ЖАРКОЕ БАБЫ ФИРЫ

Ри­сун­ки ав­то­ра

1

Ни в од­ном дру­гом рай­оне Ки­ева дво­ры - вер­нее, дво­рики - не иг­ра­ли столь важ­ную роль, как на По­доле. В них не бы­ло ка­мен­но­го сно­биз­ма пе­чер­ских дво­ров, где лю­ди при встре­че ед­ва здо­рова­лись друг с дру­гом, или па­нель­но­го рав­но­душия но­вос­тро­ек, где че­лове­чес­кое об­ще­ние при­жима­лось ла­воч­ка­ми к раз­рознен­ным подъ­ез­дам. По­доль­ские дво­рики бы­ли у­ют­ны­ми, шум­ны­ми, пыль­ны­ми и бес­ко­неч­но жи­выми. Сре­ди них име­лись свои арис­токра­ты, рас­по­ложив­ши­еся меж­ду Поч­то­вой и Кон­трак­то­вой (на ту по­ру Крас­ной) пло­щадью; от Кон­трак­то­вой пло­щади до Ниж­не­го Ва­ла раз­местил­ся сред­ний класс ком­му­наль­ных квар­тир с ту­але­том и ван­ной; а уж за Ниж­ним Ва­лом на­чинал­ся нас­то­яший По­дол, неп­ре­зен­та­бель­ный, чу­мазый и ве­селый. Здесь не бы­ло ком­му­налок, квар­тирки бы­ли ма­лень­ки­ми, а так на­зыва­емые удобс­тва на­ходи­лись во дво­ре. Удобс­тва эти с их не­ис­тре­бимой вонью и веч­но шмы­га­ющи­ми кры­сами бы­ли до то­го не­удоб­ны, что лю­ди пред­по­чита­ли де­лать свои де­ла в вед­ро, бе­гом вы­носить его в от­хо­жее мес­то и бе­гом же воз­вра­щать­ся об­ратно. По-че­лове­чес­ки, осо­бен­но с точ­ки зре­ния ны­неш­них вре­мен, это бы­ло уни­зитель­но, но в то вре­мя лю­ди бы­ли ме­нее взыс­ка­тель­ны, за­то бо­лее жиз­не­радос­тны и прос­то­душ­ны.

В од­ном из та­ких обыч­ных дво­риков на Кон­стан­ти­нов­ской ули­це про­жива­ла са­мая обык­но­вен­ная семья с ни­чем не при­меча­тель­ной фа­мили­ей Вай­нштейн. Впро­чем, ста­рей­шая в се­мей­стве, Эс­фирь Аро­нов­на, ко­торую весь двор звал ба­бой Фи­рой, но­сила фа­милию Гольц, о чем на­поми­нала по три ра­за на дню и ка­тего­ричес­ки про­сила не пу­тать ее со "вся­кими Вай­нштей­на­ми". В этом про­яв­ля­лось неп­реклон­ное от­но­шение ба­бы Фи­ры к зя­тю Нё­ме, му­жу ее единс­твен­ной до­чери, ко­торо­го она в ми­нуты неж­ности на­зыва­ла "наш ади­ёт", а в ос­таль­ное вре­мя по-раз­но­му.

Бог сот­во­рил ба­бу Фи­ру ху­день­кой и ми­ни­атюр­ной, на­делив ее при этом зыч­ным, как и­ери­хон­ская тру­ба, го­лосом и бе­шен­ным, как бу­ря в пус­ты­не, на­пором. Она с удо­воль­стви­ем выс­лу­шива­ла чу­жое мне­ние, что­бы в сле­ду­ющую же се­кун­ду ос­та­вить от со­бесед­ни­ка вос­по­мина­ние о мок­ром мес­те. Осо­бую щед­рость про­яв­ля­ла она к сво­ему зя­тю, о ко­тором со­об­ща­ла всем под­ряд: "Нё­ма у нас обой­щик по про­фес­сии и поц по приз­ва­нию".
- Ма­ма, - нер­вным ба­сом пе­нял ей ог­ромный, но доб­ро­душ­ный Нё­ма, - что вы ме­ня пе­ред людь­ми по­зори­те?

- Я его по­зорю! - всплес­нув ру­ками, вос­кли­цала ба­ба Фи­ра. - Этот че­ловек ду­ма­ет, что его мож­но еще как-то опо­зорить! Нё­моч­ка, ес­ли б я пош­ла в рай­со­бес и ска­зала, кто у ме­ня зять, мне бы тут же да­ли пу­тев­ку в са­нато­рий.

- Зна­ете что, ма­ма, - взды­хал Нё­ма, - я та­ки от вас ус­тал. Вы с ва­шим ха­рак­те­ром са­мого Гос­по­да Бо­га в Суд­ный День пе­рес­по­рите.

- Нё­ма, ты ади­ёт, - от­ве­чала ба­ба Фи­ра. - Что вдруг Он бу­дет со мной спо­рить? Он та­ки, на­вер­ное, ум­ней, чем ты.

2

Ба­быфи­рина лю­бовь к зя­тю про­изош­ла с пер­во­го взгля­да, ког­да дочь ее Со­фа при­вела бу­дуще­го му­жа в дом.

- Со­фа, - ска­зала ба­ба Фи­ра, - я не спра­шиваю, где твои моз­ги. Тут ты пош­ла в сво­его цед­рей­тер па­пу, зем­ля ему пу­хом. Но где твои гла­за? Твой отец был тот еще ум­ник, но -та­ки кра­савец. Там бы­ло на что пос­мотреть и за что по­дер­жать­ся. И, имея та­кого па­пу, ты при­водишь до­мой этот на­хес с боль­шой до­роги? Что это за шле­мазл?

- Это Нё­ма, ма­моч­ка, - про­пища­ла Со­фа.

- Я так и ду­мала, - го­рес­тно кив­ну­ла ба­ба Фи­ра. - Поз­дравь­те ме­ня, лю­ди, - это Нё­ма! Дру­гих сок­ро­вищ в Ки­еве не ос­та­лось. Всех при­лич­ных лю­дей рас­хва­тали, а нам дос­тался Нё­ма.

- Ма­ма, вы ж ме­ня сов­сем не зна­ете, - оби­жен­но про­басил Нё­ма.

- Так я нив­ро­ку жи­ла и ра­дова­лась, что не знаю. А те­перь я -та­ки ви­жу, что ее по­кой­ный отец был ум­нее ме­ня, раз не до­жил до та­кого счастья. И не на­до мне мам­кать. Еще раз ска­жешь мне до свадь­бы "ма­ма", и я ус­трою та­кой гвалт, что весь По­дол сбе­жит­ся.

Впро­чем, ког­да у Со­фы с Нё­мой ро­дил­ся сын, ба­ба Фи­ра прос­ти­ла до­чери ее вы­бор. Но­ворож­денно­го вну­ка Же­ню она обо­жала, ба­лова­ла, как мог­ла, и лас­ко­во зва­ла Енич­кой.

- Сей­час Енич­ка бу­дет мыть руч­ки... сей­час Енич­ка бу­дет ку­шать... сей­час Енич­ка схо­дит на гор­шо­чек...

- Ма­ма, пе­рес­тань­те над ним мур­лы­кать, - не­доволь­но ба­сил Нё­ма. - Он же маль­чик, из не­го же дол­жен рас­ти муж­чи­на!

- Из те­бя уже вы­рос­ло кое-что, - ог­ры­залась ба­ба Фи­ра. - Мо­им вра­гам та­ких муж­чин. Иди вы­неси енич­кин гор­шок.

