Я не согласен ни с одним словом, которое вы говорите, но готов умереть за ваше право это говорить... Эвелин Беатрис Холл

независимый интернет-журнал

Держись заглавья Кругозор!.. Наум Коржавин
x

Крепостной музыкант

Опубликовано 15 Января 2021 в 06:27 EST

.«А пишете вы ведь правой рукой?» Нана кивнул. На что начальник опять улыбнулся, взял его за левое запястье и сказал: «Ну тогда мы правую руку пока побережём. Пойдёмте-ка со мной». Затем подвёл Нану ко входной двери, открыл, положил его левую ладонь в проём у дверных петель и со всей силы дверь захлопнул. Как лучины, хрустнули поломанные кости...
Гостевой доступ access Подписаться

Пять лет на­зад был опуб­ли­кован мой рас­сказ «Судь­ба Му­зыкан­та» о жиз­ни скри­пача Л.С. Тыш­ко­ва.  Там я крат­ко упо­минал его дво­юрод­но­го бра­та пи­анис­та Ана­ния (На­ну) Швар­цбур­га. К со­жале­нию Ана­ний Ефи­мович ра­но ушёл из жиз­ни, все­го в 56 лет, и не ос­та­вил пос­ле се­бя ни­каких за­писей.

В 1972 го­ду он при­ез­жал из Крас­но­яр­ска в Свер­дловск на свадь­бу сво­ей пле­мян­ни­цы, до­чери Л.С. Тыш­ко­ва (я на той свадь­бе был же­нихом), где мы с ним поз­на­коми­лись, и он, по­лулё­жа на ди­ване в сво­ей лю­бимой по­зе, весь ве­чер рас­ска­зывал мне про свою жизнь. Не мо­гу се­бе прос­тить, что в пред­сва­деб­ной су­мато­хе не за­писал тог­да его уди­витель­ные ис­то­рии. В этом рас­ска­зе я та­юсь вос­ста­новить судь­бу это­го за­меча­тель­но­го че­лове­ка по кро­хам то­го, что за дол­гие го­ды сох­ра­нила моя па­мять.

По­езд ос­та­новил­ся у де­ревян­но­го пер­ро­на ста­рин­но­го бе­лорус­ско­го го­род­ка По­лоц­ка. Из мяг­ко­го ва­гона выш­ли два мо­лодых че­лове­ка до­воль­но не­обыч­но­го для этих мест ви­да. В гла­за бро­сались их ко­рот­кие клет­ча­тые брю­ки ан­глий­ско­го пок­роя с зас­тёжка­ми ни­же ко­лена, яр­кие мод­ные ру­баш­ки за­пад­но­го сти­ля и ши­роко­полые шля­пы, а глав­ное – от­кры­тые и улыб­чи­вые ли­ца. Та­кие ли­ца в со­вет­ской стра­не к то­му 1936 го­ду уже не встре­чались вов­се. Од­но­му из этих инос­тран­цев бы­ло 19 лет, а дру­гому 18. В ру­ках они дер­жа­ли по не­боль­шо­му ба­уль­чи­ку. Вый­дя из ва­гона, ре­бята не­уве­рен­но ста­ли ози­рать­ся вок­руг, но их рас­те­рян­ность бы­ла не­дол­гой. К ним сра­зу бро­силась ма­лень­кая ста­руш­ка с кри­ком «Лё­воч­ка! На­ноч­ка!» Они оба об­хва­тили её ру­ками: «Здравс­твуй, ба­буш­ка! Вот и мы!»

Ба­буш­ка жи­ла не­дале­ко от вок­за­ла в ма­лень­ком по­косив­шимся до­мике с ого­родом, пря­мо у ре­ки Да­уга­ва. При­езд вну­ков стал для неё са­мым яр­ким со­быти­ем за мно­гие го­ды, с тех пор, как её до­чери и сы­новья раз­ле­телись по все­му све­ту – от Аме­рики до Ки­тая. Это бы­ла её пер­вая и пос­ледняя встре­ча с вну­ками. Маль­чи­ки ро­дились и вы­рос­ли в да­лёком рус­ско-ки­тай­ском го­роде Хар­би­не и лишь ме­сяц на­зад пе­ре­еха­ли в СССР, стра­ну от­ку­да ещё до ре­волю­ции эмиг­ри­рова­ли их ро­дите­ли и по­ка ещё жи­ли мно­гие родс­твен­ни­ки. А в пос­ледний раз они ви­делись по­тому, что этих двух ре­бят жда­ли впе­реди страш­ные ис­пы­тания, а са­ма ба­буш­ка, ког­да че­рез нес­коль­ко лет ей ста­нет труд­но жить од­ной, пе­ребе­рёт­ся к до­черям в Ле­нин­град, где и ум­рёт от го­лода в 1942 го­ду. Но по­ка это ле­то 1936 го­да бы­ло для неё вре­менем счастья.  Вну­ки гос­ти­ли у неё це­лый ме­сяц, она их по­ила пар­ным мо­локом, что по­купа­ла у со­сед­ки, и кор­ми­ла изу­митель­ным бор­щом сво­его при­готов­ле­ния. Ре­бята по­мога­ли ей в ого­роде, ры­бачи­ли на ре­ке, а ве­чера­ми рас­ска­зыва­ли про свою жизнь в да­лёкой стра­не. Осо­бен­но яр­ким рас­сказ­чи­ком был млад­ший внук На­на:

— У нас в Хар­би­не был боль­шу­щий дом, с ве­ран­дой, ма­ма ра­бота­ла с Лё­виным от­цом в его ап­те­ке. В до­ме бы­ла ки­тай­ская прис­лу­га, уби­рала, го­тови­ла еду. Ког­да мы ещё бы­ли деть­ми, мы с Лё­вой всег­да бы­ли вмес­те. Вмес­те в шко­лу хо­дили, толь­ко в раз­ные клас­сы, жи­ли ря­дом. Ког­да его ста­ли учить на скрип­ке, моя ма­ма ска­зала — а мой сын бу­дет иг­рать на ро­яле, что­бы де­ти мог­ли выс­ту­пать вмес­те! Вот так и по­лучи­лось — я стал пи­анис­том, а Лё­ва скри­пачом. Мы иг­ра­ли вмес­те поч­ти каж­дый день, да­вали кон­церты в раз­ных го­родах Ки­тая, про нас в га­зетах пи­сали. У нас бы­ли хо­рошие учи­теля, а по­том Лё­вин учи­тель у­ехал в То­кио и заб­рал его с со­бой. Лё­ва жил в Япо­нии че­тыре го­да у не­го в до­ме, мно­го выс­ту­пал с кон­церта­ми и да­же стал зна­мени­тым. Этой вес­ной со­вет­ский по­сол в Япо­нии приг­ла­сил Лё­ву пе­ре­ехать в Мос­кву, что­бы учить­ся в кон­серва­тории. А Лё­ва ему ска­зал — я по­еду толь­ко с вмес­те с На­ной! Тог­да по­сол свя­зал­ся с ва­шим пра­витель­ством и они от­ве­тили: “Хо­рошо, вмес­те так вмес­те, пусть при­ез­жа­ют оба”. Мы и при­еха­ли. Нас сра­зу при­няли в Мос­ков­скую кон­серва­торию, да­же без эк­за­менов, но сей­час ле­то и за­нятия нач­нутся толь­ко в сен­тябре. Вот мы и ре­шили при­ехать к те­бе в гос­ти, ба­буш­ка.

