СО ЗРИТЕЛЕМ ЕДИНАЯ ИГРА

А. Ц.: Ува­жа­емый Гри­горий, я ви­дела все пос­тавлен­ные Ва­ми спек­такли. И приз­наю, что они вы­зыва­ют всег­да взвол­но­ван­ное и праз­днич­ное, ще­мящее и при­под­ня­тое чувс­тво. Зри­тели по­кида­ют зал и нас­ме­яв­шись, и нап­ла­кав­шись, и ощу­тив за­бытые в жи­тей­ской про­зе и столь нуж­ные сер­дцу эмо­ции. Что, по Ва­шему мне­нию, дол­жно про­ис­хо­дить с че­лове­ком в те­ат­ре? Что в уди­витель­ном ис­кусс­тве те­ат­ра со­дер­жится та­кое, че­го не сы­щешь и не най­дешь ни в ка­кой ин­форма­ции? Ведь бы­ва­ет ин­те­рес­но смот­реть спек­такли (да­же уже ви­ден­ные) по­тому, что внут­ренний по­сыл, на­пол­не­ние ак­тёр­ской иг­ры мо­жет ме­нять­ся…

Г. З.: Те­атр – это иг­ра. Для ме­ня, как для ре­жис­сё­ра, са­мое глав­ное – пра­виль­но ор­га­низо­вать встре­чу ак­тё­ров со зри­теля­ми, прев­ра­тить её в праз­дник. И ес­ли ак­тё­рам сво­ей иг­рой, сво­им су­щес­тво­вани­ем на сце­не уда­ёт­ся ус­та­новить кон­такт со зри­тель­ным за­лом, за­воро­жить пуб­ли­ку, зас­та­вить её со­пере­живать, то есть вов­лечь её в ту же иг­ру, в ко­торую иг­ра­ет ак­тёр, тог­да мож­но счи­тать, что спек­такль по­лучил­ся, сос­то­ял­ся. В этом сос­то­ит спе­цифи­ка те­ат­раль­но­го ис­кусс­тва, от­ли­ча­юще­го его, нап­ри­мер, от ки­но и те­леви­дения. Не­пос­редс­твен­ный кон­такт ак­тё­ра со зри­телем мо­жет про­ис­хо­дить толь­ко в те­ат­ре. И по­это­му ис­кусс­тво те­ат­ра бес­смертно, веч­но!

А. Ц.: А те­перь рас­ска­жите, по­жалуй­ста, о се­бе, сво­ей семье. Ва­ша би­ог­ра­фия дос­та­точ­но наг­лядно от­ра­жа­ет ис­пы­тания, вы­пав­шие на тех, кто пе­режил ста­лин­ские реп­рессии…

Г. З.: Моя би­ог­ра­фия обыч­на для лю­дей мо­его по­коле­ния, прос­то ба­наль­на. В 1937 го­ду был арес­то­ван и расс­тре­лян мой отец. Че­рез нес­коль­ко дней бы­ла арес­то­вана моя ма­ма. Ме­ня хо­тели заб­рать и от­дать в дет­ский дом. Но ба­буш­ка не от­да­ла. Ме­ня спря­тала и вос­пи­тала тё­тя Зи­на, ма­мина сес­тра. Ма­ма бы­ла сос­ла­на на Ко­лыму, где про­вела 15 лет сво­ей жиз­ни. Там она встре­тила и выш­ла за­муж за Ле­они­да Вик­то­рови­ча Вар­па­хов­ско­го. Он ста­вил в Ма­гадан­ском те­ат­ре «Тра­ви­ату», а ма­ма пе­ла пар­тию Ви­олет­ты, она бы­ла опер­ной пе­вицей. Их на­зыва­ли ко­лым­ски­ми Ро­мео и Джуль­ет­той.

Вер­ну­лись они из зак­лю­чения, ког­да мне бы­ло 17 лет. И при­вез­ли ма­лень­кую ху­день­кую де­воч­ку, ко­торая ужас­но кар­та­вила. Это бы­ла Аня Вар­па­хов­ская. А в прош­лом го­ду Аня со­вер­ши­ла ге­ро­ичес­кий пос­ту­пок – она по­еха­ла в Ма­гадан и в том те­ат­ре, где ра­бота­ли Ле­онид Вар­па­хов­ский и Ида Зис­ки­на, пос­та­вила спек­такль в па­мять о сво­их ро­дите­лях.

