Мифы, легенды и курьёзы Российской империи XVIII–XIX веков. Часть первая

автор рисунков Давид Левин

Вступление

Ед­ва ли не вся ис­то­рия Рос­сий­ской им­пе­рии со вре­мён им­пе­рато­ра Пет­ра Ве­лико­го и вплоть до на­чала XX ве­ка, по­мимо стан­дар­тно­го для лю­бой стра­ны пос­ту­патель­но­го раз­ви­тия (как и дол­гих пе­ри­одов от­но­ситель­ной стаг­на­ции), яв­ля­ет­ся ис­то­ри­ей войн и за­во­ева­ний «соп­ре­дель­ных тер­ри­торий». Тех во­ору­жён­ных кон­флик­тов, ко­торые по­роди­ли хи­меру о соз­да­нии не­ко­его «сла­вян­ско­го ми­ра»: зак­ры­той го­сударс­твен­ной «эко­сис­те­мы», ко­торая от­че­го-то упор­но и це­ленап­равлен­но (бо­лее то­го, не имея для это­го ни­каких яв­ных при­чин по­мимо вос­па­лён­ных фан­та­зий сво­их на­ибо­лее неп­ри­мири­мых апо­логе­тов), на­мерен­ной ксе­нофо­би­ей и неп­ри­яти­ем все­го «ино­зем­но­го», пы­талась про­тиво­пос­та­вить се­бя все­му ос­таль­но­му ми­ру… За­тор­ма­живая раз­ви­тие, преж­де все­го, стра­ны собс­твен­ной…

Как ни уди­витель­но и ни прис­кор­бно и то, что ед­ва ли не вся ис­то­рия рус­ской куль­ту­ры (и рус­ской клас­си­чес­кой ли­тера­туры XIX ве­ка в осо­бен­ности), уже, в свою оче­редь, яв­ля­лись по­пыт­кой про­тиво­пос­та­вить се­бя пов­се­мес­тной без­ду­хов­ности, каз­нокрадс­тву и не­тер­пи­мос­ти ко все­му ино­род­но­му в рос­сий­ском об­щес­тве. Не­тер­пи­мос­ти, рож­дённой и ве­ками куль­ти­виру­емой, к со­жале­нию, не всег­да прив­ле­катель­ной рос­сий­ской го­сударс­твен­ностью.

Увы, уг­лублён­ные и бес­пристрас­тные по­пыт­ки са­мос­то­ятель­но ос­мыслить ис­то­рию собс­твен­ной стра­ны ед­ва ли не в лю­бой пе­ри­од су­щес­тво­вания го­сударс­тва Рос­сий­ско­го счи­тались чем-то пос­тыдным и да­же пре­досу­дитель­ным. И, как следс­твие, – по впол­не по­нят­ным при­чинам – сов­сем не при­ветс­тво­вались. Бо­лее то­го, от­кро­вен­но пре­сека­лись «веч­но нед­ремлю­щими ор­га­нами, уком­плек­то­ван­ны­ми ком­пе­тен­тны­ми сот­рудни­ками с не­из­менно хо­лод­ны­ми сер­дца­ми и го­рячи­ми го­лова­ми»…

Впро­чем, и это уже дав­но не но­во как для оте­чес­твен­ной, так и для ми­ровой ис­то­рии, ко­торая, как из­вес­тно, име­ла тен­денцию пов­то­рять­ся, без­жа­лос­тно пе­рема­лывая лю­бые на­силь­ствен­ные дей­ствия по от­но­шению к сво­ему ес­тес­твен­но­му хо­ду раз­ви­тия. При­чём «име­ла тен­денцию пов­то­рять­ся» всег­да и бе­зо вся­ких ис­клю­чений, отыг­ры­ва­ясь в даль­ней­шем, в пер­вую оче­редь, на са­мых ярых сво­их апо­логе­тах, го­товых ра­ди на­думан­ных те­орий, фан­та­зий и им­пер­ских ам­би­ций «по­вора­чивать ре­ки вспять, а так­же сво­рачи­вать как го­ры, так и чу­жие го­ловы»…
 
…Все очер­ки в дан­ном сбор­ни­ке на­мерен­но рас­став­ле­ны не в пос­ле­дова­тель­ном, а в про­из­воль­ном по­ряд­ке, что­бы чи­татель не чувс­тво­вал се­бя обя­зан­ным про­честь всю кни­гу «от кор­ки до кор­ки» и тем бо­лее не при­вязы­вал­ся к по­ряд­ку «ну­мера­ции стра­ниц». Да и са­ма хро­ноло­гия в кни­ге фак­ти­чес­ки от­сутс­тву­ет, а каж­дая от­дель­ная ис­то­рия яв­ля­ет­ся за­вер­шённым ло­гичес­ким от­рывком, ко­торый свя­зан с лю­бым дру­гим тек­стом в кни­ге лишь мес­том дей­ствия или, ины­ми сло­вами, фор­маль­ной при­вяз­кой к Рос­сий­ской им­пе­рии XVIII–XIX ве­ков и её «не­од­нознач­ной ис­то­рии».

