ОПЕРЕТТА, ОПЕРЕТТА

До вой­ны я ус­пе­ла за­кон­чить че­тыре клас­са му­зыкаль­ной  шко­лы. Му­зыкаль­ное об­ра­зова­ние, о ко­тором  меч­та­ла моя  ма­ма, за­кон­чи­лось 22 и­юня 1941 го­да. Ока­зав­шись в глу­боком ты­лу, и пре­дос­тавлен­ная са­ма се­бе, я  от­да­лась  пог­ло­тив­шей ме­ня  страс­ти:  хо­дила на все спек­такли Ле­нин­градско­го те­ат­ра му­зыкаль­ной ко­медии, эва­ку­иро­ван­но­го в Таш­кент. " Прин­цесса цир­ка" вош­ла  в ме­ня, как ви­рус,  про­тив ко­торо­го нет вак­ци­ны. Я до сих пор пом­ню  фа­милию ар­тиста, ко­торый иг­рал  мис­те­ра Ик­са. Арию мис­те­ра Ик­са в ис­полне­нии Ге­ор­га От­са я мог­ла слу­шать бес­ко­неч­но. Сно­ва ту­да, где мо­ре ог­ней, сно­ва ту­да с тос­кою мо­ей!  Что я  в свои 13 лет зна­ла  о муж­ской тос­ке? Ме­ня по­коря­ла му­зыка. Она оп­равды­вала и об­ла­гора­жива­ла лю­бой текст.

Пом­нишь ли ты, как улы­балось нам счастье?  Это бы­ла уже пос­ле­во­ен­ная Одес­са,  ма­лень­кий зал в Те­ат­раль­ном пе­ре­ул­ке. У ме­ня был дос­туп в про­жек­торную  ло­жу.  Нап­ро­тив  ме­ня, в пра­витель­ствен­ной ло­же, час­тень­ко си­живал мар­шал Жу­ков, ко­торый, как и я, был влюб­лен в   при­мадон­ну Ген­ри­ет­ту Юр­ке­вич.  Я зна­ла на­изусть весь  ре­пер­ту­ар, и да­же  опе­рет­ту  Ни­киты Бо­гос­лов­ско­го "Один­надцать не­из­вес­тных",  со­чинен­ную честь по­беды со­вет­ской фут­боль­ной ко­ман­ды над ан­гли­чана­ми.  А ког­да  те­нор  Со­колин­ский пел  на бис пес­ню из опе­рет­ты " Роз Ма­ри", я чуть не вы­вали­валась из ло­жи. Нет, по­ложи­тель­но, ес­ли что-то  по­любишь с мла­дых ног­тей, ког­да ты весь еще во влас­ти чувств, а   твой юный ум еще не зна­ком  со  скеп­си­сом; ког­да   ря­дом нет ум­ных лю­дей, ко­торые объ­яс­ни­ли бы те­бе по­пуляр­но, что  опе­рет­та  это пош­лость, то  счи­тай, что те­бе по­вез­ло. 

Хо­рошо, что мне не по­палась тог­да на гла­за статья  ве­лико­го поль­ско­го по­эта Юли­ана Ту­вима " Нес­коль­ко слов ка­сатель­но опе­рет­ты". Вот пос­лу­шай­те,  что он пи­шет: "Ни­щета иди­от­ско­го шаб­ло­на, тош­нотвор­ной сен­ти­мен­таль­нос­ти, де­шевой раз­нуздан­ности, убий­ствен­ных шу­точек, хамс­тво " бе­зум­ной рос­ко­ши", ба­наль­ность уны­лых эф­фектов, весь этот про­тух­ший торт, на­чинен­ный ме­лод­ра­мати­чес­ки­ми сла­дос­тя­ми, по­литый при­тор­ны­ми слив­ка­ми, ка­ким-то кре­мом с ма­лино­вым си­ропом... дол­жен быть пнут в со­от­ветс­тву­ющее мес­то". Ту­вим  во­об­ще сла­вил­ся ос­трым пе­ром.

