Собака отанется жива

    Ког­да ему бы­ло пят­надцать лет, ди­рек­тор дет­до­ма от­вез его в дом прес­та­релых. Но та­мош­ний ди­рек­тор при­нимать его от­ка­зал­ся, ска­зав: "Ум­рет он у ме­ня че­рез ме­сяц, мак­си­мум два. Хо­ронить я имею пра­во толь­ко лиц не мо­ложе во­сем­надца­ти... Где я бу­ду дер­жать его эти два го­да? А хо­лодиль­ни­ки все сло­маны...  по­нима­ешь?..  Ве­зи  его  вон  -  в дом-ин­тернат для умс­твен­но от­ста­лых, там име­ют пра­во хо­ронить хоть мла­ден­цев".

   Ру­бен ле­жал, слу­шал и вспо­минал Саш­ку Под­дубно­го, Ген­ку и дру­гих сво­их то­вари­щей. Они бы­ли стар­ше его и, как и он, "не­ходя­чие". Их, по дос­ти­жении во­сем­надца­ти, дол­жны бы­ли от­пра­вить в дом прес­та­релых, но доб­рый ди­рек­тор под раз­ны­ми пред­ло­гами за­дер­жал от­прав­ку на па­ру лет. По­том "при­еха­ла ко­мис­сия из Мос­квы. Ди­рек­то­ру вле­пили вы­говор,

всех па­цанов от­везли в дом прес­та­релых". Вско­ре все они умер­ли. Ру­бен знал это. Знал с де­вяти лет, что и его, как и тех, по дос­ти­жении со­вер­шенно­летия от­пра­вят на унич­то­жение...

   Чи­татель, на­вер­ное, ду­ма­ет, что я пе­рес­ка­зываю ка­кой-то се­ри­ал ужа­сов. Не сов­сем. Хоть был та­кой се­ри­ал. Cос­то­ял  из се­миде­сяти трех се­рий - по се­рии на год. "Со­вет­ская власть" на­зывал­ся. По­хоже, в СНГ мил­ли­оны зри­телей же­лали бы его за­ново пе­рес­мотреть и мыс­ленно го­товы вру­чить ему "Ос­ка­ра".

Но ис­то­рия Ру­бена все­го лишь од­на из бес­числен­ных сю­жет­ных ли­ний в этом се­ри­але. На­чалась ис­то­рия в сен­тябре 1968 го­да, ког­да  в Мос­кве у А­уро­ры Галь­его, до­чери ге­нераль­но­го сек­ре­таря Ком­партии на­родов Ис­па­нии, ро­дил­ся ре­бенок с дет­ским це­реб­раль­ным па­рали­чом. Пос­коль­ку в па­рали­зован­ном мла­ден­це не­воз­можно бы­ло раз­гля­деть бу­дуще­го блес­тя­щего пи­сате­ля, ла­уре­ата пре­мии "Рус­ский бу­кер" за 2003 год,  на­вер­ху ре­шили, что та­кой внук по­рочит брат­ско­го ген­се­ка, еще не дай Б-г пой­дут раз­го­воры о вы­рож­де­нии ком­му­нис­тов, А­уро­ре со­об­щи­ли, что ее сын умер, а маль­чи­ка от­пра­вили в дет­ский дом для ин­ва­лидов. Так он и мо­тал­ся по дет­до­мам, по­ка его не от­пра­вили (все-та­ки!), как "не­ходя­чего" в дом прес­та­релых, прав­да не с пер­вой по­пыт­ки. Всех по­пав­ших ту­да, вне за­виси­мос­ти от воз­раста, ра­но или поз­дно пе­ресе­ляли на тре­тий этаж, где и ос­тавля­ли уми­рать. Чи­та­ешь кни­гу Ру­бена и пря­мо-та­ки слы­шишь кри­ки ве­тера­на Оте­чес­твен­ной, ко­торый сло­мал но­гу и вот те­перь умо­ля­ет не вез­ти его на тре­тий этаж. "Дер­нулся из тач­ки, вце­пил­ся мер­твой хват­кой в двер­цу лиф­та. Но что мо­гут по­делать стар­ческие ру­ки с си­лой че­тырех здо­ровых те­ток? Так, пла­чуще­го и сто­нуще­го, его и за­кати­ли в лифт. Всё. Был че­ловек - и нет че­лове­ка".

