Итальянская сказка

Vernazza

Лю­бови бы­ва­ют раз­ные. Лю­бовь с Боль­шой Бук­вы, лю­бовь к ро­дите-лям, лю­бовь к трём апель­си­нам... Мно­го вся­ких. Я по­любил это мес­то с пер­во­го взгля­да.

 В Vernazza мы по­пали бла­года-ря боль­шо­му аван­тю­риз­му мо­ей ма­лень­кой же­ны. Во­об­ще-то, мы дол­жны бы­ли ехать в Пи­зу, где у нас бы­ла за­каза­на гос­ти­ница. Но жизнь пол­на не­ожи­дан­ностей. И не-ожи­дан­ности, как пра­вило, ор­га­ни-зу­ют­ся вы­ше­упо­мяну­той осо­бой. А я, ос­ме­люсь за­метить, за­меча­телен тем, что по­коря­юсь по­воро­там судь-бы без­ро­пот­но.

 В шесть ча­сов ве­чера ока­зать­ся в ма­лень­ком го­род­ке на бе­регу Тир-рен­ско­го мо­ря без ви­дов на ноч­лег – это, уве­ряю вас, без­рассуд­ный пос-ту­пок. По­тому что жи­телей в этом на­селён­ном пун­кте – шесть­сот, а от­ды­ха­ющих – ра­за в че­тыре боль-ше. Ма­люсень­кая пло­щадь, ку­да мы сту­пили, как толь­ко наш де­сант был выб­ро­шен с рей­со­вого ка­тера на бе­рег, име­ла неп­ре­мен­ную баш­ню с ча­сами, че­тыре рес­то­ран­чи­ка со сто­лика­ми под от­кры­тым не­бом, от-хо­дящие кру­тые улоч­ки, где и дво­им раз­ми­нуть­ся труд­но. Сто­лики ещё бы­ли пус­ты (ещё не вре­мя), улоч­ки ещё бы­ли за­гадоч­ны, а ста­рая кре-пость на ска­ле обе­щала том­ле­ние ду­ши и от­дохно­вение взо­ров.

 Впро­чем, за сто­лика­ми од­но­го из рес­то­ран­чи­ков (по­ка он зак­рыт) си-де­ли серь­ёз­ные мес­тные муж­чи­ны, чис­лом двад­цать один. Рас­по­ложи-лись они все ли­цом к про­гулоч­ной час­ти пло­щади и об­ра­зовы­вали как бы пар­тер. На сце­не в это вре­мя на-хо­дилась мас­совка – от­ды­ха­ющие. Пар­тер не вы­ражал ни­каких эмо-ций: ни вос­хи­щения, ни по­рица­ния. Мол­ча наб­лю­далось.

 Поз­во­лю се­бе не­боль­шое от-ступ­ле­ние. Стро­гий кри­тик мо­жет спро­сить (да и спро­сил уже), а за что ты по­любил этот го­родок? Дай под­робнос­ти, и я, воз­можно, то­же по­люб­лю его с тво­их слов. Ах, мой кри­тик, раз­ве, ког­да ты влюб­ля­ешь-ся, ты зна­ешь точ­но, по­чему это слу-чи­лось?

 Ну, пусть, пусть, я поп­ро­бую. Мо-жет быть мне, дав­но ушиб­ленно­му те­ат­ром че­лове­ку, эта пло­щадь с мо­рем на зад­ни­ке и эти гряз­но-ро-зо­вые до­ма с об­шарпан­ны­ми сте-на­ми, но с сох­ра­нив­ши­мися кое-где по­ковы­ля­ем даль­ше, спо­тыка­ясь о каж­дую ли­тера­тур­ную коч­ку.

