Бостонский КругозорКТО МЫ

ДОБРО ПО КРУГУ

Началам благотворительности научила меня Америка. Когды мы оказались в Оклахоме без денег, без друзей и, в моем случае, без языка, нам помогли местные фермеры, подарили постельное белье, подушки, одеяло, ложки вилки, а, главное, свое тепло и ласку. Мой рассказ о них, "Синди или чудо ослик", был в "Кругозоре" опубликован. Когда я попыталась их отблагодарить, они мне сказали: "Сейчас мы помогли вам. Через несколько лет вы выучитесь на профессоров (правда!) и забудете (неправда!) невежественных фермеров из Оклахомы. Вот тогда вы и поможете тем, кому хуже вас, таким, как вы сейчас. Это и будет круговая порука добра, другой не дано". То же самое мне говорил и африканец Диди, и индеец Чарли, когда они покупали мне краски или продавали мои первые работы.

Говорить о своей благотворительности неприлично. Я делаю это исключительно в надежде вдохновить других людей ко мне присоединиться. Жизненный опыт убедил меня, что здоровым взрослым помогать не стоит, от этой помощи в основном хуже как раз тем, кому помогаешь. Взрослые должны и могут сами себе помочь. Поэтому помогаю я детям и животным. Они себе сами помочь не могут.

Хотелось бы помогать больше и лучше, и мне стыдно, что делаю мало. На благотворительность я отдаю то, что получаю сверх моей
преподавательской зарплаты: деньги за картины, за рассказы. На мою зарплату мы живем: муж, младший сын, мама и я, к тому же старший сын учится в университете. Он студент последнего курса частного университета под Нью-Йорком, где учится на стипендию; а младшему шесть лет. Он аутист, и с ним очень трудно.

В первые годы эмиграции моей задачей было помочь оставшимся в России бабушке и маме. Я за этим и уезжала: чтобы вытащить их из нужды, граничащей с нищетой. Это мне вполне удалось, хотя и не сразу. Мама дождаться не могла, когда же я, наконец, пойду работать. Она, инженер-кораблестроитель, полжизни провела в отравленном ядерными отходами Северодвинске, в бесконечных командировках и подработках. Мы, при разных размерах обуви, носили с ней одну пару ботинок на двоих. Я пихала в носок вату, привязывала обувь к ноге шнурками и вперед. Еще завидовали: как же, кроссовки! Только ходить мне было трудно, носков не чувствуешь и цепляешься, того гляди нос разобьешь. А бабушке, проработавшей всю жизнь (потерявшей в революцию, блокаду и войну всех родных  и все движимое и недвижимое имущество),  когда она прилетела ко мне в штаты погостить в 1992, не во что было даже переодеться.
 В первые годы мы, как все, передавали помощь со знаменитыми оказиями, уговаривая знакомых и незнакомых людей передать деньги или вещи. Помню, как передавала домой огромный пакет сахара со своим американским студентом. В России тогда сахар пропал. Один раз моей оказией был Ролан Быков. Мне посчастливилось быть переводчицей у него и Елены Санаевой. Чудесные люди.

Недавно я прочитала в российской прессе, что среднеазиатских рабочих обвиняют в том, что они высылают все деньги домой, тем самым, вкладывая в свои среднеазиатские, а не в российскую экономику. Так ведь эмигранты из России годами делали то же самое! Это всем известно. В девяностые годы помощь от уехавших шла в Россию миллионами долларов, на это есть статистика. Все мои знакомые посылали деньги и вещи, исключений почти не было. Да и сейчас очень многие иммигранты содержат своих престарелых родителей и родственников в России.

Мы возили помощь необъятными сумками, есть такие, знаете, военные зеленые сумки, очень вместительные: родственникам, друзьям, соседям, детям друзей. А сами мы были аспирантами, денег совсем не было, жили хуже, чем впроголодь, в основном на porc & beans, знаете такие милые баночки?  Три  за доллар. И у меня, и у бывшего мужа на всю жизнь испорчено пищеварение. Чипсы из автомата за 25 (тогда) центов у меня на факультете казались мне недостижимой роскошью. Но мы не пошли сразу зарабатывать, как большинство, а пошли учиться в аспирантуру, что в конечном итоге оказалось для нас единственно верным решением.

А в России все считали, и отчасти считают еще, что раз в Америке, значит денег полно, никому ничего не объяснишь. И потому мы покупали вещи в секонд хендах и на garage sales и везли, везли, сколько могли. Помню, как однажды, летом 2000 года, я вышла в аэропорту Пулково в Петербурге в двух зимних куртках, надетых одна на другую (руки как у чучела, не согнуть, знаете, такие чучела с палками вместо рук?). Я везла куртки моей любимой тете и подруге мамы, в чемодан они не влезли, и я привезла их на себе. Мы были челноками, но только возили не на продажу, а в помощь оставшимся в России. Но потом необходимость в этом отпала, люди стали жить лучше. И вот тогда и возникли некоторые психологические трудности. У нас помешательство на том, чтобы не "одалживаться" и при первой возможности "отдариться" и, если можно, с гаком. Помогать, знаете, очень трудное дело. Требуется много такта, терпения, смирения и упорства.