Так дей­стви­тель­но оно и бы­ло. Дво­юрод­ные братья-вун­деркин­ды толь­ко в и­юне при­еха­ли из Хар­би­на в Мос­кву по приг­ла­шению со­вет­ско­го пра­витель­ства. Труд­но ска­зать на­вер­ня­ка по­чему в те го­ды со­вет­ской стра­не, а вер­нее Ста­лину, вдруг по­надо­бились та­лан­тли­вые му­зыкан­ты?  Ви­дать бы­ла у не­го идея-фикс стать «впе­реди пла­неты всей» в са­мых раз­ных об­ластях куль­ту­ры. В 1936 г. М. Бот­винник стал чем­пи­оном ми­ра по шах­ма­там (по­делил пер­вое мес­то с Х.Р. Ка­паб­ланкой), в 1937 г. дол­жен был сос­то­ять­ся кон­курс скри­пачей и пи­анис­тов в Брюс­се­ле. Му­зыкаль­ные та­лан­ты ста­ли нуж­ны по­зарез. Хва­тало, ра­зуме­ет­ся, и сво­их, но на вся­кий слу­чай про за­пас со­бира­ли и за буг­ром – кто зна­ет, вдруг при­годят­ся? По­тому Ль­ва Тыш­ко­ва, а с ним и его дво­юрод­но­го бра­та Ана­ния (На­ну) Швар­цбур­га, де­тей ещё до­рево­люци­он­ных эмиг­рантов, при­вез­ли в Мос­кву из Ки­тая и от­да­ли в учё­бу к луч­шим пе­даго­гам Мос­ков­ской кон­серва­тории: Лев стал сту­ден­том А.И. Ям­поль­ко­го, а Ана­ний учил­ся у К.Н. Игум­но­ва. Пос­коль­ку в те страш­ные го­ды мо­лодых лю­дей го­тови­ли для по­каза за гра­ницей, на их яв­но за­пад­ный об­лик, сво­бодо­мыс­лие и рас­кре­пощён­ное по­веде­ния по­ка зак­ры­вали гла­за. Пусть се­бе по­рез­вятся до по­ры до вре­мени. И они рез­ви­лись во всю си­лу сво­его мо­лодо­го тем­пе­рамен­та. Осо­бен­но На­на. Бу­дучи блес­тя­щим пи­анис­том, он ещё об­ла­дал прек­расным ак­тёр­ским та­лан­том, нес­мотря на свои 18 лет был уже ши­роко эру­диро­ван, пи­сал сти­хи и эпиг­раммы, на­читан, и слыл ду­шой лю­бой ком­па­нии. Вок­руг не­го всег­да со­бира­лись друзья, он прек­расно рас­ска­зывал анек­до­ты, ри­совал шар­жи, знал мас­су ин­те­рес­ных ис­то­рий, осо­бен­но о Ки­тае и дру­гих ста­нах, где хо­тя и не бы­вал сам, но слы­шал о них от сво­их хар­бин­ских при­яте­лей, по­ез­дивших по све­ту. В то вре­мя та­кое сво­бод­ное по­веде­ние в стра­не где ста­ло жить «луч­ше и ве­селее», мяг­ко го­воря, бы­ло хож­де­ни­ем по ос­трию но­жа.

Од­на­ко в 1937 г. на меж­ду­народ­ный кон­курс им. Эже­на Изаи в Брюс­се­ле Ль­ва и На­ну ре­шили не по­сылать. То ли их уро­вень соч­ли ни­же, чем у Ой­стра­ха и Ги­лель­са, но ско­рее все­го на­чина­ло раз­дра­жать их не­зави­симое по­веде­ние сво­бод­ных лю­дей и Вождь ре­шил, что приш­ла по­ра пус­тить дру­зей под нож. И в са­мом де­ле, за­чем стра­не ра­бочих и кресть­ян лиш­ние му­зыкан­ты?

Ль­ва арес­то­вали в Мос­кве 1 де­каб­ря 1937 го­да. На­на в это вре­мя жил в Ле­нин­гра­де, ку­да он пе­ре­ехал к ро­дите­лям и пе­ревёл­ся на учё­бу в Ле­нин­градскую кон­серва­торию.  За ним приш­ли че­рез два ме­сяца. Вы­тащи­ли пря­мо из пос­те­ли сре­ди но­чи, под бе­зум­ный плач его ма­тери Ра­хили свя­зали ру­ки, за­пиха­ли в чёр­ный во­ронок и увез­ли в Боль­шой Дом. Про­дер­жа­ли ка­кое-то вре­мя в об­щей ка­мере, а по­том ночью при­вели на доп­рос. Не ска­зав ни сло­ва, сле­дова­тель и его по­мощ­ник ста­ли его жес­то­ко из­би­вать. Би­ли по го­лове, пи­нали но­гами, ста­ра­ясь уго­дить по поч­кам. По­том уса­дили на стул, об­ли­ли во­дой, что­бы в се­бя при­шёл, и сле­дова­тель ска­зал:

— Да­вай, рас­ска­зывай, как же те­бя спо­доби­ло стать япон­ским шпи­оном? А мо­жет и ан­глий­ским? Нам ведь всё из­вес­тно. Твой дво­юрод­ный брат Лев Тыш­ков приз­нался, что сам шпи­онил на Япо­нию и те­бя вов­лёк для со­бира­ния сек­ретной ин­форма­ции. Вот тут про­токол го­тов, да­вай, под­пи­сывай и не трать на­ше вре­мя.

Ра­зуме­ет­ся, го­ворил он вов­се не так веж­ли­во, как тут на­писа­но, а пе­реме­жал сло­ва пло­щад­ным ма­том. Ещё не по­нимая об­ста­нов­ку, Ана­ний ска­зал:

— Да ни­какой я не шпи­он и мне не в чем приз­на­вать­ся. Всё это неп­равда!

Но тут дверь от­ры­лась и во­шёл дру­гой сле­дова­тель, ви­димо на­чаль­ник, сов­сем мо­лодой, с гус­ты­ми ру­сыми во­лоса­ми, пыш­ны­ми уса­ми и хо­лод­ны­ми рыбь­ими гла­зами. Сле­дова­тель сра­зу вско­чил и к не­му об­ра­ща­ет­ся:

— Вот, то­варищ ка­питан, япон­ский шпи­он. Не же­ла­ет приз­на­вать­ся. Уж про­токол го­тов, а он не приз­на­ёт­ся.

— А вы что, — ти­хо ска­зал уса­тый, — за­были про ука­зание то­вари­ща Ежо­ва? Бить, бить и бить, по­ка не соз­на­ет­ся! Вот смот­ри­те, я вам по­кажу, как на­до.

Он по­дошёл к На­не и спро­сил, чем он за­нимал­ся до арес­та? На­на с тру­дом вы­гово­рил: «Я пи­анист».

— Ах вот, как, — улыб­нулся тот, — зна­чит на ро­яле иг­ра­ете? А вот ска­жите-ка мне, ка­кая ру­ка для иг­ры на ро­яле важ­нее, пра­вая или ле­вая?

На­на про­бор­мо­тал, что обе важ­ны, но для пра­вой пар­тия мо­жет быть слож­нее.

— А пи­шете вы ведь пра­вой ру­кой?

На­на кив­нул. На что на­чаль­ник опять улыб­нулся, взял его за ле­вое за­пястье и ска­зал:

— Ну тог­да мы пра­вую ру­ку по­ка по­бере­жём. Пой­дём­те-ка со мной.
За­тем под­вёл На­ну ко вход­ной две­ри, от­крыл, по­ложил его ле­вую ла­донь в про­ём у двер­ных пе­тель и со всей си­лы дверь зах­лопнул. Как лу­чины, хрус­тну­ли по­ломан­ные кос­ти. На­на зак­ри­чал, по­том за­дох­нулся от ужа­са­ющей бо­ли и осел на пол. Ко­жа на паль­цах лоп­ну­ла, кровь по­тек­ла на пол, а па­лач мяг­ко ска­зал:

— Вот те­перь мож­но и про­дол­жить. Пра­вая ру­ка по­ка что дей­ству­ет, возь­ми­те-ка в неё руч­ку и под­пи­сывай­те про­токол, а не то мы и с ней пов­то­рим то же са­мое.