С дру­гой сто­роны, ед­ва ли каж­дая пер­вая стра­на в ми­ре мо­жет наз­вать своё прош­лое «не­од­нознач­ным». По­тому лишь от ин­те­реса чи­тате­ля к ис­то­рии Рос­сий­ской им­пе­рии (как и мас­терс­тва рас­сказ­чи­ка) за­висит нас­коль­ко ув­ле­катель­ны­ми бу­дут очер­ки в дан­ной кни­ге для зри­тель­но­го и эс­те­тичес­ко­го вос­при­ятия. Как и для ин­форма­ци­он­ной под­питки ску­де­юще­го с каж­дым го­дом ин­те­реса то ли «рос­сий­ско­го элек­то­рата», то ли «глу­бин­но­го рос­сий­ско­го на­рода» к пе­чат­но­му сло­ву.

И, как на­де­ет­ся ав­тор, хо­тя бы курь­ёз­ность, а под­час и от­кро­вен­ная анек­до­тич­ность си­ту­аций, опи­сан­ных в этой кни­ге, ста­нет для чи­тате­лей той са­мой «изю­мин­кой», ко­торая хо­тя бы в не­боль­шой сте­пени воз­ро­дит у пос­ледних ин­те­рес к ис­то­рии и куль­ту­ре «до­рево­люци­он­ной» Рос­сии.

Ав­тор.
Во­ронеж.
2023 г.

Пушкин: «Так было мне, мои друзья, и кюхельбекерно, и тошно»

Ко­личес­тво «ми­фов», ле­генд и прос­то за­бав­ных ис­то­ричес­ких анек­до­тов, ок­ру­жав­ших А. С. Пуш­ки­на впол­не дос­той­но то­го, что­бы на­писать о них от­дель­ную кни­гу (и, впол­не ве­ро­ят­но, не од­ну).

Всю свою, увы, не­дол­гую жизнь не­заб­венный «Але­сан Сер­ге­ич» об­ла­дал не толь­ко ис­клю­читель­ным ли­тера­тур­ным та­лан­том, ко­торо­му нав­сегда бы­ло уго­това­но ос­тать­ся в ис­то­рии ми­ровой ли­тера­туры, но и в ре­аль­ной жиз­ни «Пуш­кин – это на­ше всё» (по впол­не спра­вед­ли­вому за­меча­нию дру­гого зна­мени­того по­эта) был не­обык­но­вен­но ос­тёр на язык, а под­час и от­кро­вен­но нес­но­сен да­же для сво­их бли­жай­ших и го­рячо лю­бимых им дру­зей.

Не­ос­по­рим и тот факт, что «На­ше всё» ни­ког­да не лез за сло­вом в кар­ман и всег­да го­тов был дать оп­по­нен­ту не толь­ко сло­вес­ный «от­пор», но да­же са­тис­факцию на ду­эли. Из-за че­го, как из­вес­тно, в фев­ра­ле 1837 го­да на­ша стра­на и ли­шилась сво­его ве­личай­ше­го по­эта…

Впро­чем, сто­ит ли сра­зу о грус­тном?

Од­на из за­бав­ных ис­то­рий, свя­зан­ных с Пуш­ки­ным, так­же вклю­чила в се­бя и вто­рую, нам­но­го ме­нее из­вес­тную ду­эль, не­пос­редс­твен­ным учас­тни­ком ко­торой стал «На­ше всё».

Ис­то­рия та, слу­чив­ша­яся, су­дя по все­му, в на­чале 1818 го­да, за 200 лет об­росла до­мыс­ла­ми, до­пол­ни­тель­ны­ми под­робнос­тя­ми и про­чими де­таля­ми, ко­торые вряд ког­да-ли­бо воз­можно бу­дет точ­но под­твер­дить или оп­ро­вер­гнуть. По­тому, как обыч­но, ос­та­вим на ус­мотре­ние вдум­чи­вого чи­тате­ля – ве­рить ка­ким-ли­бо де­талям из слу­чив­ше­гося, ли­бо прос­то от­махнуть­ся от них, как от до­сужих до­мыс­лов.

Опос­ре­дован­ным же учас­тни­ком, ко­торый по раз­ным сви­детель­ствам, чуть бы­ло не стал единс­твен­ной жер­твой той ду­эли, был дру­гой «ве­ликий рус­ский» – Ан­тон Ан­то­нович Дель­виг, по­эт, ли­тера­тур­ный ре­дак­тор и бу­дущий из­да­тель. Так же, как и Пуш­кин, вос­пи­тан­ник Цар­ско­сель­ско­го ли­цея и «по сов­мести­тель­ству» бли­жай­ший друг «На­шего всё», ко­торо­го пос­ледний за меч­та­тель­ность и пло­хую ус­пе­ва­емость в ли­цее шу­тя на­зывал «сын ле­ни вдох­но­вен­ный». 

Не­пос­редс­твен­ным же про­тив­ни­ком Пуш­ки­на на ду­эли стал ещё один из бли­жай­ших его дру­зей и так­же вос­пи­тан­ник Цар­ско­сель­ско­го ли­цея, Виль­гельм Кю­хель­бе­кер. Рус­ский по­эт, об­щес­твен­ный де­ятель и бу­дущий де­каб­рист.

