Сколько позарыто, позабыто...

О НО­ВОМ АВ­ТО­РЕ "КРУ­ГОЗО­РА". Ми­ха­ил Бриф - по­эт, про­за­ик, эс­се­ист.
С 1994 го­да жи­вёт в США, в Нью-Й­ор­ке. Не­од­нократ­но пуб­ли­ковал­ся в пе­ри­оди­чес­ких из­да­ни­ях и аль­ма­нахах быв­ше­го СССР и США ("Друж­ба На­родов", "Сме­на", "Ли­тера­тур­ная Гру­зия", "Сту­ден­ческий Ме­риди­ан", "Вес­тник", "Но­вый Жур­нал", "По­бережье", "Встре­чи", "Но­вое Рус­ское Сло­во" и др.) Ав­тор по­эти­чес­ких книг "Ви­сокос­ный Век" (1991), "Га­лера" (2003), "Един  ствен­ное Не­бо" (2004), "Братья Ми­лосер­дия" (2006), "Пред­зимье" (2007).

Ла­уре­ат ря­да меж­ду­народ­ных по­эти­чес­ких кон­курсов и тур­ни­ров.

ЕЩЁ ОДНО ПИСЬМО

"Зна­ешь, Зин­ка, я про­тив грус­ти, но се­год­ня она не в счет..."
/Ю. Дру­нина/ 

Сколь­ко по­зары­то, по­забы­то,
сколь­ко ис­ко­вер­ка­но в судь­бе...
Здравс­твуй, дав­ний друг мой, Зи­на­ида,
мне поз­воль на­пом­нить о се­бе.

Мы друзь­ями бы­ли чет­верть жиз­ни,
а те­перь не знаю, где ты, с кем.
Я жи­ву те­перь в дру­гой от­чизне,
здесь Эдем, и толь­ко я в тос­ке.

Я один не впи­сыва­юсь в ра­курс
бла­голепья, хоть ви­ню се­бя.
Здесь моя единс­твен­ная ра­дость -
жить бы­лым, ли­куя и скор­бя.

Но по све­ту сколь­ко б ни но­сило,
да­же ес­ли скор­би уто­лю,
не ус­та­ну пов­то­рять "спа­сибо"
всем, ко­го лю­бил, ко­го люб­лю.

Обу­чусь я счастью, неп­ре­мен­но,
тут нель­зя ина­че, знаю сам.
А Се­рега Кли­мов взре­зал ве­ны
и к иным ум­чался не­бесам.

Вид­но, креп­ко жгла его оби­да.
Не уз­нать нам, кто в том ви­новат.
Ты его лю­била, Зи­на­ида, -
пом­нишь? - мно­го лет то­му на­зад.

Кли­мов сдал, не вы­нес жиз­ни скот­ской,
но за­то в чер­то­гах не­зем­ных,
мо­жет, он под­ру­жит­ся с Вы­соц­ким,
с Да­лем то­же, выпь­ют на тро­их...

Хоть ду­ша моя в ле­довом дрей­фе
нап­рочь за­теря­лась сре­ди ль­дин,
ман­го съ­ем, еще по­лез­ней грей­пфрут
и на миг за­буду, что один.

Выс­тро­ились бе­ды по ран­жи­ру-
все мои, за ал­чность не ко­ри.
Бы­ло мне и мер­зко, и пар­ши­во -
вся­ко бы­ло, что ни го­вори.

Но по све­ту сколь­ко б ни но­сило,
да­же ес­ли скор­би уто­лю,
не ус­та­ну пов­то­рять "спа­сибо"
всем, ко­го лю­бил, ко­го люб­лю.

Зна­ешь, Зи­на­ида, от­че­го-то
ты вче­ра при­пом­ни­лась опять.
Был же­нат, да толь­ко не­охо­та
мне об этом да­же вспо­минать.

Раз­вестись дол­жны мы бы­ли б сра­зу
в день же­нить­бы, но тог­да уже
рос у нас ма­лец прек­расног­ла­зый,
нес мою фа­милию в ду­ше.

