Если совесть, значит, совесть

О, на­шей мыс­ли оболь­щенье,
Ты, че­лове­чес­кое Я,
Не та­ково ль твое зна­ченье,
Не та­кова ль судь­ба твоя?
/Ф. И. Тют­чев. "Смот­ри, как на реч­ном прос­то­ре...", 1851/

© Ефим Гам­мер, 2016

ЧЕ­ЛОВЕК: СУДЬ­БА И ЗНА­ЧЕНЬЕ

1.

Из­бо­лев­шее сло­во,
мно­гос­лой­ный рас­клад.
Пу­ли сно­ва и сно­ва,
и все на­угад.
Не прой­ти, не про­ехать.
Не вер­нуть­ся на­зад.
Мно­гос­ловное эхо.
Нев­по­пад. Нев­по­пад.
Бы­ло. Бу­дет. И сно­ва
пов­то­рит­ся сток­рат -
из­бо­лев­шее сло­во,
мно­гос­лой­ный рас­клад.

2.

Ес­ли со­весть, зна­чит, со­весть.
То­чек нет и за­пятых.
Че­ловек - не то, что по­весть,
он ско­рей ко­рот­кий стих.
Про­жил, до­жил, об­на­ружил
хо­ровод бо­лячек раз­ных.
И ус­тро­ил се­бе ужин
в час, ког­да и пить опас­но.
Вы­пил, до­пил и нак­рылся
до­левой ле­пеш­кой прес­ной.
И сквозь смерть ему прис­нился
сон, что про­жил ин­те­рес­но.

3.

ИНВАЛИД С КАТАЛКОЙ

В семь лет, са­мый ма­лень­кий в пер­вом клас­се,
я был вы­ше без­но­гого ин­ва­лида с ка­тал­кой.
Он го­нял­ся со мной на­пере­гон­ки,
зная, что по­беди­тель по­луча­ет гор­бушку
па­хуче­го хле­ба, что нес я
из Риж­ско­го Асоп­торга до­мой.
Мне не жал­ко бы­ло гор­бушки для ин­ва­лида,
от­ре­зан­ной у вхо­да в мой дом
ос­трым но­жом не­мец­ко­го за­кала,
ко­торый  "взят вмес­те с жизнью
у фа­шист­ской ско­тины".
Я мог лег­ко обог­нать  ка­тал­ку.
Но что за ре­зон - по­беж­дать ин­ва­лида?
А са­мое вкус­ное мес­то в хле­бе -
гор­бушка -
мне дос­та­нет­ся и пос­ле со­рев­но­ваний,
у хле­ба их две.
"Мою" гор­бушку ин­ва­лид от­ре­зал
с той же сно­ров­кой, что и пер­вую,
и не оши­бал­ся ни на мил­ли­метр.
"Глаз - ал­маз!" - го­ворил он.
И в до­каза­тель­ство это­го
брал при­дорож­ный ка­мушек
и с не­обык­но­вен­ной мет­костью
за­пус­кал его в двер­ную таб­личку
с но­мером до­ма.
- Снай­пер! - го­ворил я.
- Снай­пер! - сог­ла­шал­ся ин­ва­лид,
и паль­цем ты­кал в ме­дали
на лац­ка­не пид­жа­ка. 
- Сколь­ко фри­цев ты убил?
- Все мои.
- Не тво­их, зна­чит, во­дят тут по ули­це?
- Чи­нить, что раз­ру­шили…
- Ты не ду­ма­ешь их уби­вать?
- Они плен­ные. Это не моя за­бота.
- А чья?
- О них по­забо­тит­ся Софья Влась­ев­на.
- Кто это?
- Вы­рас­тешь  -  уз­на­ешь.
- А о те­бе кто по­забо­тит­ся?
- Она же.
- Софья Влась­ев­на?
- Са­мо со­бой.
- Как она о те­бе по­забо­тит­ся?
- Да уж по­забо­тит­ся...
Че­рез не­делю ин­ва­лид сги­нул с ули­цы А­удею
вмес­те со сво­ей ка­тал­кой.
И я так и не уз­нал, как по­забо­тилась о нем
Софья Влась­ев­на.
Плен­ных нем­цев от­пусти­ли на во­лю.
А что ста­ло с ин­ва­лида­ми
об этом в га­зетах не пи­сали.
Но слу­хи но­сились в воз­ду­хе,
об­растая та­кими сло­вами:
"заг­ру­зили их на бар­жи
с от­кры­ва­ющим­ся дном
и уто­пили, как ко­тят".