Взял он На­ну те­перь за пра­вое за­пястье, под­во­лок его об­мякше­го к сто­лу, вло­жил ему в паль­цы руч­ку, об­макнул в чер­ниль­ни­цу и ткнул в лист бу­маги на сто­ле: «Пи­шите».  На­на на­рисо­вал за­корюч­ку и по­терял соз­на­ние.

Оч­нулся он в ка­мере. Ру­ка ны­ла, но рез­кой бо­ли не бы­ло. Кто-то хло­пал его по ще­кам и лил в рот во­ду из алю­мини­евой круж­ки. Ста­ричок с бо­род­кой кли­ныш­ком, На­на уже знал, что был он про­фес­сор из ме­дицин­ско­го ин­сти­тута, то­же «шпи­он», ска­зал со­камер­ни­кам, ко­торые соб­ра­лись вок­руг ра­нено­го:

— Пе­рело­мы до­воль­но серь­ёз­ные, но что­бы кос­ти пра­виль­но срос­лись, на­до их сра­зу за­фик­си­ровать. Вы ува­жа­емые, по­дер­жи­те пар­нишку, ему сей­час бу­дет опять боль­но, но вы­хода нет, на­до кос­ти сло­жить.

Он снял с се­бя ру­баш­ку, зак­ру­тил её в ту­гой жгут и вло­жил На­не в рот меж зу­бов. Кто-то из зэ­ков отод­рал каб­лук от бо­тин­ка и по­дал док­то­ру, по­том все вмес­те при­жали На­ну к по­лу и док­тор при­нял­ся за ра­боту. По­вез­ло На­не – он опять по­терял соз­на­ние от не­выно­симой бо­ли, а ког­да оч­нулся, раз­гля­дел, что ру­ка за­мота­на тряп­кой так, что сло­ман­ные паль­цы плот­но уло­жены на каб­лук, и да­же пе­ревязь че­рез шею сде­лана из кус­ка ру­бахи. Про­лежал он в за­бытьи до ут­ра и да­же чут­кие вер­ту­хаи его не бес­по­ко­или.

Вско­ре его опять выз­ва­ли к сле­дова­телю и объ­яви­ли при­говор — 10 лет ла­герей, а ещё че­рез не­делю от­пра­вили на этап. В пер­вой пе­ресыль­ной тюрь­ме бы­ла боль­нич­ка, там фель­дшер ру­ку пе­ревя­зал, по­чис­тил наг­но­ение и по­дивил­ся, как мас­тер­ски бы­ли кос­ти уло­жены. Каб­лук выб­ро­сил и да­же сде­лал но­вую ши­ну из до­щеч­ки. По­вез­ло шпи­ону – мо­жет бу­дет ещё на ро­яле иг­рать. Еха­ли на вос­ток дол­го и в кон­це мар­та при­вез­ли его на свер­дловскую пе­ресыл­ку. За­вели в ка­меру, где на­роду бы­ло не так уж мно­го, че­ловек пят­надцать, и вдруг крик: «На­на!»

Ог­ля­нул­ся — Лё­ва! Вот ра­дость-то! Дво­юрод­ные братья об­ня­лись, кто-то из зэ­ков мес­то ус­ту­пил на в уг­лу, что­бы при­сесть, и про­гово­рили они до от­боя. Ночью пра­вило — дол­жны ле­жать, ру­ки вы­тянув по­верх оде­яла и раз­го­вари­вать нель­зя. Встре­ча бы­ла не­дол­гой, и че­рез два дня раз­ве­ли их на мно­гие го­ды. Впе­реди у каж­до­го был глав­ный этап — Лё­ве на се­вер­ный Урал, а На­не – нам­но­го даль­ше. Этап для зэ­ков — это крёс­тный ход, его ещё вы­жить на­до. И мо­лит­ва у них бы­ла та­кая: «Гос­по­ди, упа­си ме­ня от ле­сопо­валов Но­риль­ска, от тор­фя­ных бо­лот Мор­до­вии и от зо­лотых шахт Ко­лымы». Вот эта Ко­лыма пи­анис­ту с по­ломан­ны­ми паль­ца­ми и вы­пала.

На Вла­дивос­ток­ской пе­ресыл­ке его об­ри­ли на­голо, одеж­ду от вшей про­жари­ли, в ба­ню сво­дили и пог­ру­зили с сот­ня­ми та­ких же нес­час­тных в трюм па­рохо­да. В Ма­гадан, сто­лицу Ко­лымы, этап при­шёл к ле­ту, выг­ру­зили зэ­ков с па­рохо­да в бух­те На­га­ева и раз­везли по ла­герям. Ана­ния Швар­цбур­га от­пра­вили на ра­боту в шах­ту до­бывать ру­ду, не то оло­вян­ную, не то зо­лотую – для зэ­ка ка­кая раз­ни­ца? Ру­ка бо­лела мень­ше, кос­ти мед­ленно но срас­та­лись. До­щеч­ку он снял, хо­тя на вся­кий слу­чай спря­тал её в буш­ла­те. Стал по­нем­но­гу раз­ра­баты­вать сус­та­вы на ру­ках и мог уже ру­ко­ять от тач­ки об­хва­тывать. Че­рез пол­го­да пе­реве­ли его на ле­сопо­вал в да­лёкий ла­герь, ки­ломет­ров за сто на се­вер от Ма­гада­на. По­пал­ся на его пу­ти хо­роший че­ловек — бри­гадир Ни­колай Коп­цов, ко­торый опе­кал мо­лодо­го пар­нишку с по­ломан­ны­ми паль­ца­ми и что­бы не трав­ми­ровать ру­ку да­вал ему бо­лее ща­дящую ра­боту. Раз­ми­нал На­на паль­цы пос­то­ян­но, а по но­чам на на­рах во­об­ще без­звуч­ные гам­мы иг­рал. На ле­сопил­ке со сво­им на­пар­ни­ком пи­лил он брёв­на под бес­ко­неч­ный при­пев: «мне-те­бе-на­чаль­ни­ку-мне-те­бе…» и так да­лее без кон­ца.

Ко­рот­кое Ко­лым­ское ле­то сме­нилось сна­чала хлёс­тки­ми дож­дя­ми, а за­тем лю­тыми мо­роза­ми. Ме­ла пур­га и дра­ный буш­лат был пло­хой за­щитой от се­вер­ной зи­мы. В ла­гере сви­репс­тво­вали цин­га и ди­зен­те­рия, но умер­ших хо­ронить в мер­зло­те бы­ло не­воз­можно. Стас­ки­вали их за ла­герь и за­рыва­ли в снег до вес­ны. Не сто­ит здесь под­робнее пи­сать об аде Ко­лымы – луч­ше Ша­ламо­ва ник­то это­го не сде­лал и, ду­маю, уже не сде­ла­ет.

Мать его Ра­хиль, пос­ле то­го, как На­ну арес­то­вали, ка­кими-то прав­да­ми и неп­равда­ми умуд­ря­лась уз­на­вать все пе­реги­бы его крёс­тно­го пу­ти и еха­ла вслед за эта­пом, что­бы к сы­ну быть поб­ли­же. В пер­вое вре­мя с до­роги пи­сала она пись­ма сво­ему бра­ту, Лё­вино­му от­цу, а по­том пись­ма прек­ра­тились. Сги­нула она нав­сегда где-то на бес­край­них прос­то­рах Си­бири.