Началам благотворительности научила меня Америка. Когды мы оказались в Оклахоме без денег, без друзей и, в моем случае, без языка, нам помогли местные фермеры, подарили постельное белье, подушки, одеяло, ложки вилки, а, главное, свое тепло и ласку. Мой рассказ о них, "Синди или чудо ослик", был в "Кругозоре" опубликован. Когда я попыталась их отблагодарить, они мне сказали: "Сейчас мы помогли вам. Через несколько лет вы выучитесь на профессоров (правда!) и забудете (неправда!) невежественных фермеров из Оклахомы. Вот тогда вы и поможете тем, кому хуже вас, таким, как вы сейчас. Это и будет круговая порука добра, другой не дано". То же самое мне говорил и африканец Диди, и индеец Чарли, когда они покупали мне краски или продавали мои первые работы.

Очень важно уметь принять помощь. Это целое искусство и дается нашему человекус трудом. У Анатолия Шварца прочитала, что Куприн кричал Бунину "Как ты смел меня облагодетельствовать!", за то, что последний купил ему, босоногому, сандалии. Простить не мог. Это типично русская подмена достоинства гордыней. Если я отдам, например, свой севший после стирки свитер, моей худенькой подружке француженке, ей даже в голову не придёт обижаться, а с русскими знакомыми я просто такого делать не рискну, во всяом случае без подгоовки почвы. О достоинстве у нас понятие имеют самое туманное, потому что достоинство является взрощенным плодом личной свободы. А болезненная гордыня - плодом несвободы, когда подарки были выражением силы, скрытого подавления, унижения, превосходства, остатками, так сказать, с барского стола. И в России умеют подарки делать, но не умеют принимать. Из-за этого возникали проблемы, конфликты на почве отдаривания, желания во что бы то ни стало перехлестнуться подарками, обиды, оскобленные самолюбия и т.д. Вот американке подаришь что-нибудь, она скажет спасибо и будет рада.

Раньше, по российской привычке, я этого не понимала. Типа, я ей подарок, а она мне спасибо? Скупердяйка, не правда ли? Ох они такие, эти западники, скупердяи! Сколько раз это слышишь. Но это вовсе не так. Просто им не знакомо правило "отдаривания". И Слава Богу. Ведь если ты подарил от души, зачем же ждать ответного подарка? А у нас ждут, еще как.

Это у Довлатова смешно описано, помните, как его отец посылал брату в Бельгию посылки с сувенирами, в надежде взамен получить джинсы, а глупый "озападнившийся" брат все не догадывался. Поэтому в России подарки делать опасно, можно разорить адресата! Этот обычай сильно затрудняет благотворительность, и все иностранцы жалуются на горы никому не нужных сувениров, которыми их навязчиво осыпают.

Помню, когда мы ездили снимать фильм на Валаам, нас просто завалили иконками, оберегами, крестиками, четками, открытками, календариками и т.д.  У нас оказалось два мешка всего этого, и мы не знали, что с этим делать. Потом я прочитала исследование Арона Яковлевича Гуревича о дарении как одной из форм первобытной экономики. В такой экономике обмен дарами мог даже стать способом агрессии, когда изнуряющими подарками и непосильными "отдарками" одно племя доводило до разорения и голода другое. Этот ритуал существует или существовал почти у всех народов, был и у древних германцев, и у славян. Когда я это прочитала, то я сразу поняла, что российское помешательство на подарках - отголосок этого обычая.

Все это имеет прямое отношение к благотворительности. Например, мне удалось передать довольно большую, для меня, сумму денег на слепого студента в Петербургский Институт Богословия и Философии. Ведь слепых в России никуда не берут учиться, а среди них масса людей, которые так мечтают об этом. А этот институт берет и условия создает. Оплата за обучение там очень небольшая была, всего $2000 в год, но за четыре года выходит 8000, и потому мне удалось собрать деньги только на одного невидящего студента. Мне очень, очень жаль. Преподаватели этого замечательного института работают почти даром, настоящие подвижники, я их полюбила как родных. Но и они, чтобы отблагодарить, (меня от одного этого слова перекашивает), подарили мне очень дорогие подарки. Меня это смущает в обычном и христианском смысле этого слова. Во-первых, деньги были далеко не все мои; выходит, мне подарок, а остальным спонсорам, моим американским, лондонским и французским друзьям, ничего? Во-вторых, зачем? Лучше бы и это тем же слепым и отдали. Ничего христианского в этом обычаи, конечно, нет. Это чистое язычество. Зато лично поблагодарить каждого спонсора, четко объяснив ему, куда пошли его пожертвования, надо обязательно. Это азы цивилизованной благотворительности.

