ДИМОН

Он дал ма­тери сло­во, что не сдаст ее в дом прес­та­релых,  хо­тя  до­мов этих  в Из­ра­иле бы­ло  боль­ше, чем си­нагог, на­вер­ное. А ведь мог зап­росто, по­тому что  уже де­сять лет ра­ботал  в од­ном из них са­нита­ром. С ут­ра до поз­дне­го ве­чера.  И при­ходил  до­мой весь мок­рый, про­пах­ший спе­цифи­чес­ким "аро­матом" за­веде­ний,  в ко­торых жи­вут ста­рые боль­ные лю­ди, и тут же бе­жал в душ, а все белье и бе­лую фор­му, в ко­торой хо­дил на ра­боте, за­киды­вал в ма­шин­ку. И ут­ро на­чинал с ду­ша, а по­ка гре­лась во­да, за­вари­вал се­бе креп­кий ко­фе и вы­кури­вал пер­вую си­гаре­ту. И в шесть ча­сов уже вы­ходил из до­ма, так как лю­бил при­ходить на ра­боту  за пол­ча­са, а то и рань­ше, что­бы спо­кой­но вы­пить вто­рую бадью ко­фе, по­курить на бал­ко­не  и по­бол­тать с ноч­ной сме­ной, ко­торая  к это­му вре­мени уже за­кон­чи­ла ку­пать боль­ных и то­же с нас­лажде­ни­ем пи­ла ко­фе и ку­рила.

В сос­тав ноч­ной сме­ны вхо­дили мед­сес­тра и са­нитар­ка. По­тому что са­нита­ров в  от­де­лении бы­ло двое: он и  Макс, ра­ботав­ший на пол­став­ки. Но Макс ра­ботал в ве­чер­нюю сме­ну, так как по ут­рам ез­дил по  до­мам, в ко­торых жи­ли по­жилые лю­ди, и брал у них кровь на ана­лиз.

Два са­нита­ра в этом до­ме прес­та­релых бы­ли  в Со­юзе вра­чами. Ди­мон - пе­ди­ат­ром, а Макс - хи­рур­гом. Од­на­ко в си­лу раз­личных об­сто­ятель­ств оба сдать эк­за­мен на вра­ча не смог­ли. Или нет. Макс сдал, но не смог ус­тро­ить­ся на ра­боту, так как ив­ри­том вла­дел пло­хо. И тог­да он за­кон­чил кур­сы по за­бору кро­ви, ко­торые в Из­ра­иле мо­жет за­кон­чить каж­дый, не­зави­симо от преж­ней про­фес­сии, за­тем про­шел прак­ти­ку в сво­ем же до­ме прес­та­релых: взял 100 ана­лизов, сдал те­оре­тичес­кий эк­за­мен и на­чал ез­дить с пя­ти ут­ра по до­мам по­жилых лю­дей, брать кровь и со­бирать дру­гие ана­лизы, ко­торые к один­надца­ти при­возил в по­лик­ли­нику, сда­вал и был сво­боден до ве­чера, по­ка не по­лучал по фак­су раз­на­ряд­ку на сле­ду­ющий день.

По­лучив, са­дил­ся с кар­той и прок­ла­дывал мар­шрут бу­дущей по­ез­дки. И что­бы хва­тило на  хо­роший ре­монт и но­вую ма­шину, он еще под­ра­баты­вал в сво­ем  до­ме прес­та­релых. И брал ве­чер­ние сме­ны  с 3-х до 8-ми. И с Ди­моном прак­ти­чес­ки не стал­ки­вал­ся. По­тому что Ди­мон обыч­но ра­ботал с 7-ми до 7-ми в тот день, ког­да во вто­рую сме­ну вы­ходи­ли жен­щи­ны. А пос­ле две­над­ца­тича­сово­го ра­боче­го дня Ди­мон еле до­бирал­ся до до­ма, пря­миком шел под душ, а от­ту­да в кой­ку. Ста­вил ря­дом с кро­ватью на пол бу­тыл­ку со­довой, пе­пель­ни­цу, пач­ку си­гарет и вру­бал те­лек. Из всех те­леп­рограмм он пред­по­читал кон­церты Пу­гаче­вой, Кир­ко­рова или Газ­ма­нова и  юби­лей­ные ве­чера са­тири­ков. А по­том пог­ру­жал­ся в сон, из ко­торо­го его вы­рывал зво­нок бу­диль­ни­ка.