Ну, что еще? За­кон­чил те­ат­раль­ное учи­лище им. Б. В. Щу­кина, ре­жис­сёр­ский фа­куль­тет. Ра­ботал на те­леви­дении, пос­та­вил нес­коль­ко спек­таклей в раз­ных те­ат­рах Со­вет­ско­го Со­юза. В 1982 го­ду у­ехал из Рос­сии. Пос­ледние 25 лет жи­ву в Мон­ре­але, в Ка­наде. Же­нат. Же­на моя – кра­сави­ца и ум­ни­ца Ма­рина – иг­ра­ет глав­ную ру­ково­дящую роль в на­шей семье, без неё я ни на что не го­жусь. У ме­ня прек­расный сын Алё­ша и ге­ни­аль­ный внук – Пав­лик Зис­кин. Пот­ря­са­ющий маль­чик, очень лю­бит свою ма­му и ба­буш­ку Ма­рину. 12 лет то­му на­зад мы вмес­те с Аней Вар­па­хов­ской ос­но­вали те­атр, ко­торый но­сит имя Ле­они­да Вик­то­рови­ча Вар­па­хов­ско­го.

А. Ц.: Та­ким об­ра­зом, Ваш от­чим – вы­да­ющий­ся ре­жис­сёр Ле­онид Вик­то­рович Вар­па­хов­ский – так­же жер­тва ре­жима, че­ловек не­дюжин­ной во­ли, ес­ли пос­ле ла­герей он смог пос­та­вить спек­такли, при­ум­но­жив­шие сла­ву со­вет­ско­го те­ат­ра: «Мо­раль па­ни Дуль­ской» и «На дне» – в ки­ев­ском те­ат­ре име­ни Ле­си Ук­ра­ин­ки, «Дни Тур­бинных» и «Шес­тое и­юля» – во МХА­Те, «Чай­ку» – в те­ат­ре име­ни Гри­бо­едо­ва в Тби­лиси, «Вол­ки и ов­цы» и «Про­давец дож­дя» – в мос­ков­ском дра­мати­чес­ком те­ат­ре име­ни Ста­нис­лав­ско­го, «Мас­ка­рад», «Бе­шеные день­ги» и «Оп­ти­мис­ти­чес­кую тра­гедию» – в мос­ков­ском Ма­лом те­ат­ре, «Стран­ную мис­сис Сэ­видж» – в те­ат­ре име­ни Мос­со­вета… Он не мог не ока­зать вли­яния на Ва­ше ув­ле­чение те­ат­ром.

Г. З.: Ле­онид Вик­то­рович был свет­лый, ин­телли­ген­тный, об­ра­зован­ный, без­гра­нич­но та­лан­тли­вый че­ловек. Сам он го­ворил, что вы­жил в ста­лин­ских ла­герях бла­года­ря сво­ему при­род­но­му лег­ко­мыс­лию. Но это, мне ка­жет­ся, он го­ворил для крас­но­го слов­ца. На са­мом де­ле он был очень му­жес­твен­ный, стой­кий че­ловек, с неп­ре­одо­лимым же­лани­ем жить, ра­ботать. Он был пре­дан сво­ей про­фес­сии, он был под­линным ре­жис­сё­ром, он вы­жил бла­года­ря то­му, что ве­рил в своё пред­назна­чение, в свою пу­тевод­ную звез­ду, в свою судь­бу.

Ког­да он вер­нулся, он был по­лон на­дежд, ве­ры и оп­ти­миз­ма. Он ра­ботал мно­го и про­дук­тивно, как бы же­лая на­вер­стать упу­щен­ные го­ды. И ес­ли вы пе­речис­ли­ли все спек­такли, пос­тавлен­ные им за го­ды жиз­ни пос­ле зак­лю­чения, вы ви­дите, что ни од­но­му ре­жис­сё­ру не уда­лось пос­та­вить столь­ко спек­таклей, сколь­ко пос­та­вил он.

Я, ко­неч­но, мно­гому у не­го на­учил­ся. Я час­то бы­вал на его ре­пети­ци­ях, мы мно­го го­вори­ли с ним о про­фес­сии ре­жис­сё­ра, я по­сещал его за­нятия и лек­ции по ре­жис­су­ре, ко­торые он про­водил в ВТО, я ра­ботал вмес­те с ним.

