се­бя, за свои греш­ные мыс­ли, за гнев к рус­ским, ко­торых я всю жизнь в ду­ше прок­ли­нал, за­быв про тех из них, кто стра­дал с на­ми в од­ном гу­лаге, кто спас ме­ня, ког­да я ос­тался си­ротой, кто по­делил­ся пос­ледней кра­юхой хле­ба... Мне ста­ло стыд­но и за то, что на­ходясь на фи­ниш­ной пря­мой, я ни­чего не сох­ра­нил в ду­ше доб­ро­го, ни­чего та­кого, с чем бы я мог пред­стать пе­ред Все­выш­ним...

 Слу­шая Вас, моя до­рогая под­ру­га, я по­нял свою ошиб­ку, свой ве­ликий грех: я всю свою жизнь ле­ле­ял месть, а на­до бы­ло ле­ле­ять лю­бовь к ближ­не­му, на­до бы­ло на­учить­ся про­щать и пе­редать это сво­им де­тям, вну­кам...

 Я с ужа­сом ду­маю о лю­дях, ко­торые и в Ук­ра­ине, и в Рос­сии сей­час вздра­гива­ют от шу­ма тан­ков на ули­це, о том, как ма­тери мо­лят Бо­га бес­сонны­ми но­чами, что­бы Он не до­пус­тил вой­ны. А ведь не Он её до­пус­ка­ет, а мы са­ми. Сто­ит ли на­ци­ональ­ная чван­ли­вость лю­бой из сто­рон жиз­ни че­лове­ка, чь­его-то сы­на, му­жа, от­ца? Ну, ког­да же мы пой­мём, что так жить нель­зя?

 Сте­пан Сте­пано­вич по­дошёл к ур­не для му­сора и бро­сил ту­да свою за­готов­ленную речь. В за­ле опять во­цари­лась ти­шина.

 Ах­мет Ах­ме­тович встал и за­шёл на три­буну.

 - Изоль­да Мо­исе­ев­на, прос­ти­те, что на­рушил пра­вила на­шей иг­ры, вы­шел без объ­яв­ле­ния. Но, ду­маю, что ра­зыг­рать свои ро­ли се­год­ня нам не удас­тся, слиш­ком за серь­ёз­ную те­му мы взя­лись. Эта те­ма в на­ших сер­дцах, в на­ших мыс­лях. И хоть мы у­еха­ли от­ту­да, из быв­шей Ро­дины, и хоть кля­нём её за то, что изу­родо­вала она на­ши жиз­ни, но вы­чер­кнуть её нель­зя. Она - это мы. И то, что там про­изош­ло и про­ис­хо­дит ви­новат не толь­ко Пу­тин или эти с май­да­на, ви­нова­ты все мы...

 Я то­же за­гото­вил речь, как мы и ус­ло­вились. Хо­тел на­пом­нить сво­ему оп­по­нен­ту то, что мы всё-та­ки на­роды-братья, и то, что рус­ский на­род пос­тра­дал от всех этих гу­лагов и го­лодо­моров боль­ше, чем дру­гой на­род, и то, как его сей­час пы­та­ет­ся уду­шить сво­ими сан­кци­ями За­пад. И де­ло не в Ук­ра­ине, пос­ле рас­па­да Со­юза, всё шло к это­му. Сна­чала рус­ским го­вори­ли - рас­пусти­те Вар­шав­ский До­говор, а мы рас­пустим НА­ТО, - не рас­пусти­ли, - по­том, что не бу­дем при­нимать в свои ря­ды приг­ра­нич­ные с Рос­си­ей стра­ны, - при­няли; по­том раз­дерба­нили сер­бов, Ирак, по­том..., да вы всё са­ми пом­ни­те! Всё это про­ходи­ло и идёт под кра­сивы­ми фра­зами о де­мок­ра­тии. Те­перь мы по­нима­ем - всё нам вра­ли. Пу­тина мож­но не лю­бить, но ведь он ска­зал прав­ду, сколь­ко же мож­но на­жимать на пру­жину, ведь все же ви­дят, что унич­то­жить хо­тят Рос­сию. Но они не по­нима­ют, что унич­то­жив Рос­сию, ни­кому луч­ше не бу­дет! Вон, вах­ха­бизм, как ра­ковая опу­холь рас­полза­ет­ся по все­му све­ту! Да­же быв­ший премь­ер Ве­ликоб­ри­тании вче­ра ска­зал об этом! Вот с этим я и шёл сю­да. Шёл, что­бы до­казать за­кон­ность дей­ствий Рос­сии и в Кры­му, и в дру­гих час­тях ми­ра. Мне ка­залось, что до­казать это - не слож­но. За­кон, он, как из­вес­тно, что дыш­ло. И са­мый за­путан­ный за­кон - это меж­ду­народ­ный. Ведь там, в од­ном па­раг­ра­фе сто­ит и пра­во на­ции на са­мо­оп­ре­деле­ние, и пра­во на не­руши­мость гра­ниц! Но, пос­ле все­го ус­лы­шан­но­го сей­час, я по­нял, что я не прав! Я от­ка­зыва­юсь от за­щиты сво­ей стра­ны Рос­сии...