Судь­ба Ди­мона бы­ла из­ви­лис­той и тем­ной. Он сам рас­тру­бил, что ро­дите­ли его усы­нови­ли, что по на­ци­ональ­нос­ти он не ев­рей, а стал та­ковым бла­года­ря сво­им при­ем­ным ма­ме и па­пе. Од­на­ко се­год­ня ни один че­ловек в ми­ре не ска­зал бы, что он ук­ра­инец, хо­тя  ро­дите­ли взя­ли его из дет­до­ма в ма­лень­ком ук­ра­ин­ском го­род­ке. И при­вез­ли в Ки­ев. Кем ра­бота­ла  ма­ма, по­нять  из его рас­ска­зов бы­ло не­воз­можно. По всей ви­димос­ти,  бы­ла ка­кой-то шиш­кой, так как  на всю боль­ни­цу рас­тру­бил, что  его ма­ма -но­мен­кла­тура ЦК., про­курор, ка­жет­ся, но в на­чале 21 ве­ка все ее прош­лые ре­галии не име­ли ни­како­го зна­чения. По­тому что вмес­то вер­ши­тель­ни­цы су­деб он жил с де­вянос­то­лет­ней  не­оп­рятной груз­ной жен­щи­ной, за ко­торой при­ходи­лось пос­то­ян­но под­ти­рать пол и уни­таз в ту­але­те, ежед­невно ме­нять ей пос­тель­ное белье, то есть де­лать его при­выч­ную ра­боту, ко­торой он был за­нят ежед­невно по две­над­цать ча­сов в сут­ки.

Но ма­ма - это свя­тое, тем бо­лее что он пок­лялся  еще в Ки­еве пе­ред их отъ­ез­дом в Из­ра­иль, что ум­рет она до­ма. Да и за­чем оп­ре­делять ее ку­да-то, ес­ли он мо­жет смот­реть за ней, по­тому что свою ра­боту зна­ет на­зубок? К то­му же, хоть он и хвас­тал на ра­боте на каж­дом ша­гу, что все боль­ные его обо­жа­ют, Ди­мон в глу­бине ду­ши по­нимал, что его ра­бота да­лека от иде­ала. И  не хо­тел, что­бы его ма­му оби­хажи­вал му­жик вро­де не­го. Что­бы чу­жой взрос­лый муж­чи­на гру­бым дви­жени­ем сры­вал с нее оде­яло и рас­кры­вал пам­персы, и ру­гал­ся, ког­да ви­дел, что она по­кака­ла в них, по­тому что на­до бы­ло ид­ти за губ­ка­ми и мыть ее, вмес­то то­го что­бы вы­тащить на­бух­ший от мо­чи под­гузник и, не под­мы­вая, на­деть но­вый. Так как ку­па­ют ста­риков по ут­рам, а под­мы­ва­ют - лишь в том слу­чае, ес­ли они де­ла­ют по-боль­шо­му. Но эта рез­кая вонь стар­ческой мо­чи, ко­торая ста­ла для не­го та­кой при­выч­ной, что он ее уже не чувс­тво­вал, бы­ла ку­да про­тив­нее во­ни, иду­щей от за­сох­ше­го ка­ла.

Он с ужа­сом ду­мал, что его ма­моч­ка мо­жет не пе­ренес­ти  та­кое уни­жение и  уме­реть. И тог­да са­нита­ры нач­нут за­вора­чивать ее те­ло и го­ворить над еще не ос­тывшим тру­пом о чем-то сво­ем, сме­ять­ся, об­суждать, ка­кая она тол­стая и ка­кие у нее от­висшие гру­ди или ги­гант­ский жи­вот. Они бу­дут рас­смат­ри­вать и об­суждать его ма­му, ко­торая взя­ла его в свой дом. И лю­била как род­но­го сы­на, а мо­жет, го­раз­до боль­ше.