По ис­то­ричес­ким сви­детель­ствам, Кю­хель­бе­кер всег­да был дос­та­точ­но слаб здо­ровь­ем. Был он очень ху­дым и час­то на­чинал за­дыхать­ся, да­же чи­тая лек­ции. Но нес­мотря на оп­ре­делён­ную фи­зичес­кую не­мощь (на­пом­ним, что в обя­затель­ную прог­рамму обу­чения мо­лодых дво­рян в ли­цее вхо­дили гим­насти­чес­кие дис­ципли­ны, тре­бовав­шие серь­ёз­ных фи­зичес­ких наг­ру­зок, та­кие, как фех­то­вание, тан­цы, пла­вание и вер­хо­вая ез­да), был он ис­клю­читель­но лю­бим и ува­жа­ем все­ми ос­таль­ны­ми вос­пи­тан­ни­ками ли­цея.

Тем не ме­нее в сти­хах Кю­хель­бе­кера в мо­лодос­ти по­мимо мыс­ли и чувс­тва, бы­ло мно­го при­тор­ности и па­фос­ности (оче­вид­но, в по­пыт­ке под­ра­жать ве­ликим по­этам прош­ло­го). Что ка­са­ет­ся Пуш­ки­на, то он был не­тер­пим к сти­хам, где бы­ло слиш­ком мно­го меч­та­тель­нос­ти и на­думан­ных эмо­ций. И при всех тёп­лых чувс­твах к Кю­хель­бе­керу не­ред­ко вы­водил его из се­бя дос­та­точ­но ед­ки­ми вы­пада­ми в от­но­шении его сти­хов.

Как сви­детель­ству­ют не­кото­рые ис­то­ричес­кие ис­точни­ки, зна­мени­тый по­эт Ва­силий Жу­ков­ский, ко­торо­му по­мимо его собс­твен­но­го твор­чес­тва все мы обя­заны луч­шим пе­рево­дом на рус­ский язык «Одис­сеи» Го­мера, был не­ред­ко осаж­да­ем мо­лоды­ми по­эта­ми, ко­торые чи­тали ему свои сти­хи в на­деж­де по­лучить сло­ва одоб­ре­ния от приз­нанно­го мэт­ра.

Од­нажды, как яко­бы рас­ска­зывал Вла­димир Ива­нович Даль, Жу­ков­ский был зван на ве­ликос­вет­ский ужин, но ещё днём чем-то силь­но расс­тро­ил се­бе же­лудок и ос­тался до­ма, ку­да к не­му в тот же ве­чер явил­ся Виль­гельм Кю­хель­бе­кер чи­тать свои сти­хи.

Эти-то два фак­та, оче­вид­но, и ро­дили зна­мени­тую пуш­кин­скую эпиг­рамму, ко­торая ед­ва не ста­ла при­чиной ги­бели од­но­го из дру­зей зи­мой 1818 го­да.

Ед­ва ли не в тот же ве­чер и, как ска­зали бы в на­ше «веч­но не­лёг­кое вре­мя» – бук­валь­но «на ко­лен­ке», тог­да ещё не та­кой ве­ликий, ка­ким он стал впос­ледс­твии, «Алек­сан Сер­ге­ич» на­писал ед­ва ли не са­мую из­вес­тную и ци­тиру­емую из сво­их эпиг­рамм:

За ужи­ном объ­ел­ся я,
А Яков за­пер дверь оп­лошно –
Так бы­ло мне, мои друзья,
И кю­хель­бе­кер­но, и тош­но.

Всё, что слу­чилось пос­ле то­го, как текст эпиг­раммы был про­читан Кю­хель­бе­кером, оку­тано ле­ген­да­ми, тай­на­ми и «ми­фами». Но од­но не­сом­ненно: оби­жен­ный до глу­бины ду­ши Кю­хель­бе­кер пот­ре­бовал от Пуш­ки­на са­тис­факции.

Яко­бы Пуш­кин не смог пе­ревес­ти всю ис­то­рию в не­вин­ную шут­ку, и де­ло дош­ло до ре­аль­ной ду­эли. По сви­детель­ствам бу­дуще­го зна­мени­того ук­ра­ин­ско­го пи­сате­ля, ис­то­рика и эт­ногра­фа Ни­колая Мар­ке­вича, на тот мо­мент сов­сем ещё юно­го по­эта, жи­вуще­го с семь­ей в Пе­тер­бурге и то ли лич­но при­сутс­тво­вав­ше­го на ду­эли (ибо был он лич­но зна­ком и с Пуш­ки­ным, и с Дель­ви­гом, и с Кю­хель­бе­кером), то ли слы­шав­ше­го обо всём «из пер­вых рук», ду­элян­ты яви­лись на Вол­ко­во по­ле и за­те­яли стре­лять­ся в не­ко­ем не­дос­тро­ен­ном фа­миль­ном скле­пе.