 Изоль­да Мо­исе­ев­на и ты, мой друг, Сте­пан, вы аб­со­лют­но вер­но ска­зали, нет та­кого пра­ва у лю­дей: уби­вать се­бе по­доб­ных! Я не­веру­ющий, но и я, ос­та­ва­ясь один на один со сво­ей со­вестью, тер­за­юсь тем, что про­жил свою жизнь как-то буд­нично, ни­чего не со­вер­шив та­кого, что­бы мною гор­ди­лись мои вну­ки. Что я ос­тавлю пос­ле се­бя? То, что ра­довал­ся при­со­еди­нению Кры­ма к Рос­сии, что в Ук­ра­ине идёт раз­драй, мол, так им и на­до, этим хох­лам? Нет, я кри­вил ду­шой. Не ра­довать­ся на­до чу­жому го­рю, а кри­чать во весь го­лос: Де­ти на­ши, ос­та­нови­тесь, не пов­то­ряй­те на­ших оши­бок, ос­та­нови­те вой­ну!!!

 Прос­ти­те, друзья, но из ме­ня дип­ло­мат не вы­шел. - И Ах­мет Ах­ме­тович то­же бро­сил свою за­готов­ленную речь в ур­ну.

 Пос­ле Ах­ме­та Ах­ме­тови­ча за­гово­рили все ра­зом. По­том на три­буну ста­ли под­ни­мать­ся дру­гие ста­рич­ки. Га­рик го­ворил о ба­кин­ской и сум­га­ит­ской рез­не, За­ида о нес­части­ях тад­жи­ков, Алекс об ис­треб­ле­нии ком­му­нис­та­ми  ураль­ских ка­заков, Ни­но об осе­тинах и гру­зинах, За­кир об азер­бай­джан­цах... Лю­ди не ссо­рились, не ви­нили, а го­вори­ли, ка­ялись, пла­кали... В за­ле скон­цен­три­рова­лась боль на­рода быв­шей стра­ны, уже не су­щес­тву­ющей стра­ны, боль об­ма­нуто­го на­рода. Эти, про­жив­шие свою жизнь ста­рики, прос­то рас­ска­зыва­ли каж­дый о сво­ей жиз­ни, а вы­ходи­ло, что су­дили се­бя, своё вре­мя, сво­их пра­вите­лей, быв­ших и нас­то­ящих. И дол­гим был тот раз­го­вор-суд...

 В кон­це "сес­сии", Изоль­да Мо­исе­ев­на пред­ло­жила на­писать пись­мо-ре­золю­цию двум пре­зиден­там - Оба­ме и Пу­тину. Тур­чи­нову пи­сать от­ка­зались еди­ног­ласно, всё-та­ки и не очень за­кон­ным он был, да и, как не кру­ти, "пос­тра­дав­шая сто­рона".