Нет, он пок­лялся. И сло­во свое сдер­жит. Но из-за это­го он не мо­жет на­ладить свою жизнь.   По­тому что стес­ня­ет­ся при­вес­ти до­мой при­лич­ную жен­щи­ну, так как до­ма все про­пах­ло  мо­чой. Все ков­ры и пол в ту­але­те. И ку­па­ет ее ня­неч­ка толь­ко раз в не­делю. И он при этом по­мога­ет ей, по­тому что ма­ма боль­шая и груз­ная. И од­ной ня­неч­ке не спра­вить­ся ни­как. 

Ко­неч­но, по­падись ему при­лич­ная жен­щи­на, ко­торая по­любит его так, как он лю­бил свою пер­вую же­ну, она бы нап­ле­вала на этот за­пах и по­мог­ла Ди­мону уха­живать за ма­мой. Но где та­кую жен­щи­ну най­ти? На ра­боте он об­щался с са­нитар­ка­ми, мед­сес­тра­ми и вра­чами. Са­нитар­ки, це­лый день ме­няв­шие пам­персы зон­до­вым боль­ным, не хо­тели за­нимать­ся этим же до­ма. И за­води­ли зна­комс­тва с муж­чи­нами в ба­рах, на дис­ко­теках и рес­то­ранах. Для мед­сестер и вра­чей он был фи­гурой неп­рестиж­ной. Им ну­жен был врач. С по­ложе­ни­ем. А что мог пред­ло­жить Ди­мон? Зар­пла­ту ты­сяч в пять, из ко­торой око­ло двух ты­сяч он пла­тил за куп­ленную квар­ти­ру. И боль­ную ма­му.

По­это­му при­ходи­лось ог­ра­ничи­вать­ся ра­зовы­ми встре­чами. И в ос­новном не до­ма. То есть не у се­бя до­ма. По­тому что ник­то из его зна­комых жен­щин не го­рел же­лани­ем на­вес­ти по­рядок в его хо­лос­тяцкой квар­ти­ре. А меч­та­ли, что­бы он уха­живал за ни­ми, прис­лу­живал им, то есть меч­та­ли по­чувс­тво­вать се­бя ко­роле­вами пос­ле столь уни­зитель­ной ра­боты, ког­да це­лый день при­ходи­лось выг­ре­бать тон­ны фе­калий и уже не ре­аги­ровать на оду­ря­ющие за­пахи.

Да, все на­до де­лать вов­ре­мя. И не толь­ко же­нить­ся, но и раз­во­дить­ся. А то по­том ос­та­ешь­ся со ста­рой  боль­ной ма­терью, ко­торая ни­кому не нуж­на. Кро­ме не­го. Ес­ли бы же­на бро­сила его лет в двад­цать пять, он бы быс­тро за­лизал ра­ны и же­нил­ся сно­ва, нес­мотря на то, что  они ус­пе­ли ро­дить к то­му вре­мени двух де­тей. Но нет, она до­тяну­ла до трид­ца­ти пя­ти, а по­том пре­датель­ски ки­нула его.

Прос­то приш­ла в один прек­расный день с ра­боты и со­об­щи­ла ве­чером за ужи­ном в при­сутс­твии его ма­моч­ки, что боль­ше жить с су­мас­шедшим у нее нет сил. И что она ухо­дит. То есть она-то ос­та­ет­ся, по­тому что она за­бира­ет де­тей, а он мо­жет ка­тить­ся на все че­тыре сто­роны. И вста­ла из-за сто­ла, и прош­ла в их спаль­ню, и по­вер­ну­ла ключ в зам­ке.