Пуш­кин, по впол­не по­нят­ным при­чинам, не хо­тел глу­пой ду­эли с близ­ким дру­гом. Тем бо­лее из-за со­вер­шенно не­вин­ной шут­ки. Но от­ка­зать­ся не поз­во­ляли ни «нор­мы при­личий» то­го вре­мени, ни дво­рян­ская честь.

Се­кун­дантом Кю­хель­бе­кера на ду­эли был имен­но Ан­тон Дель­виг, ко­торый сто­ял в нес­коль­ких ша­гах от «ос­кор­блён­ной сто­роны». Кто был се­кун­дантом Пуш­ки­на, ис­то­рия ли­бо умал­чи­ва­ет, ли­бо (по раз­ным вер­си­ям) «пу­та­ет­ся в по­каза­ни­ях».

Пос­ле стан­дар­тной пред­ду­эль­ной про­цеду­ры все сош­лись на том, что пер­вым стре­лять бу­дет имен­но Кю­хель­бе­кер. За Пуш­ки­ным ос­та­вал­ся вто­рой, он же – от­ветный выс­трел.

Пос­ле то­го, как все фор­маль­нос­ти бы­ли соб­лю­дены, Кю­хель­бе­кер под­нял пис­то­лет и на­чал при­цели­вать­ся. Пуш­кин в этот мо­мент яко­бы зак­ри­чал: «Дель­виг! Стань на моё мес­то, здесь бе­зопас­нее».

Крик Пуш­ки­на, ещё раз кос­венно ос­корбив­ший Кю­хель­бе­кера, как не­важ­но­го стрел­ка, взбе­сил пос­ледне­го и то­го боль­ше. Ру­ка Кю­хель­бе­кера дрог­ну­ла, он раз­вернул­ся в пол-обо­рота и слу­чай­но на­жал на ку­рок…

Пу­ля яко­бы про­била фу­раж­ку на го­лове Дель­ви­га. Хо­тя и не при­чинив пос­ледне­му ни­како­го фи­зичес­ко­го увечья.

Си­ту­ация яв­но выш­ла за рам­ки шут­ки, ибо мог пос­тра­дать со­вер­шенно неп­ри­час­тный к ис­то­рии че­ловек.

Но и здесь бу­дущий ве­ликий по­эт не смог удер­жать­ся и «из­ме­нить се­бе», ос­та­ва­ясь всё тем же ос­трым на сло­во Пуш­ки­ным.

Пос­лу­шай, то­варищ, – вос­клик­нул «На­ше Всё», об­ра­ща­ясь к Кю­хель­бе­керу, – го­ворю без лес­ти – ты сто­ишь друж­бы, но без эпиг­раммы ты и по­роху не сто­ишь!

Пос­ле че­го бро­сил свой за­ряжен­ный пис­то­лет в снег.

Яко­бы Кю­хель­бе­кер пы­тал­ся зас­та­вить сде­лать Пуш­ки­на от­ветный выс­трел, но пос­ледний нап­рочь от­ка­зал­ся стре­лять, ссы­ла­ясь на фор­маль­ную при­чину, что в ствол пис­то­лета по­пал снег и по­рох внут­ри уже от­сы­рел…

Ра­зуме­ет­ся, друзья быс­тро по­мири­лись. Хо­тя вы­раже­ние «и кю­хель­бе­кер­но, и тош­но», ко­торое с лёг­кой ру­ки не­заб­венно­го «Але­сан Сер­ге­ича» ста­ло кры­латым, ве­ликий по­эт ещё не раз ис­поль­зо­вал как ус­тно, так и в сво­их пись­мах. Нап­ри­мер, во вре­мя пу­тешес­твия по Рос­сий­ской им­пе­рии в ян­ва­ре 1823 го­да в чис­ле про­чего Пуш­кин пи­сал сво­ему бра­ту Ль­ву из Ки­шинё­ва: «Бла­гора­зум­ный Ле­винь­ка… Про­щай, ду­ша моя! Ес­ли уви­дим­ся, то-то за­цалую, за­гово­рю и за­читаю. Я ведь те­бе пи­сал, что Кю­хель­бе­кер­но мне на чу­жой сто­роне. А где Кю­хе?..»

Что­бы за­вер­шить очерк на вы­сокой но­те и по­казать осо­бен­но впе­чат­ли­тель­но­му чи­тате­лю ис­крен­нее и тре­пет­ное от­но­шение Пуш­ки­на к сво­ему близ­ко­му дру­гу и его сти­хам, дос­та­точ­но при­вес­ти сти­хот­во­рение «На­шего Всё», на­писан­ное и пос­вя­щён­ное им имен­но Виль­гель­му Кю­хель­бе­керу ещё в 1817 го­ду.

