Тётя Фаня

Па­мяти той, кто сыг­ра­ла ог­ромную роль в мо­ей жиз­ни...

В пос­леднее вре­мя я всё ча­ще ду­маю о сво­ём прош­лом. И од­ним из глав­ных пер­со­нажей в мо­их вос­по­мина­ни­ях при­сутс­тву­ет тё­тя Фа­ня.

Я зна­ла тё­тю Фа­ню с детс­тва, лет с пя­ти. Она не бы­ла на­шей родс­твен­ни­цей, а прос­то близ­кой  зна­комой, дру­гом семьи. Она ра­бота­ла вмес­те с мо­им от­цом, ма­шинис­ткой. Как я по­нимаю, бы­ла тай­но влюб­ле­на в от­ца. Жи­ла она од­на, семьи не бы­ло. Мо­жет быть, у неё  и бы­ли в жиз­ни при­вязан­ности, но я об этом не зна­ла. Тё­тя Фа­ня час­то при­ходи­ла к нам в гос­ти. Зная, что я слад­ко­еж­ка, всег­да при­носи­ла мне ку­лёчик кон­фет.

Бы­ла она не­высо­кого рос­та, строй­ная, с пра­виль­ны­ми чер­та­ми ли­ца, кра­сивы­ми ка­рими гла­зами, тон­ки­ми гу­бами. Вы­раже­ние ли­ца ка­залось жес­тко­ватым, что со­от­ветс­тво­вало твер­дости её ха­рак­те­ра. Она бы­ла доб­рым и от­зывчи­вым че­лове­ком, хо­тя внеш­не – стро­гой и не­эмо­ци­ональ­ной. По-мо­ему, у неё ни­ког­да не бы­ло не­доб­ро­жела­телей. Не­задол­го до вой­ны ей бы­ло око­ло 40 лет.

Ког­да на­чалась вой­на, все сот­рудни­ки па­пиной ор­га­низа­ции бы­ли эва­ку­иро­ваны в раз­ные го­рода Рос­сии. На­ша семья и ёщё нес­коль­ко се­мей бы­ли нап­равле­ны в Са­ратов. Те­тя Фа­ня по­пала в Й­ош­кар-Олу. Мы в Са­рато­ве по­лучи­ли жильё. Нас под­се­лили в семью, да­ли ма­лень­кую ком­на­туш­ку. Тё­тя Фа­ня по­чему-то ос­та­лась на ули­це, жилья не да­ли. Она но­чева­ла в ки­ноте­ат­ре на крес­лах, бедс­тво­вала не­веро­ят­но. Тё­тя Фа­ня на­писа­ла ро­дите­лям о сво­ём ужас­ном по­ложе­нии, и они пред­ло­жили ей при­ехать к нам. И она при­еха­ла. У ме­ня и сей­час пе­ред гла­зами её вид, ког­да она по­яви­лась у нас в квар­ти­ре: в лёг­ком осен­нем паль­то, хо­тя уже сто­яли мо­розы, и с по­лотен­цем на го­лове. Ведь у­ез­жая, лю­ди не бра­ли зим­ние ве­щи. На­де­ялись, что до зи­мы вой­на за­кон­чится. Тё­тя Фа­ня по­сели­лась в на­шей де­вяти­мет­ро­вой ком­на­те, где мно­го мес­та за­нима­ла боль­шая рус­ская печь, ши­рокие на­ры для ме­ня и ро­дите­лей. Ещё был боль­шой пись­мен­ный стол и два сту­ла, у од­но­го из ко­торых бы­ло вы­бито си­денье, и он по­ходил на уни­таз. Ког­да к нам при­ходи­ли в гос­ти ки­ев­ские друзья ро­дите­лей, жив­шие тог­да в Са­рато­ве – дя­дя Ми­рон и тё­тя Ка­дя, дя­дя Ми­рон са­дил­ся на этот стул и дер­гал за во­об­ра­жа­емый шнур от слив­но­го бач­ка. Это бы­ло очень смеш­но.
Од­на­ко наш­лось мес­то для ещё од­них уз­ких нар для тё­ти Фа­ни.

