О композиторе Вячеславе Овчинникове

 Пред­став­ля­ем но­вого ав­то­ра "Кру­гозо­ра":

На­деж­да Ко­жев­ни­кова ро­дилась в Мос­кве, в семье пи­сате­ля Ва­дима Ко­жев­ни­кова. За­кон­чи­ла Цен­траль­ную му­зыкаль­ную шко­лу при Мос­ков­ской кон­серва­тории по клас­су ро­яля. По­том Ли­тера­тур­ный ин­сти­тут им. Горь­ко­го. В 1977-м го­ду бы­ла при­нята в чле­ны  со­юза пи­сате­лей по ре­комен­да­ции  Юрия На­гиби­на. С 1981 го­да в об­щей слож­ности   че­тыр­надцать лет про­жила в Швей­ца­рии, в Же­неве, где в Меж­ду­народ­ном Крас­ном Крес­те ра­ботал её муж, Ан­дрей Ки­селев. С 1997 го­да жи­вет в США.

Ав­тор  со­тен пуб­ли­каций и шес­тнад­ца­ти книг. Толь­ко что в из­да­тель­стве "Аг­раф" выш­ла кни­га "Ко­лони­аль­ный стиль", от­кры­ва­юща­яся по­вестью о Га­ити, где ав­тор по­быва­ла от­нюдь не ту­рис­том, а, так ска­зать, наб­лю­дате­лем из­нутри этой бед­ной, нес­час­тной стра­ны.

                                                      Т Е М А   Н И Н Ы

Пы­та­юсь ра­зоб­рать­ся, по­чему, ког­да его вспо­минаю, воз­ни­ка­ет чувс­тво ви­ны? Вспо­минаю, впро­чем, всё ре­же, что ощу­щение мо­ей ви­ны пе­ред ним уси­лива­ет. Но, ей бо­гу, по­нять не мо­гу: от­ку­да это во мне взя­лось и в ка­кой мо­мент. Мо­жет быть, прос­то на­копи­лось за всё про­житое, по­ка мы еще ви­дались, встре­чались, а в мно­голет­ней уже раз­лу­ке обос­три­лось.

Поз­на­коми­лись мы на воз­рас­тном эта­пе, при ко­тором раз­ни­ца в де­сять лет с хвос­ти­ком оз­на­чала при­над­лежность к раз­ным по­коле­ни­ем. Я, бу­дучи от­нюдь не из са­мых бой­ких, не дос­тигнув и двад­ца­ти, ос­ме­лива­лась лишь со сто­роны наб­лю­дать за взрос­лой жизнью трид­ца­тилет­них, чей опыт, не­зави­симость, рас­ко­ван­ность пред­став­ля­лись не­дос­ти­жимы­ми.

К то­му же, он тог­да на­ходил­ся, что на­зыва­ет­ся, на греб­не ус­пе­ха. Один за од­ним по­яв­ля­лись филь­мы на­имод­ней­ших в ту по­ру ре­жис­сё­ров, Тар­ков­ско­го, Кон­ча­лов­ско­го, где в тит­рах сто­яла его фа­милия, ком­по­зито­ра, чья пло­дови­тость со­раз­ме­рялась с да­ром ред­кос­тной ме­лодич­ности, прак­ти­чес­ки ис­чезнув­шей в сов­ре­мен­ных со­чине­ни­ях. Он же буд­то за­летел из дру­гого ве­ка, ког­да ме­лодия це­нилась пре­выше все­го.

Но и в сим­фо­ничес­ком жан­ре ра­ботал от­менно, ди­рижи­ровал ор­кес­тром, иг­рал на скрип­ке, вир­ту­оз­но, с за­меча­тель­ным ту­ше на ро­яле, хо­тя пи­анис­том стать не со­бирал­ся и ниг­де та­ким на­выкам не обу­чал­ся. Са­моро­док. Ро­дил­ся в Во­роне­же, в семье во­ен­нослу­жаще­го, где ни у ко­го ар­тисти­чес­ких нак­лоннос­тей не наб­лю­далось. Бы­ва­ет, у рус­ских имен­но бы­ва­ет, из ни­чего вро­де бы - взрыв та­лан­тли­вос­ти. А он рус­ским был, что на­зыва­ет­ся, нас­крозь. Прос­то­народ­ная мор­день, кур­но­сость, хит­ро­ватые глаз­ки, а ду­ша - на­рас­пашку, всё трынь-тра­ва, гу­ляй Ва­ся по бу­фету.

