ОСЕНЬ ОПЯТЬ ЗА ОКНОМ

ВЕСТЬ ВИ­НОГ­РА­ДА

Так у­ез­жа­ют из до­ма.
Сло­жены ве­щи. Питье, су­хари.
В те­ле зна­комая с детс­тва ис­то­ма.
К две­ри пой­ди. И дверь от­во­ри.

Что за по­рогом? Не до­гадать­ся.
Счастье. Нес­частье. Где, - по­зади?
Что, коль се­год­ня толь­ко пят­надцать,
а зав­тра боль­ше шес­ти­деся­ти?

Ес­ли по­эт го­ворит - не на­до
ни сти­хот­во­рения, ни звез­ды, -
что ос­та­ет­ся? - Весть ви­ног­ра­да
о том, что ви­но бу­дешь пить не ты.

ОСЕННИЕ СТРОЧКИ

 3

В этом краю ка­мен­ных не­бос­кре­бов,
элек­три­чес­ких сте­кол, ни­щих и книж­ных
сно­бов -
осень за­теря­лась в тус­клых по­тем­ках,
крас­ки по­гас­ли в ее тра­вяных ко­том­ках.
Листья опа­ли стра­ница­ми ста­рой кни­ги,
про­рочив­шей в но­вом ве­ке ве­ликие сдви­ги.
Я чи­тала жад­но ее во мгле осен­ней,
ло­вя пос­леднее сол­нце и пос­леднее пенье
га­ма­юна, пти­цы стран­ной и ве­щей,
смот­ря­щей ум­но и хму­ро на мно­гие ве­щи.
Осень, осень, уш­ла она от стек­ла и кам­ня,
от мо­ей тос­ки, от мо­ей лю­бови дав­ней к ле­су,
к зве­рю и к степ­но­му прос­то­ру
не проб­рать­ся ту­да мне, го­род­ско­му во­ру.
Нет пу­ти ту­да, где осен­ний го­рит баг­ря­нец,
где тан­цу­ет осень свой пос­ледний, свой яр­кий та­нец.

 4

Те­бя пи­шу, осень моя за ок­ном,
по­тому что не за­мол­чать твои крас­ки,
в ко­торых рит­мы, про­низан­ные ог­нем,
и сти­хи, руч­ные и ти­хие, как сказ­ки.
И зна­чит - мож­но жить. И зна­чит - есть дом,
 мой дом, где кни­ги жи­вут и бро­дят зве­ри,
и мож­но пи­сать сти­хи не толь­ко о том,
что в жиз­ни бы­ли од­ни по­тери.
Нет. В этой жиз­ни осень опять за ок­ном,
а вый­дешь - прос­тор и зве­рю и мыс­ли.
В этой осе­ни, крас­ка­ми рву­щей­ся нап­ро­лом
по­ворот к уны­нию прос­то не­мыс­лим.
Строч­ки есть, в ко­торых осень сго­ра­ет дотлa
крас­ка­ми ям­бов, хо­ре­ев и не­уто­мимых гла­голов,
ль­ну­щих к ска­зоч­но­му: жи­ла-бы­ла,
уто­ля­ющих и жаж­ду и го­лод...
Те­бя пи­шу, осень моя за ок­ном.
но­ябрь 1999

О   ГО­РОДЕ

Ле­то над­ви­га­ет­ся всем сво­им пек­лом,
за­тяну­тыми што­рами, зак­ры­тыми жа­люзи.
Все пок­ро­ет­ся жар­кой вла­гой,
го­рячим и­юль­ским пеп­лом,
а сол­нце бу­дет сжи­гать, как его ни про­си.

Но до­воль­но об этом. Луч­ше по­гово­рим о
Го­роде. Как угод­но - так его на­зови:
хо­чешь - Афи­нами, а хо­чешь - Ри­мом,
зах­лебнув­шимся ког­да-то в Не­роно­вой кро­ви.

Но нет. Боль­шая Цен­траль­ная Стан­ция, ми­лый, -
не Афи­ны и не древ­ний иль сов­ре­мен­ный Рим.
Здесь со­вер­шенно ина­че вы­тяги­ва­ют жи­лы:
Нью-Й­орк по-ино­му не­забы­ва­ем и не­пов­то­рим.

В Го­род идут все, ал­чу­щие дви­женья и шу­ма.
Го­род лю­бит тол­пу и раз­гла­голь­ству­ет о се­бе
пе­ред мно­голи­кими, вы­шед­ши­ми из тем­но­го трю­ма -
он пе­ред ни­ми воз­вы­ша­ет­ся до не­бес.