Мы за­жили од­ной семь­ёй. Ма­ма и тё­тя Фа­ня вмес­те хо­зяй­ни­чали. Па­па ра­ботал сек­ре­тарём пар­торга­низа­ции круп­но­го во­ен­но­го за­вода. Он ус­тро­ил тё­тю Фа­ню на ра­боту в цех к стан­ку. Ра­бота бы­ла край­не тя­жёлая. Сме­на дли­лась 12 ча­сов. Тё­тя Фа­ня бук­валь­но па­дала от ус­та­лос­ти, бы­ла в по­дав­ленном сос­то­янии. Боль­но бы­ло это ви­деть. А тут ещё про­изо­шёл тра­гичес­кий слу­чай в её це­хе.

Од­на жен­щи­на ус­ну­ла у стан­ка, её во­лосы за­тяну­ло в ста­нок, и у неё отор­вался скальп. Она умер­ла. Тё­тя Фа­ня бы­ла в тран­се. Тог­да па­па до­бил­ся, что­бы её пе­реве­ли в маш­бю­ро. Это бы­ло счастье! При­выч­ная ра­бота, нор­маль­ный ра­бочий день.

Тё­тя Фа­ня бы­ла очень при­вяза­на к на­шей семье. Ста­ралась по­мочь, где толь­ко мог­ла. И у ме­ня бы­ли к ней тёп­лые чувс­тва. Я от­но­силась к ней как к род­но­му че­лове­ку. Час­то при­ходи­ла в её маш­бю­ро. Там ме­ня теп­ло при­нима­ли, уго­щали хле­бом, по­сыпан­ным са­харом. Тог­да это бы­ло боль­шое ла­комс­тво. Чувс­тво­валось, что к тё­те Фа­не все ис­пы­тыва­ют сим­па­тию. Од­нажды был та­кой слу­чай. Тё­тя Фа­ня ка­ким-то об­ра­зом дос­та­ла в ОР­Се (от­дел ра­боче­го снаб­же­ния) бу­хан­ку чёр­но­го хле­ба. По­чему-то мне яр­ко за­пом­ни­лась кар­ти­на. Сто­ит жар­кое са­ратов­ское ле­то. Мы идём с тё­тей Фа­ней на ры­нок. Она не­сёт эту бу­хан­ку хле­ба, что­бы про­дать и ку­пить ка­кие-то про­дук­ты. Бу­хан­ка хле­ба сто­ила тог­да на рын­ке 100 руб. Я иду нем­но­го сза­ди и смот­рю на её ста­рень­кие бо­сонож­ки со стоп­танны­ми зад­ни­ками. Обувь ведь бы­ло не дос­тать, толь­ко на ве­щевом рын­ке за ог­ромные день­ги. И по­чему-то её ху­день­кая не­боль­шая фи­гур­ка со стоп­танны­ми бо­сонож­ка­ми и сей­час сто­ит у ме­ня пе­ред гла­зами. Тог­да я это не осоз­на­вала, но, оче­вид­но, где-то в под­созна­нии мне бы­ло жаль её. Так иног­да па­мять вых­ва­тыва­ет из прош­ло­го ка­кие-то слу­чай­ные, как буд­то сов­сем не зна­чащие, эпи­зоды и сох­ра­ня­ет их на всю жизнь.

В день мо­его рож­де­ния, ког­да мне ис­полни­лось 11 лет, (в 1943 го­ду) тё­тя Фа­ня дос­та­ла цен­ные про­дук­ты: яй­ца, мас­ло, са­хар и сде­лала крем. Как это бы­ло вкус­но! Паль­чи­ки об­ли­жешь. Я и сей­час пом­ню его вкус. Я бы­ла ей бес­ко­неч­но бла­годар­на за та­кой цар­ский по­дарок!

Бла­года­ря тё­те Фа­не, мы уз­на­вали о но­вых пес­нях, ког­да они толь­ко по­яв­ля­лись. Тё­тя Фа­ня при­носи­ла с ра­боты их тек­сты, на­печа­тан­ные на ма­шин­ке. Это бы­ли «Ого­нёк», «В зем­лянке», «Тём­ная ночь», «Зо­лотая моя сто­лица». Ког­да эти пес­ни по­яв­ля­лись на ра­дио, я за­поми­нала ме­лодии и с боль­шим удо­воль­стви­ем их пе­ла.