Ни один че­ловек в жиз­ни не ока­зал на ме­ня та­кого вли­яния, как Ле­онид Вик­то­рович. Ког­да-то он по­дарил мне свою фо­тог­ра­фию с шу­точ­ной над­писью: «Сы­ну, дру­гу, нас­тавни­ку и учи­телю» и под­пись – ПСГ, то есть ПРОС­ТОЙ СО­ВЕТ­СКИЙ ГЕ­НИЙ. Так в шут­ку он се­бя на­зывал. Эта фо­тог­ра­фия всег­да со мной, сто­ит на мо­ём пись­мен­ном сто­ле.

А. Ц.: Гри­горий, в ка­кой ме­ре, ра­ботая на те­леви­дении в Мос­кве, Вы лич­но за­висе­ли от прес­са иде­оло­гии?

Г. З.: Цен­траль­ное те­леви­дение под­чи­нялось иде­оло­гичес­ким ус­та­нов­кам не­укос­ни­тель­но. Вся про­паган­да шла с эк­ра­на. Ко­неч­но, я за­висел от то­го, что мог­ло быть до­пуще­но или нет. Как все. Ду­маю, од­нажды это на ме­ня так по­дей­ство­вало, что я при­нял ре­шение у­ехать.

А. Ц.: Ког­да Вы еха­ли в эмиг­ра­цию, Вы на­мере­вались про­дол­жить те­ат­раль­ное де­ло Ва­шей жиз­ни? Или Вы по­няли, что мо­жете вер­нуть­ся к про­фес­сии, уже слег­ка ос­во­ив­шись за гра­ницей? И еще: я знаю, что не­кото­рые Ва­ши спек­такли по­нача­лу шли и на рус­ском, и на фран­цуз­ском язы­ках, что чрез­вы­чай­но труд­но ак­тё­рам. А сей­час при­ходит­ся ли этот опыт под­держи­вать?

Г. З.: Ког­да у­ез­жал из Мос­квы, и ве­рил и не ве­рил, что бу­ду про­дол­жать ос­новное де­ло мо­ей жиз­ни, за­нимать­ся ре­жис­су­рой, ра­ботать в те­ат­ре. Но так сло­жилась жизнь, что я про­дол­жаю ра­ботать в те­ат­ре. И все это бла­года­ря мо­ей же­не Ма­рине. Ос­новную тя­жесть им­мигрант­ской жиз­ни она взя­ла на се­бя, пре­дос­та­вив мне воз­можность за­нимать­ся ис­кусс­твом. Ког­да мы при­еха­ли в Мон­ре­аль, я ра­ботал в мес­тном те­ат­ре «Кен­тавр» как кон­суль­тант и со­режис­сёр на спек­такле «Чай­ка» А. П. Че­хова. Ста­вил спек­такли на те­ат­раль­ном от­де­лении уни­вер­си­тета «Кон­кордия». Пос­та­вил пь­есы Че­хова, Ос­тровско­го, Эр­дма­на. Пре­пода­вал в На­ци­ональ­ной те­ат­раль­ной шко­ле Ка­нады. К то­му же, 12 лет пре­пода­вал в уни­вер­си­тете Мак Гилл. Ра­ботал в ки­но. Ра­ботал как ре­цен­зент на ка­над­ской сту­дии «Те­лефильм». Так что сна­чала я ра­ботал на ан­глий­ском язы­ке. Бо­лее 25-ти спек­таклей пос­та­вил в Рус­ской лет­ней шко­ле в Мид­лбе­ри с аме­рикан­ски­ми сту­ден­та­ми, изу­ча­ющи­ми рус­ский язык. По­том, ког­да ор­га­низо­вали свой те­атр, сна­чала иг­ра­ли по-фран­цуз­ски. Пос­ледние 10 лет став­лю спек­такли толь­ко по­рус­ски, для на­шей рус­ско­гово­рящей пуб­ли­ки, жи­вущей в США, Ка­наде, Ев­ро­пе, Рос­сии и Ук­ра­ине.

