БЕРЛИНСКИЕ ЗАРУБКИ

(ав­тор­ский пе­ревод с ан­глий­ско­го)
9 мая 1945 г.
Рей­хстаг. Бер­лин. Гер­ма­ния.

Эти двое ни­ког­да не ви­делись. Да­же не по­доз­ре­ва­ют о су­щес­тво­вании друг дру­га. Но судь­бы обо­их сло­жились так, что ве­ли на­ших ге­ро­ев по жиз­ни па­рал­лель­но — то сбли­жая, то сно­ва от­да­ляя. С то­го са­мого 1924 го­да, ког­да оба ро­дились, и по се­год­няшний день.

Лев Пи­кус по­явил­ся на свет в со­вет­ской Ук­ра­ине, на Одес­сщи­не. Май­кл Дж. Ник­лас — на про­тиво­полож­ном по­луша­рии, в аме­рикан­ском шта­те Пен­силь­ва­ния, от­ку­да в се­реди­не 30-х вмес­те с ро­дите­лями пе­реб­рался на Ук­ра­ину. Но не на Одес­сщи­ну, где жил Лев, а в Ма­ке­ев­ку, где отец Май­кла стал ра­ботать по до­гово­ру на за­воде име­ни Ки­рова ста­лева­ром.

С на­чалом вой­ны оба юно­ши, по­лучив во­ен­ные спе­ци­аль­нос­ти: пер­вый в пе­хот­ном учи­лище, а вто­рой — в спе­ци­аль­ной во­ен­ной шко­ле, — от­пра­вились на фронт. Оба, уже бу­дучи гвар­дии стар­ши­ми лей­те­нан­та­ми, вош­ли в Бер­лин. Оба сей­час в Аме­рике, на рас­сто­янии, раз­де­ля­ющем Нью Джер­си, где жи­вёт Лев, и Мас­са­чусетс, где квар­ти­ра Май­кла. Оба в свои го­ды оди­нако­во ак­тивны нас­толь­ко, что мо­лодым впо­ру по­зави­довать.

А прош­лое не за­быва­ют, его не пе­речер­кнёшь. Раз­ве ис­чезнут из па­мяти за­руб­ки вро­де бер­лин­ских?

Впро­чем, чи­тай­те.

Из фрон­то­вого блок­но­та Май­кла Дж. Ник­ла­са

Не­делю спус­тя пос­ле то­го, как Со­вет­ская Ар­мия штур­мом ов­ла­дела Бер­ли­ном, груп­па кор­респон­дентов подъ­еха­ла к Рей­хста­гу на аме­рикан­ских «Вил­ли­сах», что­бы рас­ска­зать сво­им чи­тате­лям о праз­дно­вании Дня По­беды в Бер­ли­не.

На пло­щади пе­ред Рей­хста­гом соб­ра­лось мно­жес­тво сол­дат, офи­церов и ге­нера­лов Со­вет­ской Ар­мии. Бы­ло сре­ди них не­мало граж­дан­ских лиц, вы­везен­ных в ка­чес­тве раб­си­лы в Гер­ма­нию, а так­же быв­шие уз­ни­ки не­мец­ких кон­цла­герей — Май­да­нека, Ос­венци­ма и Ра­венс­брю­ка, ко­торых ос­во­боди­ла Со­вет­ская Ар­мия.

Я на­ходил­ся на пло­щади пе­ред Рей­хста­гом со сво­ими то­вари­щами из раз­ве­дот­де­ла тан­ко­вой ар­мии, при­нимав­шей не­пос­редс­твен­ное учас­тие в штур­ме Бер­ли­на. Сре­ди кор­респон­дентов мы уз­на­ли Бо­риса По­лево­го — ав­то­ра кни­ги «По­весть о нас­то­ящем че­лове­ке» и кор­респон­дента «Прав­ды».

