«Мне приснилась любовь»
Опубликовано 2 Июля 2024 в 07:27 EDT
Обновлено 6 Июля 2024 в 06:36 EDT
Седина в бороду, бес в ребро – это про меня! А также презрение и непонимание родственников и знакомых, за исключением двух-трёх друзей, которые хоть как-то, но поддерживали меня. Не одобряли, нет, но хотя бы не читали мне нравоучений и не отводили стыдливо глаза при разговоре со мной, словно я скабрезность какую-то только что ляпнул, или у меня в одежде что-то было не в порядке. Жена моя пребывала в панике; мама её, моя тёща, пылала негодованием и была категорична в своём гневе: «Разведись ты с ним, и дело с концом!» Брат моей жены, человек военный и решительный, совсем растерялся и не знал, что делать и как себя вести – то ли мне морду бить, то ли дочку свою выпороть. Потому как картина вырисовывалась неприглядная: мне сорок лет, Юльке – восемнадцать, и она была племянницей моей жены.
– Ты с ней спишь, что ли? – спросил меня мой шурин с солдатской прямотой и пытливо посмотрел мне в глаза. Мне вот интересно: он что хочет услышать в ответ: «да, сплю» или «да нет»? Я же только плюнул и махнул рукой – бесполезно! Что бы я ни сказал, что бы ни сделал – всё бесполезно! В глазах окружающих я уже нарушил табу и совершил чуть ли не святотатство. Хотя меня так и подмывало сказать ему: «Ты на себя-то посмотри!» Его нынешняя жена Люся ничего не знала или делала вид, что ничего не знает о его хождениях «налево»: всё знала Лена, мама Юльки и бывшая жена. Я знал, но – видит Бог – зачем мне ворошить грязное бельё и не моё к тому же.
Да и не было у нас ничего с Юлькой, мы даже не целовались. Могло бы быть, но не было. Чувства были: с её стороны, может быть, и серьёзные, но, скорее всего, первые, робкие, неуверенные и наверняка не последние в её жизни. А вот у меня всё было наоборот. Налетело откуда-то, закружило, заворожило, взбудоражило кровь – всё как в первый раз, как в далёкой юности, когда слов нет, а говорят только глаза – откровенно бесстыдные и на всё согласные. Сопротивляться невозможно: эмоции переполняют и на корню давят любую попытку взглянуть на всю эту историю со стороны и подумать трезво. Вспомнить, в конце концов, что я женатый человек, и у меня двое детей. Устыдиться собственного эгоизма, подобрать слюни и вернуться в стойло. Я же, как последний идиот, радостно упивался этим нежданным возвращением к давным-давно забытым ощущениям и чуть было совсем не потерял голову. Это был сон, наваждение, и мне порой казалось, что всё это происходит не со мной. Не терзали меня угрызения совести, а было сладостное предвкушение полёта: что стою я на краю обрыва и заглядываю в пропасть, и от собственной безрассудной смелости, у меня дух захватывает.
То ли весна была тому виной, ранняя и тёплая, как никогда в этом году; то ли вступил я незаметно в полосу кризиса среднего возраста – чёрт его знает! Но факт остаётся фактом – между мной и Юлькой возникло то, что, по мнению родни, было нехорошо, требовало всяческого осуждения и немедленных действий: пока не поздно, беспощадно и решительно привести в сознание старого козла (это про меня), а эту потаскуху (Юльку) отправить домой…
Я сидел в гараже и курил, укрывшись там от всевидящего ока моралистов и нравоучителей, когда туда же прокралась Юлька и попросила меня отвезти её к маме.
– Зачем? – спросил я.
– У мамы сегодня день рождения, – ответила Юлька. – Поздравить надо.
Хоть и не обрадовался я, поскольку мы были с ней знакомы, и её, Юлькиной мамы, натянутая утончённость и вымученная интеллигентность смешили меня, но это всё-таки лучше, чем сидеть на даче и постоянно ловить на себе осуждающие взгляды. Да тут и ехать-то от дачи до дачи всего полчаса.
– Поехали! – решительно сказал я, выбросил окурок и полез в машину. Юлька вспорхнула рядом со мной на пассажирское сиденье, и мы выехали с участка.