 ...На­ми был раз­ра­ботан план взя­тия го­рода. Све­та дол­жна бы­ла пой­ти по цен­траль­ной ули­це, спра-ши­вая ком­на­ту. Я ре­шил, что по­ра, по­жалуй, вов­ле­кать зри­телей в дейс-тво, и нап­ра­вил­ся к пар­те­ру. «Зна­ет ли кто-ни­будь по-ан­глий­ски?» – об-ра­тил­ся я к не­му, как об­ра­щал­ся, бы­вало, Ци­церон к мор­ской сти­хии. Сти­хия ос­мотре­ла ме­ня вни­матель-но, по­том ос­мотре­ли друг дру­га, и в двад­цать паль­цев бы­ло мне ука­за-но на че­лове­ка, ко­торый скром­но си­дел в зад­них ря­дах: «Аме­рика-но». Ока­залось, этот му­жик боль­ше двад­ца­ти лет про­жил в Нью-Й­ор­ке и к пен­сии вер­нулся на ро­дину. «Нет, на од­ну ночь вы не най­де­те. Ес­ли бы, хоть, на две...», – огор­чил он ме­ня. А Све­та в это вре­мя об­ща­лась с на­селе­ни­ем.

 Пер­вые эта­жи цен­траль­ной ули-цы за­нима­ли ма­гази­ны, ко­фей­ни, су­венир­ные лав­ки. Жен­ская по­лови-на го­рода час­тично про­гули­валась по двое, по трое по этой са­мой ули-це, час­тично тор­ча­ла в ок­нах верх-них эта­жей, яв­ляя со­бой не сла­бую пор­трет­ную га­лерею. «Уно ка­мера», – прис­та­вала Све­та к мес­тным да-мам. «Нет, и не на­дей­ся», – от­ка­зы-ва­ли они со­чувс­твен­но.

 Хо­зяй­ка од­но­го из ма­газин­чи­ков бро­сила свою кас­су, выш­ла на се­реди­ну ули­цы и зак­ри­чала вер­хним ок-нам: «Ма­рия, уно ка­мера!». «Не­ту», – до­нес­лось свер­ху. «Те­реза, уно ка-ме­ра!». «Вче­ра сда­ла», – кра­сивым ба­рито­ном от­ве­чала Те­реза. И ещё что-то до­бави­ла. И они по­гово­ри-ли. А вы го­вори­те: «Но­чи Ка­бирии». И вот, ког­да я сов­сем пал ду­хом, мне был го­лос. «Ну, что, наш­ли?» – спро­сил этот го­лос. Это был «Аме-ри­кано». «Нет», – от­ве­тили. «Вот, ес­ли хо­тя бы на две но­чи», – ска­зал он. «Ой, ой, ой, – по­думал я. – Мы сог­ласны на две». «Иди­те за мной», – ве­лел «Аме­рика­но», и квар­тирный воп­рос был ре­шён! На­до ли го­во-рить – мы бы­ли счас­тли­вы.

 ...У нас с со­бой бы­ла кни­га аме-ри­кан­ско­го пу­тешес­твен­ни­ка и вла-дель­ца ту­рис­ти­чес­ко­го агентства Ри­ка Стив­са «Ев­ро­па с зад­не­го крыль­ца». Мы пред­вку­шали, как мы сту­пим на без­людную тро­пу, со­еди-ня­ющую пять при­мор­ских го­род­ков, пой­дем по ней и бу­дем лю­бовать­ся мо­рем вни­зу и ска­лами. Каж­дый го­род бу­дет нам от­кры­вать­ся пос-те­пен­но, спер­ва про­явят­ся в дым­ке об­щие очер­та­ния: баш­ни, цер­кви, кры­ши. По­том, ес­ли по­везёт, мы ус­лы­шим ко­локоль­ный пе­рез­вон или бой го­род­ских ча­сов. В кон­це кон­цов, го­род при­мет нас в свои улоч­ки и это, мо­жет быть, бу­дет Riomaggiore, a мо­жет, Manarola или Corniglia, и мы ныр­нём в су­венир­ную ла­воч­ку, где при­вет­ли­вая италь­янс-кая бес­тия в платье с глу­боким де-коль­те про­даст нам чуд­ной фор­мы фла­кон­чик с ли­мон­ным ли­кёром и смеш­ную со­бач­ку ве­неци­ан­ско­го стек­ла. А я бу­ду уго­вари­вать свои гла­за раз­гля­дывать су­вени­ры, а не са­му бес­тию.