Об­сужда­лись его мно­гочис­ленные ро­маны с ки­ноз­вёзда­ми, как по­том убе­дилась, с силь­ным пре­уве­личе­ни­ем. Он сам тут лю­бил прив­рать. Так, не­зачем. Пом­ню его смех, с от­го­лос­ка­ми со­бачь­его лая. Так Мо­царт сме­ял­ся в филь­ме Фор­ма­на "Ама­дей". Смех, пе­рехо­дящий в плач, но ста­дии ры­дания не до­пус­ка­ющий.

Уви­дев его впер­вые в Кок­те­беле, мне да­же в го­лову не при­ходи­ло приб­ли­зить­ся к их ком­па­нии. Хо­тя Ан­дрон Кон­ча­лов­ский по­селил­ся в том же, что и я с ро­дите­лями, кот­тедже, а на ве­ран­де сто­ловой пи­сатель­ско­го до­ма твор­чес­тва стол Ан­дро­на с его ок­ру­жени­ем, в яд­ро ко­торых он, Сла­ва, вхо­дил с юнос­ти, с учи­лища при кон­серва­тории, ку­да оба пос­ту­пили од­новре­мен­но, ока­зал­ся вплот­ную с на­шим. Но ес­ли с Ан­дро­ном об­ще­ние как-то сло­жилось, он, ес­ли хо­тел, умел быть дос­тупным, то с ним, яв­но чок­ну­тым, ин­стинкт под­ска­зывал, на­до дер­жать­ся в от­да­лении.

Стол­кну­лись мы со­вер­шенно слу­чай­но на ули­це Горь­ко­го, осенью. Дей­стви­тель­но, стол­кну­лись. Я бре­ла, на­до приз­нать, без вся­кого эн­ту­зи­аз­ма на се­минар в Ли­тин­сти­туте, не ис­пы­тывая ни­како­го ин­те­реса ни к со­кур­сни­ком, ни к ру­ково­дите­лю на­шей груп­пы про­за­иков, до­гады­ва­ясь, в чём не ошиб­лась, что пи­сать ник­то ни­кого на­учить не мо­жет. Ли­бо есть, ли­бо нет. Но, не прой­дя в кон­серва­торию, по­кори­лась без­ра­дос­тной учас­ти про­сидеть пять лет в а­уди­тори­ях, мож­но ска­зать, в пол­ной от­ключ­ке, ра­ди дип­ло­ма о выс­шем об­ра­зова­нии. В уни­вер­си­тет на фи­лоло­гичес­кий фа­куль­тет ме­ня бы не при­няли. Эра Ган­совна, на­ша школь­ная учи­тель­ни­ца рус­ско­го язы­ка и ли­тера­туры, ди­аг­ноз точ­ный пос­та­вила: На­дя, ты не прос­то без­гра­мот­ная, ты на­халь­но без­гра­мот­ная, те­бе лень за­метить свои ошиб­ки, те­бя не­сёт, а ку­да, пред­по­ложить да­же мне, зная те­бя, труд­но.

Нес­ло и не­сёт, то­же не знаю ку­да. Вот и тог­да, бре­ла по ули­це Горь­ко­го к Твер­ско­му буль­ва­ру на се­минар, от Лав­ру­шен­ско­го пеш­ком, по при­роде хо­док, и го­род ме­ня как и лес, за­вора­жива­ет, а лю­ди ме­ша­ют. Бре­ду са­ма по се­бе, вдруг упер­шись в не­ожи­дан­ную прег­ра­ду: кто это? И слы­шу, как эхо: "Кто вы? Нас вро­де Ан­дрон зна­комил или мне по­каза­лось?"

Ему по­каза­лось? Ну да. Ви­димо, и сей­час ка­жет­ся, уже, вер­но, с ут­ра по­рань­ше при­нял. В Кок­те­беле, вро­де как ко все­му при­выч­но­му, по­разил пуб­ли­ку, явив­шись на ужин в бе­лой крах­маль­ной со­роч­ке, но без... Не толь­ко брюк, но и тру­сов. Тер­пи­мость эли­ты, пре­тен­ду­ющей на ар­тистич­ность, то­же всё же име­ет гра­ницы. Ма­ма ска­зала: На­дя, уй­ди сей­час же. Я тут же, как ро­бот, при­казу её по­вино­валась. Что бы ма­ма по­дума­ла, уви­дев, как её дочь, точ­но зом­би­рован­ная, сво­рачи­ва­ет в ар­ку Брю­сов­ско­го пе­ре­ул­ка и вот си­дит в рес­то­ране До­ма ком­по­зито­ров, с тем, кто в Кок­те­беле за­бывал на­деть шта­ны.