Чи­та­ешь - и уже ни­ког­да не за­будешь из­ло­жен­ную на трех стра­нич­ках ис­то­рию жен­щи­ны, чей рост "не пре­вышал рос­та пя­тилет­не­го ре­бен­ка. Ма­лень­кие руч­ки и нож­ки бы­ли неп­рочно скреп­ле­ны хруп­ки­ми сус­та­вами, так что хо­дить она не мог­ла. Ле­жа ли­цом вниз на ни­зень­кой плат­форме с под­шипни­ками, нож­ка­ми она от­талки­валась от по­ла, так и пе­ред­ви­галась... Дол­го жи­ла, слиш­ком дол­го. Да­леко за со­рок пе­рева­лило ста­руш­ке. За­жилась... Пос­ле оче­ред­но­го соб­ра­ния ре­шило на­чаль­ство, что по­ра пе­рево­дить ее на тре­тий этаж... Ста­ла за­писы­вать­ся на при­ем к ди­рек­то­ру... Слез­но... умо­ляла поз­во­лить до­жить свой век в при­выч­ной об­ста­нов­ке. Её не­из­менно выс­лу­шива­ли, ей не­из­менно от­ка­зыва­ли... В ночь пе­ред на­мечен­ной да­той пе­ресе­ления она по­веси­лась на двер­ной руч­ке. Греш­ни­ца".

  Нью-Й­орк Тай­мс на­писа­ла о кни­ге Ру­бена: "Эта кни­га - сов­ре­мен­ный "Ар­хи­пелаг Гу­лаг".

     Сам он не ус­пел уме­реть - го­ворит, что "ви­новат" в этом Гор­ба­чёв. "Раз­ва­лил со­вет­скую сис­те­му, вот я и ос­тался жить".

    Рус­ской ли­тера­туре по­вез­ло. Гор­ба­чёв сде­лал свое де­ло - она по­лучи­ла за­меча­тель­но­го пи­сате­ля Ру­бена Гон­са­леса Галь­его.

   Нам с ва­ми то­же по­вез­ло. По­жив в Гер­ма­нии, Ис­па­нии и Шта­тах, Ру­бен Галь­его уже поч­ти че­тыре го­да яв­ля­ет­ся на­шим со­оте­чес­твен­ни­ком, жи­вет в Аш­ке­лоне.

   А уж как мне по­вез­ло  - я зна­ком с ним нес­коль­ко лет, об­щался по скай­пу, а не­дав­но встре­тил­ся лич­но. Пе­ред­ви­га­ет­ся он на ко­ляс­ке. К руч­ке ко­ляс­ки прис­тегну­ты на­руч­ные ча­сы. Ин­ва­лид? О, да! Но об этом за­быва­ешь спус­тя пол­ми­нуты об­ще­ния.

   Впро­чем, дол­жны быть лю­ди, ко­торые об этом не за­быва­ют ни на се­кун­ду. Это те, ко­го сам Ру­бен на­зыва­ет "лич­ные ас­систен­ты -- уни­каль­ное для все­го ми­ра яв­ле­ние." Речь идет о че­те Мель­це­ров - По­лине и Ми­ха­эле.

Ми­ха­ил - и чтец и жнец. Нуж­но - ко­ляс­ку по­чинит, нуж­но - и са­мого Ру­бена на ру­ки под­ни­мет, при­гова­ривая: "Дав­нень­ко не брал я в ру­ки ша­шек".

  А По­лина - По­лина во­об­ще всё. Она и сек­ре­тарь, и ма­шинис­тка, и руч­ку в паль­цы Ру­бена вло­жит, ког­да нуж­но, и ле­карс­тво при­несет вов­ре­мя. Сам Ру­бен ком­менти­ру­ет: "Лещ­щкарс­тва раз­ные, и в слу­чае, ес­ли бы этот че­ловек ошиб­ся, на­ша встре­ча мог­ла при­нять за­бав­ный ха­рак­тер, вплоть до вы­зова ам­бу­лан­са".