А как он про­ходит­ся нас­чет опе­реточ­ных  ус­ловнос­тей! Отец не уз­на­ет доч­ку, пос­коль­ку та в но­вых пер­чатках; це­лу­юща­яся па­ра не за­меча­ет вхо­дяще­го в ком­на­ту пол­ка тя­желой ар­тилле­рии. Мож­но по­думать, что в опе­ре нет  ус­ловнос­тей. А  петь, уми­рая - это не ус­ловность? Ге­ро­иня так дол­го  тя­нет пред­смертную арию, что хо­чет­ся ска­зать: да уми­рай же ты, на­конец.  Но то - опе­ра, вы­сокий жанр,  что доз­во­лено Юпи­теру то не доз­во­лено пле­бей­ке-опе­рет­те. Ко­роче у вся­кого жан­ра, от  са­мого низ­ко­го  до са­мого вы­соко­го, есть свои ус­ловнос­ти, и ес­ли мы нач­нем при­дирать­ся, то луч­ше си­деть до­ма и смот­реть те­леви­зор. Кста­ти,  не  один Ту­вим вы­соко­мер­но от­но­сит­ся к опе­рет­те.  Один не­удач­ли­вый ком­по­зитор, по­няв, что на  клас­си­чес­ком поп­ри­ще   он ус­пе­ха не добь­ет­ся, в от­ча­яньи вос­клик­нул: " Вы­ходит, мои сим­фо­нии не нуж­ны ми­ру?!  Де­ло кон­чится тем, что я ре­шусь на от­ча­ян­ный шаг, возь­му  да со­чиню опе­рет­ту!" И сам сме­ял­ся сво­ей шут­ке, уве­рен­ный, что судь­ба не до­пус­тит  до та­кого па­дения.  Вы  то­же бу­дете сме­ять­ся, но это­го ком­по­зито­ра зва­ли Эм­ме­рих (Им­ре) Каль­ман.

 Мои друзья,  из-за кре­щен­ско­го  мо­роза  не при­шед­шие на про­гон в те­атр Ми­лени­ум, спра­шива­ют:   Ну, как? Что это? Спек­такль? Кон­церт?  Я зат­рудня­юсь с от­ве­том. Ни то, ни дру­гое. Я наз­ва­ла бы  это   " Ди­алог с Юли­аном Ту­вимом, или  по­пыт­ка  ре­аби­лита­ция опе­рет­ты". Сце­нарист  Игорь Афа­нась­ев и пи­анист  Эр­нест Штей­нберг счи­та­ют, что это " иро­ничес­кий мю­зикл"  Они наз­ва­ли его: "При­виде­ния Му­лен Руж". Ес­ли в Па­риж­ской Гранд-опе­ра мо­гут во­дить­ся при­виде­ния, то по­чему бы им не  оби­тать в Му­лен Руж? Прав­да, там люс­тра на го­ловы зри­телей не па­да­ет, но чер­товши­ны - пре­дос­та­точ­но.

Дей­ству­ющих лиц  чет­ве­ро:  Он, Она, Оно, Они. Не пу­гай­тесь, это не урок грам­ма­тики. Прос­то эти пер­со­нажи не име­ют имен: они - приз­ра­ки. На заб­ро­шен­ном  чер­да­ке не­ког­да  быв­шим  зна­мени­тым  ка­баре "Му­лен Руж", оби­та­ют при­виде­ния. Они  хло­па­ют дверь­ми, за­жига­ют  и вык­лю­ча­ют свет, ус­тра­ива­ют гро­зу с гро­мом и мол­ни­ей. Осо­бен­но ес­ли им что-то или  кто-то не нра­вит­ся. А не нра­вит­ся им хо­зя­ин, ку­пив­ший эту раз­ва­лину, и на­мере­ва­ющий­ся ей  вер­нуть ей бы­лую сла­ву.  Это  раз­вязный  гос­по­дин, уве­рен­ный, что сде­лал вы­год­ную по­куп­ку. Его иг­ра­ет Сер­гей Граб­бе.  На чер­да­ке сто­ит гро­хот и скре­жет,  за  гос­тем наб­лю­да­ют го­рящие гла­за ка­кого-то  не­топы­ря, и ему ста­новит­ся не по се­бе. 