В ла­гере вы­жить на об­щих ра­ботах ред­ко ко­му вез­ло, но судь­ба сжа­лилась над мо­лодым пи­анис­том. В ла­герях Даль­строя, так на­зыва­лась эта им­пе­рия раб­ско­го тру­да, для под­ня­тия нас­тро­ения зэ­ков при вы­воде на ра­боту иг­рал ду­ховой ор­кестр. На­цис­ты эту чуд­ную идею поз­же пе­реня­ли в сво­их кон­цла­герях. Куль­тур­ные всё же стра­ны Рос­сия и Гер­ма­ния! На счастье На­ны у на­чаль­ни­ка кон­воя ока­зал­ся му­зыкаль­ный слух. Его пос­то­ян­но зли­ла фаль­шь ду­хови­ков-лю­бите­лей, что ежед­невно в пять ут­ра про­вожа­ли сво­ей му­зыкой зэ­ков на ра­боту. Од­нажды до­ложи­ли ему – пи­лит брёв­на быв­ший сту­дент кон­серва­тории. Выз­вал его на­чаль­ник и спра­шива­ет, мо­жет ли он с ду­хови­ками по­рабо­тать, что­бы их дуд­ки не тер­за­ли уши куль­тур­но­го вер­ту­хая? На­на ска­зал, что смо­жет. Тог­да с об­щих ра­бот его сня­ли и стал он с тру­бача­ми за­нимать­ся. Заз­ву­чали они ку­да луч­ше — мно­гие ду­дари иг­ра­ли по слу­ху, так он их нот­ной гра­моте на­учил. Од­нажды, го­ду где-то в 1943-м, ре­шили соз­да­вать по ла­герям куль­тбри­гады, не столь­ко, что­бы зэ­кам ин­те­рес­нее жить ста­ло, но глав­ное — на­чаль­ству ску­ку раз­ве­ять. На­ну в од­ну та­кую бри­гаду заб­ра­ли, что­бы он там му­зыку де­лал. Паль­цы он уже сов­сем раз­ра­ботал, толь­ко при пе­реме­нах по­годы бо­лели срос­ши­еся пе­рело­мы. Дос­та­ли для На­ны ак­корде­он, он на нём быс­тро на­учил­ся, а в не­кото­рых КВЧ (куль­тур­но-вос­пи­татель­ных час­тях) бы­ли да­же пи­ани­но, так что он стал иг­рать по па­мяти уже и пь­есы клас­си­чес­ко­го ре­пер­ту­ара. Как-то на од­ном та­ком выс­тупле­нии в Ма­гада­не, вдруг вбе­жали ох­ранни­ки, всех зри­телей на но­ги под­ня­ли и кон­церт ос­та­нови­ли — при­еха­ла и со сво­ей сви­той в зал вош­ла са­ма ца­рица! Здесь на­до по­яс­нить.

В 39-м го­ду по ком­со­моль­ской пу­тёв­ке при­еха­ла в Ма­гадан двад­ца­тиче­тырёх­летняя жен­щи­на до­воль­но прив­ле­катель­ной на­руж­ности и очень не­рав­но­душ­ная к про­тиво­полож­но­му по­лу. Имя ей бы­ло Алек­сан­дра Ро­манов­на Гри­дасо­ва. Сна­чала ра­бота­ла она в ка­кой-то кон­то­ре, но од­нажды по­палась на гла­за все­силь­но­му хо­зя­ину Даль­строя ге­нера­лу Ива­ну Фё­доро­вичу Ни­кишо­ву. Уви­дел её этот царь-ге­нерал и не ста­ло у не­го с той ми­нуты по­коя, по­ка не от­пра­вил он свою же­ну и де­тей на «ма­терик» (так на­зыва­лась вся стра­на за Ко­лымой, ибо доб­рать­ся ту­да мож­но бы­ло толь­ко са­молё­том или мо­рем). Как от семьи от­де­лал­ся, так сра­зу на Гри­дасо­вой же­нил­ся, вер­нее – наз­на­чил её сво­ей же­ной. Дал он ей сна­чала зва­ние лей­те­нан­та, а по­том чи­ны по­сыпа­лись на неё один за дру­гим. И дол­жнос­ти ста­ли у Гри­дасо­вой од­на важ­нее дру­гой, по­ка не наз­на­чил её муж на са­мый вы­сокий пос­ле се­бя пост, на­чаль­ни­цей Маг­ла­га – са­мого боль­шо­го ла­геря в Даль­строе. Бы­ла у неё лич­ная ма­шина Сту­дебек­кер с шо­фёром, слу­ги. Жи­ли царь с ца­рицей в ши­кар­ном особ­ня­ке с са­дом (сад в Ма­гада­не!). Па­роч­ка эта от­ли­чалась са­модурс­твом и жес­то­костью и жизнь лю­бого, хоть зэ­ка, хоть воль­но­на­ём­но­го, це­ликом за­висе­ла от их при­хотей. Клич­ку Гри­дасо­вой в Ма­гада­не да­ли Ека­тери­на Чет­вёртая — всё же по от­чес­тву бы­ла Ро­манов­на, не­понят­но толь­ко по­чему «чет­вёртая»? Кро­ме муж­чин, бы­ла у ца­рицы ещё од­на страсть – обо­жала ар­тистов и ис­кусс­тво, хо­тя аб­со­лют­но ни­чего в нём не по­нима­ла. Об­ра­зова­ние у неё бы­ло ни­какое, но ког­да-то ещё дев­чонкой по­пала она в Там­бо­ве на спек­такль, с тех пор влю­билась в те­атр и те­перь ре­шила — быть в её им­пе­рии прид­ворно­му те­ат­ру. Ста­ла она по ла­герям со­бирать ак­тё­ров, му­зыкан­тов, пев­цов, ху­дож­ни­ков и вско­ре по­явил­ся в Ма­гада­не му­зыкаль­но-дра­мати­чес­кий те­атр име­ни Горь­ко­го под ру­ководс­твом быв­ше­го ре­жис­сё­ра МХА­Та Л.В. Вар­па­хов­ско­го, со сво­ей труп­пой и ор­кес­тром из зэ­ков.

Заш­ла ца­рица в КВЧ, где На­на иг­рал Шо­пена, все вско­чили, ус­ту­пили ей мес­то в пер­вом ря­ду, она ми­лос­ти­во поз­во­лила про­дол­жать. Ког­да кон­церт кон­чился, она На­ну к се­бе приз­ва­ла и ска­зала, что он ей пон­ра­вил­ся, а по­тому она за­бира­ет его к се­бе в те­атр. Вот так стал он му­зыкан­том в кре­пос­тном те­ат­ре. За­нимал­ся Ана­ний с ак­тё­рами – го­товил их к опер­ным спек­таклям, ак­компа­ниро­вал дра­мати­чес­ким пос­та­нов­кам и час­то со­лиро­вал с ор­кес­тром, ко­торым ру­ково­дил та­лан­тли­вый ди­рижёр и ком­по­зитор Пётр Ла­дир­до, то­же зэк, ра­зуме­ет­ся. Спек­такли и кон­церты в этом по­люсе лю­тос­ти бы­ли на са­мом вы­соком про­фес­си­ональ­ном уров­не. Хо­тел я на­писать, что ра­бота­ли те ак­тё­ры и му­зыкан­ты не за страх, а за со­весть, а по­том по­думал – всё же за страх! Ма­дам Гри­дасо­ва час­то при­ходи­ла на ре­пети­ции, со сво­им мне­ни­ем не лез­ла и со­ветов не да­вала, но сле­дила, что­бы бы­ла пол­ная от­да­ча. Од­нажды, ког­да ре­пети­рова­ли опе­ру «Кар­мен», за­мети­ла ца­рица, что ди­рижёр чем-то не­дово­лен и вы­гова­рива­ет кон­цер­тмей­сте­ру ду­ховой груп­пы.

По­дош­ла она к сце­не и спра­шива­ет:

— Что тут у вас стряс­лось? Ты чем не­дово­лен?

— Алек­сан­дра Ро­манов­на, — от­ве­ча­ет ди­рижёр, — здесь у Би­зе есть со­ло фа­гота. У нас в ор­кес­тре нет фа­готис­та и я про­шу, что­бы эту часть сыг­ра­ли клар­не­ты, а у них не по­луча­ет­ся, как на­до.

— Сам зна­ешь, я в этих тон­костях не по­нимаю, но ты мне, Пе­тя, на­пиши-ка на бу­маж­ке в чём проб­ле­ма. Ка­кой те­бе му­зыкант ну­жен, я по­ищу.