Что­бы ве­дал маль­чик об от­це бы,
я увез его в да­лекий край,
а же­на при­еха­ла - "при­цепом",
взяв нах­ра­пом бла­годуш­ный рай.

Лич­но я не вос­хи­щен Нью-Й­ор­ком,
про­лито здесь мной не­мало слез,
но за­то в стра­ну боль­ших вос­торгов
сы­на ма­лолет­не­го при­вез.

Пов­зрос­лел. Серь­ез­ный, не­речис­тый,
ве­рит он в уда­чу и в се­бя.
Этот край те­перь - его от­чизна,
этот край те­перь - его судь­ба.

О се­бе же не ска­жу та­кое,
мне судь­бы не ве­дать та­ковой,
и сти­хи пи­шу ни для ко­го я,
сер­дце в клочья рву - ни для ко­го.

Но по све­ту сколь­ко б ни но­сило,
да­же ес­ли скор­би уто­лю,
не ус­та­ну пов­то­рять "спа­сибо"
всем, ко­го лю­бил, ко­го люб­лю.

Сын - дер­за­ет, у ме­ня - ни шан­са,
и Нью-Й­ор­ку я сов­сем не мил,
но приш­лось бы за­ново ре­шать­ся,
я бы точ­но так же пос­ту­пил.

Там, на прош­лой на­шей па­рал­ле­ли,
где и преж­де жиз­ни был не рад,
все вко­нец, я знаю, оз­ве­рели
и друг друж­ку по­едом едят.

Че­лове­чий лик там край­не ре­док,
все ди­ча­ет и мель­ча­ет круг.
Ты ведь все же не из лю­до­едок,
как же вы­жива­ешь ты, мой друг?

Я б хо­тел, чтоб счастье во­цари­лось
и у вас, чтоб век вас не тер­зал,
но уж ес­ли пе­чень от­ва­лилась,
то, ко­неч­но, поз­дно пить нар­зан.

Это о стра­не я, той стра­не я,
где в за­роды­ше гу­билась мысль,
где всег­да ца­рила ахи­нея
и был заг­нан в угол здра­вый смысл.

Я о той стра­не, где гроз­но про­бил
час проз­ренья, - толь­ко все рав­но
ни­чему не на­учил Чер­но­быль,
здесь, как преж­де, гнус­но и тем­но...

Мое сер­дце в двух ре­жимах бь­ет­ся,
те­ни близ­ких хо­дят по пя­там,
и лю­бовь уже не улыб­нется
мне ни там, ни здесь, ни здесь, ни там.

Выс­тро­ились бе­ды по ран­жи­ру -
все мои, за ал­чность не ко­ри.
Бы­ло мне и мер­зко, и пар­ши­во -
вся­ко бы­ло, что ни го­вори.

Но по све­ту сколь­ко б ни но­сило,
да­же ес­ли скор­би уто­лю,
не ус­та­ну пов­то­рять "спа­сибо"
всем, ко­го лю­бил, ко­го люб­лю...

 
ПО­ПУГАЙ

1

Ви­жу, грус­тно вам нем­ножко,
стресс, я по­лагаю.
За­веди­те пса иль кош­ку,
луч­ше - по­пугая.
По­путай вне­сет по­рядок
в дом ваш, он из бра­вых.
Ес­ли зна­ет слов с де­сяток,
то с де­сяток бран­ных.
Хоть не слиш­ком он вос­пи­тан,
вас-то не ос­ла­вит.
Коль нач­нет "дур-р-рак!" во­пить он,
это не со зла ведь.

2

В на­шем до­ме ник­то не спит,
в двух ша­гах я, брат, от ин­фар­кта.
По­пугай день и ночь си­пит:
"Я люб­лю Вас, моя ин­фанта!".

Ох, за­ладил он, черт возь­ми,
все не мо­жет ос­та­новить­ся,
мне не­лов­ко пе­ред людь­ми
за сте­нания этой пти­цы.

