Рассказ очевидицы

В 1940 го­ду При­бал­ти­ку при­со­еди­нили к СССР. У нас на­чали про­давать  при­бал­тий­ские кон­фе­ты. Они бы­ли в цвет­ной фоль­ге и очень кра­сивой, яр­кой обёр­тке. Эти фан­ти­ки со­бира­ли, хра­нили в от­дель­ных ко­роб­ках, ими об­ме­нива­лись. Боль­шая "цен­ность" !

В Ки­еве до­во­ен­ном

ВОЙНА

Я пло­хо пом­ню свою жизнь до и пос­ле вой­ны. Но то, что бы­ло во вре­мя неё, силь­но вре­залось в па­мять.

За­дол­го до это­го у нас в до­ме на­чались раз­го­воры о воз­можной вой­не.

Ме­ня они очень пу­гали. Боль­ше все­го я бо­ялась, что па­па уй­дёт во­евать. Та­кое уже бы­ло, ког­да при­со­еди­нили к нам За­пад­ную Ук­ра­ину, в 1939 г. Тог­да он вер­нулся бла­гопо­луч­но. Но всё рав­но я бо­ялась. Ког­да при­ходи­ли гос­ти, об­сужда­ли, не пе­ре­ехать ли ку­да-ни­будь на вос­ток, по­даль­ше от за­пад­ной гра­ницы. Мне тог­да час­то сни­лись страш­ные сны: буд­то к нам в квар­ти­ру приш­ли нем­цы, а я пря­талась под стол…

Нас­ту­пило 22 и­юня. Мы с ма­мой соб­ра­лись ехать в Вор­зель, где от­ды­хал в са­нато­рии па­па. Ут­ром со­сед­ка рас­ска­зала, что в Свя­тоши­но - за­пад­ном при­горо­де Ки­ева - то ли бом­би­ли, то ли стре­ляли, есть пос­тра­дав­шие. Ста­ло тре­вож­но. Но мы всё же ут­ром по­еха­ли.

В са­нато­рии ни­чего не зна­ли. Че­рез ка­кое-то вре­мя соб­ра­ли всех от­ды­ха­ющих на танц­пло­щад­ку и со­об­щи­ли: в 12 ча­сов выс­ту­пал по ра­дио Мо­лотов и ска­зал, что Гер­ма­ния на­пала на Со­вет­ский Со­юз.

У ме­ня от стра­ха на­чалась рво­та. Что же те­перь бу­дет с па­пой? Как - не пом­ню, но как-то ме­ня ус­по­ко­или.

В тот день за­кон­чи­лось моё без­за­бот­ное детс­тво. Мне бы­ло де­вять лет. Я ста­ла всё по­нимать и чувс­тво­вать сов­сем по-дру­гому. Ко­неч­но, я иног­да и сме­ялась, и ра­дова­лась че­му-то, но в под­созна­нии пос­то­ян­но жи­ло чувс­тво тре­воги. На­вер­ное, как у всех де­тей тог­да.

Че­рез нес­коль­ко дней пос­ле на­чала вой­ны я ус­лы­шала по ра­дио пес­ню "Вста­вай, стра­на ог­ромная…". Она очень ме­ня взвол­но­вала, уси­лила и без то­го тре­вож­ное сос­то­яние.

ЭВАКУАЦИЯ

В пер­вых чис­лах и­юля ме­ня увез­ли из Ки­ева. Па­пин род­ной брат с семь­ёй эва­ку­иро­вались в Харь­ков на гру­зовой ма­шине. Мои ро­дите­ли не зна­ли, ког­да и как им удас­тся вы­ехать, и они ре­шили по­ка от­пра­вить ме­ня с ни­ми. Еха­ли в ку­зове нес­коль­ко дней. Там ле­жали боч­ки от ке­роси­на, и я пом­ню, что ме­ня от это­го за­паха всю до­рогу тош­ни­ло. В Харь­ко­ве мы по­сели­лись в гос­ти­нице, в боль­шом прос­торном зда­нии с ши­роки­ми длин­ны­ми ко­ридо­рами, по ко­торым бы­ло ра­дос­тно бе­гать.

В кон­це ав­густа в Харь­ков при­еха­ли мои ро­дите­ли, то­же на гру­зовой ма­шине.

Де­душ­ка и ба­буш­ка - ма­мины ро­дите­ли - от­ка­зались ехать с ни­ми,

 сколь­ко ма­ма их ни умо­ляла. Ба­буш­ка бы­ла час­тично па­рали­зова­на пос­ле двух ин­суль­тов. К то­му же, де­душ­ка счи­тал, что нем­цы их не тро­нут. Он ви­дел нем­цев во вре­мя Граж­дан­ской вой­ны, тог­да они ев­ре­ев не уби­вали.