В но­яб­ре 1943 ро­да ос­во­боди­ли Ки­ев. Это бы­ла не­обык­но­вен­ная ра­дость! Но вмес­те с ра­достью уси­лилось вол­не­ние за ма­миных ро­дите­лей, ос­тавших­ся в Ки­еве. Мы ещё не зна­ли о Бабь­ем Яре, об ис­треб­ле­нии нем­ца­ми ев­ре­ев, и тле­ла роб­кая на­деж­да, что они жи­вы. Всё ста­ло яс­но, ког­да па­па при­ехал в Ки­ев. Он уз­нал, что их убил двор­ник, пь­яни­ца и ан­ти­семит. Ба­буш­ку и де­душ­ку за­копа­ли во дво­ре на­шего до­ма. Па­па пе­реза­хоро­нил их на Ку­ренёв­ском клад­би­ще. Кто мог по­думать тог­да, что че­рез пол­го­да ря­дом с их мо­гилой по­явит­ся мо­гила па­пы…

На­ши вой­ска гна­ли нем­цев на за­пад, и  бы­ло уже по­нят­но, что вой­на дви­жет­ся к кон­цу, хо­тя до на­шей по­беды ос­та­валось ещё пол­то­ра го­да. А вес­ной 1944 го­да па­па по­лучил наз­на­чение из Мос­квы на вос­ста­нов­ле­ние ор­га­низа­ции, в ко­торой он ра­ботал до вой­ны, и у­ехал в Ки­ев. Ле­том, вос­поль­зо­вав­шись тем, что че­рез Са­ратов воз­вра­щалась в Ки­ев семья па­пино­го бра­та, ме­ня от­пра­вили с ни­ми, для то­го что­бы я не опоз­да­ла к на­чалу учеб­но­го го­да. Ма­му не от­пуска­ли с ра­боты. В во­ен­ное вре­мя на­чаль­ство име­ло на это пра­во. Так что ма­ма и тё­тя Фа­ня ос­та­лись в Са­рато­ве. Они страш­но нер­вни­чали. Ма­ма без кон­ца ру­галась с уп­равля­ющим, это сто­ило ей мно­го здо­ровья, У неё да­же бы­ли об­мо­роки. Ей уда­лось ос­во­бодить­ся толь­ко в кон­це ок­тября, и они с тё­тей Фа­ней смог­ли вер­нуть­ся в Ки­ев. Так как ком­на­та тё­ти Фа­ни бы­ла за­нята, как и на­ши ком­на­ты, она про­дол­жа­ла жить с на­ми.

Но не­дол­го мы жи­ли пол­ной семь­ёй. 4 но­яб­ря по­гиб мой па­па. Он ушёл ут­ром на ра­боту и не вер­нулся. Толь­ко поз­дно ве­чером (те­лефо­нов не бы­ло) нам со­об­щи­ли о его смер­ти. Он шёл по Со­фи­ев­ской ули­це, где не­дале­ко от Кре­щати­ка сто­яли ко­роб­ки до­мов, сго­рев­шие, ког­да го­рел Кре­щатик. Па­пе упал на го­лову ку­сок кар­ни­за от сго­рев­ше­го до­ма.

Тё­тя Фа­ня очень под­держи­вала нас с ма­мой в этом го­ре. Это и для неё бы­ла боль­шая тра­гедия. Смерть па­пы в кор­не из­ме­нила моё ми­ропо­нима­ние. Я по­няла, как неп­рочна че­лове­чес­кая жизнь, как лег­ко мож­но её раз­ру­шить в лю­бой мо­мент. У ме­ня по­явил­ся страх за близ­ких.