В ту ночь он но­чевал в гос­ти­ной на ди­ване. А ма­ма си­дела ря­дом с ним. Дер­жа­ла его за ру­ку и ус­по­ка­ива­ла. Го­вори­ла, что Све­та - гад­кая жен­щи­на, что у не­го еще бу­дет нас­то­ящая же­на, ко­торая  ни­ког­да не бро­сит сво­его му­жа. И он ле­жал в ка­ком-то оту­пении, и слу­шал ее сло­ва, и ду­мал о том, что боль­ше ни­ког­да не бу­дет ему так хо­рошо, как со Свет­кой. Его пух­лой и у­ют­ной Свет­кой с боль­шим за­дом и чуть от­висши­ми гру­дями пос­ле вто­рого ре­бен­ка, ко­торую он так лю­бил ла­пать в кух­не и в гос­ти­ной, ког­да ни­кого не бы­ло ря­дом. К  трид­ца­ти пя­ти  Свет­ка ста­ла со­лид­ной да­мой. С боль­ши­ми и пол­ны­ми но­гами, ко­торые он лег­ко за­киды­вал се­бе на пле­чи, ког­да хо­тел про­ник­нуть в нее до са­мого кон­ца. А она на­чина­ла ер­зать и  ме­тать­ся по кро­вати, что­бы дос­та­вить удо­воль­ствие ему и се­бе. Так вот, эта Свет­ка, на ко­торой он же­нил­ся еще в ме­дин­сти­туте, боль­ше не ля­жет с ним в кро­вать, не бу­дет при­жимать­ся сво­им мяг­ким жи­вотом к его спи­не.

По­тому что он ал­каш и су­мас­шедший. Да, у не­го был не­боль­шой срыв. Да, ему бы­ло пло­хо, он си­дел пол­го­да на таб­летках. Но сей­час все прош­ло. И по­чему имен­но сей­час, ког­да все прош­ло и он сно­ва вы­шел на ра­боту, она ре­шила бро­сить его? Ди­мон не по­нимал. И спро­сил ма­му. Ко­торая на  его воп­рос не от­ве­тила, а пред­ло­жила по­быс­трее раз­вестись и у­ехать в Из­ра­иль.

- Ма­ма, ты ду­ма­ешь, она по­едет? - ожи­вил­ся Ди­мон.

- Нет, сы­ночек, мы дол­жны у­ехать от нее. Ты и я. Ина­че житья те­бе не бу­дет ни­како­го. Ви­дишь, как она нас­тро­ена. Прев­ра­тит на­шу квар­ти­ру в ком­му­нал­ку. И при­ведет еще сво­его но­вого ха­халя. И что ты бу­дешь де­лать, ес­ли она раз­де­лит ли­цевой счет?

- Ма­ма , что ты го­воришь? Свет­ка ни­ког­да не пой­дет на та­кое! - Ди­мон не­до­уме­вал.

- Маль­чик мой, я го­ворю, по­тому что знаю. Она с то­бой жить не бу­дет. И да­же ес­ли не раз­ве­дет­ся, все рав­но нач­нет из­ме­нять. Она пря­мо ска­зала : " Я с ши­зоф­ре­ника­ми и ал­ка­шами не сплю. О та­ком на­до пре­дуп­реждать до же­нить­бы. Мы же вра­чи. Нас не об­ма­нешь" Я ви­нова­та. Мне и ис­прав­лять. Я уго­вори­ла те­бя все скрыть. Ду­мала, раз бы­ло - и все. И боль­ше ни­чего не пов­то­рит­ся. Ан нет! Да­вай у­едем и нач­нем жизнь с чис­то­го лис­та. Там те­бя ник­то не зна­ет. Сдашь эк­за­мены, бу­дешь ра­ботать вра­чом и нач­нешь но­вую жизнь!

- Ма­ма, а де­ти?
 
- Де­ти все рав­но ос­та­нут­ся с ней. И ес­ли мы бу­дем жить все вмес­те, она бу­дет нас­тра­ивать их про­тив те­бя. А ес­ли мы у­едем, ты бу­дешь да­леко. И сра­зу ста­нешь для них па­пой, ко­торый по­мога­ет им и при­сыла­ет день­ги. А раз по­мога­ешь, она пе­рес­та­нет го­ворить им, что ты боль­ной, ту­не­ядец, си­дишь у нее на шее.