   Я, чес­тно, го­воря, ни­чего за­бав­но­го в этом не ви­жу, но прек­расно по­нимаю, что без По­лины эта встре­ча во­об­ще бы не сос­то­ялась и ис­пы­тываю к ней чувс­тво без­мерной бла­годар­ности!

***

    А про­ходи­ла на­ша встре­ча в Хай­фе, на Ада­ре,  в за­кут­ке, ку­да по­мимо ме­ня пос­то­ян­но тол­пой ва­лили по­чита­тели, бра­ли ав­тогра­фы и бла­года­рили, бла­года­рили... Ча­ще все­го зву­чала фра­за: "Вы по­дари­ли мне на­деж­ду!" Но ведь с каж­дой на­до по­гово­рить, для каж­дой най­ти ка­кие-то осо­бен­ные сло­ва! У Ру­бена это по­луча­ет­ся.

  Ну ка­залось бы, что мож­но ска­зать жен­щи­не, ко­торая рас­ска­зыва­ет о сво­ей па­рали­зован­ной те­те?

По­моги­те ей на­деть платье, - вдруг го­ворит Ру­бен.

Платье? - пе­рес­пра­шива­ет жен­щи­на.

Имен­но. Ей не­об­хо­димо платье. При­неси­те и на­день­те на нее.

Ес­ли ты  под оде­ялом, зна­чит, ты бо­лен. Ес­ли ты одет - ты че­ловек...

  На­конец об­ра­зу­ет­ся вре­мен­ной ва­ку­ум, в ко­торый я и втис­ки­ва­юсь, что­бы за­дать свои воп­ро­сы.

     - Ру­бен, пер­вый твой ро­ман - "Бе­лое на чер­ном" - я вос­при­нял, как кни­гу о че­ловеч­ности и об об­щес­тве, в ко­тором гра­дус че­ловеч­ности - ми­нус двес­ти семь­де­сят три. Ты жил в Гер­ма­нии, Ис­па­нии, Шта­тах. Объ­ез­дил всю Ев­ро­пу. Сей­час жи­вешь в Из­ра­иле. Не те­ря­ешь свя­зи с Рос­си­ей, ко­торая, сла­ва Б-гу, то­же из­ме­нилась с тех вре­мен. Ска­жи, ка­кая стра­на в пла­не че­ловеч­ности, с тво­ей точ­ки зре­ния, на­ходит­ся на вер­ши­не шка­лы?

    По от­но­шению к ин­ва­лидам са­мая теп­лая, са­мая тех­но­логич­ная, са­мая спра­вед­ли­вая стра­на это Из­ра­иль. Я ведь в Из­ра­иль по­пал не слу­чай­но - при­ехал ра­ди до­чери. У нее а­утизм, а где как не здесь зна­ют, что та­кое а­утизм и уме­ют с ним ра­ботать. Что же до ме­ня, то я в Из­ра­иль при­ехал уми­рать. А мне в Из­ра­иле дваж­ды спас­ли жизнь. Пос­ле вто­рой опе­рации я прак­ти­чес­ки здо­ров. Лю­ди здесь за­меча­тель­ные. Где бы я ни был, чуть что, про­хожие под­хо­дят ко мне и спра­шива­ют : "Ца­рих эз­ра?" ("Нуж­на по­мощь?")...

     Слов­но в под­твержде­ние его слов ка­кая-то ми­мо иду­щая из­ра­иль­тян­ка улы­ба­ет­ся ему и про­из­но­сит: "Тийе ба­ри!" ("Будь здо­ров")

Как-то раз ко­леса мо­ей ко­ляс­ки увяз­ли в пес­ке, так сра­зу нес­коль­ко ма­шин на шос­се ос­та­нови­лись, из них на­род по­выс­ка­кивал, бро­сились мне  по­могать.

           В этот мо­мент под­хо­дит еще од­на жен­щи­на. Взгляд со­вер­шенно по­тус­то­рон­ний. Преж­де, чем кто-то из нас ус­пе­ва­ет вме­шать­ся, она воз­ла­га­ет ру­ки на лоб Ру­бена, дол­го смот­рит ему в гла­за и го­ворит: "Э!" Ру­бен ки­ва­ет и от­ве­ча­ет: "А!" Жен­щи­на то­же ки­ва­ет и про­дол­жа­ет свой путь.