Ди­рижёр на­писал и не­дели не прош­ло, во вре­мя оче­ред­ной ре­пети­ции за­водят в зал нас­мерть пе­репу­ган­но­го оч­ка­рика с фа­готом в ру­ках. По­сади­ли его в ор­кестр, ока­зал­ся этот но­вень­кий чуд­ным му­зыкан­том. По­том вы­яс­ни­лось, что ца­рица сна­чала по сво­им ла­герям по­ис­ка­ла, но фа­готис­та не наш­ла. Тог­да она му­жу ска­зала: «Дос­тань мне фа­готис­та!». Свя­зал­ся ге­нерал с Мос­квой и той же ночью арес­то­вали фа­готис­та из од­но­го мос­ков­ско­го ор­кес­тра и дос­та­вили са­молё­том в Ма­гадан. Ни­чего не по­дела­ешь — ис­кусс­тво тре­бу­ет жертв. Толь­ко по­чему-то жер­твам это не в ра­дость. Та­ким по­воро­том дел ма­эс­тро Ла­дир­до по­том дол­го му­чил­ся — знал бы, что так по­лучит­ся, сло­ва ей бы не ска­зал.

В 1944 го­ду в Ма­гадан при­лете­ла аме­рикан­ская пра­витель­ствен­ная де­лега­ция во гла­ве с Ви­це-Пре­зиден­том Ген­ри У­ол­ле­сом. По при­казу Бе­рии ус­тро­или для них по­тём­кин­скую де­рев­ню. Ма­гадан­ские ма­гази­ны ло­мились от све­жих фрук­тов и ово­щей, счас­тли­вые шах­тё­ры-ста­ханов­цы при­ветс­тво­вали до­рогих гос­тей, а ве­чером им по­каза­ли кон­церт в До­ме Куль­ту­ры. По воз­вра­щению в Аме­рику этот на­ив­ный ви­це пи­сал, что боль­ше все­го его пот­ряс пер­воклас­сный ор­кестр в та­кой глу­ши. Аме­рике в этом пла­не на­до бы по­учить­ся у Рос­сии.

При­шёл как-то к ним в те­атр воль­но­на­ём­ный ак­тёр. От­тру­бил он семь лет зэ­ком на зо­лотых при­ис­ках Ко­лымы, а пос­ле ос­во­бож­де­ния у­ехать на ма­терик ему не поз­во­лили и ус­тро­ил­ся он иг­рать в Ма­гадан­ский те­атр. Там он близ­ко сдру­жил­ся с На­ной и дли­лась это друж­ба по­том мно­гие го­ды. Зва­ли то­го пар­ня Ге­ор­гий Жжё­нов и стал он впос­ледс­твии из­вес­тным ки­но­ак­тё­ром. Ра­зуме­ет­ся, жизнь ар­тистов и му­зыкан­тов в те­ат­ре бы­ла нес­равнен­но лег­че, чем у зэ­ков в ла­герях и по­тому мно­гие не толь­ко вы­жили, но да­же жизнь свою пы­тались ус­тро­ить. На­на в те­ат­ре встре­тил свою ста­рую зна­комую по Хар­би­ну Ин­ну Ру­дин­скую, ра­ботав­шую кос­тю­мер­шей, и вско­ре с поз­во­ления и бла­гос­ло­вения ца­рицы на ней же­нил­ся. Там же в Ма­гада­не и дочь ро­дилась.

Бы­вали в их жиз­ни и за­бав­ные мо­мен­ты. Вот один та­кой слу­чай. Ста­вили в те­ат­ре опе­ру «Ма­дам Бат­тер­фляй» Пуч­чи­ни. В од­ной сце­не Пин­кертон дол­жен зай­ти в ком­на­ту к Чио-Чио Сан и уви­деть у неё ре­бён­ка. Ну где взять для спек­такля в Ма­гада­не ре­бён­ка? Тут вспом­нил кто-то, что у воль­но­на­ём­ной кос­тю­мер­ши Ро­зы Иса­аков­ны есть пя­тилет­ний вну­чек. Ро­дите­ли его си­дели по ко­лым­ским ла­герям, а кос­тю­мер­ша с внуч­ком са­ма сю­да при­еха­ла, что­бы быть поб­ли­же к его па­пе и ма­ме. При­вели это­го ма­лыша, оде­ли в на­ряд­ный кос­тюмчик и ве­лели во вре­мя спек­такля прос­то сто­ять на сце­не и ни­чего не де­лать. На премь­ере во вто­ром ак­те Пин­кертон вы­ходит на сце­ну, ви­дит Чио-Чио Сан с маль­чи­ком и по­ёт, ука­зывая на не­го ру­кой: «Чей это ре­бёнок?». И тут не­ожи­дан­но веж­ли­вый ма­лыш ре­шил от­ве­тить кра­сиво­му дя­де в бе­лом ки­теле и крик­нул на весь зал: «Я внук Ро­зы Иса­аков­ны!» Спек­такль приш­лось ос­та­новить. Сер­до­боль­ная ца­рица от сме­ха да­же рас­пла­калась и по­дари­ла ма­лышу не­видан­ный за­мор­ский фрукт – яб­ло­ко.

В 47-м го­ду, ког­да бли­зил­ся у На­ны к кон­цу его де­сяти­лет­ний срок, все мыс­ли бы­ли о ско­рой во­ле, о встре­че с от­цом, с ма­терью (не знал он, что её уж нет). В на­чале ав­густа, пос­ле ре­пети­ции с ор­кес­тром к не­му по­дошёл кон­вой­ный и ска­зал: «Алек­сан­дра Ро­манов­на при­каза­ла вам сроч­но к ней явить­ся». От­ве­ли его к ней в уп­равле­ние, она дверь за ним плот­но прик­ры­ла и го­ворит:

— Ана­ний, слу­шай ме­ня вни­матель­но. У те­бя че­рез пол­го­да срок кон­ча­ет­ся. Но ра­довать­ся не спе­ши. Муж вче­ра бу­магу из Мос­квы по­лучил, где при­каз дан, что­бы всех у ко­го срок кон­ча­ет­ся, не вы­пус­кать, а на­мотать ещё пять лет в до­весок. Иван этот при­каз в си­лу по­ка не ввёл, а по­тому сде­ла­ем вот что. Я при­гото­вила до­кумен­ты о тво­ём ос­во­бож­де­нии и вот тут про­пус­ка на ма­терик для те­бя и тво­ей же­ны с ре­бён­ком. Сей­час же и у­ез­жай­те, да так да­леко, как мо­жете. Ког­да при­каз в си­лу вой­дёт — будь­те на ма­тери­ке.

Поб­ла­года­рил её На­на и тем же ве­чером уп­лы­ли они на па­рохо­де во Вла­дивос­ток, а от­ту­да по­ез­да­ми по ди­аго­нали — че­рез всю стра­ну. Как и со­вето­вала Ека­тери­на Чет­вёртая, у­еха­ли так да­леко, как толь­ко воз­можно. Че­рез два ме­сяца доб­ра­лись они до Су­хуми, сня­ли ком­на­ту. На­на ус­тро­ил­ся пре­пода­вате­лем в му­зыкаль­ное учи­лище — вот, ка­залось, мож­но сно­ва на­чать жить.

Но не тут-то бы­ло. При­каз об от­ме­не ос­во­бож­де­ния зэ­ков дей­ство­вал по всей стра­не и в ян­ва­ре 1949 го­да На­ну в Су­хуми наш­ли, опять арес­то­вали и от­пра­вили в тюрь­му в Тби­лиси. Про­был он в тюрь­ме нес­коль­ко ме­сяцев уже в ка­чес­тве ан­глий­ско­го шпи­она – Япо­ния к то­му вре­мени бы­ла по­беж­де­на и шпи­оны ей бы­ли ни к че­му. За те нес­коль­ко ме­сяцев, что про­вёл он в тюрь­ме, умуд­рился да­же при­лич­но вы­учить гру­зин­ский язык. В Тби­лиси осо­бое со­веща­ние пос­та­нови­ло в ла­герь его не зак­лю­чать, всё же от­си­дел он уже свою де­сят­ку, а от­пра­вить в ссыл­ку на пять лет в по­сёлок Мо­тыги­но в Крас­но­яр­ском крае. Ес­ли не зна­ете, что та­кое Мо­тыги­но, луч­ше вам и не знать! И по­еха­ли Швар­цбур­ги под кон­во­ем опять на вос­ток, в си­бир­скую ссыл­ку.