В са­мые  пос­ледние дни ав­густа Харь­ков на­чали бом­бить. Вско­ре я с ро­дите­лями и ещё нес­коль­ко се­мей из па­пиной ор­га­низа­ции у­еха­ли по­ез­дом в Са­ратов, где мы про­жили до воз­вра­щения в Ки­ев.

В Са­рато­ве нас по­сели­ли на скла­де кон­то­ры "Глав­ме­тал­лосбыт". В та­кой же кон­то­ре в Ки­еве ра­ботал па­па. Все мы, при­ехав­шие, раз­мести­лись в боль­шом по­меще­нии . Жизнь про­тека­ла на на­рах: у каж­дой семьи - свои.

Всё бы ни­чего, но нам очень до­куча­ли кры­сы. Их бы­ло мно­го. Ночью они бе­гали по кан­це­ляр­ским сто­лам, при­ходи­лось спать при све­те. Ху­же все­го бы­ло то, что они во­рова­ли про­дук­ты. Все при­вез­ли из Ки­ева по­нем­но­гу круп, са­хара в ме­шоч­ках. При­ходи­лось те ме­шоч­ки под­ве­шивать на сте­не, но кры­сы и там их дос­та­вали. Од­нажды од­на жен­щи­на ус­тро­ила ис­те­рику: у неё про­пал ку­сок мы­ла. Она счи­тала,

что кто-то ук­рал. Ока­залось - ста­щили кры­сы.

В сен­тябре я за­боле­ла - корь, ди­зен­те­рия и вос­па­ление лёг­ких од­новре­мен­но. Ду­мали, что не вы­живу. Мне нуж­но бы­ло хо­рошее пи­тание, а мы жи­ли впро­голодь. Спас­ло ме­ня то, что у па­пы ока­зал­ся зна­комый в г.Эн­гель­се, что нап­ро­тив Са­рато­ва - че­рез Вол­гу. Он дал па­пе му­ку и мас­ло. Мне де­лали вкус­ные и сыт­ные блин­чи­ки.

Мож­но пред­ста­вить се­бе сос­то­яние мо­ей ма­мы: в кон­це сен­тября нем­цы за­няли Ки­ев, где ос­та­лись её ро­дите­ли; а тут я - не­из­вес­тно, вы­живу ли.

Дня два я бы­ла поч­ти без соз­на­ния, но по­том ста­ла выз­до­рав­ли­вать. На скла­де мы жи­ли до хо­лодов. По­том пос­те­пен­но семьи на­чали под­се­лять в

Квар­ти­ры мес­тных жи­телей. Нас по­сели­ли в де­вяти­мет­ро­вую ком­на­ту в квар­ти­ре, где жи­ла жен­щи­на с дву­мя деть­ми и от­цом. Боль­шую часть ком­на­ты за­нима­ла рус­ская печь.

Из ме­бели был боль­шой пись­мен­ный стол, два сту­ла и ши­рокие на­ры, на ко­торых мы спа­ли втро­ём. За­пом­ни­лось, как вско­ре пос­ле пе­ресе­ления я си­дела на тёп­лой пе­чи. В ком­на­те хо­лод­но. Ро­дите­лей до­ма не бы­ло. Я го­лод­ная, гры­зу ки­ев­ские су­хари­ки. Хо­зяй­ка пред­ло­жила ка­кую-то еду, но я от­ка­залась.

"УЗЕ-УЗЕ"

В Са­рато­ве был силь­ный ан­ти­семи­тизм. Слы­шала раз­го­воры. Ев­ре­ев драз­ни­ли "узе-узе". Что это оз­на­чало - не знаю. Я не час­то с этим стал­ки­валась, но бы­вало. Пос­ле то­го, как во дво­ре уз­на­ли, что по­сели­лись эва­ку­иро­ван­ные, к мо­ему ок­ну (на­ша ком­на­та бы­ла в по­лупод­ва­ле, ок­но на уров­не зем­ли) под­бе­жала де­воч­ка, ста­ла раз­гля­дывать че­рез стек­ло, что в ком­на­те, прок­ри­чала "узе-узе" и убе­жала. На­вер­ное, мес­тные счи­тали, что все эва­ку­иро­ван­ные - ев­реи. Их дей­стви­тель­но бы­ло боль­шинс­тво. А с этой де­воч­кой - се­ми лет - мы по­том вмес­те иг­ра­ли во дво­ре.