Ма­терил­ся бы луч­ше он,
по­путай этот, будь он прок­лят.
Был взбе­шен я, те­перь сме­шон,
сле­зы лью, и по­душ­ка мок­нет.

Моя ра­дость, я не груб­лю,
но уй­ми ты ко­меди­ан­та
и нап­люй на его "Люб­лю,
я люб­лю Вас, моя ин­фанта!.."

Я ха­рак­тер свой при­дер­жу,
ни­кого вок­руг не пу­гая.
Об од­ном лишь те­бя про­шу:
на­учи мол­чать по­пугая.

* * *

Жар­кий де­нек,
не оты­щешь те­нек -
ни об­лачка, ни ве­тер­ка.
Вод­ка с лот­ка
не горь­ка, а слад­ка,
лю­бовь не слад­ка, а горь­ка.
Что тут ска­зать?
Все уз­лы раз­вя­зать
я во­век не су­мею, нет.
Зла не дер­жу,
на­сов­сем ухо­жу -
всем вам об­щий боль­шой при­вет.
 
* * *

На чу­жих вет­рах прод­рогнув,
по­луп­сих по­лус­ле­пой,
ну за­чем ты так под­робно
пом­нишь пер­вую лю­бовь?

В не­зем­ном глу­хом прос­то­ре
та лю­бовь жи­вет дав­но.
Вспо­минать ее - пус­тое,
вспо­минать ее - смеш­но.

Зря ты пла­чешь и то­мишь­ся,
ведь из­вес­тно на­перед:
то, че­го силь­ней стра­шишь­ся,
враз как раз про­изой­дет.

Ну-ка дер­ни круж­ку спир­та
и еще, на по­сошок,
а по­том пой­ди пос­пи-ка,
не гу­би се­бя, дру­жок.

Не гу­би се­бя, не на­до,
ведь бы­лого не вер­нуть.
Рас­послед­няя от­ра­да -
умо­тать ку­да-ни­будь.
 
* * *

Нас­квозь фаль­ши­во жил зна­комый мой,
прон­зи­тель­но фаль­ши­во, до за­резу,
и то, что име­ну­ет­ся ду­шой,
кро­шилось, как от ржав­чи­ны же­лезо.

Но с ним сдру­жилась жен­щи­на од­на,
я пом­ню, как она сме­ялась звон­ко,
она влю­билась (не ее ви­на),
она хо­тела от не­го ре­бен­ка.

Ей бы­ло да­леко за трид­цать лет,
она ус­та­ла в ожи­даньи счастья,
ей без­различ­но: ру­гань иль участье,
ей ну­жен лишь ре­бенок - воз­дух, свет.

Она ска­зала: "Счастье - это блажь,
единс­твен­ная ра­дость - это де­ти,
коль нет их - жить за­чем тог­да на све­те?
Без них все пус­то, плачь или не плачь".

Ее не по­нимал зна­комый мой,
он сам се­бе был вре­мя и прос­транс­тво,
иное не мог­ло соп­ри­касать­ся
с его пе­рер­жа­вев­шею ду­шой.

А жен­щи­на ре­бен­ка ро­дила,
и хоть по­ка не го­ворит он "ма­ма",
все ж ве­сит он че­тыре ки­лог­рамма,
и да­же ночь от глаз его свет­ла.

А мой зна­комый, Бог его прос­ти,
не ощу­тил ни ра­дос­ти, ни му­ки,
ушел к дру­гой, где из­ны­вал от ску­ки,
я ду­маю, его нам не спас­ти...

* * *

За со­бою вслед не то­роп­лю
ни люб­ви, ни сла­вы, ни вос­торга.
Я сто­рон­ник са­мого прос­то­го:
раз­лю­бил - так зна­чит не люб­лю.
Оземь рас­ши­ба­ет­ся звез­да,
до­гора­ет жиз­ни го­ловеш­ка.
Ну да­вай, ре­шай! До­воль­но меш­кать!
Убе­гать - так раз и нав­сегда!