Сня­ли они в этом по­сёл­ке ком­натку, кое-как жи­ли, но ра­боты не бы­ло ни­какой и ста­ли с го­лода и тос­ки до­ходить. Бы­ло ему там сов­сем нев­мо­готу, мно­го ху­же чем в Ма­гада­не – без де­нег, без зим­ней одеж­ды, не­чем ре­бён­ка кор­мить, да и без му­зыки не мог он жить.  На­писал тог­да Ана­ний про­шение на­чаль­ству, что­бы поз­во­лили ему от­бы­вать ссыл­ку ну хоть в чуть-чуть бо­лее куль­тур­ном мес­те. Сжа­лились и раз­ре­шили ему пе­ре­ехать в Ени­сей­ск, что на се­вер от Крас­но­яр­ска. То­же не Рио Де Жа­ней­ро, но там хоть бы­ли клуб и му­зыкаль­ное учи­лище.

Бук­валь­но на сле­ду­ющий день пос­ле пе­ре­ез­да в Ени­сей­ск, по­шёл Ана­ний ра­зыс­ки­вать этот клуб. Клуб ока­зал­ся в доб­ротном особ­ня­ке ещё ста­рой кир­пичной пос­трой­ки. Дверь бы­ла не за­пер­та, поб­ро­дил по без­людным ко­ридо­рам и за­шёл в зал. Там бы­ло пус­то, толь­ко ле­жали рас­сте­лен­ные по по­лу крас­ные по­лот­ни­ща и ка­кая-то из­мождён­ная ста­руха ри­сова­ла на них ло­зун­ги к пер­во­май­ским праз­дни­кам. Но глав­ное – в даль­нем уг­лу сто­ял нас­то­ящий ро­яль, по­цара­пан­ный, пыль­ный, за­вален­ный ка­ким-то хла­мом. Но ро­яль! На­на по­дошёл к не­му, ски­нул на пол му­сор, отёр ру­кавом пыль и от­крыл крыш­ку. Сна­чала неж­но пог­ла­дил кла­виши, как ре­бён­ка по го­лове, по­том усел­ся на стул, по­сидел мол­ча, вздох­нул и за­иг­рал рап­со­дию Лис­та.

Вско­ре за­метил он, что та ста­руха, ко­торая ри­сова­ла ло­зун­ги на по­лу, по­дош­ла к ро­ялю, сто­ит ря­дом и слу­ша­ет, прик­рыв рот ру­ками. Она не ми­гая смот­ре­ла на его ру­ки и по ще­кам её тек­ли сле­зы. Ког­да он кон­чил иг­рать, она, слег­ка кар­та­вя, за­шеп­та­ла: «Ещё, ещё, по­жалуй­ста, иг­рай­те ещё. Про­шу вас, я так мно­го лет это­го не слы­шала…»

Иг­рал он для неё дол­го, а глав­ное — для се­бя. По­том раз­го­вори­лись и ска­зала она, что зо­вут её Ан­на Ва­силь­ев­на и вот уж три де­сят­ка лет, как но­сит её судь­ба-зло­дей­ка по тюрь­мам, ла­герям и ссыл­кам. За что си­дела – он её не спра­шивал, а она его. Та­кие воп­ро­сы за­давать бы­ло не при­нято, да и смыс­ла не бы­ло, и так яс­но – за нич­то. Ан­на Ва­силь­ев­на жи­ла в Ени­сей­ске в ссыл­ке од­на, не­пода­лёку от Швар­цбур­гов и На­на приг­ла­сил её к ним зай­ти в тот же ве­чер. Ког­да поз­на­коми­лись поб­ли­же, она ко­рот­ко про се­бя рас­ска­зала:

— Я из очень му­зыкаль­ной семьи. Мож­но ска­зать – вы­рос­ла в му­зыке. Мой отец был прек­расный пи­анист, зва­ли его Ва­силий Иль­ич Са­фонов. По ре­комен­да­ции Чай­ков­ско­го его наз­на­чили сна­чала про­фес­со­ром, а по­том ди­рек­то­ром Мос­ков­ской кон­серва­тории. Пет­ра Иль­ича я ко­неч­но знать не мог­ла — он умер в тот год, ког­да я ро­дилась. В на­шем до­ме пос­то­ян­но зву­чала му­зыка, час­то бы­вали у нас Та­не­ев, Рах­ма­нинов, Скря­бин, да во­об­ще все луч­шие му­зыкан­ты на­чала ве­ка. Пос­ле граж­дан­ской вой­ны так сло­жилось, что я на во­ле бы­ла ма­ло и му­зыки у ме­ня в жиз­ни не ста­ло на мно­гие го­ды. А те­перь вот, Ана­ний Ефи­мович, мне вас Бог пос­лал за мои му­чения. Кро­ме вас нет у ме­ня ни­кого. Вер­нее, есть где-то в ла­герях мой сын, но я ни­чего о нём не знаю...

С тех пор Ан­на Ва­силь­ев­на час­то к ним при­ходи­ла, нян­чи­ла их доч­ку На­ташу, всег­да за­сижи­валась за пол­ночь, за что На­на с же­ной проз­ва­ли её «Ка­мен­ный Гость». Ана­ний ус­тро­ил­ся пре­пода­вате­лем в му­зыкаль­ное учи­лище, да­вал кон­церты и ру­ково­дил го­род­ским хо­ром. Сов­сем ско­ро вся куль­тур­ная жизнь в этом си­бир­ском го­род­ке ста­ла вра­щать­ся вок­руг Швар­цбур­га.

Ког­да пос­ле смер­ти Ста­лина за­кон­чился у не­го срок ссыл­ки, поз­во­лили ему пе­ре­ехать в Крас­но­ярск, а в 1954 го­ду пол­ностью ре­аби­лити­рова­ли. Ус­тро­ил­ся он на ра­боту в Крас­но­яр­скую фи­лар­мо­нию, сна­чала кон­цер­тмей­сте­ром, а в 1960 го­ду стал её ху­дожес­твен­ным ру­ково­дите­лем.

При­рода щед­ро ода­рила та­лан­та­ми это­го че­лове­ка. Он был ода­рён во всём — блес­тя­щий пи­анист, ве­лико­леп­ный рас­сказ­чик, по­эт, мас­тер ри­совать ка­рика­туры и шар­жи, об­ла­дал при­ят­ным ба­рито­ном, был кра­сив, умён, оба­яте­лен и, как маг­нит, при­тяги­вал к се­бе са­мых раз­ных лю­дей. Он вёл пос­то­ян­ные му­зыкаль­ные пе­реда­чи на крас­но­яр­ском ра­дио и те­леви­дении, час­то выс­ту­пал с лек­ци­ями. Его друзь­ями ста­ли мно­гие вы­да­ющи­еся му­зыкан­ты то­го вре­мени – А. Ха­чату­рян, М. Рос­тро­пович, Д. Ой­страх, друг детс­тва ещё по Хар­би­ну О. Лундстрем, да раз­ве всех пе­речис­лишь! Для мно­гих из них гас­тро­ли в Крас­но­яр­ске час­то бы­ли лишь по­водом встре­тить­ся и по­быть с Ана­ни­ем Ефи­мови­чем.