В пос­ледний раз, в ти­ши у­еди­ненья,
Мо­им сти­хам вни­ма­ет наш Пе­нат!
Ли­цей­ской жиз­ни ми­лый брат,
Де­лю с то­бой пос­ледние мгно­венья!
Итак, они прош­ли – ле­та со­еди­ненья; –
Итак, ра­зор­ван он – наш брат­ский вер­ный круг!
Прос­ти!... хра­нимый тай­ным не­бом,
Не раз­лу­чай­ся, ми­лый друг,
С фор­ту­ной, дру­жес­твом и Фе­бом, –
Уз­най лю­бовь – не­ведо­мую мне –
Лю­бовь на­дежд, вос­торгов, упо­енья:
И дни твои по­летом сно­виденья
Да про­летят в счас­тли­вой ти­шине!
Прос­ти…. где б ни был я: в ог­не ли смер­тной бит­вы,
При мир­ных ли бре­гах ро­димо­го ручья,
Свя­тому братс­тву ве­рен я!
И пусть…. (ус­лы­шит ли Судь­ба мои мо­лит­вы?)
Пусть бу­дут счас­тли­вы все, все твои друзья!

Маркиз де Кюстин. Шокирующие «Записки о России»

Уди­витель­но, но од­на из са­мых от­кро­вен­ных книг о Рос­сии, бы­ла на­писа­на инос­тран­цем…

Кни­га, ко­торая бук­валь­но и без пре­уве­личе­ния ста­ла ми­ровым бес­тсел­ле­ром, пе­ре­из­да­валась мно­жес­тво раз и до сих пор не толь­ко не по­теря­ла сво­ей ак­ту­аль­нос­ти, но, ка­жет­ся, воб­ра­ла в се­бя все те внев­ре­мен­ные наб­лю­дения о чер­тах и осо­бен­ностях на­шей «мно­гос­тра­даль­ной» от­чизны, ко­торые ак­ту­аль­ны для Рос­сии в лю­бой ис­то­ричес­кий пе­ри­од.

Ещё бо­лее уди­витель­но то, что кни­гу, на­писан­ную в 1839 го­ду и впер­вые из­данную в 1843 го­ду во Фран­ции, офи­ци­аль­но зап­ре­щали в Рос­сии. И да­же в Со­вет­ском Со­юзе – стра­не «с са­мым спра­вед­ли­вым со­ци­аль­ным ус­трой­ством за всю ми­ровую ис­то­рию» – пуб­ли­кова­ли, сок­ра­тив поч­ти в 3 ра­за… Кни­гу, о ко­торой в Рос­сии до сих пор зна­ют лишь ис­то­рики и ли­тера­туро­веды и ко­торая во­об­ще не­из­вес­тна ши­рокой чи­та­ющей пуб­ли­ке…
 
Мар­киз Ас­тольф Луи Ле­онор де Кюс­тин, фран­цуз­ский арис­тократ, ро­див­ший­ся на ис­хо­де 18-го ве­ка во Фран­ции (то есть вре­мени, ког­да ны­неш­нюю Пя­тую рес­публи­ку сот­ря­сали пос­ледс­твия Ве­ликой Фран­цуз­ской ре­волю­ции, а за­тем На­поле­онов­ских войн), был ярым при­вер­женцем аб­со­лют­ной мо­нар­хии. Ли­тера­тор и пу­тешес­твен­ник, де Кюс­тин при­об­рёл ми­ровую из­вес­тность, преж­де все­го, как ав­тор сво­их объ­ём­ных за­писок о Рос­сии. Кни­ги, ко­торую он на­писал пос­ле трех­ме­сяч­но­го пре­быва­ния в Рос­сий­ской им­пе­рии в 1839 го­ду. И ко­торая так и на­зыва­ет­ся – «Рос­сия в 1839 го­ду» (во фран­цуз­ском ори­гина­ле – «La Russie en 1839»).

Как пок­лонник аб­со­лют­ной мо­нар­хии, ко­торую он сам не зас­тал и знал лишь из книг или вос­по­мина­ний стар­ше­го по­коле­ния сво­их сов­ре­мен­ни­ков, де Кюс­тин ре­шил по­сетить Рос­сию и во­очию убе­дить­ся, что са­модер­жавная, мо­нар­хи­чес­кая власть яв­ля­ет­ся на­ибо­лее оп­ти­маль­ной фор­мой го­сударс­твен­но­го прав­ле­ния.

По его собс­твен­но­му приз­на­нию, де Кюс­тин, яв­лявший­ся убеж­дённым мо­нар­хистом – ци­тата: «ехал в Рос­сию ис­кать до­водов про­тив рес­публи­ки», а вер­нулся в род­ную Фран­цию пос­ле трёх ме­сяцев в Рос­сии, по су­ти, с пол­ным неп­ри­яти­ем аб­со­лютиз­ма, как фор­мы прав­ле­ния и го­сударс­твен­но­го ус­трой­ства.

В его наб­лю­дени­ях, ко­торые, ка­залось, шо­киро­вали его са­мого и пол­ностью зас­та­вили пе­рес­мотреть свои убеж­де­ния, де Кюс­тин раз­мышля­ет об аб­со­лют­ной фор­ме прав­ле­ния, ко­торая не толь­ко по­губи­ла Фран­цию, как мо­нар­хи­чес­кое го­сударс­тво, но по той же при­чине мо­жет по­губить и Рос­сию.