А. Ц.: Есть осо­бо слож­ный ас­пект в су­щес­тво­вании рус­ско­го те­ат­ра за ру­бежом, это под­бор ре­пер­ту­ара. Ведь им­мигрант­ская пуб­ли­ка из Рос­сии ждёт от Вас и клас­си­чес­кий ре­пер­ту­ар: в стрем­ле­нии к рус­ско­му – ес­тес­твен­на нос­таль­гия, и сов­ре­мен­ный: от нап­ря­жён­ной жиз­ни так хо­чет­ся что-то за­бав­ное; и чис­то на­ци­ональ­ный, за­дева­ющий стру­ны ев­рей­ской ду­ши. И Вы по­чувс­тво­вали это три­единс­тво, и за­пол­ня­ете афи­шу имен­но им. Вы уга­дали та­кое зри­тель­ское тя­готе­ние сра­зу или в про­цес­се встреч с рус­ско­гово­рящи­ми аме­рикан­ски­ми зри­теля­ми?

Г. З.: Да, с ре­пер­ту­аром не­лег­ко. Пуб­ли­ка здесь, в ос­новном, лю­бит эс­тра­ду, юмо­рис­тов. Нам то­же при­ходит­ся ис­кать и ста­вить шля­гер­ные спек­такли. Но здесь так­же мно­го ста­рых те­ат­ра­лов с хо­рошим вку­сом, пом­ня­щих луч­шие рус­ские те­ат­ры Мос­квы, Пе­тер­бурга, Ки­ева. Мно­гие на­ши зри­тели го­ворят, что хо­тят смот­реть спек­такли рус­ско­го клас­си­чес­ко­го ре­пер­ту­ара. И в этом на­ши же­лания сов­па­да­ют. Мы пос­та­вили «Дя­дюш­кин сон», Во­деви­ли Че­хова, «Вол­ки и ов­цы» Ос­тровско­го. Но боль­шая часть пуб­ли­ки, у ко­торой бла­года­ря со­вет­ской шко­ле, раз­ви­то чувс­тво неп­ри­яз­ни к рус­ской клас­си­ке, хо­тят хо­дить толь­ко на раз­вле­катель­ные, смеш­ные ко­медии. Вот так мы и ра­бота­ем: от пос­та­нов­ки клас­си­чес­ких пь­ес рус­ско­го те­ат­раль­но­го ре­пер­ту­ара – до ве­селых пу­левых ко­медий. Третья ипос­тась, как вы пра­виль­но от­ме­тили, – это пь­есы на ев­рей­скую те­му. Это и «Пос­ледняя лю­бовь» по по­вес­ти Ба­шеви­са Зин­ге­ра и «Бабье ле­то» Ай­во­на Мен­челла.

Я пос­то­ян­но ищу и чи­таю раз­ные пь­есы, мой компь­ютер за­бит раз­личной дра­мати­чес­кой про­дук­ци­ей. В на­шем те­ат­ре су­щес­тву­ет оп­ре­делён­ная те­ат­раль­ная по­лити­ка. Мы всег­да ищем пь­есы, в ко­торых есть об­ще­чело­вечес­кая те­ма, те­ма, вол­ну­ющая лю­дей, зас­тавля­ющая их за­думать­ся над смыс­лом жиз­ни, те­ма смеш­ная и грус­тная, ког­да зал сме­ёт­ся и пла­чет.

А. Ц.: А по­чему, ор­га­низо­вав свой те­атр и выс­тро­ив ре­пер­ту­ар­ную нап­равлен­ность, Вы не ста­вите пь­есы аме­рикан­ских дра­матур­гов­клас­си­ков?

Г. З.: У нас бы­ли пос­тавле­ны две сов­ре­мен­ные аме­рикан­ские пь­есы: «Че­тыре до­вода для бра­ка» и «Бабье ле­то». Их со­дер­жа­ние ре­зони­ру­ет с на­шей сов­ре­мен­ной жизнью. Я всег­да ищу связь в ис­кусс­тве те­ат­ра с тем, что ощу­тимо в воз­ду­хе на­шего вре­мени. Ведь те­ат­ры име­ют ус­пех не толь­ко на ос­но­ве мас­штаб­ной дра­матур­гии. Иног­да теп­ло че­лове­чес­ко­го (зри­тель­ско­го) сер­дца вы­зыва­ют пь­есы, не пре­тен­ду­ющие на су­щес­тво­вание в ве­ках, ко­торое мы на­зыва­ем «нет­ленкой». Ве­ликие дра­матур­ги: O’Нил, У. Те­нес­си, А. Мил­лер бы­ли по­пуляр­ны в Рос­сии. Их пь­есы со­дер­жа­ли со­ци­аль­ные кон­флик­ты, по­жалуй, ушед­ше­го пе­ри­ода ис­то­рии. Се­год­ня я не ви­жу их на сце­не.