Нё­ма взды­хал, по­кор­но брал гор­шок и мол­ча вы­ходил с ним во двор. Двор был не­велик, сжат по­луколь­цом дву­хэтаж­ных раз­ва­люх, пос­ре­ди не­го рос­ла вы­сокая ли­па, под нею изог­нулся во­доп­ро­вод­ный кран, из ко­торо­го жиль­цы но­сили до­мой во­ду, а в те­ни ли­пы раз­местил­ся сто­лик, за ко­торым по обык­но­вению си­дели по­жилой са­пож­ник Ле­ва Кац и груз­чик Ва­ся Ди­ден­ко, еще трез­вый, но уже пред­вку­ша­ющий.

- Шо, Нём­ка, да­ет те­ща пры­курыть? - со­чувс­твен­но спра­шивал Ва­ся.

Нё­ма лишь без­на­деж­но ма­хал ру­кой, а из ок­на вто­рого эта­жа вы­совы­валась рас­тре­паная го­лова ба­бы Фи­ры.

- Я -та­ки сей­час всем дам при­курить! - со­об­ща­ла го­лова. - Сей­час тут всем бу­дет ма­ло мес­та! Нё­ма, что ты зас­тыл с этим гор­шком? За­был, ку­да с ним гу­лять? А ты, Ва­ся, не мо­рочь ему го­лову и не де­лай мне ин­фаркт.

- Та я шо ж, ба­ба Фи­ра, - сму­щал­ся Ва­ся, - я ж так, по-со­сед­ски...

- Ты ему еще на­лей по-со­сед­ски, - ядо­вито за­меча­ла ба­ба Фи­ра, - а то Нё­ме скуч­но с от­стат­ка­ми моз­гов.

- Фи­ра, - ми­ролю­биво вме­шивал­ся по­жилой са­пож­ник Кац, - что ты чип­ля­ешь­ся к лю­дям, как ни­щий с Ме­жигор­ской ули­цы? Дай им жить спо­кой­но.

- Ле­ва, ес­ли ты са­пож­ник, так сту­чи по каб­лу­кам, а не по мо­им нер­вам, - от­ре­зала ба­ба Фи­ра. - Нё­ма, ты еще дол­го бу­дешь там сто­ять с этим гор­шком? Что ты в нем та­кого ин­те­рес­но­го на­шел, что не мо­жешь с ним рас­стать­ся?

Нё­ма взды­хал и от­прав­лялся с гор­шком по наз­на­чению, а Ва­ся кру­тил го­ловой и го­ворил:

- Не, хо­рошая вы жен­щи­на, ба­ба Фи­ра, а то­ко ж по­вэз­ло мне, шо нэ я ваш зять.

- Ты -та­ки прав, Ва­ся, - ки­вала ба­ба Фи­ра. - Те­бе -та­ки круп­но по­вез­ло. А то б ты у ме­ня уже имел блед­ный вид.

Ва­ся был в чем-то по­хож на Нё­му - та­кой же ог­ромный и, в об­щем-то, нез­ло­бивый. Пять дней в не­делю он был мил и при­вет­лив со все­ми и за­ис­ки­ва­юще не­жен со сво­ей же­ной Ра­исой. Но в пят­ни­цу с пос­ледни­ми кро­хами ра­боче­го дня что-то в нем на­чина­ло свер­бить, и он, рас­пив с кол­ле­гами-груз­чи­ками па­роч­ку за­кон­ных пол-лит­ро­вок, воз­вра­щал­ся до­мой, и тог­да ти­хий дво­рик ог­ла­шал­ся зве­риным ре­вом и бе­шен­ной ру­ганью. Ва­ся с на­литы­ми кровью гла­зами и ка­кой-ни­будь тя­жестью в ру­ках го­нял­ся за же­ной Ра­исой, а та, ис­тошно во­пя, бе­гала от не­го кру­гами.

- Пад­ла, под­стил­ка, день­ги да­вай! - ре­вел Ва­ся.

- Ой, лю­ди, ой, спа­сите, уби­ва­ют! - при­чита­ла на бе­гу Ра­иса.

Со­седи, при­вык­шие к этим сце­нам, не­тороп­ли­во вы­совы­вались из окон.

- Ва­ся, что ты за ней но­сишь­ся, как пе­тух за ку­рицей, - с уп­ре­ком за­мечал са­пож­ник Кац. - Вам неп­ре­мено нуж­но ус­тра­ивать эти иг­ры на пуб­ли­ке?

- Мол­чы­те, Лев Иса­ковыч, нэ зли­те ме­ня, - пых­тел Ва­ся, - а то я ей так дам, шо вам всем стыд­но ста­нэ.

Во дво­рике, как и на всем По­доле, рус­ские, ук­ра­ин­цы и ев­реи на удив­ле­ние мир­но ужи­вались друг с дру­гом, и Ле­ва мог уре­зони­вать Ва­сю без рис­ка ус­лы­шать в от­вет кое-что ин­те­рес­ное про свою мор­ду. Но ути­хоми­рить раз­бу­шевав­ше­гося груз­чи­ка уме­ла лишь ба­ба Фи­ра. Выж­дав не­об­хо­димую па­узу, она, слов­но дол­гождан­ная при­ма, вы­совы­валась на­конец из ок­на и ро­няла сво­им зыч­ным го­лосом:

- Рая, у те­бя со­весть есть? По­чему твой муж дол­жен за то­бой го­нять­ся? Ес­ли ты его так из­мо­та­ешь с ве­чера, что из не­го ночью бу­дет за муж­чи­на?

- От ум­ная жен­щи­на! - за­дыха­ясь, вос­торгал­ся Ва­ся. - Слы­шишь, га­дюка, шо те­бе ба­ба Фи­ра го­ворит?

- А ты мол­чи, цед­рей­тер коп! - на­пус­ка­лась на не­го ба­ба Фи­ра. - Сов­сем стыд по­терял! Нет, мой по­кой­ный Зя­ма то­же был не ан­гел, но ес­ли б он взял мо­ду каж­дые вы­ход­ные ус­тра­ивать та­кие скач­ки, так он бы уже ле­тел от­сю­да до Ку­ренев­ки.

На­ут­ро Ва­ся с ви­нова­тым ви­дом по­яв­лялся в квар­ти­ре Вай­нштей­нов-Голь­цев.

- Ба­ба Фи­ра, - по­тупив гла­за, бор­мо­тал он, - вам по­чыны­ты ни­чего не на­до?

- Ва­сень­ка, ну что за воп­ро­сы, - от­ве­чала ба­ба Фи­ра. - Ты что, за­был ка­кое сок­ро­вище здесь жи­вет? Нё­ма уме­ет толь­ко оби­вать чу­жие две­ри, а до­ма ру­ки у не­го на­чина­ют вдруг рас­ти из дру­гого мес­та, и он не мо­жет за­бить ими гвоздь.

- Ма­ма, прек­ра­тите уже эти раз­го­воры, - раз­да­вал­ся из ком­на­ты го­лос Нё­мы. - Имею я в суб­бо­ту пра­во на за­кон­ный от­дых? Сам Гос­подь Бог...

- Он вдруг о Бо­ге вспом­нил! - ка­чала го­ловой ба­ба Фи­ра. - Нё­ма, по­чему ты вспо­мина­ешь о Бо­ге, толь­ко ког­да в суб­бо­ту нуж­но что-то сде­лать? Ес­ли бы лю­ди пос­ту­пали по-бо­жес­ки ос­таль­ные шесть дней в не­делю, мы бы -та­ки уже име­ли нем­но­жеч­ко дру­гой мир.