Мо­ей обя­зан­ностью бы­ло ото­вари­вать про­дук­то­вые кар­точки. Од­нажды, ког­да я шла в ма­газин, в цен­тре го­рода, в тол­пе, ме­ня обог­на­ли две де­вуш­ки, и од­на про­шипе­ла мне в ухо: "узе-узе". Бы­ло очень неп­ри­ят­но и обид­но…

В ма­гази­не, к ко­торо­му нас прик­ре­пили, не всег­да бы­ли нуж­ные про­дук­ты. Иног­да вмес­то хле­ба да­вали му­ку, вмес­то са­хара - что-то дру­гое слад­кое. Од­нажды я по­лучи­ла щер­бет. До­ма преж­де, чем по­ложить его в че­модан, где хра­нились про­дук­ты, я не вы­дер­жа­ла и от­ре­зала то­нень­кую по­лос­ку. Ужас­но хо­телось ещё! Ведь у нас не бы­ло уже го­да два ни кон­фет, ни пе­ченья. А я - страш­ная слад­ко­еж­ка. И от­ре­зала ещё чуть-чуть. Ме­ня ужас­но грыз­ла со­весть. Ведь это вмес­то са­хара для всей семьи на це­лый ме­сяц. Но бе­зум­но хо­телось ещё! Я опять от­ре­зала кро­хот­ную по­лосоч­ку и зак­ры­ла че­модан. Труд­но пе­редать, че­го мне сто­ила эта борь­ба с со­бой. По­тому и за­пом­ни­лось на всю жизнь.

Ме­ня пос­то­ян­но му­чил го­лод. Ле­том я ла­зила по ака­ци­ям, как и все де­ти, ела жёл­тые слад­ко­ватые цве­точ­ки. Нем­но­го по­мога­ли твёр­дые пли­точ­ки ко­лоба. Так на­зыва­ли под­солнеч­ный жмых. Ма­ма их при­носи­ла с ра­боты. Ког­да со­сёшь пли­точ­ку, нем­но­го заг­лу­ша­ет­ся го­лод.

В на­шем дво­ре жи­ла ещё од­на эва­ку­иро­ван­ная семья: жен­щи­на с пя­тилет­ней доч­кой. Её отец был на фрон­те. Они го­лода­ли, ели кар­то­фель­ные очис­тки. Как-то раз я наб­ра­ла в ми­соч­ку нем­но­го кар­тошки, её и у нас бы­ло ма­ло, и от­несла им. Мне здо­рово по­том вле­тело…

Но всё-та­ки са­мые силь­ные пе­режи­вания бы­ли свя­заны с вой­ной. Пом­ню, как вмес­те со взрос­лы­ми сто­яла под чёр­ной та­рел­кой, с тре­вогой и

стра­хом вслу­шива­ясь в сло­ва Ле­вита­на, ког­да нем­цы бы­ли под Мос­квой.

Я с ужа­сом рас­смат­ри­вала в "Прав­де" фо­тог­ра­фии сож­жённых сёл с тор­ча­щими печ­ны­ми тру­бами, с тру­пами уби­тых жи­телей. Фо­тог­ра­фии по­вешен­ной Зои Кос­мо­демь­ян­ской мне сни­лись по­том мно­го лет.

Каз­нённая Зоя Кос­мо­демь­ян­ская

Эти страш­ные впе­чат­ле­ния отоз­ва­лись во мне поз­же. Пом­ню, уже поз­же - вер­нувшись в Ки­ев в 1944 го­ду - мы жи­ли во фли­геле сго­рев­ше­го до­ма. В тём­ное вре­мя бы­ло жут­ко смот­реть на чёр­ные пус­тые глаз­ни­цы окон это­го до­ма. Од­нажды ночью я прос­ну­лась, вста­ла по на­доб­ности, и со сна мне по­чудил­ся в ок­не до­ма нап­ро­тив по­вешен­ный. Я ди­ко за­ора­ла. Прос­ну­лись ро­дите­ли, ус­по­ко­или…

Но вер­нусь к са­ратов­ско­му пе­ри­оду. Ког­да нем­цы бы­ли в Ста­лин­гра­де, Са­ратов каж­дую ночь, ров­но в два ча­са, бом­би­ли. Ме­ня бу­дили, и я с кук­лой каж­дую ночь спус­ка­лась в бом­бо­убе­жище. А па­па пеш­ком до­бирал­ся на за­вод. Он был сек­ре­тарём пар­торга­низа­ции во­ен­но­го

пред­при­ятия. Воз­вра­щал­ся от­ту­да ут­ром. Мы с ма­мой очень за не­го бес­по­ко­ились. А по ут­рам я и дру­гие де­ти со­бира­ли ос­колки. Бы­ли лю­ди, ко­торые у­ез­жа­ли, бо­ялись, что нем­цы дой­дут до Са­рато­ва.