Зна­ешь, в этом Го­роде, со­вер­шенно осо­бом,
сталь, и це­мент, и го­ловок­ру­житель­ное стек­ло,
и от элек­три­чес­ко­го све­та и не­бос­кре­бов
ис­хо­дит чувс­твен­ное, удуш­ли­вое теп­ло.

Но съ­ев­шие с Го­родом пуд или нес­коль­ко со­ли
по фа­садам ка­раб­ка­ют­ся ку­да-то вверх,
не ис­пы­тывая стра­ха и ни ма­лей­шей бо­ли,
не­ред­ко сры­ва­ясь и па­дая на гла­зах у всех.

Го­род не сыт. Не­насыт­на его ут­ро­ба.
Дни прев­ра­ща­ют­ся в тяж­кий ка­мен­ный миг...
Но вот Олег Иль­ин­ский  смот­рит на фа­сад не­бос­кре­ба
и пи­шет свой лег­кий гра­фичес­кий стих.
1996

РАЗМОЛВКА

На дво­ре за ок­ном хо­лод и ве­тер.
Мы с то­бою сно­ва не вмес­те -
я в фев­ра­ле, ты в вес­не или ле­те.
Дни у те­бя те, а у ме­ня эти.

Я си­жу и пи­шу сти­хи ти­хо,
ты на ко­лесах мчишь­ся ли­хо.
Ты на ко­лесах мчишь­ся ми­мо.
Я го­ворю: счастье, ты го­воришь: мни­мо.

Я го­ворю: хо­лод, ты го­воришь: ле­то.
Я го­ворю: песнь, ты го­воришь: спе­та.
Я ду­маю ти­хо, ты ду­ма­ешь гром­ко...
И оба на ль­ди­не тон­кой, тон­кой.

ОСЕННЕЕ

Пах­нет дождь ско­тин­кой жи­вой,
и дож­дем - зо­лотис­тая шкур­ка со­бачья.
Это осе­ни ры­жей вок­руг во­допой.
Это осе­ни ры­жей ра­дость те­лячья.

Это ста­до де­ревь­ев идет в не­бос­клон,
и на вет­ках ка­ча­ет­ся бел­ка иг­ри­во.
Это к осе­ни я при­хожу на пок­лон.
Этой осенью лисьи листья кра­сивы.

  ***

Мно­го дней си­жу я над кни­гами,
чи­тая чу­жие сти­хи, бор­мо­ча чу­жие сло­ва .
Мне бы спра­вить­ся с ни­ми - кры­лами, ве­рига­ми,
иг­ра­ми в жизнь, по­куда она у по­этов жи­ва.

Толь­ко б кни­гу  сло­жить - кир­пич за кир­пи­чиком,
выб­рать у каж­до­го не­пов­то­римо свое:
этот - с жес­том ли­хим, та - с кра­сивей­шим ли­чиком -
их страс­тная ис­то­рия? Или прос­то - на­ше житье

прет­во­ря­ет­ся вновь, прит­во­ря­ет­ся зве­рем, свя­тошею.
Друг, а кистью су­ме­ешь изоб­ра­зить это­го в рит­ме сти­ха,
ту с риф­мо­ван­ной но­шею? В сло­ве мож­но зас­та­вить их быть.

Кни­га по­этов, жив­ших ког­да-то за мо­рем-
оке­аном, ту­маном, за са­мым за кра­ем зем­ли.
Пе­ла и я у кос­тра в шум­ном и пес­тром их та­боре,
по­куда мы вмес­те до­рогою длин­ною шли.

ПОЛНОЛУНИЕ

Я люб­лю эти лун­ные стре­лы
до бо­ли впи­ва­ющи­еся в мою шерсть,
и не­понят­ный, све­тящий­ся глаз лу­ны,
ви­сящий на­до мной, не­понят­ный глаз,
от ко­торо­го гор­ло от­кры­ва­ет­ся в лай,
на­поми­на­ющий лес и бег, и по­гоню,
вой, да­лекий от че­лове­чес­ко­го оча­га
и лас­ко­вой ру­ки жен­щи­ны,
гла­дящей мою шерсть,
пос­лушную, как мои гла­за,
и чут­кую, как мои уши.
Это лес над­ви­га­ет­ся на ме­ня
и рас­сту­па­ют­ся че­тыре сос­ны до­ма
и жен­щи­на, лас­кавшая ме­ня, ос­та­ет­ся в, нем,
а я бе­гу вдоль лу­ны, вдоль но­чи,
и лес над­ви­га­ет­ся на ме­ня, мой лес,
ко­торый не пом­ню, ког­да жен­щи­на
гла­дит ме­ня и зо­вет ме­ня
че­лове­чес­ким име­нем и дер­жит ме­ня
на це­пи сво­ей ру­ки, ко­торую за­бываю,
ког­да ви­жу све­тящий­ся глаз лу­ны.