Ка­залось, при­шёл на­конец к не­му по­кой и нас­та­ла нор­маль­ная жизнь, но умер­ла же­на и ос­тался он один с доч­кой. А ещё в глу­бине ду­ши его жил ле­деня­щий страх. На­на вздра­гивал при каж­дом сту­ке в дверь, скри­пе тор­мо­зов за ок­ном, при зву­ке ша­гов на лес­тнич­ной клет­ке или шу­ме лиф­та. По но­чам сни­лись кош­ма­ры, что вот опять его арес­то­выва­ют, бь­ют по поч­кам, ло­ма­ют паль­цы, ве­зут по эта­пу и пи­лит он дро­ва под шар­ма­ноч­ный на­пев: «мне-те­бе-на­чаль­ни­ку…» Он про­сыпал­ся в хо­лод­ном по­ту и дол­го не мог сно­ва ус­нуть. Ког­да ви­дел на ули­це ми­лици­оне­ра или прос­то че­лове­ка в во­ен­ной фор­ме, сер­дце за­мира­ло и хо­лоде­ли ру­ки. Бу­дучи од­ним из са­мых из­вес­тных и по­пуляр­ных в Крас­но­яр­ске лю­дей, по­лучил он квар­ти­ру в до­ме для боль­шо­го на­чаль­ства. Со­седом по лес­тнич­ной клет­ке был ге­нерал КГБ, на­чаль­ник кра­ево­го уп­равле­ния. Ког­да ге­нерал по-со­сед­ски за­ходил, у На­ны про­падал го­лос и де­реве­нели но­ги.  Со­сед не мог по­нять, по­чему у та­кого блес­тя­щего лек­то­ра и са­мого об­щи­тель­но­го че­лове­ка в го­роде вдруг зап­ле­та­ет­ся язык и дро­жат ру­ки. Пос­ле смер­ти Ста­лина и с нас­тупле­ни­ем «ве­гета­ри­ан­ских» вре­мён уже не арес­то­выва­ли лю­дей без вся­кой на то при­чины, но па­мять про­дол­жа­ла на­шёп­ты­вать ему: «Не верь им. Бы­ло это рань­ше, бу­дет опять. Бе­регись и будь на­чеку».

Ког­да у Ан­ны Ва­силь­ев­ны за­кон­чился срок оче­ред­ной ссыл­ки, поз­во­лили ей у­ехать из Ени­сей­ска и она по­сели­лась в Крас­но­яр­ске, хо­тела быть бли­же к На­не. Опять, как и рань­ше, она час­то за­сижи­валась у не­го до­поз­дна, нян­чи­ла На­ташу, на­ряжа­ла её ку­кол, хо­дила за по­куп­ка­ми, уби­рала в до­ме. Бук­валь­но ста­ла чле­ном семьи. На­на мно­го ра­ботал, поч­ти каж­дый ве­чер про­водил в фи­лар­мо­нии или на те­леви­дении, так что «Ка­мен­ный Гость» бы­ла да­же кста­ти. Од­нажды ког­да пи­ли чай и смот­ре­ли те­леви­зор, она ему ска­зала:

— Ана­ний Ефи­мович, я ка­жет­ся не го­вори­ла вам, кто был мой пер­вый муж? Мо­гу ска­зать — зва­ли его Сер­гей Ни­кола­евич Ти­мирёв. Моя фа­милия и се­год­ня по не­му — Ти­мирё­ва. Был он ге­ро­ем Рус­ско-Япон­ской вой­ны, до 17-го го­да слу­жил стар­шим офи­цером у им­пе­рато­ра Ни­колая Вто­рого на его лич­ной ях­те Штан­дарт, а уже пос­ле на­шего раз­во­да в 18-м го­ду стал он контр-ад­ми­ралом бе­лого дви­жения на Даль­нем Вос­то­ке.

Как ус­лы­шал Ана­ний эти сло­ва, страх сжал его гор­ло ког­тистой ла­пой – в его до­ме дню­ет и но­чу­ет же­на, хоть и быв­шая, бе­лого контр-ад­ми­рала, да ещё офи­цера Ни­колая Вто­рого! За та­кую связь — вдруг опять арес­ту­ют и но­вый срок на­мота­ют! На­шёп­ты­вал ему страх: на­до эту Ан­ну Ва­силь­ев­ну Ти­мирё­ву от до­ма от­ва­дить, она мо­жет нак­ли­кать бе­ду. Но как это сде­лать он не пред­став­лял. Всё же дру­жили они уже пять лет и при­род­ная де­ликат­ность и по­рядоч­ность не поз­во­ляли ему ска­зать: «боль­ше ко мне не хо­дите». Она не по­нима­ла его чувств и про­дол­жа­ла при­ходить.

Прош­ло вре­мя. Страх от об­ще­ния с Ти­мирё­вой как-то при­тупил­ся и Ан­на Ва­силь­ев­на бы­вала у не­го поч­ти каж­дый день. Од­нажды, ког­да пи­ли они чай и смот­ре­ли те­леви­зор, как и па­ру лет на­зад она ска­зала:

— Ана­ний Ефи­мович, я ка­жет­ся не го­вори­ла вам, кто был мой вто­рой муж? Мо­гу ска­зать. Му­жем мо­им был ад­ми­рал Кол­чак. Я из-за не­го Сер­гея Ти­мирё­ва ос­та­вила. У нас с Кол­ча­ком бы­ла бе­зум­ная лю­бовь и хоть мы не бы­ли вен­ча­ны, я ста­ла его граж­дан­ской же­ной. Ког­да его арес­то­вали в Ир­кут­ске, я са­ма в тюрь­му пош­ла, что­бы его под­держать и быть ря­дом. Мы там с ним в раз­ных ка­мерах си­дели, но нам уда­валось об­ме­нивать­ся за­пис­ка­ми. А пос­ле то­го, как они его уби­ли, с тех пор вот уж 35 лет я всё по тюрь­мам, да по ла­герям и ссыл­кам. Толь­ко за то, что я его лю­била. Толь­ко за это… Как-то я сле­дова­теля на доп­ро­се спро­сила «За что?», а он мне от­ве­ча­ет: «Со­вет­ская власть вам столь­ко го­ря при­нес­ла, что вы не мо­жете не быть её вра­гом». Вот так…

Тут у бед­но­го Ана­ния Ефи­мови­ча чуть сер­дце не ос­та­нови­лось, и опять, как рань­ше, страх сжал ему гор­ло и он твёр­до ре­шил – на­до, на­до её от­ва­дить! Кто зна­ет, ка­кие ещё бы­ли у неё мужья? Стал он к ней на­рочи­то хо­лоден, ме­нее при­вет­лив – мо­жет са­ма пой­мёт? Но не по­нима­ла и про­дол­жа­ла при­ходить.

Од­ним ве­чером, ког­да Ан­на Ва­силь­ев­на ук­ла­дыва­ла На­таш­ку спать, к На­не за­шёл его при­ятель, пи­сатель Марк Юда­левич. Он ска­зал:

— Ана­ний, ты зна­ешь всех и все зна­ют те­бя. Мо­жет ты мне по­можешь най­ти од­но­го че­лове­ка? Я сей­час пи­шу кни­гу «Ад­ми­раль­ской час». Это про ад­ми­рала Кол­ча­ка. Мне да­ли дос­туп к ар­хи­вам, но в них ни­чего нет о нём как о че­лове­ке, а без это­го кни­га бу­дет су­хой и ка­зён­ной. В до­кумен­тах я вы­читал, что бы­ла с ним в той же тюрь­ме в Ир­кут­ске его же­на Ан­на Ти­мирё­ва. Мне да­же уда­лось ра­зыс­кать не­дошед­шее пись­мо Кол­ча­ка к ней. Там, в ар­хи­ве мне ска­зали, что она сей­час жи­вёт где-то в Крас­но­яр­ском Крае, но я не пред­став­ляю, как мне её най­ти?