А тут еще не­понят­но от­ку­да взяв­ше­еся су­щес­тво в ра­бочем ха­лате, то ли кас­те­лян­ша, то ли  внуч­ка ле­ген­дарных   де­душ­ки и ба­буш­ки - звезд "Му­лен Руж", чьи при­виде­ния до сих пор оби­та­ют тут.  И  этим  при­виде­ни­ям не нра­вят­ся пла­ны при­шель­ца, по­тому что он хо­чет ус­тро­ить здесь ка­баре, где опе­рет­та бу­дет иг­рать­ся  в сти­ле рэ­па.  И он  с эн­ту­зи­аз­мом по­казы­ва­ет, как это бу­дет выг­ля­деть. Пос­ле по­каза на чер­да­ке на­чина­ет­ся фор­менный ша­баш, на а го­лову но­вато­ра   па­да­ет кир­пич.  Тог­да  внуч­ка сбра­сыва­ет ха­лат, прев­ра­ща­ет­ся в собс­твен­ную ба­буш­ку по­казы­ва­ет, как это бы­ло ког­да-то в Му­лен Руж.  Ма­рица, Силь­ва, Фи­ал­ка Мон­мар­тра, Прин­цесса цир­ка.  Мне по­каза­лось, что я  си­жу в  те­ат­ре опе­рет­ты на Гре­чес­кой. А на сце­не Ида­лия   Ива­нова и Юрий  Ды­нов. Силь­ва и Эд­вин. И я бал­дею от их шар­ма, от му­зыки, от  этой пря­ной ат­мосфе­ры люб­ви, ко­торая есть толь­ко в опе­рет­те. А ба­буш­ка-внуч­ка, по­ет   "Ка­баре",   " Мою прек­расную  ле­ди"    " Скри­пач на кры­ше".

 Вы ска­жете, что этих опе­ретт тог­да не бы­ло? Не­важ­но! В ми­ре чу­дес все воз­можно. Что ни но­мер-то ше­девр. Пуб­ли­ка сбро­сила шу­бы  и плат­ки, и то­пала но­гами, под­танцо­вывая. Пред­став­ляю, ка­ково бы­ло   ак­три­се в де­коль­те до по­яса. Го­ворят, что ак­те­ры на сце­не не чувс­тву­ют ни  бо­ли, ни хо­лода - та­кова нар­ко­тичес­кая  си­ла ис­кусс­тва. Это бы­ло эле­ган­тно. Это бы­ло по - каль­ма­нов­ски. Люд­ми­ла Фе­сен­ко- При­мадон­на ми­лостью Бо­жи­ей.  На та­кой дер­жится весь  те­атр, как дер­жа­лась на Шмы­ге Мос­ков­ская опе­рет­та, по­ка  она не выш­ла на пен­сию. Сер­гею По­бедин­ско­му в бе­лой  трой­ке бы­ло все-та­ки теп­лей. Он пел с Фе­сен­ко в ду­этах,  и  про­чувс­тво­вано  ис­полнил  арию зна­мени­того Мис­те­ра Ик­са.  В об­щем, он был неп­лох,  у не­го кра­сивый, с ме­тал­ли­чес­ким  от­ли­вом  те­нор,   ему бы дви­гать­ся пос­во­бод­ней,  да улы­бать­ся по­шире...

А где же кор­де­балет,- спро­сит до­тош­ный чи­татель. Ка­кая же опе­рет­та без кор­де­бале­та? Кор­де­балет был - на сте­не. В про­ек­ции. Был и чар­даш, и кан­кан, и вальс, и шим­ми.  Ки­ноп­ро­ек­ции и компь­ютер­ная гра­фика тво­рили чу­деса. Соз­да­валось ощу­щение, что сце­на  пол­на на­роду. А  ма­эс­тро Штей­нберг в бет­хо­вен­ском па­рике  ди­рижи­ровал не­види­мым ор­кес­тром. И обер­нувшись, рас­кла­нивал­ся с пуб­ли­кой. Это был нас­то­ящий  праз­дник, и  ка­кой бы­вал во вре­мя оно, ког­да за ку­лисы на премь­ере на­бивал­ся на­род, и  бы­ли цве­ты и по­целуи, шам­пан­ское и  поз­драв­ле­ния. Это был про­гон, спек­такль нуж­да­ет­ся в до­работ­ке. Но к счастью, ни­каких нак­ла­док не бы­ло, и тех­ни­ка не под­ка­чала.