Мне и мо­им од­но­пол­ча­нам бы­ло ин­те­рес­но пос­лу­шать, о чём го­ворят кор­респон­денты, рас­смат­ри­вая ты­сячи ав­тогра­фов на сте­нах и ко­лон­нах Рей­хста­га, ос­тавлен­ных сол­да­тами и офи­цера­ми, ко­торые штур­мо­вали Бер­лин. Боль­шинс­тво из этих ав­тогра­фов ос­тавле­ны в день ка­питу­ляции Бер­ли­на — 2-го Мая 1945 го­да. Од­ни бы­ли вы­цара­паны ос­колка­ми сна­рядов, мин или ави­абомб, дру­гие вы­писа­ны ка­кой-то крас­кой и да­же смо­лой. На­ши раз­ведчи­ки, и я в том чис­ле, ос­та­вили свои ав­тогра­фы мас­ля­ными бе­лила­ми.

Стоя воз­ле груп­пы кор­респон­дентов, мы ус­лы­шали, как По­левой спро­сил, ука­зывая на од­ну из под­пи­сей — она бы­ла на ан­глий­ском сре­ди рус­ских ав­тогра­фов: «А ян­ки в Бер­ли­не 2 мая от­ку­да взял­ся?». Дру­гие кор­респон­денты его под­держа­ли: дей­стви­тель­но, как мог ока­зать­ся аме­рика­нец в Бер­ли­не в день ка­питу­ляции сто­лицы Треть­его рей­ха?

Мои то­вари­щи пе­рег­ля­нулись, ус­ме­ха­ясь. Они-то зна­ли, что это был мой ав­тограф: «Bethlehem, PA, U.S.A. — Makeyevka, Ukraine, Aktyubinsk, Kazakhstan — Berlin, Germany. May 2, 1945. Nicholas».

За­бытый па­рад

В ин­терне­те Лев Шу­лимо­вич слу­чай­но об­ра­тил вни­мание на наз­ва­ние до­кумен­таль­но­го ки­нофиль­ма: «За­бытый па­рад». Оно за­ин­три­гова­ло, а вско­ре по­нял: име­ет­ся в ви­ду меж­ду­народ­ный па­рад По­беды. Как пра­вило, вспо­мина­ют па­рад мос­ков­ский, сос­то­яв­ший­ся 24 и­юня 1945 го­да в оз­на­мено­вание по­беды в Ве­ликой Оте­чес­твен­ной вой­не. Од­на­ко, бы­ло ведь два па­рада По­беды. Вто­рой, меж­ду­народ­ный, сос­то­ял­ся 7 сен­тября 1945 го­да в Бер­ли­не, пос­ле по­беды со­юз­ни­чес­ких вой­ск над ми­лита­рист­ской Япо­ни­ей. О нём, про­веден­ном в оз­на­мено­вание окон­ча­ния Вто­рой Ми­ровой вой­ны, пом­нят ма­ло, поч­ти за­были. Он же за­пом­нил его хо­рошо, ибо сам учас­тво­вал, воз­глав­ляя ко­лон­ну, от­кры­ва­ющую тот ис­то­ричес­кий па­рад.

Ки­нофильм рос­сий­ский, а Рос­сия от Нью Джер­си да­леко­вато. Ки­нул­ся к те­лефо­ну, стал соз­ва­нивать­ся со сво­ими та­мош­ни­ми друзь­ями-то­вари­щами. По­мог­ли: в Мос­кве наш­ли этот фильм, за­писан­ный на компь­ютер­ный диск DVD, и выс­ла­ли в Нью Джер­си.

Стал смот­реть и… уви­дел се­бя! Точ­нее — нек­рупно офи­цера-всад­ни­ка с шаш­кой на ко­не. Но точ­но по­нял: это имен­но он, тог­да стар­ший лей­те­нант Лев Пи­кус. По­тому как во гла­ве пер­вой ко­лон­ны.