Нё­ма мы­чал из ком­на­ты, что с не­го и это­го ми­ра хва­тит, а Ва­ся тем вре­менем чи­нил за­мок или про­вод­ку, или при­вин­чи­вал двер­цу бу­фета - ру­ки у не­го бы­ли зо­лотые, и он охот­но и бес­ко­рыс­тно по­могал со­седям по хо­зяй­ству. Вер­нее, поч­ти бес­ко­рыс­тно.

- Ба­ба Фи­ра... - на­чинал он, но та не­мед­ленно пе­реби­вала его:

- Уч­ти, Ва­ся - толь­ко рум­ку.

- Ба­ба Фи­ра, - Ва­ся кор­чил жа­лоб­ную фи­зи­оно­мию, - вы ж пос­мотри­те на ме­ня. Мэ­ни ж та рюм­ка - шо ду­ля го­роб­цю.

- А ве­чером мы сно­ва бу­дем иметь кон­церт?

- От сло­во даю - ни­яких кон­цертов. Шоб мэ­ни здох­нуть.

- Ох, Ва­ся, - взды­хала ба­ба Фи­ра, - ты -та­ки иг­ра­ешь на мо­ем доб­ром сер­дце.

Она дос­та­вала из бу­фета бу­тыл­ку вод­ки и ста­кан, на­пол­ня­ла его на­поло­вину и про­тяги­вала Ва­се:

- Всё. Боль­ше не про­си, не дам.

- Так я шо... я... спа­сибо.

Ва­ся вы­пивал свою опох­ме­лоч­ную пор­цию и спе­шил на по­мощь к дру­гим со­седям, а час спус­тя за­яв­ля­лась его же­на Ра­иса и ско­рого­вор­кою пе­няла:

- Ба­ба Фи­ра, вы шо, с ума сду­рели? Вы ж зна­ете, шо Ва­се пить нель­зя. С ка­кого пе­репу­гу вы ему вод­кы на­лили?

- Я, Ра­еч­ка, с ума не сду­рела, - не­воз­му­тимо от­ве­чала ба­ба Фи­ра. - Что я, Ва­сю не знаю? Он же всё рав­но най­дет, где вы­пить. Пусть хо­тя бы пь­ет в при­лич­ном мес­те.

- Он же ж ка­зыть­ся от вод­кы, - жа­лоб­но го­вори­ла Ра­иса.

- Те­бе еще нив­ро­ку по­вез­ло, - взды­хала ба­ба Фи­ра. - Наш Нё­ма ка­зыть­ся без вся­кой вод­ки. Как ду­ма­ешь, Ра­еч­ка, мо­жет, Нё­ме нуж­но дать как сле­ду­ет на­пить­ся, чтоб ему клин кли­ном вы­шиб­ло?
 
3

Сей­час уди­витель­но вспо­минать о том, с ка­ким теп­лом и учас­ти­ем от­но­сились друг к дру­гу эти очень раз­ные и сов­сем не бо­гатые лю­ди, све­ден­ные судь­бой в од­ном по­доль­ском дво­рике, за­теряв­шемся пос­ре­ди ог­ромно­го го­рода и еще бо­лее ог­ромной все­лен­ной. Ва­ся за рюм­ку вод­ки - да и без нее то­же - чи­нил со­седям зам­ки, про­вод­ку и ме­бель, са­пож­ник Ле­ва Кац бес­плат­но ре­мон­ти­ровал их де­тям обувь, Ра­иса уго­щала всех ва­рени­ками с тво­рогом и виш­ня­ми, а ког­да ба­ба Фи­ра го­тови­ла жар­кое, весь двор вы­тяги­вал но­сы в сто­рону вто­рого эта­жа и как бы не­наро­ком на­веды­вал­ся в гос­ти. Уго­щать друг дру­га, со­бирать­ся у ко­го-ни­будь вмес­те бы­ло не­писан­ной, но свя­щен­ной тра­дици­ей.

- Ой, ба­ба Фи­ра, - ще­бета­ла хо­рошень­кая, не­замуж­няя учи­тель­ни­ца му­зыки Ки­ра Са­мой­лов­на Цей­тли­на, пос­ту­чав­шись к со­седям в дверь, и сму­щен­но пе­реми­на­ясь на по­роге, - вы из­ви­ните, я на од­ну се­кун­дочку. У вас спи­чек не бу­дет? Я как раз со­бира­лась ва­рить суп...

- Ки­ра, что ты мне рас­ска­зыва­ешь бу­бес май­сес про ка­кой-то суп, - ус­ме­халась ба­ба Фи­ра. - Сла­ва Бо­гу, весь По­дол зна­ет, что ты за по­вар. Про­ходи в ком­на­ту, мы сей­час бу­дем обе­дать.

- Нет, ну что вы, - пун­цо­вела Ки­ра Са­мой­лов­на. - Не­удоб­но как-то...

- Ки­ра, не строй нам из се­бя Ин­ди­ру Ган­ди. Сде­лай вид, что ты по­мыла ру­ки и са­дись уже за стол.

- Но...

- Ки­ра, нам не­ин­те­рес­но те­бя ждать. Енич­ке дав­но по­ра ку­шать, по­имей со­весть к ре­бен­ку.

Ки­ра яко­бы с не­охо­той сда­валась и поз­во­ляла уса­дить се­бя за стол, за ко­торым уже си­дели Со­фа, Нё­ма и ма­лень­кий Енич­ка, а ба­ба Фи­ра чер­па­ком рас­кла­дыва­ла по та­рел­кам жар­кое. Аро­мат ту­шено­го мя­са за­пол­нял ком­на­ту и про­сачи­вал­ся сквозь неп­лотно зак­ры­тое ок­но, сво­дя с ума весь дво­рик.

- И как вы толь­ко го­тови­те та­кое чу­до, - мур­лы­кала с на­битым ртом учи­тель­ни­ца му­зыки.

- Мя­со, лук, соль, пе­рец и нем­но­го во­ды, - с удо­воль­стви­ем объ­яс­ня­ла ба­ба Фи­ра.

- И всё?

- А что те­бе еще на­до? У Бо­га -та­ки во­об­ще ни­чего не бы­ло кро­ме во­ды, ког­да Он соз­да­вал этот мир.

- Оно и вид­но, - бур­кал Нё­ма, от­прав­ляя в рот нес­коль­ко кус­ков мя­са.

- Да, но Он -та­ки не мог пред­ви­деть, что вся Его во­да стук­нет в од­ну-единс­твен­ную го­лову, - ко­силась на зя­тя ба­ба Фи­ра. - Не об­ра­щай на не­го вни­мания, Ки­роч­ка. Ты же ви­дишь - ког­да Бог раз­да­вал моз­ги, Нё­ма был в ко­ман­ди­ров­ке.

- Ма­ма, - рас­кры­вала рот обыч­но мол­ча­ливая Со­фа, - пе­рес­тань­те уже тер­зать Нё­му при пос­то­рон­них.

- Со­фа! - Ба­ба Фи­ра баг­ро­вела и по­выша­ла го­лос. - Ты ду­май иног­да, что го­воришь! В на­шем дво­ре не мо­жет быть пос­то­рон­них. Тут слиш­ком хо­рошая слы­шимость. Ки­роч­ка, я те­бя умо­ляю, возь­ми еще жар­ко­го.