   В пол­ной ти­шине мы про­вожа­ем ее взгля­дами, на­конец кто-то, вый­дя из шо­ково­го сос­то­яния, вос­кли­ца­ет: "Она же боль­ная!"

Боль­ная, - сог­ла­ша­ет­ся Ру­бен. - Я знаю. Я с ни­ми жил.

А что у вас за стран­ный ди­алог та­кой был?

Я ее ус­по­ко­ил, - за­гадоч­но про­из­но­сит Ру­бен.

     Пос­ле этой мис­ти­чес­кой сце­ны я с тру­дом со­об­ра­жаю, о чем мы го­вори­ли. Ах да, о раз­ных стра­нах!

 А Из­ра­иль - я пи­шу об этом в сво­ей бу­дущей кни­ге - Из­ра­иль очень боль­шая стра­на, боль­ше, чем Аме­рика. Она та­кая боль­шая, что я мо­гу пу­тешес­тво­вать, ку­да за­хочу, и встре­чать­ся с людь­ми. В Аме­рике лю­ди за­пер­ты каж­дый в сво­ей ко­роб­ке. У ме­ня дочь а­утис­тка. По идее, глу­бокие  а­утис­ты не раз­го­вари­ва­ют во­об­ще. Ге­рой Хоф­ма­на в "Че­лове­ке дож­дя" --  это осо­бый слу­чай. Я пот­ря­сен тем, как здесь ра­бота­ют с деть­ми-а­утис­та­ми. Сей­час, ког­да доч­ка го­ворит мне "Ша­лом, аба!" - "При­вет, па­па!" - я по­нимаю, что при­ехал ту­да, ку­да на­до...

     Нас  пре­рыва­ют. Лю­ди идут, что на­зыва­ет­ся, ко­сяком. С каж­дым он за­водит раз­го­вор. Лю­ди Ру­бену ин­те­рес­ны. Бе­зум­но ин­те­рес­ны. Толь­ко про­читав его кни­ги, мож­но по­нять, от­ку­да у это­го че­лове­ка та­кая тос­ка по об­ще­нию с людь­ми на рав­ных.

На­конец, нас опять ос­тавля­ют в по­кое.

- Ру­бен, ты мно­го ез­дишь по Из­ра­илю, выс­ту­па­ешь с лек­ци­ями. Мо­жешь наз­вать при­мер­ные те­мы тво­их выс­тупле­ний?

"О гра­ницах и барь­ерах"...

Прос­ти, а в чем раз­ни­ца?

Гра­ницы сто­ят не­зави­симо от нас, а барь­еры мы ста­вим се­бе са­ми.

По­нят­но.

"О си­ле ду­ха", "О люб­ви", "Роль ма­тери в жиз­ни ин­ва­лида", "О вы­боре"...

Ру­бен, - про­дол­жаю я свой сум­бурный доп­рос,  - вот ты чи­та­ешь лек­ции в из­ра­иль­ских шко­лах. Как ив­ри­то­языч­ные де­тиш­ки вос­при­нима­ют то, что ты пи­шешь и рас­ска­зыва­ешь?

Да им с са­мого на­чала труд­но ра­зоб­рать­ся. На пер­вых же стра­ницах сво­его ро­мана я рас­ска­зываю, как на­гишом по мо­роз­но­му ко­ридо­ру я, вось­ми­лет­ний, пол­зу в ту­алет.  И сра­зу сле­ду­ет воп­рос: "А по­чему на­гишом? По­чему не да­ли пи­жам­ку?"

Дру­гой мир!

Не толь­ко в этом де­ло. Я го­ворю о ве­щах, о ко­торых ре­бятам не дос­ка­зали их де­душ­ки и ба­буш­ки. Они ведь пе­режи­ли страш­ные ве­щи - ста­лин­ский тер­рор, Ка­тас­тро­фу, вой­ны - и по­лови­ну все­го это­го не ре­шились пе­редать сво­им де­тям. За­мес­ти­ли па­мять ис­то­ри­ей. Это чис­то ев­рей­ское стрем­ле­ние - не взва­ливать на де­тей свои го­рес­ти - вы­зыва­ет у ме­ня глу­бокое ува­жение. Но вот я пе­ред ни­ми - жи­вой. И я рас­ска­зываю все, как бы­ло, не жа­лею их.             