В 1945-ом он во­евал в дол­жнос­ти на­чаль­ни­ка шта­ба ба­таль­она стрел­ко­вой ди­визии. Боль­но бы­ло ви­деть, как в ожес­то­чён­ных кро­воп­ро­лит­ных бо­ях за Бер­лин ре­де­ют на­ши ря­ды, как на­кану­не на­ходя­щей­ся сов­сем ря­дом По­беды по­гиба­ют юно­ши, по су­ти, ещё не поз­навшие, что та­кое жизнь. 22 ап­ре­ля на­чалось ок­ру­жение Бер­ли­на, а 2 мая го­род пал, ук­ра­сив­шись бе­лыми фла­гами на всех до­мах.

В ав­густе стар­лея выз­вал ко­ман­дир пол­ка и при­казал го­товить ко­лон­ну со­вет­ских вой­ск для учас­тия в меж­ду­народ­ном па­раде По­беды. «Де­ло край­не важ­ное, — пре­дуп­ре­дил он. — Это­му па­раду при­да­ют очень боль­шое зна­чение гла­вы со­юз­ни­чес­ких го­сударств. Ко­роле­ва Ве­ликоб­ри­тании прис­ла­ла да­же в по­дарок шер­стя­ную ткань цве­та ха­ки для по­шива па­рад­но­го об­мунди­рова­ния.»

Вос­при­нял Лев ска­зан­ное не прос­то как оче­ред­ную ди­рек­ти­ву. Его обу­ял це­лый ком­плекс чувств: и гор­дость, и ра­дость ос­во­бож­де­ния от ужа­сов вой­ны, с ко­торой у не­го бы­ли свои счё­ты. Ког­да в 1944-ом, из­ле­чив­шись пос­ле ра­нения и уз­нав об ос­во­бож­де­нии Одес­сы и о пе­рево­де его на 3-й Ук­ра­ин­ский фронт, он вы­ехал в мес­то наз­на­чения — по до­роге заг­ля­нул в род­ной го­род. Там ведь вся род­ня жи­ла. Вол­но­вал­ся, пред­вку­шая ра­дость встре­чи.

Ве­чере­ло. Вот и зна­комая ули­ца Кос­венная, вот их дом. И со­седи зна­комые. Толь­ко по­чему, за­видев его, они зап­ла­кали? От ус­лы­шан­но­го гор­ло сжа­ли спаз­мы. Ма­ма, па­па, че­тыре сес­тры, брат бы­ли во вре­мя ок­ку­пации унич­то­жены. Как и всех дру­гих ев­ре­ев Одес­сы, их расс­тре­ляли за го­родом.

Так не дос­та­точ­но ли это­го, что­бы иметь свой, осо­бый счёт с вой­ной, что­бы ли­ковать по по­воду па­рада, зна­мену­юще­го за­вер­ше­ние не толь­ко Ве­ликой Оте­чес­твен­ной, но и всей Вто­рой Ми­ровой?

Ког­да учас­тни­ков па­рада выс­тро­или, со­об­щи­ли не­ведо­мую для не­го до­селе но­вость: ока­зыва­ет­ся, со­вет­ская ко­лон­на дол­жна от­кры­вать весь па­рад. При­нимал его Мар­шал Со­вет­ско­го Со­юза Жу­ков. Ко­ман­до­вал ан­глий­ский ге­нерал Ро­бер­тсон. Во гла­ве со­вет­ской ко­лон­ны шёл стар­ший лей­те­нант Лев Пи­кус. Он пер­вым выс­ко­чил на ко­не на пло­щадь у Бран­дербург­ских во­рот. За со­вет­ской шли ко­лон­ны ан­глий­ских, аме­рикан­ских и фран­цуз­ских вой­ск.

По­бед­ную вой­ну стар­ший лей­те­нант окон­чил с ор­де­нами и ме­даля­ми, сре­ди ко­торых и… пол­ко­вод­ческий (!) ор­ден Бог­да­на Хмель­ниц­ко­го. Это уже за бой в Гер­ма­нии, ког­да он про­явил ко­ман­дир­скую сме­кал­ку, бла­года­ря ко­торой, нес­мотря на ура­ган­ный огонь фа­шис­тов, уда­лось пе­реп­ра­вить­ся че­рез ре­ку Дра­ге и быс­трее, чем пред­по­лага­лось, за­нять важ­ный ру­беж.