- Нет-нет, ба­ба Фи­ра, что вы, - в свою оче­редь за­лива­лась крас­кой Ки­ра. - Я... я не мо­гу, мне... Мне по­ра. Спа­сибо вам ог­ромное.

И она пос­пешно уда­лялась.

- Со­фа, - заг­робным го­лосом про­из­но­сила ба­ба Фи­ра, - твой цед­рей­тер па­па, зем­ля ему пу­хом, то­же умел ляп­нуть что-то осо­бен­но к мес­ту, но ты -та­ки его прев­зошла. Он бы то­бой гор­дился.

- Пе­рес­тань, ма­ма, - нер­вно от­ма­хива­лась Со­фа. - По­дума­ешь, учи­тель­ни­ца му­зыки...

При­сутс­твие Ки­ры Са­мой­лов­ны вы­води­ло Со­фу из се­бя. Она бы­ла уве­рена, что не­замуж­няя со­сед­ка име­ет ви­ды на ее Нё­му, и вся­кий раз но­рови­ла об­ро­нить ка­кое-ни­будь ед­кое за­меча­ние в ее ад­рес.

- Со­фонь­ка, де­тонь­ка, - со­чувс­твен­но взды­хала ба­ба Фи­ра, - за­чем эти нер­вы? Ну пос­мотри ж ты на свое сок­ро­вище ра­зуты­ми гла­зами - ко­му оно еще сда­лось кро­ме та­кой ду­ры, как ты?

- Я вас то­же люб­лю, ма­ма, - ба­сил Нё­ма в от­вет.

- Те­бе ска­зать, где я ви­дела твою лю­бовь и ка­кого цве­та на ней бы­ла обувь? - Ба­ба Фи­ра по­вора­чива­лась к зя­тю.

- Ска­жите, - с го­тов­ностью от­зы­вал­ся тот.

- Чтоб мо­им вра­гам, - под­ни­мала гла­за к по­тол­ку ба­ба Фи­ра, - дос­та­лось та­кое...

- Да? - с улыб­кой гля­дел на нее Нё­ма. - Ма­ма, ну что ж вы за­мол­ча­ли на са­мом ин­те­рес­ном мес­те?

Ба­ба Фи­ра бро­сала на зя­тя убий­ствен­ный взгляд и, про­шеп­тав "Го­теню зи­сер", вы­ходи­ла во двор.

4

Как-то раз, пос­ле од­но­го из ви­зитов Ки­ры Са­мой­лов­ны, ко­торая обык­но­вен­ную я­ич­ни­цу уме­ла при­гото­вить так, что при­ходи­лось вы­зывать по­жар­ную ко­ман­ду, ба­ба Фи­ра, зак­рыв за гость­ей дверь, с та­инс­твен­ным ви­дом вер­ну­лась в ком­на­ту, пог­ля­дела на Енич­ку, за­тем на дочь с зя­тем и нес­коль­ко раз уд­ру­чен­но по­кача­ла го­ловой.

- Что вы так смот­ри­те, ма­ма? - ле­ниво по­ин­те­ресо­вал­ся Нё­ма. - Вам ней­мет­ся сде­лать нам важ­ное со­об­ще­ние?

- Хо­чет­ся вас спро­сить, - пол­ным сар­казма го­лосом про­из­несла ба­ба Фи­ра, - кто-ни­будь в этом до­ме за­метил, что Енич­ке уже ис­полни­лось пять лет?

- И это вся ва­ша сно­гос­ши­батель­ная но­вость, ма­ма?

- По­мол­чи, ади­ёт! Вы мне луч­ше объ­яс­ни­те, по­чему ре­бенок до сих пор не иг­ра­ет на му­зыке? По­чему у не­го нет инс­тру­мен­та?

- А с ка­кой та­кой ра­дос­ти у не­го дол­жен быть инс­тру­мент?

- Со­фа, - стро­го мол­ви­ла ба­ба Фи­ра, - зак­рой сво­ему сок­ро­вищу рот. У ме­ня -та­ки уши не же­лез­ные. Ког­да у ев­рей­ско­го ре­бен­ка нет инс­тру­мен­та, из не­го вы­рас­та­ет бан­дит. - Енич­ка, ха­ес, - лас­ко­во об­ра­тилась она к вну­ку, - ты хо­чешь иг­рать на пи­ани­но?

- Хо­чу, - от­ве­тил Енич­ка.

- Вот ви­дите, ре­бенок хо­чет! - ли­ку­юще про­воз­гла­сила ба­ба Фи­ра.

- Ма­ма, вы его не так спра­шива­ете, - вме­шал­ся Нё­ма. - Еня, ты хо­чешь вы­рас­ти бан­ди­том?

- Хо­чу, - от­ве­тил Еня.

- Вот ви­дите, ма­ма, - ус­мехнул­ся Нё­ма, - нор­маль­ный ев­рей­ский ре­бенок, он хо­чет все­го и сра­зу. Еня, ты хо­чешь рем­ня?

Еня по­думал и зап­ла­кал.

- Ты -та­ки поц, Нё­ма, - за­яви­ла ба­ба Фи­ра. - Что ты де­ла­ешь ре­бен­ку нер­вы? Те­бе жал­ко ку­пить ему па­ру кла­виш?

- А оно нам на­до? Вам что, ма­ма, на­до­ело мир­но жить с со­седя­ми?

- А что со­седи?

- И вы еще го­вори­те, что я поц! Они -та­ки вам ска­жут спа­сибо и за Еню, и за пи­ани­но! Хо­лера за­нес­ла сю­да эту Цей­тли­ну!

- Со­фа, - по­вер­ну­лась к до­чери ба­ба Фи­ра, - ска­жи что-ни­будь сво­ему й­ол­ду.

- Ма­ма, - ус­та­ло от­ве­тила та, - ос­тавь Нё­му в по­кое!

- Со­фоч­ка, ес­ли твоя ма­ма ос­та­вит ме­ня в по­кое, ей ста­нет кис­ло жить на све­те.

- Ты слы­шишь, как он раз­го­вари­ва­ет с тво­ей ма­терью?

- Нё­ма, ос­тавь в по­кое ма­му!

- Так я ее дол­жен ос­та­вить в по­кое или она ме­ня?

- Ме­ня ос­тавь­те в по­кое! Оба! У ме­ня уже сил ни­каких от вас нет!

Со­фа не вы­дер­жа­ла и рас­пла­калась. Ма­лень­кий Еня с ин­те­ресом пос­мотрел на ма­му и на вся­кий слу­чай за­выл по-но­вой.

- Вот ви­дишь, Нё­ма, - ска­зала ба­ба Фи­ра, - до че­го ты сво­ей ску­постью до­вел всю семью.

- Я до­вел?!

- Не на­чинай опять. Так ты ку­пишь ре­бен­ку пи­ани­но?

- Хоть це­лый ор­кестр!

- Хо­чу ор­кестр, - ска­зал Еня, пе­рес­тав выть.

- Еня, я те­бе сей­час отор­ву уши. Хо­чешь, чтоб я те­бе отор­вал уши?

Еня сно­ва смор­щил фи­зи­они­мию, го­товясь за­реветь.

- Те­бе обя­затель­но на­до до­водить ре­бен­ка до слез? - гнев­но по­ин­те­ресо­валась ба­ба Фи­ра.

- Ма­ма, - про­гово­рил Нё­ма, сда­ва­ясь, - вы на се­кун­дочку пред­став­ля­ете, что ска­жут со­седи?