Песчаная, плотно утрамбованная машинами дорога вилась между дачами, стоящими вдоль дороги в окружении сосен и елей, и мы катили по ней, изредка перебрасываясь ничего не значащими словами. Жаркое майское солнце весело бликовало в стёклах; по салону гулял нежный ветерок, щедро сдобренный птичьим звоном и запахами наступающего лета, и играл Юлькиными светлыми волосами, а я, скосив глаза, любовался её загорелыми коленками. Дорога впереди оказалась перекопана, и трое мужиков в оранжевых жилетах суетились в неглубокой канаве, идущей от одного кювета до другого.
– Что случилось? – спросил я, затормозив и высунувшись в окно.
– Езжайте через мост, – ответил один из рабочих и махнул нам рукой в обратную сторону. – Мы, кажется, здесь надолго…
Я развернул машину, и мы поехали назад. На перекрёстке свернул в сторону станции, и когда мы к ней подъехали, Юлька попросила остановиться у небольшого рынка, чтобы купить цветов. Выскользнула за дверь и пошла к торговкам: стройная и тоненькая, как былинка; в коротком зелёном платьице и смешных ярко-красных кроссовках. Вернулась с огромным букетом пионов, аккуратно положила их на заднее сиденье и, усевшись на прежнее место, небрежно произнесла: «Трогай, парниша!» Никакого уважения к старшим!
А у меня в институте два препода развелись со своими жёнами, – сообщила мне Юлька, едва машина тронулась с места. Это она меня провоцирует на более решительные действия. – И женились на моих однокурсницах.
– Так они, наверное, старенькие уже были?
– Кто? – ехидно спросила Юлька. – Однокурсницы?
– Преподы твои – вот кто!
– Ага, – стрельнула глазками Юлька. – Навроде тебя!
«…По рогам ему, и промеж ему…» – Высоцкий точно знал, о чём пел!..
Юлька, подхватив цветы с заднего сиденья, ускакала к дому, а я подогнал машину к одинокому «Лэнд Роверу», стоящему под навесным тентом. Вылез из машины и закурил: ничего так домишко у Юлькиной мамы. Хотя, это, наверное, не её дом, а Генриха – Генриха Леонидовича, супруга. Они, кстати, так друг друга и называют: супруг, супруга. Ни один раз слышал: «Сейчас я супруга спрошу!» «Это мне моя супруга сказала!» И, главное, на полном серьёзе – сдохнуть можно!
Уселись на просторной веранде за круглым столом, покрытым бархатной скатертью, под жёлтым абажуром: я, Лена и Юлька – супруг отсутствовал. На столе – фарфоровый сервиз, серебряные ложечки, мёд, варенье, сливки и скука смертная. На стенах шикарные обои с орнаментом, в углу висит клетка с парой волнистых попугайчиков, которые весело чирикают между собой.
– Что Вы будете пить, Александр? – вежливо поинтересовалась Лена. – Чай? Кофе?
Ко мне она демонстративно обращается только на «Вы» несмотря на то, что мы с ней одногодки и знаем друг друга уже много лет.
– Если хотите кофе, то супруг Вам сварит – он умеет готовить превосходный кофе. – торжественно сообщила бывшая жена полковника Киселёва, моего шурина, глядя куда-то в пространство перед собой. Вот откуда у неё это? Помоталась ведь в молодости по гарнизонам и повидала всякого – ан нет, строит из себя светскую львицу в изгнании.
– Я, Лена, ограничусь, пожалуй, чаем… – изо всех сил подыгрывал я ей, и, чтобы не заржать в голос, корчил страшные рожи Юльке. Юлька в ответ показала мне кулак из-под скатерти.
Тихонько щёлкнула дверь, и в проёме возник супруг – Генрих Леонидович, собственной персоной. В шёлковом халате с драконами, в белой рубашке и галстуке – лицо благородно-бледное, холёное, окантованное пышными бакенбардами, как у Александра Сергеевича.
– Добгый день! – мягко, чуть картавя, пророкотал Генрих и величественно проследовал к своему месту за столом слева от супруги. И этот туда же! Ну, вот с кем он сейчас поздоровался? Только со мной и Юлькой или со всему сразу? А если со всей компанией, то чем они тут с Леной занимались полдня, если только сейчас встретились? Как тут не вспомнить Жванецкого: «И самовар у нас электрический, и мы довольно неискренние».