Но и пос­ле вой­ны с ар­ми­ей не пор­вал. На ме­мори­аль­ной дос­ке Ака­демии бро­нетан­ко­вых вой­ск в Мос­кве, где вы­биты име­на офи­церов, с от­ли­чи­ем окон­чивших Ака­демию — его имя то­же. Во­шёл пол­ковник-ин­же­нер и в чис­ло изоб­ре­тате­лей, внес­ших важ­ный вклад в раз­ви­тие бро­нетан­ко­вой тех­ни­ки.

А в 1991 го­ду эмиг­ри­ровал ве­теран в США, где жи­вёт и сей­час в од­ном из го­род­ков Нью Джер­си.

На­кану­не вой­ны я учи­лась в во­ен­но-ме­дицин­ском учи­лище в Ле­нин­гра­де. У Ви­теб­ско­го вок­за­ла, в зда­нии, где сей­час во­ен­но-ме­дицин­ский му­зей. За хо­рошую учё­бу ме­ня пре­миро­вали са­натор­ной пу­тёв­кой в Крым. По­еха­ла.

И вдруг — вой­на. До от­ды­ха ли, ког­да та­кая бе­да на Ро­дину на­вали­лась. И я от­пра­вила те­лег­рамму в Ле­нин­град, в ко­торой про­сила, да­же тре­бова­ла от­пра­вить ме­ня на фронт. В то вре­мя в Кры­му, в Джан­кое, был рас­квар­ти­рован 154-й ка­вале­рий­ский полк. Вот ту­да ме­ня и нап­ра­вили мед­сес­трой. Но не в мед­санбат, а пря­мо в эс­кадрон 42-й ка­вале­рий­ской ди­визии. Мне ещё да­же не вы­дали об­мунди­рова­ния, я бы­ла в бо­сонож­ках. И вдруг — воз­душная тре­вога: вы­садил­ся не­мец­кий де­сант. Там за­вязал­ся кро­воп­ро­лит­ный бой. При­каз на­чаль­ни­ка сан­служ­бы: сроч­но на по­ле боя, к ра­неным! Ночь, шёл мел­кий дождь, крым­ская зем­ля лип­кая, чер­но­зём­ная, пред­став­ля­ете, ка­ково мне в бо­сонож­ках…

Шли жес­то­кие бои за Се­вас­то­поль. Что мог­ли на­ши пло­хо во­ору­жён­ные час­ти на этом учас­тке фрон­та про­тив до зу­бов во­ору­жен­ной фа­шист­ской ар­мии? Бой­цы и крас­нофлот­цы ге­ро­ичес­ки за­щища­ли ле­ген­дарный го­род. Но си­лы бы­ли не­рав­ные, и ос­татки на­ших вой­ск от­сту­пали с боль­ши­ми по­теря­ми. Ос­тавши­еся в жи­вых ухо­дили в го­ры в пар­ти­заны, а ра­неных от­прав­ля­ли в по­левые гос­пи­тали. Стра­дания ра­неных от­зы­вались в мо­ём сер­дце, но вот в од­ном из бо­ёв ра­нило и ме­ня. Ав­то­мат­ная оче­редь в пять пуль прош­ла че­рез мою кисть. Вна­чале бо­ли не чувс­тво­вала, но ста­ло очень жар­ко, по­том по­теря­ла соз­на­ние. Ког­да приш­ла в се­бя, то ру­ку труд­но бы­ло под­нять, она рас­пухла, кисть по­чер­не­ла. Май­ор — на­чаль­ник сан­служ­бы пол­ка — ока­зал пер­вую по­мощь и при­казал от­пра­вить в по­левой гос­пи­таль. Я дол­го соп­ро­тив­ля­лась, хо­тела ос­тать­ся в час­ти со сво­ими, но моё по­ложе­ние бы­ло очень серь­ез­ным и ме­ня от­пра­вили в Керчь, где я про­лежа­ла двое су­ток. Час­то от бо­ли и вы­сокой тем­пе­рату­ры на­чина­ла бре­дить.

