Даль становится другой

Тот са­мый дом

Тот са­мый дом, где за ок­ном трам­вай зве­нит тос­кли­во,
и че­рез сля­коть по дво­ру тро­па ве­дёт к мет­ро, -
там пи­ани­но хрип­лый звук ро­дит мо­тив счас­тли­вый,
и про­жива­ет до­мовой, по­хожий на Пь­еро.

Там быт со­вет­ский пра­вит бал, и не бы­ва­ет пус­то,
из эбо­нита те­лефон и в тре­щинах пар­кет…
Там  нас сог­ре­ют ночь с ис­крой и пи­роги с ка­пус­той,
и рю­мок праз­днич­ный от­ряд, по­кинув­ший бу­фет.

Тот са­мый дом, где су­ета име­ет фор­му сер­дца,
где под стек­лянной ми­шурой ро­дит­ся Но­вый Год...
Там те­шит ду­шу звук тру­бы и горь­кий за­пах детс­тва.
И пе­ре­езд в лю­бой у­ют его не от­бе­рёт.

Но валь­сом мед­ленным зву­чит, смяг­ча­ющим длин­но­ты,
шур­ша­щий го­лос зо­лотой сгре­ба­емой лис­твы...
И в до­ме том, где за ок­ном трам­вай зве­нит две но­ты,
па­рит воз­душный по­целуй ис­чезнув­шей Мос­квы.

***

Ле­ти, и бро­ди по Брон­ной.
Вер­нись, и жи­ви в пус­ты­не.
Ты стран­ник, ты пос­то­рон­ний, -
в за­зоре зе­мель от­ны­не.
Гор­ба­той гря­дою го­ры
твой мир ог­ра­дить су­мели.
При­чуды при­мор­ской фло­ры
с го­дами род­ней фла­нели.

Здесь рас­ка­лены, как кам­ни,
и утом­ле­ны, как пе­чи,
си­рок­ко по­ют вол­ка­ми
и пла­чут по-че­ловечьи.
Си­рок­ко не­сут си­ротс­тво,
на жаж­ду сме­нив на­деж­ду.
Жить до ти­шины при­дёт­ся
не там и не тут, а меж­ду.

Ле­ти, и бро­ди Брод­ве­ем.
Вер­нись, и прой­ди по са­ду,
с оли­вою чуть ле­вее
сво­боды де­ля прох­ла­ду...
Пе­сок за­сыпа­ет но­ги
под всхли­пы да­лёких ча­ек.
Ты ма­лень­кий, оди­нокий,
и ма­ма те­бя ка­ча­ет...

  Поз­драв­ле­ние Ю.Ч. Ки­му
с при­суж­де­ни­ем зва­ния "По­эт го­да 2015"

Ах, Чер­са­ныч, не­ту слов,
толь­ко бук­вы на ив­ри­те!..
Да и те поч­ти без глас­ных,
все сог­ласные, да-да.
Ах, Чер­са­ныч, не­ту сил,
как вы ум­но го­вори­те,
мо­жет, да­же и опас­но,
не­ожи­дан­но - всег­да.

Ах, Чер­са­ныч, что за свет,
что за гор­дость пас­са­жирам
с ва­ми плыть в од­ном трам­вае,
жить в од­ном ка­лен­да­ре.
Ах, Чер­са­ныч, что за бред
нын­че пра­вит на­шим ми­ром...
И под­лей­шие со­бытья
про­ис­хо­дят во дво­ре.

Ах, Чер­са­ныч, дай вам Бог,
что­бы нам по­доль­ше греть­ся.
Мы, ко­неч­но, эго­ис­ты,
по­нима­ем, что к че­му.
Ах, Чер­са­ныч, что за прок
от ума, коль не­ту сер­дца?..
Но ког­да оно име­ет­ся,
всё сра­зу по уму!

Ах, Чер­са­ныч, до­рогой,
спят нед­ремлю­ще и чут­ко
под звез­дой шес­ти­конеч­ной
Ер­ша­ла­има хол­мы.
Даль ста­новит­ся дру­гой,
хоть пол­на пе­чали шут­ка.
Го­ре вып­ла­кав бес­печно,
над судь­бой сме­ём­ся мы.

Ма­лино­вое ва­ренье

Как боль­но мне жить. Но вре­мя
по кру­гу бе­жит, от­та­яв.
Ма­лино­вое ва­ренье
в и­юле ва­рю в От­та­ве.
В Ка­наде жа­ра и ве­чер,
был день изум­рудно-длин­ный...
И су­мер­ки жа­лят пле­чи
гу­дени­ем ко­мари­ным.

На блюд­це по­лов­ник, ря­дом -
се­реб­ря­ный нож ста­рин­ный.
Над тём­ным прох­ладным са­дом
ца­рит аро­мат ма­лин­ный...
И про­бу­ем, чтоб сог­реть­ся,
мы, - те же, но чуть дру­гие,
ва­ренье со вку­сом детс­тва
и прив­ку­сом нос­таль­гии.