- Хо­рошо, Ру­бен! Те­перь воп­рос к те­бе, как к ав­то­ру эс­се "Ам­пу­тация ду­ши". В нем ты рас­ска­зыва­ешь о том, что дет­дом нав­сегда ка­лечит ду­шу ре­бен­ка. Ты пи­шешь: "Де­ти уми­ра­ют от не­дос­татка люб­ви. От­ре­зан­ные, ам­пу­тиро­ван­ные час­ти на­шего об­щес­тва от­ми­ра­ют без под­питки пусть боль­но­го, но все же те­ла". Эта ска­зано о Рос­сии. В Из­ра­иле нет дет­до­мов, но в ре­лиги­оз­ной сре­де тра­дици­он­но с оп­ре­делен­ных лет ре­бенок по­кида­ет ма­мин дом и по­селя­ет­ся в еши­ве. Да и шко­ла, где я ра­бота­ют - ин­тернат для де­тей, что при­еха­ли из СНГ, ос­та­вив мам за мо­рем. Есть, ко­неч­но скайп, но он вряд ли мо­жет на сто про­цен­тов за­менить ма­мино теп­ло. Это то­же, как ты го­воришь, ам­пу­тация ду­ши?

- Ес­ли ди­рек­тор ин­терна­та хо­роший, - от­ве­ча­ет Ру­бен, - ре­бен­ку по­вез­ло. Во мно­гих слу­ча­ях ин­тернат ока­зыва­ет­ся луч­ше, чем род­ная семья. Это грус­тно, но это прав­да. К со­жале­нию, очень мно­гим лю­дям на пла­нете не ве­зет с хо­роши­ми взрос­лы­ми. От хо­роше­го взрос­ло­го за­висит бу­дущее ре­бен­ка. И не так уж важ­но, встре­тит­ся ли ему этот че­ловек в семье или в ин­терна­те. Най­ти хо­роше­го взрос­ло­го - это ве­зение, счастье!

Мы не­кото­рое вре­мя мол­чим.

А зна­ешь, - го­ворит он, - в ре­зуль­та­те этой "Ам­пу­тации"...

  Прос­ти­те, я дол­жен пе­ребить ав­то­ра. В эс­се "Ам­пу­тация ду­ши", вспо­миная жизнь в со­вет­ском дет­до­ме, он, в час­тнос­ти, рас­ска­зыва­ет о том, как вос­пи­татель­ни­ца объ­яс­ня­ла ма­лень­ким ин­ва­лидам, что все они " - неб­ла­годар­ные свиньи. Со­вет­ская власть от­ры­ва­ет день­ги от обо­рон­но­го бюд­же­та, за­бира­ет их у шах­те­ров и кос­мо­нав­тов, а мы, вмес­то то­го, что­бы от­личной уче­бой и при­мер­ным по­веде­ни­ем оп­равдать за­боту пар­тии и пра­витель­ства, жа­лу­ем­ся, что нас пло­хо кор­мят".

  Пе­рехо­дя к пря­мой ци­тате, я не­воль­но пре­дос­та­вил ав­то­ру воз­можность го­ворить от пер­во­го ли­ца. Ну что ж, пусть мик­ро­фон так и ос­та­ет­ся у не­го.

   "В не­бе плы­ла кос­ми­чес­кая стан­ция с го­лод­ны­ми кос­мо­нав­та­ми, го­лод­ные шах­те­ры пе­ревы­пол­ня­ли нор­му, ум­ный ди­ето­лог скла­дывал и ум­но­жал грам­мы и ки­лока­лории, а я, неб­ла­годар­ный, не хо­тел есть пер­ло­вую ка­шу. Я чес­тно, аб­со­лют­но ис­крен­не хо­тел от­дать ее кос­мо­нав­ту.

Еще та вос­пи­татель­ни­ца го­вори­ла нам, что ее де­ти ни­ког­да в жиз­ни не ви­дели то­го, что мы едим каж­дый день. Она бы­ла очень тол­стая и не сов­сем ум­ная, но я дол­гие го­ды ду­мал: что же та­кое ели ее де­ти?..