На том и по­реши­ли. И пош­ли в из­ра­иль­ское по­соль­ство пос­ле то­го, как офор­ми­ли раз­вод. И че­рез пол­го­да у­еха­ли, ос­та­вив ма­терин­скую рос­кошную квар­ти­ру ей и де­тям. А са­ми при­еха­ли в Бат-Ям, сня­ли двуш­ку, и уже че­рез не­делю он вы­шел на ра­боту в дом прес­та­релых. По­ка ус­тро­ил­ся са­нита­ром. Но пла­ниро­вал, что че­рез го­да два нач­нет ра­ботать вра­чом. Од­на­ко из это­го ни­чего не по­лучи­лось. То есть са­нита­ром он стал хо­рошим, а эк­за­мен на вра­ча не сдал. И со вто­рой по­пыт­ки то­же. Не смог. По­тому что на­до бы­ло ос­во­ить ог­ромный ма­тери­ал. А он те­рял­ся пе­ред проб­ле­мами. И его на­до бы­ло брать на бук­сир, как в сту­ден­ческие го­ды де­лала Свет­ка, ко­торая бы­ла его ло­комо­тивом.

 Но здесь Свет­ки не бы­ло. И на бук­сир его взять не­кому. А по­сему ему приш­лось ос­тать­ся са­нита­ром. И уже че­рез три го­да он  за­был, что хо­тел стать вра­чом. И втя­нул­ся в ра­боту са­нита­ра, рас­ши­рил ее рам­ки. И, как у се­бя на ро­дине, где он ра­ботал нач­ме­дом дет­ско­го са­нато­рия, Ди­мон стал  не прос­то са­нита­ром, а хо­зяй­ствен­ни­ком, доб­ро­воль­ным зав­хо­зом сво­его от­де­ления. Сос­ре­дото­чил у се­бя все клю­чи от кла­довок, он один из всех са­нита­ров был в кур­се, сколь­ко у них пос­тель­но­го белья и на­воло­чек, сколь­ко ко­робок ре­зино­вых пер­ча­ток. И всег­да имел свои за­пасы и нор­ки, от­ку­да как по- щучь­ему ве­ление дос­та­вал пам­персы и по­лотен­ца. И лю­бил вы­пол­нять ра­боту мед­сес­тры: раз­ли­вать пи­тание зон­до­вым боль­ным, рас­кла­дывать таб­летки, то есть не де­лать свою ра­боту, но ос­во­бож­дать мед­сестер, осо­бен­но во вре­мя ноч­но­го де­журс­тва, ко­торые слад­ко дрых­ли в сто­ловой, по­ка он об­бе­гал от­де­ление и за­ливал во­ду зон­до­вым. И, как и в прош­лом, те­рял­ся, ес­ли воз­ни­кала ма­ло-маль­ски важ­ная проб­ле­ма. И ме­тал­ся по ко­ридо­ру, и при­зывал всех на по­мощь, и кри­чал, что один спра­вить­ся не в си­лах. И пос­ле каж­до­го боль­но­го, ко­торо­го он ку­пал, оде­вал и вы­возил в сто­ловую, шел на бал­кон пе­реку­рить или сто­ял ми­нут пят­надцать и тре­пал­ся с о стар­шей мед­сес­трой и бу­фет­чи­цей о пос­ледних свет­ских но­вос­тях, ко­торые  по­чер­пнул из из­ра­иль­ских га­зет "Эхо" и "Луч".

Ди­мон лю­бил поф­рантить. И не ску­пил­ся на одеж­ду для се­бя. И по­купал мно­го до­рогих ве­щей, до­рогой пар­фюм, ук­ра­шения ти­па ко­лец и це­почек. От не­го всег­да так вкус­но пах­ло, что все де­вуш­ки бал­де­ли. И внеш­не он был не­дурен в свои со­рок шесть. Вы­сокий,  с пря­мой спи­ной, боль­ши­ми го­лубы­ми гла­зами,  ко­рот­ко стри­жен­ны­ми во­лоса­ми, цвет ко­торых сей­час уже бы­ло труд­но оп­ре­делить. Но  гла­за бы­ли чуть вы­пучен­ны­ми, рот - слиш­ком боль­шой, нос - чуть длин­нее, чем нуж­но. И глав­ное - он ни ми­нуты не мог уси­деть на мес­те. Все вре­мя ме­тал­ся, бе­гал по от­де­лению. И ку­да-то спе­шил, ког­да спе­шить не­куда. И все но­вые са­нитар­ки, ко­торые при­ходи­ли в от­де­ление, спер­ва ки­дали на не­го том­ные взо­ры, на ко­торые Ди­мон охот­но от­ве­чал и щу­пал де­вушек. Но пос­ле пер­вой же ве­черин­ки чу­рались его и на­чина­ли пос­ме­ивать­ся.