А. Ц.: Вы сис­те­мати­чес­ки, в каж­дую премь­еру приг­ла­ша­ете для учас­тия из­вес­тных ак­тё­ров из Рос­сии. И они ук­ра­ша­ют сво­им учас­ти­ем сос­та­вы. Еле­на Со­ловей, Ека­тери­на Рай­ки­на, Эду­ард Мар­це­вич, Ми­ха­ил Януш­ке­вич, Алек­сандр Дик… Но ведь в Мос­кве и Пе­тер­бурге име­ет­ся «соз­вездие» ак­тёр­ских та­лан­тов. Из Авс­тра­лии Вы приг­ла­ша­ете Майю Мен­глет и Ле­они­да Са­танов­ско­го. И ник­то бы не от­ка­зал­ся от Ва­шего приг­ла­шения. По ка­кому прин­ци­пу Вы де­ла­ете Ваш вы­бор?

Г. З.: Наш те­атр – те­атр ак­тёр­ский. Ста­нис­лав­ский го­ворил, что ре­жис­сёр дол­жен уме­реть в ак­тё­ре. Я ис­по­ведую его кре­до. Толь­ко хо­тел бы до­бавить, что осо­бен­но при­ят­но уми­рать в та­лан­тли­вом ак­тё­ре. В этом мой от­вет на ваш воп­рос. Я приг­ла­шаю в на­ши спек­такли преж­де все­го ак­тё­ров, ко­торые под­хо­дят на дан­ную роль. Я приг­ла­шаю ак­тё­ров та­лан­тли­вых, с ко­торы­ми встре­чал­ся в ра­боте, ког­да жил в Мос­кве. И, са­мое глав­ное, я приг­ла­шаю ак­тё­ров, ко­торые ак­тивно ра­бота­ют в те­ат­рах, на ко­торых дер­жится ре­пер­ту­ар, ак­тё­ров в хо­рошей твор­ческой фор­ме.

А. Ц.: Но Вам еще и по­вез­ло с ак­тё­рами, ко­торые по ми­лос­ти судь­бы и рос­сий­ских нев­згод ока­зались в Мон­ре­але. Нач­нём с Ва­шей сес­тры, Ан­ны Вар­па­хов­ской, став­шей ду­шой Ва­шего те­ат­ра…

Г. З.: С Ан­ной Вар­па­хов­ской на­шему те­ат­ру прос­то по­вез­ло. Она ста­ла дей­стви­тель­но боль­шой ак­три­сой, звез­дой пер­вой ве­личи­ны. В Мон­ре­але так­же жи­вут и ра­бота­ют Сер­гей При­сел­ков, Ста­нис­лав Хол­мо­горов. Это на­ши щу­кин­цы, ко­торые иг­ра­ли в луч­ших мос­ков­ских те­ат­рах. В труп­пе на­шего те­ат­ра – ве­лико­леп­ные ак­те­ры: Ле­на Со­ловей, Сне­жана Чер­но­ва, Бо­рис Ка­зинец. Они жи­вут в Аме­рике.

А. Ц.: Рас­ска­жите, по­жалуй­ста, и о дру­гих рос­си­янах-ак­тё­рах, сос­та­вив­ших яд­ро труп­пы. Нап­ри­мер, Ста­нис­лав Хол­мо­горов был ар­тистом те­ат­ра на Та­ган­ке. Иг­рал ве­дущие ро­ли. От­ли­чал­ся всег­да тем, что был по­ющим ак­тё­ром. У не­го боль­шое чувс­тво юмо­ра. Дос­та­точ­но ли он за­нят в Ва­ших спек­таклях?

Г. З.: Ста­нис­лав Хол­мо­горов был за­нят в нес­коль­ких на­ших спек­таклях. По­мимо это­го он час­то выс­ту­па­ет со сво­ими соль­ны­ми прог­рамма­ми. Мы ста­ра­ем­ся его за­нимать как мож­но ча­ще. Стас блис­та­тель­но сыг­рал роль Афа­насия Мат­ве­еви­ча в «Дя­дюш­ки­ном сне». Сей­час он бу­дет иг­рать в спек­такле «Средь бе­ла дня».