- Со­седи, - уве­рен­но за­яви­ла ба­ба Фи­ра, - ска­жут спа­сибо, что мы не ку­пили Енич­ке тру­бу.

Она неж­но при­жала к се­бе вну­ка и по­цело­вала его в лоб. Енич­ка пос­мотрел на ба­буш­ку, за­тем на ро­дите­лей и ска­зал:

- Хо­чу тру­бу.

5

Енич­ке ку­пили пи­ани­но, и от­но­ситель­но мир­ный до­селе дво­рик прев­ра­тил­ся в су­мас­шедший дом на от­кры­том воз­ду­хе. Уже в де­вять ча­сов ут­ра зву­чал и­ери­хон­ский глас ба­бы Фи­ры:

- Енич­ка, по­ра иг­рать му­зыку!

Ми­нут де­сять пос­ле это­го слыш­ны бы­ли уго­воры, виз­ги, уг­ро­зы, за­тем раз­да­вал­ся енич­кин рев, и на­конец дво­рик ог­ла­шали рас­ка­ты гамм, соп­ро­вож­да­емые ком­мента­ри­ями ба­бы Фи­ры:

- Енич­ка, ты­кать паль­цем на­до плав­но и с чувс­твом!.. Нет, у это­го ре­бен­ка -та­ки есть та­лант!.. Не смей пле­вать на кла­виши, ме­шиги­нер коп!.. Енич­ка, чтоб ты был здо­ров, я те­бя сей­час убью!.. Ах ты ум­ничка, ах ты ха­ес... Сде­лай так, чтоб мы не крас­не­ли ве­чером пе­ред Ки­рой Са­мой­лов­ной.

Ки­ра Са­мой­лов­на лич­но взя­лась обу­чать Енич­ку. Де­нег за уро­ки она не бра­ла, но вся­кий раз пос­ле за­нятия ос­та­валась ужи­нать.

- У маль­чи­ка аб­со­лют­ный слух, - го­вори­ла она, по­тупив гла­за и пе­реже­вывая ба­быфи­рино жар­кое.

- Ес­ли б у не­го был аб­со­лют­ный слух, - от­зы­вал­ся Нё­ма, - он бы од­ной ру­кой иг­рал, а дру­гой за­тыкал уши.

- Нё­ма, те­бе обя­затель­но нуж­но вста­вить ка­кое-ни­будь ум­ное сло­во, чтоб все ви­дели, ка­кой ты й­олд? - ры­чала ба­ба Фи­ра. - Ты слы­шишь, что го­ворит Ки­ра Са­мой­лов­на?

- Я-то слы­шу, - от­ве­чал Нё­ма, - У ме­ня-то как раз слух в по­ряд­ке. Я да­же слы­шу, че­го она не го­ворит.

И он с ус­мешкой гля­дел на Ки­ру Са­мой­лов­ну, ко­торая не­мед­ленно за­лива­лась крас­кой.

Со­седи по дво­ру по-раз­но­му от­ре­аги­рова­ли на по­яв­ле­ние у Вай­нштей­нов-Голь­цев пи­ани­но. Ва­ся, к при­меру, про­дол­жая на­пивать­ся по пят­ни­цам, бе­гот­ню за же­ной прек­ра­тил.

- Я так ду­маю, шо хва­тит нам во дво­ре од­но­го ар­тиста, - объ­яс­нял он.

- Як по мне, так луч­ше б вже ты за мною с то­пором го­нял­ся, - взды­хала Ра­иса.

Са­пож­ник Ле­ва Кац из де­ликат­ности по­мал­ки­вал, но ког­да Енич­ка до­шел до дет­ской пь­ес­ки Мо­цар­та, не удер­жавшись, за­метил:

- Фи­ра, мо­жет, тво­ему вну­ку стать ар­тилле­рис­том?

- Что вдруг? - по­доз­ри­тель­но ос­ве­доми­лась ба­ба Фи­ра.

- Эф­фект тот же, а во­рочать­ся в гро­бу не­кому.

Ба­ба Фи­ра сме­рила са­пож­ни­ка ис­пе­пеля­ющим взгля­дом.

- Ты, Ле­ва, сво­им мо­лот­ком се­бе весь слух от­сту­чал, - за­яви­ла она и нап­ра­вилась к до­му.

- Нё­ма, - ска­зала она, вой­дя в квар­ти­ру, - у ме­ня есть для те­бя ин­те­рес­ная но­вость. Ты не та­кой ади­ёт, как я ду­мала.

- Ма­ма, а вы не за­боле­ли? - обес­по­ко­ен­но спро­сил Нё­ма.

- Я та­ки нет. А вот на­ши со­седи, по боль­шой ви­димос­ти, да. Ты по­думай, им не нра­вит­ся, как наш Енич­ка иг­ра­ет му­зыку.

Нё­ма мол­ча раз­вел ру­ками.

- Не де­лай мне та­ких жес­тов, ты не на сце­не, - стро­го мол­ви­ла ба­ба Фи­ра. -Нё­ма, нам нуж­но ссо­рить­ся с со­седя­ми?

- Нет, - быс­тро от­ве­тил Нё­ма.

- Но нам же нуж­но, чтоб маль­чик имел му­зыкаль­ное об­ра­зова­ние?

- Нет, - от­ве­тил Нё­ма еще быс­трее.

- Нё­ма, я ска­зала, что ты не ади­ёт, и уже жа­лею об этом. Ко­неч­но, нам нуж­но, что­бы Енич­ка мог даль­ше иг­рать свою му­зыку.

- Ма­ма, - нер­вно про­гово­рил Нё­ма, - не мо­рочь­те мне го­лову, го­вори­те уже, че­го вы хо­тите.

- Я хо­чу, - объ­яс­ни­ла ба­ба Фи­ра, - чтоб вол­ки по­лучи­ли свой на­хес, а ов­цы сох­ра­нили свой ту­хес. На­до ус­тро­ить со­седям при­ят­ный сур­приз.

- Мы им уже ус­тро­или сюр­приз, ког­да ку­пили Ень­ке пи­ани­но.

- Так они ж та­ки его не оце­нили. Вот что, Нё­ма, мы сде­ла­ем а грой­сер й­он­теф и всех на не­го приг­ла­сим.

- Ко­го это всех?

- Весь двор. Я при­готов­лю мое жар­кое и за­фар­ши­рую ры­бу, Со­фа сде­ла­ет се­лед­ку под шу­бой и са­латы, ты ку­пишь вод­ку и ви­но...

- Ма­ма, - ска­зал Нё­ма, - вы на ми­нуточ­ку пред­став­ля­ете, во что нам обой­дет­ся это счастье?

- Нё­ма, не будь жло­бом, - от­ве­тила ба­ба Фи­ра. - Ты что, име­ешь пло­хие день­ги с оби­тых две­рей?

- Так я за них та­ки ра­ботаю, как ло­шадь!

- А те­перь от­дохнешь на них, как че­ловек. Те­бе что, день­ги до­роже со­седей?

- Зна­ете что, ма­ма, - вздох­нул Нё­ма, - чтоб я так жил, как с ва­ми сос­ку­чишь­ся. Боль­шое вам спа­сибо, что мы не ку­пили Ене тру­бу. А то бы мы име­ли в гос­ти весь квар­тал.