В эпис­то­ляр­ном сти­ле то­го вре­мени, в те­чение лет­них ме­сяцев 1839 го­да, де Кюс­тин ежед­невно за­писы­вал свои наб­лю­дения от­но­ситель­но рос­сий­ских ре­алий, ста­ра­ясь смот­реть на всё ок­ру­жав­шее его мак­си­маль­но неп­ред­взя­тым взгля­дом, и офор­млял их в фор­ме пи­сем сво­им друзь­ям.

Во вре­мя пре­быва­ния в Рос­сии де Кюс­тин по­сетил Санкт-Пе­тер­бург, Мос­кву, Ярос­лавль, Вла­димир и Ниж­ний Нов­го­род, доль­ше все­го про­жив имен­но в сто­лице им­пе­рии…

В этой кни­ге, взгля­дом че­лове­ка, ко­торый ни­ког­да не бы­вал в Рос­сии (но ко­торый ехал в эту стра­ну в на­деж­де уви­деть в ней про­тотип ушед­шей нав­сегда аб­со­лютист­ской Фран­ции), Рос­сий­ская им­пе­рия опи­сана, как го­сударс­тво «вар­ва­ров» и ра­бов, все­пог­ло­ща­юще­го стра­ха и «бю­рок­ра­тичес­кой ти­рании».

Пос­ле из­да­ния «Рос­сии в 1839 го­ду» во Фран­ции её текст выз­вал нас­толь­ко бур­ный об­щес­твен­ный ре­зонанс, что да­же офи­ци­аль­ные влас­ти Рос­сии на­чали кам­па­нию по дис­кре­дита­ции кни­ги, за­казав у из­вес­тных ав­то­ров кри­тичес­кие и не­лицеп­ри­ят­ные статьи, ко­торые пос­ле­дова­тель­но вы­ходи­ли во Фран­ции.

Увы, кни­га, в ко­торой опи­сыва­ют­ся «тра­дици­он­ные ус­тои и ду­хов­ные скре­пы» и со­дер­жатся да­леко не са­мые лес­тные от­зы­вы о Рос­сии в це­лом, на­чиная от оцен­ки им­пе­рато­ра Ни­колая I и выс­ше­го све­та, вплоть до опи­сания нра­вов кресть­ян­ско­го бы­та и мен­таль­нос­ти прос­то­люди­нов, так и не дош­ла до рос­сий­ско­го чи­тате­ля, пос­коль­ку не бы­ла пе­реве­дена на рус­ский и оз­на­комить­ся с ней мог лишь ог­ра­ничен­ный круг чи­тате­лей, го­воря­щих и чи­та­ющих на фран­цуз­ском. Да и са­ма кни­га «не бы­ла ре­комен­до­вана» (а фак­ти­чес­ки по­пала под зап­рет цен­зу­ры) для рас­простра­нения в Рос­сии. По­тому вся «бу­ря об­сужде­ний» и кри­тики «За­писок» прош­ла в Ев­ро­пе, не пе­ресе­кая гра­ниц Рос­сий­ской им­пе­рии…

Тем не ме­нее бук­валь­но вся ли­тера­тур­ная об­щес­твен­ность в Рос­сии, на­чиная с Ва­силия Жу­ков­ско­го и за­кан­чи­вая Фё­дором Тют­че­вым, бы­ла воз­му­щена по­доб­ным от­кро­вен­ным и не­лицеп­ри­ят­ным изоб­ра­жени­ем Рос­сии… хо­тя, од­новре­мен­но, ед­ва ли не все «не­доволь­ные» от­ме­чали, что боль­шая часть от­ра­жён­но­го в «За­пис­ках» пол­ностью со­от­ветс­тво­вала дей­стви­тель­нос­ти.

В кни­ге Рос­сия по­каза­на в очень мрач­ных то­нах. Выс­ше­му об­щес­тву де Кюс­тин при­писы­ва­ет край­нее ли­цеме­рие и лишь фор­маль­ную ими­тацию ев­ро­пей­ско­го сти­ля жиз­ни и мыш­ле­ния.

Сам де Кюс­тин, ожи­дав­ший от по­сеще­ния Рос­сии под­твержде­ния сво­их «аб­со­лютист­ских» убеж­де­ний, приз­на­вал­ся, что «там ему бы­ло труд­но ды­шать». Вез­де и во всём чувс­тво­валась ти­рания, иду­щая от вер­ховной влас­ти.

В кни­ге де Кюс­тин за­меча­ет, что под вли­яни­ем это­го фор­ми­ру­ет­ся и раб­ский ха­рак­тер рус­ских, ко­торых заг­на­ли в уз­кие рам­ки ра­боле­пия и под­чи­нения. Ав­тор опи­сыва­ет, что во всей Рос­сии ра­бота­ет прин­цип пи­рами­даль­но­го на­силия: им­пе­ратор, об­ла­дая вер­ховной, бо­лее то­го, аб­со­лют­ной властью над дво­рянс­твом и го­сударс­твен­ны­ми чи­нов­ни­ками, слов­но фор­ми­ру­ет об­ра­зец, по ко­торо­му его ни­жес­то­ящие ве­дут се­бя со­от­ветс­тву­ющим об­ра­зом с под­чи­нён­ны­ми им людь­ми на всех сту­пень­ках со­ци­аль­ной лес­тни­цы вплоть до бес­прав­ных кре­пос­тных, ко­торые не имея ни­кого в под­чи­нении, вып­лёски­ва­ют бес­силь­ную зло­бу на чле­нов сво­их се­мей, уже собс­твен­ным по­веде­ни­ем и от­но­шени­ем к близ­ким фор­ми­руя тя­жёлый, а под­час со­вер­шенно не­выно­симый се­мей­ный быт.