А. Ц.: Вы всег­да очень мно­го вни­мания уде­ля­ете офор­мле­нию спек­таклей, кос­тю­мам. Эс­те­тика, из­бран­ная Ва­ми, не­сёт от­пе­чаток те­ат­раль­но­го по­чер­ка та­лан­тли­вей­ше­го ху­дож­ни­ка сце­ны Да­вида Бо­ров­ско­го. А час­то Вы об­ра­ща­етесь к не­му са­мому. Мне нра­вят­ся офор­ми­тель­ские ра­боты Дмит­рия Клот­ца. Рас­ска­жите, по­жалуй­ста, о Ва­ших пред­почте­ни­ях в сце­ничес­ком ди­зай­не.

Г. З.: От­вет на ваш воп­рос со­дер­жится в са­мом ва­шем воп­ро­се. Да, с ху­дож­ни­ками нам по­вез­ло. Не мно­го те­ат­ров мо­гут пох­вастать­ся, что их спек­такли офор­мле­ны ге­ни­аль­ным ху­дож­ни­ком Да­видом Бо­ров­ским. Ме­ня дав­но свя­зыва­ет с ним твор­ческая друж­ба. Да­вид Бо­ров­ский не прос­то офор­ми­тель – де­кора­тор. Он те­ат­раль­ный мыс­ли­тель, фи­лософ, ко­торый сво­им ху­дожес­твен­ным ре­шени­ем да­ёт кон­цепцию спек­такля, его прос­транс­твен­ное и ми­зан­сце­ничес­кое ре­шение. Он по­мога­ет ре­жис­сё­ру пе­ренес­ти дра­мати­чес­кое про­из­ве­дение, раз­вер­стать его во вре­мени и прос­транс­тве. Не­дав­но без­вре­мен­но уй­дя из жиз­ни, он ос­та­вил це­лое нап­равле­ние, по ко­торо­му охот­но сле­ду­ют ху­дож­ни­ки бо­лее мо­лодые…

А. Ц.: Есть ещё один ас­пект су­щес­тво­вания лю­бого те­ат­ра – фи­нан­со­вый. Без го­сударс­твен­ной до­тации или спон­сор­ской по­мощи не мо­жет на са­мо­обес­пе­чении вы­жить ни один те­атр. В Со­вет­ском Со­юзе го­сударс­твен­ная под­дер­жка да­вала средс­тва, но вза­мен тре­бова­лось иде­оло­гичес­кое под­чи­нение. Те­атр – ис­кусс­тво до­рогос­то­ящее, сю­да вхо­дит и ди­зайн, и по­шив кос­тю­мов, и му­зыкаль­ное офор­мле­ние, и ра­бочие сце­ны, и свет, и звук… А здесь, на За­паде, ещё и рент за­ла, ведь ма­ло у ко­го есть собс­твен­ное зда­ние. Это в Рос­сии мы при­вык­ли, что за каж­дым те­ат­ром зак­репле­но собс­твен­ное по­меще­ние. В Аме­рике мно­го те­ат­раль­ных зда­ний, но они, как пра­вило, ни­кому не при­над­ле­жат. В них выс­ту­па­ют вре­мя от вре­мени раз­личные те­ат­раль­ные ком­па­нии. Как Вы и Ваш те­атр су­щес­тву­ете и с чь­ей по­мощью, ес­ли это не тай­на?

Г. З.: Это тай­на. Боль­шой сек­рет. Мы жи­вём на За­паде, здесь да­же чек вру­ча­ют в кон­верте. И ник­то не зна­ет, кто сколь­ко по­луча­ет. Но вам, Ал­лочка, я от­крою этот сек­рет. У нас есть спон­сор, толь­ко один спон­сор. И толь­ко бла­года­ря ему су­щес­тву­ет наш те­атр.

А. Ц.: А на ка­кой пло­щад­ке, как мы го­вори­ли в Рос­сии, Ваш те­атр выс­ту­па­ет в Мон­ре­але? Вы ко­чу­ете, или ус­та­нови­лись от­но­шения с ка­ким-ли­бо од­ним за­лом?