 Так и сде­лали. Вна­чале пись­мо бы­ло боль­шим, ту­да вно­сились все пред­ло­жения ста­рич­ков. Но по­том они по­няли, что в та­ких слу­ча­ях нель­зя мель­те­шить, и на­писа­ли крат­ко. Изоль­да Мо­исе­ев­на пос­та­вила текст пись­ма на го­лосо­вание, и оно бы­ло при­нято еди­ног­ласно. Его пе­реда­ли Ви­тали­ку, ко­торый обе­щал отос­лать по ад­ре­сатам.

 Соб­ра­ние за­кон­чи­лось, лю­ди ста­ли рас­хо­дить­ся, а те, кто жил по­даль­ше, по­тяну­лись к ав­то­бусу. Ви­талий за­вёл мо­тор и ав­то­бус мед­ленно, слов­но то­же был ста­рич­ком, вы­ехал на ули­цу.

 Изоль­да Мо­исе­ев­на выш­ла из пан­си­она­та од­ной из пос­ледних. "Маль­чи­ки" сто­яли у вы­хода и под­жи­дали её. С гор мед­ленно на­каты­валась гроз­ная, чёр­ная ту­ча, дул прох­ладный ве­тер, но на ду­ше у Изоль­да Мо­исе­ев­ны бы­ло теп­ло и, по-ве­сен­не­му, мо­лодо. Она вздох­ну­ла и, взяв сво­их уха­жёров под ру­ки, по­вела до­мой.

 Ви­талик раз­вёз всех сво­их ста­рич­ков, зак­рыл пан­си­онат и то­же по­ехал до­мой. Он был раз­ве­дён и жил с ма­терью. Ци­ля смот­ре­ла ка­кой-то "но­ворус­ский се­ри­ал" про ка­заков. Он на­лил се­бе пи­ва, взял га­зету и ус­тро­ил­ся в сво­ём крес­ле под тор­ше­ром.

 - Как там, не под­ра­лись эти "по­лити­ки"? - Ци­ля спро­сила, не от­ры­ва­ясь от эк­ра­на.

 Ви­талий улыб­нулся и крат­ко, с иро­ни­ей, рас­ска­зал ей всё, что там про­изош­ло.

 - Ах, да, они ещё на­писа­ли об­ра­щение к Оба­ме и Пу­тину! - зас­ме­ял­ся он.

 Ци­ля стро­го пос­мотре­ла на сы­на. - А где оно, это об­ра­щение?

 - Да я уж и не пом­ню, ку­да я его дел.

 - Ты что, выб­ро­сил его? - нах­му­рилась Ци­ля.

 - Ма­ма, и Вы ту­да же! Не­уже­ли Вы ду­ма­ете, я его, дей­стви­тель­но, отош­лю? Кто его бу­дет чи­тать, а проч­тут - пос­ме­ют­ся и выб­ро­сят.

 - Сей­час же най­ди и при­неси его мне! - Го­лос Ци­ли заз­ве­нел не­годо­вани­ем.

 Ви­талий удив­лённо пос­мотрел на мать, та­кой её он не ви­дел с детс­тва, ког­да она от­чи­тыва­ла сы­на за осо­бые про­вин­ности.

 Он вы­шел в при­хожую, от­крыл пор­тфель, там "до­кумен­та" не бы­ло.  "На­вер­ное, ос­та­вил в Пан­си­она­те!" - не­доволь­но по­думал Ви­талий и, от­крыв га­раж, сел в ма­шину, что­бы съ­ез­дить в свой офис. Не­ожи­дан­но на дру­гом си­денье он уви­дел бор­до­вую пап­ку, ку­да Изоль­да Мо­исе­ев­на по­ложи­ла ту "ре­золю­цию". Ви­талий улыб­нулся и, взяв "до­кумент", по­шёл к ма­тери.

 Ци­ля от­кры­ла пап­ку. Там был один лист, с не­боль­шим тек­стом-ре­золю­ци­ей:

 Ува­жа­емые пре­зиден­ты Вла­димир Пу­тин и Ба­рак Оба­ма!