А он упол­зал к се­бе в ко­нуру. И пил. И не­делю не яв­лялся на ра­боту. И все зна­ли, что Ди­мон  ушел в оче­ред­ной за­пой. Что пь­ет от оди­ночес­тва. И про­щали ему про­гулы. А че­рез не­делю он по­яв­лялся с крас­ны­ми гла­зами и весь ка­кой-то по­мятый. Хо­дил боч­ком и пос­ле сме­ны убе­гал до­мой. Но спус­тя дней де­сять на­бирал фор­му и сно­ва ста­новил­ся наг­лым всез­най­кой. И зав­хо­зом, и пра­вой ру­кой стар­шей мед­сес­тры.  И бу­дил ее по ут­рам, и дру­жил с ее му­жем, и угож­дал дру­гим мед­сес­трам. И со­вер­шенно за­бывал, что был ког­да-то вра­чом.  И со­бирал дань со сво­их боль­ных. По­тому что брал се­бе тех, кто мог его бла­года­рить пос­то­ян­но. А дру­гих от­да­вал дру­гим. И стро­го при­дер­жи­вал­ся сво­их прин­ци­пов. То есть ра­ботать за до­пол­ни­тель­ное воз­награж­де­ние.

Та­мара свою ра­боту зна­ла, но в от­де­ление приш­ла не­дав­но. Та­ких ра­бот­ни­ков на­чаль­ство лю­било. Учить ни­чему не на­до. Че­ловек с пер­во­го же дня мо­жет ра­ботать один.  А как же ина­че? Ведь в Со­юзе она ра­бота­ла мед­сес­трой. И ее пор­трет пос­то­ян­но ви­сел на дос­ке по­чета. И ес­ли бы не ран­нее за­мужес­тво и бе­ремен­ность, воз­можно, она пош­ла  бы учить­ся на вра­ча. Но что га­дать? Ка­кой в этом смысл? Не пош­ла - так не пош­ла. И  в боль­ни­це все ра­дова­лись, что не пош­ла, а ос­та­лась в их от­де­лении, ко­торое счи­талось не­лег­ким.

Боль­ные - од­ни жен­щи­ны, в ос­новном по­жилые, каж­дый день по че­тыре опе­рации, и все по жен­ской час­ти, по­тому что это он­ко­гине­коло­гия. А сколь­ко хло­пот и пе­режи­ваний по­том, ког­да при­ходит ре­зуль­тат гис­то­логии. Тут на­до не толь­ко хо­рошо ста­вить ка­пель­ни­цы и де­лать уко­лы, но и под­держать нес­час­тных, слом­ленных жен­щин. И Та­мара это уме­ла. Как при­дет в па­лату, как нач­нет шу­тить с боль­ны­ми и рас­ска­зывать анек­до­ты, так все жен­щи­ны хо­хочут и за­быва­ют хоть ми­нут на де­сять о сво­их ди­аг­но­зах. А ког­да жен­щи­ны вы­писы­вались, то луч­шие по­дар­ки де­лали ей. И уже дав­но пе­рес­та­ли да­рить цве­ты и кон­фе­ты, а пе­реш­ли на день­ги, по­тому что по­нима­ли, что на ми­зер­ную зар­пла­ту мед­сес­тры ей од­ной не под­нять ма­лень­кую дочь. А она всех го­рячо бла­года­рила и же­лала боль­ше ни­ког­да не по­падать к ним.