6

В суб­ботний ве­чер ма­лень­кая квар­тирка Вай­нштей­нов-Голь­цев тре­щала по швам, а стол ло­мил­ся от яств. Гос­ти ели са­латы, ры­бу, жар­кое, пи­ли ви­но и вод­ку, гал­де­ли, сме­ялись, пе­ли. Пе­ли "Буб­лички", пе­ли "Ло ми­рале", пе­ли "Га­лю" и "Ям­щи­ка". Три язы­ка сли­вались в один все­об­щий нас­трой, соз­да­вая не ка­кую-то ди­кую и бес­смыс­ленную ка­кафо­нию, а уди­витель­ную гар­мо­нию, ког­да инс­тру­мен­ты, каж­дый зву­ча на свой лад, не ме­ша­ют, а по­мога­ют друг дру­гу тво­рить еди­ную му­зыку. Са­пож­ник Ле­ва Кац, рас­чувс­тво­вав­шись, пред­ло­жил да­же, что­бы Енич­ка сыг­рал что-ни­будь на сво­ем "ко­моде с кла­виша­ми", но ему тут же на­лили вод­ки и ус­по­ко­или. Гвоз­дем пи­ра, как всег­да, бы­ло ба­быфи­рино жар­кое.

- Не, ба­ба Фи­ра, - гор­ла­нила рас­крас­невша­яся от ви­на Ра­иса, - вы мэ­ни -та­кы дол­жны дать ре­цепт.

- Мя­со, лук, пе­рец, соль и нем­но­го во­ды, - зат­вержен­ной ско­рого­вор­кой от­ра­пор­то­вала ба­ба Фи­ра.

- Ох, ягод­ка моя, - по­кача­ла го­ловой Ра­иса, - ох, не ве­рю я вам! Шо-то вы та­кое еще ту­да кла­дете.

- А гиц им па­ровоз я ту­да кла­ду! - ра­зоз­ли­лась ба­ба Фи­ра. - Нуж­но го­товить с лю­бовью, тог­да лю­ди бу­дут ку­шать с ап­пе­титом.

- Не, ба­ба Фи­ра, вы, на­вер­но, хо­чэте ре­цепт с со­бой в мо­гылу унес­ти, - с оби­дой в го­лосе и при­сущей ей так­тичностью пред­по­ложи­ла Ра­иса.

- Рая, ты -та­ки ду­ра, - по­кача­ла го­ловой ба­ба Фи­ра. - Ко­му и что я бу­ду в этой мо­гиле го­товить? Там, чтоб ты не сом­не­валась, уже не мы бу­дем есть, а нас.

- Ба­ба Фи­ра, та прос­тить вы ее, ду­ру, - вме­шал­ся Ва­ся. - Нём­ка, пой­дем у двор, по­дымим.

Они выш­ли во двор и се­ли за сто­лик под мед­вя­но пах­ну­щей ли­пой, сквозь лис­тву ко­торой прог­ля­дыва­ло ноч­ное и­юнь­ское не­бо в  се­реб­ристых кра­пин­ках звезд.

- От­же ж кра­сота, - за­дум­чи­во про­гово­рил Ва­ся, под­ку­ривая па­пиро­су. - Нём­ка, а як по-ев­рэй­ски не­бо?

- Ги­мел, - по­думав, от­ве­тил Нё­ма.

- То­же ни­чего, - кив­нул Ва­ся. - Нём­ка, а як ты ду­ма­ешь, там, - он ткнул ука­затель­ным паль­цем вверх, - есть хто-ни­будь?

- Ни­кола­ев и Се­вость­янов, - вновь по­думав, от­ве­тил Нё­ма.

- Хто?

- Кос­мо­нав­ты. Вто­рую не­делю на сво­ей ор­би­те кру­тят­ся.

- Ты шо, дур­ной? Я ж те­бя про дру­гое спра­шиваю.

- А про дру­гое я не знаю.

- От то ж и пло­хо, шо мы ни­чего нэ зна­ем. - Ва­ся вздох­нул. - Нём­ка, а ес­ли там, шо бы хто нэ го­ворыл, есть Бог, то он якой - пра­вос­лавный или ев­рэй­ский?

- Во­об­ще-то, Ва­ся, - по­чесал го­лову Нё­ма, - ес­ли Бог соз­дал че­лове­ка по сво­ему об­ра­зу и по­добию, так Он -та­ки мо­жет быть и нег­ром, и ки­тай­цем, и жен­щи­ной.

Ва­ся, чуть не прот­резвев, оша­рашен­но гля­нул на Нё­му.

- Зна­ешь шо, Нём­ка, - ска­зал он, - то­би пы­ты нэль­зя. Цэ ж до­думать­ся та­кое на­до - Бог-ки­та­ец!

- А что, - по­жал пле­чами Нё­ма, - их мно­го.

- О! - ли­ку­юще про­воз­гла­сил Ва­ся. - То-то и оно. Нэ мо­же Бог ки­тай­цем бу­ты. Их мно­го, а Он - один.

- Ва­ся, - Нё­ма шмыг­нул но­сом, - ты ге­ний и вус ин дер курт. Дай я те­бя по­целую.

Он чмок­нул Ва­сю в ще­ку, слег­ка по­шат­нулся и чуть не оп­ро­кинул их обо­их со скамьи на пыль­ный ас­фальт.

- Дэр­жись, Нём­ка, дэр­жись, - ух­ва­тил его за ру­кав Ва­ся. - О, то я зно­ву пра­виль­но ска­зав! Дэр­жать­ся нам всем на­до друг за дру­га. Вмес­те дэр­жать­ся. Хо­рошо ж та­кы, шо мы все в од­ном дво­ре жи­вем. На­до дэр­жать­ся.

- Да. - Нё­ма вып­ря­мил­ся и вздох­нул. - На­до, Ва­ся. А толь­ко ты мне ска­жи как ум­ный че­ловек...

- Где? - уди­вил­ся Ва­ся. - Хто?

- Ну ты же, ты. Так ты мне та­ки ска­жи как ум­ный че­ловек: по­чему  в жиз­ни на­до од­но, а по­луча­ет­ся сов­сем дру­гое?

- Ой, Нём­ка, я в этих ев­рэй­ских воп­ро­сах нэ роз­бы­ра­юсь.

- По­чему ев­рей­ских?

- Так то ж ва­ша при­выч­ка мо­рочить се­бе и дру­гим го­лову. Не, Нём­ка, ты то­ко на мэ­нэ нэ об­ра­жай­ся. Це ж нор­маль­но. Не­хай ев­рэи бу­дуть ев­рэ­ями, рус­ские рус­ски­ми, а ук­рай­ин­ци ук­рай­ин­ця­ми. Ну и бу­дэмо жить се­бе вмес­те и ни­яких пре­тэн­зий. Во­но нам на­до? Мы ж тут на По­доле як той ви­нег­рет пе­реме­шались. А то­ко ж ви­нег­рет тем и хо­роший, шо он нэ ка­ша. Тут огур­чик, тут кар­топля, тут бу­ряк. А вмес­те вкус­но.

- Вкус­но, - сог­ла­сил­ся Нё­ма. - Зна­ешь, Ва­ся, я еще ни­кому не го­ворил, да­же сво­им... Мы же ор­дер по­лучи­ли.

- Шо? - не по­нял Ва­ся. - Якый ор­дер? З про­кура­туры? А шо вы та­кое нат­во­рили?

- Да не с про­кура­туры. На кват­рти­ру ор­дер. Квар­ти­ру нам да­ют, но­вую, на От­радном.

- Та-ак, - Ва­ся с шу­мом вы­пус­тил воз­дух. - От и по­дер­жа­лись вмес­те. Лад­но, Нём­ка, поз­дно уже. Пой­ду за­бэру Рай­ку и - у люль­ку.