Ну, а что даль­ше,- спра­шиваю я про­дюсе­ра Иса­ака Гур­ви­ца. Сыг­ра­ете па­ру раз в Ми­лени­уме, па­ру раз в Фа­ер­ло­не.  И все?  Вам нуж­но их про­возить по всем шта­там. Лю­ди тос­ку­ют по опе­рет­те, бу­дут ан­шла­ги.- За­чем толь­ко по шта­там,- от­ве­ча­ет про­дюсер, - по­везем их в Ки­ев, в Мос­кву. Да и спон­со­ры по­могут: они уже влю­бились в этот спек­такль. А  по­чему бы нет? По­ката­ют­ся по стра­не, со­берут де­неж­ку и - впе­ред! По­корять мет­ро­полию. А там  все свои. Ведь  мы  все ро­дом - от­ту­да. Зас­лу­жен­ная  ар­тис­тка Ук­ра­ины  Люд­ми­ла Фе­сен­ко - со­лис­тка Ки­ев­ской опе­рет­ты,  Игорь Афа­нась­ев- зас­лу­жен­ный де­ятель ис­кусств Ук­ра­ины. А  мой зем­ляк, одес­сит   Эрик Штей­нберг, блис­та­тель­ный пи­анист и оран­жи­ров­щик, сде­лав­ший пар­ти­туру  это­го спек­такля - ведь это жи­вая ле­ген­да! Сер­гей Граб­бе мно­гос­та­ноч­ник: ак­тер, ре­жис­сер, про­дюсер, те­леве­дущий, ор­га­низа­тор фес­ти­валей и те­ат­ра­лизо­ван­ных пред­став­ле­ний. В ро­ли   про­дюсе­ра в этом спек­такле он  аб­со­лют­но ор­га­ничен, Ка­жет­ся, его ге­рой, на­конец, по­нял, что  опе­рет­та и рэп - две ве­щи не­сов­мес­тные.

А те­перь нес­коль­ко  спле­тен о ко­роле опе­рет­ты Зна­ете ли вы, что Каль­ман ро­дил­ся в семье вен­гер­ских ев­ре­ев, в быв­шей   Авс­тро-Вен­грии, в  ма­лень­ком мес­течке на бе­регу озе­ра Ба­латон; что у не­го бы­ла рус­ская же­на Ве­ра, на 30 лет его мо­ложе. Она  ему ро­дила двух до­черей и сы­на. Он ра­зошел­ся с  ней в 1940 го­ду, но че­рез нес­коль­ко ме­сяцев суп­ру­ги сно­ва вос­со­еди­нились.
  
Зна­ете ли вы, что в детс­тве Каль­ман хо­тел быть пор­тным, но по тре­бова­нию  род­ных (ев­рей­ский  маль­чик дол­жен по­лучить со­лид­ное об­ра­зова­ние) пос­ту­пил на юри­дичес­кий фа­куль­те­те Бу­дапешт­ско­го уни­вер­си­тета, где про­учил­ся   во­семь  се­мес­тров,  нем­но­го не до­тянув до сте­пени ба­калав­ра, од­новре­мен­но за­нима­ясь в кон­серва­тории.  Его ад­во­кат­ская карь­ера не сло­жилась, и он  ре­шил стать  пи­анис­том, но пе­ре­иг­рал ру­ки, и  по­шел ра­ботать жур­на­лис­том, од­новре­мен­но за­нима­ясь ком­по­зици­ей. Свои на­деж­ды  он воз­ла­гал на " Са­тур­на­лии"- по­эму для боль­шо­го сим­фо­ничес­ко­го ор­кес­тра, но и  эти на­деж­ды не оп­равда­лись. Кто те­перь пом­нит эти " Са­тур­на­лии?" Свою ми­ровую  сла­ву он по­лучил в  об­ласти, ко­торую всерь­ез не при­нимал, и на ко­торую мень­ше все­го рас­счи­тывал. Ред­ко мож­но встре­тить ге­ния,  до та­кой сте­пени не­чувс­тви­тель­но­го к собс­твен­ной ге­ни­аль­нос­ти.