В об­ратном же нап­равле­нии той са­мой пи­рами­ды, как от­ме­ча­ет де Кюс­тин, дей­ству­ют «за­коны» ли­цеме­рия, ра­боле­пия и за­ис­ки­вания. По мне­нию ав­то­ра кни­ги, рус­ские лишь пы­та­ют­ся ими­тиро­вать внеш­ние приз­на­ки ев­ро­пей­ско­го об­ра­за жиз­ни для то­го, что­бы их вос­при­нима­ли во всём ми­ре мо­гущес­твен­ной на­ци­ей. Яв­ный приз­нак все­го это­го, как пи­шет де Кюс­тин, это мак­си­маль­но и бо­лез­ненно вы­ражен­ное чес­то­любие рус­ских…

И лишь сво­бод­ных кресть­ян, ко­торых не кос­ну­лись кре­пос­тные от­но­шения, де Кюс­тин хва­лит за от­кры­тый и сво­бодо­люби­вый об­раз жиз­ни и ха­рак­тер.

Од­на из са­мых из­вес­тных и на­ибо­лее рас­хо­жих ци­тат из его кни­ги воб­ра­ла в се­бя, как ан­но­тация, ос­новное со­дер­жа­ние наб­лю­дений ав­то­ра:

«Ког­да сол­нце глас­ности взой­дёт, на­конец, над Рос­си­ей, оно ос­ве­тит столь­ко нес­пра­вед­ли­вос­тей, столь­ко чу­довищ­ных жес­то­кос­тей, что весь мир сод­рогнёт­ся. Впро­чем, сод­рогнёт­ся он не силь­но, ибо та­ков удел прав­ды на зем­ле. Ког­да на­родам не­об­хо­димо знать ис­ти­ну, они её не ве­да­ют, а ког­да, на­конец, ис­ти­на до них до­ходит, она ни­кого уже не ин­те­ресу­ет, ибо зло­упот­ребле­ния по­вер­женно­го ре­жима вы­зыва­ют к се­бе рав­но­душ­ное от­но­шение».

В Со­вет­ском Со­юзе в 1930 го­ду вы­пус­ти­ли ва­ри­ант кни­ги де Кюс­ти­на, сок­ра­щён­ный поч­ти в три ра­за. Кни­га бы­ла наз­ва­на «Ни­кола­ев­ская Рос­сия». Бо­лее то­го, пе­ревод на­мерен­но был сде­лал с гру­быми не­точ­ностя­ми и ис­ка­жени­ями слов ав­то­ра.

В са­мом пре­дис­ло­вии к из­да­нию уже бы­ло ука­зано, что текст силь­но сок­ра­щён, пос­коль­ку не бы­ло смыс­ла пуб­ли­ковать – ци­тата: «мно­го из­лишних се­мей­ных и ав­то­би­ог­ра­фичес­ких под­робнос­тей, чрез­вы­чай­но ча?сты пов­то­рения, встре­ча­ют­ся об­ширные и не всег­да иду­щие к де­лу ис­то­ричес­кие эк­скур­сы, и …кни­га Кюс­ти­на пе­рег­ру­жена фи­лософ­ски­ми раз­мышле­ни­ями».

В пер­вом со­вет­ском из­да­нии кни­ги 1930 го­да из ори­гиналь­но­го тек­ста бы­ли изъ­яты бук­валь­но все мыс­ли, под­твержда­ющие ге­нераль­ный те­зис кни­ги, а имен­но: о па­губ­ности еди­нолич­ной и бес­кон­троль­ной влас­ти, о цен­тра­лиза­ции бю­рок­ра­тичес­ко­го ап­па­рата для уп­равле­ния нас­толь­ко ог­ромной стра­ной.

Опять же, из ори­гина­ла бы­ли уб­ра­ны и прог­но­зы де Кюс­ти­на о том, что ре­волю­ция в Рос­сии не­из­бежна, ес­ли не из­ме­нить сис­те­му уп­равле­ния го­сударс­твом. А так­же об ос­новных дви­жущих си­лах ре­волю­ции в Рос­сии.
 
Пер­вый же пол­ный текст кни­ги на рус­ском язы­ке был из­дан лишь в 1999 го­ду не­боль­шим ти­ражом, пос­ле че­го пе­ре­из­да­вал­ся ещё нес­коль­ко раз.