Жен­щи­ны сме­ялись и го­вори­ли, что та­кую шут­ни­цу не за­будут ни­ког­да. И за­вот­де­лени­ем ска­зал при­мер­но то же, ког­да она со­об­щи­ла, что у­ез­жа­ет с доч­кой в Из­ра­иль, по­тому что не мо­жет боль­ше вла­чить ни­щен­ское су­щес­тво­вание. И от­го­вари­вать не стал, хо­тя она очень нра­вилась ему. И один раз у них во вре­мя де­журс­тва все бы­ло. Но он же­натый че­ловек и свою семью ни­ког­да не бро­сит. И Та­мара это по­нима­ла, и ни на чем не нас­та­ива­ла. И ни­как не по­каза­ла на сле­ду­ющий день, что спа­ла с ним.  Что те­перь их свя­зыва­ют дру­гие от­но­шения. А по­том бы­ло еще раз. И он был в вос­торге от ее мо­лодо­го те­ла и ее рас­пу­щен­ности, по­тому что до­ма с же­ной вел се­бя сов­сем ина­че. И по­том приз­нался ей, что та­кого не ис­пы­тывал в сво­ей жиз­ни ни­ког­да.  И тем не ме­нее, спо­кой­но поп­ро­щал­ся с ней и по­желал счас­тли­вого пу­ти. И да­же не при­шел на вок­зал, и не по­мог до­нес­ти ве­щи до по­ез­да. Но она его прос­ти­ла, как и всех му­жиков, ко­торые спа­ли с ней,  пи­ли и ели в ее до­ме. А   даль­ше это­го де­ло не шло.

В Из­ра­иле она  в ос­новном де­лала став­ку на слу­чай. Меч­та­ла встре­тить бо­гато­го из­ра­иль­тя­нина, пад­ко­го на пух­лых блон­ди­нок. И ус­тро­ить свою судь­бу. Что­бы он со­дер­жал ее и дочь, а она си­дела до­ма и на­води­ла у­ют в их гнез­дышке. Но по­ка та­кие не по­пада­лись.  А мас­ля­ные взгля­ды, ко­торы­ми ее про­вожа­ли про­дав­цы на рын­ке Кар­мель, в счет не шли. И приш­лось пой­ти ра­ботать са­нитар­кой, по­тому что  на мед­сес­тру на­до бы­ло учить­ся или прос­то сдать эк­за­мен. Но вре­мени на под­го­тов­ку не бы­ло. По­тому что все сво­бод­ное вре­мя она или дра­ила квар­ти­ру, или хо­дила с под­ру­гами по рес­то­ранам и дис­ко­текам в на­деж­де поз­на­комить­ся с Ним. И поз­на­коми­лась. Ди­мон приг­ла­сил ее на та­нец.

 Ес­ли бы она за­хоте­ла, то  мог­ла ра­ботать луч­ше всех. Но для че­го? Са­нита­ров в дол­жнос­ти ник­то не по­выша­ет, зар­пла­ту не при­бав­ля­ет. А ес­ли она бу­дет ра­ботать луч­ше, то при­дет­ся боль­ше ню­хать гов­на и мо­чи, боль­ше ме­нять пам­персов за день. По­это­му при­лагать уси­лия нет смыс­ла. Луч­ше ра­ботать мед­ленно и тща­тель­но. Тог­да вре­мя ле­тит быс­трее.  И не ус­пе­ешь ог­ля­нуть­ся, как уже ко­нец сме­ны. Мож­но бу­дет прий­ти до­мой, где всег­да ца­рит иде­аль­ный по­рядок, при­нять ду­шик, на­деть све­жее белье и по­валить­ся на свою ши­рочен­ную кро­вать, и  пос­пать ча­сов эдак пять. А по­том сно­ва встать под душ, но уже хо­лод­ный, что­бы взбод­рить­ся, нак­ра­сить­ся, при­чупу­рить­ся и вый­ти в свет.