На­ши вой­ска уже ос­тавля­ли Керчь, от­кры­ли ма­гази­ны и скла­ды, и лю­ди бро­сились рас­таски­вать всё, что­бы ни­чего не ос­та­лось нем­цам. Нас, тя­жело ра­неных, пог­ру­жали в ка­тера и мо­рем от­прав­ля­ли в тыл. На пу­ти ка­тера под­верга­лись час­то­му обс­тре­лу, нес­мотря на вы­вешен­ные фла­ги с крас­ным крес­том.

На­ше от­де­ление боль­ных пог­ру­зили ночью, так как ночью нем­цы мень­ше стре­ляли, и бы­ло боль­ше шан­сов прос­ко­чить не­замет­но. В глу­бокой тем­но­те, без ог­ней ка­тер про­шёл опас­ные мес­та и нас дос­та­вили в Крас­но­дар. В крас­но­дар­ском гос­пи­тале я про­лежа­ла око­ло 10 дней. Серь­ёз­ную мед­по­мощь, увы, ока­зать не мог­ли, на ок­ро­вав­ленные бин­ты нак­ла­дыва­ли све­жие, не сни­мая ста­рых, что­бы не по­пала ин­фекция: ан­ти­би­оти­ков не бы­ло. Крас­но­дар час­то бом­би­ли и раз­би­тые ок­на зак­ры­вали сол­дат­ски­ми се­рыми оде­яла­ми. Хо­дячих ра­неных при бом­бежке уво­дили в бом­бо­убе­жище, мы же ос­та­вались ле­жать на сво­их кой­ках, на­де­ясь на Бо­га. Нем­цы под­сту­пали к Крас­но­дару. Нас, тя­жело ра­неных, пог­ру­жали в са­нитар­ные по­ез­да и от­прав­ля­ли в тыл — на Кав­каз.

При­вез­ли в Ки­рово­бад. Я по­пала в гос­пи­таль быв­ше­го ин­сти­тута АС­ХИ. Мес­то очень кра­сивое, ря­дом парк, где рос ин­жир. Ма­мед-За­де — так зва­ли на­чаль­ни­ка на­шего хи­рур­ги­чес­ко­го от­де­ления — был по спе­ци­аль­нос­ти ги­неко­логом и в хи­рур­гии ма­ло что по­нимал. Он ре­шил, что кисть спас­ти нель­зя, и ре­шил ам­пу­тиро­вать. Я не да­вала. Луч­ше смерть — мне бы­ло толь­ко 17 лет. Жда­ли кон­суль­тан­та — про­фес­со­ра-хи­рур­га из Одес­сы.

Он ре­шил всё-та­ки спас­ти мою кисть. Ког­да её раз­бинто­выва­ли, сто­ял ужас­ный гни­лос­тный за­пах. Кар­ти­на ужас­на: до ран доб­рать­ся бы­ло не­воз­можно, ибо ту­да въ­елась мар­ля, пе­реме­шан­ная с гно­ем и кровью, и уже ко­поши­лись ма­лень­кие чер­ви. От нар­ко­за я от­ка­залась, боль бы­ла не­выно­симой, по все­му гос­пи­талю бы­ли слыш­ны мои кри­ки. Воз­ле опе­раци­он­ной си­дел ба­янист и иг­рал, пы­та­ясь их заг­лу­шить. Про­фес­сор про­возил­ся со мною бо­лее двух ча­сов, но кисть-та­ки спас, а вмес­те с ней и мою жизнь. Он был нас­то­ящим вра­чом. Как го­ворят, от Бо­га.

Вот ка­ким ока­залось для ме­ня на­чало вой­ны. По­том бы­ло ещё не­мало стра­даний: фи­зичес­ких, ду­шев­ных, сво­их, чу­жих. Но вос­по­мина­ния о мо­ём пер­вом во­ен­ном опы­те ста­ли сво­еоб­разным кон­цен­тра­тором, воб­равшим в се­бя все те стра­дания. Ста­ли боль­шой не­зажи­ва­ющей ра­ной.