- Ты что, Ва­ся, оби­дел­ся?

- Чо­го мне оби­жать­ся... Спа­ты по­ра.

7

На сле­ду­ющее ут­ро весь двор толь­ко и гал­дел о том, что Вай­нштей­ны-Голь­цы по­лучи­ли ор­дер и пе­ре­ез­жа­ют в "нас­то­ящие хо­ромы" на От­радном. Бо­лее ос­таль­ных из­вестие это воз­му­тило ба­бу Фи­ру.

- Нё­ма, - ска­зала она, - что это за по­цова­тые фо­кусы? По­чему я дол­жна уз­на­вать о се­бе но­вос­ти от со­седей?

- Не­бось, Цей­тли­ной сво­ей пер­вой со­об­щил, - вста­вила Со­фа.

- Со­фа, - ус­та­ло про­гово­рил Нё­ма, - что те­бе Цей­тли­на спать не да­ет?

- Это те­бе она спать не да­ет, - ог­рызну­лась Со­фа. - Ну ни­чего, даст Бог пе­ре­едем, и ты та­ки ее уже не ско­ро уви­дишь.

- Я так по­нимаю, мое мне­ние в этом до­ме уже ни­кого не вол­ну­ет, - за­мети­ла ба­ба Фи­ра. - И очень нап­расно. По­тому что лич­но я ни­куда не еду.

- Что зна­чит, ни­куда не еде­те? - не по­нял Нё­ма.

- Ма­ма, ты что, с ума сош­ла? - вски­нула бро­ви Со­фа.

- Я -та­ки еще не сош­ла с ума, - тор­жес­твен­но объ­яви­ла ба­ба Фи­ра. - Я -та­ки еще имею чем со­об­ра­жать. Я здесь ро­дилась, я здесь вы­рос­ла, я здесь про­жила всю свою жизнь. По­чему я дол­жна уми­рать в дру­гом мес­те?

- Что вдруг уми­рать? - по­жал пле­чами Нё­ма. - Жи­вите сто лет.

- Я уже жи­ву сто лет и боль­ше, - вздох­ну­ла ба­ба Фи­ра. - С то­бою, Нё­ма, год идет за двад­цать.

- Ну, так жи­вите се­бе две ты­сячи! Вы ж пой­ми­те, ма­ма, это же но­вая квар­ти­ра, с удобс­тва­ми, с ван­ной, с ту­але­том...

- Что ты ме­ня так хо­чешь об­ра­довать этим ту­але­том? Что я уже, та­кая ста­рая, что не мо­гу схо­дить в вед­ро?

- О Гос­по­ди! - зап­ро­кинул го­лову Нё­ма. - Ма­ма, ес­ли Бог дал вам столь­ко ума, что вы не хо­тите ду­мать о се­бе, так по­думай­те хоть о Енич­ке. Он что, то­же дол­жен всю жизнь хо­дить в вед­ро? Ведь этот дом всё рав­но сне­сут.

- Толь­ко че­рез мой труп! - за­яви­ла ба­ба Фи­ра.

- Ма­ма, - прос­то­нал Нё­ма, - ко­го вы хо­чете на­пугать ва­шим тру­пом? Ес­ли им ска­жут снес­ти дом, они нап­лю­ют на ваш труп и сне­сут его.

- Ты -та­ки уже плю­ешь на мой труп, - от­че­кани­ла ба­ба Фи­ра и ре­шитель­но выш­ла из ком­на­ты.

С тех пор она каж­дое ут­ро со­об­ща­ла, что ни­куда не едет, что нуж­но быть су­мас­шедшим на всю го­лову, что­бы на ста­рос­ти лет от­прав­лять­ся на край све­та, что этой ночью ей снил­ся по­кой­ный Зя­ма и что ско­ро она по­падет к не­му.

- Ма­ма, по­годи­те огор­чать Зя­му, - уго­вари­вал ее Нё­ма. - Да­вай­те сна­чала пе­ре­едем на но­вую квар­ти­ру, а там уже бу­дем мо­рочить друг дру­гу го­лову.

От­но­шения с со­седя­ми по дво­ру как-то быс­тро и нек­ра­сиво ис­порти­лись. Те от­ка­зыва­лись ве­рить, что ба­ба Фи­ра ни­чего не зна­ла о гря­дущем пе­ре­ез­де, и ста­ли пог­ля­дывать на нее ис­ко­са.

- Нет, Фи­ра, я, ко­неч­но, рад за те­бя, - ска­зал са­пож­ник Кац, - но это как-то не по-со­сед­ски. Мы столь­ко лет про­жили ря­дом, что ты мог­ла бы нам и сра­зу со­об­щить.

- А вы так нэ вол­нуй­тесь, Лев Иса­ковыч, - ядо­вито встря­ла Ра­иса. - Вы то­же ско­ро съ­еде­те ку­да-ни­будь. Це мы тут сто лет про­тор­чым, а ев­рэ­ям всег­да счастье.

- Рая, - от­ве­тил Ле­ва Кац, - дай те­бе Бог столь­ко ев­рей­ско­го счастья, сколь­ко ты его уне­сешь. Нет, я по­нимаю: что­бы к ев­ре­ям не бы­ло пре­тен­зий, им нуж­но бы­ло ро­дить­ся ук­ра­ин­ца­ми или рус­ски­ми. Но, де­точ­ка моя, кто-то же в этом ми­ре дол­жен быть и ев­ре­ем. И, та­ки по­верь мне, уж луч­ше я, чем ты.

- Хва­тит вже, Лев Иса­ковыч, - пе­ребил его Ва­ся. - Од­на ду­ра ляп­ну­ла, дру­гой сра­зу под­хва­тил.

- На­до бы­ло, Ва­ся, по­мень­ше язы­ком тре­пать, - за­мети­ла ба­ба Фи­ра. - А то еще не весь По­дол зна­ет про наш ор­дер.

- На­до бу­ло его по­мень­ше вод­кою по­ить! - зло свер­кну­ла гла­зами Ра­иса. - Вы ж, ба­ба Фи­ра, его спа­ива­лы всё врэмъя!

- Рая, ты ду­май, что го­воришь!

- Я знаю, шо го­ворю! Ну, ни­чого, у­еде­те - я за нь­ого возь­мусь. Он у мэ­нэ за­будет, як по ев­рэй­ским квар­ти­рам пь­янс­тво­вать.

Ба­ба Фи­ра сме­рила Ра­ису сна­чала гнев­ным, а за­тем ка­ким-то пе­чаль­ным взгля­дом, раз­верну­лась и за­шага­ла к до­му.

- Ба­ба Фи­ра, та нэ слу­хай­тэ вы цю ду­ру! - крик­нул ей вслед Ва­ся.

- Я, Ва­ся, не слу­шаю, - ог­ля­нув­шись, про­рони­ла ба­ба Фи­ра. - В этом ми­ре уже дав­но ник­то ни­кого не слу­ша­ет.