Что ме­ня удив­ля­ет нын­че, у ме­ня с ним не то что ссор, но и раз­ногла­сий ни ра­зу не воз­никло. Он был из по­роды лю­дей, ко­торых на­до обо­жать, что­бы всё про­щать. Нас­чёт обо­жания, то я не по этой час­ти, но он вы­зывал во мне что-то, по­хожее на сос­тра­дание вмес­те с уми­лени­ем. По­жалуй, я уга­дала его оди­нокость, си­ротс­тво, скры­тые за бра­вадой, шум­ностью, сме­хом с под­визги­вани­ями.

Вот и сей­час, пред­ста­вив, с улыб­кой не­воль­ной про­из­но­шу мыс­ленно его имя: Сла­воч­ка... На­зыва­ла его так, да­же, бы­вало, осер­чав.

По­вез­ло, что в за­по­ях не приш­лось его наб­лю­дать. Под­да­тым - да, но не в чер­ну­хе бе­зумия, ку­да он пе­ри­оди­чес­ки пог­ру­жал­ся. Не ду­маю, что­бы он ме­ня бе­рёг, он ни­кого, се­бя-то не бе­рёг. Но уже в рес­то­ране До­ма ком­по­зито­ров оп­ре­дели­лись на­ши ро­ли: я, взрос­лая, его, вун­деркин­да, опе­каю и тре­бую пос­лу­шания, че­му он, на­до приз­нать, под­чи­нял­ся. Во мне он це­нил ос­новное, что нас и свя­зыва­ло: я вос­хи­щалась его му­зыкой. Оба мы ста­ли плен­ни­ками друг дру­га: я его да­ра, он мо­его по­нима­ния.

Его квар­тирка, хо­тя и в цен­тре Мос­квы, тес­ная, за­пущен­ная до­нель­зя, ме­ня не уди­вила. Раз­ве что ко­личес­твом обу­ви, впо­вал­ку, го­рой, в пе­ред­ней. Спро­сила: за­чем столь­ко? Он: ну как-то ведь на­до го­нора­ры тра­тить, а на что еще?

Да за од­ну толь­ко "Вой­ну и мир" Бон­дарчу­ка, где зву­чит его му­зыка, рас­пухнуть мож­но бы­ло бы от де­нег. Род­ню в Во­роне­же со­дер­жал, сес­тёр, пле­мян­ни­ков, пле­мян­ниц. Но вы­раже­ние "со­рить день­га­ми" про не­го. Пач­ки ку­пюр вы­вали­вались из кар­ма­нов пид­жа­ков, брюк, паль­то. Бес­печность, неп­риспо­соб­ленность ни к че­му жи­тей­ско­му у не­го дос­ти­гали па­толо­гичес­ко­го пре­дела. То во­об­ще ни­чего не ел, то уми­нал за­раз кас­трю­ли ка­кого-то ва­рева. Мог в мо­роз по­явить­ся на ули­це в мах­ро­вом ку­паль­ном ха­лате, ле­том, вмес­то кеп­ки, на­пялить ушан­ку, и ког­да я ука­зыва­ла на та­кие, ска­жем, прос­чё­ты, за­каты­вал­ся в ла­ющем хо­хоте.

Од­нажды в оче­ред­ное по­сеще­ние его хи­бары, он, от­крыв дверь, взъ­еро­шен­ный, рва­нул­ся к ро­ялю: На­дя, пос­лу­шай, есть для те­бя но­вень­кое...
 
Гос­по­ди, что это? Буд­то вон­зи­ли под рёб­ра нож, и я за­дох­ну­лась от сла­дос­тно-бес­по­щад­ной му­ки. Он, до­воль­ный, зар­жал: ни­чего по­лучи­лось, да? Оше­лом­лённая, мол­ча­ла. Ли­куя, по­яс­нил: "Это те­ма Ни­ны из "Мас­ка­рада" Лер­монто­ва, ре­шил на­писать опе­ру, и те­му Ни­ны пос­вя­щаю те­бе, бе­решь?"

Взя­ла. И как за­ин­те­ресо­ван­ное ли­цо, к то­му же с пра­вами собс­твен­ни­цы, раз от ра­за на­чала ос­ве­дом­лятся, как, мол, идёт ра­бота над опе­рой, ка­кие еще по­беды? Но моя Ни­на по-преж­не­му ос­та­валась в оди­ночес­тве, тос­куя, скор­бно за­ламы­вая ру­ки, а Сла­воч­ка-не­годяй, ва­лял ду­рака, и ни­куда, ни с мес­та.