 И всё так и бы­ло: мо­ре, ска­лы, лав­чонка. За од­ним ма­лень­ким ис-клю­чени­ем: ког­да мы вста­ли на тро-пу, по ней уже ша­гали ба­таль­оны ту­рис­тов, и у каж­до­го в ру­ках бы­ла кни­га Ри­ка Стив­са. Где вы, не­хоже-ные тро­пы и ди­кие пля­жи? Где вы, на­ив­ные италь­ян­ские ту­зем­цы, рас-пе­ва­ющие «Сан­та Лю­чия» под ак-ком­па­немент ман­до­лин? Увы, увы, увы.

 ...Мяг­кая вол­на ше­вели­ла края тем­но-крас­но­го чу­да, при­сосав­ше-го­ся к об­ломку ска­лы (ак­ти­ния, что ли), ма­лень­кие кра­бы, пол­за­ющие меж­ду кам­ней, на вся­кий слу­чай об-хо­дили его сто­роной. Я под­нял гла­за. Пря­мо пе­редо мной сто­яла де­вуш­ка лет двад­ца­ти, грудь её бы­ла об­на­же-на. Она про­бова­ла но­гой во­ду и не ре­шалась вой­ти. Я про­шёл в мо­ре ми­мо неё, она что-то мне ска­зала по-не­мец­ки и улыб­ну­лась. Я что-то ей от­ве­тил по-ан­глий­ски и по­думал: вот она сто­ит здесь так прос­то, так ес­тес­твен­но, как ес­ли бы она бы­ла из мра­мора, а не из пло­ти. И бы­ло ве­село, и бы­ло грус­тно.

 По­тому что про­били го­род­ские ча­сы, а они всег­да би­ли без пя­ти точ­ное вре­мя, и это был наш со Све-той ма­лень­кий смеш­ной сек­рет. И по­тому что за­кан­чи­вал­ся пос­ледний час на­шего пре­быва­ния на Италь­ян-ской Ривь­ере.

Ве­неция

На со­сед­нем пус­том сто­лике си-дел во­робей. Мы доб­ро­жела­тель­но раз­гля­дыва­ли друг дру­га. Птич­ка бы­ла оде­та скром­но, но со вку­сом. По­сидев и пог­ля­дев на нас из­да­ли по­оче­рёд­но каж­дым гла­зом, во­ро-бей пе­репор­хнул на наш сто­лик. По-хо­зяй­ски по­копал­ся в от­став­ленной та­рел­ке и воп­ро­ситель­но пос­мотрел на ме­ня. Я про­тянул ему ку­сочек бул­ки на рас­кры­той ла­дони. Чуть по­сом­не­вав­шись, он при­зем­лился на ла­донь, ще­кот­но об­хва­тив ко­гот-ка­ми мой па­лец, и схва­тил бул­ку. «Ка­кой на­хал», – вос­хи­тилась Све­та.

 Мы си­дели в ка­фе, рас­по­ло-жив­шемся пря­мо на при­чале. Во­да Боль­шо­го Ка­нала де­ликат­но хлю­па-ла в сва­ях, при­хот­ли­во иг­ра­ла от­ра-же­ни­ями не­ба и до­мов у про­тиво­по-лож­но­го бе­рега. Бы­ло ещё до­воль­но ра­но, ча­сов де­вять, не боль­ше. При-ча­лива­ли и от­хо­дили мар­шрут­ные теп­ло­ходи­ки, му­ници­паль­ные ка­тера со­бира­ли му­сор­ные ба­ки. Офи­ци­ант шёл к нам с та­кой про­дув­ной ро­жей, что у ме­ня не ос­та­лось ни ма­лей­шей на­деж­ды на чес­тный рас­чет. На­род спе­шил по де­лам, но не так силь­но спе­шил, что­бы не вы­пить ча­шеч­ку креп­чай­ше­го ко­фе и не об­су­дить пос­ледние фут­боль­ные но­вос­ти.