Ей уже 42. У нее взрос­лая дочь, ко­торая жи­вет от­дель­но со сво­им пар­нем. А Та­мара в сво­их, вы­куп­ленных  хо­ромах од­на. Она сто­ит пе­ред зер­ка­лом и кри­тичес­ким взо­ром ог­ля­дыва­ет свои  креп­кие как у ка­вале­рис­та  ляж­ки, слег­ка зап­лывшие жир­ком бед­ра, боль­шие  на­литые гру­ди,  по­том пе­рево­дит взгляд на  чуть одут­ло­ватое от пос­то­ян­но­го не­досы­па ли­цо, го­лубые гла­за и пу­шис­тые свет­лые во­лосы. Ко­жа, прав­да, ма­лень­ко под­ве­ла: по­рис­тая, шер­ша­вая.  Но так сов­сем не­дур­на! И от­хо­дит от зер­ка­ла до­воль­ная со­бой. На­дева­ет стрин­ги и лиф­чик "Ан­же­лика". Уз­кие брю­ки и чер­ную блуз­ку с от­кры­тыми пле­чами и ше­ей. Се­год­ня она идет в рес­то­ран с Ди­моном, ко­торый приг­ла­сил ее  уже не­делю на­зад. И каж­дый день пе­рез­ва­нива­ет ей и  прис­та­ет с расс­про­сами:  пе­реду­мала она или нет. И она каж­дый раз от­ве­ча­ет ему, что не пе­реду­мала и при­дет обя­затель­но.

Рес­то­ран он выб­рал рус­ский, что­бы мож­но бы­ло по­тан­це­вать. И они поч­ти не си­дели за сто­лом, то есть ели очень ма­ло, а в ос­новном пля­сали. И Та­маре в этом не бы­ло рав­ных. Да и Ди­мон  был неп­лох, так как с детс­тва за­нимал­ся баль­ны­ми тан­ца­ми. Итак, пер­вое ис­пы­тание он вы­дер­жал. И на уго­щение не пос­ку­пил­ся. И ви­но хо­рошее взял, и конь­ячок. И на­чало ее во­оду­шеви­ло. А по­том он по­ехал про­вожать ее. И за­шел к ней до­мой.

И тут все и на­чалось. Та­мара ска­зала, что дол­жна при­нять душ, по­тому что бы­ло очень  жар­ко. И на­мек­ну­ла ему,  что мож­но вмес­те. Но он ос­тался глух. Или сде­лал вид, что не по­нял. И это ее нас­то­рожи­ло. Но па­нико­вать еще бы­ло ра­но. И она выш­ла из ду­ша вся па­хучая, обер­нувшись в мах­ро­вое по­лотен­це. Но он не раз­вернул его, не по­цело­вал ее, а  за­пер­ся в ду­ше. И про­сидел там ми­нут двад­цать. Она уже ус­пе­ла лечь и зад­ре­мать. Он во­шел  в спаль­ню. В тру­сах. И лег ря­дом. И роб­ко про­тянул ру­ку к ее  гру­ди. И она, как бы сквозь сон, под­ви­нулась к не­му. А он ис­пу­гал­ся и от­пря­нул. И за­тих. А она зак­ры­ла гла­за и жда­ла. И он ждал. Ждал, что она ему по­может, как Све­та, нач­нет ра­зог­ре­вать его, что­бы он по­чувс­тво­вал се­бя муж­чи­ной. Но Та­мара об этом не зна­ла ни­чего, по­тому что счи­тала, что ес­ли му­жик при­шел к ней до­мой, то  он го­тов. И хо­чет ее. А он ле­жал и ду­мал о том, как у нее в квар­ти­ре чис­то. Ка­кой  иде­аль­ный  по­рядок в шка­фах и на кух­не. И как  она мо­жет выд­ра­ить его квар­ти­ру. Вы­лизать его за­пущен­ный дом. И чем боль­ше он ду­мал о ней как о бу­дущей хо­зяй­ке, тем мень­ше у не­го бы­ло же­лания. Или точ­нее, же­лание в го­лове бы­ло. Но те­ло не от­кли­калось. И мол­ча­ло. И  ее  ру­ки бы­ли да­леко от не­го. И гла­за она зак­ры­ла, сде­лала вид, что спит. И он тог­да встал, на­тянул тру­сы, брю­ки и май­ку и вы­шел, ти­хо зак­рыв за со­бой  дверь.