 Мне бы­ло уже 12 лет, вой­на и смерть па­пы сде­лали ме­ня взрос­лее, чем обыч­но де­ти в этом воз­расте, но всё же я мно­гого не по­нима­ла. Ма­ма бы­ла пог­ру­жена в своё го­ре и мной поч­ти не за­нима­лась. Я бы­ла в ос­новном на по­пече­нии тё­ти Фа­ни. Тё­тя Фа­ня во всём мне по­мога­ла. Но она бы­ла стро­гой и час­то де­лала мне за­меча­ния, ес­ли я, по её мне­нию, де­лала что-то не так. Нап­ри­мер, го­вори­ла: «По­мой пол, ма­ма при­дёт ус­та­лая, ей бу­дет это труд­но». Она ста­ралась сде­лать ме­ня доб­рее и вни­матель­нее к лю­дям, и ей это уда­валось. Я бес­ко­неч­но бла­годар­на тё­те Фа­не за это вос­пи­тание!

Ещё од­ной от­ли­читель­ной чер­той тё­ти Фа­ни бы­ла пе­дан­тичность. Иног­да она бы­ла слиш­ком до­тош­ной. Ма­ма же моя не лю­била до­тош­ность, к то­му же бы­ла эмо­ци­ональ­ной и нем­но­го хо­лери­чес­кой. Иног­да они спо­рили по ка­ким-то хо­зяй­ствен­ным де­лам. Спо­кой­ная, сдер­жанная тё­тя Фа­ня что-то до­казы­вала ма­ме, что до­води­ло ма­му до бе­лого ка­ления. Од­нажды ма­ма всер­дцах да­же швыр­ну­ла алю­мини­евую мис­ку на пол. Но страс­ти быс­тро ос­ты­вали.

Тё­тя Фа­ня ор­га­ничес­ки не пе­рено­сила лю­бые про­яв­ле­ния нес­пра­вед­ли­вос­ти. Она сер­ди­лась, ес­ли ка­кие-то по­ряд­ки в на­шей жиз­ни ей не нра­вились. Иног­да воз­му­щён­но вос­кли­цала: «Эта прок­ля­тая со­вет­ская власть…!» При­чём не толь­ко до­ма, а и где-ни­будь в дру­гом мес­те. Я страш­но бо­ялась за неё. Ведь в то вре­мя та­кие сло­ва мог­ли сто­ить жиз­ни. Но счастье, что у неё не бы­ло не­доб­ро­жела­телей, и её ник­то не вы­дал. Ме­ня сму­щала её кри­тика со­вет­ской влас­ти. Я бы­ла аб­со­лют­но со­вет­ским ре­бён­ком, но на­чала за­думы­вать­ся. Я пи­сала в днев­ни­ке: как по­нять, кто прав, тё­тя Фа­ня или со­вет­ская власть? Этот воп­рос ещё дол­го был для ме­ня от­кры­тым. Толь­ко че­рез го­ды я смог­ла оце­нить, что по­ложи­тель­ное, а что от­ри­цатель­ное в на­шей жиз­ни. Но я бла­годар­на тё­те Фа­не, что она на­тол­кну­ла ме­ня на этот ана­лиз.

В 1952 го­ду ма­ма выш­ла за­муж и пе­ре­еха­ла к от­чи­му. Ма­ма ред­ко мне по­мога­ла, так как дол­жна бы­ла уха­живать за тя­жело за­болев­шим от­чи­мом. Мы ос­та­лись с тё­тей Фа­ней вдво­ём. Че­рез 6 лет я выш­ла за­муж, и тё­тя Фа­ня на­чала хло­потать о пре­дос­тавле­нии ей от­дель­ной ком­на­ты. Ей приш­лось дол­го бо­роть­ся, но на­конец она по­лучи­ла ком­на­ту в ком­му­наль­ной квар­ти­ре не­дале­ко от на­шего до­ма. С пе­ре­ез­дом тё­ти Фа­ни на­ши от­но­шения не прер­ва­лись. Она при­ходи­ла к нам в гос­ти. Теп­ло от­но­силась к мо­ему му­жу. Ког­да у ме­ня ро­дилась доч­ка, и мы вы­писа­лись из род­до­ма, тё­тя Фа­ня приш­ла к нам. Доч­ка бы­ла кро­шеч­ная, ве­сила 2,4 кг и бы­ла по­хожа на кро­лика. У тё­ти Фа­ни, ког­да она пос­мотре­ла на ле­жащую на ди­ване ма­лыш­ку, бы­ло та­кое вы­раже­ние ли­ца, как буд­то она по­дума­ла: «Ну и вы­роди­ла…» Но за­тем она по­люби­ла мою доч­ку как род­ную внуч­ку, и бы­ла с ней очень неж­ной. Час­то при­ходи­ла и по­мога­ла мне и му­жу, глад ила пе­лён­ки и под­гузни­ки. Это бы­ло очень цен­но, так как квар­ти­ра у нас бы­ла без удобств, и нам бы­ло не­имо­вер­но труд­но.