Г. З.: Мы те­атр ко­чевой, те­атр на ко­лёсах. Мы бро­дячие ко­меди­ан­ты, как в ста­рые доб­рые вре­мена. Мы иг­ра­ем на раз­ных пло­щад­ках. У нас нет сво­его те­ат­ра. Но для сво­их спек­таклей мы всег­да арен­ду­ем хо­рошо обо­рудо­ван­ные, тех­ни­чес­ки ос­на­щён­ные те­ат­раль­ные за­лы.

А. Ц.: Что же, есть все ос­но­вания и Ваш те­атр на­зывать «блуж­да­ющи­ми звез­да­ми»… Прек­расно и чуть пе­чаль­но!

Вы об­ра­ща­етесь не толь­ко к дра­матур­гии, но и к ли­тера­туре, прис­по­саб­ли­вая её для сце­ны. Ус­ло­ви­ем для это­го не­из­менно яв­ля­ет­ся вы­сокий ху­дожес­твен­ный уро­вень про­из­ве­дений, как, нап­ри­мер, рас­сказ Б. Зин­ге­ра «Пос­ледняя лю­бовь». Этот спек­такль стал со­бытий­ным для ви­дев­ших его зри­телей. За­мети­ла, что пос­ле Ва­ших от­кры­тий иные мос­ков­ские те­ат­ры бе­рут про­из­ве­дения, ко­торые пер­вым пос­та­вили Вы. Так бы­ло с пь­есой «Че­тыре до­вода в поль­зу бра­ка», уже пос­ле ва­шей премь­еры ее иг­ра­ли Ин­на Чу­рико­ва и Ген­на­дий Ха­занов, так бы­ло с «Пос­ледней лю­бовью»...

Г. З.: Да, за на­шим сай­том сле­дят, и, под­час, чер­па­ют из не­го. Что ж…

А. Ц.: В кон­це кон­цов да­же при­ят­но, что Вы – пер­вым на­ходи­те ху­дожес­твен­ное яв­ле­ние в дра­ме, ко­торое хо­тят вос­про­из­вести дру­гие ода­рён­ные лю­ди, по­лучив Ва­шу под­сказ­ку… Ска­жите, а кто из ми­ровых сов­ре­мен­ных пи­сате­лей или дра­матур­гов пред­став­ля­ет­ся Вам ин­те­рес­ным для бли­жай­ших пла­нов те­ат­ра?

Г. З.: Преж­де все­го хо­чу от­ме­тить, что «Пос­ледняя лю­бовь» не прос­то ин­сце­ниров­ка рас­ска­за Ба­шеви­са Зин­ге­ра. На те­му это­го рас­ска­за соз­да­на со­вер­шенно ори­гиналь­ная пь­еса, на­писан­ная мос­ков­ским сце­нарис­том и пи­сате­лем Ва­лери­ем Му­харь­ямо­вым. Эта пь­еса кон­ге­ни­аль­на ис­точни­ку, ма­лень­ко­му рас­ска­зу Зин­ге­ра с тем же наз­ва­ни­ем. А из рус­ских пи­сате­лей, как мне ка­жет­ся, ин­те­рес­но бы­ло ин­сце­ниро­вать «Се­ло Сте­пан­чи­ково» Дос­то­ев­ско­го. Рас­ска­зы Ан­то­ши Че­хон­те. «За­пис­ки Пик­вик­ско­го клу­ба» Дик­кенса.

А. Ц.: Обыч­но те­атр воз­дей­ству­ет осо­бо зна­чимо, ког­да в его спек­таклях ощу­тима связь с жизнью. И тут не­важ­но, про­яв­ля­ет­ся это в сов­ре­мен­ном ре­пер­ту­аре или клас­си­чес­ком. Спек­такли ведь рож­да­ют­ся не толь­ко из сло­вес­ной тка­ни, но ещё и са­мого воз­ду­ха вре­мени. Это ды­хание вре­мени всег­да ощу­тимо в Ва­ших спек­таклях, что де­ла­ет их по­нас­то­яще­му цен­ны­ми. Уда­чи Вам!

Г. З.: Пос­леднее Ва­ше за­яв­ле­ние са­мо по се­бе яв­ля­ет­ся от­ве­том на все на­ши рас­сужде­ния о за­дачах те­ат­ра. А за по­жела­ние уда­чи – боль­шое спа­сибо. Она – «Гос­по­жа Уда­ча» – нуж­на всем слу­жите­лям ТЕ­АТ­РА. Спа­сибо!