Зна­ете ли вы, что Каль­ман был лю­бимым ком­по­зито­ром Гит­ле­ра, ко­торый раз­ре­шил ему жить, нес­мотря на его ев­рей­ство, и да­же пред­ло­жил зва­ние " по­чет­но­го арий­ца". Но Каль­ман не соб­лазнил­ся  этой честью, и пред­по­чел эмиг­ри­ровать сна­чала в Па­риж, а  по­том в Аме­рику.  Пос­ле это­го  его про­из­ве­дения в Гер­ма­нии бы­ли зап­ре­щены. В Гол­ли­вуде  ком­по­зитор не при­жил­ся: чуж­дая сре­да,  и неп­ри­выч­ный об­раз жиз­ни  ма­ло спо­собс­тво­вали твор­чес­тву. Пос­ле раз­гро­ма  на­цис­тов воз­вра­тил­ся в Ве­ну. Умер он  в ре­зуль­та­те ин­суль­та в 1953 го­ду, в Па­риже..

Юрий  На­гибин, со­бирая ма­тери­алы  для филь­ма  о Каль­ма­не,  ез­дил в Вен­грию ,  поз­на­комил­ся с  вдо­вой  Каль­ма­на Ве­рой, на­писал  ки­нос­це­нарий, и по­весть " Блес­тя­щая и го­рес­тная жизнь Им­ре Каль­ма­на".  В сво­ем "Днев­ни­ке" он опи­сыва­ет впе­чат­ле­ние от встреч с вен­гер­ской  эли­той. "Опять я ус­лы­шал , что мы на­ция Бар­то­ка, а не на­ция Каль­ма­на;  что Каль­ман ки­нул­ся в опе­рет­ту, по­тому что  не­го не пош­ло  де­ло с серь­ез­ной му­зыкой..Я спро­сил, из­вес­тно ли им, что Шос­та­кович всю жизнь меч­тал на­писать опе­рет­ту, не раз брал­ся за де­ло. По­няв, ка­кой это тя­желый труд, он про­воз­гла­сил Оф­фенба­за и Каль­ма­на ге­ни­ями... Кто бы мог по­думать, что мне при­дет­ся с пе­ной у рта, до сры­ва сер­дца за­щищать Каль­ма­на от его со­оте­чес­твен­ни­ков?"
 Во­ис­ти­ну,  нет про­рока в сво­ем  оте­чес­тве.

В Аме­рике опе­рет­та не при­жилась,  здесь ца­рит Его ве­личес­тво мю­зикл. Бук­валь­но-му­зыкаль­ная ко­медия, по су­ти - та же опе­рет­та. Кста­ти в Со­юзе  те­ат­ры опе­рет­ты на­зыва­лись "те­ат­ра­ми му­зыкаль­ной ко­медии".  И все-та­ки,  меж­ду эти­ми дву­мя жан­ра­ми раз­ни­ца есть, как меж­ду чер­ным и бе­лым хле­бом. И то и дру­гое - хлеб, а вкус - раз­ный. Мю­зик­лы  иног­да  пи­шут­ся  на бо­лее со­лид­ной ли­тера­тур­ной ос­но­ве.  В мю­зик­ле пе­ние про­дол­жа­ет  раз­го­вор. Ак­те­ры   на­чина­ют го­ворить и вдруг  как-то не­замет­но  пе­рехо­дят на пе­ние. В опе­рет­те  арии и ду­эты су­щес­тву­ют са­ми по се­бе, как   встав­ные но­мера, а про­межут­ках ак­те­ры  нор­маль­но  раз­го­вари­ва­ют. Эк­ви­вален­том Каль­ма­ну в мю­зик­ле  мне ви­дит­ся ве­ликий Эн­дрю Ллойд Ве­бер.  В ито­ге все ре­ша­ет му­зыка. Не бо­ги гор­шки об­жи­га­ют. Да, мы - мо­жем! У нас есть та­лан­ты, жи­вые, не приз­рачные. Че­тыре че­лове­ка, не счи­тая ав­то­ра сце­нария , сде­лали этот спек­такль. Они - звез­ды. Их на­до бе­речь  и хо­лить.   И не  да­вать им угас­нуть.  Опе­рет­те - быть!