Меж­ду со­седя­ми окон­ча­тель­но, что на­зыва­ет­ся, про­бежа­ла кош­ка. При встре­че они ед­ва здо­рова­лись друг с дру­гом, а ба­бу Фи­ру и вов­се иг­но­риро­вали. Да­же Ки­ра Цей­тли­на чувс­тво­вала се­бя оби­жен­ной и, к ра­дос­ти Со­фы, за­была до­рогу к Вай­нштей­нам-Голь­цам, пи­та­ясь в сво­ем по­лупод­ва­ле бу­тер­бро­дами. Что ж до ба­бы Фи­ры, то та те­перь поч­ти не вы­ходи­ла во двор, це­лыми дня­ми во­зилась с Ени­чикой, су­ети­лась на кух­не или прос­то ле­жала на ди­ване у се­бя в ком­на­те. К ра­дос­ти до­чери и зя­тя она сми­рилась с пе­ре­ез­дом и лишь про­сила, что­бы ей об этом не на­поми­нали и чтоб в до­ме бы­ло ти­хо.

- Не расс­тра­ивай­тесь, ма­ма, - го­ворил Нё­ма. - Вы же ум­ная жен­щи­на, вы же по­нима­ете: ког­да всем жи­вет­ся пло­хо, мы еди­ны. Ког­да ко­му-то ста­новит­ся чу­точ­ку луч­ше, мы на­чина­ем зве­реть.

На­конец, оз­на­чен­ный в ор­де­ре день нас­ту­пил. На­кану­не Нё­ма и Со­фа до­упа­ковы­вали ос­тавши­еся ве­щи, что­бы с ут­ра заг­ру­зить их в ма­шину, а ба­ба Фи­ра сто­яла у пли­ты и го­тови­ла ог­ромную кас­трю­лю жар­ко­го.

- Ма­ма, - пос­лы­шал­ся из ком­на­ты го­лос Нё­мы, - я не по­нимаю, за­чем вам это на­до? Ко­го вы пос­ле все­го хо­тите уго­щать ва­шим мя­сом?

- Мо­им мя­сом я та­ки знаю ко­го бу­ду ско­ро уго­щать, - мрач­но отоз­ва­лась ба­ба Фи­ра.

- Ма­ма, ос­тавь­те уже ва­ши ве­селые шут­ки!

- А ты, Нё­ма, ос­тавь ме­ня в по­кое. Па­куй свои ма­нат­кес и не де­лай мне кир­це юрн.

Поз­дно ве­чером, ког­да все со­седи уже лег­ли спать, ба­ба Фи­ра выш­ла во двор и пос­та­вила кас­трю­лю на стол под ли­пой. Ноч­ной ве­терок ти­хо про­шелес­тел листь­ями.

- И те­бе все­го доб­ро­го, - ска­зала ба­ба Фи­ра. - Ты та­ки ос­та­нешь­ся тут, ког­да все от­сю­да уже разъ­едут­ся.
Она прис­ло­нилась к ство­лу ли­пы, нес­коль­ко ми­нут пос­то­яла мол­ча, вздох­ну­ла и нап­ра­вилась до­мой.

На­ут­ро при­ехал за­казан­ный фур­гон, груз­чи­ки, при­выч­но по­руги­ва­ясь, за­тол­ка­ли в ку­зов ве­щи - на­чиная с Енич­ки­ного пи­ани­но и кон­чая кар­тонны­ми ящи­ками с по­судой.

- Ну, при­сядем на до­рож­ку, - бод­ро ска­зал Нё­ма. - На­чина­ет­ся но­вая жизнь, поп­ро­ща­ем­ся со ста­рой.

- Те­бе, я ви­жу, очень ве­село про­щать­ся, - за­мети­ла ба­ба Фи­ра.

- А че­го грус­тить, ма­ма? - вме­шалась Со­фа. - Всё хо­рошо, что кон­ча­ет­ся.

- Та­ки я бы­ла пра­ва, что че­лове­чес­кая глу­пость - это пло­хо, - ус­мехну­лась ба­ба Фи­ра.

- По­тому что она не кон­ча­ет­ся ни­ког­да.

Всё се­мей­ство выш­ло во двор. Ба­ба Фи­ра дер­жа­ла за ру­ку Еню, ко­торый, не прес­та­вая, буб­нил:

- Хо­чу до­мой... хо­чу у­ехать... хо­чу ка­тать­ся на ма­шине...

Пос­ре­ди дво­ра, на сто­ле, сто­яла кас­трю­ля с нет­ро­нутым жар­ким.

- Ну, ма­ма, кто был прав? - по­ин­те­ресо­вал­ся Нё­ма.

- Прав был Гос­подь Бог, - от­ве­тила ба­ба Фи­ра, - ког­да на шес­той день сот­во­рил че­лове­ка, на седь­мой от­дохнул от та­кого счастья, а на вось­мой выг­нал этот на­хес из рая.

- И в чем же Он был прав?

- В том, что че­ловек и рай не соз­да­ны друг для дру­га. Хо­тя ты, Нё­моч­ка, та­ки по­падешь ту­да пос­ле смер­ти.

- По­чему?

- По­тому что у те­бя нет моз­гов. Са­дим­ся уже в ма­шину.

- А кас­трю­ля?

- Нё­ма, - вздох­ну­ла ба­ба Фи­ра, - ты -та­ки точ­но по­падешь в рай. Ка­кое мне сей­час де­ло до ка­кой-то кас­тру­ли? Пусть сто­ит тут, как па­мят­ник. Пусть со­седи де­ла­ют с ней, что им нра­вит­ся. Пусть рас­пи­лят на час­ти. А еще луч­ше - пусть пос­та­вят ее мне на мо­гилу. Ес­ли, ко­неч­но, кто-ни­будь из них ког­да-ни­будь вспом­нит, что жи­ла на све­те ба­ба Фи­ра и что они ког­да-то очень лю­били ее жар­кое.

8

Не знаю, дол­го ли про­жила еще ба­ба Фи­ра на От­радном, быв­шем ху­торе, яв­лявшем те­перь, воп­ре­ки собс­твен­но­му наз­ва­нию, до­воль­но бе­зот­радную кар­ти­ну пя­ти­этаж­ных хру­щоб с од­но­об­разны­ми пря­мо­уголь­ны­ми дво­рами. Не знаю, бы­ла ли она счас­тли­ва, вос­пи­тывая вну­ка Еню, и ссо­рясь с до­черью и зя­тем Нё­мой. Не знаю, на ка­ком клад­би­ще ее по­хоро­нили и при­нес ли кто-ни­будь на ее мо­гилу кас­трю­лю, в ко­торой она так мас­тер­ски го­тови­ла свое зна­мени­тое жар­кое. Тем бо­лее не знаю, по­пала ли она пос­ле смер­ти в рай или, дож­давшись оче­реди, по­сели­лась в ка­ком-ни­будь дво­рике, вро­де столь лю­бимо­го ею по­доль­ско­го дво­ра, в ком­па­нии та­ких же нем­но­го су­мас­шедших со­седей. И уж сов­сем не знаю, бы­ли ли в этом заг­робном дво­рике удобс­тва или лю­дям сно­ва при­ходи­лось справ­лять свои де­ла в вед­ро и вы­носить их в убор­ную. Но я знаю - или ду­маю, что знаю, - од­но: мне по­чему-то ка­жет­ся, что имен­но с пе­ре­ез­дом из ста­рых, ли­шен­ных удобств квар­тир в но­вые без­ли­кие мик­ро­рай­оны меж­ду людь­ми и да­же це­лыми на­рода­ми про­лег­ла не­кая тре­щина, по­хожая на не­зажи­ва­ющий ру­бец. Ор­кестр рас­пался, гар­мо­ния рас­сы­палась. Ибо для каж­до­го инс­тру­мен­та ста­ло важ­но не столь­ко иг­рать свою ме­лодию, сколь­ко ха­ять чу­жую.