Когда я поняла, что, к величайшему моему сожалению, больше слепым студентам помочь не смогу, я стала искать другие пути. Но организовывать благотворительность, искать спонсоров, это для меня мука. Вот выставку свою с благотворительной целью я могу организовать. Стала искать, кому можно помочь небольшими суммами. Россия не участвует в благотворительной акции Children International, посредством которой детям в бедных странах помогать удобно и надежно. Я, например, несколько лет помогаю девочке из Калькутты. Ее зовут Мамата, и благодаря моей помощи в покупке формы, обуви, медикаментов, принадлежностей и оплате обучения (в Индии оно платное), она оканчивает школу и учится отлично. Она не сирота, у нее есть любящие папа и мама, но они, работая вдвоем, не смогли бы ее вытянуть. Если получится снова поехать в Индию на семинары, надеюсь заехать и повидаться с моей подопечной.

В России так помогать нельзя и мне пришлось долго искать в Интернете. Мне хотелось найти организацию не только безупречную, но и ту, которая позволила бы мне помогать конкретным детям, иметь с ними контакт, как в случае с Маматой. За время поисков я открыла такую бездну горя, глупости и жестокости, что у меня было нервное расстройство. В России по официальным данным 800.000 брошенных детей, об этом открыто заявил сам патриарх Кирилл. А неофициально, с беспризорниками и с теми, кто в бегах, около двух миллионов! Это больше, чем после Великой Отечественной войны. И настоящих сирот практически нет. От таких масштабов опускаются руки, но помочь хотя бы кому-то     единственный способ как-то успокоить совесть.

Наконец я вышла на благотворительную организацию при саратовской епархии, и сразу почувствовала, что они особенные. Они помогают конкретным, только конкретным лицам, и позволяют выбрать, кому ты хочешь помочь. На мое письмо сразу откликнулась литературный редактор журнала Православие и Современность Ольга Новикова, человек открытый, европейский в том, что я вкладываю в это понятие самого лучшего: образованный, терпимый и без национально-религиозных предрассудков. Она мне прислала несколько историй с фото. От этих историй кому угодно станет дурно. Все они, до единой, были предотвратимы, и имели одно общее   да простят меня русские мужчины, к которым данное обвинение не относится   предательство, обман или насилие мужей. Страшные, немыслимые истории, когда муж избил жену на восьмом месяце беременности так, что ребенок родился параличным. Мужья увечат жен и детей, исчезают при первом намеке на трудности: больная  жена, больной  или просто незапланированный ребенок и так далее. И таких историй, понимаете, десятки, все похожи, дуреешь. И никто из этих преступников не под судом.

Я выбрала женщину, не буду ее называть, у которой в результате страшных избиений полностью парализованная девочка и еще двое детей. Другую героическую женщину  можно назвать. Зовут ее Евгения Калининская, и она взяла опекунство над семью мальчиками-сиротами: Мишей, Сашей, Игорем, Родей, Васей, Яшей и Максимом. Мальчиков она уже выходила, они уже пришли в себя после непередаваемых ужасов, которые им довелось пережить. Они все учатся и живут в деревне Рыбушево Саратовской области. Первой семье мы купили холодильник, а второй     школьные принадлежности для тех мальчишек, что уже школьники. У меня есть их фотографии, мы переписываемся. Я очень надеюсь их увидеть, надеюсь и боюсь. Из-за подарков! Очень надеюсь, что обойдется без излияний благодарности и ненужных мне подарков на их последние деньги.

Вот недавно, к моей великой радости, удалось продать несколько картин и тут же передать деньги в Москву, оттуда в Саратов, а оттуда в Рыбушево. Это второй раз так удачно получается, значит, нашла то, что надо. А мои картины понравились членам саратовского союза художников, и мне хотят организовать выставку в музее Павла Кузнецова в 2012 году. Выручку отдам мальчикам, если найду деньги на дорогу!

Конечно, это крохи. Вот, например, дом для мальчиков купила их односельчанка, теперь живущая в Америке. Вот это да! Сравните с тем, что делают такие люди, или точнее, эти женщины, потому что ведь это все женщины: и те, кто организует, и те, кто опекает, и те, кто жертвует. Но особенно такие, как Евгения Калининская, которые отдают на помощь другим всю жизнь.

Я на это неспособна. Но в будущем, если с сыночком будет полегче и муж найдет работу, надеюсь помочь больше. Если кого-то заинтересует помощь этой или другой семье, можно обратиться к Ольге Новиковой olganovik@inbox.ru