Я знаю, что ме­ня соч­тут су­мас­шедшим. Я знаю: над тем, что я сей­час на­пишу, бу­дут сме­ять­ся. Ни­чего не мо­гу с со­бой по­делать. Пусть сме­ют­ся.

Я бы хо­тел, что­бы в каж­дом дет­ском до­ме каж­дый ре­бенок мог есть без ог­ра­ниче­ний сле­ду­ющие про­дук­ты.

Хлеб чер­ный.

Лук. Реп­ча­тый и зе­леный, в за­виси­мос­ти от вре­мени го­да.

Под­солнеч­ное мас­ло.

Кар­то­фель.

Ква­шеную ка­пус­ту.

Со­лёню сель­дь.

Ког­да я пи­шу "без ог­ра­ниче­ний", то имею в ви­ду, что нор­мы пот­ребле­ния этих про­дук­тов на­до рас­счи­тывать эк­спе­римен­таль­но. Соб­рать на ули­це сто бес­при­зор­ни­ков и кор­мить всем этим в те­чение де­сяти дней. Выс­чи­тать сред­нее ариф­ме­тичес­кое. По­лучен­ные нор­мы зак­ре­пить за­коно­датель­но.

По­нимаю, что спи­сок слиш­ком дли­нен. По­нимаю, что го­сударс­тво рос­сий­ское не мо­жет поз­во­лить се­бе от­нять все это у кос­мо­нав­тов. Что ж. Всег­да при­ходит­ся вы­бирать. Кос­мо­нав­ты так кос­мо­нав­ты. Пусть. Но как цель, как не­дос­ти­жимую меч­ту, как иде­ал мож­но при­нять этот спи­сок на оче­ред­ном за­седа­нии пар­ла­мен­та?"    

   И даль­ше Ру­бен Галь­его объ­яс­ня­ет, по­чему вы­бира­ет для дет­до­мов­цев имен­но та­кое ме­ню, че­рез сло­во "пе­режи­вая", как бы шах­те­ры и кос­мо­нав­ты не ос­та­лись го­лод­ны­ми.

   Все Ру­бен, за­мол­каю. Про­дол­жай.

 ...Зна­ешь, в ре­зуль­та­те этой "Ам­пу­тации", сей­час в рос­сий­ских дет­до­мах хо­рошо кор­мят. Кто-то там у них "на­вер­ху" про­читал... При­няли ме­ры. И вот сей­час - сей­час дет­до­мов­ские де­ти там едят нор­маль­но. Так что внес я по­силь­ную леп­ту...

      По-мо­ему, Ру­бен вно­сит леп­ту в не ме­нее важ­ное де­ло - в раз­ру­шение той сис­те­мы мыш­ле­ния, при ко­торой че­ловек пе­рес­та­ет быть по­доби­ем Б-га, при ко­торой он из це­ли прев­ра­ща­ет­ся в средс­тво, по­жилые лю­ди, вклю­чая ве­тера­нов вой­ны, в от­ра­ботан­ный ма­тери­ал, а ин­ва­лиды - в не­нуж­ный для об­щес­тва бал­ласт. 

   Каж­дым сво­им сло­вом Ру­бен ут­вер­жда­ет: "Ми­лосер­дие - вот на чем сто­ит мир!" Но мо­жет ли ми­лосер­дие быть без­гра­нич­ным? Не на этом ли спот­кну­лись мно­гие на­ши и не на­ши ли­бера­лы? Ведь в Тал­му­де ска­зано: "Ми­лосер­дный к жес­то­ким бу­дет жес­ток к ми­лосер­дным". При­ходит­ся за­дать Ру­бену про­вока­ци­он­ный воп­рос.