Ме­ня уле­щивая, сно­ва и сно­ва на­иг­ры­вал те­му Ни­ны, ко­торую я уже изу­чила не ху­же ав­то­ра. И как-то ме­ня осе­нило. Сла­воч­ка, ска­зала, ро­дите­ли мои в са­нато­рии, да­вай я те­бя от­ве­зу в Пе­редел­ки­но к нам на да­чу, бу­дешь там ра­ботать над "Мас­ка­радом" под прис­мотром на­шей дом­ра­бот­ни­цы Ва­ри, она су­ровая жен­щи­на, рез­ко­ватая, но вер­ная, пре­дан­ная и очень от­ветс­твен­ная. Сог­ла­сен?"

Сто­яла изу­митель­ная осень, су­хая, сол­нечная, яр­кая до ос­лепле­ния. Ва­ря со­бира­ла из на­шего са­да яб­ло­ки, "бе­лый на­лив" рас­кла­дыва­ла на обе­ден­ном сто­ле ве­ран­ды, и их за­пах прон­зал бла­женс­твом, как го­ворит­ся, до моз­га кос­тей.

На­ез­жая вре­мя от вре­мени в Пе­редел­ки­но, зас­та­вала идил­лию. Сла­воч­ка ли­бо обе­дал, ли­бо ужи­нал, а Ва­ря, си­дя нап­ро­тив, на не­го за­воро­жено гля­дела. Мои по­яв­ле­ния для этой па­роч­ки бы­ли ну со­вер­шенно нек­ста­ти. Воп­ро­сы тем бо­лее: ну и как, Сла­воч­ка, дви­га­ет­ся опе­ра? От­ма­хива­ясь, пос­ме­ива­ясь, не без сму­щения, а в один из мо­их ин­спек­ци­он­ных ви­зитов, взмо­лил­ся: "На­дя, но по­чему ты та­кая...". Спро­сила: ка­кая же? Он: "Не оби­дишь­ся? Ну уж очень на­порис­тая, пря­мо ра­бов­ла­дели­ца, а раз­ве не ви­дишь, не чувс­тву­ешь как мне сей­час здесь хо­рошо? Без му­зыки хо­рошо. Ис­терза­ла ме­ня му­зыка, от­ды­хаю без му­зыки, счас­тлив без му­зыки, жи­ву, прос­то жи­ву по­тому что."

По­том, мно­го-мно­го лет спус­тя, пой­му Сла­воч­ки­ну пра­воту: прос­то жить уда­ёт­ся так ред­ко, что ло­вить на­до та­кие мгно­вения с бла­годар­ностью. Собс­твен­но, имен­но в по­доб­ных мгно­вени­ях на­ше су­щес­тво­вание и об­ре­та­ет смысл. Да ведь и жизнь - мгно­вение.

Осень, за­пах не­забы­ва­емый "бе­лого на­лива" с кис­линкой, же­луди, что в по­жух­лой тра­ве со­бира­ла, ког­да мы ле­су с ним гу­ляли. И меч­та­ли. Он: "Зна­ешь, вот бы ку­пил в Пе­редел­ки­но да­чу, от вас по со­седс­тву, мы бы в гос­ти друг к дру­гу хо­дили, я бы те­бе иг­рал, ты бы слу­шала, вот бы­ло бы за­меча­тель­но, да?"

Ес­ли бы да ка­бы... Но иг­ре его под­да­лась. Мы ну поч­ти что всерь­ёз вы­бира­ли с ним под­хо­дящую да­чу, что он ку­пит, хо­тя зна­ла, ко­неч­но, что вов­се не со­бира­ют­ся её про­давать. И "Мас­ка­рад" он ни­ког­да не за­кон­чит, ос­та­нет­ся толь­ко те­ма Ни­ны. Про­вис­нет в пус­то­те не свер­шенно­го, не­завер­шенно­го, как и мы са­ми, об­ре­чен­ные на по­гибель из­на­чаль­но, с мо­мен­та рож­де­ния, не ус­пев ог­ля­нуть­ся, осоз­нать кто мы, от­ку­да взя­лись?