Как-то ма­ма рас­ска­зала, что ви­дела жут­кое зре­лище: на же­лез­но­дорож­ных пу­тях - то­вар­ные ва­гоны, бит­ком на­битые сто­ящи­ми смёр­зши­мися тру­пами плен­ных нем­цев, ко­торых вез­ли из Ста­лин­гра­да.

НАЗАД - В КИЕВ

Раз­ру­шен­ный Кре­щатик

…Пос­ле ос­во­бож­де­ния Ки­ева па­па по­лучил наз­на­чение на ра­боту там и в в ап­ре­ле 1944-го у­ехал ту­да. Вско­ре он со­об­щил нам, что ба­буш­ку и де­душ­ку уби­ли. По­хоро­нили их в на­шем дво­ре. Па­па пе­реза­хоро­нил род­ных на Ку­ренёв­ском клад­би­ще. Поз­же я с ужа­сом уз­на­ла, что убил их наш двор­ник - пь­яни­ца и ан­ти­семит.

 Не знал па­па, что че­рез пол­го­да и его по­хоро­нят ря­дом с де­душ­кой и ба­буш­кой.

ПОЖИЗНЕННЫЕ ОТПЕЧАТКИ

Ле­том 1944-го, воз­вра­щалась в Ки­ев че­рез Са­ратов семья па­пино­го бра­та, с ко­торой у­ез­жа­ла я из Ки­ева. Ма­ма ре­шила от­пра­вить ме­ня в Ки­ев вмес­те с ни­ми, что­бы я не опоз­да­ла к на­чалу учеб­но­го го­да. А её дол­го не от­пуска­ли с ра­боты.

Как еха­ли до Во­роне­жа, где бы­ла пе­ресад­ка, не пом­ню. За­пом­ни­лось, что вок­руг во­ронеж­ско­го вок­за­ла сто­яли сплош­ные раз­ва­лины. Бы­ло жут­кое впе­чат­ле­ние - я впер­вые уви­дела во­очию сле­ды вой­ны.

В Ки­ев еха­ли в тес­ной и душ­ной теп­лушке. Кро­ме нас бы­ло ещё мно­го се­мей. Там у ме­ня ук­ра­ли лю­бимую кук­лу, ко­торую я при­вез­ла из Ки­ева, и ко­торая бы­ла со мной всю эва­ку­ацию. Там же я под­хва­тила вшей, ко­торых по­том вы­води­ла ке­роси­ном.

Ма­ма смог­ла вер­нуть­ся в Ки­ев толь­ко в ок­тябре. А 4 но­яб­ря по­гиб па­па. Ут­ром ушёл на ра­боту и не вер­нулся. Толь­ко поз­дно ве­чером (те­лефо­нов не бы­ло) мы смог­ли уз­нать, что его убил ку­сок кар­ни­за, упав­ший с ко­роб­ки сго­рев­ше­го до­ма на ули­це Со­фи­ев­ской, по ко­торой он про­ходил.

Не­задол­го до это­го па­па мне рас­ска­зал, что его прок­ля­ла быв­шая со­сед­ка, у ко­торой он заб­рал часть на­шей до­во­ен­ной ме­бели. То ли свер­ши­лось прок­ля­тие, то ли наг­на­ла ухо­дящая вой­на - кто зна­ет. Я не пла­кала, у ме­ня был шок. Я зас­ты­ла в ка­ком-то оце­пене­нии. На по­хоро­ны ме­ня не взя­ли. Ос­тался в па­мяти толь­ко ку­зов ма­шины с гро­бом, мед­ленно уп­лы­ва­ющий в ар­ку под­во­рот­ни…

8 мая 1945 го­да ве­чером бы­ли слыш­ны ка­кие-то стран­ные выс­тре­лы. А на сле­ду­ющий день я уз­на­ла, что за­кон­чи­лась вой­на. Ра­дос­ти мо­ей не бы­ло пре­дела. Мы же меч­та­ли об этом изо дня в день! со­об­ще­ния со дня И вот - дол­гождан­ное чувс­тво ос­во­бож­де­ния. Но боль и тос­ку по па­пе, по де­душ­ке и ба­буш­ке - раз­ве от та­кого из­ба­вишь­ся? Те­перь от семьи у ме­ня ос­та­валась толь­ко ма­ма.

… Та вой­на от­ло­жила тя­жёлый от­пе­чаток на здо­ровье, на ха­рак­те­ре не толь­ко у ме­ня, а у все­го мо­его по­коле­ния, пе­режив­ше­го вой­ну в детс­тве.