Не­рон

У Аль­бер­та в лав­ке выс­тавле­ны ров­но
мас­ло, сла­дос­ти, цу­каты и шер­бе­ты.
Меж­ду ху­мусом и тхи­ной - бюст Не­рона.
Це­зарь то­же раз­би­рал­ся в кух­не этой!..
Пах­нут лас­ко­во ка­мин­ные по­ленья,
и с дос­то­инс­твом це­ните­ля и про­фи
нам хо­зя­ин рек­ла­миру­ет со­ленья
и за­вари­ва­ет с кар­да­моном ко­фе...

В лав­ке вре­меч­ко те­чёт не­тороп­ли­во
ми­мо праз­дни­ков и мир­но­го про­цес­са,
а ре­цепт при­готов­ле­ния оли­вок
не за­висит от по­годы и прог­ресса.
Ле­ван­тий­ский дух дик­ту­ет тут за­коны,
ро­щи то­щие спус­ка­ют­ся по скло­ну.
И на вар­ва­ров взи­ра­ет бла­гос­клон­но -
меж­ду ху­мусом и тхи­ной - бюст Не­рона!

Ры­нок улич­ный - ко­фей­ни, ёл­ки, блёс­тки.
"Праз­дник праз­дни­ков" - ве­селье и по­пой­ка.
Гру­бы свод­ча­тые сте­ны под из­вёс­ткой,
прос­ту­па­ет Ви­зан­тий­ская пос­трой­ка.
Здесь всег­да го­товы к яр­марке и к бою,
и бо­жес­твен­ны олив­ки и цу­каты!..
Меж­ду Сцил­лой и Ха­риб­дой - мы с то­бою,
меж­ду ху­мусом и тхи­ной - Им­пе­ратор.

Де­кабрь

Де­кабрь зе­лен, и го­род бел.
И яс­но без вся­ких слов:
Те­бе не бли­зок ни Jingle Bell,
Ни ти­хий на­пев вол­хвов.
А сер­дце сно­ва ще­мит-ще­мит...
Но толь­ко зак­рой гла­за,
И ёл­ке праз­днич­ной рад се­мит,
Как маль­чик - сто лет на­зад!

Ка­кая к чёр­ту ме­тель-пур­га?..
На ули­це двад­цать три.
Но эти тёп­лые бе­рега
Не тро­га­ют лёд внут­ри.
Не слы­шен праз­дник у этих стен,
Спит го­род в те­ни во­рот.
Чу­жой обы­чай и буд­ний день.
А всё-та­ки - Но­вый Год!

Он, вер­но, бу­дет опять не нов.
Он - толь­ко бух­галтер вех.
Но в пол­ночь - вмес­то глу­боких снов -
Шам­пан­ское, проб­кой - вверх!
Что в в этом праз­дни­ке по ча­сам
И в за­пахе древ­них хвой?..
А Дед Мо­роз, ты по­думай сам,
Поч­ти что ро­вес­ник твой.

Твой дом - при­выч­ное ша­пито,
Кру­жение су­еты.
Но опыт на­житый, как паль­то
Сни­ма­ешь, и - преж­ний ты!..
Все эти блёс­тки и дре­бедень,
По­дар­ков кру­гово­рот...
Чу­жой обы­чай и буд­ний день.
А всё-та­ки - Но­вый Год!

Кри­вое зер­ка­ло

Кри­вое зер­ка­ло уда­чи
На да­че, где в пле­ну по­коя
Прос­тые ве­щи под ру­кою,
И вре­мя дви­жет­ся ина­че...
Чуть даль­ше мы от су­мато­хи,
Чуть бли­же к сит­це­вой пе­рине.
И дни, зас­тряв­шие в ма­лине,
Не рас­тво­ря­ют­ся в по­токе.

Кри­вое зер­ка­ло и­юля,
И мёд за­мед­ленных дви­жений.
И бли­ки вмес­то от­ра­жений
На вы­мытом бо­ку кас­трю­ли.
И ве­чер, на­чатый с прох­ла­ды
И ко­мари­ного ор­кес­тра.
И, что слу­чит­ся, не­из­вес­тно.
И вдаль заг­ля­дывать не на­до!..

Кри­вое зер­ка­ло раз­лу­ки
Чуть оболь­сти­тель­ней и сла­ще
Зной на­гоня­ет в лет­ней ча­ще,
Где листья нам це­лу­ют ру­ки.
Где мы, без­думны и без­домны,
Те­ря­ем вре­мени гра­ницы.
И так лег­ко друг дру­гу снить­ся
Под не­бом близ­ким и без­донным...

Пок­ры­то пылью на бу­фете
Кри­вое зер­ка­ло уда­чи,
На под­москов­ной ста­рой да­че
Мои чер­ты сти­ра­ет ве­тер...
Но, заг­нанное в рам­ки ра­мы,
Кри­вое зер­ка­ло пе­чали
Про­ща­ет то, что не про­щали
Дру­гие ви­ды амаль­га­мы.