Ру­бен, ты пи­шешь в эс­се под наз­ва­ни­ем "Зав­тра мы встре­тим­ся", пос­вя­щен­ном от­но­шению к прес­тупни­кам: "От­но­шение к прес­ту­пив­ше­му и пад­ше­му дво­якое. До то­го, как пой­ма­ли, - враг и зло­дей; пос­ле то­го, как пой­ма­ли, - стра­далец. Ми­лосер­дие - чу­дес­ное и за­гадоч­ное рус­ское сло­во..." Ска­жи, не­дав­но осу­дили сол­да­та Эли­ора Аза­рию, ко­торый зас­тре­лил обез­вре­жен­но­го тер­ро­рис­та. Как ты к это­му от­но­сишь­ся?

Я не очень хо­рошо знаю си­ту­ацию, но в од­ном уве­рен - на тер­ро­рис­та ми­лосер­дие не дол­жно рас­простра­нять­ся. Тер­ро­рист да­же обез­вре­жен­ный - тер­ро­рист. 

   И вот тут я на­бира­юсь ду­ха и за­даю тот глав­ный воп­рос, ко­торый дав­но в го­лове сфор­му­лиро­вал­ся, но язык все не по­вора­чивал­ся за­дать:

 Ру­бен, на воп­рос "кто по­мог те­бе вы­жить", ты от­ве­тил: "Гор­ба­чев". Те­перь ска­жи, а ЧТО по­мог­ло те­бе вы­жить?

   Де­ло в том, что друг Ру­бена, ге­рой его ро­мана "Я си­жу на бе­регу", все же не вы­дер­жи­ва­ет ада, в ко­тором они жи­вут, и кон­ча­ет с со­бой. А Ру­бен су­мел по­бедить этот ад. Так что же да­ло ему си­лы для та­кого - без вся­ких ка­вычек ве­лико­го под­ви­га? От­вет зву­чит не­ожи­дан­но:

Ли­тера­тура.

?

- Ли­тера­тура при­учи­ла ме­ня на­ходить свет­лое да­же в са­мом чер­ном...

(от­ме­чу, что пер­вый  ро­ман Ру­бена, при­нес­ший ему ми­ровую сла­ву, на­зыва­ет­ся "Бе­лое на чер­ном"). Нап­ри­мер - по­нят­но, что в дет­до­мах часть де­тей уби­вала со­бак и ко­шек. В кон­це кон­цов к нам и из дет­ских ко­лоний ре­бят нап­равля­ли. Но я не пи­шу о де­сяти со­баках, уби­тых деть­ми. Я пи­шу об од­ной спа­сен­ной...

  Здесь опять ма­лень­кое от­ступ­ле­ние. В од­ной из гла­вок в кни­ге "Бе­лое на чер­ном" рас­ска­зыва­ет­ся о том, как в дет­дом при­ходит со­бака, как де­ти с од­но­ногим маль­чи­ком во гла­ве спо­рят с по­жилой мед­сес­трой, ко­торая со­бира­ет­ся, как обыч­но,  "уб­рать" со­баку. Де­ти хо­рошо зна­ют, что оз­на­ча­ет это "уб­рать"!

  " - Ее нель­зя уби­рать, у нее но­ги нет!

  Мед­сес­тра при­села пе­ред ма­лышом.

На­до го­ворить не но­ги, а ла­пы. По­нима­ешь? У со­бак - ла­пы, у лю­дей - но­ги.

   Вдруг осек­лась. Дер­ну­лась, вста­ла... Быс­тро уш­ла, быс­тро вер­ну­лась. Рас­кры­ла че­модан­чик с инс­тру­мен­та­ми...

   Пар­ни при­дер­жи­вали со­баку, мед­сес­тра сос­три­гала гряз­ные клоч­ки шер­сти с ее бо­ков. От­кры­тые ра­ны за­лива­ла й­одом... ос­тры­ми нож­ни­цами от­ре­зала бол­тавшу­юся на кус­ке ко­жи ла­пу. На­ложи­ла по­вяз­ку.

Шерсть сжечь. Зав­тра выз­вать ве­тери­нара и сде­лать все при­вив­ки..."

    Это еще не ко­нец. Еще ре­бятам при­дет­ся вы­дер­жать бой с быв­шим хо­зя­ином со­баки, ко­торый щед­ро пред­ло­жит им це­лых две бу­тыл­ки вод­ки за то, что они ему ее вер­нут. "Шап­ку сде­лаю. Вон вы ее как от­корми­ли. Хо­рошая шап­ка по­лучит­ся". Так что од­но­руко­му стар­шеклас­сни­ку приш­лось по­щел­кать но­жич­ком у не­го пе­ред но­сом.