 Наш путь се­год­ня ле­жит на ос-тров Му­рано. Это то мес­то, где де­ла­ют зна­мени­тое ве­неци­ан­ское стек-ло. На­кану­не мы уви­дели в вес-ти­бюле гос­ти­ницы объ­яв­ле­ние: «Бес­плат­ная по­ез­дка на ос­тров. От-прав­ле­ние в 10 ут­ра». Мы до­гады-ва­лись о при­чинах та­кой щед­рости, но под­робнос­ти нам пред­сто­яло уз-нать. В 10 ка­тер не от­пра­вил­ся, в 11 – то­же, но в пол­две­над­ца­того вод-ное так­си уже мча­ло нас по гла­ди Боль­шо­го Ка­нала. По­зади ос­та­лась цер­ковь Сан­та Ма­рия Дел­ла Са­луте – о, кра­сота нес­равнен­ная, – сле­ва от­кры­лось зда­ние Ака­демии – её Га­лерея ещё об­ру­шит на нас свое ве­лико­лепие. Про­ходим под мос­том Ри­аль­то, са­мым кра­сивым и зна-ме­нитым из трёх мос­тов Боль­шо-го Ка­нала. Ещё ми­нут 15 чу­дес­ной про­гул­ки – и так­си ос­та­нав­ли­ва­ет-ся у при­чала од­ной из сте­коль­ных фаб­рик. Нас встре­ча­ют. Де­вуш­ка ве­дёт нас в цех и мы бла­гого­вей­но наб­лю­да­ем за прев­ра­щени­ем рас-ка­лён­ной бес­формен­ной мас­сы в изящ­ную ва­зоч­ку. По­том при­ехав-ших про­водят в выс­та­воч­ные за­лы, и мы обал­де­ва­ем от этой кра­соты, от этих форм и рас­цве­ток. Це­ны за-об­лачные.

 Ря­дом с на­ми вы­рисо­выва­ет­ся со­лид­ный муж­чи­на в хо­рошо при-гнан­ном кос­тю­ме и при гал­сту­ке, и об­ра­бот­ка нас по всем пра­вилам на-чи­на­ет­ся. Ни­же поч­ти до­кумен­таль-но вос­про­из­во­дит­ся эта бе­седа.

 – Мо­гу я вам по­мочь?

– Спа­сибо, мы са­ми по­ходим-пос­мотрим (гу­ляй, дя­дя, нам и без те­бя хо­рошо).

 – Пос­мотри­те, пос­мотри­те. Ес­ли бу­дут воп­ро­сы, я к ва­шим ус­лу­гам (ре­бят­ки, от ме­ня не так прос­то от-де­лать­ся).

 Ми­нуты три мы нас­лажда­ем­ся сво­бодой. Про­давец за на­ми на-блю­да­ет и вско­ре опять ока­зыва­ет-ся ря­дом. Он со­об­ща­ет нам до­вери-тель­но, поч­ти шё­потом:

 – Луч­ше на­ших мас­те­ров нет во всей Ита­лии.

– Да, – сог­ла­ша­ем­ся мы, – ра­бо-ты ве­лико­леп­ные.

Про­давец из­лу­ча­ет оп­ти­мизм.

– А что вам пон­ра­вилось? (Так, всё идет пра­виль­но, сей­час я их за­цеп­лю). Мы с не­вин­ным ви­дом ты­чем в де­сять раз­ных ваз (мы что же, вче­ра ро­дились, не зна­ем, как с ва­шим бра­том-про­дав­цом об­ра-щать­ся?). Оп­ти­мизм нес­коль­ко по-ли­нял. Но про­давец – тер­тый ка­лач, в его ре­пер­ту­аре есть ещё кое-ка-кие шту­ки. Те­перь он об­ра­ща­ет­ся к од­ной Све­те.