Вос­точный ве­тер

Я выб­ра­ла якорь. И выб­ра­ла са­мый креп­кий.
Но го­нит и го­нит вол­ны вос­точный ве­тер...
И пах­нет штор­мом, и на по­тем­невшем све­те
скри­пучи двер­цы мо­ей опус­тевшей клет­ки...

И сколь­зки дос­ки нас­ти­ла, на них под ве­чер
си­яет у го­ризон­та не­бес по­лос­ка.
Всё из­ме­нилось: нак­лонно, что бы­ло плос­ко.
И зыб­ко, что бы­ло проч­но, и зя­бок ве­тер...

Я выб­ра­ла якорь. И выб­ра­ла сно­ва глу­по.
И граб­ли ста­рые про­чат мне круг по­роч­ный.
Глу­хие пес­ни во­ет вда­ли вос­точный
бе­зум­ный друг мой, и в ду­доч­ку ды­шат гу­бы...

Я выб­ра­ла якорь. И выб­ра­ла са­мый креп­кий.
Плес­ни мне вис­ки, от­ло­жим ви­но до су­ши!..
Блед­нее крас­ки не­ба, на­деж­ды глу­ше,
скри­пучи двер­цы мо­ей опус­тевшей клет­ки...

В са­молё­те

Я в на­уш­ни­ках слу­шаю Эл­лин­гто­на
в са­молё­те, ле­тящем в Мад­рид.
Сбо­ры нер­вные вспо­минаю сон­но
под не­ров­ный мо­торов ритм.

И ду­маю: вот ведь ка­кая шту­ка, -
ле­то, прош­лый век, утом­лённое рет­ро,
я ле­чу в са­молё­те и слу­шаю Дю­ка,
и ме­довы зву­ки, как гу­бы вет­ра...

Ря­дом спят со­седи, пол­зёт сто­летье.
Пять­де­сят шес­той год. В Нь­юпор­те - пол­день.
И в наг­ре­той ме­ди ме­лодий этих
вре­мя ка­жет­ся мед­ленным, не­га - пол­ной.

Я си­жу и ду­маю: вот улыб­ка
от­кры­ва­ет в до­роге дру­гие ду­ши!..
Вы­вод пра­вилен, но обоб­щенье зыб­ко:
рав­но­душие в Russia вос­при­мут луч­ше.

Вы­сота семь ты­сяч, че­го - не пом­ню.
Стю­ар­дессе - мож­но в мо­дель­ный биз­нес.
Об­ла­ка вни­зу. И сей­час лег­ко мне
улы­бать­ся с не­ба чу­жой от­чизне.

Но в Нь­юпор­те - пол­день и за­пах со­сен,
оке­ан спо­кой­ный и ве­тер глад­кий...
И по­кор­ны вол­ны, и ско­ро осень.
Прис­тегнуть рем­ни.
Пять ми­нут до по­сад­ки.

***

Вы­бора нет.
Я рас­таю, как снег, ког­да Бог во мне вык­лю­чит свет,
и про­вай­дер сот­рёт, об­ви­нив в не­доп­ла­те мо­нет,
не­доде­лан­ный сайт под наз­ва­ни­ем
"vybora.net".

Вы­бора нет.
Ночь рас­сы­пана са­хар­ной пуд­рой по кром­ке лу­ны.
Тра­ек­то­рия - фун­кция в фор­ме сер­дечной вол­ны.
Элек­три­чес­ким све­том без те­ни за­лит ка­бинет,
это по­ле вой­ны.

Вы­бора нет.
Блед­ный нимб га­логе­новой лам­пы хи­рур­га-от­ца
ос­ве­ща­ет блес­тя­щий за­тылок свя­того ли­ца,
по­мещая в рас­се­ян­ный свет си­лу­эта твор­ца
мой гус­той си­лу­эт.

Звез­да

Го­ри-го­ри, моя звез­да,
нем­но­го вре­мени ос­та­лось.
Там впе­реди си­яет ста­рость,
и пла­мене­ют хо­лода.

Зву­чи, зи­мы зем­ная речь
про грипп и греч­не­вую ка­шу.
По­ка ду­ша па­рит и па­шет,
друг дру­га мы дол­жны бе­речь.

Зве­ни, бе­зум­ная во­да
дож­дя по стёк­лам или Стик­са.
Ког­да при­дёт че­рёд прос­тить­ся,
дай Бог не по­терять сты­да.

Го­ри-го­ри, моя звез­да,
не­бес­ный друг чер­то­поло­ха...
Но ска­лы сот­ка­ны из вздо­ха
и в кам­не ды­шит вы­сота.

Гу­ляй иг­лою по хол­сту
хол­мов, где свеж ту­ман, как губ­ка,
и и­ор­дан­ская го­луб­ка
вспор­хнув, ос­та­вит пус­то­ту.