 Зная, как Вы чрез­вы­чай­но за­няты, бу­дем крат­ки. Мы не дип­ло­маты, по­это­му не су­дите нас стро­го за то, что бу­дем го­ворить не ви­ти­ева­то, а пря­мо, как го­вори­ли с ва­ми, воз­можно, Ва­ши ро­дите­ли.

К Вам об­ра­ща­ют­ся ЛЮ­ДИ, прос­тые лю­ди, ма­лень­кая час­тичка Че­лове­чес­тва, оза­бочен­ные со­быти­ями вок­руг Ук­ра­ины. Мы Вас про­сим: ос­та­нови­те ге­нера­лов! Ос­та­нови­те их по­ка не поз­дно! Пож­ми­те ру­ки друг дру­гу, взгля­ните чес­тно в гла­за, по­гово­рите. По­гово­рите не как вра­ги, а как братья. Пой­ми­те, на дво­ре иной век, Хо­лод­ная вой­на за­кон­чи­лась! По­ра рас­пустить во­ен­ные со­юзы, бло­ки и за­нять­ся унич­то­жени­ем ору­жия мас­со­вого по­раже­ния и пол­ным его зап­ре­том. На­ука раз­ви­ва­ет­ся стре­митель­но, прой­дёт нем­но­го вре­мени и сек­ре­ты соз­да­ния ядер­но­го ору­жия бу­дут дос­тупны всем и боль­шим го­сударс­твам, и ма­лень­ким, и прес­тупни­кам. По­явит­ся но­вое по­коле­ние ору­жия, ко­торое уже ни­чем не ос­та­новить.

 Вы, на­делён­ные ис­клю­читель­ной властью в этом ми­ре, дол­жны по­нять всю свою от­ветс­твен­ность за судь­бу Зем­ли! Най­ди­те в се­бе му­жес­тво из­ба­вить­ся от гор­ды­ни и не­навис­ти, мще­ния и зло­радс­тва. Ведь Вы пред­став­ля­ете не се­бя, да­же не свои стра­ны, а всё Че­лове­чес­тво!

 Не­дав­но скон­чавший­ся ве­ликий по­эт Габ­ри­эль Гар­сиа Мар­кес, ска­зал пе­ред смертью: "Бо­же мой, ес­ли бы у ме­ня бы­ло еще нем­но­го вре­мени, я за­ковал бы свою не­нависть в лед и ждал, ког­да по­кажет­ся сол­нце... Че­ловек име­ет пра­во взгля­нуть на дру­гого свер­ху вниз лишь для то­го, что­бы по­мочь ему встать на но­ги..."

 Ду­ма­ем, что нам не на­до объ­яс­нять то­го, что эти сло­ва Ве­лико­го сы­на Зем­ли яв­ля­ют­ся пре­дос­те­реже­ни­ем Вам о том, что жизнь Че­лове­ка как ого­нёк, ко­торый лег­ко за­тушить...

 Да­лее шли под­пи­си. Ци­ля взя­ла руч­ку и то­же пос­та­вила свою под­пись в кон­це спис­ка.

 - Зав­тра же от­правь это пись­мо за­каз­ной поч­той, с уве­дом­ле­ни­ем. - Она стро­го пос­мотре­ла на сы­на.

 - Ма­ма, ну, Вы-то, не будь­те на­ив­ной! - по­качал го­ловой Ви­талий. - Не­уже­ли Вы ду­ма­ете, что это на­ив­ное пись­мо ста­рич­ков что-то из­ме­нит?

 - Кап­ля - ка­мень то­чит! - твёр­до ска­зала Ци­ля. - Уве­дом­ле­ние по­кажешь мне лич­но.

_________

Все име­на в рас­ска­зе вы­мыш­ле­ны. Не су­щес­тву­ет и Пан­си­она­та с та­ким име­нем, но со­бытия, раз­го­воры, фра­зы "ге­ро­ев" - спи­саны с "на­туры".

Па­вел Ко­жев­ни­ков, Ко­лора­до Спрингс, США.