 – Я ви­жу, у вас хо­роший вкус. Ка­кие из на­ших из­де­лий вы бы хо-те­ли ви­деть у се­бя в до­ме? (Этот при­ём­чик бе­зот­казный, сей­час они рас­стег­нут ко­шелек). Све­та по­ка-зы­ва­ет на че­тыре раз­ных по сти­лю и по цве­ту ва­зы (про­давец оза­да-чен, он чувс­тву­ет под­вох, но ещё не до­гады­ва­ет­ся, где он спря­тан). Удар на­носит­ся ко­вар­ный, но по всем пра­вилам еди­ноборс­тва. Све-та го­ворит до­вери­тель­но, поч­ти так же, как толь­ко что про­давец:

 – Зна­ете ли, наш дом та­кой ма-лень­кий, что лиш­нюю ва­зу со­вер-шен­но не­куда пос­та­вить.

 И од­на из об­во­рожи­тель­ных све­тиных улы­бок. Муж­чи­на ту­по смот­рит на нас не­кото­рое вре­мя, пы­та­ясь со­об­ра­зить, как ры­ба мог-ла сос­ко­чить с та­кого за­меча­тель-но­го крюч­ка, и, на­конец, вы­дав­ли-ва­ет сквозь зу­бы:

 – Со­фи по­кажет вам, как от­сю­да вый­ти.

Об­ратно мы воз­вра-ща­ем­ся на мар­шрут­ном ка­тере. Зву­ки ак­кордео-на, хрип­ло­ватые, с раз­ли-вом, мяг­кой ла­пой бе­рут за сер­дце и сжи­ма­ют его чуть-чуть. Эта му­зыка на-по­мина­ет мне мое пос­ле-во­ен­ное детс­тво. Ма­ма мо-его од­ноклас­сни­ка Ром­ки Шпиль­бер­га иг­ра­ет в фойе ки­ноте­ат­ра пе­ред се­ан­сом. Его про­пус­ка­ют без би­лета и ме­ня с ним за­од­но. Мы дро­жим от не­тер­пе­ния, не мо­жем дож­дать­ся, ког­да отод­ви­нут бар­хатную за­навес­ку и мы рва­нём в зал, что­бы усесть­ся в пер­вом ря­ду. Се­год­ня идёт «Се-ре­нада Сол­нечной до­лины». Там, в филь­ме, ка­жет­ся, то­же зву­чит ак-кор­де­он. Ак­корде­он не­от­де­лим от пи­онер­ско­го ла­геря, где дя­ди Пе­ти весь­ма сред­ней уме­лос­ти иг­ра­ли для нас раз­ре­шён­ные со­вет­ской властью па-де-грас и па-де-па­ти-нер. И де­воч­ка, ко­торая мне очень нра­вит­ся, по­да­ёт мне свою ру­ку для тан­ца. Бо­же, не­уже­ли это ког-да-то бы­ло?

Мы идём ве­чер­ней Ве­неци­ей, под­ни­ма­ем­ся на мос­ти­ки, пе­реб­ро-шен­ные че­рез ка­налы, ос­та­нав-ли­ва­ем­ся и смот­рим на проп­лы-ва­ющие гон­до­лы. На­род си­дит на крас­ных бар­хатных си­день­ях, на­род гу­ля­ет с му­зыкой. Му­зыка – это ак-кор­де­он и слад­козвуч­ные се­рена-ды. Мы пе­ресе­ка­ем один ка­нал за дру­гим, а зву­ки не убы­ва­ют, ка­жет-ся, это од­на бес­ко­неч­ная пес­ня о веч­ной жиз­ни, о люб­ви. Нет за­бот, нет войн. Дай мне ру­ку, лю­бимая. Мне по­кой­но. Я хо­чу ос­тать­ся здесь нав­сегда, ну, хо­рошо, хо­рошо, хо­тя бы до кон­ца от­пуска. Я пе­репол-нен чувс­тва­ми, ка­ким-то стран­ным по­ко­ем, лю­бовью к это­му го­роду, я мо­гу взле­теть. Ты по­летишь со мной, лю­бимая?