В 1966 го­ду мы по­лучи­ли от­дель­ную квар­ти­ру и пе­ре­еха­ли на да­лёкий мас­сив. При­ез­жать к нам тё­те Фа­не ста­ло тя­желее, но она всё-та­ки  из­редка при­ез­жа­ла. На днях рож­де­ния бы­вала обя­затель­но.

Шли го­ды. Доч­ка взрос­ле­ла, пош­ла в шко­лу. Тё­тя Фа­ня, нес­мотря на уже стар­ческий воз­раст, нас не за­быва­ла. Доч­ку очень лю­била. Ког­да она в 5-м клас­се пос­ту­пила в сту­дию на­род­ной рос­пи­си, тё­тя Фа­ня вос­хи­щалась её ри­сун­ка­ми, хо­тя они бы­ли ещё сла­быми, уче­ничес­ки­ми, за­бира­ла их се­бе на па­мять, хвас­та­лась зна­комым. Это бы­ло очень тро­гатель­но.

В 1973 го­ду тё­тя Фа­ня тя­жело за­боле­ла. У неё мно­го лет бы­ла яз­ва же­луд­ка. Она не всег­да соб­лю­дала ди­ету, лю­била се­лёд­ку, по­том му­чилась от бо­ли. Но в пос­леднее вре­мя на­чались очень силь­ные бо­ли. Об­сле­дова­ние по­каза­ло зло­качес­твен­ную опу­холь же­луд­ка. Тё­те Фа­не сде­лали опе­рацию, за­тем ра­ди­оте­рапию. Она по­чувс­тво­вала се­бя бод­рее, вос­пря­ла ду­хом. Сно­ва ста­ла при­ез­жать к нам. В дни рож­де­ния по­мога­ла нак­рыть стол, мы­ла по­суду. Без неё мне труд­но бы­ло бы спра­вить­ся, я очень ус­та­вала. Я и за это ей бе­зум­но бла­годар­на. Пос­ле её смер­ти я боль­ше не приг­ла­шала гос­тей в дни рож­де­ния, не хва­тало сил.

Че­рез пять лет пос­ле опе­рации у тё­ти Фа­ни опять на­чались страш­ные бо­ли, это был ре­цидив бо­лез­ни. Сде­лали вто­рую опе­рацию, но она её не пе­ренес­ла, скон­ча­лась на опе­раци­он­ном сто­ле.

Стоя у гро­ба тё­ти Фа­ни, я смот­ре­ла на род­ное ли­цо. Ду­ша бо­лела. Я по­теря­ла очень близ­ко­го че­лове­ка, с ко­торым бы­ла тес­но свя­зана прак­ти­чес­ки вся моя жизнь. С тё­тей Фа­ней уш­ла из мо­ей жиз­ни це­лая эпо­ха, и я фи­зичес­ки чувс­тво­вала та­кое опус­то­шение, ко­торое не мо­гу пе­редать сло­вами.

Про­шёл 41 год со дня смер­ти тё­ти Фа­ни. Ког­да я ду­маю о ней, ме­ня му­ча­ет со­весть, что я, уже бу­дучи взрос­лой, ма­ло уде­ляла ей вни­мания. Мыс­ленно про­шу у неё про­щения. Я пос­то­ян­но вспо­минаю тё­тю Фа­ню с не­из­менным чувс­твом люб­ви и бла­годар­ности.