Хло­пота­ми вли­ятель­ных по­чита­телей да­дут ему квар­ти­ру у Бе­лорус­ско­го вок­за­ла в ге­нераль­ском до­ме. Лязг, гро­хот по­ез­дов, элек­три­чек - не из­де­ватель­ство ли над ра­нимо- чувс­тви­тель­ным ком­по­зитор­ским слу­хом? Ту­да бу­ду яв­лять­ся с той же мис­си­ей: слу­шать. Ор­кес­тро­вые про­из­ве­дения в за­писях на кас­се­тах, но  боль­ше нра­вилось, ког­да он са­дил­ся за ро­яль.
В му­зыкаль­ном эн­цикло­педи­чес­ком сло­варе уже здесь, в США най­ду его фа­милию с пе­речис­ле­ни­ем им соз­данно­го: ора­тории, кан­та­ты, сим­фо­нии, ба­леты, опе­ры, му­зыка к филь­мам, свы­ше со­рока. Но "Мас­ка­рада" нет. Нет те­мы Ни­ны. Нет ме­ня.

Же­нил­ся он поз­дно, поз­на­комил ме­ня с На­ташей, ми­лой, ес­тес­твен­ной, но она ку­да-то то­ропи­лась: ис­че­заю, не бу­ду вам ме­шать. Да нам с ним ник­то ни­ког­да не ме­шал. Мы ведь не так уж час­то и раз­го­вари­вали: я слу­шала его му­зыку. Му­зыку его по­люби­ла. А вот На­таша его са­мого.

Толь­ко за На­ташей за­щел­кну­лась вход­ная дверь, он, вож­де­лен­но: го­това ? Да, го­това, как всег­да. Он: "По­дож­ди, я тут вкус­нень­кое для те­бе при­гото­вил, са­циви, са­лат, буль­он, вна­чале по­ешь, и ви­ном хо­рошим за­пас­ся."

Сла­воч­ка, го­ворю, не мель­те­ши, я сю­да не есть приш­ла и не го­лод­на. Он, огор­чённо: "По­нима­ешь, я сей­час на ди­ете. На­таша сле­дит, что­бы не на­рушал. И пить мне нель­зя. Но ес­ли бы ты по­ела и что-ни­будь вы­пила, я бы, на те­бя гля­дя, по­лучил удо­воль­ствие. По­жалуй­ста, не от­ка­зывай­ся." Лад­но, ска­зала, не­си свои яс­тва, кор­ми.

Ка­кой же он пир мне ус­тро­ил, весь стол блю­дами зас­та­вил, ме­ры ни­ког­да ни в чём не знал, и тут то­же. Ме­тал­ся из кух­ни в ком­на­ту, где я за ог­ромным сто­лом, же­вала. И вдруг по­дошел и по­цело­вал ме­ня в го­лову. Сла­воч­ка, ты че­го? Он: "Да ни­чего, спа­сибо, что сог­ла­силась по­есть." И зас­ме­ял­ся с ха­рак­терны­ми для не­го от­го­лос­ка­ми то ли пла­ча, то ли лая.

Лет пять на­зад поз­во­нил нам в Ко­лора­до поз­дра­вить с Но­вым го­дом. Но мы с му­жем и до­черью спе­шили в рес­то­ран. По­обе­щала: пе­рез­во­ню те­бе, Сла­воч­ка, зав­тра.

Не поз­во­нила ни зав­тра, ни пос­ле­зав­тра. Ни­ког­да. За­была про своё обе­щание, за­мота­лась, а по­том не­удоб­но ста­ло за свою за­быв­чи­вость, не­обя­затель­ность. Да и, собс­твен­но, за­чем, о чём нам с ним го­ворить? У ме­ня есть по­дарен­ные им кас­се­ты, за­хочу, пос­лу­шаю. Вот, прав­да, те­му Ни­ны не вос­ста­нов­лю. Не уве­рена да­же, что он её за­писал. Нот на пю­пит­ре не ви­дала, иг­рал, им­про­визи­ровал, по па­мяти. А па­мять - шту­ка из­менчи­вая, не­надёж­ная.

Но вот гу­ляла на­мед­ни с со­бакой и вдруг - нап­лыв. Шла, улы­ба­ясь бла­жен­но от нах­лы­нув­ше­го: Сла­воч­ка, Сла­воч­ка. И как по­дарок, от­ку­да-то свы­ше, от ко­го не­понят­но, заз­ву­чала во мне те­ма Ни­ны. Вот точ­но так, как я ус­лы­шала тог­да, об­ме­рев, обом­лев. Зна­чит, нас­чёт на­шей па­мяти оши­ба­юсь, мо­жет быть, это са­мое цен­ное, са­мое важ­ное, чем нас на­деля­ют. И па­мять проч­нее бы­ва­ет нас са­мих.*

_________________________
* Ге­рой это­го очер­ка - Вя­чес­лав Алек­сан­дро­вич Ов­чинни­ков (род. 29 мая 1936 го­да в Во­роне­же) - со­вет­ский и рос­сий­ский ком­по­зитор, ди­рижёр.