Дос­та­точ­но лишь при­вес­ти сло­ва из­вес­тно­го аме­рикан­ско­го по­лити­ка Збиг­не­ва Бже­зин­ско­го, как сум­ми­рован­ное мне­ние ис­то­риков и по­лито­логов о кни­ге и Рос­сии в це­лом. Сло­ва, ко­торые Бже­зин­ский опуб­ли­ковал в ан­но­тации к аме­рикан­ско­му из­да­нию «За­писок» в 1987 го­ду:

«Ни один со­вето­лог ещё ни­чего не до­бавил к проз­ре­ни­ям де Кюс­ти­на в том, что ка­са­ет­ся рус­ско­го ха­рак­те­ра и ви­зан­тий­ской при­роды рус­ской по­лити­чес­кой сис­те­мы. В са­мом де­ле, что­бы по­нять сов­ре­мен­ные со­вет­ско-аме­рикан­ские от­но­шения во всех их слож­ных по­лити­чес­ких и куль­тур­ных ню­ан­сах, нуж­но про­читать все­го лишь две кни­ги: «О де­мок­ра­тии в Аме­рике» де Ток­ви­ля и кюс­тин­скую «Ля Рюс­си».

Что­бы про­ил­люс­три­ровать нес­коль­ко ос­новных мыс­лей ав­то­ра кни­ги, дос­та­точ­но при­вес­ти нес­коль­ко на­ибо­лее из­вес­тных и по­каза­тель­ных ци­тат де Кюс­ти­на из его «За­писок о Рос­сии»:

– «Рос­сия – стра­на со­вер­шенно бес­по­лез­ных фор­маль­нос­тей».

– «Каж­дый ста­ра­ет­ся за­мас­ки­ровать пред гла­зами влас­те­лина пло­хое и выс­та­вить на­показ хо­рошее».

– «Бо­гатые здесь не сог­ражда­не бед­ных».

– «…изо всех ев­ро­пей­ских го­родов Мос­ква – са­мое ши­рокое по­ле де­ятель­нос­ти для ве­ликос­вет­ско­го раз­врат­ни­ка. Рус­ское пра­витель­ство прек­расно по­нима­ет, что при са­модер­жавной влас­ти не­об­хо­дима от­ду­шина для бун­та в ка­кой-ли­бо об­ласти, и, ра­зуме­ет­ся, пред­по­чита­ет бунт в мо­раль­ной сфе­ре, не­жели по­лити­чес­кие бес­по­ряд­ки. Вот в чём сек­рет рас­пу­щен­ности од­них и по­пус­ти­тель­ства дру­гих».

– «Не­доб­ро­совес­тность пе­чаль­но от­ра­жа­ет­ся на всём и в осо­бен­ности на ком­мерчес­ких де­лах».

– «...не­рас­по­ложе­ние к су­ду ка­жет­ся мне вер­ным приз­на­ком нес­пра­вед­ли­вос­ти су­дей».

– «…в ар­мии – не­веро­ят­ное зверс­тво…».

– «По­лиция, столь про­вор­ная, ког­да нуж­но му­чить лю­дей, от­нюдь не спе­шит, ког­да об­ра­ща­ют­ся к ней за по­мощью».

– «Оби­лие нич­тожных, со­вер­шенно из­лишних мер… де­ла­ет не­об­хо­димым на­личие бес­ко­неч­но­го мно­жес­тва вся­кого ро­да чи­нов­ни­ков».

– «…ар­мия чи­нов­ни­ков, эта су­щая яз­ва Рос­сии. Эти гос­по­да об­ра­зу­ют неч­то вро­де дво­рянс­тва…».

– «Рос­си­ей уп­равля­ет класс чи­нов­ни­ков… и уп­равля­ет час­то на­пере­кор во­ле мо­нар­ха… са­модер­жец все­рос­сий­ский час­то за­меча­ет, что он вов­се не так все­силен, как го­ворят, и с удив­ле­ни­ем, в ко­тором он бо­ит­ся сам се­бе приз­нать­ся, ви­дит, что власть его име­ет пре­дел. Этот пре­дел по­ложен ему бю­рок­ра­ти­ей…».

– «В Рос­сии мо­нарх мо­жет быть лю­бим на­родом, да­же ес­ли он не­доро­го це­нит че­лове­чес­кую жизнь».

– «В [Пет­ро­пав­лов­ской] кре­пос­ти пог­ре­ба­ют им­пе­рато­ров и со­дер­жат го­сударс­твен­ных прес­тупни­ков – стран­ный спо­соб чтить мер­тве­цов!»

– «В Рос­сии вся­кий пра­витель – бог, вся­кая мо­нар­хи­ня – Ар­ми­да и Кле­опат­ра».

– «В Рос­сии единс­твен­ный доз­во­лен­ный шум суть кри­ки вос­хи­щения».

В зак­лю­чение же ко­рот­ко­го очер­ка, ещё раз сто­ит на­пом­нить о том, что всё это бы­ло на­писа­но де Кюс­ти­ном поч­ти два ве­ка на­зад, в 1839 го­ду. Вы­воды же из про­читан­но­го и собс­твен­ные умо­зак­лю­чения лю­бой чи­татель мо­жет сде­лать са­мос­то­ятель­но…