   Из­ви­ни, Ру­бен! Мо­жешь про­дол­жать.

...Я пи­шу о жи­вой со­баке. Это ре­шение пи­сать о жи­вой со­баке и есть ли­тера­тура. Сам по­суди - у нас бы­ло мно­го мед­сестер (смен­ных). Все - раз­ные. Я пи­шу толь­ко о той, что ос­та­вила со­баку. Эта мед­сес­тра не­моло­дая. По­луча­ет­ся, что она учас­тво­вала в Оте­чес­твен­ной вой­не. По пра­вилам во­ен­ных мед­сестер, она дол­жна по­ложить ла­донь на гла­за ра­нено­го, а все ос­таль­ные ра­ны за­лить й­одом. Этот при­ем спа­сал ты­сячи сол­дат - эле­мен­тарная де­зин­фекция. Чи­татель мо­жет это­го не знать, но ав­тор знать обя­зан. Ук­ло­нение в сто­рону доб­ра и есть ли­тера­тура... Ког­да я от­кры­ваю кни­гу, а там мер­твая со­бака, я го­ворю: "Не на­до! Со­бака дол­жна ос­тать­ся жи­вой!"

     Эти сло­ва пе­рек­ли­ка­ют­ся с его пре­дис­ло­ви­ем к "Бе­лому на чер­ном": "Я умыш­ленно из­бе­гаю пи­сать о пло­хом... Так слу­чилось, что мне приш­лось уви­деть слиш­ком мно­го че­лове­чес­кой жес­то­кос­ти и зло­бы. Опи­сывать мер­зость че­лове­чес­ко­го па­дения и жи­вот­но­го скотс­тва - мно­жить и без то­го бес­ко­неч­ную цепь вза­имос­вя­зан­ных за­рядов зла. Не хо­чу. Я пи­шу о доб­ре, по­беде, ра­дос­ти и люб­ви"

    По­том до­бав­ля­ет:

Зна­ешь, ка­кого  пи­сате­ля мы все вре­мя чи­тали в до­ме прес­та­релых?  Дже­ка Лон­до­на!

    По­нимаю. Слы­шу го­рячее ды­хание ге­роя "Люб­ви к жиз­ни", ти­хое по­виз­ги­вание и ти­хое ры­чание не уме­юще­го ла­ять Бе­лого Клы­ка. В об­щем, со­бака ос­та­нет­ся жи­ва.

  И Ру­бен на ра­дость всем нам - я имею в ви­ду мил­ли­оны чи­тате­лей - ос­тался жив. Бла­года­ря ли­тера­туре и Гор­ба­чеву.

   Он рас­ска­зыва­ет, что ког­да "вы­шел на сво­боду", то бишь по­кинул дом прес­та­релых, то на воп­рос "ты от­ку­да?" всег­да от­ве­чал: "Я из ком­му­низ­ма".

… Я го­ворил им: "Вы не по­нима­ете, ка­кие вы счас­тли­вые!" Смот­рел на сыр­ки, на бак­ла­жан­ную ик­ру. А пи­во! А киль­ка в то­мате! Трид­цать три ко­пей­ки - бан­ка. На рубль три бан­ки и еще ко­пей­ка ос­та­нет­ся! Изо­билие! Все, что нам рас­ска­зыва­ли про нор­маль­ную жизнь, ока­залось прав­дой.

Это ка­кой же год был?

Де­вянос­то пер­вый.

   А мы-то де­вянос­то пер­вый год счи­тали го­лод­ным!

   В пре­дис­ло­вии к сво­ему ро­ману "Бе­лое на чер­ном" Ру­бен пи­шет: "Быть че­лове­ком труд­но, очень труд­но, но впол­не воз­можно". В на­шей свя­той кни­ге "По­уче­ния от­цов" ска­зано: "Там, где нет лю­дей, ос­тань­ся че­лове­ком!" Ру­бен су­мел и сам че­лове­ком ос­тать­ся,  и дру­гих это­му на­учить.

На фо­то - Гон­са­лес Голь­его и ав­тор.