– Давайте пить чай! – радостно провозгласила Лена. Генрих, по-моему, содрогнулся.
Распитие чая сопровождалось беседой о новостях культурной столицы.
– Скажите, Александр, – чашка с чаем зависла над блюдцем: лакированный мизинчик оттопырен и взгляд устремлён прямо мне в лоб, – Вы выдели последнюю постановку Хейзера в Мариинке?
– Знаете, как-то не довелось…
– Сходите обязательно! Мы с супругом до сих пор под впечатлением! Это так тонко, так очаровательно!
– Обязательно! – я осторожно поставил пустую чашку на блюдце, чтобы не дай Бог не звякнула. – Как только станет больше свободного времени. А сейчас, мадам, увы – очень много работы, очень много. – И тут же получил под столом пинок ногой от Юльки.
После чая дамы уединились в глубине дома, и мы с Генрихом остались за столом одни. Он некрасиво поставил локти на стол и обхватил руками голову.
– Хотите хороший совет, Саша? – устало спросил он меня, глядя пустыми глазами на скатерть перед собой. – Никогда не женитесь на женщине гораздо младше вас. Вот мне шестьдесят два года, а по ощущениям я до сих пор играю в низкопробной школьной художественной самодеятельности. Это так утомительно! Бакенбарды эти дурацкие… У меня от них вся морда чешется, но Лена считает, что с ними я похож на Байрона. – Или мне показалось, или он даже слегка всхлипнул. – Сплошные трафареты: если Англия – то Байрон; если Байрон – то бакенбарды. И не докажешь ведь, что не носил Байрон бакенбарды…
– У Вас сигареты есть? – неожиданно спросил меня этот страдалец. – Пойдёмте хоть покурим по-человечески, а то у меня изжога от этой трубки…
Дамы вскоре вернулись, и чаепитие продолжилось, перемежаемое вставками о спектаклях, выставках, вернисажах; ахами, охами и прочими восторгами; советами и рекомендациями незамедлительно сходить, обязательно посмотреть и непременно посетить. Я уже засыпал, но тут послышался мягкий топот, на веранду выскочил весёлый щенок лабрадора и сразу же полез ко мне обниматься. Один из попугаев, самэц, наверное, склонился к плечу своей подруги и доверительно сообщил ей во весь голос: «Опять эти собаки, суки, пришли!» Немая сцена!
– Это соседи! Соседи – собаки… – залепетала покрасневшая Лена, но тут же взяла себя в руки и поправилась: – Это сосед приходил, вот он от него и услышал!
Байрон невозмутимо сидел за столом, как истинный джентльмен, и выводил серебряной ложечкой вензеля на скатерти…
– А можно я за руль сяду? – азартно спросил Юлька, когда мы, распрощавшись с семейством дачных аристократов, подошли к машине.
– Ты же не умеешь, – резонно возразил я.
– Ещё как умею, – настаивала Юлька: – Я курсы закончила.
– Ты вождение провалила, а не курсы закончила…
– Ну и что? – давали о себе знать гены мамы Лены. – Подумаешь – не там остановилась! Ездить-то после этого я не разучилась.
– Понимаешь в чём дело, Юль! Я уже привык, что, когда я за рулём, справа от меня, в пределах ручной досягаемости, находятся твои обворожительные коленки.
Юлька покраснела, но сдаваться не собиралась.
– А кто тебе не даёт любоваться на эти красоты с пассажирского сиденья?
– Садись! – отрезал я, и Юлька повисла у меня на шее.
Села за руль, подвигала кресло, выбирая удобное для ног положение; пристегнула ремень и, подмигнув мне, завела двигатель. Я выставил локоть в раскрытое окно, и мы тронулись. На улице прошёл небольшой дождь, и воздух к вечеру посвежел. Я молчал, чтобы не отвлекать Юльку, а она внимательно смотрела вперёд и спокойно и довольно-таки уверенно вела машину. До самого моста. А на мосту нам навстречу выскочил какой-то придурок, идущий на обгон. Юлька резко затормозила: нашу машину занесло на мокром асфальте и, проломив ограждение, мы рухнули с моста в реку…
Белый потолок, как вентилятор, медленно вращался у меня над головой, и я закрыл глаза, чтобы остановить хоть на мгновение это головокружительное движение. Полежал с закрытыми глазами, чувствуя боль во всём теле и тугую стянутость бинтов на голове. Снова открыл глаза: потолок на месте, а рядом с кроватью, где я и лежал, сидит на стуле моя жена и с удивлением смотрит на меня.