На­на ус­мехнул­ся – знал бы он, что пря­мо сей­час же­на Кол­ча­ка в со­сед­ней ком­на­те ук­ла­дыва­ет его доч­ку спать! Он поп­ро­сил пи­сате­ля по­дож­дать, а сам за­шёл к Ан­не Ва­силь­ев­не и рас­ска­зал, что её ра­зыс­ки­ва­ет пи­сатель-ис­то­рик и хо­чет с ней по­гово­рить о Кол­ча­ке. Она от­ве­тила:

— Я не знаю это­го че­лове­ка. Мо­жет он та­кой, как они все, а мо­жет у не­го есть со­весть. Пе­редай­те ему моё ус­ло­вие: ес­ли он на­пишет, что Кол­чак был враг со­вет­ской влас­ти и это всё, что там бу­дет ска­зано, я с ним го­ворить не ста­ну. Но ес­ли он ещё до­бавит к это­му, что был Алек­сандр Ва­силь­евич от­важным мо­ряком, круп­ным учё­ным, по­ляр­ным ис­сле­дова­телем, в выс­шей сте­пени куль­тур­ным и ис­клю­читель­но по­рядоч­ным че­лове­ком, я с ним по­гово­рю.

На­на вер­нулся к гос­тю и ска­зал, что поз­на­комит его с же­ной Кол­ча­ка, но толь­ко на её ус­ло­ви­ях. Тот сог­ла­сил­ся и дал сло­во. Ког­да они поз­на­коми­лись, он от­дал ей то пись­мо, что на­шёл в ар­хи­ве. Она взя­ла его дро­жащи­ми ру­ками, вгля­делась в зна­комый по­черк и про­шеп­та­ла: «Не ду­мала я, что по­лучу от Са­ши вес­точку че­рез столь­ко лет.» По­том уш­ла в дру­гую ком­на­ту, дверь прик­ры­ла и ус­лы­шал пи­сатель от­ту­да сдер­жанные ры­дания. К его чес­ти, сло­во, дан­ное Ти­мирё­вой, он сдер­жал, кни­гу на­писал прав­ди­вую и да­же при со­вет­ской цен­зу­ре смог в ней ска­зать прав­ду про «Вер­ховно­го пра­вите­ля Рос­сии».

В 1956 го­ду со­об­щи­ли Ан­не Ва­силь­ев­не, что её единс­твен­ный сын Вла­димир Ти­мирёв был расс­тре­лян ещё в 1938 г. и те­перь ре­аби­лити­рован. В 60-м её са­му на­конец ре­аби­лити­рова­ли и она ре­шила пе­ре­ехать в Мос­кву, го­род сво­ей юнос­ти. По прось­бе На­ны Д. Шос­та­кович и Д. Ой­страх смог­ли вых­ло­потать для неё кро­хот­ную ком­натку в ком­му­нал­ке на Плю­щихе и ми­зер­ную пен­сию в 45 руб­лей. Там она и про­жила в ни­щете пос­ледние пят­надцать лет сво­ей жиз­ни.

Че­рез пол­ве­ка пос­ле пер­во­го арес­та она пи­сала сти­хи, об­ра­ща­ясь к сво­ему Кол­ча­ку:

  Но ес­ли я ещё жи­ва
  На­пере­кор судь­бе,
  То толь­ко, как лю­бовь твоя
  И па­мять о те­бе.

С её отъ­ез­дом На­на нес­коль­ко ус­по­ко­ил­ся, мно­го ра­ботал, ез­дил по стра­не, встре­чал­ся с друзь­ями. Час­то бы­вал в Мос­кве, ос­та­нав­ли­вал­ся там у сво­его ста­рого дру­га Ге­ор­гия Жжё­нова.

Шли го­ды, но прош­лое не хо­тело от­пускать его и страх воз­вра­та в бы­лое жил в нём по­мимо его во­ли. Всё ча­ще ще­мило сер­дце, всё ча­ще при­ходи­ли ноч­ные кош­ма­ры и со сто­ном про­сыпал­ся он в хо­лод­ном по­ту.

А од­нажды не прос­нулся.

______________________
©Jacob Fraden, 2016, 2020
Рас­ска­зы и эс­се Яко­ва Фрей­ди­на мож­но про­читать на его веб–сай­те: www.fraden.com/рас­ска­зы , а кни­ги мож­но при­об­рести че­рез: http://www.fraden.com/books

Не пропусти интересные статьи, подпишись!
facebook Кругозор в Facebook   telegram Кругозор в Telegram   vk Кругозор в VK
 

Слушайте

 

Читайте также

ПРОЗА

Радужное настроение (рассказ)

Люди направлялись и в сторону Арбата и таким же потоком шли навстречу. Прямо праздник! Только что не пляшут вокруг, но двери многочисленных кафе открыты настежь. Заходи если есть деньги. А ведь где-то сейчас стреляют. Бойцы падают на землю. Но военных вокруг чего-то не видно. Всего один человек шел навстречу в камуфляжной форме, тяжело опираясь на палочку. Толпа обтекала его особо не задерживаясь. Да, куда ни глянь везде были толпы народа.

Никита Николаенко июль 2025

СТРОФЫ

ПОРОЙ НАМ КАЖЕТСЯ...

Порой нам кажется, что цель уже близка.
Ещё чуть-чуть фанфары заиграют,
В победном жесте вскинута рука
И все вокруг с успехом поздравляют.

Михаил Шур июнь 2025

СТРОФЫ

Подброка стихов “Дух музыки”

И чистым звуком музыкальной речи,
Родным, знакомым русским языком
Широко расправляет крылья - плечи
С рук птица - песня быстрым говорком.

Александр Зах июнь 2025

КУЛЬТУРА

Джаз в «Красной чайхане»

Красный цвет неизменно приходит на ум при изучении распространения джаза лагерного и внелагерного в 1920-30-х годах – красного цвета были стяги, транспаранты, лозунги, плакаты, обложки энциклопедий и книг марксистских классиков, афиши, сцены, абажуры, «красными» называли переориентированные на пролетарскую публику чайханы…

Назар Шохин июнь 2025

БРАТЬЯ НАШИ МЕНЬШИЕ

Наши меньшие братья по оружию

На войне люди часто предавали животных, но животные никогда не предавали людей. Среди них было много героев, но не было дезертиров…

Сергей Кутовой июль 2025

ПРОЗА

ИЛЛЮЗИЯ И ЛЮБОВЬ

Друзья с интересом спрашивали: «Твоя новая девушка наверное в постели показывает высший пилотаж?» Гарри улыбался и на этот вопрос, деликатно не отвечал. Друзья понимали, что попали в точку.

Валерий Зелиговский июль 2025

Радужное настроение (рассказ)

Люди направлялись и в сторону Арбата и таким же потоком шли навстречу. Прямо праздник! Только что не пляшут вокруг, но двери многочисленных кафе открыты настежь. Заходи если есть деньги. А ведь где-то сейчас стреляют. Бойцы падают на землю. Но военных вокруг чего-то не видно. Всего один человек шел навстречу в камуфляжной форме, тяжело опираясь на палочку. Толпа обтекала его особо не задерживаясь. Да, куда ни глянь везде были толпы народа.

Никита Николаенко июль 2025

РЕЗОНАНС

Путешествие на планету Транай. Две реминисценции из прошлого

Тракай – это первая столица государства Литва …! Но чего-то я споткнулся об это слово,о ТРАКАЙ... А! Я вспомнил! Когда-то я читал рассказ Роберта Шекли, в котором фигурировала планета (рассказ фантастический) с именем, созвучным с названием этого литовского городка.

Виталий Цебрий июль 2025

Держись заглавья Кругозор!.. Наум Коржавин

x

Исчерпан лимит гостевого доступа:(

Бесплатная подписка

Но для Вас есть подарок!

Получите бесплатный доступ к публикациям на сайте!

Оформите бесплатную подписку за 2 мин.

Бесплатная подписка

Уже зарегистрированы? Вход

или

Войдите через Facebook

Исчерпан лимит доступа:(

Премиум подписка

Улучшите Вашу подписку!

Получите безлимитный доступ к публикациям на сайте!

Оформите премиум-подписку всего за $12/год

Премиум подписка