11 СЕНТЯБРЯ

Зак­ро­ем дверь в этот день, дочь,
на­денем: са­мые тем­ные платья.
Этот день на гла­зах прев­ра­ща­ет­ся в ночь,
на ко­торую па­ло чье-то прок­лятье.

Слу­шать ре­чи - что во­ду в сту­пе то­лочь.
Зна­ем толь­ко, что - смерть и что сно­ва
кам­ни ру­шат­ся, буд­то в дав­ние го­ды, дочь,
те, ли­шав­шие близ­ких и кро­ва.

Кто зо­вет, и ко­го зо­вут к не­бесам?
Кам­ни ру­шат­ся, пла­вит­ся вос­ком же­лезо.
Мир, рас­ко­лотый вновь по­полам,
го­ворит, что к спо­кой­ствию путь от­ре­зан.

Что ска­зать обо всем этом, дочь?
Сен­тябрям опять нет кон­ца и нет краю.
Две­ри на ключ, что­бы страх пре­воз­мочь...
Что еще? Я не знаю. Не знаю...

А на зем­лю ло­жит­ся тень.
Сол­нца нет. И лу­на не вос­хо­дит.
Пыль и сле­зы. Так кон­чился день.
Толь­ко смерть еще око­ло бро­дит.

ГУМИЛЕВ В АМЕРИКЕ

Нет, он пел бы и здесь не Го­род ве­ликий,
элек­три­чес­тво, ав­то­моби­ли, мос­ты,
он пел бы За­пад - сол­нечный, ди­кий,
кань­онов дра­коньи хреб­ты,
стре­лу, пу­щен­ную ру­кою
сме­лой, и злые гла­за...
А вда­леке, а вда­леке не да­вала б по­кою
пес­ня де­вуш­ки, ль­юща­яся в не­беса.

Что пи­сал бы он здесь, в Нью-Й­ор­ке?..
Не­бос­кре­бы, рек­ла­мы, мет­ро...
Ах, смуг­лой де­вуш­ке
с по­целу­ем слад­ким и горь­ким
он да­рит би­рюзо­вые коль­ца и се­реб­ро.
Кос­тер пы­ла­ет яр­ким пла­менем,
воз­ве­щая зло­вещее впе­реди.
Зав­тра бит­ва: на­до спа­сать эти тра­вы и кам­ни.
Но па­да­ет он - ко­торый по сче­ту! -
   с пу­лей в гру­ди.

ПОРТРЕТ

Я на­силь­но вдви­нута в эту тя­желую ра­му.
Я кра­сивым пят­ном ви­шу на сте­не.
Здесь я жи­ву, пе­режи­вая стран­ную дра­му -
 в этой ком­на­те, в этом го­роде, в этой стра­не.

Ме­ня соз­дал ху­дож­ник, спи­сывая с на­ряд­ной да­мы -
мер­твой, толь­ко го­ворить и дви­гать­ся уме­ла она.
А я   жи­вая - с по­нима­ющи­ми и ви­дящи­ми гла­зами,
но на без­молвие и не­под­вижность об­ре­чена.

Кто дал ему пра­во на это, дал жи­вые то­на и крас­ки?
Зна­ет ли он, как кровь моя ки­пит на хол­сте?
Он при мне обо мне го­ворил не­лепые сказ­ки
про лю­бовь, про ис­кусс­тво, о не­дося­га­емой их вы­соте.

Все это бред. Сам ху­дож­ник не ве­рил в это.
Был он жес­ток и лжив. Но умел тво­рить чу­деса.
Вот и соз­дал ме­ня. Я жи­ву - ко­торое ле­то! -
Я смот­рю на вес, не в сос­то­янье зак­рыть гла­за.

Я кля­ну его, ночью не да­вая ему по­коя.
Он кош­марные ви­дит сны, пре­до мной ощу­щая ви­ну.
Я его вдох­но­венье, дви­гаю его пос­лушной ру­кою...
Все же он спит, а я ни­ког­да не ус­ну.

Мне го­дами ви­сеть в этой тя­желой ра­ме.
Он ум­рет, а я еще дол­го бу­ду жи­ва -
сот­во­рен­ная им в тре­пет­ной кра­соч­ной гам­ме,
с не­под­вижной ру­кой, ле­жащей на кру­жевах.

__________________________________
¹Олег Иль­ин­ский - са­мый мо­лодой по­эт вто­рой вол­ны эмиг­ра­ции (1932-2003)