– Где Юлька? – еле ворочая языком спросил я.
Она стала поправлять одеяло у меня в ногах, потом долго смотрела в окно и когда снова повернула ко мне своё заплаканное лицо, я всё понял.
– Юля погибла…
Я с трудом отвернулся к стене. Юлька… Зелёное платье и красные кроссовки… «А можно я за руль сяду?» Почему в этом мире нет справедливости?!
– Тебе повезло, что ты не стал пристёгиваться, и тебя, наверное, просто выбросило из машины…
Из моих глаз, щекотно под бинтами, текли слёзы. Юлька… Бедная девочка… Или это был сон?..
Мне приснилась любовь – отпустили вдруг раны,
Мне приснилась любовь – ах, как странно, как странно!
В огрубевшей душе будто что надломилось…
Жаль, что поздно уже! Жаль, что поздно приснилась…
Слушайте
Читайте также
ПРОЗА
У Гарика Стуликова открылся дар. И так он, падла, неожиданно открылся, что Гарик, когда сообразил, что, собственно, произошло, чуть не дал дуба прямо в метро. Умирать, наверняка, и так-то не самое большое удовольствие, а умирать, находясь уже под землей – это как-то совсем нетрадиционно. Но – обо всем по порядку!
февраль 2025
ПРОЗА
Сколько раз проходя мимо нашего дома, я возмущался про себя. Ну что нельзя разве сделать широкую дорогу, чтобы не опасаться толчка плечом от встречного незнакомца, уложить ровно асфальт, дабы не спотыкаться на ухабах, заменить бордюры, разбить газоны и посадить там свежую травку! В Англии растет ведь. Там управились, а у нас все никак. Оказалось, что можно и у нас.
январь 2025
ПРОЗА
Радость может свалиться, как снег на голову, а беда – как сосулька. Прошла всего неделя, как проводили отца, и случилась беда. У матери воспалился аппендикс – и её, когда Костя был в школе, отвезли с работы в больницу.
февраль 2025
СТРОФЫ
Из орбит вылезают глаза,
Кровь потоками льется рекой
Даже сталь потеряла покой
Тьма вопросов, но где же ответ
Долгожданный в туннеле, где свет?
январь 2025
ЮМОР И САТИРА
— Проездом в Иерусалим, — заявил жителям Газы президент США Дональд Трамп:
– Хочу вам сообщить приятную новость, я решил палестинскую территорию преобразовать в "Ривьеру Ближнего Востока".
Палестинцы внимали Дональду с сыновней любовью. Трампа понесло. Он почувствовал прилив новых сил и идей…
февраль 2025
ЗЛОБА ДНЯ
Если армия держится не на энтузиазме, а на страхе, то она начнет разваливаться, когда страх смерти перевесит страх перед наказанием…
февраль 2025
СТРОФЫ
Васька мошной трях да трях
на семи углах,
по всем концам звон стоит,
ретивое веселит,
развернись, душа,
до последнего гроша.
февраль 2025
ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ
Дорогие наездницы, не списывайте со счетов своих старых, умудрённых опытом, спортивных коней, ведь когда-то вы с ними участвовали в скачках и порой занимали призовые места.
февраль 2025
ПРОЗА
Радость может свалиться, как снег на голову, а беда – как сосулька. Прошла всего неделя, как проводили отца, и случилась беда. У матери воспалился аппендикс – и её, когда Костя был в школе, отвезли с работы в больницу.
февраль 2025
У Гарика Стуликова открылся дар. И так он, падла, неожиданно открылся, что Гарик, когда сообразил, что, собственно, произошло, чуть не дал дуба прямо в метро. Умирать, наверняка, и так-то не самое большое удовольствие, а умирать, находясь уже под землей – это как-то совсем нетрадиционно. Но – обо всем по порядку!
февраль 2025