 Ес­ли ле­теть над го­родом не очень вы­соко, то с вы­соты птичь­его по­лёта мож­но заг­ля­дывать в ок­на вер­хних эта­жей. Толь­ко не го­вори­те мне, что в чу­жие ок­на заг­ля­дывать нек­ра­сиво, что вы ни­ког­да это­го не де­ла­ете. Моя же­на это де­ло прос-то обо­жа­ет. Она со­чиня­ет чу­жую жизнь и де­лит­ся со мной. И я ей ве-ли­кодуш­но про­щаю эту ма­лень­кую жен­скую сла­бость. Но вот, что ещё мож­но де­лать: с не­боль­шой вы­соты удоб­но рас­смат­ри­вать кар­тинки, выс­тавлен­ные на бес­числен­ных лот­ках в люд­ных мес­тах. Боль­ше все­го ак­ва­релей, но по­пада­ет­ся и мас­ло. Meстные ра­фа­эли не ба­лу-ют пуб­ли­ку раз­но­об­ра­зи­ем сю­же-тов: ка­налы, гон­до­лы, гон­до­лы, ка-на­лы. Да и то ска­зать, не Фуд­зи­яму же ри­совать в Ве­неции!

 Сре­ди ты­сяч ре­мес­ленных ра-бот, вы­пол­ненных по раз и нав­сег-да за­дан­но­му тра­фаре­ту, пей­за­жи-ки ху­дож­ни­ка Мар­ко вы­деля­ют­ся: он ри­су­ет их уг­лем.

 Соз­да­ние ше­дев­ров про­ис­хо-дит на гла­зах у зри­телей. Мы, как за­чаро­ван­ные, сле­дим за дви­жени-ями чер­но­го бру­соч­ка. Нес­коль­ко не­уло­вимых ка­саний – по­яв­ля­ет­ся баш­ня на вто­ром пла­не. Тот же бру-сок лёг плаш­мя – ожи­ла во­да ка­на-ла. Про­ходит ми­нут пят­надцать, го-то­вая ра­бота пок­ры­ва­ет­ся ла­ком и вых­ва­тыва­ет­ся по­купа­телем из рук ху­дож­ни­ка ещё тёп­лень­кой.

Мар­ко – лет 65, вен­чик се­дых во­лос об­рамля­ет за­горе­лую лы­си-ну, гор­бо­носый рим­ский про­филь мог бы при­над­ле­жать ка­кому-ни-будь до­жу на пен­сии. Мар­ко – фи-ло­соф. Его ос­новная фи­лософ­ская кон­цепция вы­веде­на из жиз­ненно­го опы­та и пе­режи­ла, оче­вид­но, бу­ри и ра­зоча­рова­ния мо­лодос­ти. Не на­до ни­куда то­ропить­ся, го­ворит он, жи-ви­те прос­то, де­лай­те де­ло, ко­торое вам нра­вит­ся.

 – Мар­ко, – пы­та­юсь я его «до-стать», – вот ты ма­лю­ешь эти кар-тин­ки на про­дажу, а для се­бя, для ду­ши, что ты ри­су­ешь?

 – Я не ри­сую ни­чего дру­гого, мне нра­вит­ся то, что я де­лаю, – от-ве­ча­ет он спо­кой­но.

 Мар­ко жил в Аме­рике, но ему там не пон­ра­вилось. Он счи­та­ет, что аме­рикан­цев кро­ме де­нег ни-че­го не ин­те­ресу­ет. Ин­те­ресу­ет, ду­маю я, вспо­миная всег­да пол­ные му­зеи, те­ат­раль­ные и кон­цер­тные за­лы. Но я не спо­рю. За-чем на­рушать строй­ную кар­ти­ну ми­ра, по­кой­но ут-вер­дившу­юся в го­лове мо-его со­бесед­ни­ка. Ита­лия – хо­рошо, Аме­рика – пло-хо. Ну и лад­но. Тем бо­лее, что Ита­лия – это и в са­мом де­ле хо­рошо. Мар­ко си­дит под сте­нами Ака­демии, где мы про­вели нес­коль­ко чу-дес­ных ча­сов, об­ща­ясь с ве­лико­леп­ны­ми по­лот­на­ми. За спи­ной у не­го ра­бота­ет, пах­нет, свер­ка­ет Боль­шой Ка­нал. Италь­ян­ское сол­нце жа­рит вов­сю.

 Окон­ча­ние сле­ду­ет